- И вот теперь он решил выгнать нас взашей из хора, - выждав полминуты, закончил возчик - не для того, чтобы объяснить паузу и рывок, которые и без того были всем понятны, а просто чтобы лишний раз напомнить собранию о вопросе, поставленном на обсуждение.
Тут в дверях показалась миссис Пенни. Как все хорошие жены, она в трудную минуту полностью поддерживала мужа, хотя обычно перечила ему на каждом шагу.
- По-моему, у него не все дома, - начала она, как бы подытоживая долетевшие до нее обрывки разговора. - Куда ему до бедного мистера Гринэма. (Так звали прежнего священника.)
- Тот, по крайней мере, не заявлялся к тебе в дом в самый разгар работы и тебе не становилось неловко, что он так себя утруждает.
- Такого за ним не водилось. А этот мистер Мейболд, может, и хочет сделать как лучше, только от него одно беспокойство: просто нет никакой возможности ни золу из камина выгрести, ни полы вымыть, ни помои вынести. Видит бог, я как-то несколько дней не могла вынести помои, прямо хоть в трубу выливай или в окошко. Только я к двери с ведром, а он тут как тут: "Доброе утро, как поживаете?" А уж как неловко-то, когда джентльмен приходит в дом, а у тебя стирка и бог знает какой беспорядок.
- Ну это ему, бедняжке, просто невдомек, - вступился возчик. - Он ведь не со зла. Да уж, со священником как повезет, - все равно что угадать, орел или решка. Тут уж выбирать не приходится. Какой есть, такой и есть, ребятки, спасибо, что не хуже.
- Что-то, мне кажется, он неспроста на мисс Дэй поглядывает, задумчиво проговорила миссис Пенни, - хотя, может, я на него и наговариваю.
- Да нет, ничего такого тут нет, - сказал дед Уильям.
- Если ничего нет, так ничего и не будет, - отрезала миссис Пенни. По ее тону было видно, что она остается при своем мнении.
- Поневоле вспомнишь мистера Гринэма, - сказал Боумен. - Чтоб по домам ходить, попусту людей беспокоить - этого у него в заводе не было, годами не заглядывал. Иди, куда хочешь, делай, что хочешь, - нигде он тебе не попадется.
- Да, дельный был священник, - отозвался Майкл. - За всю жизнь один-единственный раз зашел к нам в дом - сказать покойнице жене (упокой, господи, ее душу), чтоб больше не посещала службу, потому что годы ее немалые и живет она от церкви далеко.
- И никогда он не указывал нам, какие гимны и псалмы играть по воскресеньям. "А ну вас, говорит, к бесу, пиликайте себе, что хотите, только ко мне не приставайте!"
- Да, добрейший, был человек; слова, бывало, не скажет, если мы соберемся погулять и повеселиться, да и пропустим его проповедь или, положим, если младенца не торопятся крестить, который очень уж кричать здоров. Золото был, а не священник. Вот уж за кем привольно жилось!
- А от этого ни минуты покоя; вечно допекает, чтоб мы больше думали о своей душе да о благе ближнего, - просто сил никаких нет.
- Узнал он, что купель протекает, - так она уж сколько лет протекает! а я ему говорю, что мистер Гринэм на это внимания не обращал, поплюет, бывало, на палец, да так и окрестит. Как он раскричится: "Милосердный боже! Немедленно пошлите за мастером. Куда я попал!" Не очень-то мне это было приятно слышать, если на то пошло.
- И все-таки, хоть он и против нас, а мне нравится, как новый священник взялся за дело, - заявил старый Уильям.
- Как же так, Уильям, - укоризненно сказал Боумен, - сам за оркестр голову готов сложить, а вступаешься за того, кто его разогнать хочет?
- Как мне жалко оркестр - никому так не жалко, - убежденно сказал старик, - и вы все это знаете. Я в этом оркестре с одиннадцати лет - всю жизнь, почитай. Но все ж таки я не скажу, что священник плохой человек. Мое такое твердое мнение, что он хороший молодой человек.
При этих словах в глазах старого Уильяма сверкнул былой огонек, и что-то величественное появилось в его фигуре, освещенной заходящим солнцем и отбрасывающей гигантскую тень, которая распростерлась на добрых тридцать футов и голова которой падала на ствол могучего старого дуба.
- Да, парень он простой, ничего не скажешь, - отозвался возчик, - не погнушается с тобой заговорить, грязный ты или чистый. Помню, как мы с ним в первый раз встретились: иду я по тропинке, а он мне навстречу, и хоть он меня сроду в глаза не видал, а все-таки поздоровался. "Добрый день, говорит, хорошая сегодня погода". А в другой раз я его встретил в городе. Штанина у меня была вся располосована, - это я думал срезать путь и пошел прямиком через колючки, - и чтоб его не срамить, я поднял глаза на крышу, пусть, дескать, пройдет мимо, будто знать меня не знает. Да не тут-то было. "Добрый день, говорит, Рейбин", - и как ни в чем не бывало руку мне жмет. Будь я весь в шелку и бархате, и то нельзя было бы со мной лучше обойтись.
Тут на другом конце улицы показался направлявшийся к ним Дик, и все повернулись в его сторону.
III
ПОВОРОТ В РАЗГОВОРЕ
- Пропал наш Дик, - сказал возчик, - увяз по самую маковку.
- Что? Да не может быть! - воскликнул Мейл с видом человека, который настолько огорошен услышанным, что готов усомниться в собственных ушах.
- Ей-богу, - продолжал возчик, устремив взгляд на Дика, который шел по улице, не подозревая, что является предметом обсуждения. - Смотрю я на него и вижу, что дело его дрянь. Все-то он поглядывает в окошко; все начищает башмаки; все ему куда-то нужно идти; все смотрит на часы; только и слышим, какая она замечательная, до того, что невтерпеж прямо, а чуть намекни замолчит как могила и больше о ней ни словечка. Я сам по этой дорожке один раз прошелся, соседи, и местность мне знакомая. Говорю вам, пропал человек.
Возчик отвернулся и с горькой усмешкой поглядел на молодой месяц, который имел несчастье попасться ему на глаза.
Проникшись серьезностью положения, все молча смотрели на приближавшегося Дика.
- А все мать виновата, - говорил возчик: - И надо же ей было позвать учительшу на рождество. Я как увидел ее голубое платье да резвые ножки, так сразу почувствовал, что это не к добру. Берегись, думаю, сынок, как бы тебе голову не вскружили.
- А в прошлое воскресенье они вроде бы едва поздоровались, - осторожно, как и подобало человеку постороннему, заметил Мейл.
- Э, так всегда бывает. Как нападет эта хворь, тут тебе и холодность, тут тебе и притворство, тут тебе и еще бог знает что. Да и то сказать немного раньше, немного позже, какая разница? Быстрей начнется, быстрей и кончится - все равно не миновать.
- Мне вот что непонятно, - заговорил Спинкс, мастерски объединяя две нити разговора воедино и отрубая рукой каждое слово, как будто важно было не то, что сказано, а _как_ сказано, - откуда мистер Мейболд проведал, что она играет на органе? Мы ведь знаем с ее собственных слов, если только их можно принимать на веру, что она ему об этом ни единым звуком не обмолвилась, не говоря уж о том, чтобы дать согласие играть.
На лицах собравшихся отразилось недоумение. Тут подошел Дик, и ему сообщили новость, которая привела в такое смятение музыкантов.
- Она мне сама говорила, - сказал он, вспыхнув при упоминании о мисс Дэй, - что ради дружбы к нам ни за что не согласится играть, а как это получилось, что она передумала, - понятия не имею.
- Вот что, соседи, - начал возчик, по своему обыкновению, оживляя угасающую беседу свежими мыслями, - я вам хочу такую штуку предложить. Мое дело предложить, а уж соглашаться вам или нет - смотрите сами. Мы все здесь давно друг друга знаем, верно ведь?
Все закивали. Это положение не отличалось новизной, но было весьма уместно в качестве вступления.
- Так вот, - продолжал возчик и для пущей убедительности хлопнул своей тяжелой, как гиря, рукой по плечу мистера Спинкса, который постарался при этом сохранить невозмутимый вид, - давайте завтра в шесть часов вечера, все, как один, заявимся к священнику Мейболду. Все останутся в прихожей, а один или двое пройдут в комнату и поговорят с ним, как мужчина с мужчиной. Скажем, так: "Мистер Мейболд, у себя в мастерской каждый хозяин волен распоряжаться по-своему, а в меллстокской церкви хозяин вы. Только не выгоняйте нас так сразу. Позвольте нам остаться до рождества, а там мы сами уступим место мисс Дэй, и даже слова поперек не скажем. И на вас никакого зла держать не будем, мистер Мейболд". Ну, что, разве не правильно?
- Очень даже правильно, Рейбин Дьюи.
- И если он предложит нам сесть - откажемся. Не к чему рассаживаться, когда люди только что помирились.
- Вовсе даже не к чему. Сделаем свое дело, повернемся и уйдем - так он нас больше уважать будет.
- Пожалуй, Лифу не стоит с нами идти, - сказал Майкл, поворачиваясь к Лифу и оглядывая его с ног до головы. - Уж больно он у нас глупый - еще все испортит.
- Да тебе ведь и не хочется идти, а, Томас? - спросил Уильям.
- Хи-хи, нет, не хочется. Разве самую малость.
- Как бы ты не сморозил там какую-нибудь глупость, - сказал Мейл.
- Я страсть какой бестолковый! Так уж случилось-получилось, хи-хи!
С этим все согласились, и вовсе не потому, что хотели унизить Лифа, воспользовавшись его чистосердечным признанием, а просто потому, что Лиф ни чуточки не огорчался своей бестолковостью, и этот его недостаток был всем известен.
- Зато у меня дискант, - продолжал Томас Лиф, придя в полный восторг оттого, что его так дружелюбно назвали дураком, - и я пою не хуже любой девицы, а то и лучше, да и замужней женщины тоже. А если б Джим не помер, у меня был бы умный брат! Завтра у бедненького Джима день рождения. Был бы он жив, ему бы сравнялось двадцать шесть.
- Тебе, видно, очень жаль Джима? - задумчиво спросил старый Уильям.
- Ужас как жаль! Какой бы он был помощник матери! Если бы бедненький Джим был здоровый, ей бы на старости лет не пришлось работать.
- А сколько, ему было, когда он помер?
- Четыре часа и двадцать минут. Родился он, можно сказать, ночью и не дожил, можно сказать, до утра. Вот ведь как. Мать назвала его Джимом в тот день, когда бы его крестили, если бы он не помер. Она о нем все время думает. Уж очень он рано помер.
- Да, рановато, - подтвердил Майкл.
- Я бы сказал, что у этой женщины чадолюбивое сердце, - сказал возчик, обводя взглядом присутствующих.
- Еще бы, - поддакнул Лиф. - Двенадцать человек родила, одного за другим, и все, кроме меня, померли маленькими - какие еще до рождения, какие сразу после.
- Эх ты, горемыка. Небось ведь хочется с нами пойти? - ласково проговорил возчик.
- Ладно, Лиф, возьмем уж тебя с собой, раз тебе так с братьями-сестрами не повезло, - сочувственно сказал старый Уильям.
- Бывает же такое невезение, - сказал Рейбин. - Взять хоть его бедняжку-мать. Как ни едешь мимо их дома, все-то она глядит в окошко, да так печально, точно поникший цветок. Опять же такого дисканта, как у Лифа, поискать - просто не знаю, что бы мы без него делали с верхним "си". Давайте уж возьмем беднягу - ему ведь любопытно.
- Что ж, давайте возьмем, - отозвался мистер Пенни, поднимая голову: в этот момент он как раз продергивал дратву.
- Так вот, - деловито продолжал возчик, возвращаясь к главной теме разговора, - конечно, мог бы и кто-нибудь один из нас пойти к священнику да поговорить с ним начистоту, но его куда больше проймет, если мы заявимся всем скопом. И еще, я вам скажу, тут важно не волноваться. Зайдем сначала к нам, съедим по кусочку грудинки, выпьем по кружке сидра, а потом еще подогреем меду с имбирем, и каждый перехватит по рюмочке, не больше, только для храбрости, а уж потом двинемся к священнику. Известное дело, ребятки, когда закусишь да пропустишь рюмочку, тут тебе сам черт не брат. Уж тогда мы никому не побоимся правду в глаза сказать, будь он хоть семи пядей во лбу.
Очнувшись от глубокого раздумья, Мейл поднял глаза и выразил свое полное одобрение намеченному плану действий. На этом совет закончился.
IV
РАЗГОВОР СО СВЯЩЕННИКОМ
На другой день в шесть часов вечера музыканты в полном составе вышли из дома возчика и твердым шагом двинулись по дороге. Их поступь, однако, постепенно утрачивала свою торжественность, и, подходя к холму, за которым находился дом священника, процессия уже несколько напоминала стадо овец. Но по слову возчика музыканты подтянулись и так дружно и четко печатали шаг, спускаясь с холма, что их топот был отчетливо слышен в саду. Они снова сбились с ноги, проходя через калитку, которая, если ее толкали слишком сильно, имела скверное обыкновение бить рикошетом прямо в лицо входящему.
- А теперь давайте опять в ногу, - приказал возчик. - Так оно получается солиднее, и сразу видно, что мы пришли по важному делу.
Отбивая шаг, они подошли к крыльцу.
Рейбин позвонил. В ожидании ответа наиболее робкие члены депутации стали поправлять шапки или, отвернувшись в сторону, разглядывать первый попавшийся куст; случись кому-нибудь выглянуть в окошко, он подумал бы, что вся эта компания оказалась здесь совершенно случайно и их визит, какова бы ни была его цель, каким-то образом касался кустов и газонов священника, а не был следствием заранее обдуманного плана. Иное дело возчик: он неоднократно здесь бывал - то багаж привозил, то уголь, то дрова - и не испытывал на пороге этого дома того трепета, который охватил большинство его товарищей. Он стоял перед дверью, пристально разглядывая дверной молоток; не обнаружив в нем ничего примечательного, он перевел взор на сучок в дверной панели и занялся изучением извилистых линий древесных волокон.
- К вам пришли, сэр, и возчик Дьюи, и старый Уильям Дьюи, и молодой Ричард Дьюи, и весь хор, сэр, кроме мальчиков! - взволнованно объявила мистеру Мейболду служанка, просунув голову в дверь. Зрачки ее глаз становились все шире, словно круги от брошенного в воду камня.
- Весь хор? - изумленно переспросил священник, молодой человек весьма привлекательной наружности, с мужественным взглядом, робким ртом и обыкновенным носом. Подняв глаза от тетради, в которой что-то писал, он воззрился на служанку, словно пытаясь припомнить, где он ее видел раньше.
- И глядят так решительно, а возчик Дьюи не смотрит ни вправо, ни влево - уставился в одну точку, не иначе, как что-то задумал.
- Вот как, весь хор, - вполголоса повторил священник, в надежде, что этот нехитрый прием поможет ему сообразить, зачем бы к нему могли пожаловать.
- Все до единого тут, разрази меня гром! - Речь служанки пестрела местными выражениями, что было неудивительно, поскольку она родилась и выросла в соседней деревне. - Вы знаете, сэр, вся округа говорит...
- Вся округа! Помилуй бог, а я и не знал, что являюсь предметом столь широкого обсуждения! - воскликнул священник, и лицо его приняло оттенок, средний между цветом розы и пиона. - Так что же говорит вся округа?
- Говорят, что они вам дадут жару, извините за грубое слово, сэр.
Тут только священник вспомнил, что давно уже твердо решил пресекать всякие попытки служанки Джейн высказывать свое личное мнение. Служанка Джейн по выражению его лица догадалась, что он вспомнил об этом своем решении, и прежде, чем он успел сказать: "Пусть войдут", - исчезла в прихожей, потирая вмятину на лбу от косяка двери.
Несколько минут спустя из прихожей донеслись деликатное шарканье башмаков и приглушенные голоса; затем посетители принялись вытирать ноги и проделывали это так долго и старательно, словно на их подошвах налипли горы грязи; поскольку, однако, погода была совершенно сухая и заново смазанные а у Дика к тому же начищенные до блеска - башмаки ничуть не испачкались, музыканты, по-видимому, просто показывали, что, будучи людьми хорошо воспитанными, не собираются бессовестно воспользоваться сухой погодой для того, чтобы сократить положенные церемонии. Затем в прихожей послышался басистый шепот.
- А теперь, ребятки, стойте смирно и не шевелитесь! Да не шумите и станьте поближе к стенке, чтобы можно было пройти и вас -не задеть. А мы пойдем вдвоем - больше там никого не нужно...
Бас принадлежал возчику.
- И мне тоже хочется пойти и посмотреть, как все будет, - раздался тонкий голос Лифа.
- Жалко, что Лиф такой глупый, а то пускай бы пошел, - сказал кто-то.
- Я ведь отродясь не видел, как это бывает, когда музыканты приходят к священнику в кабинет поговорить о своих делах, - просил Лиф, - а так хочется поглядеть хоть разик.
- Ну что ж, пойдем, - согласился возчик. - От тебя, как от соломинки в каше - добра не будет, но и худа тоже. Ладно, ребятки, пошли.
И через секунду возчик, старый Уильям и Лиф предстали перед священником.
- Вы нас извините, сэр, но мы пришли с вами поговорить, - начал Рейбин, держа шляпу в опущенной левой руке, а правой касаясь воображаемой шляпы на голове. - Мы пришли поговорить с вами, как мужчина с мужчиной, сэр. Надеюсь, вы на нас не обидитесь.
- Конечно, нет, - сказал мистер Мейболд.
- Это вот мой престарелый отец Уильям Дьюи, сэр.
- Я вижу, - отозвался священник и кивнул старому Уильяму, который в ответ улыбнулся.
- Я думал, может, вы его без виолончели не узнаете, - извиняющимся тоном сказал возчик. - По воскресеньям-то он надевает свой лучший костюм и виолончель берет, а в другой одежде старика и не признаешь.
- А кто этот юноша? - спросил священник.
- Скажи мистеру Мейболду, как тебя зовут, - обернулся возчик к Лифу, который стоял, прижавшись спиной к книжному шкафу.
- Томас Лиф, ваше преподобие, - дрожа, ответил Лиф.
- Вы уж извините, что он такой худой с виду, - виновато сказал возчик, опять поворачиваясь к священнику. - Но его вины тут нет. Он от природы вроде как дурачок, бедняга, и никак не потолстеет, но дискант у него замечательный, вот мы его и держим в хоре.
- Такой уж я бестолковый, сэр, - с готовностью подхватил Лиф, радуясь, что его существованию нашлось оправдание.
- Бедный юноша, - сказал мистер Мейболд.
- Да он об этом вовсе не жалеет, сэр, - только бы вы ничего не имели против, - заверил его возчик. - Правда, Лиф?
- Вовсе нет, ни чуточки, хи-хи! Я просто боялся, что вашему преподобию это не понравится, сэр, только и всего.
Видя, что даже недостатки Лифа встречают столь снисходительное отношение, возчик в порыве великодушия решил еще больше расположить к нему священника, отметив его достоинства.
- И то сказать - для слабоумного он довольно-таки толковый парень, сэр. Никогда его не увидишь в грязном балахоне, а уж честный - другого такого не сыщешь. Вид у бедняги, конечно, страшный, а больше о нем ничего плохого не скажешь. Так ведь в своей внешности мы не вольны, сэр.
- Совершенно справедливо. Ты, кажется, живешь с матерью, Лиф?
Возчик выразительно посмотрел на Лифа, - дескать, больше уж ему при всем желании помочь никто не в силах и придется ему выкручиваться самому.
- Да, сэр, она вдова, сэр. И если бы брат Джим не помер, у нее был бы умный сын и ей не пришлось бы работать.
- Вот как? Бедная женщина. На вот, передай ей полкроны. Я зайду ее навестить.
- Скажи: "Благодарю вас, сэр", - шепотом скомандовал возчик.
- Благодарю вас, сэр, - повторил Лиф.
- Ну, хорошо, садись, Лиф, - сказал мистер Мейболд.
- С-спасибо, сэр.
На этом обсуждение особы Лифа закончилось. Возчик откашлялся, выпрямился и начал приготовленную речь.
- Мистер Мейболд, - сказал он, - извините, что я говорю попросту, но я люблю брать быка за рога.
Рейбин сделал тут паузу, дабы эти слова запечатлелись в сознании священника, и вперил взгляд в своего собеседника, а затем перевел его за окно.
Мистер Мейболд и старый Уильям посмотрели туда же, по-видимому, предполагая увидеть за окном того самого быка.
- И вот мне подумалось, - употребляя прошедшее время, возчик, видимо, хотел сказать, что он не настолько Дурно воспитан, чтобы думать так и сейчас, - что по справедливости оркестру надо дать срок до рождества, а не разгонять его так сразу. Уж вы извините, что я говорю с вами попросту, мистер Мейболд.
- Конечно, конечно. До рождества, - задумчиво протянул священник, словно пытаясь измерить оставшееся до рождества время. - Дело обстоит следующим образом: у меня к вам нет никаких претензий, и я отнюдь не желаю насильственно менять заведенный в церкви порядок и обижать кого-нибудь из моих прихожан. И если я наконец решил заменить оркестр органом, то лишь по предложению - я бы даже сказал, по настоянию одного из церковных старост, который неоднократно обращал мое внимание на то, что у нас есть человек, умеющий играть на органе. А поскольку инструмент, который я привез с собой, стоит без дела (тут он указал на стоявший у стены кабинетный орган), у меня не было оснований откладывать мое решение долее.
- А мы слышали, что мисс Дэй сама не очень хочет играть. Стало быть, это неправда, сэр? - спросил возчик извиняющимся тоном, который говорил, что он отнюдь не желает быть назойливо-любопытным.
- Она, действительно, не хотела играть. Да и я пока не собирался заводить об этом разговор - я вполне доволен вами. Но, как я уже сказал, один из церковных старост так настойчиво ратовал за орган, что мне ничего не оставалось, как дать свое согласие.
Тут священнику почему-то показалось, что его слова можно истолковать как попытку выгородить себя, а этого он, будучи щепетильным молодым человеком, делать совсем не собирался, и потому поспешил поправиться.
- Только не поймите меня превратно - идея исходила от церковного старосты, но я и сам думал просить об этом... мисс Дэй, - сказал он и по непонятной Рейбину причине густо покраснел.
- Вы уж извините, что я с вами попросту, сэр, но который же это церковный староста вам о ней говорил? - спросил возчик, давая своим тоном понять, что он не только не хочет проявлять излишнее любопытство, но предпочел бы вообще не задавать никаких вопросов.
- Мистер Шайнер.
- Вот так история, ребятки! Прошу прощения, сэр, это у меня такое присловье есть, вот оно нечаянно и вырвалось. Он на нас за что-то зуб имеет, - может, за то, что мы ему тогда под рождество спать не давали. Будьте покойны, тут дело вовсе не в том, что мистеру Шайнеру очень уж нравится орган. Он в музыке понимает, как вот этот стул. Ну да ладно.
- По-моему, вы напрасно думаете, что мистер Шайнер настаивает на органе, потому что настроен против вас. Что касается меня, то я предпочитаю органную музыку всякой другой. Я считаю, что она больше всего подходит для церковной службы и что я поступаю правильно, вводя ее у себя в церкви. Тем не менее, хотя, на мой взгляд, органная музыка и лучше, я вовсе не хочу сказать, что вы играете плохо.
- Что ж, мистер Мепболд, если пришел нам конец, мы его встретим, как подобает мужчинам, - назначайте любой день. Извините уж, что я так попросту.
Мистер Мейболд кивнул.
- Мы только думали, сэр, что перед другими приходами будет неловко, если такой старинный хор прикончится потихоньку, ни с того ни с сего, где-то там после пасхи. А вот, если бы наш конец пришелся на рождество, это было бы как-то торжественней; обидно все же сойти на нет где-то между праздниками, в воскресенье, у которого и своего названия-то нету.
- Да, да, это справедливое желание, должен признать, что желание это справедливо.
- Видите ли, мистер Мейболд, нам ведь тоже - я вас не слишком долго задерживаю, сэр?
- Нет, нет.
- Нам ведь тоже нелегко - особенно моему отцу. Возчик с такой горячностью убеждал священника, что сам не заметил, как подошел к нему почти вплотную.
- Конечно, конечно, - согласился мистер Мейболд, отступая немного, чтобы лучше видеть собеседника. - Все вы энтузиасты своего хора, и я этому очень рад. Равнодушие - это даже хуже, чем заблуждение.
- Совершенно правильно, сэр. Я вам больше скажу, мистер Мейболд, продолжал Рейбин проникновенным тоном, еще ближе надвигаясь на священника, мой отец до того любит музыку, просто удивительно.
Священник отступил еще немного, а возчик тоже вдруг сделал шаг назад, чтобы священник мог видеть его отца, и указал на старика рукой.
Уильям Дьюи заерзал в кресле и, из вежливости чуть-чуть улыбнувшись самыми уголками губ, подтвердил, что он и вправду очень любит музыку.
- Вот видите, сэр, - продолжал Рейбин и, взывая к чувству справедливости священника, искоса поглядел ему в глаза. Тот, судя по выражению его лица, очень хорошо все видел, и обрадованный возчик рванулся к нему с каким-то даже неистовством и остановился так близко, что пуговицы их жилетов только что не соприкасались. - Если бы вы, или я, или еще кто из молодых погрозил отцу кулаком, - вот так, к примеру, - и сказал: "Откажись от музыки!" - Возчик отошел к сидевшему на стуле Лифу и поднес кулак к самому его носу, отчего тот в испуге прижался затылком к стене. - Не бойся, Лиф, я тебе ничего не сделаю, это я просто, чтобы мистеру Мейболду было понятнее. Так вот, если б вы, или я, или еще кто погрозил бы отцу кулаком и сказал: "Выбирай, Уильям, - музыка или жизнь!" - он бы ответил: "Музыка!" Такой уж он человек, сэр, и такому человеку очень обидно, когда его гонят взашей вместе с виолончелью.
Возчик опять вплотную подступил к священнику и с чувством посмотрел ему в глаза.
- Вы правы, Дьюи, - ответил мистер Мейболд и попытался отклонить назад верхнюю часть туловища, не двигаясь с места, но убедился в неосуществимости этого маневра и отступил еще на дюйм, оказавшись в результате многократных отступлений плотно зажатым между креслом и краем стола.
В тот момент, когда служанка возвестила о приходе музыкантов, мистер Мейболд как раз обмакнул ручку в чернильницу; когда депутация вошла в его кабинет, он, не вытирая пера, положил ручку на самый край стола. И вот теперь, шагнув назад, он задел полой сюртука за перо, и ручка свалилась сначала на спинку кресла, затем, перевернувшись в воздухе, на сиденье, а затем со стуком упала на пол.
Священник нагнулся за ручкой; нагнулся и возчик, желая показать, что, как бы ни были велики их разногласия в вопросах церковной музыки, он не настолько мелок душой, чтобы это отразилось на его личных взаимоотношениях со священником.
Тут в дверях показалась миссис Пенни. Как все хорошие жены, она в трудную минуту полностью поддерживала мужа, хотя обычно перечила ему на каждом шагу.
- По-моему, у него не все дома, - начала она, как бы подытоживая долетевшие до нее обрывки разговора. - Куда ему до бедного мистера Гринэма. (Так звали прежнего священника.)
- Тот, по крайней мере, не заявлялся к тебе в дом в самый разгар работы и тебе не становилось неловко, что он так себя утруждает.
- Такого за ним не водилось. А этот мистер Мейболд, может, и хочет сделать как лучше, только от него одно беспокойство: просто нет никакой возможности ни золу из камина выгрести, ни полы вымыть, ни помои вынести. Видит бог, я как-то несколько дней не могла вынести помои, прямо хоть в трубу выливай или в окошко. Только я к двери с ведром, а он тут как тут: "Доброе утро, как поживаете?" А уж как неловко-то, когда джентльмен приходит в дом, а у тебя стирка и бог знает какой беспорядок.
- Ну это ему, бедняжке, просто невдомек, - вступился возчик. - Он ведь не со зла. Да уж, со священником как повезет, - все равно что угадать, орел или решка. Тут уж выбирать не приходится. Какой есть, такой и есть, ребятки, спасибо, что не хуже.
- Что-то, мне кажется, он неспроста на мисс Дэй поглядывает, задумчиво проговорила миссис Пенни, - хотя, может, я на него и наговариваю.
- Да нет, ничего такого тут нет, - сказал дед Уильям.
- Если ничего нет, так ничего и не будет, - отрезала миссис Пенни. По ее тону было видно, что она остается при своем мнении.
- Поневоле вспомнишь мистера Гринэма, - сказал Боумен. - Чтоб по домам ходить, попусту людей беспокоить - этого у него в заводе не было, годами не заглядывал. Иди, куда хочешь, делай, что хочешь, - нигде он тебе не попадется.
- Да, дельный был священник, - отозвался Майкл. - За всю жизнь один-единственный раз зашел к нам в дом - сказать покойнице жене (упокой, господи, ее душу), чтоб больше не посещала службу, потому что годы ее немалые и живет она от церкви далеко.
- И никогда он не указывал нам, какие гимны и псалмы играть по воскресеньям. "А ну вас, говорит, к бесу, пиликайте себе, что хотите, только ко мне не приставайте!"
- Да, добрейший, был человек; слова, бывало, не скажет, если мы соберемся погулять и повеселиться, да и пропустим его проповедь или, положим, если младенца не торопятся крестить, который очень уж кричать здоров. Золото был, а не священник. Вот уж за кем привольно жилось!
- А от этого ни минуты покоя; вечно допекает, чтоб мы больше думали о своей душе да о благе ближнего, - просто сил никаких нет.
- Узнал он, что купель протекает, - так она уж сколько лет протекает! а я ему говорю, что мистер Гринэм на это внимания не обращал, поплюет, бывало, на палец, да так и окрестит. Как он раскричится: "Милосердный боже! Немедленно пошлите за мастером. Куда я попал!" Не очень-то мне это было приятно слышать, если на то пошло.
- И все-таки, хоть он и против нас, а мне нравится, как новый священник взялся за дело, - заявил старый Уильям.
- Как же так, Уильям, - укоризненно сказал Боумен, - сам за оркестр голову готов сложить, а вступаешься за того, кто его разогнать хочет?
- Как мне жалко оркестр - никому так не жалко, - убежденно сказал старик, - и вы все это знаете. Я в этом оркестре с одиннадцати лет - всю жизнь, почитай. Но все ж таки я не скажу, что священник плохой человек. Мое такое твердое мнение, что он хороший молодой человек.
При этих словах в глазах старого Уильяма сверкнул былой огонек, и что-то величественное появилось в его фигуре, освещенной заходящим солнцем и отбрасывающей гигантскую тень, которая распростерлась на добрых тридцать футов и голова которой падала на ствол могучего старого дуба.
- Да, парень он простой, ничего не скажешь, - отозвался возчик, - не погнушается с тобой заговорить, грязный ты или чистый. Помню, как мы с ним в первый раз встретились: иду я по тропинке, а он мне навстречу, и хоть он меня сроду в глаза не видал, а все-таки поздоровался. "Добрый день, говорит, хорошая сегодня погода". А в другой раз я его встретил в городе. Штанина у меня была вся располосована, - это я думал срезать путь и пошел прямиком через колючки, - и чтоб его не срамить, я поднял глаза на крышу, пусть, дескать, пройдет мимо, будто знать меня не знает. Да не тут-то было. "Добрый день, говорит, Рейбин", - и как ни в чем не бывало руку мне жмет. Будь я весь в шелку и бархате, и то нельзя было бы со мной лучше обойтись.
Тут на другом конце улицы показался направлявшийся к ним Дик, и все повернулись в его сторону.
III
ПОВОРОТ В РАЗГОВОРЕ
- Пропал наш Дик, - сказал возчик, - увяз по самую маковку.
- Что? Да не может быть! - воскликнул Мейл с видом человека, который настолько огорошен услышанным, что готов усомниться в собственных ушах.
- Ей-богу, - продолжал возчик, устремив взгляд на Дика, который шел по улице, не подозревая, что является предметом обсуждения. - Смотрю я на него и вижу, что дело его дрянь. Все-то он поглядывает в окошко; все начищает башмаки; все ему куда-то нужно идти; все смотрит на часы; только и слышим, какая она замечательная, до того, что невтерпеж прямо, а чуть намекни замолчит как могила и больше о ней ни словечка. Я сам по этой дорожке один раз прошелся, соседи, и местность мне знакомая. Говорю вам, пропал человек.
Возчик отвернулся и с горькой усмешкой поглядел на молодой месяц, который имел несчастье попасться ему на глаза.
Проникшись серьезностью положения, все молча смотрели на приближавшегося Дика.
- А все мать виновата, - говорил возчик: - И надо же ей было позвать учительшу на рождество. Я как увидел ее голубое платье да резвые ножки, так сразу почувствовал, что это не к добру. Берегись, думаю, сынок, как бы тебе голову не вскружили.
- А в прошлое воскресенье они вроде бы едва поздоровались, - осторожно, как и подобало человеку постороннему, заметил Мейл.
- Э, так всегда бывает. Как нападет эта хворь, тут тебе и холодность, тут тебе и притворство, тут тебе и еще бог знает что. Да и то сказать немного раньше, немного позже, какая разница? Быстрей начнется, быстрей и кончится - все равно не миновать.
- Мне вот что непонятно, - заговорил Спинкс, мастерски объединяя две нити разговора воедино и отрубая рукой каждое слово, как будто важно было не то, что сказано, а _как_ сказано, - откуда мистер Мейболд проведал, что она играет на органе? Мы ведь знаем с ее собственных слов, если только их можно принимать на веру, что она ему об этом ни единым звуком не обмолвилась, не говоря уж о том, чтобы дать согласие играть.
На лицах собравшихся отразилось недоумение. Тут подошел Дик, и ему сообщили новость, которая привела в такое смятение музыкантов.
- Она мне сама говорила, - сказал он, вспыхнув при упоминании о мисс Дэй, - что ради дружбы к нам ни за что не согласится играть, а как это получилось, что она передумала, - понятия не имею.
- Вот что, соседи, - начал возчик, по своему обыкновению, оживляя угасающую беседу свежими мыслями, - я вам хочу такую штуку предложить. Мое дело предложить, а уж соглашаться вам или нет - смотрите сами. Мы все здесь давно друг друга знаем, верно ведь?
Все закивали. Это положение не отличалось новизной, но было весьма уместно в качестве вступления.
- Так вот, - продолжал возчик и для пущей убедительности хлопнул своей тяжелой, как гиря, рукой по плечу мистера Спинкса, который постарался при этом сохранить невозмутимый вид, - давайте завтра в шесть часов вечера, все, как один, заявимся к священнику Мейболду. Все останутся в прихожей, а один или двое пройдут в комнату и поговорят с ним, как мужчина с мужчиной. Скажем, так: "Мистер Мейболд, у себя в мастерской каждый хозяин волен распоряжаться по-своему, а в меллстокской церкви хозяин вы. Только не выгоняйте нас так сразу. Позвольте нам остаться до рождества, а там мы сами уступим место мисс Дэй, и даже слова поперек не скажем. И на вас никакого зла держать не будем, мистер Мейболд". Ну, что, разве не правильно?
- Очень даже правильно, Рейбин Дьюи.
- И если он предложит нам сесть - откажемся. Не к чему рассаживаться, когда люди только что помирились.
- Вовсе даже не к чему. Сделаем свое дело, повернемся и уйдем - так он нас больше уважать будет.
- Пожалуй, Лифу не стоит с нами идти, - сказал Майкл, поворачиваясь к Лифу и оглядывая его с ног до головы. - Уж больно он у нас глупый - еще все испортит.
- Да тебе ведь и не хочется идти, а, Томас? - спросил Уильям.
- Хи-хи, нет, не хочется. Разве самую малость.
- Как бы ты не сморозил там какую-нибудь глупость, - сказал Мейл.
- Я страсть какой бестолковый! Так уж случилось-получилось, хи-хи!
С этим все согласились, и вовсе не потому, что хотели унизить Лифа, воспользовавшись его чистосердечным признанием, а просто потому, что Лиф ни чуточки не огорчался своей бестолковостью, и этот его недостаток был всем известен.
- Зато у меня дискант, - продолжал Томас Лиф, придя в полный восторг оттого, что его так дружелюбно назвали дураком, - и я пою не хуже любой девицы, а то и лучше, да и замужней женщины тоже. А если б Джим не помер, у меня был бы умный брат! Завтра у бедненького Джима день рождения. Был бы он жив, ему бы сравнялось двадцать шесть.
- Тебе, видно, очень жаль Джима? - задумчиво спросил старый Уильям.
- Ужас как жаль! Какой бы он был помощник матери! Если бы бедненький Джим был здоровый, ей бы на старости лет не пришлось работать.
- А сколько, ему было, когда он помер?
- Четыре часа и двадцать минут. Родился он, можно сказать, ночью и не дожил, можно сказать, до утра. Вот ведь как. Мать назвала его Джимом в тот день, когда бы его крестили, если бы он не помер. Она о нем все время думает. Уж очень он рано помер.
- Да, рановато, - подтвердил Майкл.
- Я бы сказал, что у этой женщины чадолюбивое сердце, - сказал возчик, обводя взглядом присутствующих.
- Еще бы, - поддакнул Лиф. - Двенадцать человек родила, одного за другим, и все, кроме меня, померли маленькими - какие еще до рождения, какие сразу после.
- Эх ты, горемыка. Небось ведь хочется с нами пойти? - ласково проговорил возчик.
- Ладно, Лиф, возьмем уж тебя с собой, раз тебе так с братьями-сестрами не повезло, - сочувственно сказал старый Уильям.
- Бывает же такое невезение, - сказал Рейбин. - Взять хоть его бедняжку-мать. Как ни едешь мимо их дома, все-то она глядит в окошко, да так печально, точно поникший цветок. Опять же такого дисканта, как у Лифа, поискать - просто не знаю, что бы мы без него делали с верхним "си". Давайте уж возьмем беднягу - ему ведь любопытно.
- Что ж, давайте возьмем, - отозвался мистер Пенни, поднимая голову: в этот момент он как раз продергивал дратву.
- Так вот, - деловито продолжал возчик, возвращаясь к главной теме разговора, - конечно, мог бы и кто-нибудь один из нас пойти к священнику да поговорить с ним начистоту, но его куда больше проймет, если мы заявимся всем скопом. И еще, я вам скажу, тут важно не волноваться. Зайдем сначала к нам, съедим по кусочку грудинки, выпьем по кружке сидра, а потом еще подогреем меду с имбирем, и каждый перехватит по рюмочке, не больше, только для храбрости, а уж потом двинемся к священнику. Известное дело, ребятки, когда закусишь да пропустишь рюмочку, тут тебе сам черт не брат. Уж тогда мы никому не побоимся правду в глаза сказать, будь он хоть семи пядей во лбу.
Очнувшись от глубокого раздумья, Мейл поднял глаза и выразил свое полное одобрение намеченному плану действий. На этом совет закончился.
IV
РАЗГОВОР СО СВЯЩЕННИКОМ
На другой день в шесть часов вечера музыканты в полном составе вышли из дома возчика и твердым шагом двинулись по дороге. Их поступь, однако, постепенно утрачивала свою торжественность, и, подходя к холму, за которым находился дом священника, процессия уже несколько напоминала стадо овец. Но по слову возчика музыканты подтянулись и так дружно и четко печатали шаг, спускаясь с холма, что их топот был отчетливо слышен в саду. Они снова сбились с ноги, проходя через калитку, которая, если ее толкали слишком сильно, имела скверное обыкновение бить рикошетом прямо в лицо входящему.
- А теперь давайте опять в ногу, - приказал возчик. - Так оно получается солиднее, и сразу видно, что мы пришли по важному делу.
Отбивая шаг, они подошли к крыльцу.
Рейбин позвонил. В ожидании ответа наиболее робкие члены депутации стали поправлять шапки или, отвернувшись в сторону, разглядывать первый попавшийся куст; случись кому-нибудь выглянуть в окошко, он подумал бы, что вся эта компания оказалась здесь совершенно случайно и их визит, какова бы ни была его цель, каким-то образом касался кустов и газонов священника, а не был следствием заранее обдуманного плана. Иное дело возчик: он неоднократно здесь бывал - то багаж привозил, то уголь, то дрова - и не испытывал на пороге этого дома того трепета, который охватил большинство его товарищей. Он стоял перед дверью, пристально разглядывая дверной молоток; не обнаружив в нем ничего примечательного, он перевел взор на сучок в дверной панели и занялся изучением извилистых линий древесных волокон.
- К вам пришли, сэр, и возчик Дьюи, и старый Уильям Дьюи, и молодой Ричард Дьюи, и весь хор, сэр, кроме мальчиков! - взволнованно объявила мистеру Мейболду служанка, просунув голову в дверь. Зрачки ее глаз становились все шире, словно круги от брошенного в воду камня.
- Весь хор? - изумленно переспросил священник, молодой человек весьма привлекательной наружности, с мужественным взглядом, робким ртом и обыкновенным носом. Подняв глаза от тетради, в которой что-то писал, он воззрился на служанку, словно пытаясь припомнить, где он ее видел раньше.
- И глядят так решительно, а возчик Дьюи не смотрит ни вправо, ни влево - уставился в одну точку, не иначе, как что-то задумал.
- Вот как, весь хор, - вполголоса повторил священник, в надежде, что этот нехитрый прием поможет ему сообразить, зачем бы к нему могли пожаловать.
- Все до единого тут, разрази меня гром! - Речь служанки пестрела местными выражениями, что было неудивительно, поскольку она родилась и выросла в соседней деревне. - Вы знаете, сэр, вся округа говорит...
- Вся округа! Помилуй бог, а я и не знал, что являюсь предметом столь широкого обсуждения! - воскликнул священник, и лицо его приняло оттенок, средний между цветом розы и пиона. - Так что же говорит вся округа?
- Говорят, что они вам дадут жару, извините за грубое слово, сэр.
Тут только священник вспомнил, что давно уже твердо решил пресекать всякие попытки служанки Джейн высказывать свое личное мнение. Служанка Джейн по выражению его лица догадалась, что он вспомнил об этом своем решении, и прежде, чем он успел сказать: "Пусть войдут", - исчезла в прихожей, потирая вмятину на лбу от косяка двери.
Несколько минут спустя из прихожей донеслись деликатное шарканье башмаков и приглушенные голоса; затем посетители принялись вытирать ноги и проделывали это так долго и старательно, словно на их подошвах налипли горы грязи; поскольку, однако, погода была совершенно сухая и заново смазанные а у Дика к тому же начищенные до блеска - башмаки ничуть не испачкались, музыканты, по-видимому, просто показывали, что, будучи людьми хорошо воспитанными, не собираются бессовестно воспользоваться сухой погодой для того, чтобы сократить положенные церемонии. Затем в прихожей послышался басистый шепот.
- А теперь, ребятки, стойте смирно и не шевелитесь! Да не шумите и станьте поближе к стенке, чтобы можно было пройти и вас -не задеть. А мы пойдем вдвоем - больше там никого не нужно...
Бас принадлежал возчику.
- И мне тоже хочется пойти и посмотреть, как все будет, - раздался тонкий голос Лифа.
- Жалко, что Лиф такой глупый, а то пускай бы пошел, - сказал кто-то.
- Я ведь отродясь не видел, как это бывает, когда музыканты приходят к священнику в кабинет поговорить о своих делах, - просил Лиф, - а так хочется поглядеть хоть разик.
- Ну что ж, пойдем, - согласился возчик. - От тебя, как от соломинки в каше - добра не будет, но и худа тоже. Ладно, ребятки, пошли.
И через секунду возчик, старый Уильям и Лиф предстали перед священником.
- Вы нас извините, сэр, но мы пришли с вами поговорить, - начал Рейбин, держа шляпу в опущенной левой руке, а правой касаясь воображаемой шляпы на голове. - Мы пришли поговорить с вами, как мужчина с мужчиной, сэр. Надеюсь, вы на нас не обидитесь.
- Конечно, нет, - сказал мистер Мейболд.
- Это вот мой престарелый отец Уильям Дьюи, сэр.
- Я вижу, - отозвался священник и кивнул старому Уильяму, который в ответ улыбнулся.
- Я думал, может, вы его без виолончели не узнаете, - извиняющимся тоном сказал возчик. - По воскресеньям-то он надевает свой лучший костюм и виолончель берет, а в другой одежде старика и не признаешь.
- А кто этот юноша? - спросил священник.
- Скажи мистеру Мейболду, как тебя зовут, - обернулся возчик к Лифу, который стоял, прижавшись спиной к книжному шкафу.
- Томас Лиф, ваше преподобие, - дрожа, ответил Лиф.
- Вы уж извините, что он такой худой с виду, - виновато сказал возчик, опять поворачиваясь к священнику. - Но его вины тут нет. Он от природы вроде как дурачок, бедняга, и никак не потолстеет, но дискант у него замечательный, вот мы его и держим в хоре.
- Такой уж я бестолковый, сэр, - с готовностью подхватил Лиф, радуясь, что его существованию нашлось оправдание.
- Бедный юноша, - сказал мистер Мейболд.
- Да он об этом вовсе не жалеет, сэр, - только бы вы ничего не имели против, - заверил его возчик. - Правда, Лиф?
- Вовсе нет, ни чуточки, хи-хи! Я просто боялся, что вашему преподобию это не понравится, сэр, только и всего.
Видя, что даже недостатки Лифа встречают столь снисходительное отношение, возчик в порыве великодушия решил еще больше расположить к нему священника, отметив его достоинства.
- И то сказать - для слабоумного он довольно-таки толковый парень, сэр. Никогда его не увидишь в грязном балахоне, а уж честный - другого такого не сыщешь. Вид у бедняги, конечно, страшный, а больше о нем ничего плохого не скажешь. Так ведь в своей внешности мы не вольны, сэр.
- Совершенно справедливо. Ты, кажется, живешь с матерью, Лиф?
Возчик выразительно посмотрел на Лифа, - дескать, больше уж ему при всем желании помочь никто не в силах и придется ему выкручиваться самому.
- Да, сэр, она вдова, сэр. И если бы брат Джим не помер, у нее был бы умный сын и ей не пришлось бы работать.
- Вот как? Бедная женщина. На вот, передай ей полкроны. Я зайду ее навестить.
- Скажи: "Благодарю вас, сэр", - шепотом скомандовал возчик.
- Благодарю вас, сэр, - повторил Лиф.
- Ну, хорошо, садись, Лиф, - сказал мистер Мейболд.
- С-спасибо, сэр.
На этом обсуждение особы Лифа закончилось. Возчик откашлялся, выпрямился и начал приготовленную речь.
- Мистер Мейболд, - сказал он, - извините, что я говорю попросту, но я люблю брать быка за рога.
Рейбин сделал тут паузу, дабы эти слова запечатлелись в сознании священника, и вперил взгляд в своего собеседника, а затем перевел его за окно.
Мистер Мейболд и старый Уильям посмотрели туда же, по-видимому, предполагая увидеть за окном того самого быка.
- И вот мне подумалось, - употребляя прошедшее время, возчик, видимо, хотел сказать, что он не настолько Дурно воспитан, чтобы думать так и сейчас, - что по справедливости оркестру надо дать срок до рождества, а не разгонять его так сразу. Уж вы извините, что я говорю с вами попросту, мистер Мейболд.
- Конечно, конечно. До рождества, - задумчиво протянул священник, словно пытаясь измерить оставшееся до рождества время. - Дело обстоит следующим образом: у меня к вам нет никаких претензий, и я отнюдь не желаю насильственно менять заведенный в церкви порядок и обижать кого-нибудь из моих прихожан. И если я наконец решил заменить оркестр органом, то лишь по предложению - я бы даже сказал, по настоянию одного из церковных старост, который неоднократно обращал мое внимание на то, что у нас есть человек, умеющий играть на органе. А поскольку инструмент, который я привез с собой, стоит без дела (тут он указал на стоявший у стены кабинетный орган), у меня не было оснований откладывать мое решение долее.
- А мы слышали, что мисс Дэй сама не очень хочет играть. Стало быть, это неправда, сэр? - спросил возчик извиняющимся тоном, который говорил, что он отнюдь не желает быть назойливо-любопытным.
- Она, действительно, не хотела играть. Да и я пока не собирался заводить об этом разговор - я вполне доволен вами. Но, как я уже сказал, один из церковных старост так настойчиво ратовал за орган, что мне ничего не оставалось, как дать свое согласие.
Тут священнику почему-то показалось, что его слова можно истолковать как попытку выгородить себя, а этого он, будучи щепетильным молодым человеком, делать совсем не собирался, и потому поспешил поправиться.
- Только не поймите меня превратно - идея исходила от церковного старосты, но я и сам думал просить об этом... мисс Дэй, - сказал он и по непонятной Рейбину причине густо покраснел.
- Вы уж извините, что я с вами попросту, сэр, но который же это церковный староста вам о ней говорил? - спросил возчик, давая своим тоном понять, что он не только не хочет проявлять излишнее любопытство, но предпочел бы вообще не задавать никаких вопросов.
- Мистер Шайнер.
- Вот так история, ребятки! Прошу прощения, сэр, это у меня такое присловье есть, вот оно нечаянно и вырвалось. Он на нас за что-то зуб имеет, - может, за то, что мы ему тогда под рождество спать не давали. Будьте покойны, тут дело вовсе не в том, что мистеру Шайнеру очень уж нравится орган. Он в музыке понимает, как вот этот стул. Ну да ладно.
- По-моему, вы напрасно думаете, что мистер Шайнер настаивает на органе, потому что настроен против вас. Что касается меня, то я предпочитаю органную музыку всякой другой. Я считаю, что она больше всего подходит для церковной службы и что я поступаю правильно, вводя ее у себя в церкви. Тем не менее, хотя, на мой взгляд, органная музыка и лучше, я вовсе не хочу сказать, что вы играете плохо.
- Что ж, мистер Мепболд, если пришел нам конец, мы его встретим, как подобает мужчинам, - назначайте любой день. Извините уж, что я так попросту.
Мистер Мейболд кивнул.
- Мы только думали, сэр, что перед другими приходами будет неловко, если такой старинный хор прикончится потихоньку, ни с того ни с сего, где-то там после пасхи. А вот, если бы наш конец пришелся на рождество, это было бы как-то торжественней; обидно все же сойти на нет где-то между праздниками, в воскресенье, у которого и своего названия-то нету.
- Да, да, это справедливое желание, должен признать, что желание это справедливо.
- Видите ли, мистер Мейболд, нам ведь тоже - я вас не слишком долго задерживаю, сэр?
- Нет, нет.
- Нам ведь тоже нелегко - особенно моему отцу. Возчик с такой горячностью убеждал священника, что сам не заметил, как подошел к нему почти вплотную.
- Конечно, конечно, - согласился мистер Мейболд, отступая немного, чтобы лучше видеть собеседника. - Все вы энтузиасты своего хора, и я этому очень рад. Равнодушие - это даже хуже, чем заблуждение.
- Совершенно правильно, сэр. Я вам больше скажу, мистер Мейболд, продолжал Рейбин проникновенным тоном, еще ближе надвигаясь на священника, мой отец до того любит музыку, просто удивительно.
Священник отступил еще немного, а возчик тоже вдруг сделал шаг назад, чтобы священник мог видеть его отца, и указал на старика рукой.
Уильям Дьюи заерзал в кресле и, из вежливости чуть-чуть улыбнувшись самыми уголками губ, подтвердил, что он и вправду очень любит музыку.
- Вот видите, сэр, - продолжал Рейбин и, взывая к чувству справедливости священника, искоса поглядел ему в глаза. Тот, судя по выражению его лица, очень хорошо все видел, и обрадованный возчик рванулся к нему с каким-то даже неистовством и остановился так близко, что пуговицы их жилетов только что не соприкасались. - Если бы вы, или я, или еще кто из молодых погрозил отцу кулаком, - вот так, к примеру, - и сказал: "Откажись от музыки!" - Возчик отошел к сидевшему на стуле Лифу и поднес кулак к самому его носу, отчего тот в испуге прижался затылком к стене. - Не бойся, Лиф, я тебе ничего не сделаю, это я просто, чтобы мистеру Мейболду было понятнее. Так вот, если б вы, или я, или еще кто погрозил бы отцу кулаком и сказал: "Выбирай, Уильям, - музыка или жизнь!" - он бы ответил: "Музыка!" Такой уж он человек, сэр, и такому человеку очень обидно, когда его гонят взашей вместе с виолончелью.
Возчик опять вплотную подступил к священнику и с чувством посмотрел ему в глаза.
- Вы правы, Дьюи, - ответил мистер Мейболд и попытался отклонить назад верхнюю часть туловища, не двигаясь с места, но убедился в неосуществимости этого маневра и отступил еще на дюйм, оказавшись в результате многократных отступлений плотно зажатым между креслом и краем стола.
В тот момент, когда служанка возвестила о приходе музыкантов, мистер Мейболд как раз обмакнул ручку в чернильницу; когда депутация вошла в его кабинет, он, не вытирая пера, положил ручку на самый край стола. И вот теперь, шагнув назад, он задел полой сюртука за перо, и ручка свалилась сначала на спинку кресла, затем, перевернувшись в воздухе, на сиденье, а затем со стуком упала на пол.
Священник нагнулся за ручкой; нагнулся и возчик, желая показать, что, как бы ни были велики их разногласия в вопросах церковной музыки, он не настолько мелок душой, чтобы это отразилось на его личных взаимоотношениях со священником.