— Я нужна и ему, — возразила Юдит. — Он стар, болен и не умеет вести себя с людьми.
Девушка исчезла за дверью.
— Как странно, — произнес Томас. — Он может заставить тысячи поверить в его разговоры с Богом, но не может говорить с другим человеком так, чтобы не оттолкнуть его.
— Постарайся понять его, Билл, — мягко сказал Макдональд. — По-своему он просит именно понимания, просит помощи. А вы двое здорово похожи друг на друга.
— К дьяволу его! — рявкнул Митчелл, которого переполняло отвращение к людям. — К дьяволу всех! — Он огляделся по сторонам. — То есть почти всех.
Такси бесшумно катилось между другими машинами в сторону аэропорта.
— Вы хорошо поработали, — сказал Макдональд, сидящий между Томасом и Митчеллом.
— Ха! — фыркнул Томас.
Макдональд поднял ладонь, чтобы подчеркнуть свою искренность.
— Я серьезно. Вы с Биллом и все остальные. Ваши статьи, публикации, интервью и прочее завоевали Программе всеобщее одобрение. Известие, что мы приняли послание от разумных существ, живущих на планете, предположительно кружащей вокруг одного из двух солнц Капеллы, было принято без недоверия, с воодушевлением, но без паники. Не знаю, как можно было бы сделать это лучше.
— А я знаю, — сказал Митчелл.
— Вы ставите перед собой слишком высокие цели, — ответил Макдональд. — В конце концов в течение пятидесяти лет девять человек из десяти ничего не слышали о Программе, а те, что слышали, в большинстве своем считали ее напрасной тратой времени и средств. И все пятьдесят лет специалисты предсказывали, что люди впадут в истерику, когда им представят доказательства бытия иных разумных существ.
— Специалисты! — бросил Томас.
Макдональд со смехом покачал головой.
— Ну хорошо, джентльмены, тогда позвольте приписать себе заслугу напоминания о радио.
Он наклонился вперед и щелкнул выключателем. Музыка заполнила такси — сначала что-то из вновь вошедшего в моду стиля фолк, потом танцевальная музыка тридцатых годов. Через минуту она стихла, сменившись звуками атмосферных помех и обрывками программ… Митчелл протянул руку к выключателю.
— Тоже мне достижение, — сказал он.
Томас остановил его ладонь.
— Подожди!
«ТРЕСК прочти вечернюю молитву, — неслось из динамика. — СТУКСТУК музыка ТРЕСКСТУК едва не поддал меня бампером СТУКТРЕСКТРЕСК говорит Рочест ТРЕСК-СТУК музыка ТРЕСКСТУКСТУКСТУК идол вечерних выпусков Ларри СТУКСТУК музыка: au revoir миле ТРЕСК-СТУК театрик на СТУКСТУКТРЕСК диковина для глаза ТРЕСКСТУК музыка СТУКСТУКСТУК кто знает, что плохого СТУКТРЕСКСТУК…»
— Это оно и есть? — спросил Митчелл. — Послание? Он испытывал странную уверенность из-за плохого качества приема.
— Фрагмент, — сказал Томас.
«Голос у него чуть дрожит, — подумал Митчелл, — словно он вновь переживает тот момент в Пуэрто-Рико, когда услышал это впервые, когда из скептического специалиста по грязному белью, собиравшегося похоронить Программу, превратился в преданного Программе адепта, принимая на себя миссию убеждения различных слоев общества в том, что Послание настоящее, что оно нужно нам и что бояться нечего. Друзья сперва не верили такой перемене, но потом и они, выслушав послание и Джорджа, согласились помогать. Митчелл примкнул к ним в первых рядах».
«Это голоса прошлого и современности, — сообщил диктор радио. — Это голоса звезд. Вы прослушали фрагмент Послания, полученного с Капеллы, находящейся в сорока пяти световых годах от Земли. Если у кого-то есть идея, как прочесть это послание, пишите по адресу: Роберт Макдональд, Программа, Аресибо, Пуэрто-Рико. А теперь очередной эпизод истории, начавшейся девяносто лет назад…»
Голос умолк, зазвучала музыка, постепенно становившаяся все тише, а потом глубокий бас спросил:
«Кто знает, какое зло таится в сердцах людей? — Музыка вернулась и стихла вновь. — Ночь знает…»
Томас выключил радио.
— Гениальная идея, — сказал Макдональд, — только я понятия не имею, как мы ответим на все эти письма.
— Ничего толкового? — спросил Томас.
Макдональд покачал головой.
— Пока ничего. Но кто знает, какой гений таится в разумах людей?
— Ну что ж, — сказал Томас, — мы ничего и не ждали. Знаете, я вам вот что скажу… мы пошлем к вам кого-нибудь, чтобы подготовил несколько типовых ответов и ввел их в ваш компьютер.
— Отлично, — сказал Макдональд.
— А что вы собираетесь делать с китайцами? — спросил Томас. — Они назвали Послание капиталистическим заговором для отвлечения внимания мира от американского империализма. Может, следовало известить их перед тем, как широко сообщать об этом.
Макдональд пожал плечами.
— Об этом не беспокойтесь. Их ученые затребовали ленты с записями.
— Русские заявили, будто приняли Послание еще год назад, — заметил Митчелл.
— Эти лент не требуют, — сообщил Макдональд. — Вероятно, сами теперь принимают — они ведь знают, где искать.
Томас вздохнул.
— Боюсь, мы только добавляем тебе хлопот.
Макдональд улыбнулся.
— «Господи, Братец Черепаха! — говорит тогда Братец Лис. — Не видел ты еще хлопот, а коли хочешь увидеть, так походи со мной подольше, и будет у тебя их в достатке!»[28]
Такси остановилось перед аэропортом, и Макдональд вынул из счетчика свою кредитную карточку.
— Идемте со мной к стойке с сувенирами, — окликнул он через плечо своих спутников. — Я хочу выбрать что-нибудь для Марии и Бобби. — Когда они поравнялись с ним, он добавил: — Я изменил заказ. Хочу, чтобы вы вернулись со мной в Аресибо.
Электрическая катапульта выстрелила очередной реактивный самолет, и пол задрожал. Секундой позже раздалось низкое «ш-ш-шу» и затихающий грохот.
— Перед отъездом мне нужно уладить несколько дел, — сказал Митчелл.
— Для блага Программы, — заметил Макдональд, — я считаю, что вам надо какое-то время держаться подальше от Юдит.
— Иеремия тоже так считает, — буркнул Митчелл.
— Он пророк, это факт, — угрюмо произнес Томас. — И очень опасен.
— Потому я и хочу, чтобы вы вернулись со мной, — объяснил Макдональд. — Хочу, чтобы вы вновь прониклись атмосферой Программы, работой и горячкой на пороге решения…
Если вы сумеете это выразить и передать, возможно, мы нивелируем растущее влияние Иеремии и его сторонников. Томас покачал головой.
— Мы не будем выступать против Иеремии. Он честен, но одержим видениями, как поэт. Он живет в собственной реальности.
— Это старая сволочь, — вставил Митчелл.
— Основы веры этого человека оказались под угрозой, — сказал Макдональд, — и он защищает свой мир. Солитариане не могут сосуществовать с фактом наличия разумной жизни на других планетах.
— Тогда почему вы пригласили его к себе? — спросил Митчелл.
— Потому что он так же честен, как и фанатичен, — сказал Макдональд. — По-моему, вполне возможно, что, увидев перевод, он поймет и изменит свое мнение.
— Или не поймет и погибнет, — заметил Томас.
— Да, — признал Макдональд. — Такое тоже может быть.
— Насколько серьезно он грозит Программе? — спросил Митчелл.
— Серьезнее всех прочих с момента начала Программы, — ответил Макдональд. — В этом заметна ирония судьбы, и то, что сейчас творится, вполне подходит ко всей истории Программы — самый критический момент наступает, когда выполнена задача, для которой ее создавали. Пятьдесят лет без результатов прошли, как у Христа за пазухой, но с момента Приема послания существование наше оказалось под угрозой.
Томас рассмеялся.
— Ученые — опасные люди. Они задабривают тебя игрушками, а когда те вдруг оказываются настоящими, начинают беспокоиться.
— А что могут сделать солитариане, кроме болтовни в своем кругу? — спросил Митчелл.
— Они сильны, — сказал Макдональд, — и становятся все сильнее. Они хотят заблокировать Программу и давят на сенаторов и конгрессменов. Несмотря на вашу деятельность, несмотря на то, что я назвал общественным одобрением, им по-прежнему удается играть на чувстве первобытного страха перед встречей с кем-то лучшим, чем ты сам. А капеллане, несомненно, лучше нас.
— Это почему? — спросил Митчелл более резко, чем хотел бы.
Пол вновь задрожал. Стойка с сувенирами находилась прямо перед ними, и Макдональд уже осматривал ее полки.
— Они явно старше нас и располагают большими возможностями, — сказал Макдональд. — Их красные гиганты старше нашего Солнца на миллионы, а может, на миллиарды лет, если судить по влиянию массы на эволюцию звезды. Во всяком случае, мы не можем принимать радиопередачи с других планет, не говоря уже о такой ретрансляции, чтобы они годились для повторного приема на планете, откуда пришли.
— «Маленькая щебетунья!» — полупропел, полупроскандировал Томас. — «Пепси-кола — то, что надо!»
Его передернуло.
Макдональд купил жене новую книгу, романтическую историю о любви и опасностях на орбите, а для сына — трехмерную модель Солнца с окружающими его звездами в радиусе пятидесяти световых лет, включая — а как же иначе! — Капеллу, после чего, решив, что восьмимесячному младенцу модель будет непонятна по крайней мере еще год или два, купил ему огромного набивного страуса. Птица была так велика, что пришлось сдать ее в багаж.
— Робби!
В маленьком зале ожидания аэропорта на окраине Аресибо Мария старалась не рассмеяться при виде птицы-гиганта, стоящей перед нею на длинных ногах.
— Тихо, тихо, Бобби, — успокаивала она плачущего ребенка. — Он не сделает тебе ничего плохого. Привезти такое чудище маленькому ребенку! — Женщина укоризненно посмотрела на Макдональда.
Митчелл подумал, что никогда и нигде не видел такой красивой женщины. Интересно, как она выглядела в двадцать… или даже в тридцать лет? Да, у Макдональда были две важные причины торчать в Аресибо — жена и работа.
— Ну и тупица же я, — сказал Макдональд, словно его только что осенило. — Выходит, я не понимаю своих же домашних.
— Зато, — заметил Томас, — вы отлично понимаете и находите общий язык с любым другим.
— Бросьте! — махнул рукой Макдональд. — А Иеремия?
— По крайней мере вы заставили его слушать, — продолжал Томас, — и пообещать, что он приедет.
Мария широко улыбнулась.
— Правда, Робби? Ты сумел переубедить его?
— Это еще не известно, — сказал Макдональд. — Ну, иди сюда.
Он вытянул руку к плачущему малышу. Тот доверчиво позволил себя взять, стараясь при этом не смотреть на страшную птицу. Почти сразу же он перестал рыдать, еще немного повсхлипывал и совсем успокоился.
— Ну-ну, Бобби, — сказал Макдональд, — ты же знаешь, папа не принес бы тебе ничего гадкого, хотя сначала, конечно, ты мог испугаться. Ну, ладно, пошли с нами, — обратился он к страусу, смотревшему черными непроницаемыми глазами из пластиковых глазниц, — мы еще дорастем до тебя.
Сунув птицу под мышку, он двинулся к выходу, но вдруг остановился.
— Что у меня с головой? — спросил он Марию. — Я ведь с гостями. Джорджа ты знаешь, а симпатичный джентльмен — это Билл Митчелл, влюбленный, которому не благоприятствуют звезды.
— Привет, Джордж, — Мария подставила ему щеку для поцелуя. — Привет, Билл, — она протянула руку. — Надеюсь, звезды станут к вам благосклонны, как и ко мне.
— Не так уж все и плохо, — сказал Митчелл, стараясь, чтобы это прозвучало беззаботно. — Знаете, как это бывает: упрямый отец, девушка поставлена перед выбором — он или я… В конце концов все устроится.
— Знаю, — сказала Мария, на мгновение вдохнув в Митчелла свою уверенность. — Идемте, я приготовлю хороший мексиканский ужин.
Когда она вынимала руку из его ладони, Митчелл заметил белый шрам поперек ее запястья.
— Querida, — напомнил Макдональд, — мы поели в самолете.
— Ты называешь это едой?
— Кроме того, — не сдавался Макдональд, — мы едем на работу — нужно сделать еще кое-что. Завтра, перед тем как джентльмены улетят обратно в Нью-Йорк, ты сможешь приготовить роскошный обед. Согласна?
Смягчившись, она комично пожала плечами и протянула:
— Да-а-а.
Сумки и страуса сунули в багажник. Малыш с облегчением принял исчезновение птицы и удобно уселся на руке отца. Мария села за руль, она оказалась опытным водителем. «Они идеально подходят друг другу, — думал Митчелл.
— Мария и Макдональд… оба красивые, оба совершенные».
Древняя паровая турбина блаженно урчала под капотом, когда уже под вечер они ехали по тихим зеленым склонам.
Долгим был этот день, начатый в Нью-Йорке и закончившийся на Пуэрто-Рико, и Митчелл ног под собой не чуял. Однако для него это был колдовской вечер. Может, причиной было пуэрториканское спокойствие после переполненных городов, может, увозящий их все дальше от цивилизации автомобиль, а может, красота жены Макдональда или домашние разговоры супружеской пары. Обычно подобные ситуации смущали его, все эти разговоры о еде и семье, в которых он поневоле играл роль подслушивающего, но на этот раз все было как-то иначе. «Возможно, — подумал он, — люди не так уж и мерзки». Он посмотрел на Томаса — даже тот чувствовал это. Этот человек с издерганными нервами, бывший поэт и писатель, потом журналист, копавшийся в грязном белье, а ныне страстный защитник Программы, беззаботно посматривал в окно, словно упаковал все свои тревоги и отправил их обратным рейсом на Манхэттен.
Поездка в лунном свете затягивалась, и Митчеллу вдруг захотелось, чтобы это путешествие вне времени и пространства никогда не кончалось, но почти сразу же он увидел внизу котловину, сверкавшую посреди темной ночи. Словно паук-гигант поработал в этой котловине, затянув ее проводами в соответствии с точной математической схемой, соткав сеть для ловли звезд. Затем они проехали огромное ухо, обращенное к небу, слушающее шепот ночи…
Через мгновение машина въехала на широкую стоянку, освещенную фосфорным блеском Луны, и остановилась перед низким бетонным зданием. Митчелл заморгал. Чары рассеивались, правда, медленно, и позднее, когда он мысленно возвращался к этому, ему казалось, что они окрашивали его впечатления все время, проведенное на этом острове.
Они вышли из машины. Макдональд осторожно положил уснувшего ребенка на сиденье и пристегнул его ремнем. Потом поцеловал Марию, шепча что-то о своих планах. Томас с Митчеллом достали сумки из багажника, Макдональд вытащил страуса.
— Подержу его в конторе, — сказал он, — пока Бобби не привыкнет.
Урчание машины стихло вдали. Макдональд открыл дверь здания.
— Вот мы и на месте, — сказал он, словно из аэропорта в Техасе они просто перешли на другую сторону улицы.
Томас остановился на пороге и указал на медленно вращающийся телескоп.
— Вы продолжаете искать?
Макдональд пожал плечами.
— То, что мы приняли одно Послание, не означает, что других нет и что наши поиски завершены. Кроме того, у нас есть специалисты по прослушиванию и мы не хотим их терять. Нельзя, чтобы команда распалась до конца игры.
Они вошли в здание. Митчелл разглядывал крашеный бетон и керамические полы коридоров, освещенных лампами. Прикинув по количеству машин на стоянке, он ожидал здесь большого движения, но оказался не готов к такой суете. Мужчины энергично шагали по коридорам, сжимая в руках бумаги, кивая Макдональду, словно он никуда не уезжал, или, захваченные разговором, вообще не замечали шефа и его гостей. Женщины были более приветливы, они расспрашивали директора о поездке, о Марии и Бобби, приветствовали посетителей. Макдональд улыбнулся и процитировал Горация:
— «Тогда давайте поиграем в камень, который точит сталь, но резать сам не может».[29]
Потом он повел их по коридору к открытой двери.
— Здесь наш центр прослушивания, — объяснил он Митчеллу, беря его под руку и вводя внутрь.
Митчелла не смущало, что его ведут. Помещение заполняли приборы — компьютер, записывающие устройства; в воздухе пахло озоном. В комнате оказались двое мужчин: один у стены копался в проводах, второй сидел в кресле с наушниками на голове. Он поднял взгляд, помахал им рукой и приглашающим жестом повернул один наушник к Макдональду. Директор махнул ему в ответ и помотал головой.
— Зачем нам эта птица? — спросил слушающий.
Макдональд вновь помотал головой.
— Долгая история. Потом расскажу. — Он обратился к Митчеллу: — В другое время я провел бы вас внутрь и показал, что у нас тут есть. Я дал бы тебе послушать музыку небесных сфер, пение бесконечности, голоса безумцев, которые не могут докричаться, но, к сожалению, у нас чет времени.
— Не дай купить себя этим, — полусерьезно предостерег Томас. — Ты больше никогда не будешь самим собой. Именно это делает из людей таких вот чудаков.
— Вы хотите услышать Послание? — с улыбкой сказал Макдональд. — Хотите узнать, почему мы возимся шесть месяцев и ничего не расшифровали? Шесть месяцев, во время которых солитариане мобилизуют силы, Конгресс теряет терпение и раздает кредиты, а усилия преданных нам журналистов, таких как вы и Джордж, пропадают впустую.
Митчелл покачал головой.
— Вы правы, — продолжал Макдональд. — Мы не прочли Послания, хотя должны были это сделать… со всеми головами и компьютерами, которые подключили к работе. Идем же, я покажу вам.
Они прошли мимо других дверей, других залов, в которых мужчины и женщины работали за письменными и лабораторными столами или у пультов управления. Зал компьютеров находился в конце коридора. Его называли так, потому что компьютеры составляли его стены а пол был так густо заставлен устройствами ввода данных и принтерами, что между ними едва можно было протиснуться. В компьютерных дебрях, как чародей в окружении своих любимых животных, сидел за клавиатурой мужчина средних лет с коротко стриженными седеющими волосами.
— Привет, Олли, — сказал Макдональд.
— Ты притащил мне подарок? — спросил чародей.
Макдональд вздохнул и поставил страуса в угол.
— Нет, Олли, я притащил к тебе гостей.
Он представил Митчелла Ольсену; Томас познакомился с ним раньше. Митчелл разглядывал все эти машины, пытаясь угадать, для чего они служат.
— Никакого прогресса? — спросил Макдональд.
— Хорошо хоть назад не пятимся, — ответил Ольсен.
— Сыграй для наших гостей свой лучший отрывок, — попросил Макдональд.
Ольсен нажал две клавиши. На мониторе перед ним появилось изображение — неровные ряды белых цифр на сером фоне, — но Митчелл лишь мельком глянул на них. Уже через мгновение он вслушивался в звуки, доносившиеся из скрытых динамиков — тихое шипение, потом тишина, какой-то шум, тишина, снова шум. Иногда шум был громче, иногда тише, то короткий, то продолжительный, порою — треск, а то еще тарахтение или стук.
Митчелл посмотрел на Томаса, затем оба взглянули на Макдональда.
— Я могу принять послание получше из грозовой тучи, — заметил Митчелл.
— Это первая проблема, — сказал Макдональд. — Часть того, что мы принимаем между обрывками наших старых радиопрограмм, составляют атмосферные помехи. Кроме того, влияют расстояния, паузы, затухание сигналов. Но мы считаем, что часть принятого нами составляет Послание. Дело в том, чтобы отделить его от всего остального. Скажи им, что мы пытаемся сделать, Олли…
— Прежде всего, мы пытаемся очистить передачу, — сказал Ольсен, — отфильтровать естественные шумы. Мы пытаемся исключить все, что наверняка случайно, а затем систематизировать проблематичное, стабилизируя сигналы и усиливая их в случае необходимости…
— Покажи им, как это выглядит после очистки, — попросил Макдональд.
Ольсен нажал еще две клавиши. Из динамиков полились серии звуков, разделенные паузами, подобные прежнему международному коду, правда, без тире — точка и снова точка, долгая тишина, потом еще шесть точек, тишина, еще семь точек, тишина, точка, тишина, точка…
Митчелл и Томас вслушивались, явно пытаясь найти в этом какой-то смысл, а затем остолбенело переглянулись — конечно, никоим образом нельзя было прочесть Послание с помощью собственных ушей.
— В этом есть что-то гипнотическое, — сказал Митчелл.
— Но это нисколько не лучше исходного варианта, — добавил Томас. — И какое-то ненастоящее.
Ольсен пожал плечами.
— Просто наши динамики именно так интерпретируют слабые порции энергии, принятые радиотелескопами между обрывками наших собственных программ девяностолетней давности. С помощью компьютеров мы записали Послание в звуковой форме, которая кажется нам более привычной или более осмысленной.
— Но по-прежнему не можете этого прочесть, — сказал Томас.
Ольсен кивнул.
— Возникает масса проблем. Мы пытаемся найти признаки дублирования, повторения, регулярности. Неизвестно, где Послание начинается и где заканчивается, одно это сообщение, передаваемое раз за разом, или серия различных. Порой мне кажется, мы что-то нашли, какое-то время все сходится, а затем вновь рассыпается как карточный домик.
— А что, например? — спросил Митчелл. — Какая-то фраза?
— А на каком языке? — ответил Ольсен вопросом.
— Ну, тогда, может, что-то математическое. Например, один плюс один равняется двум или теорема Пифагора.
Макдональд улыбнулся.
— Это годилось бы, чтобы привлечь наше внимание, доказать, что послание передано разумными существами, но ведь это уже сделано с помощью ретрансляции наших радиопрограмм.
— Какого рода послание могли они отправить, чтобы это что-то значило для нас? — спросил Митчелл.
— Звук и тишина, — задумался Томас. — Звук и тишина. Это непременно должно что-то значить.
— Точки и тишина, — сказал Митчелл. — Именно так Мак сказал Иеремии. Точки и тишина. Так оно и звучит. Точки и никаких тире. Точки и пробелы.
Макдональд быстро посмотрел на него.
— Скажите-ка это еще раз.
— Точки и тишина. Именно так вы сказали Иеремии.
— Нет, — произнес Макдональд. — То, что вы сказали потом.
— Точки и никаких тире, — повторил Митчелл. — Точки и пробелы.
— Точки и пробелы, — задумался Макдональд. — Это тебе что-нибудь напоминает, Олли? Кроссворд? Думаешь… старая идея Дрейка? Мы опробуем это, — сказал он Ольсену, — для всех комбинаций простых чисел. Билл, — обратился он к Митчеллу, — отправьте Иеремии телеграмму с моей подписью. Три слова: «Приезжайте. Послание прочитано».
— Вы уверены, что нашли решение? — спросил Томас. — Не можете подождать проверки?
— У вас бывала когда-нибудь уверенность, что вы знаете решение еще до проверки? Что-то вроде озарения?
— Да, — сказал Томас. — Иеремии тоже знакомо это чувство.
— Вот я и хочу, чтобы Иеремия был здесь, когда мы в первый раз запустим компьютер, — сказал Макдональд. — Мне кажется, это может оказаться очень важным.
Митчелл остановился в дверях.
— Так вы что, не собираетесь проверять до его приезда? — спросил он, не веря собственным ушам.
Макдональд медленно покивал головой. «Возможно, Томас и понял Макдональда, — подумал Митчелл, — но меня он не убедил».
Когда Иеремия, Юдит и Макдональд вошли, в комнате уже было полно народу. Присутствовали Томас, Ольсен и еще несколько десятков сотрудников Программы.
Митчелл удивился, когда пришла телеграмма от Иеремии, который по лаконичности перещеголял Макдональда на два слова, — «Еду», но еще больше удивила его пришедшая следом телеграмма Юдит, сообщающая время прилета. Митчелл никогда не слышал, чтобы Иеремия куда-нибудь летал, и думал, что тот вообще не явится.
Ожидание Мака с Иеремией из аэропорта тянулось для Митчелла бесконечно. «Насколько же невыносимым должно оно быть для остальных, — думал он, — так долго работавших на Программу». Однако все были исключительно терпеливы. Время от времени они ерзали на своих местах, но никто не пытался выйти, никто не убеждал Ольсена провести предварительную проверку. «Возможно, — думал Митчелл, — за долгие годы работы они прошли естественный отбор в смысле терпеливости, не получая никаких результатов, кроме отрицательных. А может, это какая-то особая группа, сформированная Макдональдом». Митчелл не испытывал отвращения от их близости, он чувствовал, что любит каждого из них и даже всех вместе.
Иеремия вошел в зал, как и пристало верховному жрецу: закутанный в свои ритуальные одежды, холодный и неприступный. Макдональд сделал попытку представить его своим людям, но Иеремия остановил его величественным жестом. Внимательно осматривал он машины у стен и на полу, не обращая при этом внимания на людей. Юдит следовала за ним, раскланиваясь со всеми, словно желая восполнить отсутствие человеческих эмоций у своего отца. У Митчелла мурашки побежали по спине, когда он увидел ее, и он задумался, почему именно эта девушка, единственная из миллионов, так действует на него.
Иеремия остановился перед Макдональдом, словно в зале больше никого не было.
— Так много всего нужно, чтобы прочесть одно небольшое Послание? От верующих это требует лишь веры в сердце.
Макдональд улыбнулся.
— Вся эта аппаратура необходима по причине одного небольшого различия между нами. Наша вера требует возможности копирования данных и результатов каждым, кто использует ту же аппаратуру и применяет те же самые методы. И хотя в мире столько верящих сердец, полагаю, ни одно из них не получило идентичного послания.
Девушка исчезла за дверью.
— Как странно, — произнес Томас. — Он может заставить тысячи поверить в его разговоры с Богом, но не может говорить с другим человеком так, чтобы не оттолкнуть его.
— Постарайся понять его, Билл, — мягко сказал Макдональд. — По-своему он просит именно понимания, просит помощи. А вы двое здорово похожи друг на друга.
— К дьяволу его! — рявкнул Митчелл, которого переполняло отвращение к людям. — К дьяволу всех! — Он огляделся по сторонам. — То есть почти всех.
Такси бесшумно катилось между другими машинами в сторону аэропорта.
— Вы хорошо поработали, — сказал Макдональд, сидящий между Томасом и Митчеллом.
— Ха! — фыркнул Томас.
Макдональд поднял ладонь, чтобы подчеркнуть свою искренность.
— Я серьезно. Вы с Биллом и все остальные. Ваши статьи, публикации, интервью и прочее завоевали Программе всеобщее одобрение. Известие, что мы приняли послание от разумных существ, живущих на планете, предположительно кружащей вокруг одного из двух солнц Капеллы, было принято без недоверия, с воодушевлением, но без паники. Не знаю, как можно было бы сделать это лучше.
— А я знаю, — сказал Митчелл.
— Вы ставите перед собой слишком высокие цели, — ответил Макдональд. — В конце концов в течение пятидесяти лет девять человек из десяти ничего не слышали о Программе, а те, что слышали, в большинстве своем считали ее напрасной тратой времени и средств. И все пятьдесят лет специалисты предсказывали, что люди впадут в истерику, когда им представят доказательства бытия иных разумных существ.
— Специалисты! — бросил Томас.
Макдональд со смехом покачал головой.
— Ну хорошо, джентльмены, тогда позвольте приписать себе заслугу напоминания о радио.
Он наклонился вперед и щелкнул выключателем. Музыка заполнила такси — сначала что-то из вновь вошедшего в моду стиля фолк, потом танцевальная музыка тридцатых годов. Через минуту она стихла, сменившись звуками атмосферных помех и обрывками программ… Митчелл протянул руку к выключателю.
— Тоже мне достижение, — сказал он.
Томас остановил его ладонь.
— Подожди!
«ТРЕСК прочти вечернюю молитву, — неслось из динамика. — СТУКСТУК музыка ТРЕСКСТУК едва не поддал меня бампером СТУКТРЕСКТРЕСК говорит Рочест ТРЕСК-СТУК музыка ТРЕСКСТУКСТУКСТУК идол вечерних выпусков Ларри СТУКСТУК музыка: au revoir миле ТРЕСК-СТУК театрик на СТУКСТУКТРЕСК диковина для глаза ТРЕСКСТУК музыка СТУКСТУКСТУК кто знает, что плохого СТУКТРЕСКСТУК…»
— Это оно и есть? — спросил Митчелл. — Послание? Он испытывал странную уверенность из-за плохого качества приема.
— Фрагмент, — сказал Томас.
«Голос у него чуть дрожит, — подумал Митчелл, — словно он вновь переживает тот момент в Пуэрто-Рико, когда услышал это впервые, когда из скептического специалиста по грязному белью, собиравшегося похоронить Программу, превратился в преданного Программе адепта, принимая на себя миссию убеждения различных слоев общества в том, что Послание настоящее, что оно нужно нам и что бояться нечего. Друзья сперва не верили такой перемене, но потом и они, выслушав послание и Джорджа, согласились помогать. Митчелл примкнул к ним в первых рядах».
«Это голоса прошлого и современности, — сообщил диктор радио. — Это голоса звезд. Вы прослушали фрагмент Послания, полученного с Капеллы, находящейся в сорока пяти световых годах от Земли. Если у кого-то есть идея, как прочесть это послание, пишите по адресу: Роберт Макдональд, Программа, Аресибо, Пуэрто-Рико. А теперь очередной эпизод истории, начавшейся девяносто лет назад…»
Голос умолк, зазвучала музыка, постепенно становившаяся все тише, а потом глубокий бас спросил:
«Кто знает, какое зло таится в сердцах людей? — Музыка вернулась и стихла вновь. — Ночь знает…»
Томас выключил радио.
— Гениальная идея, — сказал Макдональд, — только я понятия не имею, как мы ответим на все эти письма.
— Ничего толкового? — спросил Томас.
Макдональд покачал головой.
— Пока ничего. Но кто знает, какой гений таится в разумах людей?
— Ну что ж, — сказал Томас, — мы ничего и не ждали. Знаете, я вам вот что скажу… мы пошлем к вам кого-нибудь, чтобы подготовил несколько типовых ответов и ввел их в ваш компьютер.
— Отлично, — сказал Макдональд.
— А что вы собираетесь делать с китайцами? — спросил Томас. — Они назвали Послание капиталистическим заговором для отвлечения внимания мира от американского империализма. Может, следовало известить их перед тем, как широко сообщать об этом.
Макдональд пожал плечами.
— Об этом не беспокойтесь. Их ученые затребовали ленты с записями.
— Русские заявили, будто приняли Послание еще год назад, — заметил Митчелл.
— Эти лент не требуют, — сообщил Макдональд. — Вероятно, сами теперь принимают — они ведь знают, где искать.
Томас вздохнул.
— Боюсь, мы только добавляем тебе хлопот.
Макдональд улыбнулся.
— «Господи, Братец Черепаха! — говорит тогда Братец Лис. — Не видел ты еще хлопот, а коли хочешь увидеть, так походи со мной подольше, и будет у тебя их в достатке!»[28]
Такси остановилось перед аэропортом, и Макдональд вынул из счетчика свою кредитную карточку.
— Идемте со мной к стойке с сувенирами, — окликнул он через плечо своих спутников. — Я хочу выбрать что-нибудь для Марии и Бобби. — Когда они поравнялись с ним, он добавил: — Я изменил заказ. Хочу, чтобы вы вернулись со мной в Аресибо.
Электрическая катапульта выстрелила очередной реактивный самолет, и пол задрожал. Секундой позже раздалось низкое «ш-ш-шу» и затихающий грохот.
— Перед отъездом мне нужно уладить несколько дел, — сказал Митчелл.
— Для блага Программы, — заметил Макдональд, — я считаю, что вам надо какое-то время держаться подальше от Юдит.
— Иеремия тоже так считает, — буркнул Митчелл.
— Он пророк, это факт, — угрюмо произнес Томас. — И очень опасен.
— Потому я и хочу, чтобы вы вернулись со мной, — объяснил Макдональд. — Хочу, чтобы вы вновь прониклись атмосферой Программы, работой и горячкой на пороге решения…
Если вы сумеете это выразить и передать, возможно, мы нивелируем растущее влияние Иеремии и его сторонников. Томас покачал головой.
— Мы не будем выступать против Иеремии. Он честен, но одержим видениями, как поэт. Он живет в собственной реальности.
— Это старая сволочь, — вставил Митчелл.
— Основы веры этого человека оказались под угрозой, — сказал Макдональд, — и он защищает свой мир. Солитариане не могут сосуществовать с фактом наличия разумной жизни на других планетах.
— Тогда почему вы пригласили его к себе? — спросил Митчелл.
— Потому что он так же честен, как и фанатичен, — сказал Макдональд. — По-моему, вполне возможно, что, увидев перевод, он поймет и изменит свое мнение.
— Или не поймет и погибнет, — заметил Томас.
— Да, — признал Макдональд. — Такое тоже может быть.
— Насколько серьезно он грозит Программе? — спросил Митчелл.
— Серьезнее всех прочих с момента начала Программы, — ответил Макдональд. — В этом заметна ирония судьбы, и то, что сейчас творится, вполне подходит ко всей истории Программы — самый критический момент наступает, когда выполнена задача, для которой ее создавали. Пятьдесят лет без результатов прошли, как у Христа за пазухой, но с момента Приема послания существование наше оказалось под угрозой.
Томас рассмеялся.
— Ученые — опасные люди. Они задабривают тебя игрушками, а когда те вдруг оказываются настоящими, начинают беспокоиться.
— А что могут сделать солитариане, кроме болтовни в своем кругу? — спросил Митчелл.
— Они сильны, — сказал Макдональд, — и становятся все сильнее. Они хотят заблокировать Программу и давят на сенаторов и конгрессменов. Несмотря на вашу деятельность, несмотря на то, что я назвал общественным одобрением, им по-прежнему удается играть на чувстве первобытного страха перед встречей с кем-то лучшим, чем ты сам. А капеллане, несомненно, лучше нас.
— Это почему? — спросил Митчелл более резко, чем хотел бы.
Пол вновь задрожал. Стойка с сувенирами находилась прямо перед ними, и Макдональд уже осматривал ее полки.
— Они явно старше нас и располагают большими возможностями, — сказал Макдональд. — Их красные гиганты старше нашего Солнца на миллионы, а может, на миллиарды лет, если судить по влиянию массы на эволюцию звезды. Во всяком случае, мы не можем принимать радиопередачи с других планет, не говоря уже о такой ретрансляции, чтобы они годились для повторного приема на планете, откуда пришли.
— «Маленькая щебетунья!» — полупропел, полупроскандировал Томас. — «Пепси-кола — то, что надо!»
Его передернуло.
Макдональд купил жене новую книгу, романтическую историю о любви и опасностях на орбите, а для сына — трехмерную модель Солнца с окружающими его звездами в радиусе пятидесяти световых лет, включая — а как же иначе! — Капеллу, после чего, решив, что восьмимесячному младенцу модель будет непонятна по крайней мере еще год или два, купил ему огромного набивного страуса. Птица была так велика, что пришлось сдать ее в багаж.
— Робби!
В маленьком зале ожидания аэропорта на окраине Аресибо Мария старалась не рассмеяться при виде птицы-гиганта, стоящей перед нею на длинных ногах.
— Тихо, тихо, Бобби, — успокаивала она плачущего ребенка. — Он не сделает тебе ничего плохого. Привезти такое чудище маленькому ребенку! — Женщина укоризненно посмотрела на Макдональда.
Митчелл подумал, что никогда и нигде не видел такой красивой женщины. Интересно, как она выглядела в двадцать… или даже в тридцать лет? Да, у Макдональда были две важные причины торчать в Аресибо — жена и работа.
— Ну и тупица же я, — сказал Макдональд, словно его только что осенило. — Выходит, я не понимаю своих же домашних.
— Зато, — заметил Томас, — вы отлично понимаете и находите общий язык с любым другим.
— Бросьте! — махнул рукой Макдональд. — А Иеремия?
— По крайней мере вы заставили его слушать, — продолжал Томас, — и пообещать, что он приедет.
Мария широко улыбнулась.
— Правда, Робби? Ты сумел переубедить его?
— Это еще не известно, — сказал Макдональд. — Ну, иди сюда.
Он вытянул руку к плачущему малышу. Тот доверчиво позволил себя взять, стараясь при этом не смотреть на страшную птицу. Почти сразу же он перестал рыдать, еще немного повсхлипывал и совсем успокоился.
— Ну-ну, Бобби, — сказал Макдональд, — ты же знаешь, папа не принес бы тебе ничего гадкого, хотя сначала, конечно, ты мог испугаться. Ну, ладно, пошли с нами, — обратился он к страусу, смотревшему черными непроницаемыми глазами из пластиковых глазниц, — мы еще дорастем до тебя.
Сунув птицу под мышку, он двинулся к выходу, но вдруг остановился.
— Что у меня с головой? — спросил он Марию. — Я ведь с гостями. Джорджа ты знаешь, а симпатичный джентльмен — это Билл Митчелл, влюбленный, которому не благоприятствуют звезды.
— Привет, Джордж, — Мария подставила ему щеку для поцелуя. — Привет, Билл, — она протянула руку. — Надеюсь, звезды станут к вам благосклонны, как и ко мне.
— Не так уж все и плохо, — сказал Митчелл, стараясь, чтобы это прозвучало беззаботно. — Знаете, как это бывает: упрямый отец, девушка поставлена перед выбором — он или я… В конце концов все устроится.
— Знаю, — сказала Мария, на мгновение вдохнув в Митчелла свою уверенность. — Идемте, я приготовлю хороший мексиканский ужин.
Когда она вынимала руку из его ладони, Митчелл заметил белый шрам поперек ее запястья.
— Querida, — напомнил Макдональд, — мы поели в самолете.
— Ты называешь это едой?
— Кроме того, — не сдавался Макдональд, — мы едем на работу — нужно сделать еще кое-что. Завтра, перед тем как джентльмены улетят обратно в Нью-Йорк, ты сможешь приготовить роскошный обед. Согласна?
Смягчившись, она комично пожала плечами и протянула:
— Да-а-а.
Сумки и страуса сунули в багажник. Малыш с облегчением принял исчезновение птицы и удобно уселся на руке отца. Мария села за руль, она оказалась опытным водителем. «Они идеально подходят друг другу, — думал Митчелл.
— Мария и Макдональд… оба красивые, оба совершенные».
Древняя паровая турбина блаженно урчала под капотом, когда уже под вечер они ехали по тихим зеленым склонам.
Долгим был этот день, начатый в Нью-Йорке и закончившийся на Пуэрто-Рико, и Митчелл ног под собой не чуял. Однако для него это был колдовской вечер. Может, причиной было пуэрториканское спокойствие после переполненных городов, может, увозящий их все дальше от цивилизации автомобиль, а может, красота жены Макдональда или домашние разговоры супружеской пары. Обычно подобные ситуации смущали его, все эти разговоры о еде и семье, в которых он поневоле играл роль подслушивающего, но на этот раз все было как-то иначе. «Возможно, — подумал он, — люди не так уж и мерзки». Он посмотрел на Томаса — даже тот чувствовал это. Этот человек с издерганными нервами, бывший поэт и писатель, потом журналист, копавшийся в грязном белье, а ныне страстный защитник Программы, беззаботно посматривал в окно, словно упаковал все свои тревоги и отправил их обратным рейсом на Манхэттен.
Поездка в лунном свете затягивалась, и Митчеллу вдруг захотелось, чтобы это путешествие вне времени и пространства никогда не кончалось, но почти сразу же он увидел внизу котловину, сверкавшую посреди темной ночи. Словно паук-гигант поработал в этой котловине, затянув ее проводами в соответствии с точной математической схемой, соткав сеть для ловли звезд. Затем они проехали огромное ухо, обращенное к небу, слушающее шепот ночи…
Через мгновение машина въехала на широкую стоянку, освещенную фосфорным блеском Луны, и остановилась перед низким бетонным зданием. Митчелл заморгал. Чары рассеивались, правда, медленно, и позднее, когда он мысленно возвращался к этому, ему казалось, что они окрашивали его впечатления все время, проведенное на этом острове.
Они вышли из машины. Макдональд осторожно положил уснувшего ребенка на сиденье и пристегнул его ремнем. Потом поцеловал Марию, шепча что-то о своих планах. Томас с Митчеллом достали сумки из багажника, Макдональд вытащил страуса.
— Подержу его в конторе, — сказал он, — пока Бобби не привыкнет.
Урчание машины стихло вдали. Макдональд открыл дверь здания.
— Вот мы и на месте, — сказал он, словно из аэропорта в Техасе они просто перешли на другую сторону улицы.
Томас остановился на пороге и указал на медленно вращающийся телескоп.
— Вы продолжаете искать?
Макдональд пожал плечами.
— То, что мы приняли одно Послание, не означает, что других нет и что наши поиски завершены. Кроме того, у нас есть специалисты по прослушиванию и мы не хотим их терять. Нельзя, чтобы команда распалась до конца игры.
Они вошли в здание. Митчелл разглядывал крашеный бетон и керамические полы коридоров, освещенных лампами. Прикинув по количеству машин на стоянке, он ожидал здесь большого движения, но оказался не готов к такой суете. Мужчины энергично шагали по коридорам, сжимая в руках бумаги, кивая Макдональду, словно он никуда не уезжал, или, захваченные разговором, вообще не замечали шефа и его гостей. Женщины были более приветливы, они расспрашивали директора о поездке, о Марии и Бобби, приветствовали посетителей. Макдональд улыбнулся и процитировал Горация:
— «Тогда давайте поиграем в камень, который точит сталь, но резать сам не может».[29]
Потом он повел их по коридору к открытой двери.
— Здесь наш центр прослушивания, — объяснил он Митчеллу, беря его под руку и вводя внутрь.
Митчелла не смущало, что его ведут. Помещение заполняли приборы — компьютер, записывающие устройства; в воздухе пахло озоном. В комнате оказались двое мужчин: один у стены копался в проводах, второй сидел в кресле с наушниками на голове. Он поднял взгляд, помахал им рукой и приглашающим жестом повернул один наушник к Макдональду. Директор махнул ему в ответ и помотал головой.
— Зачем нам эта птица? — спросил слушающий.
Макдональд вновь помотал головой.
— Долгая история. Потом расскажу. — Он обратился к Митчеллу: — В другое время я провел бы вас внутрь и показал, что у нас тут есть. Я дал бы тебе послушать музыку небесных сфер, пение бесконечности, голоса безумцев, которые не могут докричаться, но, к сожалению, у нас чет времени.
— Не дай купить себя этим, — полусерьезно предостерег Томас. — Ты больше никогда не будешь самим собой. Именно это делает из людей таких вот чудаков.
— Вы хотите услышать Послание? — с улыбкой сказал Макдональд. — Хотите узнать, почему мы возимся шесть месяцев и ничего не расшифровали? Шесть месяцев, во время которых солитариане мобилизуют силы, Конгресс теряет терпение и раздает кредиты, а усилия преданных нам журналистов, таких как вы и Джордж, пропадают впустую.
Митчелл покачал головой.
— Вы правы, — продолжал Макдональд. — Мы не прочли Послания, хотя должны были это сделать… со всеми головами и компьютерами, которые подключили к работе. Идем же, я покажу вам.
Они прошли мимо других дверей, других залов, в которых мужчины и женщины работали за письменными и лабораторными столами или у пультов управления. Зал компьютеров находился в конце коридора. Его называли так, потому что компьютеры составляли его стены а пол был так густо заставлен устройствами ввода данных и принтерами, что между ними едва можно было протиснуться. В компьютерных дебрях, как чародей в окружении своих любимых животных, сидел за клавиатурой мужчина средних лет с коротко стриженными седеющими волосами.
— Привет, Олли, — сказал Макдональд.
— Ты притащил мне подарок? — спросил чародей.
Макдональд вздохнул и поставил страуса в угол.
— Нет, Олли, я притащил к тебе гостей.
Он представил Митчелла Ольсену; Томас познакомился с ним раньше. Митчелл разглядывал все эти машины, пытаясь угадать, для чего они служат.
— Никакого прогресса? — спросил Макдональд.
— Хорошо хоть назад не пятимся, — ответил Ольсен.
— Сыграй для наших гостей свой лучший отрывок, — попросил Макдональд.
Ольсен нажал две клавиши. На мониторе перед ним появилось изображение — неровные ряды белых цифр на сером фоне, — но Митчелл лишь мельком глянул на них. Уже через мгновение он вслушивался в звуки, доносившиеся из скрытых динамиков — тихое шипение, потом тишина, какой-то шум, тишина, снова шум. Иногда шум был громче, иногда тише, то короткий, то продолжительный, порою — треск, а то еще тарахтение или стук.
Митчелл посмотрел на Томаса, затем оба взглянули на Макдональда.
— Я могу принять послание получше из грозовой тучи, — заметил Митчелл.
— Это первая проблема, — сказал Макдональд. — Часть того, что мы принимаем между обрывками наших старых радиопрограмм, составляют атмосферные помехи. Кроме того, влияют расстояния, паузы, затухание сигналов. Но мы считаем, что часть принятого нами составляет Послание. Дело в том, чтобы отделить его от всего остального. Скажи им, что мы пытаемся сделать, Олли…
— Прежде всего, мы пытаемся очистить передачу, — сказал Ольсен, — отфильтровать естественные шумы. Мы пытаемся исключить все, что наверняка случайно, а затем систематизировать проблематичное, стабилизируя сигналы и усиливая их в случае необходимости…
— Покажи им, как это выглядит после очистки, — попросил Макдональд.
Ольсен нажал еще две клавиши. Из динамиков полились серии звуков, разделенные паузами, подобные прежнему международному коду, правда, без тире — точка и снова точка, долгая тишина, потом еще шесть точек, тишина, еще семь точек, тишина, точка, тишина, точка…
Митчелл и Томас вслушивались, явно пытаясь найти в этом какой-то смысл, а затем остолбенело переглянулись — конечно, никоим образом нельзя было прочесть Послание с помощью собственных ушей.
— В этом есть что-то гипнотическое, — сказал Митчелл.
— Но это нисколько не лучше исходного варианта, — добавил Томас. — И какое-то ненастоящее.
Ольсен пожал плечами.
— Просто наши динамики именно так интерпретируют слабые порции энергии, принятые радиотелескопами между обрывками наших собственных программ девяностолетней давности. С помощью компьютеров мы записали Послание в звуковой форме, которая кажется нам более привычной или более осмысленной.
— Но по-прежнему не можете этого прочесть, — сказал Томас.
Ольсен кивнул.
— Возникает масса проблем. Мы пытаемся найти признаки дублирования, повторения, регулярности. Неизвестно, где Послание начинается и где заканчивается, одно это сообщение, передаваемое раз за разом, или серия различных. Порой мне кажется, мы что-то нашли, какое-то время все сходится, а затем вновь рассыпается как карточный домик.
— А что, например? — спросил Митчелл. — Какая-то фраза?
— А на каком языке? — ответил Ольсен вопросом.
— Ну, тогда, может, что-то математическое. Например, один плюс один равняется двум или теорема Пифагора.
Макдональд улыбнулся.
— Это годилось бы, чтобы привлечь наше внимание, доказать, что послание передано разумными существами, но ведь это уже сделано с помощью ретрансляции наших радиопрограмм.
— Какого рода послание могли они отправить, чтобы это что-то значило для нас? — спросил Митчелл.
— Звук и тишина, — задумался Томас. — Звук и тишина. Это непременно должно что-то значить.
— Точки и тишина, — сказал Митчелл. — Именно так Мак сказал Иеремии. Точки и тишина. Так оно и звучит. Точки и никаких тире. Точки и пробелы.
Макдональд быстро посмотрел на него.
— Скажите-ка это еще раз.
— Точки и тишина. Именно так вы сказали Иеремии.
— Нет, — произнес Макдональд. — То, что вы сказали потом.
— Точки и никаких тире, — повторил Митчелл. — Точки и пробелы.
— Точки и пробелы, — задумался Макдональд. — Это тебе что-нибудь напоминает, Олли? Кроссворд? Думаешь… старая идея Дрейка? Мы опробуем это, — сказал он Ольсену, — для всех комбинаций простых чисел. Билл, — обратился он к Митчеллу, — отправьте Иеремии телеграмму с моей подписью. Три слова: «Приезжайте. Послание прочитано».
— Вы уверены, что нашли решение? — спросил Томас. — Не можете подождать проверки?
— У вас бывала когда-нибудь уверенность, что вы знаете решение еще до проверки? Что-то вроде озарения?
— Да, — сказал Томас. — Иеремии тоже знакомо это чувство.
— Вот я и хочу, чтобы Иеремия был здесь, когда мы в первый раз запустим компьютер, — сказал Макдональд. — Мне кажется, это может оказаться очень важным.
Митчелл остановился в дверях.
— Так вы что, не собираетесь проверять до его приезда? — спросил он, не веря собственным ушам.
Макдональд медленно покивал головой. «Возможно, Томас и понял Макдональда, — подумал Митчелл, — но меня он не убедил».
Когда Иеремия, Юдит и Макдональд вошли, в комнате уже было полно народу. Присутствовали Томас, Ольсен и еще несколько десятков сотрудников Программы.
Митчелл удивился, когда пришла телеграмма от Иеремии, который по лаконичности перещеголял Макдональда на два слова, — «Еду», но еще больше удивила его пришедшая следом телеграмма Юдит, сообщающая время прилета. Митчелл никогда не слышал, чтобы Иеремия куда-нибудь летал, и думал, что тот вообще не явится.
Ожидание Мака с Иеремией из аэропорта тянулось для Митчелла бесконечно. «Насколько же невыносимым должно оно быть для остальных, — думал он, — так долго работавших на Программу». Однако все были исключительно терпеливы. Время от времени они ерзали на своих местах, но никто не пытался выйти, никто не убеждал Ольсена провести предварительную проверку. «Возможно, — думал Митчелл, — за долгие годы работы они прошли естественный отбор в смысле терпеливости, не получая никаких результатов, кроме отрицательных. А может, это какая-то особая группа, сформированная Макдональдом». Митчелл не испытывал отвращения от их близости, он чувствовал, что любит каждого из них и даже всех вместе.
Иеремия вошел в зал, как и пристало верховному жрецу: закутанный в свои ритуальные одежды, холодный и неприступный. Макдональд сделал попытку представить его своим людям, но Иеремия остановил его величественным жестом. Внимательно осматривал он машины у стен и на полу, не обращая при этом внимания на людей. Юдит следовала за ним, раскланиваясь со всеми, словно желая восполнить отсутствие человеческих эмоций у своего отца. У Митчелла мурашки побежали по спине, когда он увидел ее, и он задумался, почему именно эта девушка, единственная из миллионов, так действует на него.
Иеремия остановился перед Макдональдом, словно в зале больше никого не было.
— Так много всего нужно, чтобы прочесть одно небольшое Послание? От верующих это требует лишь веры в сердце.
Макдональд улыбнулся.
— Вся эта аппаратура необходима по причине одного небольшого различия между нами. Наша вера требует возможности копирования данных и результатов каждым, кто использует ту же аппаратуру и применяет те же самые методы. И хотя в мире столько верящих сердец, полагаю, ни одно из них не получило идентичного послания.