Дик промолчал; и тишину, не разрушив ее, лишь потревожил донесшийся из лесу предсмертный крик какой-то пичужки, попавшей в когти совы.
- Я оставил наверху шляпу, - сказал Джеффри, - подожди меня, покуда я схожу за ней.
- Я буду в саду, - отвечал Дик.
Он прошел в сад кругом, через боковую калитку, а Джеффри поднялся наверх. В Меллстоке и его окрестностях существовал обычай обсуждать в доме дела приятные и будничные, а сад оставлять для особо важных случаев: обычай этот, по всей видимости, зародился из стремления уединиться от прочих членов семьи в те времена, когда вся семья жила в одной комнате, но и по сей день к нему часто прибегают люди, которые не могут пожаловаться на тесноту в своем доме.
В сумраке сада показалась фигура лесника, и Дик направился к нему. Лесник остановился, облокотившись на загородку свинарника, слева от дорожки. Дик последовал его примеру., и оба стали созерцать смутно различимую в темноте белесую тушу, хрюкавшую и копошившуюся в соломе.
- Я пришел просить руки Фэнси, - сказал Дик.
- По мне, лучше б ты не просил.
- Почему же, мистер Дэй?
- Потому что я должен сказать тебе, что ты ее вряд ли получишь. Больше тебе ничего не нужно?
- Нет.
- Тогда мне только остается сказать, что ты пришел сюда попусту. Знаешь ты, кто была ее мать?
- Не знаю.
- Она была гувернантка в богатом поместье и имела глупость выйти за лесника, который служил у тех же господ. Потому что тогда я был всего-навсего лесником, это теперь я управляющий имением и дел у меня хоть отбавляй - и лес продаю, и песок, и гравий. Ты что же думаешь, Фэнсж научилась хорошим манерам, приятному обхождению, игре на фисгармонии и начиталась книг здесь, в этой дыре?
- Нет.
- А знаешь где?
- Нет.
- Так вот, когда после смерти ее матери я скитался по разным местам, она жила у своей тетки, державшей пансион. Потом тетка вышла за адвоката Грина, этакого пройдоху, и пансион прогорел. А известно ли тебе, что после этого я послал Фэиси в колледж и что в том году имя ее стояло первым в списке стипендиатов?
- Про это я слыхал.
- И что, когда она держала экзамены на звание учительницы, она получила самые высшие баллы?
- Да.
- Так, а знаешь ли ты, почему я, человек с достатком, прозябаю тут и почему заставляю ее работать учительницей, а не жить в родительском доме?
- Не знаю.
- А вот почему. Если какой-нибудь джентльмен увидит, что она ему ровня по образованию и пожелает на ней жениться, а она - выйти за него, он не будет смотреть на нее сверху вниз из-за того, что она беднее. Ну, так как ты считаешь, после всего этого достаточно ты хорош для нее?
- Нет.
- Тогда спокойной тебе ночи, мастер Дьюи.
- Спокойной ночи, мистер Дэй.
Ответ с трудом слетел с языка робкого Дика, и он ушел, удивляясь, как это он осмелился просить руки девушки, которая, как он понимал с самого начала, для него недостижима.
III
ФЭНСИ ПОД ДОЖДЕМ
Действие происходит через месяц, в непогожий день, и надвигающаяся гроза застает Фэнси по дороге из отцовского дома в Меллсток.
Одна громадная серая туча заволокла все вокруг, и из нее только что начала сыпаться то густыми, то редкими полосами мелкая водяная пыль. Деревья на полях и в лесу под налетавшим на них вихрем корчились, как потрясенные горем люди; от сильных порывов ветра сотрясались даже нижние части стволов, в безветрие совершенно неподвижные, и от необычности этого явления сжималось сердце, как при виде сильного мужчины, доведенного до слез. Нижние сучья то вздымались, то опускались, верхние, растущие прямо, качались из стороны в сторону: ветер порывами налетал со всех сторон, и ветви деревьев беспорядочно чертили небо, переплетались, спутывались. Через открытые поляны стаями летели зеленые и желтые листья, и вдали от родимых деревьев ложились на землю нижней стороной вверх.
Дождь и ветер все усиливались, ленты капора все неприятнее липли к подбородку, и, добравшись до Меллсток-лейн, Фэнси остановилась, чтобы прикинуть, далеко ли до какого-нибудь укрытия. Ближе всех был дом Элизабет Эндорфилд, в Верхнем Меллстоке, находившийся неподалеку от того места, где тропка, по которой шла Фэнси, пересекала большую дорогу. Фэнси прибавила шагу и через пять минут уже входила в калитку, с которой ей на ноги обрушился целый поток дождевых капель.
- Входи, детка! - раздался голос, прежде чем Фэнси успела постучать. Такое проворство удивило бы Фэнси, не знай она необычной способности миссис Эндорфилд все видеть и все слышать.
Фэнси вошла в дом и села. Элизабет чистила картошку на ужин мужу.
Ж-жик, ж-жик, ж-жик - бросок, и картофелина с плеском падала в миску с водой.
И вот, равнодушно наблюдая за действиями этой матроны, Фэнси снова принялась раздумывать над тем, что камнем лежало у нее на сердце. После разговора Дика с отцом для нее настали печальные дни. Она никак не ожидала, что Джеффри встретит сватовство Дика таким непреклонным отказом. Правда, она и после этого частенько виделась с Диком и полюбила его из-за противодействия отца еще больше, - ей и не снилось, что она способна на такое чувство, и это, конечно, было счастье. Но, хотя любовь и сама по себе является целью, для того чтобы она окрасилась в розовые тона неомраченной радости, необходимо верить, что она приведет и к другой цели. И вот в этой-то вере Фэнси и Дику было сейчас решительно отказано.
Элизабет Эндорфилд пользовалась у местных жительниц не только известностью, но отчасти и дурной славой. Причиной тому служили некоторые черты ее характера: она была хитра и проницательна, дом ее стоял на отшибе, она никогда не ходила в церковь, носила красную накидку, не снимала чепца даже дома, и подбородок у нее был острый. Все это были явно сатанинские свойства, и поэтому кое-кто, не мудрствуя лукаво, называл ее колдуньей. Но она не была ни злой, ни безобразной, ни чудной, а потому те, кто знал Элизабет короче, смягчали выражение и именовали ее Кладезем Премудрости столь же глубоким, сколь высока она была ростом. Следует сказать, что Элизабет принадлежала к той категории подозрительных лиц, которые с появлением молодого священника стали постепенно утрачивать свою загадочность; хотя прежде, во времена долгого правления мистера Гринэма, в Меллстокском приходе сложились на редкость благоприятные условия для приумножения ведьм.
Пока Фэнси перебирала все это в уме и решала, стоит ли поведать о своих горестях Элизабет и попросить у нее совета, колдунья заговорила сама.
- Ты что-то закручинилась и совсем приуныла, - вдруг заметила она, бросая в миску очередную картофелину.
Фэнси не подняла головы.
- Все думаешь о своем парне.
Фэнси покраснела. Казалось, Элизабет читала ее мысли. Право, как тут было не подумать, что она и впрямь обладает волшебной силой, которую ей приписывают.
- Отец не согласен, так, что ли? - Еще одна очищенная картофелина полетела в воду. - Уж я-то знаю. Мне птички-невелички рассказывают, а людям и невдомек, что я все знаю.
Фэнси была в полном отчаянии, а тут представился такой случай - хоть это и грех - получить помощь. Но что такое добродетель в сравнении с любовью!
- Вот если б вы надоумили меня, как уломать отца, - сказала Фэнси.
- Это для меня проще простого, - спокойно отвечала колдунья.
- Правда? О, пожалуйста, уломайте, все равно как - только уломайте! Как мне добиться своего, миссис Эндорфилд?
- Да ничего особенного и делать не надо.
- Ну, а как же?
- Конечно, колдовством, - отвечала Элизабет.
- Нет, нет! - возразила Фэнси.
- Только так, говорю тебе. Ты разве не слыхала, что я - колдунья?
- Слыхала, - неуверенно протянула Фэнси, - что вас так называют.
- И поверила?
- Не скажу, чтоб так уж и поверила, - очень это страшно и грешно. Но как бы мне хотелось, чтоб вы и впрямь были колдуньей.
- Колдунья я и есть. И научу тебя, как околдовать отца, чтобы он позволил тебе выйти за Дика Дьюи.
- А это ему, бедняжке, не повредит?
- Кому?
- Отцу.
- Нет. Тут главное - здравый смысл, а поведешь себя глупо - и колдовство потеряет силу.
Лицо Фэнси выразило изумление, а Элизабет продолжала:
И стар и млад колдунью чтят
В Элизабет.
Пойми сама - чуть-чуть ума:
Вот весь секрет.
Послушай, что ты должна сделать.
Колдунья отложила нож и картофелину и принялась шептать Фэнси на ухо длинные и подробные наставления, с мрачной усмешкой поглядывая на нее краешком глаза. Фэнси слушала, и лицо ее то светлело, то хмурилось, то озарялось надеждой, то поникало.
- Вот ток, - сказала наконец Элизабет и нагнулась за ножом и новой картофелиной, - проделай все это, и ты добьешься, моя милая, своего не мытьем, так катаньем.
- Так я и сделаю! - отвечала Фэнси.
Она посмотрела в окно. Дождь лил по-прежнему, но ветер немного утих. Решив, что теперь она сможет удержать над головой зонтик, Фэнси натянула на шляпку капюшон, попрощалась с колдуньей и пошла своей дорогой.
IV
КОЛДОВСТВО
Наставления миссис Эндорфилд выполнялись самым тщательным образом.
- Какая жалость, что дочке вашей не можется, - обратился к Джеффри как-то поутру один из жителей Меллстока.
- А в чем дело? - с беспокойством спросил Джеффри, слегка сдвинув на ухо шляпу. - Ничего не могу понять. Когда я с ней виделся, она ни на что не жаловалась.
- Говорят, совсем аппетит потеряла.
В тот же день Джеффри отправился в Меллсток и заглянул в школу. Фэнси приветствовала отца, как обычно, и пригласила выпить чаю.
- В такое время я как-то не привык пить чай, - отвечал Джеффри, однако сел к столу.
Во время чаепития он внимательно наблюдал за дочерью. И, к величайшему своему испугу, обнаружил в здоровой девушке неслыханную перемену - она положила себе на тарелку тоненький кусочек поджаренного хлеба и все время крошила его, а съела разве что самую малость. Джеффри ждал, что дочь заговорит про Дика и в конце концов расплачется, как в тот раз, несколько дней спустя после его разговора с Диком в саду, когда он решительно отказал юноше. Но ничего не было сказано, и через некоторое время Джеффри отбыл к себе в Иелберийский лес.
- Будем надеяться, что бедняжка мисс Фэнси не бросит школу, - сказал через недельку Джеффри его помощник Енох, когда они сгребали в лесу муравейник.
Джеффри воткнул лопату в землю, стряхнул с рукава десяток муравьев, убил еще одного, ползавшего около уха, и, как обычно, уставился в землю, выжидая, что еще скажет Енох.
- А почему б это ей бросать? - спросил он наконец.
- Да вчера говорил мне булочник, - продолжал Енох, стряхивая муравья, прытко бежавшего у него но ноге, - будто на том хлебе, что он доставил за последний месяц в школу, и мышь ноги протянет, уж это как пить дать! А потом я опрокинул кружечку-другую у Мурса и слыхал там еще кое-что.
- Что же еще?
- А то, что раньше она, бывало, раз в неделю точно как часы заказывала у молочника Вайни фунт лучшего масла и столько же соленого для своей помощницы и приходящей уборщицы, а нынче ей этого хватает недели на три, да и то, говорят, она его, как испортится, выбрасывает.
- Кончай с муравьями да снеси домой мешок.
Лесник сунул под мышку ружье и зашагал прочь, даже не свистнув собакам, однако они побежали за ним следом, и на мордах у них было написано, что они и не ждут особого внимания от хозяина, когда он занят своими мыслями.
В субботу утром Фэнси прислала записку. Пусть отец не беспокоится и не присылает ей, как собирался, двух кроликов, - они ей, верно, не понадобятся. Днем Джеффри отправился в Кэстербридж и зашел к мяснику, который поставлял Фэнси мясо, записывая расходы на счет ее отца.
- Пришел с вами рассчитаться, сосед, да кстати и за дочку заплатить. На сколько она там у вас набрала?
Мистер Хейлок, обретавшийся между грудами разделанных туш, повернулся к мистеру Дэю, придал лицу подобающее при финансовых расчетах выражение и, зайдя в маленькую конторку, имевшую лишь дверь да окно, весьма энергично полистал книгу, отличавшуюся длиной, но не шириной. Затем взял клочок бумаги, нацарапал счет и подал его леснику.
Вероятно, впервые в истории коммерции мизерность счета повергла должника в уныние.
- Да неужто тут все, что она набрала за целый месяц! - воскликнул Джеффри.
- Все до последнего кусочка, - отвечал мясник. - (Эй, Дэн, отнеси эту баранью ногу и лопатку миссис Уайт, а те вон одиннадцать фунтов - мистеру Мартину), да вы, мистер Дэй, небось сами ее понемножку подкармливаете?
- Где там! Вот только на прошлой неделе послал ей двух паршивых кроликов. Только и всего, честное слово!
- А жена мне тут как-то говорит (Дэн! Не наваливай на поднос слишком много, лучше сходи лишний раз), записывает в книгу и говорит: "Хейлок, говорит, должно быть, нынешним летом мы чем-то не потрафили мисс Дэй, может, мясо попалось не очень хорошее, в такую-то жару. Не иначе как она потихоньку от нас покупает мясо у Джо Гриммета, а не то погляди сам ее счет..." Конечно, она и в лучшие времена брала понемногу, - ведь для себя одной, - ну а сейчас-то уж совсем ничего не берет.
- Я узнаю, в чем дело, - уныло пообещал Джеффри.
Домой он возвращался через Меллсток и, чтобы выполнить свое обещание, заглянул к Фэнси. Была суббота, детей уже отпустили домой, но Фэнси он нигде не нашел. Уборщица Нэн подметала кухню.
- Где моя дочка? - спросил лесник.
- Да за неделю-то она, сердечная, умаялась и нынче утром говорит мне: "Полежу, говорит, до вечера". Сами понимаете, мистер Дэй, коли человек не ест, он и работать не может, а раз она перестала кушать, где уж ей теперь работать.
- А ты носила ей обед?
- Нет, обедать она не хочет. Известное дело, ни с того ни с сего такого не бывает: не то чтоб я, упаси бог, намекала на разбитое сердце или там еще что.
Тут у самого Джеффри защемило сердце. Он направился к лестнице и поднялся наверх, в комнату дочери.
- Фэнси!
- Входи, отец.
Видеть, как человек в чудесный летний день лежит в кровати, все равно по какой причине, само по себе невесело, а тут перед ним его единственное дитя, Фэнси, не просто лежит в кровати, а еще и очень бледна. Джеффри заметно огорчился.
- Фэнси, девочка, вот уж не ожидал увидеть тебя в постели. Что с тобой, детка?
- Нездоровится, отец.
- Отчего же?
- Да все думаю.
- О чем же можно столько думать?
- Ты знаешь о чем, отец.
- По-твоему, я поступил жестоко, что не позволил этому твоему голодранцу Дику на тебе жениться? Молчание.
- Ты ведь знаешь, Фэнси, я сделал это для твоего же блага. Он тебе не пара. Да ты и сама это прекрасно знаешь. - Он опять взглянул на лежащую в постели дочь. - Ну ладно, ладно, не могу же я допустить, чтоб зачахло мое единственное дитя; уж раз ты не можешь без него жить, выходи за него.
- О нет, так я не могу: против вашей воли он мне не нужен, - вздохнула несчастная больная.
- Да нет же, нет, совсем не против моей воли. Раз уж я вижу, что тебе без него невмоготу, я хочу, чтоб он на тебе женился, а уж когда - это надо обдумать. Вот, Фэнси, моя воля - коротко и ясно. Ну, не плачь, девочка! Плакать надо было раньше, а не сейчас, когда все уж позади. А завтра уж как-нибудь постарайся встать, проведаешь нас с мачехой, да и пообедаешь с нами.
- И Дик... тоже?
- Ну да, и Дик тоже, насколько мне известно, а то как же.
- А когда, по-твоему, ты все обдумаешь и мы сможем пожениться? проворковала Фэнси.
- Ну, скажем, через год, на Иванов день: не так уж долго и ждать.
Из школы Джеффри отправился к возчику. Дверь ему отворил старый Уильям.
- Твой внук дома?
- Нет, мистер Дэй, сейчас его нет. Хотя последнее время он больше сидит дома.
- С чего бы это?
- Да все вроде как грустит о чем-то. Совсем парень стал не тот. Все чего-то читает да раздумывает, будто собрался в священники, а больше слоняется по дому без дела. И говорун такой был раньше, а нынче словечком не обмолвится, все молчит. Да вы, может, зайдете в дом? Рейбин скоро придет.
- Нет, спасибо, сейчас мне некогда. Будьте добры, попросите Дика сделать мне одолжение, - если завтра Фэнси будет чувствовать себя лучше, пусть приходит вместе с ней к нам, в Иелбери. Не хочется мне, чтоб она шла одна - со здоровьем у нее что-то не совсем хорошо.
- Да, да, я слыхал. Скажу ему, непременно скажу.
V
ПОСЛЕ ОДЕРЖАННОЙ ПОБЕДЫ
Визит к Джеффри Дэю прошел превосходно, как и можно было ожидать в этот первый день беспрепятственного течения любви, которой до сих пор чинились препятствия. Затем последовала череда столь же безмятежно счастливых дней. Дик мог ухаживать за Фэнси, когда угодно, мог совсем не приходить, если не хотел, - чего никогда не случалось; мог гулять с ней вдоль извилистых ручьев и около водопадов, по осенним полям и лесам, пока роса и сумерки не загоняли влюбленных домой. Незаметно подошел праздник урожая, в который решено было обновить орган меллстокской церкви.
Случилось, что как раз в этот день Дику пришлось уехать из Меллстока. В понедельник в соседней деревушке Чармли умер от чахотки один молодой парень, приятель Дика, а он давно обещал больному другу проводить его в последний путь. Когда Дик зашел во вторник в школу сообщить об этом Фэнси, трудно сказать, что его сильнее мучило - грусть ли оттого, что он не сможет присутствовать при ее блистательном дебюте в роли органиста, или досада на то, что в такой знаменательный день любимая будет лишена удовольствия его видеть. Так или иначе, сообщение было сделано. Фэнси приняла его мужественно, хотя несколько раз повторила, что очень огорчена и что теперь ее выступление потеряло для нее всякий смысл.
В воскресенье, около одиннадцати утра, Дик отправился выполнять свою печальную миссию. Похороны должны были состояться сразу после утренней службы, ехать туда было неудобно, а пройти предстояло добрых четыре мили, и потому выйти из дому пришлось пораньше. Правда, он бы мог отправиться и на полчаса позже, но в последнюю минуту ему подумалось, что если он сделает крюк и пройдет лишнюю милю до школы, то ему, быть может, повезет и он увидит, как его любимая отправляется в церковь. Поэтому, вместо того чтобы отправиться в Чармли прямиком через овечий выгон, он пошел по тропинке к школе и очутился против дверей как раз в тот момент, когда из них появилась его богиня.
Если когда-либо женщина была похожа на божество, то именно Фэнси Дэй казалась богиней в это воскресное утро, когда нисходила по ступенькам школьного крыльца в голубом облаке нежнейших тонов. Со смелостью, неслыханной для школьной учительницы во все времена существования сельских школ, - что, несомненно, в какой-то мере объяснялось состоятельностью ее папаши, отчего она и учила ребят не ради хлеба насущного, - Фэнси надела шляпу с пером, а волосы, которые всегда скромно подбирала в пучок, распустила по плечам пышными локонами.
Бедный Дик обомлел: он никогда не видел ее столь головокружительно прекрасной, разве только на вечеринке в рождественский сочельник, когда ее волосам была дана такая же упоительная свобода. Но как только Дик вновь обрел способность соображать, его восторженное удивление сменилось менее приятными чувствами.
Фэнси вспыхнула - быть может, смутилась? - и невольно откинула локоны назад. Она не ожидала его увидеть.
- Что, Фэнси, ты не сразу узнала меня в трауре?
- Здравствуй Дик, ну да, я не сразу узнала тебя в черном.
Он снова взглянул на легкомысленные локоны и шляпу.
- Ты никогда еще не была так прелестно одета, милая!
- Мне приятно это от тебя слышать, Дик, - сказала она, лукаво улыбнувшись. - Для женщины нет ничего важнее. Я и в самом деле выгляжу неплохо?
- Как будто ты сама не знаешь! Ты помнишь... я хочу сказать, может, ты забыла, что меня там сегодня не будет?
- Нет, не забыла, Дик; только знаешь, мне захотелось немного принарядиться, - уж ты прости меня.
- Конечно, дорогая, конечно, тут и прощать нечего. Я только подумал, что мы и во вторник, и в среду, и в четверг, и в пятницу говорили о том, что в воскресенье я в церкви быть не смогу, и я очень сокрушался, и ты, Фэнси, тоже сокрушалась, чуть не плакала, и говорила, что, если меня не будет, тебе не доставит никакой радости быть в центре внимания.
- Конечно, милый, какая уж там радость... Но ведь могу же я себе позволить маленькое удовольствие... - надулась Фэнси.
- Без меня?
Она смущенно посмотрела на Дика.
- Я знаю, ты на меня сердишься. Дик, и все из-за того, что я впервые за все время, что здесь живу, распустила в воскресенье волосы и надела шляпу с пером, и надо же было так случиться, что как раз в этот день тебя со мной не будет. Да, да, признайся, так оно и есть! А по-твоему, я должна бы всю неделю помнить, что тебя в церкви не будет, и не стараться принарядиться? Да, да, ты так думаешь, Дик, и это нехорошо с твоей стороны!
- Вот уж нет, совсем нет, - искренне и просто отвечал Дпк, - я вовсе не думал о тебе плохо. Я только подумал, что, если бы тебе пришлось уехать, мне бы и в голову не пришло стараться кому-нибудь понравиться. Но, конечно, мы с тобой совсем разные.
- Да, может, и разные.
- А что скажет священник?
- Ну уж это мне совершенно безразлично! - ответила она гордо. - Только он не скажет ничего такого, что ты думаешь. Не скажет, нет, нет.
- Наверно, у него не хватит духу.
- Ну, Дик, скажи, что ты совсем-совсем меня простил, а то мне пора идти, - вдруг развеселилась Фэнси и взбежала обратно на крыльцо. - Пойдите сюда, сэр, скажите, что вы меня прощаете, а потом поцелуйте, - с локонами вы меня еще ни разу не целовали. Да, да, можно в губы - вам ведь этого и хочется?
Дик последовал за Фэнси в уголок крыльца, где и не замедлил воспользоваться полученным разрешением.
- Вот тебе и утешение от всех горестей, - продолжала Фэнси. - Прощай, не то я опоздаю. Приходи завтра, сегодня ты, должно быть, устанешь.
Они расстались, и Фэнси отправилась в церковь. Орган стоял около алтаря рядом с кафедрой и был отлично виден священнику и всем молящимся. Тут и уселась Фэнси, в первый раз на таком видном месте, - раньше она сидела всегда в дальнем углу церкви.
- Силы небесные - какой стыд! Локоны и шляпа с пером! - всполошились дочери мелкопоместных дворян, которых украшали либо локоны, но без шляпы с пером, либо шляпа с пером, но без локонов.
- В церковь надо надевать капор! - говорили почтенные матроны.
Фэнси заметила, что, читая проповедь, мистер Мейболд все время чувствовал ее присутствие, что он не только не возмущен новшествами в ее туалете, но любуется ею. Однако она не понимала, что в эти минуты он любил ее, как не любил прежде ни одну женщину, что ее близость доставляла ему какое-то неизъяснимое наслаждение и что в это утро он гордился ее успехом совсем не так, как подобает гордиться служителю церкви каким-либо нововведением у себя в храме.
Бывшие участники хора, смирившись сердцем, не заняли на этот раз своих мест на галерее (ее теперь предоставили школьникам, которые не пели в хоре, и их учителю), а разместились со своими женами в разных уголках церкви. Чуть ли не впервые в жизни они не принимали участия в церковной службе и потому чувствовали себя не в своей тарелке, смущались и не знали, куда девать руки. Возчик предложил вообще не идти в этот день в церковь, а отправиться за орехами, но дед Уильям даже и слышать об этом не хотел.
- Нет, - укоризненно сказал он и процитировал Писание: "Хоть это и постигло нас, да не отвратятся сердца наши, и да не сойдем мы с пути праведного".
Так и сидели они и смотрели, как по спине их удачливой соперницы струились локоны и как колыхалось перо на шляпе, когда она наклоняла голову. После первых робких аккордов Фэнси заиграла вполне уверенно, и под конец мелодия лилась уже легко и звучно. Но музыкантам, - может быть, справедливо, а может быть, в силу предвзятости, - все казалось, что в непритязательной старой церкви их простые мелодии были гораздо больше к месту, чем сложные аккорды и пассажи, которые извлекала из органа Фэнси.
VI
ИСКУШЕНИЕ
Торжество окончилось, и Фэнси вернулась к себе в школу. Около пяти часов вечера пошел дождь, и, не зная, чем заняться, она, скучая, забрела в класс. Она сидела и раздумывала, - не о своем ли милом Дике Дьюи? Не совсем так. О том, как ей надоело жить одной; как не хочется возвращаться в Иелбери, где распоряжается чудачка-мачеха; что лучше уж выйти за кого угодно, чем ехать домой; что до свадьбы еще долгих восемь-девять месяцев.
Окна в классе находились высоко, и Фэнси могла усесться на каменном подоконнике, забравшись сперва на парту. Сумерки сгущались: набросив на плечи легкую шаль и надев капор, Фэнси устроилась на подоконнике, как любила делать в ненастные, унылые дни, отворила окно и стала глядеть на дождь.
Окно выходило в поле, называвшееся Рощицей: отсюда с подоконника в первое время их знакомства она, бывало, поглядывала на шляпу Дика, который прохаживался возле школы. Сейчас вокруг не было ни души, из-за дождя все сидели по домам, разве что кому была особая нужда отправиться в путь, а в воскресенье это случается реже, чем в будни.
Так сидела она и раздумывала - о своем ли милом или о впечатлении, которое она произвела сегодня в церкви, кто знает? Погруженная в свои думы, она увидела в дальнем конце Рощицы темную фигуру мужчины, который шел без зонта. Человек подходил все ближе и ближе, и наконец Фэнси разглядела, что он в глубоком трауре и что это Дик. Да, Дик, чье сердце переполняли безрассудство и нежность, отшагал под дождем четыре мили без плаща и без зонта, вопреки наказу любимой не приходить, потому что он устанет. Он решил пройти лишнюю милю, чтобы хоть десять минут побыть с Фэнси.
- Ах, Дик, да ведь ты же насквозь промок! - воскликнула она, когда он подошел к окну. - Твой сюртук блестит, словно лакированный, а шляпа - боже мой! С нее так и льет!
- Я оставил наверху шляпу, - сказал Джеффри, - подожди меня, покуда я схожу за ней.
- Я буду в саду, - отвечал Дик.
Он прошел в сад кругом, через боковую калитку, а Джеффри поднялся наверх. В Меллстоке и его окрестностях существовал обычай обсуждать в доме дела приятные и будничные, а сад оставлять для особо важных случаев: обычай этот, по всей видимости, зародился из стремления уединиться от прочих членов семьи в те времена, когда вся семья жила в одной комнате, но и по сей день к нему часто прибегают люди, которые не могут пожаловаться на тесноту в своем доме.
В сумраке сада показалась фигура лесника, и Дик направился к нему. Лесник остановился, облокотившись на загородку свинарника, слева от дорожки. Дик последовал его примеру., и оба стали созерцать смутно различимую в темноте белесую тушу, хрюкавшую и копошившуюся в соломе.
- Я пришел просить руки Фэнси, - сказал Дик.
- По мне, лучше б ты не просил.
- Почему же, мистер Дэй?
- Потому что я должен сказать тебе, что ты ее вряд ли получишь. Больше тебе ничего не нужно?
- Нет.
- Тогда мне только остается сказать, что ты пришел сюда попусту. Знаешь ты, кто была ее мать?
- Не знаю.
- Она была гувернантка в богатом поместье и имела глупость выйти за лесника, который служил у тех же господ. Потому что тогда я был всего-навсего лесником, это теперь я управляющий имением и дел у меня хоть отбавляй - и лес продаю, и песок, и гравий. Ты что же думаешь, Фэнсж научилась хорошим манерам, приятному обхождению, игре на фисгармонии и начиталась книг здесь, в этой дыре?
- Нет.
- А знаешь где?
- Нет.
- Так вот, когда после смерти ее матери я скитался по разным местам, она жила у своей тетки, державшей пансион. Потом тетка вышла за адвоката Грина, этакого пройдоху, и пансион прогорел. А известно ли тебе, что после этого я послал Фэиси в колледж и что в том году имя ее стояло первым в списке стипендиатов?
- Про это я слыхал.
- И что, когда она держала экзамены на звание учительницы, она получила самые высшие баллы?
- Да.
- Так, а знаешь ли ты, почему я, человек с достатком, прозябаю тут и почему заставляю ее работать учительницей, а не жить в родительском доме?
- Не знаю.
- А вот почему. Если какой-нибудь джентльмен увидит, что она ему ровня по образованию и пожелает на ней жениться, а она - выйти за него, он не будет смотреть на нее сверху вниз из-за того, что она беднее. Ну, так как ты считаешь, после всего этого достаточно ты хорош для нее?
- Нет.
- Тогда спокойной тебе ночи, мастер Дьюи.
- Спокойной ночи, мистер Дэй.
Ответ с трудом слетел с языка робкого Дика, и он ушел, удивляясь, как это он осмелился просить руки девушки, которая, как он понимал с самого начала, для него недостижима.
III
ФЭНСИ ПОД ДОЖДЕМ
Действие происходит через месяц, в непогожий день, и надвигающаяся гроза застает Фэнси по дороге из отцовского дома в Меллсток.
Одна громадная серая туча заволокла все вокруг, и из нее только что начала сыпаться то густыми, то редкими полосами мелкая водяная пыль. Деревья на полях и в лесу под налетавшим на них вихрем корчились, как потрясенные горем люди; от сильных порывов ветра сотрясались даже нижние части стволов, в безветрие совершенно неподвижные, и от необычности этого явления сжималось сердце, как при виде сильного мужчины, доведенного до слез. Нижние сучья то вздымались, то опускались, верхние, растущие прямо, качались из стороны в сторону: ветер порывами налетал со всех сторон, и ветви деревьев беспорядочно чертили небо, переплетались, спутывались. Через открытые поляны стаями летели зеленые и желтые листья, и вдали от родимых деревьев ложились на землю нижней стороной вверх.
Дождь и ветер все усиливались, ленты капора все неприятнее липли к подбородку, и, добравшись до Меллсток-лейн, Фэнси остановилась, чтобы прикинуть, далеко ли до какого-нибудь укрытия. Ближе всех был дом Элизабет Эндорфилд, в Верхнем Меллстоке, находившийся неподалеку от того места, где тропка, по которой шла Фэнси, пересекала большую дорогу. Фэнси прибавила шагу и через пять минут уже входила в калитку, с которой ей на ноги обрушился целый поток дождевых капель.
- Входи, детка! - раздался голос, прежде чем Фэнси успела постучать. Такое проворство удивило бы Фэнси, не знай она необычной способности миссис Эндорфилд все видеть и все слышать.
Фэнси вошла в дом и села. Элизабет чистила картошку на ужин мужу.
Ж-жик, ж-жик, ж-жик - бросок, и картофелина с плеском падала в миску с водой.
И вот, равнодушно наблюдая за действиями этой матроны, Фэнси снова принялась раздумывать над тем, что камнем лежало у нее на сердце. После разговора Дика с отцом для нее настали печальные дни. Она никак не ожидала, что Джеффри встретит сватовство Дика таким непреклонным отказом. Правда, она и после этого частенько виделась с Диком и полюбила его из-за противодействия отца еще больше, - ей и не снилось, что она способна на такое чувство, и это, конечно, было счастье. Но, хотя любовь и сама по себе является целью, для того чтобы она окрасилась в розовые тона неомраченной радости, необходимо верить, что она приведет и к другой цели. И вот в этой-то вере Фэнси и Дику было сейчас решительно отказано.
Элизабет Эндорфилд пользовалась у местных жительниц не только известностью, но отчасти и дурной славой. Причиной тому служили некоторые черты ее характера: она была хитра и проницательна, дом ее стоял на отшибе, она никогда не ходила в церковь, носила красную накидку, не снимала чепца даже дома, и подбородок у нее был острый. Все это были явно сатанинские свойства, и поэтому кое-кто, не мудрствуя лукаво, называл ее колдуньей. Но она не была ни злой, ни безобразной, ни чудной, а потому те, кто знал Элизабет короче, смягчали выражение и именовали ее Кладезем Премудрости столь же глубоким, сколь высока она была ростом. Следует сказать, что Элизабет принадлежала к той категории подозрительных лиц, которые с появлением молодого священника стали постепенно утрачивать свою загадочность; хотя прежде, во времена долгого правления мистера Гринэма, в Меллстокском приходе сложились на редкость благоприятные условия для приумножения ведьм.
Пока Фэнси перебирала все это в уме и решала, стоит ли поведать о своих горестях Элизабет и попросить у нее совета, колдунья заговорила сама.
- Ты что-то закручинилась и совсем приуныла, - вдруг заметила она, бросая в миску очередную картофелину.
Фэнси не подняла головы.
- Все думаешь о своем парне.
Фэнси покраснела. Казалось, Элизабет читала ее мысли. Право, как тут было не подумать, что она и впрямь обладает волшебной силой, которую ей приписывают.
- Отец не согласен, так, что ли? - Еще одна очищенная картофелина полетела в воду. - Уж я-то знаю. Мне птички-невелички рассказывают, а людям и невдомек, что я все знаю.
Фэнси была в полном отчаянии, а тут представился такой случай - хоть это и грех - получить помощь. Но что такое добродетель в сравнении с любовью!
- Вот если б вы надоумили меня, как уломать отца, - сказала Фэнси.
- Это для меня проще простого, - спокойно отвечала колдунья.
- Правда? О, пожалуйста, уломайте, все равно как - только уломайте! Как мне добиться своего, миссис Эндорфилд?
- Да ничего особенного и делать не надо.
- Ну, а как же?
- Конечно, колдовством, - отвечала Элизабет.
- Нет, нет! - возразила Фэнси.
- Только так, говорю тебе. Ты разве не слыхала, что я - колдунья?
- Слыхала, - неуверенно протянула Фэнси, - что вас так называют.
- И поверила?
- Не скажу, чтоб так уж и поверила, - очень это страшно и грешно. Но как бы мне хотелось, чтоб вы и впрямь были колдуньей.
- Колдунья я и есть. И научу тебя, как околдовать отца, чтобы он позволил тебе выйти за Дика Дьюи.
- А это ему, бедняжке, не повредит?
- Кому?
- Отцу.
- Нет. Тут главное - здравый смысл, а поведешь себя глупо - и колдовство потеряет силу.
Лицо Фэнси выразило изумление, а Элизабет продолжала:
И стар и млад колдунью чтят
В Элизабет.
Пойми сама - чуть-чуть ума:
Вот весь секрет.
Послушай, что ты должна сделать.
Колдунья отложила нож и картофелину и принялась шептать Фэнси на ухо длинные и подробные наставления, с мрачной усмешкой поглядывая на нее краешком глаза. Фэнси слушала, и лицо ее то светлело, то хмурилось, то озарялось надеждой, то поникало.
- Вот ток, - сказала наконец Элизабет и нагнулась за ножом и новой картофелиной, - проделай все это, и ты добьешься, моя милая, своего не мытьем, так катаньем.
- Так я и сделаю! - отвечала Фэнси.
Она посмотрела в окно. Дождь лил по-прежнему, но ветер немного утих. Решив, что теперь она сможет удержать над головой зонтик, Фэнси натянула на шляпку капюшон, попрощалась с колдуньей и пошла своей дорогой.
IV
КОЛДОВСТВО
Наставления миссис Эндорфилд выполнялись самым тщательным образом.
- Какая жалость, что дочке вашей не можется, - обратился к Джеффри как-то поутру один из жителей Меллстока.
- А в чем дело? - с беспокойством спросил Джеффри, слегка сдвинув на ухо шляпу. - Ничего не могу понять. Когда я с ней виделся, она ни на что не жаловалась.
- Говорят, совсем аппетит потеряла.
В тот же день Джеффри отправился в Меллсток и заглянул в школу. Фэнси приветствовала отца, как обычно, и пригласила выпить чаю.
- В такое время я как-то не привык пить чай, - отвечал Джеффри, однако сел к столу.
Во время чаепития он внимательно наблюдал за дочерью. И, к величайшему своему испугу, обнаружил в здоровой девушке неслыханную перемену - она положила себе на тарелку тоненький кусочек поджаренного хлеба и все время крошила его, а съела разве что самую малость. Джеффри ждал, что дочь заговорит про Дика и в конце концов расплачется, как в тот раз, несколько дней спустя после его разговора с Диком в саду, когда он решительно отказал юноше. Но ничего не было сказано, и через некоторое время Джеффри отбыл к себе в Иелберийский лес.
- Будем надеяться, что бедняжка мисс Фэнси не бросит школу, - сказал через недельку Джеффри его помощник Енох, когда они сгребали в лесу муравейник.
Джеффри воткнул лопату в землю, стряхнул с рукава десяток муравьев, убил еще одного, ползавшего около уха, и, как обычно, уставился в землю, выжидая, что еще скажет Енох.
- А почему б это ей бросать? - спросил он наконец.
- Да вчера говорил мне булочник, - продолжал Енох, стряхивая муравья, прытко бежавшего у него но ноге, - будто на том хлебе, что он доставил за последний месяц в школу, и мышь ноги протянет, уж это как пить дать! А потом я опрокинул кружечку-другую у Мурса и слыхал там еще кое-что.
- Что же еще?
- А то, что раньше она, бывало, раз в неделю точно как часы заказывала у молочника Вайни фунт лучшего масла и столько же соленого для своей помощницы и приходящей уборщицы, а нынче ей этого хватает недели на три, да и то, говорят, она его, как испортится, выбрасывает.
- Кончай с муравьями да снеси домой мешок.
Лесник сунул под мышку ружье и зашагал прочь, даже не свистнув собакам, однако они побежали за ним следом, и на мордах у них было написано, что они и не ждут особого внимания от хозяина, когда он занят своими мыслями.
В субботу утром Фэнси прислала записку. Пусть отец не беспокоится и не присылает ей, как собирался, двух кроликов, - они ей, верно, не понадобятся. Днем Джеффри отправился в Кэстербридж и зашел к мяснику, который поставлял Фэнси мясо, записывая расходы на счет ее отца.
- Пришел с вами рассчитаться, сосед, да кстати и за дочку заплатить. На сколько она там у вас набрала?
Мистер Хейлок, обретавшийся между грудами разделанных туш, повернулся к мистеру Дэю, придал лицу подобающее при финансовых расчетах выражение и, зайдя в маленькую конторку, имевшую лишь дверь да окно, весьма энергично полистал книгу, отличавшуюся длиной, но не шириной. Затем взял клочок бумаги, нацарапал счет и подал его леснику.
Вероятно, впервые в истории коммерции мизерность счета повергла должника в уныние.
- Да неужто тут все, что она набрала за целый месяц! - воскликнул Джеффри.
- Все до последнего кусочка, - отвечал мясник. - (Эй, Дэн, отнеси эту баранью ногу и лопатку миссис Уайт, а те вон одиннадцать фунтов - мистеру Мартину), да вы, мистер Дэй, небось сами ее понемножку подкармливаете?
- Где там! Вот только на прошлой неделе послал ей двух паршивых кроликов. Только и всего, честное слово!
- А жена мне тут как-то говорит (Дэн! Не наваливай на поднос слишком много, лучше сходи лишний раз), записывает в книгу и говорит: "Хейлок, говорит, должно быть, нынешним летом мы чем-то не потрафили мисс Дэй, может, мясо попалось не очень хорошее, в такую-то жару. Не иначе как она потихоньку от нас покупает мясо у Джо Гриммета, а не то погляди сам ее счет..." Конечно, она и в лучшие времена брала понемногу, - ведь для себя одной, - ну а сейчас-то уж совсем ничего не берет.
- Я узнаю, в чем дело, - уныло пообещал Джеффри.
Домой он возвращался через Меллсток и, чтобы выполнить свое обещание, заглянул к Фэнси. Была суббота, детей уже отпустили домой, но Фэнси он нигде не нашел. Уборщица Нэн подметала кухню.
- Где моя дочка? - спросил лесник.
- Да за неделю-то она, сердечная, умаялась и нынче утром говорит мне: "Полежу, говорит, до вечера". Сами понимаете, мистер Дэй, коли человек не ест, он и работать не может, а раз она перестала кушать, где уж ей теперь работать.
- А ты носила ей обед?
- Нет, обедать она не хочет. Известное дело, ни с того ни с сего такого не бывает: не то чтоб я, упаси бог, намекала на разбитое сердце или там еще что.
Тут у самого Джеффри защемило сердце. Он направился к лестнице и поднялся наверх, в комнату дочери.
- Фэнси!
- Входи, отец.
Видеть, как человек в чудесный летний день лежит в кровати, все равно по какой причине, само по себе невесело, а тут перед ним его единственное дитя, Фэнси, не просто лежит в кровати, а еще и очень бледна. Джеффри заметно огорчился.
- Фэнси, девочка, вот уж не ожидал увидеть тебя в постели. Что с тобой, детка?
- Нездоровится, отец.
- Отчего же?
- Да все думаю.
- О чем же можно столько думать?
- Ты знаешь о чем, отец.
- По-твоему, я поступил жестоко, что не позволил этому твоему голодранцу Дику на тебе жениться? Молчание.
- Ты ведь знаешь, Фэнси, я сделал это для твоего же блага. Он тебе не пара. Да ты и сама это прекрасно знаешь. - Он опять взглянул на лежащую в постели дочь. - Ну ладно, ладно, не могу же я допустить, чтоб зачахло мое единственное дитя; уж раз ты не можешь без него жить, выходи за него.
- О нет, так я не могу: против вашей воли он мне не нужен, - вздохнула несчастная больная.
- Да нет же, нет, совсем не против моей воли. Раз уж я вижу, что тебе без него невмоготу, я хочу, чтоб он на тебе женился, а уж когда - это надо обдумать. Вот, Фэнси, моя воля - коротко и ясно. Ну, не плачь, девочка! Плакать надо было раньше, а не сейчас, когда все уж позади. А завтра уж как-нибудь постарайся встать, проведаешь нас с мачехой, да и пообедаешь с нами.
- И Дик... тоже?
- Ну да, и Дик тоже, насколько мне известно, а то как же.
- А когда, по-твоему, ты все обдумаешь и мы сможем пожениться? проворковала Фэнси.
- Ну, скажем, через год, на Иванов день: не так уж долго и ждать.
Из школы Джеффри отправился к возчику. Дверь ему отворил старый Уильям.
- Твой внук дома?
- Нет, мистер Дэй, сейчас его нет. Хотя последнее время он больше сидит дома.
- С чего бы это?
- Да все вроде как грустит о чем-то. Совсем парень стал не тот. Все чего-то читает да раздумывает, будто собрался в священники, а больше слоняется по дому без дела. И говорун такой был раньше, а нынче словечком не обмолвится, все молчит. Да вы, может, зайдете в дом? Рейбин скоро придет.
- Нет, спасибо, сейчас мне некогда. Будьте добры, попросите Дика сделать мне одолжение, - если завтра Фэнси будет чувствовать себя лучше, пусть приходит вместе с ней к нам, в Иелбери. Не хочется мне, чтоб она шла одна - со здоровьем у нее что-то не совсем хорошо.
- Да, да, я слыхал. Скажу ему, непременно скажу.
V
ПОСЛЕ ОДЕРЖАННОЙ ПОБЕДЫ
Визит к Джеффри Дэю прошел превосходно, как и можно было ожидать в этот первый день беспрепятственного течения любви, которой до сих пор чинились препятствия. Затем последовала череда столь же безмятежно счастливых дней. Дик мог ухаживать за Фэнси, когда угодно, мог совсем не приходить, если не хотел, - чего никогда не случалось; мог гулять с ней вдоль извилистых ручьев и около водопадов, по осенним полям и лесам, пока роса и сумерки не загоняли влюбленных домой. Незаметно подошел праздник урожая, в который решено было обновить орган меллстокской церкви.
Случилось, что как раз в этот день Дику пришлось уехать из Меллстока. В понедельник в соседней деревушке Чармли умер от чахотки один молодой парень, приятель Дика, а он давно обещал больному другу проводить его в последний путь. Когда Дик зашел во вторник в школу сообщить об этом Фэнси, трудно сказать, что его сильнее мучило - грусть ли оттого, что он не сможет присутствовать при ее блистательном дебюте в роли органиста, или досада на то, что в такой знаменательный день любимая будет лишена удовольствия его видеть. Так или иначе, сообщение было сделано. Фэнси приняла его мужественно, хотя несколько раз повторила, что очень огорчена и что теперь ее выступление потеряло для нее всякий смысл.
В воскресенье, около одиннадцати утра, Дик отправился выполнять свою печальную миссию. Похороны должны были состояться сразу после утренней службы, ехать туда было неудобно, а пройти предстояло добрых четыре мили, и потому выйти из дому пришлось пораньше. Правда, он бы мог отправиться и на полчаса позже, но в последнюю минуту ему подумалось, что если он сделает крюк и пройдет лишнюю милю до школы, то ему, быть может, повезет и он увидит, как его любимая отправляется в церковь. Поэтому, вместо того чтобы отправиться в Чармли прямиком через овечий выгон, он пошел по тропинке к школе и очутился против дверей как раз в тот момент, когда из них появилась его богиня.
Если когда-либо женщина была похожа на божество, то именно Фэнси Дэй казалась богиней в это воскресное утро, когда нисходила по ступенькам школьного крыльца в голубом облаке нежнейших тонов. Со смелостью, неслыханной для школьной учительницы во все времена существования сельских школ, - что, несомненно, в какой-то мере объяснялось состоятельностью ее папаши, отчего она и учила ребят не ради хлеба насущного, - Фэнси надела шляпу с пером, а волосы, которые всегда скромно подбирала в пучок, распустила по плечам пышными локонами.
Бедный Дик обомлел: он никогда не видел ее столь головокружительно прекрасной, разве только на вечеринке в рождественский сочельник, когда ее волосам была дана такая же упоительная свобода. Но как только Дик вновь обрел способность соображать, его восторженное удивление сменилось менее приятными чувствами.
Фэнси вспыхнула - быть может, смутилась? - и невольно откинула локоны назад. Она не ожидала его увидеть.
- Что, Фэнси, ты не сразу узнала меня в трауре?
- Здравствуй Дик, ну да, я не сразу узнала тебя в черном.
Он снова взглянул на легкомысленные локоны и шляпу.
- Ты никогда еще не была так прелестно одета, милая!
- Мне приятно это от тебя слышать, Дик, - сказала она, лукаво улыбнувшись. - Для женщины нет ничего важнее. Я и в самом деле выгляжу неплохо?
- Как будто ты сама не знаешь! Ты помнишь... я хочу сказать, может, ты забыла, что меня там сегодня не будет?
- Нет, не забыла, Дик; только знаешь, мне захотелось немного принарядиться, - уж ты прости меня.
- Конечно, дорогая, конечно, тут и прощать нечего. Я только подумал, что мы и во вторник, и в среду, и в четверг, и в пятницу говорили о том, что в воскресенье я в церкви быть не смогу, и я очень сокрушался, и ты, Фэнси, тоже сокрушалась, чуть не плакала, и говорила, что, если меня не будет, тебе не доставит никакой радости быть в центре внимания.
- Конечно, милый, какая уж там радость... Но ведь могу же я себе позволить маленькое удовольствие... - надулась Фэнси.
- Без меня?
Она смущенно посмотрела на Дика.
- Я знаю, ты на меня сердишься. Дик, и все из-за того, что я впервые за все время, что здесь живу, распустила в воскресенье волосы и надела шляпу с пером, и надо же было так случиться, что как раз в этот день тебя со мной не будет. Да, да, признайся, так оно и есть! А по-твоему, я должна бы всю неделю помнить, что тебя в церкви не будет, и не стараться принарядиться? Да, да, ты так думаешь, Дик, и это нехорошо с твоей стороны!
- Вот уж нет, совсем нет, - искренне и просто отвечал Дпк, - я вовсе не думал о тебе плохо. Я только подумал, что, если бы тебе пришлось уехать, мне бы и в голову не пришло стараться кому-нибудь понравиться. Но, конечно, мы с тобой совсем разные.
- Да, может, и разные.
- А что скажет священник?
- Ну уж это мне совершенно безразлично! - ответила она гордо. - Только он не скажет ничего такого, что ты думаешь. Не скажет, нет, нет.
- Наверно, у него не хватит духу.
- Ну, Дик, скажи, что ты совсем-совсем меня простил, а то мне пора идти, - вдруг развеселилась Фэнси и взбежала обратно на крыльцо. - Пойдите сюда, сэр, скажите, что вы меня прощаете, а потом поцелуйте, - с локонами вы меня еще ни разу не целовали. Да, да, можно в губы - вам ведь этого и хочется?
Дик последовал за Фэнси в уголок крыльца, где и не замедлил воспользоваться полученным разрешением.
- Вот тебе и утешение от всех горестей, - продолжала Фэнси. - Прощай, не то я опоздаю. Приходи завтра, сегодня ты, должно быть, устанешь.
Они расстались, и Фэнси отправилась в церковь. Орган стоял около алтаря рядом с кафедрой и был отлично виден священнику и всем молящимся. Тут и уселась Фэнси, в первый раз на таком видном месте, - раньше она сидела всегда в дальнем углу церкви.
- Силы небесные - какой стыд! Локоны и шляпа с пером! - всполошились дочери мелкопоместных дворян, которых украшали либо локоны, но без шляпы с пером, либо шляпа с пером, но без локонов.
- В церковь надо надевать капор! - говорили почтенные матроны.
Фэнси заметила, что, читая проповедь, мистер Мейболд все время чувствовал ее присутствие, что он не только не возмущен новшествами в ее туалете, но любуется ею. Однако она не понимала, что в эти минуты он любил ее, как не любил прежде ни одну женщину, что ее близость доставляла ему какое-то неизъяснимое наслаждение и что в это утро он гордился ее успехом совсем не так, как подобает гордиться служителю церкви каким-либо нововведением у себя в храме.
Бывшие участники хора, смирившись сердцем, не заняли на этот раз своих мест на галерее (ее теперь предоставили школьникам, которые не пели в хоре, и их учителю), а разместились со своими женами в разных уголках церкви. Чуть ли не впервые в жизни они не принимали участия в церковной службе и потому чувствовали себя не в своей тарелке, смущались и не знали, куда девать руки. Возчик предложил вообще не идти в этот день в церковь, а отправиться за орехами, но дед Уильям даже и слышать об этом не хотел.
- Нет, - укоризненно сказал он и процитировал Писание: "Хоть это и постигло нас, да не отвратятся сердца наши, и да не сойдем мы с пути праведного".
Так и сидели они и смотрели, как по спине их удачливой соперницы струились локоны и как колыхалось перо на шляпе, когда она наклоняла голову. После первых робких аккордов Фэнси заиграла вполне уверенно, и под конец мелодия лилась уже легко и звучно. Но музыкантам, - может быть, справедливо, а может быть, в силу предвзятости, - все казалось, что в непритязательной старой церкви их простые мелодии были гораздо больше к месту, чем сложные аккорды и пассажи, которые извлекала из органа Фэнси.
VI
ИСКУШЕНИЕ
Торжество окончилось, и Фэнси вернулась к себе в школу. Около пяти часов вечера пошел дождь, и, не зная, чем заняться, она, скучая, забрела в класс. Она сидела и раздумывала, - не о своем ли милом Дике Дьюи? Не совсем так. О том, как ей надоело жить одной; как не хочется возвращаться в Иелбери, где распоряжается чудачка-мачеха; что лучше уж выйти за кого угодно, чем ехать домой; что до свадьбы еще долгих восемь-девять месяцев.
Окна в классе находились высоко, и Фэнси могла усесться на каменном подоконнике, забравшись сперва на парту. Сумерки сгущались: набросив на плечи легкую шаль и надев капор, Фэнси устроилась на подоконнике, как любила делать в ненастные, унылые дни, отворила окно и стала глядеть на дождь.
Окно выходило в поле, называвшееся Рощицей: отсюда с подоконника в первое время их знакомства она, бывало, поглядывала на шляпу Дика, который прохаживался возле школы. Сейчас вокруг не было ни души, из-за дождя все сидели по домам, разве что кому была особая нужда отправиться в путь, а в воскресенье это случается реже, чем в будни.
Так сидела она и раздумывала - о своем ли милом или о впечатлении, которое она произвела сегодня в церкви, кто знает? Погруженная в свои думы, она увидела в дальнем конце Рощицы темную фигуру мужчины, который шел без зонта. Человек подходил все ближе и ближе, и наконец Фэнси разглядела, что он в глубоком трауре и что это Дик. Да, Дик, чье сердце переполняли безрассудство и нежность, отшагал под дождем четыре мили без плаща и без зонта, вопреки наказу любимой не приходить, потому что он устанет. Он решил пройти лишнюю милю, чтобы хоть десять минут побыть с Фэнси.
- Ах, Дик, да ведь ты же насквозь промок! - воскликнула она, когда он подошел к окну. - Твой сюртук блестит, словно лакированный, а шляпа - боже мой! С нее так и льет!