Гаррисон Гарри. Конные варвары

   Дальнейшее было очевидным. Верёвка, связывающая его руки, была около трёх метров длиной, её конец был прикреплён к верхушке столба. Он оказался один в центре пустого пространства, а со всех сторон были видны всадники, седлавшие своих горбатых скакунов. Первый из них издал пронзительный воинственный крик и поскакал к Язону с опущенным копьём. Животное неслось с устрашающей скоростью, глубоко вонзая когти в землю и летя, как спущенная с тетивы стрела.
   Язон сделал единственное возможное; он отпрыгнул в сторону таким образом, чтобы столб находился между ним и нападающим… Воин протянул вперёд копье, но тут же отдёрнул его, ибо на пути копья встал столб — он проскочил мимо.
   В следующий момент только интуиция спасла Язона: топот второго животного заглушался топотом первого. Язон схватился за столб и отскочил в сторону. Копье звякнуло о металл, и второй нападающий пролетел мимо. Первый уже поворачивал назад, а Язон увидел готового к атаке следующего всадника. У этой игры мог быть только один конец: цель не может бесконечно уклоняться от копья.
   — Пора изменить соотношение сил, — проговорил Язон, наклоняясь и запуская за руку голенище правого сапога. Его боевой нож был всё ещё там. Когда проскакал третий воин, Язон подбросил нож в воздух и схватил его рукоять в зубы. Затем провёл остриём по верёвке, связывающей его руки. Освободив их, Язон увернулся от копья и сам напал.
   Он прыгнул, держа нож в левой руке, а правой стараясь ухватить всадника за ногу и намереваясь стащить. Но животное двигалось слишком быстро, и он ударился о его бок за седлом, вцепившись пальцами в густой мех.
   Все дальнейшее произошло очень быстро. Когда всадник обернулся, пытаясь ударить и столкнуть вниз нападавшего, Язон по самую рукоять погрузил кинжал в крестец животного.
   Длинные иглы, которые эти варвары использовали вместо обычных колёсиков в шпорах, свидетельствовали, что животные обладали не особо чувствительной нервной системой. Но однако это было справедливо лишь для толстой шкуры, прикрывавшей ребра, но место вблизи хвоста, куда всадил свой кинжал Язон, по-видимому было очень чувствительным. Длительная судорога потрясла животное, и оно устремилось вперёд ещё быстрее.
   Потеряв равновесие, всадник вылетел из седла и исчез. Язон, вцепившись одной рукой в мех, а другой держа рукоять кинжала, старался удержаться при первом скачке, потом при втором. Он смутно видел расступающихся людей и животных, но всё его внимание было сосредоточено на том, чтобы не сорваться. Это оказалось невозможным, и при третьем скачке он сорвался и полетел вперёд. Летя в воздухе, Язон увидел, что он приземляется между двумя куполообразными зданиями. Это было гораздо лучше, чем удариться об одно из них, поэтому он относительно благополучно опустился на ноги и побежал, постепенно уменьшая скорость.
   Куполообразные сооружения — несомненно, жилище особого типа — были расположены в линию, между ними были проходы различной ширины. Язон оказался в широком проходе, и так как он живо представил себе вонзающиеся ему в спину копья и стрелы, то свернул в первый же переулок и побежал. Разъярённые крики свидетельствовали о том, что преследователи не сомневаются, что им удастся его поймать. Тем не менее, пока преследователи были далеко, но это преимущество сохранится недолго.
   В одном сооружении впереди откинулась дверь — кожаный клапан — и оттуда выглянул седовласый человек — тот самый, что пытался расспрашивать Язона. Он казалось, с одного взгляда разобрался в ситуации, раскрыл клапан пошире и поманил Язона.
   Решение нужно было принимать немедленно. Все ещё продолжая бежать вперёд, Язон оглянулся и убедился, что пока его никто не видит. В бурю годился любой порт! Он нырнул в отверстие и втянул за собой старика. Тут он впервые осознал, что все ещё сжимает в руке рукоять ножа. Прижав лезвие к груди старика, он прошипел:
   — Если выдашь меня, умрёшь!
   — Зачем мне выдавать тебя, — закашлялся старик. — Я принял тебя сюда. Я рискую ради знаний. Отойди, я закрою вход. — Не обращая внимания на нож, он стал завязывать кожаный клапан.
   Быстро осмотрев тёмное помещение, Язон увидел, что сонного вида юноша дремлет возле небольшого костра, над которым висит железный котёл. Высохшая старуха помешивала что-то в котле, не обращая внимания на происходящее.
   — Назад и вниз, — сказал старик, таща за собой Язона. — Они скоро будут тут. Они не должны найти тебя, нет.
   Крики становились все ближе и Язон не видел причины, почему бы ему не послушаться старика.
   — Но нож у меня наготове, — предупредил он, садясь у задней стены и позволяя закрыть себя по плечи грудой старых изношенных шкур.
   Послышался тяжёлый топот, от которого задрожала земля. Гневные крики раздавались теперь со всех сторон. Седовласый набросил на голову Язона меховой платок, почти закрыв его лицо, затем извлёк из-за пояса дымящуюся глиняную трубку и сунул её Язону в рот. Ни старуха, ни юноша по-прежнему не обращали на это внимания.
   Они не подняли головы и тогда, когда воин в шлеме откинул клапан и просунул голову внутрь.
   Язон сидел неподвижно, глядя из-под мехового платка, сжимая в руке нож, готовый прыгнуть и вонзить его в горло воина.
   Быстро оглядев тёмное помещение, воин выкрикнул что-то похожее на вопрос. Седовласый ответил, отрицательно кивая головой. Воин исчез так же быстро, как и появился, старуха поспешила к выходу и крепко завязала клапан.
   За годы своих блужданий по Галактике, Язон очень редко встречал бескорыстное милосердие и был оправданно подозрителен в этом случае. Он по-прежнему держал нож наготове.
   — Почему ты пошёл на риск, помогая мне сейчас? — Спросил он.
   — Жонглёр всегда рискует, узнавая новое, — сказал старик, садясь у огня на скрещённые ноги. — Я выше мелких ссор между племенами. Меня зовут Орайал, и ты можешь начать, назвав мне своё имя.
   — Сэм Ривербоат, — ответил Язон, опуская нож и натягивая на себя половинки разрезанного металлокостюма. Он руководствовался интуицией и рефлексом, как игрок, прижимающий карты к груди. Угрозы пока не было. Старуха что-то бормотала у огня, юноша по-прежнему дремал рядом с Орайалом.
   — Из какого ты мира?
   — С неба.
   — Много миров есть, где живут люди?
   — Около тридцати тысяч, хотя никто не может быть уверен в этом числе.
   — На что похож твой мир?
   Язон осмотрелся, впервые с того момента, как он открыл глаза в клетке, у него появилась возможность передохнуть и подумать. Счастье пока что было на его стороне, но предстоял долгий путь, прежде, чем он живым выберется из этой истории.
   — На что похож твой мир? — Повторил снова Орайал.
   — А на что похож твой мир, старик? Мы будем обмениваться знаниями.
   Орайал помолчал, и злобная искра сверкнула в его полуприкрытых глазах. Потом он кивнул.
   — Ладно, согласен. Я буду отвечать на твои вопросы, ты на мои.
   — Сначала ты ответишь мне, я теряю больше, если нас прервут. Но прежде чем мы начнём беседу, я должен провести инвентаризацию. До сих пор я был для этого слишком занят.
   Хотя пистолет пропал, кобура всё ещё находилась на месте. Теперь она была бесполезна, но её батареи в своё время, всё ещё можно было использовать. Оружейный пояс тоже исчез, а карманы были оторваны. Только то обстоятельство, что медицинская аптечка оказалась сзади, спасло её от уничтожения. Вероятно, он лежал на ней, когда его обыскивали. Специальное снаряжение тоже пропало, как и сумка с гранатами.
   Радиопередатчик на месте! В темноте они его не заметили в плоском кармане почти под мышкой. Может быть, он вышел за пределы чёткого приёма, но работу передатчика все равно засекут на корабле и определят направление. Он вытащил его и угрюмо посмотрел на сломанный футляр, сквозь щели которого был виден край сломанной микросхемы. Во время событий сегодняшнего дня по нему ударили чем-то тяжёлым. Язон включил радиопередатчик и получил тот результат, которого и ожидал. Ничего. То, что хронометр всё ещё работал, мало утешило Язона. Было десять часов утра. Удивительно. Часы были настроены на двадцатичасовой день, когда они прибыли на Счастье, причём полдень был приурочен к положению здешнего солнца в зените.
   — Ну, вот и всё, — сказал он, усаживаясь поудобнее на жёсткой земле и натягивая на себя шкуры. — Поговорим Орайал. Кто здесь хозяин? Кто приказал казнить меня?
   — Темучин. Воитель, Бесстрашный, с рукой из стали, Разрушитель…
   — Хватит, хватит. Он здесь самый главный. Я понял это без комментариев. А что он имеет против чужеземцев, против зданий?
   — «Песнь свободных людей», — сказал Орайал, толкая локтем своего помощника.
   Тот вздрогнул, порылся в клубке шкур и вытащил похожий на лютню инструмент с длинной декой и двумя струнами. Аккомпанируя себе на инструменте, он начал петь высоким голосом:

 
Свободные, как ветер,
Свободные, как равнины,
По которым мы бродим,
Не зная другого дома,
Кроме наших шатров,
Наши друзья мороны,
Которые несут нас на битвы,
Разрушать здания,
Тех, кто предал нас…
 

   Там было ещё много других строк, и песня длилась очень долго, пока Язон не почувствовал, что начинает клевать носом. Он прервал певца и задал старику ещё несколько вопросов. Картина истинной жизни равнин Счастья начала проясняться. От океана на западе, до океана на востоке, от Великого утёса на юге, до гор на севере, не было ни одного постоянного здания или посёлка. Свободные и дикие, племена бродили по травяному морю, непрерывно враждуя друг с другом. Когда-то здесь были города, некоторые из них даже назывались в песне. Но теперь о них сохранились лишь воспоминания и непримиримая ненависть к ним. Должна была происходить долгая и суровая борьба между двумя путями жизни, если даже воспоминания о ней, спустя много поколений вызывали такие сильные чувства. При ограниченных естественных ресурсах этих бедных равнин, землевладельцы и кочевники не могли жить в мире. Фермеры строили посёлки вокруг редких источников воды и отгоняли кочевников с их стадами. Кочевники защищаясь, объединились и старались разрушить посёлки. Им удалось это сделать в такой уничтожающей войне, что воспоминания об их прежних недругах вызывали в них дикую ненависть.
   Неграмотные, грубые, жестокие, победители-варвары своими племенами и кланами захватили всю степь, постоянно передвигаясь по мере того, как тощий скот съедал траву на пастбищах. Письменность была неизвестна; лишь жонглёры — единственные люди, которые свободно могли переходить от племени к племени, были историками и переносчиками новостей. Деревья не росли в этом суровом климате, поэтому деревянная утварь и изделия из дерева были неизвестны. Железная руда и каменный уголь часто встречались в горах севера, поэтому железо и мягкая сталь употреблялись повсеместно. Они, да ещё шкуры, рога и кости животных были единственными доступными материалами. Единственное исключение составляли шлемы и нагрудники. Большинство из них изготовлялось из железа, но лучшие из них привозились из племени, жившего у отдалённых холмов. Люди этого племени работали в шахте, сооружённой в скале, похоже, асбестовой. Они размельчали этот материал, смешивали со смолой широко распространённого растения и изготовляли из них вооружение. И получающийся материал был похож на фибергласс: лёгкий, как алюминий, крепкий, как сталь, он был очень эластичным. Эта технология, несомненно унаследованная от первых поселенцев планеты, была единственным отличием кочевников от варваров железного века. Помёт животных использовался как топливо, жиром животных заправляли светильники. Жизнь здесь была суровой, грубой и короткой.
   Каждое племя владело своими наследственными пастбищами, по которым оно и кочевало. Однако границы территорий были неопределенны и противоречивы, поэтому между племенами постоянно возникали столкновения. Куполообразные шалаши — камачи — сооружались из сшитых шкур и крепились на железных столбах. Их можно было собрать и разобрать за несколько минут, а когда племя передвигалось на повозках — эскунгах — их перевозили вместе с другими домашними вещами. В повозки впрягались мороны. В отличие от крупного рогатого скота, который был потомком земных животных, эти мороны были коренными обитателями высокогорных степей Счастья. Столетие назад, эти когтистые травоядные стали домашними, а большая часть их диких стад была уничтожена. Толстая шкура защищала их от постоянных холодов, и они могли по двадцать дней обходиться без воды. Как вьючные животные, а также, как орудия войны, они делали возможной жизнь в этой бесплодной местности.
   Мало что можно было добавить к этому.
   Племена кочевали и воевали, каждое говорило на своём особом языке или диалекте и использовало нейтральный межплеменной язык, когда им приходилось общаться друг с другом. Они образовывали союзы и предательски нарушали их. Их занятием и любовью была война, в которой они достигли совершенства.
   Язон усваивал эту информацию, пытаясь в то же время усвоить, хотя и с меньшим успехом, твёрдые куски тушенного мяса. В конце концов он глотал их непрожёванными. В качестве питья было предложено перебродившее молоко моронов, вкус которого был не менее отвратительным, чем запах.
   Единственное блюдо, которое ему не предложили — любимое блюдо воинов — была смесь молока с ещё тёплой кровью, чему Язон был рад.
   Когда любопытство Язона было удовлетворено, настала очередь Орайала, и он задавал бесчисленное множество вопросов. Даже за едой Язон бормотал ответы, которые жонглёр и подмастерье прятали в глубинах своей памяти. Они были спокойны, поэтому Язон считал себя в безопасности, по крайней мере, на время. Дело шло к вечеру и Язон решил, что пора подумать о бегстве и возвращении на корабль. Он дождался, пока Орайал замолк, чтобы перевести дух и в свою очередь задал несколько вопросов.
   — Сколько людей в лагере?
   Жонглёр всё время пил ачад — ферментированное молоко — и покачивался из стороны в сторону. Он что-то пробормотал и широко развёл руками.
   — Они дети грифа, — протянул он, — они столь многочисленны, что покрывают равнину и заставляют сердца врагов трепетать…
   — Я не спрашиваю об истории племени. Меня интересует их число.
   — Одни боги знают. Может быть, сто, а может быть — миллион.
   — Сколько будет двадцать плюс двадцать? — Язон прервал его своим вопросом.
   — Я никогда не беспокоился о таких глупостях, — отвечал старик.
   — Но ведь я говорю не о высшей математике, а о счёте в пределах ста.
   Язон встал и осторожно выглянул в дверное отверстие. Порыв холодного ветра заставил его прослезиться. Высокие ледяные облака плыли в бледной голубизне неба, тени стали длиннее.
   — Пей, — сказал Орайал, протягивая ему кожаную бутылку. — Ты мой гость и должен пить.
   Молчание прерывалось лишь скрипом песка, которым старуха тёрла котёл. Ученик опустил подбородок на грудь и казалось, заснул.
   — Я никогда не отказываюсь от выпивки, — сказал Язон, подошёл и взял бутылку.
   Поднимая её к губам, он поймал быстрый взгляд старухи, которая тотчас склонилась над своей работой. За спиной он услышал слабый шорох.
   Язон отпрыгнул, бросив бутылку, дубинка пролетела рядом с его головой, задев плечо. Не глядя, Язон ударил ногой и попал в живот ученику жонглёра. Тот согнулся и выронил железную палку.
   Орайал, который больше не пил, вытащил из-под шкур двуручный меч и замахнулся. Хотя удар дубинки лишь скользнул по плечу Язона, его правая рука онемела, но левая рука была в порядке, и он уверенно увернулся от меча и схватил жонглёра за горло, прижав большим и указательным пальцами сонную артерию. Старик судорожно глотнул и упал без сознания.
   Опасаясь за свои фланги, Язон не упускал из виду старуху, которая извлекла в это время откуда-то какой-то длинный пилообразный нож — камач жонглёра оказался складом оружия — и попыталась напасть. Язон бросил жонглёра и перехватил кисть старухи так, что нож выпал из её руки.
   Всё это заняло около десяти секунд. Орайал и его подмастерье беспорядочной кучей лежали друг на друге, а старуха подвывала у костра и растирала запястье.
   — Спасибо за гостеприимство, — сказал Язон, кутаясь в шкуры и стараясь вернуть к жизни онемевшую руку. Когда он смог двигать пальцами, он связал старуху, заткнул ей рот кляпом, а затем сделал то же самое с остальными. Глаза Орайала открылись. Они сверкали кровожадной яростью.
   — Что посеял, то и пожнёшь, — сказал ему Язон. — Это тоже можешь запомнить. Я думал, что ты хочешь получить сведения и отплатишь той же монетой. Но ты оказался слишком жаден, я знаю, что теперь ты жалеешь об этом и разрешишь мне взять несколько изношенных шкур, эту грязную меховую шапку, которая знавала лучшие дни, и какое-нибудь оружие.
   Орайал промычал что-то, вокруг кляпа в его рту появилась пена.
   Язон надвинул шапку на глаза, подобрал дубинку.
   — И у тебя, и у твоей девицы, зубы недостаточно крепкие, а вот твой помощник справится. Он может разжевать кляп, потом перегрызть верёвку у тебя на запястьях. Я тем временем буду уже далеко отсюда, скажи спасибо, что я не похож на вас, иначе вы все уже были бы мертвы. — Он глотнул ачада и повесил кожаную бутылку через плечо. — Это я возьму в дорогу.