Гамильтон Дональд. Усмирители

   - Отстань!.. Готово.
   - Теперь выдерните рубаху из брюк придайте мне самый неопрятный вид, - и протяните ремешок сквозь последнюю петлю, но дюймов десять оставьте. Я должен вынуть его мгновенно, связанными руками.
   - Они же за спиной связаны! - вскинула брови Гейл.
   - Не рассуждай, просто повинуйся: время дорого.
   - Ракета, - сказал я, обращаясь уже к Ромеро, - снабжена боевой головкой...
   - Знаю!
   - Откуда?
   - Сукин сын устроил мне подробную предварительную экскурсию и посвятил в свои планы, как и тебя, кстати. Случается в подобных положениях. Он уже мысленно расстрелял всех троих, а долгие годы проделывать подобную работу и под занавес не похвастать ею перед противником, видимо, не смог. Знаешь принцип настоящей мести? Не просто ударить или убить, а сперва насладиться, подробно сообщить, за что именно. Здесь - немного похожая психологическая загвоздка, но...
   - Понимаю!
   - Ничего не понимаешь! Я кое-что смыслю в электронике. Учился, пока не перешел на службу в... Короче...
   И Ромеро, покосившись на Гейл, быстро зашептал прямо в мое ухо. Грохот машин едва не заглушил его речь, но я все-таки понял, куда клонит прилизанный хлыщ из поганого "Чихуахуа", и покосился на Джима с невольным почтением.
   - Он приговорил меня. И бросил валяться связанным, а это - неразумно. Следовало прикончить сразу... - Ромеро усмехнулся: - Впрочем, пожалуй, он и прав. Ума не приложу, как быть...
   - Ах ты, сука! - заорал я во весь голос. - Подслушивать приползла, вонючка? Вон отсюда!
   И всем весом, изо всех сил оттолкнул от себя Гейл Хэндрикс. Женщина опрокинулась, перепачкав лицо, перевернулась и с ужасом уставилась на меня.

Глава 25

   Разумеется, не следовало забывать о грохоте проклятой машинерии. Надлежало следить за дверью. Но в моем деле привыкаешь полагаться на слух наравне со зрением, привычка становится второй натурой и подводит, если увлекся разговором, а вокруг царят лязг и гром.
   Гунтер вступил в хижину, картинно поигрывая револьвером - огромной никелированной игрушкой" той самой, из которой он застрелил Пата Ле-Барона.
   Мы сидели рядком, болтали ладком и вообще смахивали на статуэтку "Три обезьяны" - знаменитый шпионский талисман. Пришлось действовать быстро, не рассуждая и не миндальничая. С одной стороны, я жалел ушибленную и обиженную Гейл, а с другой - она получала великолепный трамплин для впечатляющего прыжка в глубины истерики. Мигом поздней, когда миновало первое изумление, Гейл и сама поняла это. Вознамерилась было оглянуться, вовремя осеклась и завизжала, проливая потоки слез - то ли подлинных, то ли выжатых намеренно.
   Гунтер уже возвышался прямо над нами.
   - Чудная картинка! - рявкнул он, пытаясь перекрыть завывание дизеля. - Ну-ка веревочки проверим!
   Убедившись, что наши с Ромеро веревочки остаются в первозданной нетронутости, он склонился над Гейл, у которой хватило разума свернуться маленьким несчастным комочком и орошать слезами тошнотворно грязный, скользкий от масла и горючего пол. На бывшей любовнице бравый ковбой тоже проверил веревочки, а потом пнул женщину в бок.
   - Краник-то завинти, милая! Это Сэм, дорогуша? И Сэм тебя знает наизусть, вдоль и поперек!
   За точность не ручаюсь; ибо передавать полоумный жаргон техасских ублюдков не берусь, но смысл его тирады был приблизительно таков. Меня подмывало крикнуть Гунтеру, что он уже, в сущности, покойник" мертвец, которому Вегманн лишь по соображениям практической пользы дозволяет покуда попирать сорокадолларовыми сапожищами заснеженную землю. Скотина полагала, будто получила очередное наиважнейшее задание - благодаря своим исключительным и несравненным способностям. Но его натаскивали только на одну-единственную второстепенную роль, а спектакль уже изымали из репертуара...
   Я, конечно же, промолчал. Будь Гунтер чуток умнее, может, и стоило бы заорать нечто подобное. Толика правды в известных обстоятельствах иногда решает все. Но существует железная и нерушимая заповедь: ни за что, нигде, никогда - и уж, тем паче, в критические минуты - не пытайся вразумить остолопа. Это чистый перевод сил и времени. А время нынче стоило дорого. Сэм Гунтер наверняка хохотал бы, слушая, как связанный пленник пытается перессорить его с наилучшими друзьями...
   Я предоставил действовать Гейл.
   - Сэм, - жалобно проныла женщина, - Сэм, я же знаю: ты не такой... Ты - добрый и хороший...
   Звучало до тошноты слащаво, но Гейл знала Гунтера лучше и о выборе выражений судила вернее. Продолжение мольбы потонуло в грохоте, ибо разбирать слова можно было только всецело сосредоточась, а я сосредоточивался на совершенно ином. Я, как и Джим Ромеро, после учиненного Гунтером досмотра валялся на боку. Обладая несуразно длинными конечностями, покорный слуга способен протиснуть ноги сквозь кольцо связанных за спиною рук, - и не единожды отрабатывал сей полезный прием, на всякий, случай" Но отрабатывал в легкой одежде и теннисных туфлях! Сейчас на мне обретались толстая куртка и увесистые, почти лыжные, ботинки. Труды предстояли бешеные, с неопределенным "исходом. Трудиться доводилось беззвучно и незаметно, То есть, незаметным я мог оставаться ровно столько времени, сколько сумеет Гейл забавлять несравненного псевдоковбоя.
   Упершись в стену лопатками, извиваясь, точно уж, я складывался на манер лежащего в материнской утробе зародыша, буквально скатывал себя в клубок - и не мог добиться ничего. Не хватало каких-то жалких полутора или двух дюймов - однако не хватало. Второго упора не было...
   - ...Мне внушали: это ты велел убить Дженни, только я не верила, не верила! Ты не способен! Ты - добрый!..
   Беседа опять уплыла куда-то вдаль. Потом возвратилась.
   - ...Да эта шлюшка с руки моей жрала! Влюбилась, как дикая кошка, и все эти годы любить продолжала! Сама твердила... Дура похлеще доктора Нальди! Ах, атомная зима, ах, погибель мира! А на сцене хороша была, хороша, ничего не скажу.
   - Сэм, пожалуйста, Сэм, дорогой, ну ради того хорошего, что было между нами, Сэм, ну помоги-и-и же мне-е-е-е-е-е!..
   Я ощутил внезапный упор - податливый, но достаточно упругий, чтобы использовать его с толком. Покосился. Джим Ромеро понял, куда клонятся чаши весов, и, незаметно переместившись, подставил мне собственный живот... У хрупкого с виду, а к тому же голодного, избитого, обессиленного парня оказались на диво неплохие брюшные мышцы.
   Дело пошло немного быстрей. Правда, легковесный Джим несколько раз попросту скользил прочь по маслянистому полу, но упорно придвигался опять и сам сосредоточенно искал связанными руками хоть малейший выступ в досках, за который можно было бы уцепиться.
   - ...а-аешь? Неужели не понима-а-аешь? Он же убивать ехал тебя! Как я могла оставить это чудовище, выпустить из виду? Я же ради тебя старалась, милый!
   Боги бессмертные! Неужели Гунтер и впрямь настолько туп?
   Оказалось, да. Самодовольно ухмыляясь, ковбой прошествовал к дизелю. Придвинул себе шаткий стул, уселся. Я сказал бы, в позе роденовского Мыслителя - но, во-первых, у Мыслителя в свисающей руке нет револьвера, а во-вторых, на умственных способностях Гунтера приличествовало поставить крест.
   Ромеро и покорный слуга замерли не шевелясь, однако, все внимание Сэма поглотило зрелище, равного коему он еще, пожалуй, не видал. И ковбой наслаждался. О, как наслаждалась эта несчастная тварь своим вожделенным торжеством!
   - Сэм! - душераздирающе кричала Гейл. - Сэм, поверь мне, поверь, ты должен пове-е-ери-и-ить!
   Он расхохотался и указал пальцем на ухо, давая понять: ни шиша не слышно, любезная. Покосился в нашу с Джимом сторону. Мы по-прежнему лежали недвижно. Удостоверившись в полном послушании подопечных, Гунтер опять перевел взор на бывшую любовницу и уж больше не отрывал его ни на миг.
   Ибо не всякому - не всякому, ребятки! - дано увидать прелестную, заплаканную донельзя, по рукам и ногам связанную женщину ползущей к тебе по тошнотворному полу.
   Существует лишь три возможных способа перемещаться, если связаны руки и ноги. Можно катиться, подобно бревну. Можно извиваться на змеиный лад. И можно сесть и ерзать, протирая брюки, но перемещаясь в нужном направлении. Ни единый из этих способов невозможно созерцать в действии, когда речь идет о хорошеньком, зареванном, несчастном существе женского пола...
   Если вы, разумеется, не Homo Gunterus - не человек гунтерообразный. За точность латинского падежа не ручаюсь.
   Револьверный ствол поник полностью. Сэм чуть ли не слюни пускал, следя, как надменная н благовоспитанная миссис Хэндрикс ползет к нему, взывая о пощаде и помощи, напрочь позабыв о самолюбии, чувстве собственного достоинства и прочей подобной галиматье...

Глава 26

   Но чуть ли не в тот самый миг, когда мне, наконец, удалось выпростать руки, достойный ковбой поймал краем глаза какую-то непонятную возню.
   Слюноотделение разом прекратилось. Гунтер нахмурился, шагнул в нашу сторону.
   Я перекатился ничком, стараясь укрыть собственным телом очутившиеся впереди кисти, одновременно ухватывая ремень и понимая: справляться будет нелегко - или вообще невозможно. Рассчитывать на Ромеро, в его-то состоянии, да еще и связанного, не стоило. Правда, он был прекрасным парнем, если не сидел за баранкой автомобиля, но я вообще не склонен особо рассчитывать на сотрудников Федерального Бюро.
   Гунтер приближался, держа револьвер стволом вниз, не ожидая серьезных неприятностей; намереваясь, по-видимому, отвесить нам по дружелюбному пинку - дабы лежали смирно. Приблизился. Гейл отчаянно, пронзительно завизжала. Должно быть, уже от настоящего, искреннего ужаса.
   По счастью. Гунтер был всего-навсего шелудивым любителем. Он, конечно же обернулся и - я так думаю, - осклабился в ликующей ухмылке. Мгновение спустя Ромеро стоял на связанных ногах и, словно кенгуру, прыгал к нашему ковбою.
   Револьвер поднялся, но Джим и не подумал останавливаться. Отважный субъект, ничего не скажешь, но созерцать представление было недосуг. Следовало вскакивать самому. Что я и сделал - не без труда.
   Грохнул выстрел. Я выпрямился и взмахнул ремнем, который, спасибо Маку, насчитывал не менее полутора погонных ярдов длины. Говорю "спасибо", потому что, как правило, этими пряжками пользуются на манер кастета. Но из них и боевые цепы, сиречь кистени, могут получиться отличные.
   Джима отбросило, опрокинуло, покатило. Подобно всем убийцам-любителям, Гунтер должен был хоть полсекунды полюбоваться на свершенное. Эти недоучки просто не умеют немедленно палить по другой мишени. Я не хочу сказать, будто виною тому исключительно тупость. Просто природное побуждение толкает любого из нас проследить, куда и как рухнул подстреленный противник... Ничего не попишешь, инстинкт. Который прилежно искореняют у всех, принимаемых на службу к Маку.
   Покуда Гунтер любовался, я ударил. Наотмашь. И, разумеется, обеими руками.
   Огромная стальная пряжка задела в воздухе, точно бешеный шершень. С неменьшим успехом я мог бы приложить Гунтеру по физиономии кортиком либо мачете. Края пряжек затачиваются до бритвенной остроты, а чтобы вы, часом, не учинили себе харакири, подымая оброненную монетку, обтягиваются Пястной фольгой. Каковую покорный слуга и успел отодрать, пока Сэм Гунтер скалился в сторону Гейл Хэндрикс...
   Сэм выронил револьвер, завыл, отшатнулся, прижимая к физиономии обе ладони. Любитель... Драться надо было, а не телесные повреждения холить. Я тоже прыгнул на манер кенгуру и ударил сызнова, раскроив Гунтеру обе кисти. Ковбой упал.
   ...Кажется, я избивал его пряжкой еще долгое время после того, как наступила бесславная и несомненная кончина. Что, вынужден признать, попахивало бессмысленным и никчемным любительством.

* * *

   Я склонился над маленьким, связанным, очень храбрым и очень простреленным навылет человеком с черными усиками.
   - Как дела, рыба-пила? - задал я вопрос, которому обучился лет в шесть или семь.
   Ромеро с трудом приподнял голову.
   - Царапнуло, сдается...
   - Ага. Я знаю царапины тридцать второго калибра... Ну-ка, давай лапы...
   Себя самого я освободил при помощи Маковой пряжки минуту назад. Пришел черед Ромеро.
   Я возвратился к Сэму Гунтеру, поднял револьвер. В барабане, разумеется, было патроном меньше, но ковбой не был бы ковбоем, не таская на себе целый склад боеприпасов, Я вышиб гильзу, вложил свежий заряд. А, подойдя к Ромеро, застал его в сидячем положении. Он выглядел еще бледнее, чем на сцене "Чихуахуа" где разгуливал напудренный, словно Пьеро.
   - Который час? - проорал Ромеро неожиданно громким голосом.
   - Если верить моему хронометру - без десяти десять. Но я не очень-то ему верю после всех передряг.
   - Значит, у нас только десять минут.
   - У нас? - полюбопытствовал я. - Видишь ли" твой покорный слуга явился за головой Гунтера. И вот он валяется. А врываться в церкви не по моей части. Я не средневековый ландскнехт-мародер.
   Для начала Джим изумился. Затем разозлился, потом рассвирепел не на шутку.
   - Сукин сын! Тебе полностью наплевать на то, что погибнут сотни безвинных людей? Не говоря уже о паршивых сенаторах, конгрессменах и докторах?
   - Покойный доктор Нальди уверял, что ядерные испытания куда опаснее, и Ренненкампфа надлежит со всевозможным проворством вывести в расход, - ухмыльнулся я. - Стрелять умеешь? Прости, сначала скажи: подняться можешь?
   - Не изволь тревожиться, - процедил Ромеро и, шатаясь не хуже мертвецки пьяного забулдыги, поднялся.
   - Amigo, - сказал я, - коэффициент моей заботы о людях, пытавшихся сталкивать Мэтта Хелма с горной дороги, равняется нулю. Через пять минут имеешь полнейшее право лечь и помереть. Букета на могилу не обещаю, но ежели за эти пять минут успеешь снять с колокольни стрелка, так и быть, принесу.
   Несколько мгновений Ромеро недоуменно глядел на меня, потом осклабился:
   - Образование? Твое образование?
   - Средняя школа и газетная работа.
   - Неуч, - вздохнул Ромеро. - Ты стреляешь, я бегу. Иначе толку ни на грош.
   - Да ты же стоишь еле-еле! И в снегу потонешь, недомерок. Будем надеяться, ублюдок не умеет палить по бегущей мишени.
   - Спесивый неуч... Они стреляют не хуже нас.
   - Ага, значит, хорошо стреляешь? Вот и снимай парня, пока целиться станет...
   Ромеро недоверчиво осмотрел хромированный револьвер.
   - Если пуля не долетит, - изрек он, - останется метнуть эту пушку снайперу в голову и убить наповал. Сколько времени осталось?
   Я снял часы и передал Джиму.
   - Следи сам. Тебя перевязать? Он мотнул головой:
   - Некогда, шевелись! Только девчонку освободи.
   - Спятил?
   Глаза Гейл Хэндрикс распахнулись. Слов она, вероятно, разобрать не смогла, но и жесты наши были достаточно красноречивы. Я, в свой черед, подивился наивности профессионала Ромеро. Освободить в подобную минуту женщину, которая уже по крайней мере один раз выдала меня противнику; женщину, полностью лишенную опыта, необходимых навыков; женщину, обретающуюся на грани дичайшего нервного срыва?!
   Для разнообразия, впервые за несколько суток, за порогом все пошло без сучка, без задоринки. Я ринулся напролом, прыгая по снегу не хуже оленя, удирающего от волчьей стаи. Снайпер перегнулся через парапет, но стрелять не торопился, понимая, что мне предстоит покрыть ярдов пятьдесят, и можно прицелиться спокойно. А Ромеро, используя в качестве упора дверную ручку, прицелился быстро - и не промазал.
   Истинным подарком свыше в глубокий мягкий сугроб рухнула винтовка. Прежний владелец оной опрокинулся назад и более не показывался. Я отбросил ремень, который тащил за неимением иного оружия, свернул, сграбастал трофейный маузер, на всякий случай передернул затвор и кинулся дальше. Церковная дверь уже распахивалась.
   Ромеро, очень истекавший кровью и очень сентиментальный профессионал, оказался весьма достойным стрелком. Возникший в проеме человек получил одновременно две пули - ружейную и револьверную. Издали, из незнакомого оружия! Джиму смело можно было ставить пятерку с плюсом.
   Я перепрыгнул через убитого, влетел внутрь, выстрелил наугад, получил в ответ не менее панический выстрел. Отметил два промаха. Выстрелил опять. И снова - мимо. Не умею пользоваться винтовкой в ближнем бою. Противник взлетел по винтовой лестнице и скрылся где-то на, колокольне. Минуту спустя ввалился Ромеро. Странно, его не позаботились уложить. Возможно, все внимание привлекала особа покорного слуги...
   Я окинул критическим взглядом изобилие хромированных панелей, кнопок, переключателей и прочей дребедени, украшавшей место, которое некогда было святым и почитаемым. Передернул затвор. Поднял маузер.
   - Нет, - послышался негромкий, слабеющий голос Ромеро. - Постой. Это бесполезно. И недопустимо.
   Кто-то выпустил по нам пулю. Ромеро ответил с бедра. Наверху раздался вскрик, походивший на, визг ушибленной собачонки. Распорядитель из клуба "Чихуахуа" и впрямь неплохо управлялся с огнестрельными приспособлениями.
   - Здесь умопомрачительная система защиты, - сообщил Ромеро. - Не хуже, чем на самой ракетной базе, поверь.
   - И что же дальше?
   - Дальше, - бледно улыбнулся Джим, - начинается триумфальное шествие современной науки и высшего образования... закоренелый неуч!
   Лицо Ромеро делалось желто-зеленым. Я отродясь не видел, чтобы человек, столь основательно подготовленный для погребения, продолжал разгуливать и разговаривать.
   - Убирайтесь... Оба. Ты... и Гейл... Пять минут...
   - А ты?
   - Птичка может... управляться. И прилетит прямиком... сюда. Винтовку только дай... Продержусь. И не выпущу ни... единого.
   Джима перекосило от боли.
   - Звучит замечательно, - промолвил я. - Благодарю, сеньор Ромеро.
   - Мистер...
   - Конечно. Мистер.
   - Убирайтесь. Поскорей... "И подальше... С колокольни по мне выстрелили разок-другой, но теперь, очевидно, главное внимание уделяли Джиму. Во всяком случае, хижины я достиг без ощутимого телесного ущерба.
   Разрезал путы на руках и ногах Гейл Хэндрикс.
   Женщина приподнялась и посмотрела на меня, как на чужака, не в силах встать на ноги самостоятельно. Я затратил добрых пять минут, растирая лодыжки и запястья светской даме, которую, по всей справедливости, надлежало бы попросту бросить.
   - Мэтт...
   - Потом. Сейчас - бежим со всех ног. Прямо к пикапу. Начнется пальба. Плевать! Беги, вихляй, бросайся в стороны - ребятки промахнутся. Им не до нас, грешных. Скорее, Гейл!
   Ребятки оказались настойчивы и проводили нас подлинным салютом. У Гейл оказался пробит левый рукав, с перепугу она покатилась кубарем, и я пережил несколько весьма неприятных мгновений. Потом прострелили брючину покорному слуге. Но, видимо, кроме оставшегося у Ромеро маузера, винтовок в бравой команде не водилось. А стрелять из пистолета на расстоянии семи десяти-восьмидесяти-девяноста ярдов (ибо мы бежали прочь) - занятие бессмысленное.
   Заревел мотор, заскрежетала коробка передач. Я даже не дал двигателю хорошенько прогреться, уповая на то, что заглохнуть при непрерывном спуске зверюга сумеет навряд ли. Мы огибали ближайший отрог, провожаемые злобной, но безвредной канонадой; увитые цепями колеса вгрызались в обледенелую почву; потом церквушка начисто скрылась из виду.
   Двадцать минут спустя Гейл тихо засмеялась.
   - В чем дело? - процедил я, борясь против заносов и ворочая баранкой, точно корабельным штурвалом.
   - А все-таки ты вернулся...
   - Воздух! - заорал я. - Закрой глаза! Ложись!!! Я буквально запихнул Гейл под приборную доску и сам нырнул туда же, оставив пикап на произвол судьбы, понимая: куда бы мы сейчас ни вылетели, где бы не очутились, хуже не будет.
   Мгновением позже ударная волна, порожденная маломощной тактической боеголовкой, частично ослабленная скальными выступами, подняла пикап и швырнула с обрыва. Последним проблеском мысли я успел пожалеть свою старую, верную, честно служившую машину.

Глава 27

   С обычной вашингтонской последовательностью подземные испытания в горах Мансанитас перенесли на январь. Угроза диверсии миновала, снег растаял, Ренненкампф закатил умопомрачительный скандал, однако начальство осталось непреклонно.
   Просвещенные эксперты не обнаружили никаких массивных нестабильностей в земной коре, не говоря уже о рифтовых разломах. Североамериканский континент, заявили они, подвержен массивной нестабильности ничуть не больше любого иного, а несколько тысяч тонн тротила (или его эквивалентов), будучи взорваны в недрах гор, по сути, равняются блошиному укусу. Доктора Нальди (ныне покойного) мягко назвали человеком неуравновешенным и склонным вынашивать навязчивые идеи. Слышались, правда, и другие, менее снисходительные отзывы.
   Покорного слуги все это не касалось. Вполне доставало и собственных неприятностей. Недели две на меня попеременно орали субъекты в мундирах, серых костюмах и белых халатах. О, да, они признавали, что я не в состоянии вычертить всеобъемлющую схему русской электронной мерзости, но хотя бы взаимное расположение передающих антенн мог запомнить, остолоп?
   Исправно доставили по назначению и кляузу касаемо членовредительства, учиненного двум беззащитным стражам законности - Пейтону и Бронковичу - неким господином Хелмом, накинувшимся на поименованных столпов правопорядка без малейшего повода и застигшим оных врасплох... Правда, эту бумагу проворно переправили на Олимп, и что с нею сталось впоследствии, не представляю.
   Меня самого признали доброжелательным и добросовестно заблуждавшимся кретином, который, к несчастью, пользовался особым и незаслуженным покровительством высоких и неприкасаемых инстанций. Во всяком случае, заявил седовласый мужчина в штатском, не представляю, как столь ограниченная и необразованная личность может служить у Дядюшки Сэма офицером разведки. Я не потрудился возразить, что не имею к разведке ни малейшего отношения и отнюдь не обучен запоминать малозначащую в моем деле дребедень...
   Однако всему на, свете рано или поздно приходит конец. Даже неприятностям.
   Я сидел в городе Аламогордо, в самом центре, в маленьком кафе, и сосредоточенно поглощал третий мартини, восстанавливая подточенное душевное равновесие. Противоположная стена была зеркальной. Угрюмо созерцая собственное отражение, покорный слуга не радовался увиденному. Виски понемножку начинали седеть. И морщин прибавилось. И глаза глядели невесело... И парень по имени Ле-Барон погиб, выручая меня из одной передряги. А парень по имени Ромеро превратился в радиоактивный пепел, вызволяя из другой. Покуда сам я храбрился, бахвалился, получал по физиономии да удирал со всех ног...
   - Доброе утро, милый!
   Медленно повернувшись, я уставился прямо в глаза Гейл Хэндрикс. Она выглядела куда лучше, нежели при последнем свидании. Лететь в полутонном пикапе с крутого откоса и остановиться, лишь застряв меж сосновых стволов, кажется, еще никому не удавалось безнаказанно. Я вытащил из машины существо, которое можно было признать человекоподобным только из вежливости. Особенно учитывая, что упомянутое существо изрядно смахивало на грязную пещерную леди еще до прискорбной аварии...
   Сейчас передо мною опять стояла безукоризненная светская дама, облаченная в серое платье - правда, безо всяких блесток. Отличительной чертой этого наряда было одновременное и полное отсутствие рукавов и спинки. От затылка до пояса Гейл разгуливала, по сути, полуобнаженной.
   - Ну и ну! - сказал я. - Великолепное одеяние, особенно в неотесанном ковбойском городке. Уместное!
   - Знаю, дорогой. По мнению некоего М. Хелма, я начисто лишена вкуса, равно как и чувства меры. Закажи мне виски с содовой...
   - А что празднуем? Несостоявшийся конец мироздания?
   Гейл пригубила напиток, серьезно сощурилась:
   - Послушай, неделя уже миновала. Признаков нет... Может, обойдется? Я о лучевой болезни толкую.
   - Пожалуй, обойдется. На сей раз... Между прочим, алкоголь отлично выводит из организма остаточную радиацию. Пей до дна!
   - Знаешь, - задумчиво произнесла Гейл, - я остановилась в мотеле, в премилой маленькой комнате. С двуспальной кроватью и ворсистым ковром...
   - Великолепно. Будет где и с кем переночевать.
   - Ты чудовище, - сказала Гейл. - Ужасное, хладнокровное, беспощадное чудовище. Но я в тебя влюбилась. И мне тоже будет с кем переночевать. Неуютно в одиночку.
   - Думаешь, со мною спокойнее?
   - Тебя, - ответила Гейл, - как свидетельствует недавний опыт, нужно стеречься даже связанного по рукам и ногам. Ужасный человек!
   Сзади осторожно, еле заметно прикоснулись к моему плечу. Я развернулся, готовясь ударить. Официант буквально прыгнул в сторону.
   - Прошу прощения, сэр. Но вас просят подойти к телефону. Вашингтон... Я вздохнул и сказал:
   - Кому-то нужно срочно выяснить, сколько в этой церквушке насчитывалось кирпичей... Подожди минутку, я сейчас вернусь.
   - Добрый день, Эрик.
   Мак обращался ко мне усталым, но весьма благодушным голосом. Ни малейшего раздражения, тем паче ярости, не замечалось.
   - Здравствуйте, сэр.
   - На запрос о Вегманне отвечаю: Дехов. Станислав Дехов. Странное имя. Почти как этот русский классик...
   - Чехов?
   - Да, - ответил Мак, едва ли читавший Чехова. Да и. Мопассана тоже. - Заинтересованные родичи спрашивают: можно ли переместить досье в картотеку "изъятых из обращения"?
   - Безусловно.
   - Бури утихли?
   - Вполне.
   - Значит, ничто не препятствует немедленному вылету в Вашингтон?
   Я вздохнул:
   - Препятствует, сэр.
   - А именно?
   - Гейл дожидается в баре.
   Нечто человеческое не было чуждо и Маку.
   - Хорошо, - сказал он, - прилетай завтра... Утром.