Гамильтон Лорел. Кафе лунатиков

   Я объяснила, что нашла и что думаю.
   – У нас не было случая с диким ликантропом с момента образования нашей группы. Ты уверена?
   – Уверена, что это оборотень, но я не говорила, что это ликантроп.
   – Объясни.
   – Все ликантропы – оборотни по определению, но не все оборотни – ликантропы. Ликантропия – это болезнь, которой можно заразиться после нападения или после прививки неудачной вакциной.
   Он поднял на меня глаза:
   – Этой штукой можно заразиться от вакцины?
   – Случается.
   – Полезно будет знать, – сказал он. – А как это можно быть оборотнем и не быть ликантропом?
   – Обычно это передается по наследству. Сторожевые псы семьи, дикие звери, гигантские коты. Кто-то один в поколении несет в себе эти гены и перекидывается.
   – Это связано с фазами луны, как обычная ликантропия?
   – Нет. Сторожевой пес появляется, когда он нужен семье. Война там или какая-то физическая опасность. Есть люди-лебеди – эти связаны с луной, но все равно это наследственное.
   – А что еще бывает?
   – Бывает проклятие, но это уже по-настоящему редко.
   – Почему?
   Я пожала плечами.
   – Надо найти ведьму или кого-нибудь с достаточной волшебной силой, чтобы проклясть кого-то оборотнем. Я читала заклинания для личного превращения. Зелья настолько насыщены наркотиками, что можешь поверить, будто обратился в зверя. Можешь поверить, что ты – башня Крайслер-билдинга, а можешь и просто умереть. Настоящие заклинания куда более сложные и часто требуют человеческих жертв. Проклятие – это шаг вверх по сравнению с заклинанием. Это даже вообще не заклинание.
   Я попыталась подумать, как это объяснить. В этой области Дольф – штафирка. Он этой фени не знает.
   – Проклятие – это вроде крайнего акта воли. Собираешь всю свою силу, магию – назови как хочешь – и фокусируешь все на одном человеке. Своей волей обрекаешь его на проклятие. Это всегда надо делать лицом к лицу, и потому он знает, что произошло. Некоторые теории считают, что жертва должна верить, иначе проклятие не подействует. Я в этом не уверена.
   – И проклясть человека может только ведьма?
   – Иногда бывает, что человек не поладит с феей или эльфом. С кем-нибудь из сидхи Даоина, но для этого надо находиться в Европе. Англия, Ирландия, некоторые места в Шотландии. А в этой стране – только ведьмы.
   – Значит, оборотень, но мы не знаем, какого рода и даже как он стал оборотнем.
   – По отметинам и следам – нет.
   – Если бы ты его увидела лицом к лицу, могла бы сказать, какого он рода?
   – То есть какое животное?
   – Да.
   – Нет.
   – А сказать, проклятие это или болезнь?
   – Нет.
   Дольф посмотрел на меня вопросительно:
   – Обычно ты лучше работаешь.
   – Я лучше работаю с мертвецами, Дольф. Дай мне вампа или зомби, и я тебе скажу его номер карточки социального страхования. Что-то в этом от природных способностей, но больше от практики. С оборотнями у меня опыта куда меньше.
   – А на какие вопросы ты можешь ответить?
   – Спроси и узнаешь.
   – Ты думаешь, это новенький оборотень? – спросил Дольф.
   – Нет.
   – Почему?
   – Впервые новичок перекидывается в ночь полнолуния. Сейчас для него слишком рано. Это мог быть второй или третий месяц, но...
   – Но что “но”?
   – Если это все еще ликантроп, который собой не владеет, который убивает без разбора, то он должен быть еще здесь. И охотиться за нами.
   Дольф огляделся, перехватив блокнот и ручку левой рукой, а правой потянулся к пистолету. Автоматическим движением.
   – Не дрейфь, Дольф. Если он собирается еще кого-то съесть, это будет Уильямс или помощники шерифа.
   Он еще раз оглядел темный лес, потом снова посмотрел на меня.
   – Значит, этот оборотень собой владеет?
   – Я так думаю.
   – Тогда зачем было убивать вот этого?
   Я пожала плечами:
   – Зачем вообще убивают? Вожделение, жадность, гнев.
   – Значит, животная форма используется как оружие, – сказал Дольф.
   – Ага.
   – Он все еще в животной форме?
   – Это вот сделано в форме половина на половину, что-то вроде человека-волка.
   – Вервольфа.
   Я покачала головой:
   – Я не знаю, что это за зверь. Человек-волк – это всего лишь пример. Это может быть любое млекопитающее.
   – Только млекопитающее?
   – Судя по этим ранам. Я знаю, что здесь есть и птицы-оборотни, но они оставляют не такие раны.
   – Птицы?
   – Да, но это не их работа.
   – Предположения есть?
   Я присела возле трупа, присмотрелась. Будто заставляла его рассказать мне свои тайны. Через три ночи эта душа отлетит, и я могла бы поднять этого человека и спросить. Но у него не было глотки. Даже мертвый не сможет говорить без нужных органов.
   – А почему Титус думает, что это работа медведя? – спросила я.
   – Не знаю, – ответил Дольф, минуту подумав.
   – Давай его спросим.
   – С нашим удовольствием, – кивнул головой Дольф. В его голосе звучал легкий сарказм. Если бы я спорила с этим шерифом долгие часы, у меня этого сарказма было бы хоть лопатой греби.
   – Давай, Дольф. Меньше, чем мы знаем, мы уже знать не можем.
   – Если Титусу есть что сказать, он давно уже мог бы.
   – Ты хочешь, чтобы я его спросила, или нет?
   – Спрашивай.
   – Шериф Титус! – обратилась я к ожидающей группе.
   Он поглядел на меня сверху. Во рту у него была сигарета, но он еще не закурил, и зажигалка остановилась на полпути.
   – Вам что-нибудь нужно, мисс Блейк? – спросил он, и сигарета заходила вверх-вниз.
   – Почему вы думаете, что это был медведь?
   Он захлопнул крышку зажигалки, одновременно вынув сигарету изо рта той же рукой.
   – А почему вы спрашиваете?
   “Да какое тебе дело, ты отвечай!” – хотела я рявкнуть, но не рявкнула. Очко в мою пользу.
   – Просто интересуюсь.
   – Это не горный лев. Кошачьи больше работают когтями. Сильнее бы разодрал.
   – А почему не волк?
   – Стайное животное. А мне показалось, что этот был один.
   Со всем этим я вынуждена была согласиться.
   – Мне кажется, вы что-то от нас скрываете, шериф. Вы много знаете про зверей, которые здесь не водятся.
   – Охочусь малость, мисс Блейк. Надо знать привычки своей дичи, если хочешь приходить не пустым.
   – Значит, методом исключения – медведь? – спросила я.
   – Можно и так сказать. – Сигарета вновь оказалась у него во рту, около лица затрепетало пламя зажигалки. Когда он захлопнул крышку, стало еще темнее. – А вы что думаете, госпожа эксперт?
   В холодном воздухе повис запах сигареты.
   – Оборотень.
   Даже в темноте я почувствовала тяжесть его взгляда. Шериф выпустил густой клуб дыма в сторону луны.
   – Это вы так думаете.
   – Это я знаю наверняка.
   Он очень презрительно хмыкнул.
   – Вы чертовски в себе уверены, да?
   – Спускайтесь сюда, шериф. Я вам покажу, что нашла.
   Он подумал, потом пожал плечами:
   – А что? – и спустился по склону, как бульдозер, пропахав снег тяжелыми сапогами. – Ладно, госпожа эксперт, ослепите меня вашим знанием.
   – Ну и геморрой же вы, Титус!
   Дольф вздохнул, выпустив большой клуб пара.
   Титусу это показалось настолько смешным, что он согнулся пополам от хохота, похлопывая себя по ляжке.
   – А вы просто юморист, мисс Блейк. Сейчас, отсмеюсь. Ну, рассказывайте, что у вас.
   Я рассказала.
   Он глубоко затянулся. Кончик сигареты ярко вспыхнул в темноте.
   – Кажется, это действительно не медведь.
   Он не стал спорить! Чудо.
   – Нет, не медведь.
   – Кугуар? – спросил он вроде как с надеждой.
   Я осторожно встала.
   – Вы сами знаете, что нет.
   – Оборотень, – сказал он.
   – Именно.
   – В округе не было диких оборотней уже десять лет.
   – А тот скольких убил? – спросила я.
   Он глубоко затянулся и медленно выдохнул.
   – Тот? Пятерых.
   Я кивнула:
   – Не знала про него. Это еще до меня было.
   – Вы тогда еще в школу ходили?
   – Ага.
   Он бросил окурок в снег и затоптал тяжелым сапогом.
   – Жаль, что это не медведь.
   – И мне жаль, – согласилась я.

9

   Ночь была тяжелой холодной тьмой. Два часа ночи – проклятое время суток в любое время года. В середине декабря два часа – это застывшее сердце вечной ночи. А может, просто я уже устала. Свет на лестнице, ведущей к моей квартире, горел, как пойманная луна. Он был какой-то замерзший, переливался и был слегка нереален. В воздухе плавала легкая дымка, этакий малыш-туман.
   Титус меня попросил быть в контакте на случай, если они найдут кого-нибудь подозрительного. Я для них была лучшей возможностью выяснить, ликантроп это или какой-то левый хмырь. Что ж, куда лучше вариант, чем отрезать ему руку и смотреть, не растет ли мех внутри тела. Если ошибешься, что тогда делать – извиняться?
   Несколько следов ликантропа, ведущих к месту преступления, все-таки нашли. По ним сделали гипсовые слепки и, по моему предложению, послали копии на факультет биологии Вашингтонского университета. Я чуть не отправила их на имя доктора Луиса Фейна. Он преподавал в Ваш-уне биологию. Один из лучших друзей Ричарда. Отличный мужик. Крысолюд. И эта мрачная глубокая тайна оказалась бы под угрозой раскрытия, начни я ему посылать слепки следов ликантропов. А если послать на имя факультета, Луи их наверняка увидит.
   Это был мой самый большой вклад в дело за всю ночь. Они все еще вели поиски, когда я уехала. Пейджер я оставила включенным – если найдут на снегу голого человека, могут позвонить. Хотя если пейджер заверещит раньше, чем я малость посплю, я и озвереть могу.
   Когда я захлопнула дверцу машины, мне отозвалось эхо. Захлопнулась еще одна дверца. Как я ни устала, а сработал автоматизм – осмотреть парковку и обнаружить эту вторую машину. За четыре места от меня стоял Ирвинг Гризволд, завернувшись в ядовито-оранжевую парку и полосатый шарф вокруг шеи. Вокруг лысины торчал пушистый ореол волос. На кнопочном носу – маленькие круглые очечки. Очень такой жизнерадостный и безвредный с виду, и тоже вервольф. Ночь, наверное, такая выдалась.
   Ирвинг работал репортером в “Сент-Луис Пост Диспетч”. Любая статья обо мне или “Аниматор Инкорпорейтед” обычно шла за его подписью. Он улыбнулся и направился ко мне. Просто твой дружелюбный сосед-репортер. А что?
   – Чего тебе надо, Ирвинг?
   – Что это за приветствие для человека, который уже три часа ждет тебя в машине?
   – Чего тебе надо, Ирвинг? – Если повторять этот вопрос снова и снова, может быть, он утомится.
   С круглой физиономии сползла улыбка.
   – Надо с тобой поговорить, Анита.
   – А разговор долгий?
   Он минуту подумал, потом кивнул:
   – Может быть.
   – Тогда пошли наверх. Я нам сделаю настоящего кофе.
   – Настоящего – то есть не поддельного?
   Я направилась к лестнице:
   – Сварю тебя такую “яву”, что у тебя волосы на груди вырастут.
   Он рассмеялся.
   До меня дошло, что я скаламбурила, хотя и не имела этого в виду. Я знаю, что Ирвинг – оборотень, даже видела его в волчьей форме, но забыла. Он мой друг, и в человеческом виде ни капли противоестественного в нем нет.
   Мы сидели у кухонного стола, попивая ванильный кофе. Жакет я сбросила на спинку стула, и кобура с револьвером выставилась напоказ.
   – Блейк, я думал, у тебя сегодня было свидание.
   – Было.
   – Ничего себе свидание!
   – Излишняя осторожность девушке не помешает.
   Ирвинг подул на чашку, осторожно отпил. Заводил глазами из стороны в сторону, отмечая все, что видит. Через много дней он сможет описать эту комнату в деталях, вплоть до кроссовок и спортивных носков перед диваном.
   – Что случилось, Ирвинг?
   – Отличный кофе.
   Он старался не попадать своими глазами в мои. Плохой признак.
   – Что случилось?
   – Ричард тебе говорил про Маркуса?
   – Это вожак вашей стаи?
   Ирвинг удивился:
   – Он тебе сказал?
   – Я сегодня узнала, что вашего альфа-самца зовут Маркус. Что идет борьба за главенство. Маркус хочет смерти Ричарда. Ричард говорит, что драться с ним не будет.
   – Он с ним уже дрался, и еще как, – сказал Ирвинг.
   Пришел мой черед удивляться.
   – Почему же тогда Ричард – не вожак стаи?
   – Ричард сильно щепетилен. Он его уделал, Маркуса, клыки на глотке. – Ирвинг покачал головой. – Он думал, что когда Маркус поправится, они поговорят. Найдут компромисс. – Ирвинг грубо хмыкнул. – Идеалист он, твой кавалер.
   Идеалист – это что-то вроде дурака, по мнению Ирвинга и Жан-Клода. Не часто у них общее мнение.
   – Объясни.
   – Вверх по лестнице стаи можно подняться только битвой. Выигрываешь – поднимаешься на ступеньку. Проигрываешь – остаешься где был. – Он отпил долгий глоток кофе и закрыл глаза, будто впитывая его тепло. – Пока не влезешь в драку за место вожака.
   – Поняла, кажется. Это битва насмерть.
   – Нет убитого – нет нового вожака, – сказал он.
   Я замотала головой. К кофе я так и не прикоснулась.
   – А зачем ты мне все это рассказываешь, Ирвинг? И почему сейчас?
   – Маркус хочет с тобой увидеться.
   – А почему Ричард мне этого сам не сказал?
   – Ричард не хочет тебя в это втягивать.
   – Почему?
   Ирвинг отвечал на мои вопросы, но толку в этом было чуть. Сейчас он пожал плечами.
   – Ричард не уступает Маркусу ни на волос. Если Маркус скажет “белое”, Ричард скажет “черное”.
   – Зачем я нужна Маркусу?
   – Не знаю.
   – Ври больше!
   – Честно, Блейк. Я не знаю, что происходит. Творится что-то серьезное, а мне никто ничего не говорит.
   – А почему? Ты же оборотень?
   – Я еще и репортер. Когда-то много лет назад я совершил ошибку – напечатал статью. Ликантроп, с которым я говорил, солгал и сказал, что никогда не давал мне разрешения его цитировать. Он потерял работу. Кое-кто хотел тогда, чтобы я тоже ушел и остался без работы. – Он сгорбился над чашкой. – Маркус сказал “нет”. Он сказал, что как репортер я для них ценнее. Но с тех пор мне никто не доверяет.
   – Не очень отходчивый народ, – сказала я и отпила кофе. Он уже остывал. Если пить быстро, еще можно будет как-то проглотить. Едва-едва.
   – Они никогда не прощают и никогда не забывают, – сказал Ирвинг.
   Вообще похоже на описание плохой черты характера, но поскольку это один из моих главных принципов, то не мне жаловаться.
   – Значит, это Маркус послал тебя говорить со мной. О чем?
   – Он хочет с тобой увидеться. Обсудить какие-то дела.
   Я встала и налила себе вторую чашку. На этот раз сахару чуть поменьше. От злости мне уже почти расхотелось спать.
   – Назначим время, и пусть приходит ко мне на работу.
   Ирвинг покачал головой.
   – Маркус – известный хирург. Ты понимаешь, что будет, если даже слухи пойдут, кто он такой?
   Это я понимала. На некоторых работах можно удержаться, будучи оборотнем. Медицина в их число не входит. До сих пор в Техасе одна пациентка судится с дантистом – утверждает, что подхватила от него ликантропию. Чушь, конечно. От человеческих рук во рту ликантропией не заразишься. Но дело не было закрыто. Людям не нравится, если сверкающие зубки их деток лечат мохнатые чудовища.
   – Ладно, пусть пришлет кого-нибудь. Наверняка у Маркуса есть кто-то доверенный.
   – Ричард запретил кому бы то ни было к тебе обращаться.
   Я только вытаращилась:
   – Запретил?
   Ирвинг кивнул.
   – Всем низшим членам стаи – под угрозой кары.
   Я начала было улыбаться – и остановилась. Он говорил серьезно.
   – Значит, ты не шутишь?
   Он поднял три пальца в салюте:
   – Честное скаутское.
   – Так как же ты тогда пришел? Или ищешь случая продвинуться в стае вверх?
   Он побледнел. Вот как перед Богом, он побледнел.
   – Я? Драться с Ричардом? Ну уж нет.
   – Значит, Ричард не будет против, что ты говорил со мной?
   – Будет, еще как будет.
   Я нахмурилась:
   – А Маркус тебя не защитит?
   – Ричард отдал конкретный приказ. Маркус не может вмешиваться.
   – Но ведь он велел тебе пойти ко мне, – сказала я.
   – Велел.
   – И он же позволит Ричарду сделать из тебя за это отбивную?
   Ирвинг ухмыльнулся:
   – А я рассчитываю на твою защиту.
   – Сукин ты сын! – рассмеялась я.
   – Может, и так, но я тебя знаю, Блейк. Тебе не понравится, что Ричард от тебя что-то скрывает. Тебе точно не понравится, что он пытается тебя уберечь. А, кроме того, я тебя много лет знаю. Вряд ли ты будешь стоять и смотреть, как твой друг выбивает мне бубну.
   Ирвинг знал меня лучше Ричарда. И от этой мысли не становилось приятнее. Меня что, обмануло красивое лицо, обаятельное чувство юмора? А настоящего Ричарда я не разглядела? Я покачала головой. Неужели я обманулась полностью? Оставалась надежда, что это не так.
   – Так ты мне даешь свою защиту?
   Он улыбался, но было что-то еще у него в глазах. Страх, может быть.
   – Тебе надо, чтобы я это сказала вслух официально?
   – Да.
   – Такое правило в подполье у ликантропов?
   – Одно из правил.
   – Я даю тебе свою защиту, но взамен требую информации.
   – Я же тебе сказал, Блейк, я ничего не знаю.
   – Расскажи, каково это – быть ликантропом. Ричард, кажется, намерен держать меня в темноте. А я этого не люблю.
   – Об этом я слышал, – улыбнулся Ирвинг.
   – Ты будешь моим гидом в мир лохматых, а я избавлю тебя от Ричарда.
   – Договорились.
   – Когда Маркус хочет встретиться?
   – Сегодня ночью. – У Ирвинга хватило такта хотя бы смутиться.
   Я покачала головой:
   – Не выйдет. Я иду спать. Завтра я готова встретиться с Маркусом, но не сегодня.
   Ирвинг глядел в чашку, постукивая по ней пальцами.
   – Он хочет сегодня. – Ирвинг поднял взгляд. – Почему, ты думаешь, я ночевал в машине?
   – Я не состою на побегушках у каждого монстра в этом городе. Я даже не знаю, о чем этому мохнатому понадобилось говорить. – Откинувшись в кресле, я скрестила руки на груди. – И ни за что не пойду сегодня ночью играть в игры с оборотнями.
   Ирвинг заерзал на стуле, медленно вращая чашку. И снова не стал встречаться со мной глазами.
   – Что еще?
   – Маркус велел мне организовать с тобой встречу. Если бы я отказался, он бы меня... наказал. Если бы я пришел, разозлился бы Ричард. Я попал между двумя самцами альфа, и не по своей воле.
   – И ты просишь защитить тебя от Маркуса, а не только от Ричарда?
   – Нет, – сказал он, мотнув головой, – нет. Ты отличный игрок, Блейк, но вы с Маркусом в разных лигах.
   – Рада это слышать.
   – Так ты встретишься с ним сегодня?
   – Если я скажу “нет”, тебе придется плохо?
   Он уставился в чашку.
   – Если я отвечу “нет”, ты мне поверишь?
   – Нет.
   Ирвинг поднял очень серьезные карие глаза.
   – Он выйдет из себя, но я останусь в живых.
   – Но тебе он сделает очень больно.
   Это не был вопрос.
   – Да. – Очень тихое слово, очень робкое. Совсем не похоже на Ирвинга.
   – Я с ним увижусь при одном условии. Что на встрече будешь присутствовать ты.
   Лицо его расцвело улыбкой от северного полюса до южного.
   – Блейк, ты настоящий друг.
   Ушла вся его печаль, когда возникла возможность выяснить, что же все-таки происходит. Стоя по шею в аллигаторах, Ирвинг оставался репортером. Прежде всего репортером, а потом уже ликантропом.
   Одна эта улыбка стоила того, чтобы согласиться. Да и потом, я хотела знать, действительно ли Ричарду грозит опасность. Единственный способ это узнать – встретиться с человеком, который ему угрожает. К тому же я не очень дорожу здоровьем тех, кто угрожает моим друзьям. Пули с серебряной оболочкой вампира только притормозят, если не попасть в сердце или в голову. Но серебряная пуля убивает вервольфа – никаких вторых попыток, никаких исцелений – наповал.