Гарднер Эрл Стенли. Дело о двойняшке

Эрл Стенли Гарднер
«Дело о двойняшке»

1

   Мьюриель Джилман вышла из столовой в кухню, осторожно придерживая дверь, чтобы она не хлопнула и, таким образом, не побеспокоила мачеху Мьюриель — Нэнси Джилман, которая обычно не вставала раньше полудня, или дочь Нэнси, Гламис, всегда поднимавшуюся в разное время.
   Отец Мьюриель, Картер Джилман, в это утро особенно проголодался и попросил добавки — яичницу из одного яйца с кусочком домашней колбасы из оленины. Просьба показалась Мьюриель настолько необычной, что она была практически уверена, что отец передумает, если она не станет торопиться, а даст ему возможность изменить решение. Поэтому девушка не спешила на кухню. Однако, после того, как она определенно поняла, что отец не только намерен съесть дополнительную порцию, но уже начинает раздражаться, потому что дочь не выполняет его просьбу, Мьюриель отправилась к плите. Картер Джилман остался за столом с утренней газетой. Он читал и хмурился. Мьюриель включила правую конфорку электроплиты.
   Девушка прекрасно понимала своего отца. Она улыбнулась, вспоминая его последнюю попытку сбросить вес. Не исключено, что эта добавка во время завтрака — протест против вчерашнего малокалорийного ужина.
   Они жили в большом, трехэтажном старомодном доме, который немного перестроили после смерти матери Мьюриель. Девушка родилась здесь, знала в нем каждый закуток и любила огромный особняк.
   Иногда Мьюриель испытывала раздражение вспоминая, что теперь спальню ее матери занимает Нэнси, однако, подобное происходило только в отсутствие мачехи. Вторая жена Картера Джилмана была яркой, оригинальной личностью с огоньком в умных глазах и смотрела на окружающий мир несколько иначе, чем обычные люди. Она определенно выделялась из общей массы, и никто не мог сердится на Нэнси Джилман, встречаясь с ней лицом к лицу.
   Колбаса сильно замерзла в холодильнике, поэтому, чтобы ее разогреть, потребовалось несколько больше времени, чем предполагала Мьюриель. Девушка довольно поздно включила плиту — только когда заметила, что отец начал раздражаться, поэтому не рассчитала время. Она разбила яйцо на уже слишком горячую сковородку. Белок поднялся, пошел пузырями, и ей пришлось быстро снять яичницу с плиты. Яйцо немного пошипело в горячем масле, а потом опустилось.
   Отец Мьюриель не любил твердую корочку внизу или по бокам яичницы, предпочитая ее слабо прожаренной.
   Подержав какое-то время сковородку на весу, девушка осторожно поставила ее назад на плиту, наклонила, чтобы яйцо и горячее масло растеклись по всей поверхности, потом на несколько секунд перевернула яичницу и сняла с плиты.
   Мьюриель выложила колбасу и яичницу на чистую тарелку и легко толкнула ногой дверь, отделявшую кухню от столовой, а потом придержала ее локтем, чтобы не создавать шума.
   — Все готово, папа. Ты…
   Девушка внезапно замолчала, увидев пустой стул, валяющуюся на полу газету, полную чашку кофе, дым, поднимающийся вверх от сигареты на краю пепельницы.
   Мьюриель взяла пустую тарелку и поставила на ее место ту, в которую только что выложила яичницу с колбасой. Затем она положила кусок хлеба в электрический тостер.
   Дожидаясь возвращения отца, девушка обратила внимание на объявление в газете, где рекламировались изделия со скидкой. Она нагнулась, подняла газету и увлеклась чтением, внимательно изучая, что за какую цену предлагают.
   Когда хлеб прожарился, Мьюриель нахмурилась при мысли о том, что отец до сих пор не вернулся.
   Она отправилась на цыпочках к туалету, расположенному на первом этаже. Дверь оказалась открыта. Девушка заглянула внутрь и никого но увидела.
   Потом она прошлась вдоль комнат на первом этаже, обращаясь к отцу тихим голосом:
   — Папа, еда стынет.
   Наконец Мьюриель вернулась в столовую. Внезапно она забеспокоилась и еще раз полностью осмотрела все комнаты в нижней части дома.
   Разве отец мог уйти на работу, даже не заглянув на кухню?.. Он прекрасно знал, что Мьюриель готовит ему яичницу с колбасой. Он специально попросил ее об этом. Он определенно не покинул бы дом без каких-либо объяснений. Даже если бы что-то случилось у него в конторе, он обязательно дал бы знать дочери. Однако, телефон не звонил, следовательно, никто не сообщал ему ни о каких происшествиях. На кухне тоже установлен телефонный аппарат, и Мьюриель, несомненно, не могла пропустить звонок.
   Что-то заставило отца подняться наверх. Его жене внезапно стало плохо?
   Мьюриель бросилась вверх по лестнице. Она пыталась не шуметь, однако, у нее ничего не получилось, потому что она хотела разобраться со сложившейся ситуацией как можно скорее. Поворачивая ручку двери в спальню родителей, она тоже поторопилась и послышался довольно громкий щелчок.
   Нэнси Джилман проснулась и заметила возбужденную Мьюриель в дверном проеме.
   — Что случилось? — поинтересовалась мачеха.
   — Папа здесь?
   Миссис Джилман посмотрела на пустое место с другой стороны кровати и откинутое в сторону одеяло.
   — Он встал час назад, — раздраженно ответила она, но внезапно поняла, что следует изменить тон, улыбнулась и добавила: — В чем дело, детка? Он снова опоздал на завтрак?
   — Нет, — ответила Мьюриель. — Он попросил добавки. Я сделала ему яичницу и… я хотела сказать ему, что она стынет.
   На какую-то долю секунды на лице Нэнси Джилман опять мелькнуло раздражение, потом она приподнялась на локте, положила вторую подушку себе под голову и с улыбкой обратилась в девушке:
   — Ты так внимательна. — Она помолчала какое-то время, а потом добавила: — К своему отцу, моя дорогая.
   Миссис Джилман продолжала загадочно улыбаться. Потом она опустила голову назад на подушку и закрыла глаза.
   Пожалуй, единственным местом, куда отец мог еще отправиться, был чердак.
   Мьюриель серьезно забеспокоилась. Последнее время отец ходил расстроенным. Только два дня назад он сказал ей очень странную вещь: «Мьюриель, если тебе вдруг придется столкнуться с какими-то непредвиденными обстоятельствами, связанными с моими делами, помни, что я не хочу обращаться в полицию. Ты поняла? Полиция не должна вмешиваться в мои дела».
   Мьюриель тогда удивленно посмотрела на него и решила выяснить, что он имел в виду, однако, отец попытался уйти от темы и отвечал уклончиво. Он хотел донести до нее только одно: чтобы она ни в коем случае не обращалась в полицию. Дочь это четко уяснила.
   У Мьюриель в голове промелькнула сумасшедшая мысль о возможном самоубийстве отца, она представила тело, висящее на веревке, прикрепленной к балке у потолка, и бросилась наверх.
   Как и все подобные места, огромный чердак в доме Джилманов был заполнен старыми коробками, чемоданами, развалившимися стульями, сломанной мебелью. Чувствовался запах некрашеного дерева. Поднимаясь на чердак старого дома человек всегда ощущает особую атмосферу спокойствия и уединенности. На нижних этажах бурлит жизнь, темп которой постоянно увеличивается с развитием цивилизации, однако, на чердаке, отделенном от остальной части дома и заполненном предметами давно ушедших дней, все тихо, никто никуда не торопится, пытаясь шагать в ногу с современностью. Время здесь, похоже, останавливается.
   Атмосфера чердака успокоила Мьюриель. Она заглянула во все уголки, чтобы удостовериться, что там никого нет. Спускаясь по лестнице, она уже не рисовала в уме жуткие картины.
   Внизу лестницы ее ждала сводная сестра, Гламис Барлоу, кипевшая от негодования.
   Гламис предпочитала спать в чуть ли не абсолютно прозрачных одеждах, облегающих фигуру. Волосы цвета меда обрамляли горящие гневом голубые глаза.
   — Что ты там бродишь среди ночи? — проворчала Гламис.
   — Прости, Гламис, — извинилась Мьюриель. — Я… я искала…
   — Что? — потребовала ответа Гламис, когда Мьюриель замолчала.
   — Мне требовалось туда подняться. Я старалась двигаться тихо.
   — Мне показалось, что там бесится табун лошадей, — сказала Гламис. — Ты ходила прямо над моей комнатой.
   — Извини.
   Внезапно Гламис рассмеялась.
   — Прости, Мьюриель. Я ужасно ворчлива так рано утром. Кофе готов?
   Мьюриель кивнула.
   — Я не чувствую себя человеком, пока не выпью кофе. Сейчас спущусь, и налью себе чашечку, а потом пойду дальше спать. Ты закончила свои дела на чердаке?
   — Да, — кивнула Мьюриель. — Не беспокойся, Гламис. Если хочешь, я принесу тебе чашку сюда. Черный?
   — Да.
   — Прости, что я тебя разбудила, — еще раз извинилась Мьюриель. — Я готовила завтрак папе.
   — На чердаке? — рассмеялась Гламис.
   Мьюриель похлопала ее по плечу.
   — Возвращайся в постель, Гламис. Я сейчас принесу кофе. Я не хотела будить тебя.
   — Да все в порядке. Однако, у нас ночует Хартли Эллиотт, а ему нужно выспаться.
   — Правда? — воскликнула Мьюриель.
   — Да. Он в розовой комнате. Мы вернулись уже утром, да еще посидели немного на крыльце. Когда Хартли стал заводить машину, оказалось, что он забыл выключить зажигание, и сел аккумулятор. Так что я предложила ему остаться у нас ночевать.
   — А твоя мать знает? — поинтересовалась Мьюриель.
   — Конечно, нет, она спала. Ты что, предполагала, что я разбужу мать, чтобы сообщить ей, что я пригласила кого-то у нас переночевать? Мне двадцать лет, а если тебя беспокоят вопросы приличия… — Внезапно Гламис замолчала и в уголках ее рта появилась улыбка. — Я — просто свинья по утрам, не так ли? — усмехнулась она.
   Мьюриель снова похлопала ее по плечу.
   — Я принесу тебе кофе, Гламис. Иди в кровать, а то замерзнешь, ты ведь практически голая.
   — Да? — переспросила Гламис, проводя руками по прозрачной одежде.
   Она расхохоталась, а потом босыми ногами бесшумно пошла по покрытому ковром коридору.
   Мьюриель спустилась на первый этаж, уверенная, что по какой-то причине ее отец мгновенно сорвался к себе в контору, не успев попрощаться. Возможно, вспомнил что-то, что забыл сделать. Не исключено, что на утро была назначена встреча, о которой он совершенно забыл.
   Мьюриель пребывала в отличном расположении духа, наливая Гламис кофе из электрокофеварки. Она положила на тарелку тонкий кусок прожаренного хлеба. Гламис очень внимательно следила за фигурой и хотела иметь ее именно таких объемов, чтобы быть наиболее обольстительной. Вечером она иногда допускала пару лишних калорий, однако, ее завтрак всегда состоял только из черного кофе и тонкого, сухого гренка.
   Гламис сидела в кровати, поджав колени.
   — О, Мьюри! — воскликнула она. — Ты вспомнила даже о гренке!
   Она с благодарностью посмотрела на сводную сестру.
   — Проголодалась? — поинтересовалась Мьюриель.
   — Ужасно, — призналась Гламис. — Я всегда просыпаюсь с волчьим аппетитом. Если бы я только позволила себе расслабиться, я бы, кажется, целую гору съела. — Она потянулась, затушила сигарету в пепельнице, протянула руку за кофе, подняла глаза на Мьюриель и заметила: — Не представляю, как тебе это удается.
   — Что удается? — не поняла Мьюриель.
   — Ты все делаешь, словно хорошо смазанная машина. Ты всегда спокойна, у тебя все получается, из тебя ключом бьет энергия. Я не в состоянии ногой пошевелить, пока не выпью кофе, а потом мне еще требуется где-то с полчаса, чтобы прийти в себя.
   Гламис отломила кусочек хлебца, положила в рот и запила кофе.
   Внезапно она отодвинула тарелку и чашку от кровати, улыбнулась Мьюриель и опустила голову на подушку.
   — Спасибо, дорогая, — поблагодарила она. — Я еще пару часиков поваляюсь.
   Мьюриель, тихо закрыв за собой дверь, вышла из комнаты и вернулась в столовую. Сегодня у повара был выходной, а горничная обычно приходила позднее, чтобы вымыть посуду и убрать дом.
   Мьюриель снова почувствовала себя неуютно, взглянув на обеденный стол, яичницу с колбасой на тарелке и на газету на полу. То, что отец ушел, не попрощавшись, было ему не свойственно, потому что он всегда проявлял внимание к людям, даже в мелочах, и он точно знал, что Мьюриель находится в кухне…
   И тут она заметила его портфель.
   Отец ни при каких условиях не отправился бы к себе в контору без портфеля. Девушке было точно известно, что в нем лежат бумаги, над которыми отец трудился вчера вечером и сегодня первым делом собирался что-то по ним диктовать своей секретарше. За завтраком он даже на минутку вынимал картонную папку, в которой они хранились, чтобы уточнить какой-то вопрос, и сделал для себя пометку.
   Мьюриель пересекла комнату, взяла портфель в руки и открыла.
   Договора находились в папке.
   Мьюриель вынула их, пролистала, а затем обратила внимание на несколько слов, написанных почерком отца на картонной папке:
   «В случае возникновения каких-либо проблем, следует немедленно связаться с Перри Мейсоном, адвокатом. Никому больше не звонить».
   Под посланием, написанным чернилами, стояли инициалы отца Мьюриель. Последняя буква оказалась слегка смазанной, словно папку быстро закрыли и убрали назад в портфель, не дав чернилам высохнуть. Там также был указан телефон, предположительно адвокатской конторы Перри Мейсона.
   Значит, отец писал именно это послание за завтраком?
   Мьюриель взглянула на часы. Без десяти девять. Она поставила портфель на место и вернулась в столовую. Подходя к столу, она внезапно поняла, что салфетки отца нет ни на стуле, ни на столе. Она быстро обыскала комнату, но так и не нашла ее. Очевидно, отец прихватил ее с собой.
   Внезапно значимость пропавшей салфетки как молния ударила Мьюриель в голову и ее вновь охватил страх. Она подняла газету, заглянула под стол, еще раз обошла всю гостиную, отправилась в прихожую, поискала у входной двери, а потом поднялась по покрытой ковром лестнице на второй этаж. И тут она вспомнила про мастерскую.
   Конечно!
   За их домом располагалось огромное, длинное одноэтажное строение, в северном конце которого размещались три гаража, а в соседней комнате Нэнси Джилман оборудовала себе темную комнату, где занималась проявлением и увеличением негативов. Сразу же за фотолабораторией находилась мастерская Картера Джилмана, где он частенько проводил время, увлекаясь лепкой из глины и вырезая из редких пород дерева портсигары, шкатулки для хранения драгоценностей и ниток с иголками, а также различные украшения.
   На этот раз, выбегая из столовой на кухню, Мьюриель даже не подумала о том, чтобы придержать дверь и постараться не будить спящих. Она бросилась к черному ходу, вылетела на крыльцо, пересекла лужайку и оказалась у мастерской отца.
   Девушка распахнула дверь и закричала:
   — Папа!
   Она переступила порог и внезапно остановилась.
   Один стул был перевернут и сломан. По цементному полу разливалась зловещая красная лужа.
   Пол, усыпанный опилками, буквально покрывали стодолларовые купюры. Удивленной Мьюриель показалось, что она видит сотни и сотни этих купюр.
   Дверь в стене справа от девушки вела в фотолабораторию Нэнси Джилман. Перед дверью валялась салфетка.
   Мьюриель перешагнула через салфетку и открыла дверь в лабораторию.
   Она сразу же почувствовала едкий запах фиксажа. Проникающий сквозь открытую дверь свет только увеличивал затененность дальнего угла комнаты.
   — Папа! — снова позвала Мьюриель.
   Тишину ничто не нарушало.
   Девушка пересекла комнату и распахнула дверь в гаражи.
   Спортивный автомобиль и закрытая машина с двумя дверьми оказались на месте, однако, седана не было.
   У Мьюриель часто забилось сердце и она начала размышлять об исчезнувшем седане. Отец, наверное, встал из-за стола, и отправился в гараж, держа в руке салфетку. Что-то заставило его вскочить со своего места и броситься сюда, пока он даже не успел осознать, что салфетка все еще остается у него.
   Скорое всего, он вначале заглянул в гараж, потом открыл дверь в фотолабораторию, пересек ее и оказался в своей мастерской.
   То, что он увидел в мастерской, заставило его бросить салфетку на пол.
   Так что же произошло? Что означает перевернутый сломанный стул? Почему по всей мастерской разбросаны деньги? И что за красная лужа растекается на полу?
   Мьюриель приняла внезапное решение и целенаправленно подошла к телефонному аппарату, стоявшему на одном из столов в мастерской. Она сняла трубку и набрала номер конторы отца.
   Выяснив, что отца там нет, девушка пролистала телефонный справочник, лежавший рядом с аппаратом, и нашла номер адвокатской конторы Перри Мейсона.
   Ответившая на другом конце провода женщина сообщила Мьюриель, что мистера Мейсона в данный момент нет на месте, однако, его секретарша уже пришла.
   — Соедините меня, пожалуйста, с секретаршей мистера Мейсона, — попросила Мьюриель.
   Через несколько секунд на другом конце провода послышался спокойный и уверенный женский голос:
   — Говорит Делла Стрит, доверенная секретарша адвоката Мейсона.
   — Наверное, вы посчитаете маня сумасшедшей, — начала Мьюриель, — но у меня пропал отец. У него в портфеле я обнаружила записку с приказанием звонить мистеру Мейсону, если произойдет что-то неожиданное, и… Ну, понимаете, все это несколько странно и… Я…
   — Назовите, пожалуйста, фамилию вашего отца, — попросила Делла Стрит.
   — Картер Джилман. Моя мать умерла. Я живу вместе с отцом, мачехой и ее дочерью. Мы…
   — А вас как зовут?
   — Мьюриель Джилман.
   — Продиктуйте, пожалуйста, ваш номер телефона.
   Мьюриель выполнила просьбу Деллы Стрит.
   — Адрес?
   — Авеню Вауксман, шестьдесят два тридцать один.
   — Мистер Мейсон только что вошел, — сообщила Делла Стрит. — Я перезвоню вам через пять минут.
   — Спасибо, — поблагодарила Мьюриель и повесила трубку.

2

   Мейсон направился к своему письменному столу, улыбнулся Делле Стрит, недовольно посмотрел на приготовленную секретаршей пачку писем и поинтересовался:
   — Кому ты обещала перезвонить, Делла?
   — Некой Мьюриель Джилман. Ее отца зовут Картер Джилман. Хотела проверить нашу картотеку клиентов, однако, мне кажется, что он у нас не значится.
   Мейсон нахмурился в задумчивости.
   — Недавно, — сказал он, — на слушании одного дела, где я представлял обвиняемого, был присяжный по фамилии Джилман. К сожалению, я не помню его имени. А что случилось?
   — Дочь считает, что он исчез.
   — Джилман… Джилман… Картер Джилман. Знакомая фамилия. Делла, посмотри, пожалуйста, картотеку по присяжным. Мне кажется, что он участвовал в деле, где ошибочно идентифицировали человека.
   Пальцы Деллы Стрит быстро перебирали карточки в разделе присяжных.
   — Да, так и есть, — сообщила она. — Картер Джилман. Дело Джоунса. И адрес совпадает — авеню Вауксман, шестьдесят два тридцать один. Минутку… Авеню Вауксман… Сейчас вспомню. — Делла Стрит отошла от картотеки и заглянула в ежедневник, куда записывала все назначенные встречи. — Вчера звонил мужчина, представившийся как Эдвард Картер, — объявила она. — Просил назначить встречу на сегодня. Я его записала на одиннадцать тридцать. Я попросила продиктовать адрес, и он сказал, что сейчас живет у друзей на авеню Вауксман. Я только что проверила номер дома — он совпадает: шестьдесят два тридцать один.
   — Он представился, как Эдвард Картер? — уточнил Мейсон.
   Делла Стрит кивнула.
   — А Мьюриель утверждает, что ее отца зовут Картер Джилман?
   — Все правильно.
   — Эдвард Картер объяснил, почему он хочет со мной встретиться?
   — Чтобы проконсультироваться по конфиденциальному личному вопросу. Просил уделить ему полчаса.
   — И ты назначила ему определенное время?
   — Одиннадцать тридцать. Эта встреча внесена в список у тебя на столе.
   — А что там с девушкой?
   — Я обещала перезвонить ей. Она казалась страшно расстроенной.
   — Свяжись с ней, — велел Мейсон. — Я сам с ней поговорю.
   Делла Стрит набрала нужный номер.
   — Будьте добры мисс Мьюриель Джилман, — попросила секретарша. — Минутку, мисс Джилман. Я передам трубку мистеру Мейсону.
   — Доброе утро, мисс Джилман. Это Перри Мейсон. Что там случилось с вашим отцом?
   — Наверное, все, что я скажу, покажется вам глупостью, — начала Мьюриель. — Мой отец завтракал. Я вышла на кухню, чтобы положить ему добавки. Я приготовила яичницу с домашней колбасой из оленины. Он попросил еще. Он иногда завтракает очень плотно и в таких случаях пропускает обед. Когда я вернулась со второй порцией, он исчез.
   — Его нет нигде в доме? — поинтересовался Мейсон.
   — Я не смогла его найти.
   — Сколько он съел яиц? — уточнил Мейсон.
   — Яичницу из двух штук с двумя большими кусками колбасы.
   — Вашего отца зовут Картер?
   — Да.
   — У него есть второе кия?
   Мьюриель помедлила несколько секунд, а потом сообщила:
   — В общем-то, Картер — это и есть второе имя. Его зовут Эдвард, однако, он предпочитает второе имя и подписывается всегда, как Картер Джилман.
   — Понятно, — задумчиво ответил Мейсон. — А теперь, пожалуйста, расскажите мне, что произошло.
   — Мне не хотелось бы обсуждать это по телефону, но… Я не смогла найти его дома и начала беспокоиться. Через некоторое время я пришла в себя и решила убрать со стола. И не смогла разыскать его салфетку. То есть он ушел, взяв салфетку с собой. Я отправилась в мастерскую.
   — Какую еще мастерскую?
   Мьюриель нервно засмеялась.
   — Мне сложно объяснять по телефону, мистер Мейсон. Я страшно расстроена, и вы, наверное, не в состоянии представить истинную картину. У моего отца два хобби — вырезает мелкие вещи из дерева и лепит из глины. Он занимается этим в своей мастерской. Я сейчас нахожусь в ней. Здесь валяется сломанный стул, по всему полу разбросаны деньги и растекается лужа… крови.
   — Оставайтесь на месте, — приказал Мейсон. — Я немедленно выезжаю. Вы обсуждали с кем-нибудь то, что произошло?
   — Нет.
   — Молчите. Ни к чему не прикасайтесь. Оставайтесь на месте.
   — Папина салфетка валяется здесь на полу и…
   — Никуда но уходите, — перебил Мейсон. — Я еду к вам. Ни до чего не дотрагивайтесь. Мастерская находится в том же здании, что и гаражи, за домом?
   — Да.
   — Естественно, имеется подъезд к гаражу. А внутри найдется место для моей машины?
   — Да.
   — Значит, я заеду прямо в гараж. Ждите меня. — Мейсон повесил трубку и повернулся к секретарше. — Оставайся на месте, Делла. Я уезжаю.
   — А что со встречей в одиннадцать тридцать?
   — К тому времени я уже вернусь. Однако, я сомневаюсь, что мы увидим Эдварда Картера.
   Мейсон схватил шляпу, бросился по коридору к лифту, спустился в холл, отправился на стоянку, сел в машину и вписался в поток движущегося автотранспорта.
   Ему потребовалось двадцать пять минут, чтобы добраться до нужного дома на авеню Вауксман.
   Из огромного особняка не слышалось ни звука. Адвокат завернул на подъездную дорогу, въехал в гараж и поставил машину.
   Открылась дверь и появилась грациозная девушка лет двадцати с каштановыми волосами, теплым взглядом глаз цвета агата, прекрасной фигурой и длинными ногами. Она постаралась улыбнуться.
   — Мистер Мейсон? — воскликнула она, увидев, как адвокат выходит из машины.
   Мейсон кивнул.
   — Вы — Мьюриель Джилман?
   — Да.
   — А это — мастерская?
   — Нет, фотолаборатория моей мачехи.
   — Кто ездит на спортивном автомобиле? — поинтересовался Мейсон, показывая на машину, занимающую в гараже центральное место.
   — В основном, Гламис и я. Иногда Нэнси, моя мачеха. Второй машиной — той, что с двумя дверьми, — мы пользуемся, когда отправляемся куда-то всей семьей.
   — Остальные члены семьи встали?
   — Они обычно спят до полудня.
   — Давайте посмотрим, что тут у вас, — предложил Мейсон.
   — Следуйте за мной, пожалуйста, — пригласила Мьюриель. — Я покажу, куда идти.
   Мейсон прошел за ней в фотолабораторию, увидел в различных углах очертания увеличительных приборов, раковину, бачок для проявления пленок и несколько ящиков, где хранились негативы и готовые снимки.
   — Пожалуйста, подержите дверь в гараж открытой, — попросила Мьюриель, — пока я не доберусь до второй двери. В таком случае нам не придется зажигать свет.
   Мейсон остался ждать у входа.
   Мьюриель пересекла комнату и распахнула дверь.
   — Вот папина мастерская, — сообщила девушка.
   Мейсон заглянул внутрь, затем взял Мьюриель за плечи, не позволяя ей войти. Они остались в темной комнате, заглядывая сквозь дверной проем в мастерскую.
   Там лежали пилы, стояли токарный и шлифовальный станки и другое оборудование, необходимое для работы по дереву. На стропилах по всей комнате крепились куски различных дорогих пород дерева, расположенные таким образом, чтобы поверхности не соприкасались друг с другом. Еще несколько кусков лежало на верстаке. Пахло кедром, сандаловым деревом и опилками.
   Красное пятно выглядело мрачно среди множества стодолларовых купюр, устилающих пол, словно ковер.
   — Это та салфетка, которой пользовался ваш отец? — уточнил Мейсон.
   — Да.
   — Вы уверены?
   — Ну… пропала салфетка, а это одна из наших салфеток.
   Мейсон нагнулся и поднял ее.
   — Есть следы яйца, — заметил адвокат.
   — Я уверена, что это папина салфетка, мистер Мейсон. Он ел яичницу с домашней колбасой на завтрак.
   — Из скольких яиц?
   — Из двух.
   — Сколько кусков колбасы?
   — Два больших.
   — Домашняя колбаса?
   — Да. Мы ее замораживаем, а потом размораживаем перед тем, как подавать на стол.
   — Он еще что-нибудь ел?