Как бы там ни было, женщина в брюках не представляет для меня никакого интереса - как женщина - и уж тем более женщина в столь странного вида бриджах, которые в последнее время вдруг вошли в моду. Плотно облегающая нижняя часть туалета миссис Тейлор - уж не знаю, как это и назвать, - заканчивалась чуть ниже икр, и посему выглядела как обычные джинсы, сильно севшие при стирке. На ногах у нее были черные мягкие шлепанцы. У нее были темные короткие волосы, по-мальчишески зачесанные назад, так что уши оставались открытыми.
Я тотчас вспомнил, что эта женщина была - или когда-то была - замужем, и все гадал, как же мог относиться ее муж к такому наряду. Должно быть, его не покидало чувство, что он укладывается в постель вместе со своим братишкой.
- Не надо меня ни в чем подозревать, миссис Тейлор, - сказал я. - Если вам угодно отправиться на север вместе со мной, я, конечно, не возражаю. Но нам придется просить ваш журнал оплатить ваши расходы. Я не уполномочен включать вас в свой финансовый счет.
- О, я сама оплачу свои расходы, - ответила она. - Я даже не буду об этом ставить в известность редакцию. А поехать я хочу! - потом она мне улыбнулась, словно извиняясь. - Я отдала этому репортажу несколько месяцев жизни, Хелм. Вы же не можете меня осуждать за то, что я хочу проследить, какова будет ваша лепта в этот материал?
Когда она улыбнулась, ее лицо приняло какое-то странное выражение - полушаловливое, полужалобное. Лицо это было далеко не уродливое. Правильные черты, все правильных размеров, все на своем месте, без видимых дефектов - но я все же заметил на горле крошечный округлый шрам, относительно свежий. Увидев его, я ощутил легкий холодок на спине: у меня у самого есть несколько таких же шрамов. Я дождался, когда она передала мне стакан и отвернулась, чтобы затушить окурок в пепельнице. Ну конечно! На обратной стороне шеи, причем довольно низко - и как это пуля прошла мимо позвоночника? - виднелась отметинка вылета.
Я вспомнил, как Мак говорил мне, что она была ранена. Теперь в этом не было никакого сомнения. Не очень давно этой девушке в шею попала рикошетом пуля, выпущенная из армейского ствола. Можно сказать, ей крупно повезло. Пуля, выпущенная в то же место в упор, просто снесла бы ей голову с плеч.
- Да, - сказала она, резко обернув ко мне лицо. - Вот почему я квакаю, как лягушка, Хелм. У меня и раньше-то голос был не слишком сильный.
- Извините, я случайно увидел.
- Мне, знаете ли, повезло, - заметила она сухо. - Я осталась жива. А Хэл - это мой муж - погиб.
- Знаю, - ответил я. - Мне рассказывали об этом в Нью-Йорке. - Я почти не солгал. На таком удалении от восточного побережья Штатов четыреста миль, разделяющих Нью-Йорк и Вашингтон, съежились до точки.
- Стреляли из мелкокалиберного автомата, - сказала она. - Раньше иностранному корреспонденту нечего было опасаться: часовые были вооружены простыми однозарядными винтовками и за время между выстрелами можно было убежать довольно далеко. Мы были в Восточной Германии. Халу каким-то образом удалось получить разрешение. Он был мастер на такие дела. Он собирал материал для очередной статьи или серии статей - возможно, вам и об этом рассказали в журнале. Он писал для них довольно часто. Вот почему я и послала им свою статью. Словом, солдат у заграждения дал нам сигнал остановиться, потом посмотрел на номерной знак и, ни слова не говоря, выпустил очередь. Хэл увидел наведенный ствол и, прежде чем тот выстрелил, бросился прикрыть меня, и в меня попала только одна пуля... Это был, конечно, несчастный случай, очень печальный... Патрульный был пьян, у его автомата то ли оказался неисправен предохранитель, то ли слишком разболтан спусковой крючок. Когда он дотронулся до него, автомат случайно выстрелил. Мне выразили глубокое сочувствие на нескольких европейских языках. - Она скорчила гримаску. - Но факт тот, что Хэл напал на чей-то след или что-то узнал - вот они и прикончили его. Меня отпустили только после того, как поняли, что Хэл не сообщил мне никакой важной информации.
- На чей-то след? - переспросил я рассеянно.
- Человека по имени Каселиус, - ответила она с готовностью. - "Человек, которого никто не знает". Я цитирую заголовок последней статьи мужа - не очень-то оригинальное название, совсем не в его духе. Супершпион Кремля, если вы верите в подобные сказки. Даже странно, как много вроде бы умных людей этому верят. По крайней мере, они употребляют слово "разведывательный" для характеристики своих занятий. Возможно, у меня предубеждение, но, по-моему, это просто ерунда.
- Вы обозлены...
- Вы бы и сами обозлились, если бы... Слушайте, я потеряла мужа и едва оправилась сама от... - она тронула себя за горло, - и я хочу, чтобы меня оставили в покое, а вместо того, я на каждом шагу снова и снова натыкаюсь на эти... Меня уже столько раз допрашивали, что от этих вопросов мне уже блевать хочется. Откуда у Хэла эта информация о Каселиусе? Почему меня так долго продержали в госпитале на той стороне? Почему кремировали тело Хэла? Видела ли я собственными глазами его труп? Видела ли я?! - она тяжело задышала. - Я лежала на полу машины, захлебываясь своей кровью, и слышала, как пули попадают в него...
Она содрогнулась, глубоко вздохнула, потом бросила взгляд на болтающийся у меня на плече фотоаппарат и вдруг заговорила совершенно спокойно:
- Я надеюсь, что, когда мы отправимся в Кируну, вы будете там орудовать не этой милой игрушечкой?
- Этой, - ответил я. - И еще тремя такими же.
- О Боже! - устало воскликнула она. - Я-то просила их прислать профессионала с опытом съемки на местности, а приехал ковбой с любительской мыльницей.
Я оглядел ее и ухмыльнулся.
- Не срывайте на мне свое раздражение из-за того, что вас одолели своими расспросами какие-то придурки. И не сокрушайтесь по поводу иллюстраций - вы же еще не видели моих снимков.
- Я получила кое-какие деньги после всего, что случилось, - сказала она все еще раздраженно. - Страховка, компенсация и все такое, но Хэл недостаточно аккуратно вел свои финансовые дела, поэтому мне приходится теперь расплачиваться с его кредиторами. Я хочу, чтобы эта статья имела успех, - тогда мне закажут еще. Если честно, Хелм, мне позарез нужны бабки.
- А I ому нет? - сказал я. - У вас есть что-нибудь из одежды, помимо этих штанов? Она оглядела себя.
- А чем вам не нравятся мои штаны?
- Лучше я помолчу, - ответил я, - но если у вас есть с собой платье, я приглашу вас на ужин. Выберите ресторан с хорошим освещением и захватите туда свою статью. Экземпляр, который мне дали прочитать в Нью-Йорке, пришлось вернуть редактору.
Она заколебалась, смерила меня взглядом и слабо улыбнулась.
- У меня есть платье. А у вас есть темный костюм, белая рубашка и галстук? В стокгольмские рестораны люди не ходят в спортивных куртках.
- Вы сказали это так, точно предлагаете мне одеться на похороны, - сказал я. - Скажите, мэм, ботинки обязательно надеть или, если я приду босым, меня тоже пропустят?
Она посмотрела на меня несколько озадаченно, потом рассмеялась. Смеющаяся, она была довольно симпатичной, - даже невзирая на свои штаны и короткие, зачесанные назад волосы.
Глава 6
Глава 7
Я тотчас вспомнил, что эта женщина была - или когда-то была - замужем, и все гадал, как же мог относиться ее муж к такому наряду. Должно быть, его не покидало чувство, что он укладывается в постель вместе со своим братишкой.
- Не надо меня ни в чем подозревать, миссис Тейлор, - сказал я. - Если вам угодно отправиться на север вместе со мной, я, конечно, не возражаю. Но нам придется просить ваш журнал оплатить ваши расходы. Я не уполномочен включать вас в свой финансовый счет.
- О, я сама оплачу свои расходы, - ответила она. - Я даже не буду об этом ставить в известность редакцию. А поехать я хочу! - потом она мне улыбнулась, словно извиняясь. - Я отдала этому репортажу несколько месяцев жизни, Хелм. Вы же не можете меня осуждать за то, что я хочу проследить, какова будет ваша лепта в этот материал?
Когда она улыбнулась, ее лицо приняло какое-то странное выражение - полушаловливое, полужалобное. Лицо это было далеко не уродливое. Правильные черты, все правильных размеров, все на своем месте, без видимых дефектов - но я все же заметил на горле крошечный округлый шрам, относительно свежий. Увидев его, я ощутил легкий холодок на спине: у меня у самого есть несколько таких же шрамов. Я дождался, когда она передала мне стакан и отвернулась, чтобы затушить окурок в пепельнице. Ну конечно! На обратной стороне шеи, причем довольно низко - и как это пуля прошла мимо позвоночника? - виднелась отметинка вылета.
Я вспомнил, как Мак говорил мне, что она была ранена. Теперь в этом не было никакого сомнения. Не очень давно этой девушке в шею попала рикошетом пуля, выпущенная из армейского ствола. Можно сказать, ей крупно повезло. Пуля, выпущенная в то же место в упор, просто снесла бы ей голову с плеч.
- Да, - сказала она, резко обернув ко мне лицо. - Вот почему я квакаю, как лягушка, Хелм. У меня и раньше-то голос был не слишком сильный.
- Извините, я случайно увидел.
- Мне, знаете ли, повезло, - заметила она сухо. - Я осталась жива. А Хэл - это мой муж - погиб.
- Знаю, - ответил я. - Мне рассказывали об этом в Нью-Йорке. - Я почти не солгал. На таком удалении от восточного побережья Штатов четыреста миль, разделяющих Нью-Йорк и Вашингтон, съежились до точки.
- Стреляли из мелкокалиберного автомата, - сказала она. - Раньше иностранному корреспонденту нечего было опасаться: часовые были вооружены простыми однозарядными винтовками и за время между выстрелами можно было убежать довольно далеко. Мы были в Восточной Германии. Халу каким-то образом удалось получить разрешение. Он был мастер на такие дела. Он собирал материал для очередной статьи или серии статей - возможно, вам и об этом рассказали в журнале. Он писал для них довольно часто. Вот почему я и послала им свою статью. Словом, солдат у заграждения дал нам сигнал остановиться, потом посмотрел на номерной знак и, ни слова не говоря, выпустил очередь. Хэл увидел наведенный ствол и, прежде чем тот выстрелил, бросился прикрыть меня, и в меня попала только одна пуля... Это был, конечно, несчастный случай, очень печальный... Патрульный был пьян, у его автомата то ли оказался неисправен предохранитель, то ли слишком разболтан спусковой крючок. Когда он дотронулся до него, автомат случайно выстрелил. Мне выразили глубокое сочувствие на нескольких европейских языках. - Она скорчила гримаску. - Но факт тот, что Хэл напал на чей-то след или что-то узнал - вот они и прикончили его. Меня отпустили только после того, как поняли, что Хэл не сообщил мне никакой важной информации.
- На чей-то след? - переспросил я рассеянно.
- Человека по имени Каселиус, - ответила она с готовностью. - "Человек, которого никто не знает". Я цитирую заголовок последней статьи мужа - не очень-то оригинальное название, совсем не в его духе. Супершпион Кремля, если вы верите в подобные сказки. Даже странно, как много вроде бы умных людей этому верят. По крайней мере, они употребляют слово "разведывательный" для характеристики своих занятий. Возможно, у меня предубеждение, но, по-моему, это просто ерунда.
- Вы обозлены...
- Вы бы и сами обозлились, если бы... Слушайте, я потеряла мужа и едва оправилась сама от... - она тронула себя за горло, - и я хочу, чтобы меня оставили в покое, а вместо того, я на каждом шагу снова и снова натыкаюсь на эти... Меня уже столько раз допрашивали, что от этих вопросов мне уже блевать хочется. Откуда у Хэла эта информация о Каселиусе? Почему меня так долго продержали в госпитале на той стороне? Почему кремировали тело Хэла? Видела ли я собственными глазами его труп? Видела ли я?! - она тяжело задышала. - Я лежала на полу машины, захлебываясь своей кровью, и слышала, как пули попадают в него...
Она содрогнулась, глубоко вздохнула, потом бросила взгляд на болтающийся у меня на плече фотоаппарат и вдруг заговорила совершенно спокойно:
- Я надеюсь, что, когда мы отправимся в Кируну, вы будете там орудовать не этой милой игрушечкой?
- Этой, - ответил я. - И еще тремя такими же.
- О Боже! - устало воскликнула она. - Я-то просила их прислать профессионала с опытом съемки на местности, а приехал ковбой с любительской мыльницей.
Я оглядел ее и ухмыльнулся.
- Не срывайте на мне свое раздражение из-за того, что вас одолели своими расспросами какие-то придурки. И не сокрушайтесь по поводу иллюстраций - вы же еще не видели моих снимков.
- Я получила кое-какие деньги после всего, что случилось, - сказала она все еще раздраженно. - Страховка, компенсация и все такое, но Хэл недостаточно аккуратно вел свои финансовые дела, поэтому мне приходится теперь расплачиваться с его кредиторами. Я хочу, чтобы эта статья имела успех, - тогда мне закажут еще. Если честно, Хелм, мне позарез нужны бабки.
- А I ому нет? - сказал я. - У вас есть что-нибудь из одежды, помимо этих штанов? Она оглядела себя.
- А чем вам не нравятся мои штаны?
- Лучше я помолчу, - ответил я, - но если у вас есть с собой платье, я приглашу вас на ужин. Выберите ресторан с хорошим освещением и захватите туда свою статью. Экземпляр, который мне дали прочитать в Нью-Йорке, пришлось вернуть редактору.
Она заколебалась, смерила меня взглядом и слабо улыбнулась.
- У меня есть платье. А у вас есть темный костюм, белая рубашка и галстук? В стокгольмские рестораны люди не ходят в спортивных куртках.
- Вы сказали это так, точно предлагаете мне одеться на похороны, - сказал я. - Скажите, мэм, ботинки обязательно надеть или, если я приду босым, меня тоже пропустят?
Она посмотрела на меня несколько озадаченно, потом рассмеялась. Смеющаяся, она была довольно симпатичной, - даже невзирая на свои штаны и короткие, зачесанные назад волосы.
Глава 6
Я доставил ее обратно в отель около десяти, довел до дверей номера и вложил ей в ладонь рукопись.
- Ну, пожалуй, мы обстоятельно обсудили наши планы, по крайней мере, на ближайшие пару дней, - сказал я. - Теперь останется только все это заснять. Спокойной ночи, Лу.
В ее глазах мелькнула тень удивления. Она, ясное дело, уже приготовилась оказать символическое сопротивление символическому домогательству. Мой же отказ от попытки прощупать ее оборонительные рубежи обескуражил ее. Что ж, это был неплохой ход - покинуть ее обескураженной.
- Наш рейс в десять, - сказал я. - Утром мне нужно еще кое-что успеть сделать, поэтому встретимся в аэропорту, если вас это устраивает. - С высоты своего роста в шесть футов четыре дюйма я одарил ее невинной улыбкой. - Я и не предполагал, что у меня в этой поездке появится попутчик, а то я бы иначе подготовился к командировке. Но полагаю, вы найдете себе там занятие.
- Постараюсь, - ответила она немного капризно. - Меня это вполне устраивает. Обо мне не беспокойтесь:
Хэл меня хорошо обучил. Я не буду для вас обузой. Возможно, даже смогу оказать вам кое-какую помощь: ведь я знаю и эту страну, и людей, с которыми вам придется иметь дело. Спокойной ночи, Мэтт.
Я смотрел, как она отпирает дверь номера. Она сегодня была очень даже ничего. А я-то, увидев ее в том одеянии, в каком она меня встретила, боялся, что она нацепит дирндль[1] - по крайней мере, так называют, если не ошибаюсь, подобные крестьянские костюмы. Может, теперь придумали новое название для таких нарядов, которые дополняют голые ноги, крохотные сандалии и заумный треп.
Однако она меня изумила, появившись в ресторане в простом джерсовом платье с длинными рукавами - если этот облегающий и, похоже, вязаный материал называется джерси. Платье было абсолютно черным, без всяких украшений и выделки, если не считать черного атласного пояса, завязанного широким узлом у нее на бедре. Выражаясь фигурально, она явно приехала не из Секс-Сити - как съязвили бы наши записные острословы. Но, судя по ее плотно облегающему платью, в результате той трагической стрельбы она отнюдь не осталась безнадежно искалечена и деформирована, и более того - это платье удачно сочеталось с ее коротко стриженной головкой, придавало ее облику очаровательную загадочность.
Она одарила меня прощальным взглядом, коротко улыбнулась - и удалилась. Я почувствовал, что она слегка разочарована, даже при том, что была почтенной вдовой, исполненной решимости достойно хранить память о покойном муже. Если бы я дал ей шанс отвергнуть меня, пусть даже в мягкой, дружеской форме, инициатива бы оставалась за ней. А теперь инициатива была в моих руках. Возможно, не будь v меня свидания в парке, я бы поступил точно так же - в силу своей сатанинской натуры.
Вернувшись к себе в номер, я переоделся в полотняные брюки и легкую спортивную куртку, в которой ощущал себя куда свободнее, чем в воскресном костюме. Потом раскрыл чемодан и достал "смит-вессон". Мак хотел снабдить меня хитроумным чемоданом со множеством потайных отделений, но я заметил ему, что если это обнаружится, то моя "крыша" тотчас протечет. В то же время такой чудак, как я, кто расхаживает в ковбойской шляпе и ковбойских сапогах, вполне может иметь с собой шестизарядник - точнее, пятизарядник, - небрежно завернутый в пижамные штаны. Если мои вещи подвергнутся досмотру, спрятанный "смит" будет воспринят как неотъемлемый атрибут моей яркой ковбойской натуры.
Я подержал револьвер, взвешивая его на ладони. Компактный, мощный, смертоносный. Рифленый курок взводился с трудом, так что в кармане он не мог случайно за что-нибудь зацепиться. Револьвер позволял вести огонь единичными выстрелами в тех случаях, когда самое главное - точность наводки и можно без спешки прицелиться. Но его вряд ли можно было назвать пистолетом для тренировочной стрельбы по мишеням. Мне он не особенно-то и нравился. Слишком большие патроны для такой крохотульки. Это был уродливый тупорылый зверюга: при выстреле он брыкается как мул, а если им пользуешься в помещении, его двухдюймовый ствол изрыгает звук, похожий на атомный взрыв.
Когда я работал на Мака в последний раз, шла война и нам было разрешено самим выбирать себе оружие. С точки зрения огневой мощи, идеальным для меня был маленький, тихий, точный револьвер 22-го калибра - мы с ним ладили. Но в мирное время все просто зациклились на "инструкциях", а по действующим ныне правилам применения огнестрельного оружия специалистами моего профиля приоритетным считается патрон от "специального 38-го калибра" - возможно, этот пункт был включен в инструкцию по совету какого-нибудь легавого, потому что такими сейчас обычно пользуется личный состав полицейских участков. Мы, конечно, не полицейские - скорее нечто прямо противоположное, - но сия мысль не посещала умы наших бюрократов.
Я опять закатал своего маленького монстра в пижамные штаны и сунул обратно в его гнездышко. Если бы даже он мне нравился, сегодня не время его брать с собой.
Потом я вытащил из кармана нож. Он был похож на обычный складной нож с костяной ручкой - только существенно больших размеров. В инструкциях он не упоминался. Параграфы, посвященные спецификации холодного оружия, были еще более смехотворными и непрактичными, чем те, что трактовали правила применения огнестрельного оружия, так что я их вовсе проигнорировал. На самом деде это был складной охотничий нож из немецкой золингеновской стали. В нем было два лезвия, штопор - и больше никаких примочек, за исключением лишь того, что, когда большое лезвие открывалось, оно намертво вставало на место - и поэтому не могло случайно закрыться, прищемив тебе пальцы, сколь бы сильной ни была на него нагрузка в процессе освежевания дичи - или при любом ином применении, которое для него находилось. Я вытащил его из кармана нацистского офицера после того, как мой собственный нож застрял и переломился у него между ребер, а моему тогдашнему напарнику - девушке по имени Тина - пришлось вызволять меня с помощью приклада автомата.
Нож был не столь велик, каким полагается быть боевому ножу для броска на расстоянии, да его и бросать-то не было никакого смысла, потому что он был ужасно сбалансирован. Но он не привлекал внимания, и его можно было носить повсюду - я мог бы даже прилюдно подравнивать им ногти, дивя народ разве лишь своею невоспитанностью! Он был со мной весь последний год войны, а потом и в течение пятнадцати лет законопослушной семейной жизни, когда я забыл, что такое пистолет, но все равно не мог заставить себя выходить на улицу совершенно безоружным. Мне ни разу не представился случай им воспользоваться, как говорится, в минуту гнева. Впрочем, такой повод может появиться в любой момент, но только не сегодня. "Никакого оружия - только в случае смертельной опасности", - предупреждал меня Мак.
Я поглядел в зеркало платяного шкафа и скроил рожу. Эта я дразнил себя. Я положил нож в ящик, избавившись от искушения. Вы должны меня понять: не то чтобы я не доверял своей привлекательной синеволосой compadre[2] в женском обличье больше, чем любому другому в таком деле. Переодеваясь к ужину, я навел кое-какие справки по официальным каналам, и, как выяснилось, она была та, за кого себя выдавала, и явка ее была там, где и было сказано: магазинчик готового платья под названием "Сараз Моудз".
По части посещения учебных занятий и результатов тренировочных стрельб ее достижения были просто блестящи. Ее подвергли тщательной проверке на благонадежность и идеологическую чистоту: и тут ей вполне можно было выдать сертификат качества.
То, что она провалила мою "крышу" ровно через пять минут после того, как я ступил на шведскую землю, разумеется, было всего лишь неприятной случайностью, вызванной ее чрезмерным рвением. И я сгорал от желания проверить эти ее распрекрасные качества на практике. Но человек с моим опытом не может не испытывать некоторых вполне определенных чувств по поводу свидания, назначенного в полночь в освещенной телефонной будке, в безлюдном парке, в незнакомом городе.
Я без труда нашел эту будку. Она сияла, точно рождественская елка, на самом краю небольшой поляны. Поляна сбегала к реке, где превращалась в железобетонную набережную перед волноломом. Днем тут на травке играли детишки, а на скамейках сидели няни и родители, но теперь это место было совершенно пустынным.
Я заметил, что чуть дальше волнолом кончается, и бетонная полоска набережной спускается к кромке воды. На дальнем берегу виднелись городские постройки, чьи огоньки отражались в гладкой черной воде, по которой то и дело пробегала легкая рябь, словно в напоминание о том, что это все же как-никак река, а не стоячая гавань или озеро. На другом побережье Швеции прибоя как такового нет, но проточные воды из озера Милэрен, что лежит к западу от Стокгольма, устремляются через город по множеству каналов на восток и впадают в Балтийское море.
Все это я почерпнул из туристических справочников. В таком местечке было очень удобно избавиться от трупа - впрочем, труп наверняка прибьет к одному из множества скалистых островков всемирно известного Стокгольмского архипелага, или какой-нибудь скандинавский рыбак найдет его в последней стадии разложения в своих сетях. Иногда мне кажется, что я обладаю слишком богатым воображением для такой работы, как моя.
Я посмотрел на ярко освещенную телефонную будку. К ней можно было бы подойти по-разному, но существовал единственный способ, который вполне соответствовал духу моей роли. Поэтому я лихо повернул налево и зашагал прямо к будке. И ничего не случилось. Ни звука, ни тени вокруг. Доносящийся издалека низкий гул городского транспорта заглушался листвой деревьев.
Я вошел в будку и, чтобы хоть что-то сделать, достал свою записную книжку и стал искать номер телефона, который должен был организовать мне поездку на охоту - это был повод для ввоза мной в страну винтовки и ружья. Я истратил несколько монет, чтобы выяснить: в шведских телефонах-автоматах вы сначала бросаете монетку, а потом уж снимаете трубку с рычага. Уяснив это и набрав номер, я услышал в трубке незнакомый мне сигнал. Явно в этой стране телефонные гудки звучали совсем не так, как у нас. Слава Богу, что гостиничный коммутатор оградил меня от этого шокирующего открытия сразу по приезде.
Пока я слышал странный звук и гадал, что сей неамериканский инструмент еще учудит, кто-то тихо постучал снаружи по стеклу.
- Ну, пожалуй, мы обстоятельно обсудили наши планы, по крайней мере, на ближайшие пару дней, - сказал я. - Теперь останется только все это заснять. Спокойной ночи, Лу.
В ее глазах мелькнула тень удивления. Она, ясное дело, уже приготовилась оказать символическое сопротивление символическому домогательству. Мой же отказ от попытки прощупать ее оборонительные рубежи обескуражил ее. Что ж, это был неплохой ход - покинуть ее обескураженной.
- Наш рейс в десять, - сказал я. - Утром мне нужно еще кое-что успеть сделать, поэтому встретимся в аэропорту, если вас это устраивает. - С высоты своего роста в шесть футов четыре дюйма я одарил ее невинной улыбкой. - Я и не предполагал, что у меня в этой поездке появится попутчик, а то я бы иначе подготовился к командировке. Но полагаю, вы найдете себе там занятие.
- Постараюсь, - ответила она немного капризно. - Меня это вполне устраивает. Обо мне не беспокойтесь:
Хэл меня хорошо обучил. Я не буду для вас обузой. Возможно, даже смогу оказать вам кое-какую помощь: ведь я знаю и эту страну, и людей, с которыми вам придется иметь дело. Спокойной ночи, Мэтт.
Я смотрел, как она отпирает дверь номера. Она сегодня была очень даже ничего. А я-то, увидев ее в том одеянии, в каком она меня встретила, боялся, что она нацепит дирндль[1] - по крайней мере, так называют, если не ошибаюсь, подобные крестьянские костюмы. Может, теперь придумали новое название для таких нарядов, которые дополняют голые ноги, крохотные сандалии и заумный треп.
Однако она меня изумила, появившись в ресторане в простом джерсовом платье с длинными рукавами - если этот облегающий и, похоже, вязаный материал называется джерси. Платье было абсолютно черным, без всяких украшений и выделки, если не считать черного атласного пояса, завязанного широким узлом у нее на бедре. Выражаясь фигурально, она явно приехала не из Секс-Сити - как съязвили бы наши записные острословы. Но, судя по ее плотно облегающему платью, в результате той трагической стрельбы она отнюдь не осталась безнадежно искалечена и деформирована, и более того - это платье удачно сочеталось с ее коротко стриженной головкой, придавало ее облику очаровательную загадочность.
Она одарила меня прощальным взглядом, коротко улыбнулась - и удалилась. Я почувствовал, что она слегка разочарована, даже при том, что была почтенной вдовой, исполненной решимости достойно хранить память о покойном муже. Если бы я дал ей шанс отвергнуть меня, пусть даже в мягкой, дружеской форме, инициатива бы оставалась за ней. А теперь инициатива была в моих руках. Возможно, не будь v меня свидания в парке, я бы поступил точно так же - в силу своей сатанинской натуры.
Вернувшись к себе в номер, я переоделся в полотняные брюки и легкую спортивную куртку, в которой ощущал себя куда свободнее, чем в воскресном костюме. Потом раскрыл чемодан и достал "смит-вессон". Мак хотел снабдить меня хитроумным чемоданом со множеством потайных отделений, но я заметил ему, что если это обнаружится, то моя "крыша" тотчас протечет. В то же время такой чудак, как я, кто расхаживает в ковбойской шляпе и ковбойских сапогах, вполне может иметь с собой шестизарядник - точнее, пятизарядник, - небрежно завернутый в пижамные штаны. Если мои вещи подвергнутся досмотру, спрятанный "смит" будет воспринят как неотъемлемый атрибут моей яркой ковбойской натуры.
Я подержал револьвер, взвешивая его на ладони. Компактный, мощный, смертоносный. Рифленый курок взводился с трудом, так что в кармане он не мог случайно за что-нибудь зацепиться. Револьвер позволял вести огонь единичными выстрелами в тех случаях, когда самое главное - точность наводки и можно без спешки прицелиться. Но его вряд ли можно было назвать пистолетом для тренировочной стрельбы по мишеням. Мне он не особенно-то и нравился. Слишком большие патроны для такой крохотульки. Это был уродливый тупорылый зверюга: при выстреле он брыкается как мул, а если им пользуешься в помещении, его двухдюймовый ствол изрыгает звук, похожий на атомный взрыв.
Когда я работал на Мака в последний раз, шла война и нам было разрешено самим выбирать себе оружие. С точки зрения огневой мощи, идеальным для меня был маленький, тихий, точный револьвер 22-го калибра - мы с ним ладили. Но в мирное время все просто зациклились на "инструкциях", а по действующим ныне правилам применения огнестрельного оружия специалистами моего профиля приоритетным считается патрон от "специального 38-го калибра" - возможно, этот пункт был включен в инструкцию по совету какого-нибудь легавого, потому что такими сейчас обычно пользуется личный состав полицейских участков. Мы, конечно, не полицейские - скорее нечто прямо противоположное, - но сия мысль не посещала умы наших бюрократов.
Я опять закатал своего маленького монстра в пижамные штаны и сунул обратно в его гнездышко. Если бы даже он мне нравился, сегодня не время его брать с собой.
Потом я вытащил из кармана нож. Он был похож на обычный складной нож с костяной ручкой - только существенно больших размеров. В инструкциях он не упоминался. Параграфы, посвященные спецификации холодного оружия, были еще более смехотворными и непрактичными, чем те, что трактовали правила применения огнестрельного оружия, так что я их вовсе проигнорировал. На самом деде это был складной охотничий нож из немецкой золингеновской стали. В нем было два лезвия, штопор - и больше никаких примочек, за исключением лишь того, что, когда большое лезвие открывалось, оно намертво вставало на место - и поэтому не могло случайно закрыться, прищемив тебе пальцы, сколь бы сильной ни была на него нагрузка в процессе освежевания дичи - или при любом ином применении, которое для него находилось. Я вытащил его из кармана нацистского офицера после того, как мой собственный нож застрял и переломился у него между ребер, а моему тогдашнему напарнику - девушке по имени Тина - пришлось вызволять меня с помощью приклада автомата.
Нож был не столь велик, каким полагается быть боевому ножу для броска на расстоянии, да его и бросать-то не было никакого смысла, потому что он был ужасно сбалансирован. Но он не привлекал внимания, и его можно было носить повсюду - я мог бы даже прилюдно подравнивать им ногти, дивя народ разве лишь своею невоспитанностью! Он был со мной весь последний год войны, а потом и в течение пятнадцати лет законопослушной семейной жизни, когда я забыл, что такое пистолет, но все равно не мог заставить себя выходить на улицу совершенно безоружным. Мне ни разу не представился случай им воспользоваться, как говорится, в минуту гнева. Впрочем, такой повод может появиться в любой момент, но только не сегодня. "Никакого оружия - только в случае смертельной опасности", - предупреждал меня Мак.
Я поглядел в зеркало платяного шкафа и скроил рожу. Эта я дразнил себя. Я положил нож в ящик, избавившись от искушения. Вы должны меня понять: не то чтобы я не доверял своей привлекательной синеволосой compadre[2] в женском обличье больше, чем любому другому в таком деле. Переодеваясь к ужину, я навел кое-какие справки по официальным каналам, и, как выяснилось, она была та, за кого себя выдавала, и явка ее была там, где и было сказано: магазинчик готового платья под названием "Сараз Моудз".
По части посещения учебных занятий и результатов тренировочных стрельб ее достижения были просто блестящи. Ее подвергли тщательной проверке на благонадежность и идеологическую чистоту: и тут ей вполне можно было выдать сертификат качества.
То, что она провалила мою "крышу" ровно через пять минут после того, как я ступил на шведскую землю, разумеется, было всего лишь неприятной случайностью, вызванной ее чрезмерным рвением. И я сгорал от желания проверить эти ее распрекрасные качества на практике. Но человек с моим опытом не может не испытывать некоторых вполне определенных чувств по поводу свидания, назначенного в полночь в освещенной телефонной будке, в безлюдном парке, в незнакомом городе.
Я без труда нашел эту будку. Она сияла, точно рождественская елка, на самом краю небольшой поляны. Поляна сбегала к реке, где превращалась в железобетонную набережную перед волноломом. Днем тут на травке играли детишки, а на скамейках сидели няни и родители, но теперь это место было совершенно пустынным.
Я заметил, что чуть дальше волнолом кончается, и бетонная полоска набережной спускается к кромке воды. На дальнем берегу виднелись городские постройки, чьи огоньки отражались в гладкой черной воде, по которой то и дело пробегала легкая рябь, словно в напоминание о том, что это все же как-никак река, а не стоячая гавань или озеро. На другом побережье Швеции прибоя как такового нет, но проточные воды из озера Милэрен, что лежит к западу от Стокгольма, устремляются через город по множеству каналов на восток и впадают в Балтийское море.
Все это я почерпнул из туристических справочников. В таком местечке было очень удобно избавиться от трупа - впрочем, труп наверняка прибьет к одному из множества скалистых островков всемирно известного Стокгольмского архипелага, или какой-нибудь скандинавский рыбак найдет его в последней стадии разложения в своих сетях. Иногда мне кажется, что я обладаю слишком богатым воображением для такой работы, как моя.
Я посмотрел на ярко освещенную телефонную будку. К ней можно было бы подойти по-разному, но существовал единственный способ, который вполне соответствовал духу моей роли. Поэтому я лихо повернул налево и зашагал прямо к будке. И ничего не случилось. Ни звука, ни тени вокруг. Доносящийся издалека низкий гул городского транспорта заглушался листвой деревьев.
Я вошел в будку и, чтобы хоть что-то сделать, достал свою записную книжку и стал искать номер телефона, который должен был организовать мне поездку на охоту - это был повод для ввоза мной в страну винтовки и ружья. Я истратил несколько монет, чтобы выяснить: в шведских телефонах-автоматах вы сначала бросаете монетку, а потом уж снимаете трубку с рычага. Уяснив это и набрав номер, я услышал в трубке незнакомый мне сигнал. Явно в этой стране телефонные гудки звучали совсем не так, как у нас. Слава Богу, что гостиничный коммутатор оградил меня от этого шокирующего открытия сразу по приезде.
Пока я слышал странный звук и гадал, что сей неамериканский инструмент еще учудит, кто-то тихо постучал снаружи по стеклу.
Глава 7
Я вздохнул, повесил трубку, обернулся, снова глубоко вздохнул и распахнул дверь. Это была Сара Лундгрен. При тусклом освещении нестандартный цвет ее волос было невозможно различить. Волосы под небольшой твидовой шляпкой выглядели теперь просто яркими. На этот раз она показалась мне более миловидной и женственной после вечера, проведенного в компании чопорной и статной Лу Тейлор. Мгновенно возникшее у меня подозрение, что я открываю дверь навстречу опасности или даже смерти, тут же сменилось преувеличенной радостью узнавания.
- Все чисто? - спросил я и с удовольствием отметил, что мой голос звучал ровно. Она кивнула.
- На мой взгляд, да. Я оставила машину на том конце парка. Мы можем сесть там и поговорить.
Припаркованные автомобили нравятся мне не больше одиноко торчащих телефонных будок. Все, что надо в таких случаях, - это небольшая мина с надежным взрывателем или одна точная очередь из автоматического оружия. На свете нет такого места, о котором можно заранее сказать, что оно гарантировано от любой неожиданности. Но ведь я был простой фотограф-провинциал или, с другой стороны, предпенсионного возраста отставник, нехотя вернувшийся обратно в строй - и потому я не должен был задумываться о подобных вещах.
- Вы не спешили покончить с ужином, - сказала она, ведя меня по тропинке, не примеченной мной в темноте. Ее каблучки тихо цокали по невидимым плитам. - Вам что, пришлось заставить эту женщину рассказать всю историю ее жизни? Или вы поведали ей свою собственную? По крайней мере, вы могли бы избежать часового сидения за чашкой кофе. Вы же должны были понять, - если, конечно, удосужились об этом подумать, - что я не переоделась с тех пор, как прошлой ночью отправилась в Гетеборг!
Все это было похоже на то, как если бы я опять был женат, хотя, надо сказать. Бет никогда не была такой занудой. Я вдруг подумал о том, как поживают Бет и ребятишки в Рино. Этот город - не лучшее место для детей.
- Вам не обязательно было все время сидеть у нас на хвосте, - сказал я. - Вы же и так знали, что мы вернемся в отель.
- Разве вам известно, что я должна делать? - спросила Сара недовольно. - Да не больше, чем мне известно о том, что вам надлежит делать. Все, что я знаю, так это то, что я не должна спускать с вас глаз, пока вы здесь - по просьбе вашего начальства, подтвержденной моим начальством. Когда я получаю приказ, я ему подчиняюсь!
Я слушал ее резкий голос и цоканье ее крепеньких каблучков и мысленно отделил и то и другое от всех ночных шумов - отдаленного гула автомобилей и мягкого шепотка бродяги-ветра. И, тем не менее, звуков было больше, чем следовало ожидать. Это был не треск сломанной ветки и даже не шуршанье упавшего листа. Просто старый инстинкт опытного охотника подсказал мне, что мы не одни в этом ночном лесу. Сара резко остановилась.
- Вы слышали? Мне кажется, я слышала какой-то шум.
- Нет, - удивленно произнес я. - Я ничего не слышал.
Она напряженно рассмеялась.
- Я становлюсь нервной, когда устаю. Наверное, я просто перетрусила... Господи, я живу в Европе так долго, что уже говорю, как британка. Ну, пошли.
У нее оказался "харманн-гайа" - сексапильный "фольксваген". Других автомобилей на стоянке не было. Машина стояла на обочине широкой улицы с оживленным движением - даже в столь поздний час. Я и не думал, что до цивилизации, оказывается, было рукой подать. В это время мимо нас пронесся мотороллер. За рулем сидел парень, а аккуратненькая девушка, в бьющейся на ветру юбочке, изящно примостилась, свесив ноги на левую сторону, на заднем сиденье. Двое влюбленных. Я воочию представил себе гневную реакцию американской девушки на предложение вот так прокатиться с ветерком после того, как она пришла на свидание с кавалером, вырядившись в туфли на высоких каблуках, нейлоновое платье и белые перчатки. За моей спиной парк безмолвствовал. Кто бы ни был там теперь, они стояли не шелохнувшись. И мы тоже.
- Ну же, залезайте! - сказала нетерпеливо Сара. Она уже восседала за рулем.
Я занял место слева от нее и потянул дверцу. Дверца закрылась мягко и тяжело, точно захлопнулась мышеловка. Она закурила. Пламя спички вырвало из тьмы ее лицо, похожее на призрак, - изумительно красивое. Трудно было ее слушать, не видя лица, и думать, что она, оказывается, очень красивая женщина. Жаль, что на словах она такая строптивица!
- Хотите? - предложила она, протягивая мне пачку сигарет - возможно, в знак примирения. Я покачал головой.
- Бросил. В фотолаборатории это мешает. Трудновато, знаете, навести резкость при фотопечати в комнате, полной табачного дыма. 1
- Не надо вешать мне на уши эту фотографическую лапшу, мой друг, - сказала она с коротким смешком.
- Но так уж получается, что это правда, - возразил я. - Я ведь и впрямь немало поработал с фотоаппаратом. Потому-то мне и поручили это дело - не забыли еще?
- Ладно, так что же вам удалось сегодня выяснить?
- Она едет в Кируну со мной. Она горит желанием посмотреть на гения за работой - удостовериться, что он не забудет вставить пленку в аппарат или еще что-то в таком же духе. Мы не вдавались в подробности относительно истинной причины ее стремления поехать туда. - Помолчав, я добавил: - А кто такой Веллингтон?
- Кто?
- Джим Веллингтон. Ее гость, причем явно побывавший у нее в номере не один раз. Он чувствовал там себя как дома. Здоровый парень с вьющимися волосами. Она говорит: просто знакомый. И еще говорит: очень милый.
- Американец?
- Или искусная подделка. Он упомянул Балтиморский клуб фотолюбителей, дав понять, что имеет "звездную" членскую карточку.
- Я наведу справки, - сказала Сара. Она достала записную книжку, подставила чистую страницу к свету уличного фонаря и записала. - Веллингтон. Приметы?
Я перечислил.
- По ее словам, он представляет здесь некую американскую фирму по производству пластмасс.
- Что-нибудь еще можете о нем сказать? Я покачал головой:
- Нет.
То, что Джим Веллингтон был членом одной из наших оперативных групп во время войны и однажды летел с некоего английского аэродрома через Ла-Манш, я решил пока держать при себе. Не то что эта информация сразу же характеризовала его как честного и добропорядочного гражданина: многие из тех, кто рисковал своей шкурой ради торжества идеалов демократии в те далекие времена, с тех пор нашли своему завидному мужеству и боевому опыту куда менее достойное и куда более доходное применение. Но у меня был такой материал на этого парня, которым здесь, кроме меня, похоже, никто не обладал, и я не собирался бросать этот материал в общий котел, не удостоверившись, что мне он больше не нужен. В конце концов, он-то про меня молчит. И я моту оказать ему ту же услугу, если, конечно, сочту его достойным моих благодеяний.
- Что-нибудь об этой женщине? - спросила Сара. Я вновь покачал головой.
- Очень немного. Она хорошо играет роль безутешной вдовы: озлоблена, но абсолютно беспомощна в роли суровой мстительницы, так что ей только остается отважно создавать себе литературное реноме. Что у вас, ребята, на нее есть?
- Есть у нас вот что: их "пежо" был изрешечен пулями. Нам потом показывали этот автомобиль. Он был как сито. Отверстия были настоящие: из салона через них можно было видеть небо. Много крови в салоне. Человеческой крови - мы это проверили. Урна с прахом была захоронена потом. Отдать на экспертизу этот прах не представилось возможности, да это не могло бы ничего доказать. Люди, с которыми мы имеем дело, в случае необходимости способны мгновенно добыть нужное для кремации тело, и, как я полагаю, все трупы имеют одинаковый состав неорганических веществ. Вдова присутствовала на церемонии с повязкой на шее и со слезами на глазах. Повязка была настоящая и была наложена на настоящую рану. Что касается слез, то наш источник не может поручиться за их аутентичность. Но факт остается фактом: Гарольд Тейлор исчез как раз в тот момент, когда многие наши сотрудники разыскивали его, чтобы задать несколько вопросов - и причем исчез он там, где не должен был находиться: туда он мог добраться только при помощи людей с той стороны.
- Все чисто? - спросил я и с удовольствием отметил, что мой голос звучал ровно. Она кивнула.
- На мой взгляд, да. Я оставила машину на том конце парка. Мы можем сесть там и поговорить.
Припаркованные автомобили нравятся мне не больше одиноко торчащих телефонных будок. Все, что надо в таких случаях, - это небольшая мина с надежным взрывателем или одна точная очередь из автоматического оружия. На свете нет такого места, о котором можно заранее сказать, что оно гарантировано от любой неожиданности. Но ведь я был простой фотограф-провинциал или, с другой стороны, предпенсионного возраста отставник, нехотя вернувшийся обратно в строй - и потому я не должен был задумываться о подобных вещах.
- Вы не спешили покончить с ужином, - сказала она, ведя меня по тропинке, не примеченной мной в темноте. Ее каблучки тихо цокали по невидимым плитам. - Вам что, пришлось заставить эту женщину рассказать всю историю ее жизни? Или вы поведали ей свою собственную? По крайней мере, вы могли бы избежать часового сидения за чашкой кофе. Вы же должны были понять, - если, конечно, удосужились об этом подумать, - что я не переоделась с тех пор, как прошлой ночью отправилась в Гетеборг!
Все это было похоже на то, как если бы я опять был женат, хотя, надо сказать. Бет никогда не была такой занудой. Я вдруг подумал о том, как поживают Бет и ребятишки в Рино. Этот город - не лучшее место для детей.
- Вам не обязательно было все время сидеть у нас на хвосте, - сказал я. - Вы же и так знали, что мы вернемся в отель.
- Разве вам известно, что я должна делать? - спросила Сара недовольно. - Да не больше, чем мне известно о том, что вам надлежит делать. Все, что я знаю, так это то, что я не должна спускать с вас глаз, пока вы здесь - по просьбе вашего начальства, подтвержденной моим начальством. Когда я получаю приказ, я ему подчиняюсь!
Я слушал ее резкий голос и цоканье ее крепеньких каблучков и мысленно отделил и то и другое от всех ночных шумов - отдаленного гула автомобилей и мягкого шепотка бродяги-ветра. И, тем не менее, звуков было больше, чем следовало ожидать. Это был не треск сломанной ветки и даже не шуршанье упавшего листа. Просто старый инстинкт опытного охотника подсказал мне, что мы не одни в этом ночном лесу. Сара резко остановилась.
- Вы слышали? Мне кажется, я слышала какой-то шум.
- Нет, - удивленно произнес я. - Я ничего не слышал.
Она напряженно рассмеялась.
- Я становлюсь нервной, когда устаю. Наверное, я просто перетрусила... Господи, я живу в Европе так долго, что уже говорю, как британка. Ну, пошли.
У нее оказался "харманн-гайа" - сексапильный "фольксваген". Других автомобилей на стоянке не было. Машина стояла на обочине широкой улицы с оживленным движением - даже в столь поздний час. Я и не думал, что до цивилизации, оказывается, было рукой подать. В это время мимо нас пронесся мотороллер. За рулем сидел парень, а аккуратненькая девушка, в бьющейся на ветру юбочке, изящно примостилась, свесив ноги на левую сторону, на заднем сиденье. Двое влюбленных. Я воочию представил себе гневную реакцию американской девушки на предложение вот так прокатиться с ветерком после того, как она пришла на свидание с кавалером, вырядившись в туфли на высоких каблуках, нейлоновое платье и белые перчатки. За моей спиной парк безмолвствовал. Кто бы ни был там теперь, они стояли не шелохнувшись. И мы тоже.
- Ну же, залезайте! - сказала нетерпеливо Сара. Она уже восседала за рулем.
Я занял место слева от нее и потянул дверцу. Дверца закрылась мягко и тяжело, точно захлопнулась мышеловка. Она закурила. Пламя спички вырвало из тьмы ее лицо, похожее на призрак, - изумительно красивое. Трудно было ее слушать, не видя лица, и думать, что она, оказывается, очень красивая женщина. Жаль, что на словах она такая строптивица!
- Хотите? - предложила она, протягивая мне пачку сигарет - возможно, в знак примирения. Я покачал головой.
- Бросил. В фотолаборатории это мешает. Трудновато, знаете, навести резкость при фотопечати в комнате, полной табачного дыма. 1
- Не надо вешать мне на уши эту фотографическую лапшу, мой друг, - сказала она с коротким смешком.
- Но так уж получается, что это правда, - возразил я. - Я ведь и впрямь немало поработал с фотоаппаратом. Потому-то мне и поручили это дело - не забыли еще?
- Ладно, так что же вам удалось сегодня выяснить?
- Она едет в Кируну со мной. Она горит желанием посмотреть на гения за работой - удостовериться, что он не забудет вставить пленку в аппарат или еще что-то в таком же духе. Мы не вдавались в подробности относительно истинной причины ее стремления поехать туда. - Помолчав, я добавил: - А кто такой Веллингтон?
- Кто?
- Джим Веллингтон. Ее гость, причем явно побывавший у нее в номере не один раз. Он чувствовал там себя как дома. Здоровый парень с вьющимися волосами. Она говорит: просто знакомый. И еще говорит: очень милый.
- Американец?
- Или искусная подделка. Он упомянул Балтиморский клуб фотолюбителей, дав понять, что имеет "звездную" членскую карточку.
- Я наведу справки, - сказала Сара. Она достала записную книжку, подставила чистую страницу к свету уличного фонаря и записала. - Веллингтон. Приметы?
Я перечислил.
- По ее словам, он представляет здесь некую американскую фирму по производству пластмасс.
- Что-нибудь еще можете о нем сказать? Я покачал головой:
- Нет.
То, что Джим Веллингтон был членом одной из наших оперативных групп во время войны и однажды летел с некоего английского аэродрома через Ла-Манш, я решил пока держать при себе. Не то что эта информация сразу же характеризовала его как честного и добропорядочного гражданина: многие из тех, кто рисковал своей шкурой ради торжества идеалов демократии в те далекие времена, с тех пор нашли своему завидному мужеству и боевому опыту куда менее достойное и куда более доходное применение. Но у меня был такой материал на этого парня, которым здесь, кроме меня, похоже, никто не обладал, и я не собирался бросать этот материал в общий котел, не удостоверившись, что мне он больше не нужен. В конце концов, он-то про меня молчит. И я моту оказать ему ту же услугу, если, конечно, сочту его достойным моих благодеяний.
- Что-нибудь об этой женщине? - спросила Сара. Я вновь покачал головой.
- Очень немного. Она хорошо играет роль безутешной вдовы: озлоблена, но абсолютно беспомощна в роли суровой мстительницы, так что ей только остается отважно создавать себе литературное реноме. Что у вас, ребята, на нее есть?
- Есть у нас вот что: их "пежо" был изрешечен пулями. Нам потом показывали этот автомобиль. Он был как сито. Отверстия были настоящие: из салона через них можно было видеть небо. Много крови в салоне. Человеческой крови - мы это проверили. Урна с прахом была захоронена потом. Отдать на экспертизу этот прах не представилось возможности, да это не могло бы ничего доказать. Люди, с которыми мы имеем дело, в случае необходимости способны мгновенно добыть нужное для кремации тело, и, как я полагаю, все трупы имеют одинаковый состав неорганических веществ. Вдова присутствовала на церемонии с повязкой на шее и со слезами на глазах. Повязка была настоящая и была наложена на настоящую рану. Что касается слез, то наш источник не может поручиться за их аутентичность. Но факт остается фактом: Гарольд Тейлор исчез как раз в тот момент, когда многие наши сотрудники разыскивали его, чтобы задать несколько вопросов - и причем исчез он там, где не должен был находиться: туда он мог добраться только при помощи людей с той стороны.