Гаррисон Гарри. Дома

   Но на этот раз он не увлекся работой, как это обычно бывало прежде. В мыслях было другое. Он допил чай и унес поднос на кухню. Потом зашел в библиотеку, взял с полки тринадцатый том Британской энциклопедии и быстро пролистал страницы до нужной статьи.
   Израиль. Промышленно-сельскохозяйственный анклав на побережье Средиземного моря. Территория прежнего государства Израиль. Обезлюдевший в годы чумы, заселен добровольцами ООН в 2065 г. Управляет арабскими сельскохозяйственными районами к северу и к югу и отвечает за торговые перевозки всего региона.
   Вот оно! Черным по белому – и в книге, которой можно верить. Исторические факты, без каких-либо эмоций. Просто факты. Факты?..
   Но ведь это неправда! Он же был на той подводной лодке, он разговаривал с израильтянами. Или с кем-то, кто выдавал себя за них. Они на самом деле израильтяне? А если нет – кто тогда? Во что он оказался втянут?
   Как это сказал великий Хаксли? Ян вспомнил, что прочитал эти слова, едва поступив в университет, переписал их и повесил у себя над столом. Примерно так: «…Великая трагедия науки состоит в том, что даже самый уродливый факт способен погубить самую прекрасную гипотезу». Он твердо придерживался этого трезвого правила и изучал науки именно так, трезво. Факты. Дайте факты – а гипотезы сами вырастут.
   Но что за факты здесь? Он был на борту субмарины, которая попросту не могла существовать в том мире, какой он знал. Но она существует. Значит – картина мира неверна?
   Такая формулировка помогала объяснить случившееся, но и разозлила его. Если так – ему лгали. К чертям всех остальных – пусть заботятся о себе сами, – но его, Яна Кулозика, обманывали всю жизнь, беспрерывно и целенаправленно. Это ему совсем не нравилось. Но как узнать, где ложь, а где правда? Вместе с этой мыслью пришла и другая: Сара была права, сказав об опасности, с которой он столкнется. Ложь – это всегда тайна, а тайны всегда хранят. А здесь государственная тайна. Что бы он ни сделал, что бы ни узнал – сказать об этом нельзя никому.
   С чего начать? Где-то должны быть полные данные обо всем, но он не знал, какие документы нужно искать, даже не знал, что он ищет. Тут надо подумать, выработать какой-то план… Но есть одна вещь, которую можно сделать сразу: повнимательнее присмотреться к окружающему миру. Как назвала его Сара? Рабовладелец. Он вовсе не чувствовал себя рабовладельцем. Просто его класс постоянно заботится обо всем, и в том числе о тех, кто не в состоянии сам о себе позаботиться. А пролам ни в коем случае нельзя ничего доверять, иначе все развалится. У них попросту не хватает чего-то: то ли ума, то ли чувства ответственности. Это естественный порядок вещей.
   Они на дне, эти пролы, – многие миллионы немытых тел, – большинство из них на пособии. Они там навсегда, с тех пор как Вредители довели мир до разорения и разрухи. Все это есть в учебниках истории.
   И если все они до сих пор живы – это не их заслуга и не заслуга Вредителей, допустивших такое. Они живы благодаря упорной работе людей его класса, которые взяли на себя бремя правления. Это администраторы и инженеры создали большую часть истощающихся нынче ресурсов планеты. Наследственным членам парламента оставалось все меньше и меньше дел в управлении технологическим обществом. Королева превратилась в декоративную фигуру. Властвовало Знание. Знание сохранило миру жизнь. Был момент, когда казалось сомнительным, что это удастся. Но спутниковые станции смягчили энергетический кризис, когда полностью исчерпались запасы нефти, а потом термоядерная энергия принесла миру надежную безопасность.
   Человечество усвоило этот урок: хрупкую экологию одной-единственной планеты очень легко вывести из равновесия. Ресурсы истощались, стало нужно сырье. Первый шаг был сделан к Луне, потом в астероидный пояс, где можно было добывать различные элементы. Потом настала очередь звезд. Это оказалось возможным благодаря Хуго Фосколо, который открыл явление, впоследствии ставшее известным как «Разрыв Фосколо». Он был чистый математик, теоретик, этот непризнанный гений, зарабатывавший на жизнь учительством в школе, в бразильском штате Сан-Паоло, в городке с непроизносимым названием Пиндамонхангаба. Его «разрыв» вторгался в теорию относительности; публикуя свою статью в незаметном математическом журнале, Фосколо извинялся, что подвергает сомнению общепризнанные теории великого ученого, и смиренно просил маститых математиков и физиков указать, где он сделал ошибку в своих уравнениях.
   Ошибку обнаружить не удалось – и родился космический транспорт, способный доставлять людей к звездам. На то, чтобы исследовать и обжить ближайшие звездные миры, ушло всего сто лет. История этого периода великолепна – и, должно быть, правдива… Ведь все это существует!
   Так что нет никаких рабов. Ян был в этом уверен и сердился на Сару за те ее слова. На Земле царят мир и справедливость, и все сыты, и у каждого свое место под солнцем. Что за слово она сказала тогда? «Демократия». Очевидно, какая-то форма государственного правления. Он никогда не слышал о такой. Снова к энциклопедии – на сей раз ему пришлось себя заставить. Очень не хотелось находить ошибки в этих толстых томах: словно обнаруживаешь, что драгоценная картина оказалась подделкой. Ян снял том с полки и подошел к высокому окну: там было светлее.
   Демократия. Архаический термин в исторических и политических науках для обозначения формы правления, существовавшей в течение короткого периода в мелких городах-государствах Греции. Согласно Аристотелю, демократия является извращенной формой третьей формы правления…
   Там было еще что-то в том же духе, и все почти столь же интересно. Какой-то древний способ правления, что-то сродни каннибализму: когда-то было да прошло. Но при чем тут израильтяне? Все это похоже на загадку… Ян посмотрел в окно на серое небо и на Темзу с пятнами льда на серой воде. Тело еще хранило память о тропическом солнце; его передернуло. Так с чего же начать?
   Не с истории. Это не его область, он вообще понятия не имеет, где и что там искать. И надо ли искать на самом-то деле? По правде говоря, ему не хотелось; у него вдруг возникло мрачное предчувствие, что, однажды начав эти поиски, он потом не сможет вернуться назад. Если ящик Пандоры открыть – его никогда уже не закроешь. Хочет ли он знать все это?.. Да! Она назвала его рабовладельцем – но он знает, что это ложь. Любой прол рассмеялся бы, услышав такое.
   Вот оно! Пролы. Он знал о них много, он с ними работал, вот тут и надо начинать. Утром он поедет на Уолсокенский завод: его там уже ждут – он должен проверить, как выполняются его распоряжения. Но на этот раз он поговорит с пролами побольше, чем обычно. Конечно, надо признать, раньше он с ними не так уж много разговаривал; но это только потому, что всегда бывал занят. Если он будет осторожен, то никаких неприятностей возникнуть не должно. Есть, конечно, определенные социальные традиции общения с пролами, и нарушать их он не собирается. Но кой-какие вопросы он им задаст – и внимательно выслушает ответы.
   Однако очень скоро выяснилось, что сделать это не так-то просто. Когда Ян остановил машину возле завода, ему навстречу уже торопился менеджер.
   – Добро пожаловать, ваша честь, с возвращением…
   Он суетливо переминался с ноги на ногу; дыхание дымилось в морозном воздухе.
   – Спасибо, Рэдклиф. Надеюсь, все шло нормально, пока меня не было?
   В дежурной улыбке Рэдклифа промелькнуло беспокойство.
   – Вообще-то неплохо, сэр. Не все закончили, правда, вы уж простите. Очень жаль, но запчастей не хватает. Быть может, вы нам поможете их получить. Но позвольте, я покажу вам отчет.
   Похоже, здесь ничего не изменилось. Под ногами по-прежнему стояли лужи, несмотря на летаргическую активность человека со шваброй. Ян открыл было рот, чтобы высказаться по этому поводу, – но промолчал. По-видимому, Рэдклиф тоже ожидал такого разговора: он быстро оглянулся через плечо. Ян улыбнулся ему. Это же, можно сказать, родной коллектив. Наверно, прежде он был слишком скор на расправу, но впредь станет терпимее. Пряник лучше кнута – больше толку. Несколько приятных слов, разговор по душам… Так должно лучше получаться.
   Однако пришлось все-таки напрячься, чтобы не выйти из себя, когда он стал просматривать распечатки. Сказать хоть что-нибудь он был просто обязан.
   – Послушайте, Рэдклиф. Честное слово, мне не хочется повторяться – но так дело не пойдет. У вас было больше двух недель, а список короче не стал.
   – У нас людей мало, ваша честь: болеют, зима суровая. Но вы увидите, работа сделана…
   – Да у вас было столько поломок за это время, что сейчас положение хуже прежнего.
   Ян услышал в своем голосе сердитые ноты и оборвал тираду. На этот раз он будет сдержан. Стараясь не топать, он прошел к двери кабинета и выглянул в цех. Там, в дальнем конце, катили тележку с чаем. Да, чашка чаю – то, что надо сейчас, чтобы успокоиться. Он вернулся к своему столу и открыл кейс.
   – Черт побери!
   – Что-нибудь случилось, сэр?
   – Ничего серьезного. Я оставил термос с чаем в гостинице, забыл из сумки переложить.
   – Я могу послать кого-нибудь на велосипеде, сэр. Это всего несколько минут.
   – Не надо. Не стоит трудов. – И тут Яна осенила блестящая, почти безрассудная идея: – Давайте сюда тележку. Попьем с вами чайку.
   Глаза у Рэдклифа широко раскрылись, какой-то момент он потрясенно молчал.
   – О нет, ваша честь. Вам не понравится, чтó мы здесь пьем. Чистые помои. Я пошлю…
   – Не надо. Давайте ее сюда.
   Ян снова взялся за распечатки, отмечая, чтó необходимо сделать в первую очередь, и не видел, какая началась суматоха. Разносчица вмиг очутилась в кабинете, беспрерывно кланяясь и без конца вытирая руки о передник. Рэдклиф убежал, вернулся с чистым полотенцем, и она стала протирать одну из кружек. Протирала, протирала… Когда наконец в кружку налили чай, оказалось, что на мятом подносе она красуется одна.
   – Вы тоже, Рэдклиф. Я приказываю.
   Чай был горячий, но это, пожалуй, все, что можно было сказать в его пользу. Грубая кружка царапала губы.
   – Замечательно, – похвалил Ян.
   – Да, ваша честь, чаек хороший. – Рэдклиф едва не плакал.
   – Надо будет повторить.
   Рэдклиф не ответил, и Ян представить себе не мог, каким образом продолжить разговор. Молчание длилось, пока он не прикончил свой чай – и не осталось ничего иного, как снова взяться за работу.
   Работы оказалось сверх головы. Пока его не было, никто не заботился даже о самом насущном ремонте, а уж о градуировке приборов и говорить нечего. Ян трудился в поте лица. Было уже около семи, когда он зевнул, потянулся – и обнаружил, что дневная смена давным-давно ушла. Он вспомнил, что заглядывал Рэдклиф и что-то сказал, но что – уже не помнил. Ладно, на сегодня хватит. Он собрал бумаги, натянул меховое пальто и вышел.
   Ночь была морозная, сухая; в небе льдинками дрожали звезды. Да, далеконько оно, Красное море… Замечательно забраться в машину и включить отопитель.
   Сейчас он хорошо поработал. Система управления функционировала отлично; а если нажать – можно добиться, чтобы и ремонт, и профилактику делали вовремя и получше. Надо добиться.
   Он резко рванул руль, чтобы не сбить велосипедиста, внезапно появившегося в свете фар. Темная одежда, черный велосипед – и ни одного отражателя. Они когда-нибудь чему-нибудь научатся?
   Со всех сторон тянулись голые поля, не видно ни одного дома. Какого черта этот тип катается тут в темноте?
   Ответ явился за ближайшим поворотом. Яркие окна и освещенный знак возле дороги. Пивная. Он проезжал здесь сотни раз, но до сих пор не знал о ее существовании. Зачем она ему? Ян сбавил скорость. На вывеске с надписью «Железный Герцог» был изображен и сам герцог с высоко поднятым аристократическим носом. Однако клиентура здесь была не столь аристократична: ни одной машины поблизости, а к фасадной стене прислонились велосипеды. Неудивительно, что раньше он ни разу не обратил внимания на это заведение.
   Он нажал на тормоза. Конечно! Надо остановиться, выпить – и поговорить с людьми. А что плохого? Посетители наверняка обрадуются, увидев его в своей компании; он им скрасит холодный вечер… Прекрасная мысль!
   Ян запер машину и зашагал к пивной по твердой замерзшей земле. Едва он прикоснулся к двери, та широко распахнулась, и он оказался в большом, ярко освещенном зале, где воздух был густ от дыма дешевого табака и марихуаны. Из настенных динамиков гремела какая-то сверлящая музыка, настолько оглушительная, что человеческих голосов не было слышно, хотя здесь было много народу: целая толпа возле бара, и почти все столики заняты – и все разговаривали. Ян с интересом отметил полное отсутствие женщин. Среди посетителей приличного кабака женщин по меньшей мере половина, а то и больше… Он нашел местечко возле стойки и постучал по крышке: бармен не сразу его заметил.
   – О, простите, сэр! Рады вас видеть, сэр… – Бармен заторопился навстречу с радостной улыбкой на толстых губах. – Чего изволите?
   – Двойное виски. И для вас что-нибудь.
   – О, спасибо, сэр. Я возьму то же, что и вы.
   Надписи на бутылке Ян не заметил. Виски было похуже, чем он пил обычно, но по честной цене. Двойная порция стоила меньше, чем простая в его квартале. Этим людям не на что жаловаться.
   Возле стойки стало просторнее; никого, кроме Яна, здесь почти не осталось. Он обернулся – за одним из ближних столиков сидели Рэдклиф и несколько человек с Уолсокенского завода. Ян помахал им рукой и подошел.
   – Ну как, Рэдклиф, отдыхаете?
   – Можно и так сказать, ваша честь.
   Рэдклиф произнес это холодно и официально: казалось, что он чем-то обеспокоен.
   – Не будете возражать, если я присоединюсь к вам?
   В ответ прозвучало что-то нечленораздельное, и Ян решил, что они не возражают. Он подтянул свободный стул от соседнего столика, сел и огляделся. На него никто не смотрел, каждый разглядывал что-то интересное в глубине своей кружки.
   – Ночь холодная, верно?
   Один из них шумно хлебнул пива – иного ответа Ян не дождался.
   – И такие холодные зимы продержатся еще несколько лет. Это так называемые незначительные климатические изменения, небольшие колебания погоды внутри продолжительных циклов. Нового ледникового периода не будет – по крайней мере пока, – но можно рассчитывать, что такие же холодные зимы какое-то время продержатся.
   Нельзя было сказать, что восторг его аудитории оказался слишком бурным. И Ян вдруг понял, что ведет себя по-дурацки. Прежде всего – зачем он сюда пришел? Что он может узнать у этих флегматичных болванов? Совершенно идиотская была идея, с самого начала. Он осушил свой стакан и поставил его на стол.
   – Ладно, развлекайтесь, Рэдклиф. И вы все. Утром на работе встретимся. И наконец приведем в порядок всю перегонку. Дел очень много.
   Они что-то забормотали в ответ, но он не стал слушать. К чертям все эти теории и всех этих блондинок в подводных лодках. Это ж совершенно надо свихнуться, чтобы творить то, что он творит, чтобы в таких мыслях увязнуть… К дьяволу!
   После духоты пивной приятно было вдохнуть кусачего морозного воздуха. Машина его стояла на месте, но у открытой двери склонились двое.
   – А ну-ка стойте! Что это вы там делаете?
   Ян побежал к ним, спотыкаясь на замерзшем грунте. Они быстро оглянулись – белесые кляксы неразличимых лиц, – повернулись и бросились в темноту.
   – Стой! Слышишь – стой!
   В машину к нему залезли!.. Бандиты! Так просто они не уйдут… Он забежал вслед за ними за угол. Один остановился – хорошо!.. Оборачивается…
   Кулака он даже не увидел. Только ощутил острую боль в скуле. И рухнул.
   Удар был тяжелый, жестокий удар. Наверно, несколько секунд он был без сознания, а когда пришел в себя – поднялся на четвереньки и замотал головой. В голове плескалась боль. Потом вокруг послышались крики, топот, чьи-то руки подхватили его и поставили на ноги. Кто-то помог ему дойти назад в пивную, завел в какую-то небольшую комнату… Он тяжело упал в глубокое кресло. Откуда-то появилось мокрое полотенце; лоб оно холодило, а ушибленную скулу жгло – он взял его в руки и стал держать сам. Потом взглянул на Рэдклифа – они были вдвоем в этой комнате.
   – Я знаю его. Того, кто меня ударил.
   – Вряд ли, сэр. Не думаю, что это кто-нибудь с нашего завода. Я оставил у машины человека, сэр, он приглядит. Похоже, что из машины ничего не взяли – вы слишком быстро вернулись. Кажется, слегка повредили дверь, ломиком открывали.
   – А я говорю, я его знаю. Хорошо его рассмотрел. Он работал на заводе. – От холодного компресса стало полегче. – Сэмпсон или что-то в этом роде. Вспомните-ка, он еще цех чуть не спалил… Симмонс – вот как его имя!
   – Это не мог быть он, сэр. Он умер.
   – Умер? Не понимаю. Две недели назад он был совершенно здоров.
   – Самоубийство, сэр. Не смог смириться с возвращением на пособие. Он несколько лет проучился, чтобы работу получить. А работал всего пару месяцев.
   – Ну, меня-то упрекать не в чем. Насколько я помню, вы согласились, что уволить его необходимо.
   На этот раз Рэдклиф глаз не опустил, в его голосе послышалась непривычная твердость:
   – А я помню, что просил вас его оставить. А вы отказались.
   – Уж не считаете ли вы, что я каким-то образом виноват в его смерти?
   Рэдклиф не ответил, лицо его оставалось бесстрастно. И он по-прежнему не отводил взгляда. Ян отвернулся первым.
   – Иногда такие решения трудно принимать, – сказал он. – Но они необходимы. Однако я поклясться готов, что этот человек Симмонс. Выглядит совершенно так же.
   – Да, сэр. Это его брат. Выяснить это очень легко, если захотеть.
   – Спасибо, что подсказали. Полиция быстро разберется.
   – А надо ли, инженер Кулозик? – Рэдклиф сидел очень прямо, и в голосе его появился металл, какого Ян никогда прежде не слышал. – Надо ли ставить их в известность? Симмонс мертв – этого вам мало? А брат заботится о его жене и детишках. Все на пособии. Всю жизнь. Стоит ли удивляться, что он зол на вас? Я его не оправдываю, зря он это затеял. Но если вы забудете о случившемся – несколько человек будут вам благодарны. Он сильно изменился с тех пор, как нашел брата мертвым.
   – Но я должен…
   – Разве? Должен – что? Оставаться со своими, вот что. И оставить нас в покое!.. Если бы вы не явились нынче мозги нам полоскать, не стали бы лезть туда, где никому не нужны, ничего бы и не случилось. Оставьте нас в покое, говорю. Залезайте в свою машину и мотайте отсюда. И оставьте все как есть.
   – Никому не нужен?.. – Ян пытался освоиться с мыслью, что эти люди могут относиться к нему таким вот образом.
   – Здесь – нет. Я сказал достаточно, ваша честь. Делайте что хотите. Что случилось – того уже не изменишь. А за машиной вашей присмотрят, пока вы не соберетесь.
   Он вышел, и Ян остался в одиночестве. В таком ужасающем одиночестве, какого не испытывал никогда в жизни.

Глава 5

   Ян медленно ехал в гостиницу, в Уизбич, настроение у него было кошмарное. В баре «У Белого Льва» толпа…
   Он быстро вошел и поднялся по скрипучей лестнице к себе в номер. Ссадина на щеке была не очень заметна, зато очень чувствительна. Он умылся холодной водой и снова прижал к лицу мокрую ткань, глядя в зеркало. И чувствовал себя – дурак дураком.
   Потом налил большую порцию из бара в номере – и встал у окна, глядя на улицу отсутствующим взглядом и пытаясь понять, почему до сих пор не позвонил в полицию. С каждой минутой это становилось все невозможнее: ведь они захотят узнать, почему он не позвонил раньше. И чего он тянет? На него жестоко напали, машину взломали, повредили. У него все основания сдать этого человека!..
   Неужели смерть Симмонса на его совести?
   Не может быть, это просто немыслимо. Раз человек не работает, как положено, – он не заслуживает права на работу. Когда занят лишь один из десяти желающих, надо соответствовать. Иначе выгонят. А Симмонс не соответствовал, и потому его выгнали. А он себя убил.
   – Я не виноват, – сказал Ян вслух, твердо.
   И начал укладывать сумку. К дьяволу этот Уолсокенский завод и всю здешнюю сволочь. Он свое дело сделал: контрольная автоматика установлена – а эксплуатация не его забота. Пусть этим занимается кто-нибудь другой. Утром он пошлет рапорт – пусть инженерный совет думает, что тут делать дальше, – а его ждет масса другой работы. Положение позволяло ему выбирать, чем заняться, и он не хотел больше торчать на этом убогом спиртзаводе среди заледеневших полей.
   Скула болела, и он выпил больше, чем следовало перед поездкой. Добравшись до лондонского выезда с автострады, Ян попытался отключить автопилот – однако ничего не вышло. Компьютер определил уровень алкоголя в крови – а он оказался выше допустимого – и теперь отказывался отдать управление. Машина ехала медленно, тупо. Ян бесился от злости, потому что в компьютере было лишь несколько маршрутов по Лондону, и все в объезд. Нигде угла не срежет, размышляет на каждом перекрестке и уступает дорогу любому с ручным управлением, даже если тот ползет как черепаха… Компьютер отключился только у самых ворот гаража, и Ян доставил себе маленькое удовольствие – разогнался по уклону и влетел на свое место, ударившись бампером о стену, несмотря на визг тормозов.
   Он выпил еще и, проснувшись в три часа ночи, обнаружил, что свет не выключен, а телевизор в углу разговаривает сам с собой. Он навел порядок, улегся снова и проспал до утра.
   Ян допивал кофе, когда раздался звонок в дверь. Покосившись на экран, он нажал кнопку дистанционного звонка. Это оказался его зять.
   – Вид у тебя сегодня не блестящий, – сказал Тергуд-Смит, аккуратно кладя на диван пальто и перчатки.
   – Кофе?
   – С удовольствием.
   – У меня и состояние не блестящее. – Ян уже решил, что правды никому не скажет. – Поскользнулся на льду, думал, без зубов останусь. А придя домой, хватанул лишнего, все старался боль заглушить. Чертова машина даже не дала мне ехать самому.
   – Это проклятие автоматики. Врачу показывался?
   – Нет нужды. Простой ушиб. Чувствую себя дурак дураком.
   – Такое со всеми случается, даже с наилучшими из нас. Элизабет приглашает тебя сегодня к обеду. Ты сможешь?
   – Еще бы! Она же лучший кулинар во всем Лондоне… Если только это не очередные смотрины.
   Он подозрительно посмотрел на Тергуд-Смита. Тот поднял вверх палец и улыбнулся:
   – То же самое и я ей сказал. И хотя она клялась и божилась, что эта девушка одна на миллион, – все-таки пообещала, что не позовет ее. Обедаем втроем.
   – Спасибо, Смитти. Лиз никак не смирится с тем, что я по натуре холостяк.