Ганн Джеймс. В клетке

хотела, чтобы все личное отошло в сторону. По счастью, самой ей не было в
этом нужды; однако, прежде чем побежать к клопферу, она улучила минуту и,
едва переводя дыхание, спросила:
- Случилось несчастье?
- Да! Да! Ужасный скандал!
Но на этом все и оборвалось; как только она кинулась к клопферу, едва
не столкнув при этом сидевшего рядом клерка со стула, она услыхала, как
хлопнула дверца кэба, в который он тут же вскочил. И в то время, как он
мчался куда-то, охваченный тревогой, чтобы еще что-то успеть, его
обращенный к мисс Долмен призыв устремился к цели.
На следующее утро, минут через пять после того, как она пришла в
контору, он снова туда явился, еще более расстроенный, и ей показалось,
что он похож на мальчика, который чего-то испугался и прибежал к матери.
Сослуживцы ее были на месте, и тут она поняла важную для себя вещь: стоило
ей увидеть его волнение, его незащищенное испуганное лицо, как она сразу
перестала на них обращать внимание. Ей стало ясно как никогда, что надо
только действовать уверенно и прямо, и тогда они выдержат едва ли не все
на свете. Ему нечего было отправлять - она не сомневалась в том, что все
свои телеграммы он уже откуда-нибудь отправил, - и тем не менее его, как
видно, мучил какой-то огромной важности вопрос. Он один был у него во
взгляде, в котором погасла память обо всем остальном. Он был изможден
охватившей его тревогой и, должно быть, за ночь не сомкнул глаз. Жалость
ее к нему была так велика, что пробуждала в ней бог знает какую отвагу. И
она, кажется, начинала наконец понимать, почему так глупо себя повела.
- Она не приехала? - едва слышно спросила девушка.
- Приехала, но тут какая-то ошибка. Нам нужна телеграмма.
- Телеграмма?
- Да, отправленная отсюда уже давно. Есть одна вещь, которую надо
выяснить. Это очень, очень важно, сделайте это нам сейчас же.
Он вел себя так, как будто перед ним была одна из чужих ему молодых
особ Найтсбриджа или Пэддингтона (*16); но ведь это же только говорило о
том, в какой он тревоге. Теперь она как никогда поняла, сколько всего она
упустила из-за лакун и пробелов и из-за того, что не знала ответов на иные
из его телеграмм, сколько всего прошло мимо; все теперь было окутано
мраком - и вдруг эта ослепительная вспышка! Вот что она увидела, вот что
разгадала. Один из любовников содрогался от страха, стоя здесь перед ней,
а другая была где-то за городом и тоже - в страхе. Все это очень живо
представилось ей, и спустя несколько мгновений ей уже ничего больше знать
не хотелось. Она не хотела знать никаких подробностей, никаких фактов, она
не хотела видеть ближе их разоблачение, их позор.
- Когда была подана ваша телеграмма? Вы уверены, что подали ее именно
здесь? - Она пыталась войти в роль молодой особы из Найтсбриджа.
- Да, здесь, сколько-то недель назад. Пять, шесть, семь, - он смутился,
и в голосе его звучало нетерпение. - Может быть, вы помните, когда это
было?
- Помню? - она с трудом увела с лица самую странную из улыбок.
Однако еще более странным было, может быть, то, что он все равно не
понял, что она означала.
- А разве у вас не хранятся старые телеграммы?
- Какое-то время да.
- Сколько времени?
Она задумалась; она _должна_ сыграть эту роль до конца, а она прекрасно
знает, что сказала бы на ее месте та молодая особа, или, вернее, чего бы
она не сказала.
- А вы можете назвать точную дату?
- Нет, никак! Помню только, что это было в августе, в последних числах.
Отправлена она была в тот же адрес, что и вчерашняя.
- Ах, вот как! - вскричала девушка, потрясенная, как, может быть,
никогда в жизни. Глядя ему в лицо, она ощутила вдруг, что держит все в
руке - так, как держала бы карандаш, который каждую минуту может
сломаться, стоит ей только крепче его сдавить. Она почувствовала, что
теперь она стала вершительницею их судеб, но само это чувство хлынуло на
нее таким бурным потоком, что ей пришлось употребить все силы на то, чтобы
его обуздать. И это опять-таки определило ее вкрадчивый, похожий на звуки
флейты голос, такой, каким говорят женщины Пэддингтона.
- А вы не могли бы нам это чуточку уточнить? - Эти ее "чуточку" и "нам"
были взяты прямо оттуда. Но он не уловил в ее словах ни малейшей фальши,
он был весь захвачен своей бедой. Те глаза, которые были устремлены на
девушку и в глубине которых она увидала ужас, и отчаяние, и самые
настоящие слезы, могли глядеть точно так же и на любую другую.
- Не помню, когда именно. Помню только, что она ушла отсюда, и это было
примерно в тех числах. Дело в том, что ее не доставили по адресу. Нам надо
узнать, что в ней было.

23

Это употребленное им во множественном числе местоимение поразило ее
своей красотой; ей думалось, что и она поражает его своим "мы"; но теперь
она так хорошо успела во всем разобраться, что могла почти играть и с ним,
и с наполнявшей ей сердце радостью.
- Вы говорите "примерно в то время"? Но вы же не можете назвать точной
даты, _не правда ли_?
Беспомощность его была восхитительна.
- Вот это-то я и хочу узнать. Так разве у вас не сохраняются старые
телеграммы? Разве вы не можете поискать?
Наша молодая девушка, все еще пребывавшая в Пэддингтоне, стала опять
его переспрашивать.
- Так, выходит, ее не доставили?
- Нет, _доставили_. Но вместе с тем, видите ли, и нет... - Он немного
смутился, но потом все объяснил: - Ее, видите ли, перехватили, а там была
одна вещь.
Он снова выждал и, словно для того, чтобы продолжить свои расспросы и
чтобы вымолить у нее восстановление утраченного, даже силился приветливо
ей улыбнуться, но в улыбке этой было что-то зловещее, и тут вся
скопившаяся в ней нежность к нему обернулась вдруг лезвием ножа. Только
каких, должно быть, все это стоило мук - и эта разверзшаяся вдруг бездна,
и бившая его лихорадка, - если теперь он, задыхаясь, едва мог вымолвить:
- Нам надо знать, что в ней было!
- Понимаю, понимаю. - Произнося это слово, ей удалось в точности
воспроизвести интонацию, с какою обычно говорили _те_, в Пэддингтоне,
когда они застывали в неподвижности, как оглушенные рыбы. - И у вас нет
никаких точных данных?
- Никаких. Только то, что я вам уже сказал.
- Ах да, конец августа? - Если бы она продолжала так и дальше, то он
действительно мог рассердиться.
- Да, и тот адрес, который я назвал.
- Тот, что был и вчера вечером?
Он весь затрепетал, словно в нем вдруг пробудилась надежда, но это
только усугубило ее невозмутимое спокойствие и она все еще что-то
обдумывала. Потом она принялась раскладывать какие-то бумаги.
- Так вы, может быть, посмотрите, - настаивал он.
- Я помню, как вы приходили, - ответила она.
Он глядел на нее, и им снова овладевала тревога; может быть, увидав,
что она так переменилась к нему, он лучше начинал понимать перемену в себе
самом.
- Право же, вы в тот раз все делали гораздо быстрее!
- Да, но и вы тоже, уж если говорить правду, - ответила она,
улыбнувшись. - Постойте. Она была адресована в Дувр?
- Да, на имя мисс Долмен...
- Пэрид Лодж, Пэрид Терес?
- Точно. Большое, большое вам спасибо! - Надежда к нему вернулась. -
Так, значит, она у вас, та?
Девушка снова задумалась; она словно дразнила его.
- Ее подавала дама?
- Да. И она по ошибке поставила не то слово. Вот это-то нам и надо
узнать!
Господи! Что же он теперь еще скажет! Какие чудовищные предательства
обрушит он теперь на голову несчастной женщины из Пэддингтона! Она не
позволяла себе особенно дразнить его ради забавы и вместе с тем, щадя его
достоинство, она не позволяла себе предупредить, или сдержать, или
остановить его. Она выбрала среднее:
- Так значит, ее перехватили?
- Она попала не в те руки. Но в ней есть нечто такое, - продолжал он,
разбалтывая свою тайну, - что может оказаться кстати. Поймите, _все будет
хорошо_, если там стоит не то слово, - головоломно разъяснял он.
Так что же все-таки, в конце концов, это значило? Происходившее
начинало уже интересовать мистера Бактона и клерка, но ни тот, ни другой
_не считали удобным_ вмешаться. Страх за него, совсем особый, боролся в
ней с самым обыкновенным любопытством. Но она уже видела, с каким блеском
ей удается, для того чтобы выпутаться из этого разговора, прибавить толику
вымысла к тому, что она действительно знает.
- Я все поняла, - сказала она, и быстрота, с какою она произнесла эти
слова, была великодушна и даже покровительственна. - Эта дама забыла, что
она там написала.
- К несчастью, забыла, и теперь мы просто не знаем, что делать. Мы
только что обнаружили, что она не была вручена; вот почему, если бы мы
могли узнать сразу...
- Сразу?
- Дорога каждая минута. Они же, наверно, _у вас_ есть в подшивке? -
настаивал он.
- Вы хотите, чтобы я вам сейчас же ее показала?
- Да, пожалуйста, сию же минуту. - Стойка вся звенела от костяшек его
пальцев, от набалдашника трости, от его панического ужаса. - Разыщите ее,
_разыщите_! - повторял он.
- Мне кажется, мы могли бы ее для вас раздобыть, - мягко ответила
девушка.
- Раздобыть? - переспросил он, совершенно ошеломленный. - Когда?
- Может быть, к завтрому.
- Так значит, у вас ее здесь нет? - вид его вызывал жалость.
Она уловила только отдельные проблески, вырывавшиеся из темноты, и она
не могла понять, какое потрясение, даже среди самых вероятных, самых что
ни на есть худших, могло оказаться настолько непоправимым, чтобы вызвать
такой вот безудержный страх. Были какие-то тиски, какие-то повороты, были
места, где из-под винта капала кровь, но она не могла догадаться какие. Ее
все больше радовало, что она уже к этому не стремится.
- Телеграмма эта ушла.
- Но откуда же вы знаете, если вы даже не посмотрели?
В ответ она только улыбнулась - улыбкой, в которой при всей ее
ироничности было что-то божественное.
- Это было двадцать третьего августа, а храним мы здесь только те, что
были поданы после двадцать седьмого.
Он сразу переменился в лице.
- Двадцать седьмого... Двадцать третьего? Так вы, значит, уверены? Вы
знаете?
Она сама не понимала, что с ней происходит, ей уже начинало казаться,
что скоро ее уличат в зловещей причастности к разразившемуся скандалу. Это
было очень странное ощущение, ибо ей доводилось слышать, читать о
подобного рода историях, и тесное общение со всем этим у Кокера, может
быть, даже в известной степени к ним ее подготовило и приучило. Ведь и
эта, с которой она теперь уже совершенно сжилась, в общем-то была не нова;
однако все предшествовавшее ей течение событий скрывалось в тумане и было
так далеко от того потрясения, которое она испытала теперь. Скандал? Слово
это всегда казалось ей глупым. А теперь это было что-то большое, что легко
было опознать на ощупь. Это была некая огромная выпуклая поверхность, и
поверхность эта каким-то образом отождествлялась с удивительным лицом
капитана Эверарда. Где-то на дне его глаз ей виделись высокие своды,
что-то вроде зала суда, и там перед собравшеюся толпой несчастная девушка,
беззащитная, но самоотверженная, дрожащим голосом под присягою
подтверждает подлинность документа, доказывает чье-то алиби, восполняет
недостающее звено. В этой представавшей ее глазам картине она смело заняла
свое место.
- Это было двадцать третьего числа.
- Так нельзя ли отыскать ее сейчас же или хотя бы сегодня днем?
Она задумалась, продолжая смотреть на него, а потом переведя взгляд на
своих двух сослуживцев, которые к этому времени уже не могли сдержать
своего интереса к происходящему. Ей не было до них никакого дела, и она
озиралась, ища клочок бумаги. Тут ей лишний раз пришлось воочию убедиться,
какая беспримерная бережливость блюдется у них в конторе, - единственным,
что ей попалось под руку, был кусок совсем уже почерневшей промокательной
бумаги.
- Визитная карточка у вас есть? - спросила она.
Теперь он был уже неизмеримо далеко от Пэддингтона и тут же, раскрыв
записную книжку, вынул оттуда просимое. Она даже не взглянула на стоявшее
на карточке имя и только перевернула ее. Она продолжала смотреть ему в
глаза так - она теперь это ощутила, - как никогда еще не смотрела, и в эту
минуту коллеги ее тоже словно подпали под ее власть. Она что-то написала
на оборотной стороне карточки, которую потом протянула ему.
Он впился в нее взглядом.
- Семь, девять, четыре...
- Девять, шесть, один, - предупредительно договорила она. - Так или
нет? - она улыбнулась.
Внимание его было напряжено до предела.
С жадностью вглядывался он в каждую цифру; потом у него вырвалось
что-то похожее на вздох облегчения, вообще-то говоря, страшным образом его
разоблачавший. Казалось, он, точно огромный маяк, светит им всем, изливая
чувства свои даже на поглядывавших на него молодых людей.
- Слава богу, это ошибка!
И, не сказав ни слова благодарности и даже не взглянув на нее, спеша
так, что времени не хватило ни на что и ни на кого, он повернулся к ним
своей могучей спиной и, торжествующе выпрямив плечи, большими шагами вышел
на улицу.
Она осталась в обществе постоянных своих критиканов.
- Если там ошибка, то все в порядке! - неожиданно громко повторила она
его слова.
Клерк был совершенно потрясен.
- Но как вы могли узнать, дорогая?
- Друг мой, я просто помнила!
Мистер Бактон, тот, напротив, повел себя грубо.
- Что это за игру вы ведете, сударыня? - спросил он.
Никогда еще в жизни не доводилось ей испытывать такого счастья, и
должно было пройти несколько минут, прежде чем она могла, овладев собою,
ответить, что его это не касается.

24

Если в эти томительные дни на исходе августа пребывание в конторе
Кокера сделалось менее интересным для нее самой, то вскоре ей довелось
узнать, что еще больший ущерб нанесла эта пора благодатному промыслу
миссис Джорден. Оттого что лорд Рай, и леди Вентнор, и миссис Бабб жили в
это время за городом и на всех окнах их роскошных домов были спущены
шторы, эта изобретательная женщина лишилась возможности применить свой
удивительный талант на деле. Она, однако, оказалась достаточно стойкой,
чем и снискала большое уважение своей юной приятельницы; встречи их,
пожалуй, даже сделались более частыми с тех пор, как животворные
источники, из которых обе они черпали силы, начали иссякать, и каждая из
них - может быть, именно оттого, что ей было больше нечем себя развлечь, -
мистифицировала другую, ведя разговор, в значительной мере сводившийся к
стараниям что-то выведать и что-то скрыть. Каждая ждала, что другая
чем-нибудь себя скомпрометирует, каждая всячески старалась утаить от
другой всю узость низко нависшего над ней неба. В этом борении их миссис
Джорден была, пожалуй, более отчаянной; ничто не могло сравниться с
невнятицей, которую она то и дело изрекала и которая лишь изредка
перемежалась порывами откровенных признаний. Рассказы ее о своих личных
делах напоминали собой пламя на ветру - оно то раздувалось в огромный
костер, то уходило в горсточку пепла. Молодая девушка считала, что все это
связано с положением, в котором в данную минуту находятся двери, ведущие в
большой свет. В одном из прочитанных ею дешевых романов ее поразил перевод
французской пословицы, утверждавшей, что двери всегда должны быть либо
заперты, либо открыты; ненадежность жизни, которую вела миссис Джорден,
по-видимому, отчасти объяснялась тем, что о тех дверях, которые вели в
свет и должны были распахнуться для нее, чаще всего нельзя было сказать ни
того, ни другого. Иногда, правда, казалось, что двери эти уже широко
распахнуты и приветливо приглашают ее переступить порог; иногда все
складывалось совсем иначе и словно было рассчитано на то, чтобы привести
ее в полное замешательство: двери эти захлопывались у нее перед носом. Но,
как бы там ни было, вдова священника не потеряла присутствия духа;
трудности эти были, видимо, еще не настолько велики, чтобы мешать ей
выглядеть хорошо. Она вскользь намекала на то, что достаточно разбогатела
на новом своем ремесле и в силах теперь выдержать натиски волн, и помимо
этого приводила еще множество самых разных доводов и соображений.
Бодрость ее зиждилась прежде всего на том счастливом обстоятельстве,
что в городе всегда есть настоящие джентльмены и что джентльмены эти
являются ее ревностными поклонниками; прежде всего это относилось к
джентльменам из Сити. Из достоверных источников она знала о том, какую
любовь сердца их питают к предметам ее прелестной коммерции и как они ими
гордятся. Словом, люди из Сити _интересовались_ цветами. Существовал,
например, определенный тип необычайно ловкого биржевого маклера - лорд Рай
говорил про таких, что это чаще всего "евреи" и "пройдохи", но для нее это
не имело значения, - чьи неистовства, как она повторяла не раз, человек
порядочный обязан был сдерживать. Может быть, тут дело было не в одной
только любви к красоте: немалую роль играло и тщеславие, и чисто деловые
соображения; люди эти хотели подавить своих соперников, и цветы были всего
лишь одним из средств. Миссис Джорден была женщиной в высшей степени
проницательной; во всяком случае, она могла разобраться в том, что
представляет собой тот или иной из ее клиентов, - ей приходилось, по ее
словам, иметь дело со всякими; и даже в самую худшую для нее пору, во
время мертвого сезона, она все равно куда-то мчалась - мчалась из одной
квартиры в другую. К тому же ведь были еще и дамы, дамы круга биржевых
маклеров, те постоянно пребывали в движении. Это было, может быть, не
совсем то, что миссис Бабб или леди Вентнор; но для того, чтобы уловить
разницу между теми и другими, вам непременно надо было поссориться с ними,
- те потом первые шли мириться. Дамы эти составляли особый предмет ее
разговора, это был тот конек, на которого она чаще всего садилась, и
увлеченность ее достигала таких пределов, что ее приятельница в конце
концов стала приходить к убеждению, что вряд ли следует жалеть, что сама
она не воспользовалась всем, что ей предоставлялось. Правда, миссис
Джорджей описывала при этом их домашние платья, но нельзя же ведь свести
всю почтенность к одним только платьям, и было странно, что вдова
священника может говорить о них иногда так, как будто принимает это
всерьез. Надо отдать ей должное, в рассказах своих дама эта неукоснительно
возвращалась к лорду Раю и, как видно, не выпускала его из своего поля
зрения даже в периоды самых многоречивых своих излияний. По сути дела, все
сводилось к тому, что он был воплощенною добротой, и, когда она
принималась говорить о нем, все это можно было прочесть в странном блеске
ее близоруких глаз. Она бросала на свою юную подругу многозначительные
взгляды, торжественно предвещавшие какое-то из ряда вон выходящее
сообщение. Сообщение это откладывалось с недели на неделю; но сами факты,
над которыми оно витало, воодушевляли ее, и ей незачем было особенно с ним
спешить. "И в _одном_, и в _другом_ отношении, - часто повторяла она, -
они являются надежной опорой"; и так как слова эти имели в виду
аристократов, то девушка всякий раз удивлялась, зачем, коль скоро они уже
были опорой "в одном отношении", понадобилось еще и то, чтобы они были в
каком-то другом. Она, однако, отлично разобралась в том, сколько таких
"отношений" насчитывала миссис Джорден. Все это означало лишь, что судьба
ее сложилась совсем не легко. Если бы судьбе этой предстояло завершиться у
брачного алтаря, то упомянутая дама вряд ли стала бы так кичиться своим
превосходством над обыкновенной телеграфисткой. Все это не могло не
выглядеть в глазах девушки унижением, способным вызвать одну только
жалость. Лорд Рай - если только это действительно был лорд Рай - не мог бы
быть "добрым" к такому ничтожеству, даже если другие, такие, как он, и
могли.
Однажды воскресным утром - это было в ноябре - они сговорились пойти
вместе в церковь; после этого, повинуясь какому-то минутному побуждению,
неожиданному для них обеих, они зашли к миссис Джорден, жившей в районе
Мейда Вейл (*17). Дома у себя она снова стала говорить о своем любимом
деле; она ведь "очень многого" сумела добиться, и тут она не преминула
напомнить девушке о том, что не раз выражала желание приобщить и ее ко
всему связанному с ним комфорту и привилегиям, которые сама она обрела.
Густой коричневый туман навис над городом, и Мейда Вейл был пропитан
запахом едкого дыма, а они обе упивались сладостными напевами, дивными
звуками музыки, курившимися вокруг фимиамами. Но, как ни велико было
впечатление, которое все это производило на девушку, она погрузилась в
раздумья, имевшие лишь самое отдаленное отношение к тому, что ее окружало.
Одно из таких раздумий было вызвано тем, что миссис Джорден сказала ей по
дороге с неким скрытым значением, что лорд Рай с недавних пор находится в
городе. Сказано это было так, как будто ей не надо было даже ничего к
словам этим добавлять, как будто отношение, которое это могло иметь к ее
собственной жизни, само собой разумелось. Может быть, именно раздумье о
том, действительно ли лорд Рай собирается на ней жениться, и придало
мыслям ее гостьи определенное направление; она твердо решила, что еще одна
свадьба состоится в церкви святого Юлиана (*18). Мистер Мадж продолжал
оставаться приверженцем везлианства, но это было еще наименьшим из всех
зол - само это обстоятельство никогда не тревожило ее настолько, чтобы
упоминать о нем в разговорах с миссис Джорден. Религиозные убеждения
мистера Маджа были одной из сторон - значительность их и красота
вознаграждали за то, что сторон этих было не так уж много, - относительно
которой она давно уже решила, что тут он должен будет равняться по ней, а
для себя она только что сделала окончательный выбор. Самое главное, чтобы
убеждения эти были теми же, что у миссис Джорден и у лорда Рая; к этому, в
сущности, и свелось то, о чем говорила она в тот день с хозяйкою дома.
Густой туман окутывал маленькую гостиную, не позволяя пока судить о том,
находилось ли в этой гостиной что-нибудь еще, помимо чайных чашек, и
оловянного чайника, и очень тусклого огня в камине, и керосиновой лампы
без абажура. Во всяком случае, в доме не было ни малейшего признака
цветов; себя ими миссис Джорден, как видно, не услаждала. Девушка ждала,
пока они выпьют по чашке чаю, ждала, что на этот раз приятельница поставит
ее в известность о том, что - она теперь в этом не сомневалась - было для
той уже делом окончательно решенным; однако прошло какое-то время, и
ничего этого не последовало, разве что хозяйка дома пошевелила чуть-чуть в
камине огонь: так прочищают горло перед тем, как начать говорить.

25

- Вы, должно быть, слышали от меня о мистере Дрейке?
У миссис Джорден никогда не было такого странного вида, и улыбка у нее
на лице никогда не обнажала зубов таким широким и дружелюбным оскалом.
- О мистере Дрейке? Ну да, это же ведь друг лорда Рая, не так ли?
- Большой и верный друг. Пожалуй, даже любимый друг.
Это "пожалуй" прозвучало в устах миссис Джорден так необычно, что ее
приятельнице захотелось, может быть, несколько дерзко, не особенно
задумываясь над тем, что оно значит, к нему придраться.
- А можно разве не любить своих друзей, если им доверяешь?
Слова эти несколько охладили ту, что рассыпалась в похвалах мистеру
Дрейку.
- Ну я вот, например, моя дорогая, люблю _вас_.
- Но вы мне не доверяете? - безжалостно отрезала девушка.
Миссис Джорден снова замолчала; вид у нее был по-прежнему странный.
- Да, - ответила она довольно торжественно, - я как раз и собираюсь
привести тому веское доказательство.
Вескость этого доказательства была настолько бесспорна, что, когда в
подтверждение она многозначительно подняла голову, собеседница ее смиренно
замерла в молчании.
- Мистер Дрейк в течение нескольких лет оказывает его светлости
различные услуги, которые его светлость всегда высоко ценил; поэтому тем
более... неожиданным является то, что именно сейчас они, может быть,
чересчур поспешно, расстаются.
- Расстаются? - Девушку слова эти заинтриговали, но она сделала вид,
что ей это просто интересно; она уже понимала, что стала на ложный путь.
Ей, правда, и раньше доводилось кое-что слышать о мистере Дрейке, который
был одним из принадлежавших к кругу его светлости людей, одним из тех, с
кем в силу своих занятий миссис Джорден, должно быть, виделась чаще, чем
со всеми другими. Только само слово "расставание" ее немного смущало.
- Ну уж во всяком случае, - улыбнувшись, сказала девушка, - если они
расстаются друзьями!..
- Как же, его светлость проявляет очень большой интерес к будущему
мистера Дрейка. Лорд Рай готов для него сделать все, да он уже и сделал
очень много. Знаете, иногда ведь в жизни _бывают нужны_ перемены!..
- Кому же об этом лучше знать, как не мне, - ответила девушка. Ей
хотелось вызвать свою собеседницу на откровенность. - Немало перемен скоро
будет и у меня.
- Вы уходите от Кокера?
Та, что была украшением упомянутой конторы, с минуту помолчала, словно
для того, чтобы собраться с мыслями, но потом вдруг в свою очередь
спросила:
- А сами-то вы что собираетесь делать?
- А как по-вашему?
- По-моему, вы нашли как раз ту благоприятную возможность, в которой вы
всегда были уверены.
Слова эти повергли миссис Джорден в напряженное раздумье.
- Всегда была в этом уверена, конечно, и тем не менее часто
разуверялась!
- Ну, я надеюсь, что теперь-то уже вы твердо уверены. Я хочу сказать,
уверены в мистере Дрейке.
- Да, моя дорогая, кажется, на этот раз я действительно могу сказать,
что да. Я испытывала его все время, пока окончательно не убедилась.
- В таком случае он ваш?
- Мой и больше ничей.