— Ваш муж тоже здесь, миссис Маклейн? — спросил я.
— Нет, — ответила она, качая головой. — Мы с Кеннетом решили этим летом отдыхать порознь. Для него отдых — это смотреть, как прыгают по столу кости. Или бегают по ипподрому лошади. Или вертится рулетка. — Она пожала плечами. — К несчастью, я от этого не получаю удовольствия. Да, рано или поздно надоедает притворяться и уверять в обратном. Вы со мной не согласны?
Последние слова заставили меня чуть пристальнее на нее посмотреть. Она слишком подробно ответила на очень простой вопрос. Иначе говоря, чуть надменная скучающая и сдержанная дама вряд ли станет столь быстро посвящать первого попавшегося человека в свою личную жизнь.
Впрочем, может быть, сказывалось и то, что она оказалась вдали от дома, и то, что она уже выпила пару скотчей. Я заметил, что она поставила свой стакан на стойку бара, чтобы бармен снова его наполнил. Так или иначе, прозвучала тревожная нота, лишнее напоминание о том, что в нашем мире обмана и интриг видимость лишь сбивает с толка. Даже если речь шла о красивой женщине. Вернее, тем более, что речь шла о красивой женщине.
— Насколько я понимаю, вы живете в Вашингтоне, миссис Маклейн? — произнес я, и мы пустились в сетования по поводу того, как ужасно в этом городе в летнее время.
Я не случайно поднял тему Вашингтона и поставил для нее пару ловушек, но остался без улова. Независимо от того, жила она там или нет, город она знала неплохо. Насчет меня ей удалось узнать только то, что я был недоволен своей зарплатой правительственного служащего, транжирившего свои сбережения во время экзотического отпуска. Затем мы без особого рвения сыграли в игру “Знаете ли вы Джона?”. Выяснилось, что, не считая нескольких метрдотелей, общих знакомых у нас нет. Это исчерпало весь запас вопросов и ответов для светского знакомства, и молчание грозило превратиться в нечто совсем уж тягостное, когда к нам подошла одна из наших сегодняшних хозяек.
— С вами хочет познакомиться одна особа, мистер Хелм. По ее словам, человек, который встает чуть свет, заслуживает того, чтобы на него обратили внимание.
Что ж, наша блондинка из Гонолулу сделала первый ход.
Глава 5
Глава 6
— Нет, — ответила она, качая головой. — Мы с Кеннетом решили этим летом отдыхать порознь. Для него отдых — это смотреть, как прыгают по столу кости. Или бегают по ипподрому лошади. Или вертится рулетка. — Она пожала плечами. — К несчастью, я от этого не получаю удовольствия. Да, рано или поздно надоедает притворяться и уверять в обратном. Вы со мной не согласны?
Последние слова заставили меня чуть пристальнее на нее посмотреть. Она слишком подробно ответила на очень простой вопрос. Иначе говоря, чуть надменная скучающая и сдержанная дама вряд ли станет столь быстро посвящать первого попавшегося человека в свою личную жизнь.
Впрочем, может быть, сказывалось и то, что она оказалась вдали от дома, и то, что она уже выпила пару скотчей. Я заметил, что она поставила свой стакан на стойку бара, чтобы бармен снова его наполнил. Так или иначе, прозвучала тревожная нота, лишнее напоминание о том, что в нашем мире обмана и интриг видимость лишь сбивает с толка. Даже если речь шла о красивой женщине. Вернее, тем более, что речь шла о красивой женщине.
— Насколько я понимаю, вы живете в Вашингтоне, миссис Маклейн? — произнес я, и мы пустились в сетования по поводу того, как ужасно в этом городе в летнее время.
Я не случайно поднял тему Вашингтона и поставил для нее пару ловушек, но остался без улова. Независимо от того, жила она там или нет, город она знала неплохо. Насчет меня ей удалось узнать только то, что я был недоволен своей зарплатой правительственного служащего, транжирившего свои сбережения во время экзотического отпуска. Затем мы без особого рвения сыграли в игру “Знаете ли вы Джона?”. Выяснилось, что, не считая нескольких метрдотелей, общих знакомых у нас нет. Это исчерпало весь запас вопросов и ответов для светского знакомства, и молчание грозило превратиться в нечто совсем уж тягостное, когда к нам подошла одна из наших сегодняшних хозяек.
— С вами хочет познакомиться одна особа, мистер Хелм. По ее словам, человек, который встает чуть свет, заслуживает того, чтобы на него обратили внимание.
Что ж, наша блондинка из Гонолулу сделала первый ход.
Глава 5
Я обернулся в сторону Джилл, представленную мне как мисс Дарнли, и заметил, что Изобел Маклейн увели прочь в невидимых цепях. Ну что ж, может, это и к лучшему. Похоже, я не произвел на нее неизгладимого впечатления, а если и произвел, то она умело это скрывала.
Джилл, она же мисс Дарнли, была персонажем из другой оперы. Судя по выражению ее лица, она заранее была готова прийти от меня в восторг, независимо от того, каким занудой и глупцом я окажусь.
Я заметил, что она послушно угощалась пуншем, и насколько позволяла светлая кожа, изображала из себя симпатичную туземку, только что обращенную в христианство. На ней было просторное одеяние, именуемое муу-муу, которое волочилось по полу. В дополнение к орхидеям в волосах на шее у нее была гирлянда из таких же цветов. Выглядит это достаточно шикарно и экзотично, хотя не следует забывать, что орхидеи здесь все равно как у нас в Америке одуванчики.
— Боже, маленькая девочка с большой доской! — воскликнул я. — Ну, как сегодня покатались, мисс Дарнли?
— Так себе. Слишком долго приходилось ждать очередной серии.
— Серии? Как в мыльной опере? — рассмеялся я.
— Большие волны идут сериями, мистер Хелм, — рассмеялась и она. — Или, если угодно, чередой. Сначала все долго сидят на берегу и ждут, потом кто-то кричит: “Вперед!” и на горизонте показывается первый большой вал. Обычно вы пропускаете первые волны и ждете, когда появится волна побольше, чтобы как следует на ней прокатиться. Но это когда вы занимаетесь серфингом летом, на Вайкики. Когда же вы упражняетесь зимой, на Сансет-бич, на другом конце острова Оаху, тут уже все наоборот. Надо остерегаться слишком больших валов, с которыми можно и не справиться.
Теперь, когда она до меня наконец добралась, она немного нервничала. Лекцию о волнах она отбарабанила слишком быстро, словно ребенок, желающий произвести впечатление на взрослых. Но, впрочем, может, я и несправедлив. Возможно, не знай я, кто она и что ей от меня надо, ее монолог показался бы мне совершенно естественным.
— Серии! Вперед! — сухо отозвался я. — Это какой-то иностранный язык.
— Просто вы не серфист, мистер Хелм, — сказала Джилл, чуть покраснев. Окинув меня холодным, оценивающим взглядом, она добавила: — Да, это, конечно, не для пожилых.
Я усмехнулся.
— Да, детка, — сказал я. — Папин ревматизм исключает туризм.
Она рассмеялась. Обменявшись оскорблениями, мы подружились. С улыбкой она сказала:
— Вы сами на это напросились. Нечего было важничать. В каждом виде спорта есть свой жаргон. Да и серфингом-то в основном занимаются подростки, так что среди них я сама — старая дама.
— Кто бы мог подумать, — отозвался я. — Такая крошка, как вы. Но это все-таки странно. Посудите сами. Для чего эти роскошные отели позволяют молодежи кататься на своих досках перед богатыми туристами? Не для того ли, чтобы продавать это удовольствие тем, у кого достаточно денег на такую забаву?
— Серфинг — довольно тяжелый вид спорта. И к тому же порой опасный.
— Как и горные лыжи. Но они неплохо на этом зарабатывают дома, в Америке... В чем дело?
— В нашу сторону направляется одна из распорядительниц бала. Лично я уже сыта по горло знакомствами с очаровательными людьми. А вы?
Неплохо придумано. Коль скоро знакомство состоялось, она намекала, что больше нам никто не нужен. Любой мужчина должен быть польщен, что ему предоставлена возможность поухаживать за привлекательной блондинкой, даже если последняя напялила на себя нечто, сильно смахивавшее на ночную рубашку моей бабушки. Правда, орхидеи несколько меняли дело. Я выбросил из головы то обстоятельство, что блондинка действовала строго по инструкциям, а именно по инструкциям Монаха, и позволил себе поддаться на эту подразумевавшуюся лесть. Я сказал:
— Я и сам порядком устал от этого светского круговорота, мисс Дарили. Почему бы нам не протиснуться сквозь вон те кусты и не найти укромный уголок в тихом месте на свежем воздухе. Что вы на это скажете?
— Я скажу одно: это будет очень мило, мистер Хелм. Она поставила куда-то свой стакан, взяла меня под руку, а другой рукой слегка приподняла свое объемистое платье, открыв посторонним взорам сандалии и короткий отрезок стройных загорелых ног. Вскоре мы устроились под огромным деревом на террасе, обращенной к морю возле бара, который утром был закрыт ставнями, а теперь стоял открытый всем ветрам. Это был не столько домик, сколько павильон.
Неподалеку, также под большим деревом, смуглая, недурная собой, хоть и слишком полногрудая молодая особа в тяжелом длинном красном наряде из парчи медленно исполняла танец хула под аккомпанемент укелеле, металлической гитары, бас-гитары и странного электрического музыкального инструмента, напоминавшего самоходную арфу. К моему изумлению, из-под королевского одеяния виднелись босые ноги. Далеко в море в розовом свете заходящего солнца дымил большой корабль, направлявшийся в порт Гонолулу.
— Смотрите, пароход! — сказал я спутнице. — А вдруг это знаменитая “Лурлина”, о которой мне тут все рассказывали?
Джилл даже не повернула головы.
— Нет, “Лурлина” приходит по субботам, утром, и это целое событие. Вам надо будет посмотреть. Все катера и катамараны устремляются ей навстречу. Возникает целое столпотворение. Одни катаются на водных лыжах, хвастают своим мастерством, другие ныряют за монетами. Все наперебой кричат: “Алоха”. Глуповато, но весело. — Теперь она посмотрела на корабль. — Тут ожидали военный транспорт, везет солдат на Дальний Восток. Может, это он и есть? — Она лукаво покосилась на меня. — А вы, кажется, смотрели не на корабль, мистер Хелм.
— Ох уж эта хула, — ухмыльнулся я в ответ. — Неужели я не видел до этого, как девицы виляют бедрами? — Возле нас возникла официантка, готовая принять заказ. — Что будете пить, мисс Дарнли? — обратился я к Джилл. — Что сочетается с ромом?
— Снова ром. Два “май тая”, пожалуйста, — попросила она официантку. — Надеюсь, вам понравится, мистер Хелм.
— Если там есть алкоголь, то безусловно, — откликнулся я и как ни в чем не бывало продолжил: — А что это за птицы, как вы думаете? Похожи на голубей, но ведут себя, как воробьи.
Джилл посмотрела на птиц, деловито подбиравших крошки под деревом, и сказала:
— Это и есть голуби. Просто тут имеются два вида — крупные и поменьше. Но вы все-таки посмотрите танец, мистер Хелм. Это настоящая хула, а не шимми, с танцовщицами в травяных юбочках, чего так ждут туристы, приезжающие на острова. Посмотрите, как она работает руками. Правда, прелесть?
— Работает? Чем? Ах, руками! Ну, конечно, прелесть! Она рассмеялась моей маленькой клоунаде, и я тоже рассмеялся. Тему птиц мы оставили так же легко, как и затронули. Главное заключалось в том, что я пытался подать ей условный сигнал насчет птиц морских и сухопутных, но она не обратила на него никакого внимания. Это означало одно из двух: либо она не была тем “внутренним агентом”, о котором говорил Мак, либо она не была готова раскрыть инкогнито. Впрочем, я и не думал, что все пойдет так просто. Я спросил:
— Вы живете на Оаху, мисс Дарнли?
— Если бы жила, то уж не в отеле, — сказала она. — Оаху не такой большой остров, чтобы вечером нельзя было добраться домой, где бы вы ни оказались. Нет, я живу на Хило. Это на острове Гавайя, мы называем его еще Большой остров. Это тот, на котором вулкан. Эти острова все вулканического происхождения, но на нашем он время от времени дает о себе знать. — Она улыбнулась и добавила: — А зовут меня Джилл, мистер Хелм.
— Джилл Дарнли, — сказал я. — Очень мило. А я Мэтт. И давно вы в Гонолулу, Джилл?
— С неделю. Может быть, задержусь еще подольше. А вы, значит, разбираетесь в горных лыжах, мистер Хелм... Мэтт? Я вас правильно поняла?
— Я этого не говорил, но немного разбираюсь. А что?
— Просто если вы умеете кататься на горных лыжах, то у вас не будет особых проблем с серфингом. Надо уметь держать равновесие. Если завтра вы снова подниметесь так же рано, я готова обеспечить вас доской и объяснить, что к чему. Это правда что-то фантастическое. Неземное... Ни на что не похоже... Так что если это вас интересует, то милости прошу...
— С удовольствием, если вы не хотите тем самым просто избавиться от меня до завтрашнего утра.
Она мгновенно разуверила меня в этом, и тут же прибыли напитки.
Хваленый коктейль “май тай” состоял из гигантской порции рома в большом стакане, куда также были положены лед, ломтик ананаса и — кому рассказать — орхидея. Джилл поведала мне, что прежде “май тай” делали из коварного местного напитка под названием окелехао, изготовляемого из корня растения ти. Это же полезное растение давало листья для юбочек танцовщиц. Однако оке, как его сокращенно именовали местные жители, отличался такой буйной силой, что для туристов вместо него использовали ром.
Джилл сообщила мне массу полезных сведений, к тому времени, как мы допили наши коктейли в отеле, а потом добавили еще немного за обедом в ночном клубе Каханамоку, а также посмотрели тамошнее шоу, я сделался, по сути дела, коренным гавайцем. Мы вернулись в “Халекулани” в двенадцатом часу. В холле отеля мы остановились и посмотрели друг на друга. Возникла небольшая, но неловкая пауза.
Я прокашлялся и спросил:
— Ну, как насчет последней, на сон грядущий? Конечно же, я не держу, зато припас нечто американское, и оно вам может понравиться. Мы делаем этот напиток из пшеницы и называем его бурбоном.
— Вы надо мной смеетесь, Мэтт? — улыбнулась Джилл. — Или я говорила как гид?
Я промолчал. Она потупила взор и немного покраснела, что означало обещание. Девочка, умеющая краснеть по заказу, далеко пойдет, если, конечно, не поврет раньше времени.
— Ну что ж, — наконец сказала она. — Разве что чуточку. И быстро.
Мы стали молча подниматься по лестнице, потом она взяла меня под руку — формально, чтобы я ее поддерживал при подъеме. Может быть, ей и правда требовалась поддержка. За вечер мы оба приняли изрядную дозу рома.
Мы остановились у двери моего номера, и Джилл с сонным видом повисла на мне, пока я возился с замком. Обычно я принимаю кое-какие меры предосторожности когда возвращаюсь куда-то, где меня некоторое время не было, но в данном случае предосторожности были ни к чему, поскольку моя спутница буквально заползала мне в карман. Поэтому я решил на сей раз рискнуть. И правильно сделал. Никаких взрывных устройств никаких убийц. В номере было тихо.
Я остался у двери, чтоб снова запереть ее. Джилл прошла через ланаи в спальню. Когда я обернулся к ней, она застыла в ожидании, а потом еще раз ( исключительно ради меня — проделала трюк с волосами медленно откинув их со лба двумя руками.
— Я, честно говоря, больше не хочу пить, Мэтт, ( призналась она, и се руки упали вдоль тела при моем приближении.
— Я так и думал, — сказал я, подойдя к ней вплотную. — Но мне же что-то надо было сказать, верно?
— Наверное. А теперь помоги мне выбраться из этого дурацкого наряда... Только сначала поцелуй меня.
— Ладно.
Я поцеловал ее. Она упала мне в объятья. В смысле техники спектакль получился неплохой. Но в то же время мне стало противно от того, что мы оба изображали страсть, которой не было в помине.
Она слишком увлеклась исполнением своей роли, чтобы, как я, посмотреть на все это со стороны. Она вздохнула, отвернулась и проворно высвободилась из моих объятий, стащила с шеи гирлянду орхидей и бросила ее на ближайший стул. Потом упало на пол это самое муу-муу. Затем она освободилась от сандалий, лифчика и трусиков одним грациозным движением и обернулась ко мне.
Я сделал шаг назад и сказал:
— Отлично, Джилл. Просто здорово. Так и передай Монаху. — Она побледнела, а я резко сказал: — Лучше поскорее оденься, а то простудишься. Учти, я уже большой мальчик и во сне не разговариваю. Совращать можно подростков, а я старик. Просто странно, что Монах решил провести на мякине такого стреляного воробья. Он, видать, не в форме.
Воцарилось молчание. Надо отдать ей должное: она не стала изображать негодование, обиду и так далее. Она и не подумала постараться убедить меня, что понятия не имеет о том, кто такой Монах, и что я совершаю ужасную, роковую ошибку. Она вообще ничего не сказала.
Она только облизнула губы, потом наклонилась, подобрала брошенные вещички и стала снова одеваться. Она не спешила и медленно и как следует застегивала все крючки и пуговицы. Затем она прошла к двери, остановилась и, обернувшись, наконец заговорила:
— Это довольно жестоко, Мэтт. Ты мог бы вполне обойтись без всего этого.
Некоторое время я удивленно смотрел на нее, словно не веря своим ушам. Затем я подошел к ней, взял за руку и толкнул к стене.
— Жестоко, говоришь? — прошипел я, приблизившись к ней вплотную. — А что ты знаешь о жестокости? Ты знаешь, где я был месяц назад? В Европе. Я работал в паре с одной загорелой и симпатичной девицей. Она была очень похожа на тебя. Такая же блондиночка. С такими же голубыми глазками. В таком же белом бикини. И если ты думаешь, что эти совпадения случайны, ты просто не в своем глупеньком уме. Тебя выбрали для этой дикой работы, Джилл, именно потому, что кое-кто считает: агент Эрик имеет слабость к загорелым блондинкам, а поскольку та девушка умерла, то Эрик жаждет поскорее забыться с кем-то на нее похожим. Не надо говорить со мной о жестокости, прелесть. Просто убирайся отсюда, да поскорее.
Какое-то время она стояла и не шевелилась. Потом сказала:
— Извини, Мэтт, я не знала...
— Конечно, откуда тебе знать? Но прежде чем упрекать меня в жестокости, подумай о другом. Я вполне мог сначала использовать тебя, а потом уж вволю посмеяться. В общем, счастливого пути.
Я отпер ключом дверь и распахнул ее перед Джилл, а когда она вышла, снова запер. Когда стих звук ее шагов по коридору, я задал себе вопрос: совершил ли я стратегическую ошибку или сделал гениальный ход.
С одной стороны, Монах может заподозрить неладное в том, что я слишком быстро раскусил его девицу. Но с другой стороны, она и сама неоднократно ошибалась, да и сценарий был такой банальный, что скорее я бы навлек на себя подозрения, если бы принял все за чистую монету. Впрочем, может, так мне и следовало бы поступить и потихоньку набрать компромат на Монаха. Но я пошел по другому пути. Я дал понять, что плевать хочу на Монаха и его агентов, лишь бы они оставили меня в покое.
Я немножко устыдился того, что пустил против Джилл столь мелодраматическое оружие. Я не соврал насчет Клэр — и оттого чувствовал себя особенно неуютно. Опасно играть на струнах собственного сердца. Но с другой стороны, не надо превращать окружающих в твоих врагов без крайней необходимости. Я не знал, являлась ли Джилл нашим “внутренним агентом”, но в секретной деятельности она знала толк — у нее хватало сообразительности, и отваги, и мне вовсе не хотелось, чтобы она возненавидела меня. Когда настанет пора выкладывать карты на стол, это может сыграть существенную роль.
Мне пришлось так резко осадить ее, чтобы это выглядело правдоподобно и убедительно звучало — если в моем номере были микрофоны. Женщина готова простить оскорбление лишь в одном случае: если у обидчика разбито вдребезги сердце. Я решил, что отыграл сцену удачно и имею право собой гордиться. Хелм — человек-компьютер, не подверженный ни голосу чувств, ни сексуальному влечению. И умен как дьявол. А то, что у меня стало скверно во рту, конечно же, объяснялось слишком большим количеством выпитого.
Пока я вел сам с собой такую беседу, зазвонил телефон. Я подошел и взял трубку. Голос женский, но это не Джилл. Только позже я понял, кто это.
— Это мистер Хелм?
— Это мистер Хелм, — подтвердил я.
— Говорит Изобел... Изобел Маклейн. — Голос звучал неуверенно. — Номер шестнадцать тире два. На первом этаже шестнадцатого коттеджа, возле теннисного корта. Не могли бы вы... не могли бы вы прийти прямо сейчас. Дверь будет не заперта... Приходите поскорее. Пожалуйста.
Я начал было что-то говорить, но связь прервалась.
Джилл, она же мисс Дарнли, была персонажем из другой оперы. Судя по выражению ее лица, она заранее была готова прийти от меня в восторг, независимо от того, каким занудой и глупцом я окажусь.
Я заметил, что она послушно угощалась пуншем, и насколько позволяла светлая кожа, изображала из себя симпатичную туземку, только что обращенную в христианство. На ней было просторное одеяние, именуемое муу-муу, которое волочилось по полу. В дополнение к орхидеям в волосах на шее у нее была гирлянда из таких же цветов. Выглядит это достаточно шикарно и экзотично, хотя не следует забывать, что орхидеи здесь все равно как у нас в Америке одуванчики.
— Боже, маленькая девочка с большой доской! — воскликнул я. — Ну, как сегодня покатались, мисс Дарнли?
— Так себе. Слишком долго приходилось ждать очередной серии.
— Серии? Как в мыльной опере? — рассмеялся я.
— Большие волны идут сериями, мистер Хелм, — рассмеялась и она. — Или, если угодно, чередой. Сначала все долго сидят на берегу и ждут, потом кто-то кричит: “Вперед!” и на горизонте показывается первый большой вал. Обычно вы пропускаете первые волны и ждете, когда появится волна побольше, чтобы как следует на ней прокатиться. Но это когда вы занимаетесь серфингом летом, на Вайкики. Когда же вы упражняетесь зимой, на Сансет-бич, на другом конце острова Оаху, тут уже все наоборот. Надо остерегаться слишком больших валов, с которыми можно и не справиться.
Теперь, когда она до меня наконец добралась, она немного нервничала. Лекцию о волнах она отбарабанила слишком быстро, словно ребенок, желающий произвести впечатление на взрослых. Но, впрочем, может, я и несправедлив. Возможно, не знай я, кто она и что ей от меня надо, ее монолог показался бы мне совершенно естественным.
— Серии! Вперед! — сухо отозвался я. — Это какой-то иностранный язык.
— Просто вы не серфист, мистер Хелм, — сказала Джилл, чуть покраснев. Окинув меня холодным, оценивающим взглядом, она добавила: — Да, это, конечно, не для пожилых.
Я усмехнулся.
— Да, детка, — сказал я. — Папин ревматизм исключает туризм.
Она рассмеялась. Обменявшись оскорблениями, мы подружились. С улыбкой она сказала:
— Вы сами на это напросились. Нечего было важничать. В каждом виде спорта есть свой жаргон. Да и серфингом-то в основном занимаются подростки, так что среди них я сама — старая дама.
— Кто бы мог подумать, — отозвался я. — Такая крошка, как вы. Но это все-таки странно. Посудите сами. Для чего эти роскошные отели позволяют молодежи кататься на своих досках перед богатыми туристами? Не для того ли, чтобы продавать это удовольствие тем, у кого достаточно денег на такую забаву?
— Серфинг — довольно тяжелый вид спорта. И к тому же порой опасный.
— Как и горные лыжи. Но они неплохо на этом зарабатывают дома, в Америке... В чем дело?
— В нашу сторону направляется одна из распорядительниц бала. Лично я уже сыта по горло знакомствами с очаровательными людьми. А вы?
Неплохо придумано. Коль скоро знакомство состоялось, она намекала, что больше нам никто не нужен. Любой мужчина должен быть польщен, что ему предоставлена возможность поухаживать за привлекательной блондинкой, даже если последняя напялила на себя нечто, сильно смахивавшее на ночную рубашку моей бабушки. Правда, орхидеи несколько меняли дело. Я выбросил из головы то обстоятельство, что блондинка действовала строго по инструкциям, а именно по инструкциям Монаха, и позволил себе поддаться на эту подразумевавшуюся лесть. Я сказал:
— Я и сам порядком устал от этого светского круговорота, мисс Дарили. Почему бы нам не протиснуться сквозь вон те кусты и не найти укромный уголок в тихом месте на свежем воздухе. Что вы на это скажете?
— Я скажу одно: это будет очень мило, мистер Хелм. Она поставила куда-то свой стакан, взяла меня под руку, а другой рукой слегка приподняла свое объемистое платье, открыв посторонним взорам сандалии и короткий отрезок стройных загорелых ног. Вскоре мы устроились под огромным деревом на террасе, обращенной к морю возле бара, который утром был закрыт ставнями, а теперь стоял открытый всем ветрам. Это был не столько домик, сколько павильон.
Неподалеку, также под большим деревом, смуглая, недурная собой, хоть и слишком полногрудая молодая особа в тяжелом длинном красном наряде из парчи медленно исполняла танец хула под аккомпанемент укелеле, металлической гитары, бас-гитары и странного электрического музыкального инструмента, напоминавшего самоходную арфу. К моему изумлению, из-под королевского одеяния виднелись босые ноги. Далеко в море в розовом свете заходящего солнца дымил большой корабль, направлявшийся в порт Гонолулу.
— Смотрите, пароход! — сказал я спутнице. — А вдруг это знаменитая “Лурлина”, о которой мне тут все рассказывали?
Джилл даже не повернула головы.
— Нет, “Лурлина” приходит по субботам, утром, и это целое событие. Вам надо будет посмотреть. Все катера и катамараны устремляются ей навстречу. Возникает целое столпотворение. Одни катаются на водных лыжах, хвастают своим мастерством, другие ныряют за монетами. Все наперебой кричат: “Алоха”. Глуповато, но весело. — Теперь она посмотрела на корабль. — Тут ожидали военный транспорт, везет солдат на Дальний Восток. Может, это он и есть? — Она лукаво покосилась на меня. — А вы, кажется, смотрели не на корабль, мистер Хелм.
— Ох уж эта хула, — ухмыльнулся я в ответ. — Неужели я не видел до этого, как девицы виляют бедрами? — Возле нас возникла официантка, готовая принять заказ. — Что будете пить, мисс Дарнли? — обратился я к Джилл. — Что сочетается с ромом?
— Снова ром. Два “май тая”, пожалуйста, — попросила она официантку. — Надеюсь, вам понравится, мистер Хелм.
— Если там есть алкоголь, то безусловно, — откликнулся я и как ни в чем не бывало продолжил: — А что это за птицы, как вы думаете? Похожи на голубей, но ведут себя, как воробьи.
Джилл посмотрела на птиц, деловито подбиравших крошки под деревом, и сказала:
— Это и есть голуби. Просто тут имеются два вида — крупные и поменьше. Но вы все-таки посмотрите танец, мистер Хелм. Это настоящая хула, а не шимми, с танцовщицами в травяных юбочках, чего так ждут туристы, приезжающие на острова. Посмотрите, как она работает руками. Правда, прелесть?
— Работает? Чем? Ах, руками! Ну, конечно, прелесть! Она рассмеялась моей маленькой клоунаде, и я тоже рассмеялся. Тему птиц мы оставили так же легко, как и затронули. Главное заключалось в том, что я пытался подать ей условный сигнал насчет птиц морских и сухопутных, но она не обратила на него никакого внимания. Это означало одно из двух: либо она не была тем “внутренним агентом”, о котором говорил Мак, либо она не была готова раскрыть инкогнито. Впрочем, я и не думал, что все пойдет так просто. Я спросил:
— Вы живете на Оаху, мисс Дарнли?
— Если бы жила, то уж не в отеле, — сказала она. — Оаху не такой большой остров, чтобы вечером нельзя было добраться домой, где бы вы ни оказались. Нет, я живу на Хило. Это на острове Гавайя, мы называем его еще Большой остров. Это тот, на котором вулкан. Эти острова все вулканического происхождения, но на нашем он время от времени дает о себе знать. — Она улыбнулась и добавила: — А зовут меня Джилл, мистер Хелм.
— Джилл Дарнли, — сказал я. — Очень мило. А я Мэтт. И давно вы в Гонолулу, Джилл?
— С неделю. Может быть, задержусь еще подольше. А вы, значит, разбираетесь в горных лыжах, мистер Хелм... Мэтт? Я вас правильно поняла?
— Я этого не говорил, но немного разбираюсь. А что?
— Просто если вы умеете кататься на горных лыжах, то у вас не будет особых проблем с серфингом. Надо уметь держать равновесие. Если завтра вы снова подниметесь так же рано, я готова обеспечить вас доской и объяснить, что к чему. Это правда что-то фантастическое. Неземное... Ни на что не похоже... Так что если это вас интересует, то милости прошу...
— С удовольствием, если вы не хотите тем самым просто избавиться от меня до завтрашнего утра.
Она мгновенно разуверила меня в этом, и тут же прибыли напитки.
Хваленый коктейль “май тай” состоял из гигантской порции рома в большом стакане, куда также были положены лед, ломтик ананаса и — кому рассказать — орхидея. Джилл поведала мне, что прежде “май тай” делали из коварного местного напитка под названием окелехао, изготовляемого из корня растения ти. Это же полезное растение давало листья для юбочек танцовщиц. Однако оке, как его сокращенно именовали местные жители, отличался такой буйной силой, что для туристов вместо него использовали ром.
Джилл сообщила мне массу полезных сведений, к тому времени, как мы допили наши коктейли в отеле, а потом добавили еще немного за обедом в ночном клубе Каханамоку, а также посмотрели тамошнее шоу, я сделался, по сути дела, коренным гавайцем. Мы вернулись в “Халекулани” в двенадцатом часу. В холле отеля мы остановились и посмотрели друг на друга. Возникла небольшая, но неловкая пауза.
Я прокашлялся и спросил:
— Ну, как насчет последней, на сон грядущий? Конечно же, я не держу, зато припас нечто американское, и оно вам может понравиться. Мы делаем этот напиток из пшеницы и называем его бурбоном.
— Вы надо мной смеетесь, Мэтт? — улыбнулась Джилл. — Или я говорила как гид?
Я промолчал. Она потупила взор и немного покраснела, что означало обещание. Девочка, умеющая краснеть по заказу, далеко пойдет, если, конечно, не поврет раньше времени.
— Ну что ж, — наконец сказала она. — Разве что чуточку. И быстро.
Мы стали молча подниматься по лестнице, потом она взяла меня под руку — формально, чтобы я ее поддерживал при подъеме. Может быть, ей и правда требовалась поддержка. За вечер мы оба приняли изрядную дозу рома.
Мы остановились у двери моего номера, и Джилл с сонным видом повисла на мне, пока я возился с замком. Обычно я принимаю кое-какие меры предосторожности когда возвращаюсь куда-то, где меня некоторое время не было, но в данном случае предосторожности были ни к чему, поскольку моя спутница буквально заползала мне в карман. Поэтому я решил на сей раз рискнуть. И правильно сделал. Никаких взрывных устройств никаких убийц. В номере было тихо.
Я остался у двери, чтоб снова запереть ее. Джилл прошла через ланаи в спальню. Когда я обернулся к ней, она застыла в ожидании, а потом еще раз ( исключительно ради меня — проделала трюк с волосами медленно откинув их со лба двумя руками.
— Я, честно говоря, больше не хочу пить, Мэтт, ( призналась она, и се руки упали вдоль тела при моем приближении.
— Я так и думал, — сказал я, подойдя к ней вплотную. — Но мне же что-то надо было сказать, верно?
— Наверное. А теперь помоги мне выбраться из этого дурацкого наряда... Только сначала поцелуй меня.
— Ладно.
Я поцеловал ее. Она упала мне в объятья. В смысле техники спектакль получился неплохой. Но в то же время мне стало противно от того, что мы оба изображали страсть, которой не было в помине.
Она слишком увлеклась исполнением своей роли, чтобы, как я, посмотреть на все это со стороны. Она вздохнула, отвернулась и проворно высвободилась из моих объятий, стащила с шеи гирлянду орхидей и бросила ее на ближайший стул. Потом упало на пол это самое муу-муу. Затем она освободилась от сандалий, лифчика и трусиков одним грациозным движением и обернулась ко мне.
Я сделал шаг назад и сказал:
— Отлично, Джилл. Просто здорово. Так и передай Монаху. — Она побледнела, а я резко сказал: — Лучше поскорее оденься, а то простудишься. Учти, я уже большой мальчик и во сне не разговариваю. Совращать можно подростков, а я старик. Просто странно, что Монах решил провести на мякине такого стреляного воробья. Он, видать, не в форме.
Воцарилось молчание. Надо отдать ей должное: она не стала изображать негодование, обиду и так далее. Она и не подумала постараться убедить меня, что понятия не имеет о том, кто такой Монах, и что я совершаю ужасную, роковую ошибку. Она вообще ничего не сказала.
Она только облизнула губы, потом наклонилась, подобрала брошенные вещички и стала снова одеваться. Она не спешила и медленно и как следует застегивала все крючки и пуговицы. Затем она прошла к двери, остановилась и, обернувшись, наконец заговорила:
— Это довольно жестоко, Мэтт. Ты мог бы вполне обойтись без всего этого.
Некоторое время я удивленно смотрел на нее, словно не веря своим ушам. Затем я подошел к ней, взял за руку и толкнул к стене.
— Жестоко, говоришь? — прошипел я, приблизившись к ней вплотную. — А что ты знаешь о жестокости? Ты знаешь, где я был месяц назад? В Европе. Я работал в паре с одной загорелой и симпатичной девицей. Она была очень похожа на тебя. Такая же блондиночка. С такими же голубыми глазками. В таком же белом бикини. И если ты думаешь, что эти совпадения случайны, ты просто не в своем глупеньком уме. Тебя выбрали для этой дикой работы, Джилл, именно потому, что кое-кто считает: агент Эрик имеет слабость к загорелым блондинкам, а поскольку та девушка умерла, то Эрик жаждет поскорее забыться с кем-то на нее похожим. Не надо говорить со мной о жестокости, прелесть. Просто убирайся отсюда, да поскорее.
Какое-то время она стояла и не шевелилась. Потом сказала:
— Извини, Мэтт, я не знала...
— Конечно, откуда тебе знать? Но прежде чем упрекать меня в жестокости, подумай о другом. Я вполне мог сначала использовать тебя, а потом уж вволю посмеяться. В общем, счастливого пути.
Я отпер ключом дверь и распахнул ее перед Джилл, а когда она вышла, снова запер. Когда стих звук ее шагов по коридору, я задал себе вопрос: совершил ли я стратегическую ошибку или сделал гениальный ход.
С одной стороны, Монах может заподозрить неладное в том, что я слишком быстро раскусил его девицу. Но с другой стороны, она и сама неоднократно ошибалась, да и сценарий был такой банальный, что скорее я бы навлек на себя подозрения, если бы принял все за чистую монету. Впрочем, может, так мне и следовало бы поступить и потихоньку набрать компромат на Монаха. Но я пошел по другому пути. Я дал понять, что плевать хочу на Монаха и его агентов, лишь бы они оставили меня в покое.
Я немножко устыдился того, что пустил против Джилл столь мелодраматическое оружие. Я не соврал насчет Клэр — и оттого чувствовал себя особенно неуютно. Опасно играть на струнах собственного сердца. Но с другой стороны, не надо превращать окружающих в твоих врагов без крайней необходимости. Я не знал, являлась ли Джилл нашим “внутренним агентом”, но в секретной деятельности она знала толк — у нее хватало сообразительности, и отваги, и мне вовсе не хотелось, чтобы она возненавидела меня. Когда настанет пора выкладывать карты на стол, это может сыграть существенную роль.
Мне пришлось так резко осадить ее, чтобы это выглядело правдоподобно и убедительно звучало — если в моем номере были микрофоны. Женщина готова простить оскорбление лишь в одном случае: если у обидчика разбито вдребезги сердце. Я решил, что отыграл сцену удачно и имею право собой гордиться. Хелм — человек-компьютер, не подверженный ни голосу чувств, ни сексуальному влечению. И умен как дьявол. А то, что у меня стало скверно во рту, конечно же, объяснялось слишком большим количеством выпитого.
Пока я вел сам с собой такую беседу, зазвонил телефон. Я подошел и взял трубку. Голос женский, но это не Джилл. Только позже я понял, кто это.
— Это мистер Хелм?
— Это мистер Хелм, — подтвердил я.
— Говорит Изобел... Изобел Маклейн. — Голос звучал неуверенно. — Номер шестнадцать тире два. На первом этаже шестнадцатого коттеджа, возле теннисного корта. Не могли бы вы... не могли бы вы прийти прямо сейчас. Дверь будет не заперта... Приходите поскорее. Пожалуйста.
Я начал было что-то говорить, но связь прервалась.
Глава 6
Я проверил патроны в короткоствольном пятизарядном револьвере 38-го калибра, который мне выдали в Вашингтоне, а также проверил запасные патроны в хитрой маленькой обоймочке. Она предназначена для полицейских, и в ней шесть патронов. Полицейские стреляют шесть раз. Но мне никогда не требовалось такое огромное количество боеприпасов. Впрочем, я не полицейский.
Я вынул из кармана нож и удостоверился, что в случае необходимости он откроется легко и без помех. Он выглядел почти как самый обычный нож, может, чуть побольше, но у него есть свои особенности. Например, занимая рабочее положение, лезвие фиксируется, а потому нет опасности, что когда он заденет кость, то сложится и порежет тебе пальцы. Я проверил, надел ли я свой новый ремень — у него тоже имелись кое-какие приспособления, а затем я сунул в карман особую “аптечку”.
Может показаться, что я слишком уж тщательно готовился к визиту, но я с подозрением отношусь к отчаянным телефонным звонкам среди ночи от перепуганных женщин.
Уже уходя, я обернулся и обратил внимание на гирлянду из орхидей, которую носила Джилл. Она по-прежнему лежала на стуле. Я подобрал орхидеи, размышляя, как бы их ей вернуть, но решил, что такое проявление заботы о ее собственности покажется ей подозрительным. Слишком уж мрачным и раздражительным субъектом я ей запомнился. К тому же на острове орхидей было хоть отбавляй. Если захочет, то найдет себе новую гирлянду. Я скорчил рожу орхидеям и отправил их в мусорную корзину, потом выключил свет и вышел из номера.
Дальше по коридору я увидел наружную лестницу. Я стал по ней спускаться, сунув руку в карман пиджака и сжимая рукоятку револьвера. Оказавшись в потемках сада, я вытащил револьвер.
Лучшего места для грязной работы ночью трудно было придумать. Кое-где стояли фонари, но их свет плохо проникал через густую листву. Тропинка превратилась в тоннель между гигантских папоротников и пальм, не говоря уже о таких диковинках, как райские деревья с цветами, похожими на сверкающих птиц. Разумеется, я не мог бы понять, что это за деревья — в такой-то тьме! — но днем, возвращаясь с пляжа, я все как следует разглядел. Кроме того, тогда же я приметил и указанный корт, скрывавшийся в зелени, где играли не в теннис, а в какую-то пародию на него сильно увеличенными пинг-понговыми ракетками. Никогда не знаешь, когда может пригодиться хорошее знание местной географии.
На корте сейчас не было ни души. В темноте зонтики над столиками для зрителей походили на гигантские грибы-поганки. В ближайшем к корту домике свет не горел, зато горел фонарь снаружи, и в его свете мне удалось прочитать на одной из дверей цифры “1б — 2”. Двинувшись туда, я задел ногой какой-то предмет, который отлетел по дорожке с легким шорохом. Я нагнулся, поднял темные очки, показавшиеся мне знакомыми.Они были в целости и сохранности. Интересно, можно ли сказать то же самое об их хозяйке?
Дверь представляла собой хрупкое сооружение — вместо сплошных досок были рейки с зазорами для вентиляции. Когда я повернул ручку, дверь бесшумно отворилась, и я оказался в темном ланаи, очень похожем на мой собственный. На стенах были полосы света от дверей и опущенных жалюзи. Дальше был вход в спальню. Там было темно.
Я и так сильно рисковал, появившись здесь, а потому можно было рискнуть еще немного и продолжить осмотр помещения. Если бы я действительно захотел избежать ловушки, я бы остался у себя в номере. Можно немало узнать о людях по тем ловушкам, которые они тебе устраивают — если, конечно, удается выжить в эксперименте.
Я двинулся в темноту и споткнулся обо что-то мягкое на полу. Зажегся свет, и голос Изобел Маклейн произнес:
— Спасибо, мистер Хелм, что вы так быстро откликнулись на мой звонок.
Я обернулся на голос. Изобел Маклейн сидела на одной из больших кроватей у стены слева. Она была не вооружена и не одета — если не считать одеждой легкую ночную рубашку цвета кофе с молоком, отчего по контрасту кожа кажется особенно белой. У нее были неплохие плечи. Это было приятной частью сцены.
Неприятная заключалась в том, что она прикладывала к голове полотенце. И на полотенце, и на ее руке алела кровь. Волосы с этого бока были спутаны. Лицо ее блестело, и она морщилась от боли.
— Нет, мистер Хелм, — запальчиво выговорила она, словно я успел что-то сказать, — я не упала спьяну и не набила шишку. Посмотрите на комнату.
Я так и сделал. В ней царил разгром. Двери были распахнуты настежь, равно как и дверцы шкафов. По всей комнате валялись разные предметы женского туалета. У моих ног лежало мятой кучкой то черное платье, в котором Изобел Маклейн красовалась на приеме. Его-то я и задел в темноте. С тех пор как я его видел в последний раз, оно сильно запылилось и испачкалось кровью. Рядом с платьем валялась сумочка. Дальше, возле ванной, были разбросаны туфли, чулки и предметы нижнего белья.
Я не мог не отметить, что сегодня ночью женщинам в Гонолулу было очень трудно заставить себя оставаться одетыми. По крайней мере, мой опыт тому был порукой. Что ж, возможно, не последнюю роль играл здешний климат. Риск схватить воспаление легких был минимален.
Обернувшись к кровати и Изобел Маклейн, я спросил, подавая ей подобранные мною очки:
— Это не вы их обронили? Кажется, с ними все в порядке. — Положив их на столик, я осведомился: — Что же произошло, миссис Маклейн?
— Двое мужчин, — пробормотала она. — Один, наверное, прятался в кустах, поджидал моего прихода. Он, похоже, ударил меня по голове, пока я стояла у двери и искала в сумочке ключ. Я говорю “похоже”, потому что точно не знаю, что произошло. Я вдруг упала на четвереньки, голову пронзила острая боль, и что-то теплое потекло по шее. Самое глупое во всем этом, что первой мыслью было: как жаль, что я порвала чулки о бетонные плиты — я почувствовала, как они поехали. И еще я подумала, что у меня нелепый, неприличный вид. Это нормальная реакция, мистер Хелм?
На это я только пожал плечами.
— Я давно не носил нейлоновых чулок, мэм, — и не задавался мыслью о том, достойно или недостойно выгляжу.
Она тихо рассмеялась и поморщилась.
— Не надо меня смешить. От этого голове больно. Ну вот, а не успела я прийти в себя, как увидела рядом человека, и я так испугалась, что он меня еще раз ударит, что притворилась, что потеряла сознание. Он же втащил меня сюда и сказал своему напарнику поскорее все заканчивать и не тратить время на то, чтобы запихать все обратно. Потом я услышала, как второй, сказал: “Все без толку, стерва нас перехитрила, нет никаких улик ее связи с Хелмом, хотя их и видели вместе”. Вернее, он сказал: “видели, как они осуществили контакт”. Разве мы с вами осуществили контакт, мистер Хелм?
— Мне про это ничего не известно. Во всяком случае, в официальном смысле слова. Но со стороны это вполне могло кому-то показаться.
— Когда у меня не будет так болеть голова, вы мне подробнее расскажете про то, как осуществляются контакты, — сказала она. — Короче, вскоре они ушли. Когда я поняла, что они не собираются возвращаться, то кое-как сняла с себя все это, переоделась в ночную рубашку и позвонила вам. — Она выдавила из себя улыбку. — В конце концов, нельзя же принимать у себя Джентльмена в грязном платье и порванных чулках.
Я вынул из кармана нож и удостоверился, что в случае необходимости он откроется легко и без помех. Он выглядел почти как самый обычный нож, может, чуть побольше, но у него есть свои особенности. Например, занимая рабочее положение, лезвие фиксируется, а потому нет опасности, что когда он заденет кость, то сложится и порежет тебе пальцы. Я проверил, надел ли я свой новый ремень — у него тоже имелись кое-какие приспособления, а затем я сунул в карман особую “аптечку”.
Может показаться, что я слишком уж тщательно готовился к визиту, но я с подозрением отношусь к отчаянным телефонным звонкам среди ночи от перепуганных женщин.
Уже уходя, я обернулся и обратил внимание на гирлянду из орхидей, которую носила Джилл. Она по-прежнему лежала на стуле. Я подобрал орхидеи, размышляя, как бы их ей вернуть, но решил, что такое проявление заботы о ее собственности покажется ей подозрительным. Слишком уж мрачным и раздражительным субъектом я ей запомнился. К тому же на острове орхидей было хоть отбавляй. Если захочет, то найдет себе новую гирлянду. Я скорчил рожу орхидеям и отправил их в мусорную корзину, потом выключил свет и вышел из номера.
Дальше по коридору я увидел наружную лестницу. Я стал по ней спускаться, сунув руку в карман пиджака и сжимая рукоятку револьвера. Оказавшись в потемках сада, я вытащил револьвер.
Лучшего места для грязной работы ночью трудно было придумать. Кое-где стояли фонари, но их свет плохо проникал через густую листву. Тропинка превратилась в тоннель между гигантских папоротников и пальм, не говоря уже о таких диковинках, как райские деревья с цветами, похожими на сверкающих птиц. Разумеется, я не мог бы понять, что это за деревья — в такой-то тьме! — но днем, возвращаясь с пляжа, я все как следует разглядел. Кроме того, тогда же я приметил и указанный корт, скрывавшийся в зелени, где играли не в теннис, а в какую-то пародию на него сильно увеличенными пинг-понговыми ракетками. Никогда не знаешь, когда может пригодиться хорошее знание местной географии.
На корте сейчас не было ни души. В темноте зонтики над столиками для зрителей походили на гигантские грибы-поганки. В ближайшем к корту домике свет не горел, зато горел фонарь снаружи, и в его свете мне удалось прочитать на одной из дверей цифры “1б — 2”. Двинувшись туда, я задел ногой какой-то предмет, который отлетел по дорожке с легким шорохом. Я нагнулся, поднял темные очки, показавшиеся мне знакомыми.Они были в целости и сохранности. Интересно, можно ли сказать то же самое об их хозяйке?
Дверь представляла собой хрупкое сооружение — вместо сплошных досок были рейки с зазорами для вентиляции. Когда я повернул ручку, дверь бесшумно отворилась, и я оказался в темном ланаи, очень похожем на мой собственный. На стенах были полосы света от дверей и опущенных жалюзи. Дальше был вход в спальню. Там было темно.
Я и так сильно рисковал, появившись здесь, а потому можно было рискнуть еще немного и продолжить осмотр помещения. Если бы я действительно захотел избежать ловушки, я бы остался у себя в номере. Можно немало узнать о людях по тем ловушкам, которые они тебе устраивают — если, конечно, удается выжить в эксперименте.
Я двинулся в темноту и споткнулся обо что-то мягкое на полу. Зажегся свет, и голос Изобел Маклейн произнес:
— Спасибо, мистер Хелм, что вы так быстро откликнулись на мой звонок.
Я обернулся на голос. Изобел Маклейн сидела на одной из больших кроватей у стены слева. Она была не вооружена и не одета — если не считать одеждой легкую ночную рубашку цвета кофе с молоком, отчего по контрасту кожа кажется особенно белой. У нее были неплохие плечи. Это было приятной частью сцены.
Неприятная заключалась в том, что она прикладывала к голове полотенце. И на полотенце, и на ее руке алела кровь. Волосы с этого бока были спутаны. Лицо ее блестело, и она морщилась от боли.
— Нет, мистер Хелм, — запальчиво выговорила она, словно я успел что-то сказать, — я не упала спьяну и не набила шишку. Посмотрите на комнату.
Я так и сделал. В ней царил разгром. Двери были распахнуты настежь, равно как и дверцы шкафов. По всей комнате валялись разные предметы женского туалета. У моих ног лежало мятой кучкой то черное платье, в котором Изобел Маклейн красовалась на приеме. Его-то я и задел в темноте. С тех пор как я его видел в последний раз, оно сильно запылилось и испачкалось кровью. Рядом с платьем валялась сумочка. Дальше, возле ванной, были разбросаны туфли, чулки и предметы нижнего белья.
Я не мог не отметить, что сегодня ночью женщинам в Гонолулу было очень трудно заставить себя оставаться одетыми. По крайней мере, мой опыт тому был порукой. Что ж, возможно, не последнюю роль играл здешний климат. Риск схватить воспаление легких был минимален.
Обернувшись к кровати и Изобел Маклейн, я спросил, подавая ей подобранные мною очки:
— Это не вы их обронили? Кажется, с ними все в порядке. — Положив их на столик, я осведомился: — Что же произошло, миссис Маклейн?
— Двое мужчин, — пробормотала она. — Один, наверное, прятался в кустах, поджидал моего прихода. Он, похоже, ударил меня по голове, пока я стояла у двери и искала в сумочке ключ. Я говорю “похоже”, потому что точно не знаю, что произошло. Я вдруг упала на четвереньки, голову пронзила острая боль, и что-то теплое потекло по шее. Самое глупое во всем этом, что первой мыслью было: как жаль, что я порвала чулки о бетонные плиты — я почувствовала, как они поехали. И еще я подумала, что у меня нелепый, неприличный вид. Это нормальная реакция, мистер Хелм?
На это я только пожал плечами.
— Я давно не носил нейлоновых чулок, мэм, — и не задавался мыслью о том, достойно или недостойно выгляжу.
Она тихо рассмеялась и поморщилась.
— Не надо меня смешить. От этого голове больно. Ну вот, а не успела я прийти в себя, как увидела рядом человека, и я так испугалась, что он меня еще раз ударит, что притворилась, что потеряла сознание. Он же втащил меня сюда и сказал своему напарнику поскорее все заканчивать и не тратить время на то, чтобы запихать все обратно. Потом я услышала, как второй, сказал: “Все без толку, стерва нас перехитрила, нет никаких улик ее связи с Хелмом, хотя их и видели вместе”. Вернее, он сказал: “видели, как они осуществили контакт”. Разве мы с вами осуществили контакт, мистер Хелм?
— Мне про это ничего не известно. Во всяком случае, в официальном смысле слова. Но со стороны это вполне могло кому-то показаться.
— Когда у меня не будет так болеть голова, вы мне подробнее расскажете про то, как осуществляются контакты, — сказала она. — Короче, вскоре они ушли. Когда я поняла, что они не собираются возвращаться, то кое-как сняла с себя все это, переоделась в ночную рубашку и позвонила вам. — Она выдавила из себя улыбку. — В конце концов, нельзя же принимать у себя Джентльмена в грязном платье и порванных чулках.