Гамильтон Лорел. Кафе лунатиков

   Я продолжала на него смотреть, подняв ствол в небо. Вообще я уже была готова убрать пистолет, пока он не стал командовать. Не люблю, когда мне говорят, что я должна делать, а что нет. И потому я просто смотрела на него.
   Лицо у него все еще оставалось дружелюбным, но блеск в глазах погас. Они стали сердитыми. Он не любил, когда ему бросали вызов. Ну и отлично. Пусть доставит мне удовольствие.
   Остальные помощники сгрудились за спиной шерифа Титуса. У всех был угрюмый вид, и они были готовы сделать все, что прикажет их начальник. Айкенсен подошел к ним, держа руку возле только что засунутого в кобуру револьвера. Есть люди, которым никакие уроки не впрок.
   – Анита, убери оружие.
   Обычно приятный тенор Дольфа скрежетал от злости. Будто он хотел сказать “пристрели этого гада”, но потом трудно было бы объяснить это начальству.
   Формально он мне не начальник, но Дольфа я слушаюсь. Он это заслужил.
   Я убрала револьвер.
   Дольф весь сделан из тупых углов. Черные волосы подстрижены очень коротко, и открытые уши торчат на холоде. Руки засунуты в глубокие карманы длинного черного тренча. Слишком легким казался этот тренч для такой погоды; правда, может быть, он был с подкладкой. Хотя трудно в одном тренче найти место и для Дольфа, и для подбивки.
   Дольф отозвал в сторону Перри и меня и тихо сказал:
   – Расскажите, что произошло.
   Мы рассказали.
   – Вы действительно думаете, он собирался вас застрелить?
   Перри на миг уставился на утоптанный снег, потом поднял глаза:
   – Я не уверен, сержант.
   – Анита?
   – Я тогда думала, что да, Дольф.
   – Сейчас я не слышу у тебя уверенности.
   – Уверена я только в том, что собиралась застрелить его. Я уже потянула крючок, Дольф. Слушай, что тут за чертовщина? Если уж мне придется сегодня убить копа, я хочу хотя бы знать почему.
   – Я не думал, что у кого-нибудь тут хватит дури хвататься за оружие, – сказал Дольф, ссутулившись, и ткань его тренча напряглась, сковывая движение.
   – Ты не оборачивайся, – сказала я, – но этот помощник Айкенсен все еще держит руку возле оружия. У него свербит вытащить его снова.
   Дольф сделал глубокий вдох через нос и шумно выдохнул сквозь зубы.
   – Пойдем к шерифу Титусу.
   – Мы уже с ним битый час говорили, сержант, – заметил Перри. – Он не хочет слушать.
   – Знаю, детектив, знаю.
   Дольф продолжал идти к поджидающему шерифу с помощниками. Мы с Перри шли следом. А что еще нам было делать? Мне, кроме того, было интересно, почему это вся выездная бригада торчит вокруг, сложа руки, будто и не на место преступления приехала.
   Мы с Перри заняли места по обе стороны Дольфа как часовые. Не сговариваясь, отступили на шаг назад. В конце концов, он в нашей группе лидер. Но это автоматическое построение было мне неприятно. Я бы шагнула вперед, как равная, но я ведь штатская. Я не равная. Сколько бы я с ними ни ездила, сколько бы ни сделала, я не коп. И в этом вся разница.
   Рука Айкенсена туго сжимала рукоятку револьвера. Действительно он готов его на нас наставить? Да нет, даже он не может быть настолько глуп. А он пялился на меня злобными глазами, и ничего, кроме злости, в этих глазах не было. Может, он все-таки настолько глуп?
   – Титус, прикажите своему человеку убрать руку от оружия, – сказал Дольф.
   Титус обернулся на Айкенсена и вздохнул:
   – Айкенсен, убери свою дурацкую руку от этого дурацкого револьвера!
   – Она штатская. Она угрожала оружием полисмену.
   – Повезло тебе, что она тебя не застрелила ко всем чертям, – заметил Титус. – А теперь застегни кобуру и сбавь тон на одно деление, а то я тебя домой отправлю.
   Лицо Айкенсена помрачнело еще сильнее, но он застегнул кобуру и сунул руки в карманы пальто. Если у него там нет короткоствольника то, слава Богу, он сейчас не опасен. Хотя он из тех йэху, которые должны таскать с собой запасное оружие. На самом деле я тоже так делаю, но лишь при высоком уровне аллигаторов. Когда они не по пояс, а по шею.
   Сзади нас послышались шаги по снегу. Я чуть повернула голову, чтобы, не выпуская из вида Айкенсена, посмотреть, кто там подходит.
   Это были трое в темно-синих мундирах. У идущего впереди высокого человека была табличка – начальник полиции. Один из его помощников тоже был высок, худ до истощения и слишком молод для бритвы. Вторым помощником была женщина. Сюрприз. Обычно единственной женщиной на месте преступления бывала я. Эта женщина была низенькой, только чуть выше меня, худощавой, с коротко стриженными волосами под шляпой с медведем Смоки. Единственное, что я могла рассмотреть из ее внешности в свете мигалок, – бледность, бледность от глаз и до волос. Она была хорошенькой, как маленький эльф, этакая милочка. Стояла она, расставив ноги, положив руки на форменный ремень. При ней был пистолет, чуть великоватый для ее руки. Я могла бы поручиться, что ей не нравится, когда ее называют милочкой.
   Она окажется либо еще одним геморроем вроде Айкенсена, либо родной душой.
   Начальник полиции был лет на двадцать старше любого из своих помощников. Был он высок – не так высок, как Дольф, но где ж найти еще одного такого? У него были усы цвета соли с перцем, светлые глаза и какая-то грубоватая красота. Как у человека, который был в молодости смазлив, но возраст придал его лицу глубину и характер. Вроде Шона Коннери, который в шестьдесят лет выглядел лучше, чем в двадцать.
   – Титус, почему вы не даете этим людям работать? Мы все устали, замерзли и хотим по домам.
   Маленькие глазки Титуса ожили – засветились злостью. Немалой злостью.
   – Это дело округа, Гарровей, а не города. Вы с вашими людьми вышли за пределы своей юрисдикции.
   – Холмс и Линд были в пути, когда по радио пришло сообщение о находке тела. Ваш человек, вот этот Айкенсен, заявил, что занят и еще не меньше часа к телу прибыть не сможет. Холмс предложила, что побудет возле тела, чтобы место преступления осталось нетронутым. Мои помощники ничего не трогали и ничего не делали. Они просто сторожили место преступления для ваших людей. Что вас не устраивает? – спросил Гарровей.
   – Вот что, Гарровей, преступление обнаружено на нашей земле. И нам заниматься этим телом. Помощь нам не нужна. И вы не имели права вызывать команду призраков, не согласовав сперва со мной.
   Начальник полиции Гарровей развел руками, будто отмахиваясь от этой ерунды.
   – Холмс видела тело. И она вызвала команду. Она решила, что люди не имеют отношения к убийству этого человека. Согласно протоколу, мы вызываем Региональную Группу Расследования Противоестественных Событий при всяком подозрении на сверхъестественное явление.
   – Ну так вот, наши Айкенсен и Трой не считают, что случилось что-нибудь сверхъестественное. Медведь съел охотника, а ваша малышка подняла липовую тревогу.
   Холмс открыла было рот, но начальник поднял руку.
   – Спокойно, Холмс. – Она промолчала, но ей это не понравилось.
   – А почему не спросить у сержанта Сторра, что думает по этому поводу он? – спросил Гарровей.
   Я стояла достаточно близко, чтобы расслышать вздох Дольфа.
   – У нее не было права допускать к телу кого бы то ни было без нашего наблюдения, – заявил Титус.
   – Джентльмены, у нас там в лесу мертвое тело. Место преступления не становится свежее. Пока мы тут стоим и спорим, теряются ценные следы.
   – Место нападения медведя – это не место преступления, сержант, – заметил Титус.
   – Мисс Блейк – наш эксперт по противоестественным явлениям. Если она скажет, что это нападение медведя, мы разойдемся по домам. Если она скажет, что это противоестественное явление, вы дадите нам спокойно работать. Договорились?
   – Мисс Блейк? Мисс Анита Блейк?
   Дольф кивнул.
   Титус прищурился на меня, будто наводя глаза на резкость.
   – Вы – Истребительница?
   – Да, некоторые меня так называют.
   – У этой пигалицы за спиной больше десятка ликвидаций вампиров? – В голосе шерифа были издевка и недоверие.
   Я пожала плечами. На самом деле даже больше, но среди них много несанкционированных. И извещать об этом полицию мне было бы ни к чему. У вампиров есть права, и ликвидация их без ордера считается убийством.
   – Я – законный ликвидатор вампиров в этом регионе. Вас это чем-то не устраивает?
   – Анита! – предупредил Дольф.
   Я глянула на него и снова на шерифа. Больше я ничего говорить не собиралась, но заговорил он.
   – Я просто не верю, что малышка вроде вас могла сотворить то, о чем я слышал.
   – Слушайте, здесь холодно и сейчас поздно. Дайте мне осмотреть тело, и мы разойдемся по домам.
   – Нечего всяким штатским учить меня моей работе!
   – Ну ладно, – сказала я.
   – Анита! – произнес Дольф. В этом одном слове было все: не говори этого, не делай этого – в общем, понятно.
   – Дольф, для одной ночи мы уже достаточно полизали юридическую задницу.
   Тут появился человек, принесший дымящиеся кружки на подносе. К запаху снега примешался аромат кофе. Человек был высоким – что-то очень много сегодня тут таких собралось. Выбившийся белокурый вихор закрывал ему один глаз. У него были круглые очки с металлической оправой, от которых лицо казалось еще моложе. Темная вязаная шапка натянута на уши. Теплые перчатки, разноцветная парка, джинсы и сапоги. Не модно, зато по погоде. У меня уже ноги онемели в снегу.
   Я приняла кофе с благодарностью. Уж если предстоит здесь стоять и ругаться, то что-нибудь горячее будет очень к месту.
   – Спасибо.
   – Всегда пожалуйста, – улыбнулся этот человек. Кофе взяли все, но “спасибо” сказал не каждый. Что за манеры у людей?
   – Я, мисс Блейк, был тут шерифом, когда вас еще на свете не было. Это мой округ. И мне помощь не нужна от таких, как вы, – произнес Титус, отхлебывая кофе. Он был из тех, кто сказал “спасибо”.
   – Что значит – “от таких, как я”?
   – Анита, оставь.
   Я посмотрела на Дольфа. Нет, “оставлять” я не хотела. И отпила кофе. Уже один его запах чуть приглушил мою злость, дал расслабиться. Я поглядела в свиные глазки Титуса и улыбнулась.
   – А что смешного? – спросил он.
   Я открыла было рот, чтобы ему объяснить, но меня перебил тот, кто принес кофе.
   – Я – Сэмюэл Уильямс, здешний смотритель. Живу в домике за природоохранным центром. Это я нашел тело.
   Он опустил опустевший поднос, держа его одной рукой.
   – Я сержант Сторр, мистер Уильямс. Это мои помощники – детектив Перри и мисс Блейк.
   Уильямс вежливо наклонил голову.
   – Нас ты всех знаешь, Сэмюэл, – сказал Титус.
   – Да-да, – ответил Уильямс. Явно у него не вызывало повышенного восторга знакомство с ними со всеми. Он кивнул начальнику полиции Гарровею и его помощникам.
   – Я сказал вашему помощнику Холмс, что это, по моему мнению, не обычное животное. Я по-прежнему так считаю, но если это был медведь, он растерзал этого человека. Любой зверь, который сделал это однажды, сделает это еще раз. – Он поглядел вниз, потом вверх, как человек, выныривающий из глубокой воды. – Этот зверь частично сожрал человека. Он выслеживал его, как добычу. Если это, в самом деле, медведь, его надо поймать, пока он еще кого-нибудь не убил.
   – У Сэмюэла диплом по биологии, – пояснил Титус.
   – У меня тоже, – сказала я. Конечно, у меня-то диплом по противоестественной биологии, но ведь биология – всегда биология, или как?
   – Я работаю над докторской, – сказал Уильямс.
   – Ага, изучает совиное говно, – бросил Айкенсен.
   Трудно было сказать, но Уильямс, кажется, вспыхнул:
   – Я изучаю пищевые привычки пятнистых сов.
   У меня был диплом по биологии, и я знала, о чем он говорит. Он собирал совиные экскременты и отрыжки для исследования. Так что Айкенсен прав – в каком-то смысле.
   – У вас докторская будет по орнитологии или стригиологии? – спросила я, гордая сама собой, что помню латинское название сов.
   Уильямс посмотрел на меня как на свою.
   – По орнитологии.
   А у Титуса был такой вид, будто он червяка проглотил.
   – Мне не нужен диплом колледжа, чтобы распознать нападение медведя.
   – Последний раз медведя видели в округе Сан-Джерард в 1941 году, – сообщил Уильямс. – О нападениях медведей на людей не сообщали никогда, насколько я помню.
   Вывод напрашивался сам собой. Как Титус может узнать следы нападения медведя, если он его никогда не видел?
   Шериф выплеснул кофе на снег.
   – Слушай, ты, умник из колледжа...
   – Может, это и был медведь, – сказал Дольф.
   Мы все уставились на него.
   – Так это ж я и говорил, – кивнул Титус.
   – Тогда вам лучше бы вызвать вертолет и собак, – посоветовал Дольф.
   – О чем это вы?
   – Зверь, который способен располосовать и сожрать человека, может вломиться в дом. Трудно сказать, сколько еще людей он может убить. – Лицо у Дольфа было непроницаемо и настолько серьезно, будто он сам верит в то, что говорит.
   – Ладно, не хочу я звать сюда собак. Услышь люди, что на свободе бродит бешеный медведь, начнется паника. Помните, что творилось, когда лет пять назад сбежал ручной кугуар? Люди стреляли по каждой тени.
   Дольф смотрел на него, ничего не говоря. Мы все на него смотрели. Если это медведь, то придется действовать так, будто это медведь. Если нет...
   Титус неловко переступил на снегу тяжелыми сапогами.
   – Может, мисс Блейк следует глянуть на это. – Он потер замерзший кончик носа. – Не хотелось бы поднимать панику зазря.
   Он, значит, не хотел, чтобы люди думали, будто на свободе бродит медведь-шатун. Но ничего не имел против, чтобы они думали, будто на свободе бродит монстр. А может, шериф Титус в монстров не верит. Может быть.
   Как бы там ни было, а мы направились к месту преступления. Возможному месту преступления. Мне пришлось заставить всех ждать, пока я надевала кроссовки и комбинезон, которые использую на осмотрах и закалывании вампиров. К тому же штаны комбинезона теплее, чем колготки.
   Титус оставил Айкенсена у машин. Только бы он никого не пристрелил, пока нас не будет.

8

   Сперва я тела не увидела – видела только снег. Он набился в глубокую расселину, которые попадаются в лесах. Весной такие расселины наполняются водой и грязью. Осенью в них наметает палую листву. Зимой в них лежит самый глубокий снег. Лунный свет очертил каждый след, каждая царапина на снегу выдавалась рельефно. Каждый отпечаток был как чаша, полная синих теней.
   Я стояла на краю поляны, вглядываясь в переплетение следов. Где-то в этой мешанине были следы убийцы или следы медведя, но если это не был зверь, я понятия не имела, как выделить важные следы. Может быть, место преступления всегда бывает так истоптано, и на снегу это просто хорошо заметно. А может, это место преступления просто затоптали. Где-то так.
   Каждый след, будь то след полицейского или иной, вел к одному – к телу. Дольф сказал, что человек был исполосован и съеден. Я не хотела этого видеть. У меня сегодня выдался такой хороший вечер – с Ричардом. Очень приятный вечер. И нечестно после этого заставлять меня в ту же ночь смотреть на обглоданные тела. Конечно, покойник тоже не считал, что быть съеденным – это приятное времяпрепровождение.
   Я глубоко набрала в легкие холодного воздуху. При выдохе зарубился пар. Запах тела я не чувствовала. Будь это летом, покойник бы уже созрел. Да здравствует мороз!
   – Вы собираетесь осматривать тело отсюда? – спросил Титус.
   – Нет.
   – Кажется, у вашего эксперта духу не хватает, сержант.
   Я повернулась к Титусу. На этой круглой морде с двойным подбородком сияла полная и наглая самодовольность.
   Тело мне видеть не хотелось, но присутствие духа я не теряла. Никогда.
   – Для вас будет лучше, если это не место преступления... шериф, потому что его тут обосрали, как деревенский сортир.
   – Анита, это ни к чему, – тихо заметил Дольф.
   Он был прав, но мне, кажется, было на это наплевать.
   – У вас есть предложения по сохранению обстановки на месте преступления, или мне просто топать туда, как до меня уже протопали пятьдесят миллиардов человек?
   – Когда мне приказали покинуть место преступления, здесь было только четыре пары следов, – сообщила офицер полиции Холмс.
   Титус обернулся к ней хмурой рожей.
   – Когда я решил, что это нападение зверя, не было причины сохранять обстановку. – Южный акцент в его голосе стал еще сильнее.
   – Ну конечно, – сказала я. И посмотрела на Дольфа. – Есть предложения?
   – Иди туда спокойно. Я не думаю, что там еще осталось, что сохранять.
   – Вы недовольны действиями моих людей? – спросил Титус.
   – Нет, – ответил Дольф. – Я недоволен вашими действиями.
   Я отвернулась, и Титус моей улыбки не увидел. Дольф переносит дураков без восторга. Он имеет сними дело чуть дольше, чем я, но если его довести – спасайся кто может. И ни одной бюрократической заднице мало не покажется.
   Я вошла в расселину. Дольф и без моей помощи сможет поднести Титусу его собственную голову на блюде.
   Снег у края расселины провалился, моя нога поехала по скользким листьям, и я села на задницу второй раз за ночь. Но на этот раз – на склоне, и проехала на ней, на родимой, до самого трупа. У меня за спиной забулькал хохот.
   Я сидела в снегу на заднице и смотрела на тело. Пусть себе смеются, если им хочется, – это действительно смешно. А труп – нет.
   Он лежал на спине. На него светила луна, отражаясь от снега, и все предметы были освещены, как днем. В кармане комбинезона у меня был фонарик, но здесь он не был нужен. Или мне не хотелось им пользоваться. Я уже достаточно видела – пока что.
   По правой стороне лица шли рваные борозды. Коготь полоснул его через глаз, расплескав по щеке кровь и сгустки глазного яблока. Нижняя челюсть раздроблена, будто ее схватила и сжала гигантская рука. От этого лицо казалось незаконченным, будто половинным. Это было невероятно больно, но умер он не от этого. Тем хуже для него.
   Горло вырвано – это, наверное, и было смертельной раной. Кожи, мяса и прочего просто не было – торчал тускло-белый позвоночник, будто человек проглотил призрака, и тот не вышел обратно. Камуфляжный комбинезон на животе был сорван, и лунный свет бросал глубокую тень на разорванную ткань. Повреждений под ним мне не было видно. А смотреть придется.
   Я предпочитаю ночные убийства. Темнота скрадывает цвета. Ночью все кажется не таким реальным. А посвети – и цвета вспыхнут: кровь алая, кость искрится, жидкости не темные, а зеленые, желтые, коричневые. Освещение позволяет их различать. Сомнительное, в лучшем случае, преимущество.
   Я натянула хирургические перчатки – прохладную вторую кожу. Хоть я и несла перчатки в кармане, они были холоднее рук. Щелкнул фонарик. Узкий желтоватый луч казался тусклым в свете луны, но в тени врезался, как нож. Одежда человека была содрана, как слои луковицы: комбинезон, штаны и рубашка, теплое белье. Ткани разорваны. Свет блеснул на замерзшей крови и ледышках тканей. Внутренние органы отсутствовали почти полностью. Я посветила вокруг, но искать было нечего. Действительно отсутствовали.
   Кишечник выпустил темную жидкость, заполнившую почти всю полость, но она замерзла полностью. Наклонившись, я не учуяла запаха. Чудесная вещь – холод. Края раны рваные. Такого не сделаешь никаким ножом. Или ножом с таким лезвием, которого я в жизни не видела. Это сможет сказать судебный медик. Сломанное ребро, торчащее вверх, как восклицательный знак. Я посветила на кость. Обломана, но не клещами, не руками... зубами. Недельное жалованье я была готова поставить на то, что передо мною следы зубов.
   Рана на горле покрылась коростой замерзшего снега. Красноватые сгустки льда намерзли на лице. Оставшийся глаз был намертво запечатан окровавленным льдом. И по краям раны тоже были следы зубов, не когтей. На раздробленной челюсти – четкие отпечатки зубов. И уж точно не человеческих. А это значит – исключаются гули, зомби, вампиры и прочая человеческого происхождения нежить. Чтобы достать мерную ленту из кармана комбинезона, мне пришлось задрать подол пальто. Приличнее, наверное, было бы потратить время и пальто расстегнуть, но ведь холодно же!
   Следы когтей на лице широкие и рваные. Шире когтей медведя, шире, чем у любого естественного существа. Какие-то чудовищно огромные. Почти идеальные отпечатки зубов по обе стороны челюсти. Будто эта тварь сильно вцепилась, но не собиралась драть. Вцепилась, чтобы раздавить, чтобы... остановить вопли. С раздробленной нижней половиной рта особо не покричишь. В этом конкретном укусе чувствовалось что-то очень намеренное. Вырвано горло – и опять-таки не так сильно, как могло бы быть. Ровно настолько, чтобы убить. И только добравшись до живота, эта тварь перестала владеть собой. Человек уже был мертв, когда ему вскрыли живот – за это я могла ручаться. Но эта тварь потратила время, чтобы съесть внутренности. Сожрать. Зачем?
   Возле тела в снегу был отпечаток. По нему было видно, что здесь склонялись люди, в том числе я, но свет показал вытекшую в снег кровь. Труп лежал лицом вниз, а потом его кто-то перевернул.
   Следы ног были на снегу почти на каждом дюйме, кроме как на кровавых пятнах. Если есть выбор, человек не пойдет по крови – на месте преступления или где еще. Но крови было куда меньше, чем следовало ожидать. Разорвать горло – работа грязная. Но это вот горло было разорвано. Разодрано зубами. И кровь ушла не на снег, а в пасть.
   Кровь впиталась в одежду. Если бы найти эту тварь, она тоже будет вся окровавлена. Снег на удивление чист для такой бойни. Густая лужа крови была сбоку, не ближе ярда от тела, но точно рядом с отпечатком размером с тело. Покойник лежал рядом с этим пятном достаточно долго, чтобы какое-то время истекать кровью, потом его перевернули на живот, и так он пролежал, пока кожа не примерзла к снегу. Еще лужица натекла под лежащим ничком телом. Теперь он лежал лицом вверх, но без свежей крови. В последний раз тело перевернули, когда оно уже было давно мертвым.
   Я спросила через поляну:
   – Кто перевернул тело?
   – Оно так лежало, когда я сюда пришел, – ответил Титус.
   – Холмс? – спросил Гарровей.
   – Когда мы прибыли, он лежал навзничь.
   – Уильямс не трогал тело?
   – Я не спросила.
   Ничего себе!
   – Кто-то его передвинул. Если это Уильямс, хорошо бы нам про это знать.
   – Пойду его спрошу, – сказала Холмс.
   – Паттерсон, пойдешь с ней, – приказал Титус.
   – Мне не надо...
   – Идите, Холмс, – сказал ей Гарровей.
   Помощники ушли.
   Я вернулась к осмотру тела. Именно тела, а не “его”. Если начать о нем думать как о “нем”, сразу заползают мысли, были ли у него жена, дети... Мне не хотелось этого знать. Тело и тело, то есть труп. Не хочу.
   Я посветила на истоптанный снег. Ползаю на коленях, рассматривая следы. Шерлок этакий Холмс. Если эта тварь напала сзади, должны быть следы на снегу. Пусть не целый след, но хоть что-то. Пока что каждая нога, оставившая след, оказывалась обутой. Даже учитывая стадо протопавших копов, должны остаться отпечатки когтей или звериных лап. Но я ничего не нашла. Может быть, криминалистам больше повезет. Дай Бог.
   Если следов нет, не могла ли эта тварь прилететь? Может, горгулья? Единственный из больших крылатых хищников, который может напасть на человека. Если не считать драконов, но они в этих краях не водятся, и грязи было бы куда больше. Или куда меньше – дракон просто проглотил бы человека целиком.
   Горгульи нападают на людей, и со смертельным исходом, но очень редко. К тому же ближайшая их стая живет в Келли, штат Кентукки. Келлийские горгульи – небольшой подвид, который нападает на человека, но никогда не убивает. Они питаются в основном падалью. Во Франции есть три вида горгулий размером с человека или больше. Эти могут сожрать. Но в Америке таких больших никогда не водилось.
   Что еще это может быть? Есть несколько малых восточных троллей в горах Озарка, но не так близко к Сент-Луису. К тому же я видела снимки нападений троллей, и это было не то. Когти слишком кривые, слишком длинные. Живот, похоже, выеден длинной пастью. Тролли же до ужаса похожи на людей, и неудивительно – они приматы.
   Малый тролль на человека не нападет, если у него есть выбор. Большой горный тролль мог бы, но они вымерли уже лет двадцать как. К тому же у них была привычка обламывать деревья и забивать человека до смерти, а потом пожирать.
   Нет, я не думала, что это какая-то экзотика вроде тролля или горгульи. Если бы остались ведущие к телу следы, я была бы уверена, что передо мной жертва ликантропа. Тролли, как известно, одевались, хотя и в отрепья. Так что тролль мог бы протопать по снегу, а горгулья – прилететь, но ликантроп? Им приходится ходить на звериных ногах, на которые человеческая обувь не налезет. Так как же?
   Тут бы мне хлопнуть себя по лбу, но я этого не сделала. При осмотре места убийства от такого жеста останется кровь на волосах. Я просто посмотрела вверх.
   Обычно люди вверх не смотрят. Миллионы лет эволюции приучили нас на небо не обращать внимания. Там нет таких тварей, что могли бы напасть на нас. Но это же не значит, что никто не может спрыгнуть на нас сверху.
   Над расселиной простиралась ветка дерева. Луч фонарика показал на коре свежие царапины. Оборотень взобрался по коре и поджидал проходящего человека. Засада, ожидание, убийство.
   – Дольф, можешь подойти на минутку?
   Дольф осторожно спустился по склону. Наверное, не хотел повторять мой номер на бис.
   – Ты знаешь, что это? – спросил он.
   – Оборотень.
   – Объясни. – У него был уже наготове верный блокнот с авторучкой.