Оукли проделал вместе с Коннистоном весь путь. Его личное состояние при этом тоже сильно выросло: в результате огромного жалованья и щедрых премиальных. И если при этом его не совсем устраивало, что он по-прежнему оставался всего лишь служащим, то просто старался не показывать вида. Коннистон никогда не предлагал ему партнерства, а Оукли никогда не требовал этого. Но весь сложный внутренний механизм империи Коннистона исправно работал и был четко сбалансирован главным образом благодаря его искусству и одаренности. Карл прекрасно понимал, что он стал неким живым краеугольным камнем всей структуры. Они были друзьями, уважали таланты друг друга, как два генерала, один из которых планировал, а другой выполнял операции. И все же их отношения были настороженными, подточенными взаимным недоверием. Иногда, в приступах черного юмора, Оукли называл себя Распутиным при Коннистоне. У него не хватало духу свергнуть короля с трона, и в то же время он обладал такими опасными знаниями, что без него тоже нельзя было обойтись.
Сегодня Оукли добрался из Финикса до ранчо в общей сложности за два часа. Его встретила третья жена Коннистона Луиза и проводила в самую большую комнату для гостей, где он разделся и принял душ, приготовляясь к длинной, напряженной дневной работе. Встав перед зеркалом, Карл почесал живот, растянул губы, рассматривая свои крепкие зубы, и лениво подумал о том, что пора бы ему, пожалуй, жениться. Холостая сибаритская жизнь начинала сказываться — на талии и плечах появилась небольшая дряблость. Возможно, наилучшим вариантом было бы найти не слишком молодую, опытную женщину, пока он не полысел и не подурнел. Натягивая слаксы и надевая спортивную рубашку, Карл в который раз глянул в как-то составленный им список подходящих разведенных и незамужних женщин и сделал гримасу. Затем вышел в коридор с массивными стенами. Дом охлаждался семитонной кондиционирующей установкой, укрытой в зарослях олеандра позади плавательного бассейна.
Прошлепав мокасинами сто футов по ковру холла, Оукли вошел в огромную гостиную, где Луиза неторопливо составляла букет. Карла она или действительно не услышала, или притворялась, что не заметила, продолжая расхаживать вокруг вазы. Луиза почти все всегда делала обдуманно. Ей было только двадцать восемь. Коннистон встретил ее два года назад в Нью-Йорке, вскоре после развода со второй женой. Бывшая модель тогда мечтала стать актрисой. Оукли знал о ней больше, чем Коннистон, поскольку именно ему пришлось изучать прошлое Луизы, когда у Эрла появились насчет нее серьезные намерения. Луиза успела сняться лишь в нескольких рекламных роликах и была приглашена на роль инженю в паре с Генри Фонда в какой-то бродвейской чепухе, которая шла всего недель семь. Там-то Коннистон ее и увидел. Он вторгся в закулисную страну, вломился в гримерную Луизы и увлек ее, как футболист мяч.
У Коннистона была обычная для промышленного магната страсть к молоденьким женщинам, а еще он любил в них таланты. Его первая жена, мать Терри, была скрипачкой. Когда ее желание вернуться к своей профессии пересеклось со стремлением Коннистона иметь в доме декоративную и общительную хозяйку, брак разбился вдребезги. Вторая жена была художницей; ее работы были такими же яркими и кричащими, как она сама. Эрл хорошо заплатил профессору-искусствоведу, чтобы тот написал книгу о ее творчестве, но даже это не помогло холстам миссис Коннистон попасть в респектабельные галереи. В первой и единственной критической заметке о ней говорилось: «Что касается работ миссис Коннистон, то, если не брать в расчет страсть к ярким краскам, их можно охарактеризовать как посредственный экземпляр школы неоэкскреционалистов». Этот брак закис по той же причине, которая сегодня вызвала жесткое выражение на чувственном лице Луизы. У нее были крепкое тело, которое она поддерживала в форме благодаря ежедневным тренировкам у балетной стойки, густые, рыжевато-коричневые волосы и тонкие черты лица. Большие страстные глаза имели широкий диапазон оттенков, что поначалу ловко маскировало довольно посредственный ум. Это же делали медовый загар и превосходные длинные ноги. Одета Луиза была в виниловую мини-юбку и блузку без рукавов, которая льнула к бархатным изгибам ее тела.
Оукли подождал, когда она к нему повернется.
— О, Карл! Я не знала, что ты здесь. — Она вовсе не казалась удивленной.
— Выглядишь прекрасно, как всегда, — отозвался он.
Ее отрепетированная перед зеркалами улыбка быстро увяла.
— А я думала, что ты запрешься с ним на весь день и полночи...
— Действительно, нам нужно многое просмотреть, — подтвердил Оукли. — Максимально использовать мой короткий визит. Но скажи, мне показалось, ты чем-то раздражена. Что случилось?
— Это только... — начала Луиза и остановилась, слегка наклонив голову, как маленькая девочка, потом потрогала цветочный лепесток в вазе. — Он вернулся из Вашингтона еще в прошлую субботу, но не нашел времени даже поговорить со мной наедине.
Это было явно не то, что она собиралась и могла сказать.
— Постараюсь все исправить, — пообещал Оукли более из вежливости, чем честно. — Но ты ж его знаешь.
— Знаю, — кивнула она, не поднимая глаз.
— Ну, я пойду, — сказал Оукли и повернулся к кабинету.
— Подожди.
Он остановился и посмотрел на нее.
— Карл, ты ведь знал других его жен, Дороти и Марианну...
Вот уж о чем Оукли не хотел бы говорить!
— Не думаю, что это часть моей... — начал он.
— Я хочу спросить тебя кое о чем, — перебила его Луиза. — Почему распались эти браки?
— Уложиться в двадцать пять слов или меньше? — Попытался он отшутиться. — Ты же понимаешь, ответить не так просто. А может, и вообще не знаю настоящих причин. Почему бы тебе не спросить об этом самого Эрла?
— Было ли это пренебрежение?
— Пренебрежение? Чье? Что за сумасшедшая идея!
Ее лицо вытянулось. Отвернувшись и пряча глаза, Луиза пробормотала так тихо, что он едва уловил слова:
— Наши отношения ухудшаются с каждым месяцем. Он просто игнорирует меня. Никогда не скажет даже «доброй ночи». Что я должна делать? Скажи, Карл, что мне делать?
— Зачем меня спрашивать? — отреагировал он более резко, чем намеревался, но его разозлила ее игра — сейчас он не сомневался, что это, в конце концов, была игра, в которой ему отводилась жалкая роль доверчивой публики.
Но Луизу, казалось, не тронула его грубоватая реакция. Глухим голосом она спросила:
— Что с нами будет, Карл?
Он пожал плечами:
— Я юрист, а не предсказатель. Извини, что огрызнулся. Но уже много лет назад я научился держаться подальше от семейных неразберих других людей. Это не моя область юриспруденции. Посоветуйся с адвокатом по бракоразводным процессам. Но прежде всего почему бы тебе не поговорить с Эрлом?
— Я говорила. Только он не слушает. Как будто меня здесь нет.
— Прошу прощения, — неубедительно произнес Оукли, злясь на Коннистона за то, что он так бестактен (если это правда), равно как и на Луизу за то, что она пытается втянуть его в их отношения. Он подошел к двери кабинета и взялся за ручку.
— Его здесь нет. Он в офисе, — рассеянно сообщила она.
Он метнул на нее быстрый взгляд, которого она не заметила, так как, нагнувшись над цветами, старалась сдержать слезы. Карл подавил желание немедленно покинуть комнату, вместо этого подошел к Луизе быстрыми энергичными шагами и положил ей руку на плечи:
— Успокойся. Ну, успокойся.
— Ничего, я в порядке. Ты прав, это не твоя проблема, и я не имею права втягивать тебя в нее.
Он похлопал ее по руке, чувствуя себя дураком. Ее кожа была нежной и теплой; почувствовав напряжение, Оукли поспешно отступил. Подняв лицо, Луиза смотрела на него не мигая, ее грудь вздымалась и опадала вместе с дыханием. Если и это была игра, то действительно эффектная. Будучи не в состоянии сказать ей что-нибудь полезное, Оукли не без иронии улыбнулся и поторопился прочь. Ее упавший голос остановил его у двери:
— Если будет такая возможность, выясни, что я такое сделала, что его оскорбило.
— Конечно.
По прохладному коридору он прошел к офису и постучал. Прозвучал щелчок, и затем раздалось жужжание — у Коннистона на столе была кнопка, с помощью которой дверь открывалась автоматически. Отделанный дубом офис был его рабочим кабинетом. Оукли шагнул внутрь и насторожился. Кабинет у Эрла Коннистона служил для общения с друзьями, а офис — для чистого бизнеса. Итак, значит, предстоит не совсем обычный разговор.
Вдоль одной стены, облицованной дубовыми панелями, стояли шкафы с выдвижными ящиками, на другой висели Утрилло и маленький синий Пикассо; других украшений в офисе не было. Шаги поглощал ковер бежевого цвета, на котором располагались кожаные кресла и стол из орехового дерева в форме почки, рассчитанный на большого человека.
Коннистон, хмурясь, говорил по телефону. Скользнув взглядом по Оукли, он кивнул. Карл закрыл дверь ногой.
Коннистон грубым баритоном ворчал в трубку:
— Да... Должно быть, важно... вышли счета, пойми, они не упадут в цене так быстро. Как насчет Райлфорда? Почему бы и нет? Не говори мне, что Боб Райлфорд внезапно стал честным парнем... Нет, не подходит. Боже, в прежние дни сенатора можно было купить карманными деньгами, а сейчас этим ублюдкам приходится давать телевизионную станцию и две газеты!.. Ну, затем начни работать над ним. Что ты имеешь в виду — когда? Приступить надо было два часа назад.
Это была длинная телефонная беседа. Посидев в кресле, Оукли достал сигару, сунул незажженной в рот, затем встал и подошел к окну.
В пятидесяти футах от дома на лужайке сверкал брызгами фонтан, который Коннистон подобрал в Европе. По мнению Карла, он скорее походил на ванночку для канюков. А сразу за фонтаном находился плавательный бассейн, построенный из цемента, кафеля и денег. В нем кто-то плескался, но Карл не мог разглядеть пловца из-за яркого солнца и бликов на воде. Однако через пару минут пловец выбрался из бассейна и взял полотенце — это оказалась Терри Коннистон.
Молодая, нежная, изящная, она быстро передвигалась, легко касаясь босыми ступнями плит, раскаленных, как сковородка. Потом уселась в кресло на лужайке под пляжным зонтиком. Темно-зеленое бикини оттеняло ее светло-рыжие волосы. Терри была высокой и хорошо сложенной девушкой.
Она выросла у Оукли на глазах. В подростковом возрасте разбила не одно сердечко мальчишек-одноклассников. Год назад вроде появился серьезный бойфренд, но они как-то быстро и непонятно расстались. Это случилось незадолго до смерти Эрла-младшего.
Карл помнил это несчастье так, словно оно случилось вчера. Луиза позвонила ему среди ночи и, рыдая, попросила немедленно прилететь — они только что получили известие о гибели парня. Коннистон был вне себя, Оукли не отходил от него почти неделю, стараясь убедить, что в смерти мальчика нет его вины. На самом деле если кто и был виноват, то это именно он. На вечеринке с коктейлями Эрл-младший задушил себя женским чулком.
С точки зрения бездушной статистики в этом не было ничего уникального: самоубийство — вторая наиболее распространенная причина смерти среди студентов колледжей США. Эрл-старший, сейчас энергично рычащий в телефонную трубку, не окончил колледжа — футбольная травма на втором курсе положила конец и его учебе. Но спустя тридцать семь лет он совершил ошибку, нередко свойственную отцам: слишком многого ожидал от сына, слишком сильно давил на него. У Эрла-младшего никогда не было времени, чтобы расслабиться и поискать самого себя. Он мотался по железной дороге между подготовительными курсами и увитым плющом университетом, а в итоге не выдержал. В прошлом месяце исполнился год, как его нет.
Внезапно Карл обнаружил, что Коннистон, окончив разговор, стоит рядом.
— Прости, — сказал он. — Размечтался. Как ты, Эрл?
— Прекрасно, прекрасно, стараюсь поддерживать форму.
Коннистон верил в свое здоровье. И на самом деле, в шестьдесят выглядел на сорок, был таким же крепким, как четверть века назад. Его глаза цвета ржавого железа смотрели мимо собеседника — обычный фокус, чтобы замаскировать внимательный осмотр. Потом быстро переместились на небо.
— Прекрасный день!
— Хм-м. Я как-то не обратил внимания на погоду, — улыбнулся Оукли с незажженной сигарой во рту.
— Любуешься Терри? Правда, ошеломляет?
— Ослепительная девушка. Остается только пожалеть, что мне не на двадцать лет меньше.
— Не имеет значения, — возразил Коннистон. — Она готова для крючка: по-моему, отчаянно ищет любви, хотя даже не знает, что это такое. Можешь попытаться, я не буду стоять у тебя на пути. Раздражительная маленькая сучка! Ну что за снаряжение на ней? Крошечная тряпка или салфетка. Адамс говорит, когда она купила это бикини, ей завернули его в чек.
— Кто такой Адамс?
— Фрэнки Адамс. Гостит сейчас у нас, один из протеже Луизы. Ты еще не сталкивался с ним? Столкнешься! — На лице Коннистона отразилось все его негативное отношение к этому человеку. Вздохнув, он рассеянно добавил: — Клоун. Подражатель. Иногда у него здорово получается. Особенно хорошо изображает Никсона. — Он пошел обратно к столу, тем самым показывая, что на этом пустая болтовня закончилась.
Оукли тоже вернулся в кресло и без какой-либо преамбулы сказал:
— Твое стадо в пять тысяч голов уже почти набрало необходимый вес. Надо его пустить на рынок в ближайшее время. Цены на говядину сейчас непостоянны, одному Богу известно, как ты позже покроешь издержки.
— Итак?
— Думаю, пора сгонять скот.
— Сейчас только август, Карл.
— Точно. Хороший момент сделать прыжок на рынок.
— А если цены не поднимутся?
— А если они поползут вниз? Ты знаешь, я не нервная леди, но мне не нравится, чем это пахнет. Рынок скота будет падать, и, по моим предположениям, довольно скоро.
— Лучше пусть наберут побольше веса.
— Эта игра обойдется тебе в четверть миллиона долларов, Эрл.
— Чепуха! Я люблю рисковать. Что еще?
— Ты просил меня оглядеться в поисках стоящего вложения. Эта сумма у тебя все еще свободна?
— Большая часть. Набрел на что-нибудь?
— С полмили берега у Санта-Крус на Виргинских островах. Сейчас раскупают землю в Сент-Томасе по тридцать тысяч долларов за акр, следом бум затронет Санта-Крус. Вспомни совет Уилла Роджерса покупать землю, пока за нее недорого просят.
— Уилл Роджерс не бизнесмен. Ты проверил Санта-Крус?
— Конечно.
— Хорошо, тогда покупай.
Этот вопрос был решен. Про себя Оукли улыбнулся: «Как всегда, все по-моему». Зажав сигару челюстями, он откинулся на спинку кресла, готовый выслушать, зачем его вызвал Коннистон. Тот прикрыл глаза веками. Рыжие ресницы и брови настолько выгорели за лето, что их вообще не было видно.
— Ты говорил с Луизой?
— Немного. Кажется, какие-то штормовые сигналы?
— И что она тебе поведала о своих обидах на меня?
— Только пожаловалась, что чувствует себя униженной и покинутой.
— Пытаюсь проучить, — сообщил Коннистон тем же тоном, каким обычно диктовал телеграмму, и только чуть более хрипло. — Она слушает Орозко.
— Ох! И купилась?
— Избавь нас Бог от свободных женщин без мозгов. Купилась.
— И что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Он твой друг — не мой, меня не послушает. Поговори с ним.
— Орозко чертовски хорошая ищейка. Я не хочу терять его, — несколько неуверенно произнес Оукли.
— Частных детективов двенадцать на дюжину. Лучше его потерять, чем иметь все время за спиной. Сейчас он вложил жука в ухо моей жены, и я постоянно его слышу. Карл, все-таки тебе придется проинформировать этого толстого паразита, что я не хочу ничего знать об этом.
Оукли не мог не улыбнуться над тем, что толстый мексиканский частный детектив и хрупкая женщина могли доставить Эрлу Коннистону так много неприятностей; это было абсурдно и комично.
— Люди Орозко действительно расстараются...
— Тогда пусть решают это через суды, ООН и всяких других специалистов по правам граждан. Карл, меня это уже достало! Мне не под силу вложить в головы глупых чиканос, что я законный владелец этой земли. Проклятые мексиканцы просто не могут приспособиться ко времени. Но их пустые мечты не изменят того факта, что я обладаю полным правом на землю!
— Они предъявляют на нее права по дару Фердинанда и Изабеллы.
Коннистон только фыркнул.
— Вице-короли Новой Испании по акту передали землю Тьерра-Ройтан испанским поселенцам, — напомнил Оукли. — И после Мексиканской войны по договору им было гарантировано, что американское правительство будет защищать их права на собственность. Сейчас чиканос жалуются, что гринго пришли и уничтожили старые испанские документы в мексиканских архивах, обманом прокатили их право на землю в судах...
— Неплохо. Ты почерпнул все это из репортажей по телевизору или как? Ты что, работаешь теперь на чиканос, Карл?
— Нет. Но я их выслушал и посмотрел законы. У чиканос весьма убедительные аргументы.
— Ах-ах! — протянул Коннистон в раздражении. — Эти испанские хартии — беспомощные клочки бумаги, подписанные в Мадриде три сотни лет назад. Они и пара винтовок отняли землю у индейцев. Скажи им, чтобы шли спорить с патагонскими индейцами, а не со мной. Я владею этой землей. Законно.
— Все же так не просто. Посмотри на выплаты правительства племенам Аляски...
— Вот и скажи чиканос, чтобы они спорили с правительством. Пойми, Карл, мне не нужен здесь большой федеральный скандал. Все, чего я хочу, — это убрать Диего Орозко из-за спины моей жены и чтобы она убралась из-за моей. Понимаешь? — Не дожидаясь ответа, Коннистон встал и отвернулся к окну.
Оукли посмотрел на его широкую спину. Она была напряжена, словно Эрл боялся неожиданного удара. Коннистон что-то уж слишком разволновался. Оукли вспомнил события минувшего года — их маленькие стычки, которые он тут же выбрасывал из головы, настолько они казались ему незначительными. Однако все вместе теперь они складывались в тревожную картину. «Я должен был понять это раньше», — подумал Карл. Эрл начал резко сдавать после смерти сына. Его реакция на происходящее все чаще и чаще становится почти неадекватной. Однажды в июне у него вдруг появилось тревожное подозрение, что кто-то тайно пытается разрушить его империю. Эрл заговорил о каких-то разбойниках, вооруженных драках. Правда, на следующий день просил об этом забыть, объяснив все плохим настроением. Но сейчас, вспомнив этот инцидент, Оукли всерьез обеспокоился. Глядя на спину большого человека с беззащитно поднятыми плечами, он постарался мягко сказать:
— Ладно, Эрл, я поговорю с Орозко. Не волнуйся, я позабочусь об этом.
Коннистон ничего не ответил.
Глава 5
Сегодня Оукли добрался из Финикса до ранчо в общей сложности за два часа. Его встретила третья жена Коннистона Луиза и проводила в самую большую комнату для гостей, где он разделся и принял душ, приготовляясь к длинной, напряженной дневной работе. Встав перед зеркалом, Карл почесал живот, растянул губы, рассматривая свои крепкие зубы, и лениво подумал о том, что пора бы ему, пожалуй, жениться. Холостая сибаритская жизнь начинала сказываться — на талии и плечах появилась небольшая дряблость. Возможно, наилучшим вариантом было бы найти не слишком молодую, опытную женщину, пока он не полысел и не подурнел. Натягивая слаксы и надевая спортивную рубашку, Карл в который раз глянул в как-то составленный им список подходящих разведенных и незамужних женщин и сделал гримасу. Затем вышел в коридор с массивными стенами. Дом охлаждался семитонной кондиционирующей установкой, укрытой в зарослях олеандра позади плавательного бассейна.
Прошлепав мокасинами сто футов по ковру холла, Оукли вошел в огромную гостиную, где Луиза неторопливо составляла букет. Карла она или действительно не услышала, или притворялась, что не заметила, продолжая расхаживать вокруг вазы. Луиза почти все всегда делала обдуманно. Ей было только двадцать восемь. Коннистон встретил ее два года назад в Нью-Йорке, вскоре после развода со второй женой. Бывшая модель тогда мечтала стать актрисой. Оукли знал о ней больше, чем Коннистон, поскольку именно ему пришлось изучать прошлое Луизы, когда у Эрла появились насчет нее серьезные намерения. Луиза успела сняться лишь в нескольких рекламных роликах и была приглашена на роль инженю в паре с Генри Фонда в какой-то бродвейской чепухе, которая шла всего недель семь. Там-то Коннистон ее и увидел. Он вторгся в закулисную страну, вломился в гримерную Луизы и увлек ее, как футболист мяч.
У Коннистона была обычная для промышленного магната страсть к молоденьким женщинам, а еще он любил в них таланты. Его первая жена, мать Терри, была скрипачкой. Когда ее желание вернуться к своей профессии пересеклось со стремлением Коннистона иметь в доме декоративную и общительную хозяйку, брак разбился вдребезги. Вторая жена была художницей; ее работы были такими же яркими и кричащими, как она сама. Эрл хорошо заплатил профессору-искусствоведу, чтобы тот написал книгу о ее творчестве, но даже это не помогло холстам миссис Коннистон попасть в респектабельные галереи. В первой и единственной критической заметке о ней говорилось: «Что касается работ миссис Коннистон, то, если не брать в расчет страсть к ярким краскам, их можно охарактеризовать как посредственный экземпляр школы неоэкскреционалистов». Этот брак закис по той же причине, которая сегодня вызвала жесткое выражение на чувственном лице Луизы. У нее были крепкое тело, которое она поддерживала в форме благодаря ежедневным тренировкам у балетной стойки, густые, рыжевато-коричневые волосы и тонкие черты лица. Большие страстные глаза имели широкий диапазон оттенков, что поначалу ловко маскировало довольно посредственный ум. Это же делали медовый загар и превосходные длинные ноги. Одета Луиза была в виниловую мини-юбку и блузку без рукавов, которая льнула к бархатным изгибам ее тела.
Оукли подождал, когда она к нему повернется.
— О, Карл! Я не знала, что ты здесь. — Она вовсе не казалась удивленной.
— Выглядишь прекрасно, как всегда, — отозвался он.
Ее отрепетированная перед зеркалами улыбка быстро увяла.
— А я думала, что ты запрешься с ним на весь день и полночи...
— Действительно, нам нужно многое просмотреть, — подтвердил Оукли. — Максимально использовать мой короткий визит. Но скажи, мне показалось, ты чем-то раздражена. Что случилось?
— Это только... — начала Луиза и остановилась, слегка наклонив голову, как маленькая девочка, потом потрогала цветочный лепесток в вазе. — Он вернулся из Вашингтона еще в прошлую субботу, но не нашел времени даже поговорить со мной наедине.
Это было явно не то, что она собиралась и могла сказать.
— Постараюсь все исправить, — пообещал Оукли более из вежливости, чем честно. — Но ты ж его знаешь.
— Знаю, — кивнула она, не поднимая глаз.
— Ну, я пойду, — сказал Оукли и повернулся к кабинету.
— Подожди.
Он остановился и посмотрел на нее.
— Карл, ты ведь знал других его жен, Дороти и Марианну...
Вот уж о чем Оукли не хотел бы говорить!
— Не думаю, что это часть моей... — начал он.
— Я хочу спросить тебя кое о чем, — перебила его Луиза. — Почему распались эти браки?
— Уложиться в двадцать пять слов или меньше? — Попытался он отшутиться. — Ты же понимаешь, ответить не так просто. А может, и вообще не знаю настоящих причин. Почему бы тебе не спросить об этом самого Эрла?
— Было ли это пренебрежение?
— Пренебрежение? Чье? Что за сумасшедшая идея!
Ее лицо вытянулось. Отвернувшись и пряча глаза, Луиза пробормотала так тихо, что он едва уловил слова:
— Наши отношения ухудшаются с каждым месяцем. Он просто игнорирует меня. Никогда не скажет даже «доброй ночи». Что я должна делать? Скажи, Карл, что мне делать?
— Зачем меня спрашивать? — отреагировал он более резко, чем намеревался, но его разозлила ее игра — сейчас он не сомневался, что это, в конце концов, была игра, в которой ему отводилась жалкая роль доверчивой публики.
Но Луизу, казалось, не тронула его грубоватая реакция. Глухим голосом она спросила:
— Что с нами будет, Карл?
Он пожал плечами:
— Я юрист, а не предсказатель. Извини, что огрызнулся. Но уже много лет назад я научился держаться подальше от семейных неразберих других людей. Это не моя область юриспруденции. Посоветуйся с адвокатом по бракоразводным процессам. Но прежде всего почему бы тебе не поговорить с Эрлом?
— Я говорила. Только он не слушает. Как будто меня здесь нет.
— Прошу прощения, — неубедительно произнес Оукли, злясь на Коннистона за то, что он так бестактен (если это правда), равно как и на Луизу за то, что она пытается втянуть его в их отношения. Он подошел к двери кабинета и взялся за ручку.
— Его здесь нет. Он в офисе, — рассеянно сообщила она.
Он метнул на нее быстрый взгляд, которого она не заметила, так как, нагнувшись над цветами, старалась сдержать слезы. Карл подавил желание немедленно покинуть комнату, вместо этого подошел к Луизе быстрыми энергичными шагами и положил ей руку на плечи:
— Успокойся. Ну, успокойся.
— Ничего, я в порядке. Ты прав, это не твоя проблема, и я не имею права втягивать тебя в нее.
Он похлопал ее по руке, чувствуя себя дураком. Ее кожа была нежной и теплой; почувствовав напряжение, Оукли поспешно отступил. Подняв лицо, Луиза смотрела на него не мигая, ее грудь вздымалась и опадала вместе с дыханием. Если и это была игра, то действительно эффектная. Будучи не в состоянии сказать ей что-нибудь полезное, Оукли не без иронии улыбнулся и поторопился прочь. Ее упавший голос остановил его у двери:
— Если будет такая возможность, выясни, что я такое сделала, что его оскорбило.
— Конечно.
По прохладному коридору он прошел к офису и постучал. Прозвучал щелчок, и затем раздалось жужжание — у Коннистона на столе была кнопка, с помощью которой дверь открывалась автоматически. Отделанный дубом офис был его рабочим кабинетом. Оукли шагнул внутрь и насторожился. Кабинет у Эрла Коннистона служил для общения с друзьями, а офис — для чистого бизнеса. Итак, значит, предстоит не совсем обычный разговор.
Вдоль одной стены, облицованной дубовыми панелями, стояли шкафы с выдвижными ящиками, на другой висели Утрилло и маленький синий Пикассо; других украшений в офисе не было. Шаги поглощал ковер бежевого цвета, на котором располагались кожаные кресла и стол из орехового дерева в форме почки, рассчитанный на большого человека.
Коннистон, хмурясь, говорил по телефону. Скользнув взглядом по Оукли, он кивнул. Карл закрыл дверь ногой.
Коннистон грубым баритоном ворчал в трубку:
— Да... Должно быть, важно... вышли счета, пойми, они не упадут в цене так быстро. Как насчет Райлфорда? Почему бы и нет? Не говори мне, что Боб Райлфорд внезапно стал честным парнем... Нет, не подходит. Боже, в прежние дни сенатора можно было купить карманными деньгами, а сейчас этим ублюдкам приходится давать телевизионную станцию и две газеты!.. Ну, затем начни работать над ним. Что ты имеешь в виду — когда? Приступить надо было два часа назад.
Это была длинная телефонная беседа. Посидев в кресле, Оукли достал сигару, сунул незажженной в рот, затем встал и подошел к окну.
В пятидесяти футах от дома на лужайке сверкал брызгами фонтан, который Коннистон подобрал в Европе. По мнению Карла, он скорее походил на ванночку для канюков. А сразу за фонтаном находился плавательный бассейн, построенный из цемента, кафеля и денег. В нем кто-то плескался, но Карл не мог разглядеть пловца из-за яркого солнца и бликов на воде. Однако через пару минут пловец выбрался из бассейна и взял полотенце — это оказалась Терри Коннистон.
Молодая, нежная, изящная, она быстро передвигалась, легко касаясь босыми ступнями плит, раскаленных, как сковородка. Потом уселась в кресло на лужайке под пляжным зонтиком. Темно-зеленое бикини оттеняло ее светло-рыжие волосы. Терри была высокой и хорошо сложенной девушкой.
Она выросла у Оукли на глазах. В подростковом возрасте разбила не одно сердечко мальчишек-одноклассников. Год назад вроде появился серьезный бойфренд, но они как-то быстро и непонятно расстались. Это случилось незадолго до смерти Эрла-младшего.
Карл помнил это несчастье так, словно оно случилось вчера. Луиза позвонила ему среди ночи и, рыдая, попросила немедленно прилететь — они только что получили известие о гибели парня. Коннистон был вне себя, Оукли не отходил от него почти неделю, стараясь убедить, что в смерти мальчика нет его вины. На самом деле если кто и был виноват, то это именно он. На вечеринке с коктейлями Эрл-младший задушил себя женским чулком.
С точки зрения бездушной статистики в этом не было ничего уникального: самоубийство — вторая наиболее распространенная причина смерти среди студентов колледжей США. Эрл-старший, сейчас энергично рычащий в телефонную трубку, не окончил колледжа — футбольная травма на втором курсе положила конец и его учебе. Но спустя тридцать семь лет он совершил ошибку, нередко свойственную отцам: слишком многого ожидал от сына, слишком сильно давил на него. У Эрла-младшего никогда не было времени, чтобы расслабиться и поискать самого себя. Он мотался по железной дороге между подготовительными курсами и увитым плющом университетом, а в итоге не выдержал. В прошлом месяце исполнился год, как его нет.
Внезапно Карл обнаружил, что Коннистон, окончив разговор, стоит рядом.
— Прости, — сказал он. — Размечтался. Как ты, Эрл?
— Прекрасно, прекрасно, стараюсь поддерживать форму.
Коннистон верил в свое здоровье. И на самом деле, в шестьдесят выглядел на сорок, был таким же крепким, как четверть века назад. Его глаза цвета ржавого железа смотрели мимо собеседника — обычный фокус, чтобы замаскировать внимательный осмотр. Потом быстро переместились на небо.
— Прекрасный день!
— Хм-м. Я как-то не обратил внимания на погоду, — улыбнулся Оукли с незажженной сигарой во рту.
— Любуешься Терри? Правда, ошеломляет?
— Ослепительная девушка. Остается только пожалеть, что мне не на двадцать лет меньше.
— Не имеет значения, — возразил Коннистон. — Она готова для крючка: по-моему, отчаянно ищет любви, хотя даже не знает, что это такое. Можешь попытаться, я не буду стоять у тебя на пути. Раздражительная маленькая сучка! Ну что за снаряжение на ней? Крошечная тряпка или салфетка. Адамс говорит, когда она купила это бикини, ей завернули его в чек.
— Кто такой Адамс?
— Фрэнки Адамс. Гостит сейчас у нас, один из протеже Луизы. Ты еще не сталкивался с ним? Столкнешься! — На лице Коннистона отразилось все его негативное отношение к этому человеку. Вздохнув, он рассеянно добавил: — Клоун. Подражатель. Иногда у него здорово получается. Особенно хорошо изображает Никсона. — Он пошел обратно к столу, тем самым показывая, что на этом пустая болтовня закончилась.
Оукли тоже вернулся в кресло и без какой-либо преамбулы сказал:
— Твое стадо в пять тысяч голов уже почти набрало необходимый вес. Надо его пустить на рынок в ближайшее время. Цены на говядину сейчас непостоянны, одному Богу известно, как ты позже покроешь издержки.
— Итак?
— Думаю, пора сгонять скот.
— Сейчас только август, Карл.
— Точно. Хороший момент сделать прыжок на рынок.
— А если цены не поднимутся?
— А если они поползут вниз? Ты знаешь, я не нервная леди, но мне не нравится, чем это пахнет. Рынок скота будет падать, и, по моим предположениям, довольно скоро.
— Лучше пусть наберут побольше веса.
— Эта игра обойдется тебе в четверть миллиона долларов, Эрл.
— Чепуха! Я люблю рисковать. Что еще?
— Ты просил меня оглядеться в поисках стоящего вложения. Эта сумма у тебя все еще свободна?
— Большая часть. Набрел на что-нибудь?
— С полмили берега у Санта-Крус на Виргинских островах. Сейчас раскупают землю в Сент-Томасе по тридцать тысяч долларов за акр, следом бум затронет Санта-Крус. Вспомни совет Уилла Роджерса покупать землю, пока за нее недорого просят.
— Уилл Роджерс не бизнесмен. Ты проверил Санта-Крус?
— Конечно.
— Хорошо, тогда покупай.
Этот вопрос был решен. Про себя Оукли улыбнулся: «Как всегда, все по-моему». Зажав сигару челюстями, он откинулся на спинку кресла, готовый выслушать, зачем его вызвал Коннистон. Тот прикрыл глаза веками. Рыжие ресницы и брови настолько выгорели за лето, что их вообще не было видно.
— Ты говорил с Луизой?
— Немного. Кажется, какие-то штормовые сигналы?
— И что она тебе поведала о своих обидах на меня?
— Только пожаловалась, что чувствует себя униженной и покинутой.
— Пытаюсь проучить, — сообщил Коннистон тем же тоном, каким обычно диктовал телеграмму, и только чуть более хрипло. — Она слушает Орозко.
— Ох! И купилась?
— Избавь нас Бог от свободных женщин без мозгов. Купилась.
— И что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Он твой друг — не мой, меня не послушает. Поговори с ним.
— Орозко чертовски хорошая ищейка. Я не хочу терять его, — несколько неуверенно произнес Оукли.
— Частных детективов двенадцать на дюжину. Лучше его потерять, чем иметь все время за спиной. Сейчас он вложил жука в ухо моей жены, и я постоянно его слышу. Карл, все-таки тебе придется проинформировать этого толстого паразита, что я не хочу ничего знать об этом.
Оукли не мог не улыбнуться над тем, что толстый мексиканский частный детектив и хрупкая женщина могли доставить Эрлу Коннистону так много неприятностей; это было абсурдно и комично.
— Люди Орозко действительно расстараются...
— Тогда пусть решают это через суды, ООН и всяких других специалистов по правам граждан. Карл, меня это уже достало! Мне не под силу вложить в головы глупых чиканос, что я законный владелец этой земли. Проклятые мексиканцы просто не могут приспособиться ко времени. Но их пустые мечты не изменят того факта, что я обладаю полным правом на землю!
— Они предъявляют на нее права по дару Фердинанда и Изабеллы.
Коннистон только фыркнул.
— Вице-короли Новой Испании по акту передали землю Тьерра-Ройтан испанским поселенцам, — напомнил Оукли. — И после Мексиканской войны по договору им было гарантировано, что американское правительство будет защищать их права на собственность. Сейчас чиканос жалуются, что гринго пришли и уничтожили старые испанские документы в мексиканских архивах, обманом прокатили их право на землю в судах...
— Неплохо. Ты почерпнул все это из репортажей по телевизору или как? Ты что, работаешь теперь на чиканос, Карл?
— Нет. Но я их выслушал и посмотрел законы. У чиканос весьма убедительные аргументы.
— Ах-ах! — протянул Коннистон в раздражении. — Эти испанские хартии — беспомощные клочки бумаги, подписанные в Мадриде три сотни лет назад. Они и пара винтовок отняли землю у индейцев. Скажи им, чтобы шли спорить с патагонскими индейцами, а не со мной. Я владею этой землей. Законно.
— Все же так не просто. Посмотри на выплаты правительства племенам Аляски...
— Вот и скажи чиканос, чтобы они спорили с правительством. Пойми, Карл, мне не нужен здесь большой федеральный скандал. Все, чего я хочу, — это убрать Диего Орозко из-за спины моей жены и чтобы она убралась из-за моей. Понимаешь? — Не дожидаясь ответа, Коннистон встал и отвернулся к окну.
Оукли посмотрел на его широкую спину. Она была напряжена, словно Эрл боялся неожиданного удара. Коннистон что-то уж слишком разволновался. Оукли вспомнил события минувшего года — их маленькие стычки, которые он тут же выбрасывал из головы, настолько они казались ему незначительными. Однако все вместе теперь они складывались в тревожную картину. «Я должен был понять это раньше», — подумал Карл. Эрл начал резко сдавать после смерти сына. Его реакция на происходящее все чаще и чаще становится почти неадекватной. Однажды в июне у него вдруг появилось тревожное подозрение, что кто-то тайно пытается разрушить его империю. Эрл заговорил о каких-то разбойниках, вооруженных драках. Правда, на следующий день просил об этом забыть, объяснив все плохим настроением. Но сейчас, вспомнив этот инцидент, Оукли всерьез обеспокоился. Глядя на спину большого человека с беззащитно поднятыми плечами, он постарался мягко сказать:
— Ладно, Эрл, я поговорю с Орозко. Не волнуйся, я позабочусь об этом.
Коннистон ничего не ответил.
Глава 5
Терри Коннистон, которую газеты неизменно называли «промышленной наследницей», игнорируя тот факт, что ее отец жив-здоров, словно русалка, всплыла из голубого бассейна. Ее каштановые волосы потемнели от воды и блестели на солнце. Выбравшись на бортик, она грациозно скользнула в плетеные резиновые сандалии и пошла, красиво покачивая бедрами, к дому. Высокая девушка с хорошей осанкой, тонкой талией и длинными ногами, она казалась полной противоположностью своему грубокостному отцу.
На веранде Терри остановилась и обернулась. По небу с запада на восток быстро пролетали, волоча тени по земле, белые облака, на поросших травой холмах пасся скот отца, на горизонте стояла пыль от только что проехавшего джипа. Щурясь, Терри еще раз глянула на бассейн — она терпеть не могла закрывать свои красивые голубые глаза солнечными очками — и вспомнила, как два года назад, вернувшись домой после первого семестра в Беннингтоне, впервые его увидела.
— Мой маленький сюрприз любимой дочери, — объявил отец, положив тяжелую руку на ее плечо и подводя к воде.
В бассейне плескалось с полдюжины мускулистых парней с золотым загаром, только-только завершивших его строительство.
— Да уж я вижу, каких молодцов ты мне припас, папочка, — заметила Терри, и они оба рассмеялись.
Какое это было счастливое время!
Краем глаза Терри уловила какое-то движение в левом крыле дома и, повернувшись, заметила Фрэнки Адамса, ящерицей юркнувшего внутрь. «Интересно, и как долго этот клоун оттуда за мной наблюдал?» — с раздражением подумала она. Ей был противен этот друг Луизы из шоу-бизнеса с изношенным елейным видом, будто какая-то старая одежда, на которой слишком много лоска. Терри не могла понять, почему ее отец терпит Адамса. Впрочем, она уже давно перестала его понимать.
Приняв душ, высушив волосы, девушка надела серое мини-платье от Неймана-Маркуса, такого же цвета сандалии и критически посмотрела на себя в зеркало. «Я — настоящий Дориан Грей женского рода», — подумала она. Действительно, несмотря на ярость, бушующую в груди, ее юная, загорелая кожа оставалась по-прежнему прекрасной, лицо — невинным.
Расчесав доходящие до плеч волосы, Терри схватила сумку с учебниками, книги и вышла из своей спальни. Она намеревалась тихо пройти прямо мимо офиса, но отец, будто поджидавший ее в засаде, преградил ей путь:
— Привет! Отлично выглядишь, малышка!
— Не хочу, чтобы ты меня так называл! — Через открытую дверь офиса Терри увидела Карла Оукли, сидящего в кресле и чем-то явно озабоченного. Она натянуто ему улыбнулась: — Привет!
Карл ответил ей такой же неловкой улыбкой.
«Проблемы с бизнесом, — решила она, — оба выглядят какими-то выжатыми. Ничего, деньги все уладят!» Терри давно и твердо усвоила, что деньги делают все. Когда у нее самой возникала какая-нибудь проблема, отец обычно советовал: «Ну, купи какую-нибудь симпатичную вещицу».
Но сейчас он нахмурился:
— Ты не рано уезжаешь?
— Надо до занятий посмотреть кое-что в университетской библиотеке. — Это была откровенная ложь. Ей просто хотелось поскорее выбраться из дома.
— Ну-ну, — отреагировал отец безразличным тоном и повернулся к офису, но затем, видимо, передумал, остановился, посмотрел на дочь. — Надо как-нибудь выкроить время, чтобы поговорить. Проклятье, такое занятое лето, что дни просто спекаются.
— Можешь не перечислять, на что у тебя не хватает времени. Я во главе списка. — Терри взглянула на Карла Оукли. Хорошо, когда он здесь — служит своеобразным тормозом для отца. И сказала: — Как тебе известно, летний семестр заканчивается на следующей неделе. После экзаменов я думаю съездить в Нью-Йорк.
— Нью-Йорк? — удивился Коннистон. — А как же Беннингтон? Как же школа?
— Я устала от нее, мне нужен перерыв. Ну, пропущу семестр, что тут такого страшного? Возможно, вернусь в нее весной.
— Но... — Коннистон глянул через плечо в поисках поддержки Оукли, однако тот никак не отреагировал. — Что ты собираешься делать в Нью-Йорке? Купить одежду получше? Попить вина повкуснее? Ведь здесь у нас все-все то же самое.
— Я собираюсь ее только примерить, — съязвила Терри и шагнула, чтобы пройти.
— Подожди!
Она обернулась и искоса посмотрела на отца. Волосы упали ей на лицо. Коннистон беспомощно развел руками:
— Не умею говорить с тобой, дочь. Ну, почему мы никак не можем найти общий язык?
— Давай оставим это, папа.
— Мы слишком долго это оставляли. Отчего ты не можешь жить без того, чтобы кого-нибудь не обидеть? Малышка, конечно, я наделал немало ошибок, но только не пробегай мимо, не сказав ни слова!
Это было так не похоже на отца — чувствовать себя виноватым, что Терри в удивлении уставилась на него. Что такое с ним происходит?
Встав с кресла, Карл Оукли подошел к ним, заполнив дверной проем широкими плечами. Коннистон обратил к нему молящий взгляд, и тут Терри заметила, что щека отца ритмично подергивается, чего раньше тоже никогда не замечала.
— Может, ты права, может, тебе и правда нужна передышка, — пробормотал он. — Ты в школе сколько? Пятнадцать, четырнадцать лет? Если хочешь отдохнуть пару месяцев, поезжай в Европу. Может, вы с Луизой поедете вместе? — Терри поморщилась, но отец этого не заметил. — Приобретете новые наряды, купите пару картин, на Рождество покатаетесь на лыжах в Австрии... Как тебе это? Я закажу все билеты.
«Неужели он не понимает, что этот сорт великодушия с чековой книжкой убивает любовь?!» — подумала дочь, но вслух сказала:
— Папа, пожалуйста, ради бога! Что ты сейчас хочешь? Ты никогда по мне не скучал, тебе нет до меня никакого дела.
Его плечи опустились.
— Незамужней девушке в Нью-Йорке делать нечего.
Она устало отмахнулась:
— Пожалуйста, перестань обращаться со мной как с ребенком.
— Почему? Ты для меня всегда малышка, маленькая блестящая звездочка.
— Но с собственным умом! — выпалила Терри и отвернулась.
Коннистон схватил ее за локоть и так резко развернул, что она чуть не потеряла равновесие. Его хватка сделала ей больно, Терри скорчила гримасу. Тогда отец быстро отдернул руку, но дочь уже охватила неуправляемая ярость.
— Дай мне пройти и оставь меня в покое! — закричала она и отступила назад, опершись рукой на стену коридора.
Лицо Коннистона помрачнело.
— Посмотри на нее, Карл, — обратился он к Оукли. — Это поколение убегающих. Устанут от колледжа и просто сходят с ума, требуют внимания, как шестилетние дети. Малышка, когда ты научишься завершать то, что начинаешь?
На веранде Терри остановилась и обернулась. По небу с запада на восток быстро пролетали, волоча тени по земле, белые облака, на поросших травой холмах пасся скот отца, на горизонте стояла пыль от только что проехавшего джипа. Щурясь, Терри еще раз глянула на бассейн — она терпеть не могла закрывать свои красивые голубые глаза солнечными очками — и вспомнила, как два года назад, вернувшись домой после первого семестра в Беннингтоне, впервые его увидела.
— Мой маленький сюрприз любимой дочери, — объявил отец, положив тяжелую руку на ее плечо и подводя к воде.
В бассейне плескалось с полдюжины мускулистых парней с золотым загаром, только-только завершивших его строительство.
— Да уж я вижу, каких молодцов ты мне припас, папочка, — заметила Терри, и они оба рассмеялись.
Какое это было счастливое время!
Краем глаза Терри уловила какое-то движение в левом крыле дома и, повернувшись, заметила Фрэнки Адамса, ящерицей юркнувшего внутрь. «Интересно, и как долго этот клоун оттуда за мной наблюдал?» — с раздражением подумала она. Ей был противен этот друг Луизы из шоу-бизнеса с изношенным елейным видом, будто какая-то старая одежда, на которой слишком много лоска. Терри не могла понять, почему ее отец терпит Адамса. Впрочем, она уже давно перестала его понимать.
Приняв душ, высушив волосы, девушка надела серое мини-платье от Неймана-Маркуса, такого же цвета сандалии и критически посмотрела на себя в зеркало. «Я — настоящий Дориан Грей женского рода», — подумала она. Действительно, несмотря на ярость, бушующую в груди, ее юная, загорелая кожа оставалась по-прежнему прекрасной, лицо — невинным.
Расчесав доходящие до плеч волосы, Терри схватила сумку с учебниками, книги и вышла из своей спальни. Она намеревалась тихо пройти прямо мимо офиса, но отец, будто поджидавший ее в засаде, преградил ей путь:
— Привет! Отлично выглядишь, малышка!
— Не хочу, чтобы ты меня так называл! — Через открытую дверь офиса Терри увидела Карла Оукли, сидящего в кресле и чем-то явно озабоченного. Она натянуто ему улыбнулась: — Привет!
Карл ответил ей такой же неловкой улыбкой.
«Проблемы с бизнесом, — решила она, — оба выглядят какими-то выжатыми. Ничего, деньги все уладят!» Терри давно и твердо усвоила, что деньги делают все. Когда у нее самой возникала какая-нибудь проблема, отец обычно советовал: «Ну, купи какую-нибудь симпатичную вещицу».
Но сейчас он нахмурился:
— Ты не рано уезжаешь?
— Надо до занятий посмотреть кое-что в университетской библиотеке. — Это была откровенная ложь. Ей просто хотелось поскорее выбраться из дома.
— Ну-ну, — отреагировал отец безразличным тоном и повернулся к офису, но затем, видимо, передумал, остановился, посмотрел на дочь. — Надо как-нибудь выкроить время, чтобы поговорить. Проклятье, такое занятое лето, что дни просто спекаются.
— Можешь не перечислять, на что у тебя не хватает времени. Я во главе списка. — Терри взглянула на Карла Оукли. Хорошо, когда он здесь — служит своеобразным тормозом для отца. И сказала: — Как тебе известно, летний семестр заканчивается на следующей неделе. После экзаменов я думаю съездить в Нью-Йорк.
— Нью-Йорк? — удивился Коннистон. — А как же Беннингтон? Как же школа?
— Я устала от нее, мне нужен перерыв. Ну, пропущу семестр, что тут такого страшного? Возможно, вернусь в нее весной.
— Но... — Коннистон глянул через плечо в поисках поддержки Оукли, однако тот никак не отреагировал. — Что ты собираешься делать в Нью-Йорке? Купить одежду получше? Попить вина повкуснее? Ведь здесь у нас все-все то же самое.
— Я собираюсь ее только примерить, — съязвила Терри и шагнула, чтобы пройти.
— Подожди!
Она обернулась и искоса посмотрела на отца. Волосы упали ей на лицо. Коннистон беспомощно развел руками:
— Не умею говорить с тобой, дочь. Ну, почему мы никак не можем найти общий язык?
— Давай оставим это, папа.
— Мы слишком долго это оставляли. Отчего ты не можешь жить без того, чтобы кого-нибудь не обидеть? Малышка, конечно, я наделал немало ошибок, но только не пробегай мимо, не сказав ни слова!
Это было так не похоже на отца — чувствовать себя виноватым, что Терри в удивлении уставилась на него. Что такое с ним происходит?
Встав с кресла, Карл Оукли подошел к ним, заполнив дверной проем широкими плечами. Коннистон обратил к нему молящий взгляд, и тут Терри заметила, что щека отца ритмично подергивается, чего раньше тоже никогда не замечала.
— Может, ты права, может, тебе и правда нужна передышка, — пробормотал он. — Ты в школе сколько? Пятнадцать, четырнадцать лет? Если хочешь отдохнуть пару месяцев, поезжай в Европу. Может, вы с Луизой поедете вместе? — Терри поморщилась, но отец этого не заметил. — Приобретете новые наряды, купите пару картин, на Рождество покатаетесь на лыжах в Австрии... Как тебе это? Я закажу все билеты.
«Неужели он не понимает, что этот сорт великодушия с чековой книжкой убивает любовь?!» — подумала дочь, но вслух сказала:
— Папа, пожалуйста, ради бога! Что ты сейчас хочешь? Ты никогда по мне не скучал, тебе нет до меня никакого дела.
Его плечи опустились.
— Незамужней девушке в Нью-Йорке делать нечего.
Она устало отмахнулась:
— Пожалуйста, перестань обращаться со мной как с ребенком.
— Почему? Ты для меня всегда малышка, маленькая блестящая звездочка.
— Но с собственным умом! — выпалила Терри и отвернулась.
Коннистон схватил ее за локоть и так резко развернул, что она чуть не потеряла равновесие. Его хватка сделала ей больно, Терри скорчила гримасу. Тогда отец быстро отдернул руку, но дочь уже охватила неуправляемая ярость.
— Дай мне пройти и оставь меня в покое! — закричала она и отступила назад, опершись рукой на стену коридора.
Лицо Коннистона помрачнело.
— Посмотри на нее, Карл, — обратился он к Оукли. — Это поколение убегающих. Устанут от колледжа и просто сходят с ума, требуют внимания, как шестилетние дети. Малышка, когда ты научишься завершать то, что начинаешь?