Гарт Фрэнсис. Гэбриель Конрой

   Подчиняясь пленительному призраку, мистер Гемлин затих и погрузился в полусон, полузабытье. Когда он снова открыл глаза, у изголовья его сидела Олли; Пит с очками на носу, уткнувшись в книгу, темнел силуэтом на фоне окна; больше никого не было. Видение - если то было видение - исчезло.
   - Олли! - еле слышно позвал мистер Гемлин.
   - Да, - откликнулась Олли, глядя на него приветливо и нежно своими синими глазками.
   - Сколько времени я в бреду?.. Давно ли это со мной?
   - Трое суток, - сказала Олли.
   - Дьявольщина!
   (Побуждаемый дружбой к мистеру Гемлину, совсем больному и беспомощному, я передаю его восклицание лишь самым приблизительным образом.)
   - Теперь вы пошли на поправку, - сказала Олли.
   Мистер Гемлин не знал, вправе ли он считать являвшееся ему видение симптомом поправки. Он повернулся и взглянул на Олли.
   - Помнишь, ты рассказывала мне про свою сестру?
   - Да, она вернулась, - сухо ответила Олли.
   - Приехала сюда?
   - Да.
   - Ну и что же? - с нетерпением спросил мистер Гемлин.
   - Ничего, - ответила Олли, встряхивая кудряшками. - Вернулась. По-моему, давно пора!
   Как ни странно, очевидное недоброжелательство Олли к сестре словно порадовало мистера Гемлина; быть может, он увидел в том подтверждение, что Грейс - действительно высшее существо и не имеет ничего общего со своими родственниками.
   - Где она пропадала все это время? - спросил Джек, глядя на Олли темными, глубоко запавшими глазами.
   - А бог ее знает! Говорит, что жила в какой-то испанской семье на юге; должно быть, там и набралась важности и всех этих штучек.
   - А она не заходила сюда, в мою комнату? - спросил мистер Гемлин.
   - Конечно, заходила, - сказала Олли. - Когда я поехала с Гэйбом в Уингдэм к его жене, Грейс предложила остаться и заменить меня здесь. Это когда вы были без сознания, мистер Гемлин. Но я думаю, что она осталась из-за своего милого.
   - Из-за кого? - спросил мистер Гемлин, чувствуя, как кровь приливает к его бледным щекам.
   - Из-за своего милого, - повторила Олли, - Эшли или Пуанзета, уж не знаю, как его правильнее называть.
   Гемлин бросил на Олли такой странный взгляд и так крепко сжал ей руку, что девочка поспешно рассказала ему все, что знала о прежних скитаниях Грейс вместе со всей семьей и о ее любви к их случайному спутнику тех лет, Артуру Пуанзету. В согласии со своим нынешним настроением Олли расценивала все поступки Грейс самым неблагожелательным образом.
   - Она приехала сюда только для того, чтобы увидеться со своим Артуром. Так я считаю. Чуть не подвела Гэбриеля под петлю, а теперь объясняет, что хотела спасти наше честное имя. Как будто висеть под своим именем такая большая честь! И еще обвиняет этого престарелого младенца Гэйба, что он с Жюли хотел украсть у нее права. Ну и ну! А Пуанзет - она сама это нам рассказала - все это время ни разу не пытался ее отыскать и нас с Гэйбом тоже не искал. А потом рассердилась на меня, когда я откровенно выложила этому Пуанзету, что я о нем думаю. Говорит, что он ни в чем не виноват, что она нарочно от него пряталась. И не желает видеться с Жюли, а та, бедняжка, только что родила и лежит совсем больная в Уингдэме. Нет, не говорите мне о Грейс!
   - Но ведь твоя сестра не бежала с этим малым. Она ушла с ним, чтобы найти подмогу и спасти вас всех, - лихорадочно прервал Джек, стараясь вернуть Олли к началу ее рассказа.
   - Ах, вот как! Почему же он не мог найти подмогу сам, а потом возвратиться за ней, если он так уж ее любил? Нет, она сама влюбилась в него, как кошка, не хотела расстаться с ним ни на минуту, бросила ради него и Гэйба, и меня, и всех. А теперь корит Гэбриеля, что он опозорил себя, женившись на Жюли. На себя бы оборотилась, поменьше бы важничала.
   - Замолчи! - яростно крикнул мистер Гемлин, пряча, лицо в подушку. Замолчи! Или ты не видишь, что глупой своей болтовней сводишь меня с ума? - Когда, полная тревоги и раскаяния, Олли прикусила язычок, он добавил помягче: - Извини. Я сегодня не очень хорошо себя чувствую. Если доктор Дюшен здесь, пошли его ко мне. Одну минуточку. Вот так! Спасибо. Беги!
   Олли побежала. Она была строптивой девочкой, но что-то в характере мистера Гемлина заставляло ее слушаться его беспрекословно. Сейчас она была сильно встревожена состоянием его здоровья и тотчас же разыскала доктора Дюшена. Как видно, ее волнение и тревога передались и ему, потому что когда минутой позднее этот прославленный доктор вошел в комнату Джека, на лице его не было обычного спокойствия. Подойдя к постели больного, он попытался пощупать пульс, но Джек уклонился от этого невыгодного для него в данную минуту обследования и, спрятав руку под одеяло, пристально поглядел на врача.
   - Могу я уехать отсюда?
   - Вообще говоря да, но, как врач...
   - Об этом я вас не спрашиваю. Я веду игру за себя, доктор, и, если банк лопнет, вы не будете в ответе. Когда?
   - Что ж, - сказал доктор Дюшен с профессиональной осторожностью, - если не будет ухудшения (тут он сделал вторую безуспешную попытку послушать Джеку пульс), через недельку мы сможем двинуться.
   - Нет, - сказал Джек, - я хочу ехать сейчас.
   Доктор Дюшен склонился над больным. Будучи человеком пытливого и острого ума, он заметил в лице Джека нечто такое, чего не увидели другие. Подумав, он сказал:
   - Можно и сейчас, но это - риск. Вы рискуете жизнью.
   - Готов на риск, - быстро ответил мистер Гемлин. - Вот уже шестой месяц, как мне идет плохая карта. Что делать? - Он чуть усмехнулся своей дерзкой усмешкой. - Игра есть игра! Скажите Питу, чтобы уложил вещи и помог мне одеться.
   - Куда вы поедете? - тихо спросил доктор, пристально глядя на своего пациента.
   - К чертовой бабушке! - сказал мистер Гемлин, не долго раздумывая. Потом, вспомнив, что он едет со спутниками и должен сообразоваться также и с их вкусами, помолчал и добавил: - Поедем в миссию Сан-Антонио.
   - Вот и отлично, - откликнулся доктор.
   Следует ли приписать то снадобьям доктора Дюшена или каким-то скрытым жизненным источникам в организме больного, но только лишь было принято решение ехать, как у мистера Гемлина словно прибавилось сил. Дорожные приготовления не заняли много времени, через два-три часа все было готово.
   - Не люблю этого прощального кудахтанья, - сказал Джек в ответ на предложение устроить ему проводы. - Пусть пригласят другого банкомета и продолжают игру.
   Несмотря на столь ясно выраженную волю больного, в момент, когда дорожная коляска уже должна была вот-вот тронуться, появился смущенный и озабоченный Гэбриель.
   - Я проводил бы вас на двуколке, мистер Гемлин, - сказал он, как бы извиняясь за то, что по причине своего роста и сложения никак не может втиснуться вместе со всеми в коляску, - да только не могу оставить жену. Она еще очень слаба, да и ребеночек совсем маленький... вот такого росточка... хотя, впрочем, как человеку холостому, вам это, может быть, и не понять. Еще хотел сказать - думаю, вам будет интересно услышать об этом, - что я раздобыл денег и внес залог за мистера Перкинса. Он ведь не убивал Рамиреса... тот сам зарезался... об этом и на суде говорилось. Вы хворали тогда, потому и не знаете. Отлично выглядите сегодня, мастер Гемлин. Я очень рад, что Олли едет с вами. Грейс тоже, конечно, проводила бы вас, но она у нас стесняется малознакомых людей. Да еще она помолвлена - вот уже седьмой год - с одним молодым человеком по имени Пуанзет, - он был моим адвокатом на суде, - а сейчас вдруг взяла да повздорила с ним. Впрочем, милые бранятся - только тешатся; вы сами молодой человек, мистер Гемлин, и знаете об этом, наверное, не хуже моего...
   - Пошел! - яростно крикнул вознице мистер Гемлин. - Какого дьявола ты стоишь?!
   Лошади рванули, стоявший с виноватым видом Гэбриель скрылся в облаке пыли, мистер Гемлин в изнеможении откинулся на подушки.
   Когда Гнилая Лощина осталась позади, в его настроении наступил, впрочем, перелом к лучшему. В Сан-Антонио он въехал почти таким же дерзким и бесшабашным, как бывало; все готовы были поклясться, что ему на самом деле лучше; все, кроме лечащего врача. А этот джентльмен, тщательно выслушав больного, сказал вечером Питу, когда остался с ним наедине:
   - Нервный подъем продлится три дня. Я уезжаю в Сан-Франциско и вернусь точно к сроку, если, конечно, вы не вызовете меня телеграммой раньше.
   Он весело простился со своим пациентом и грустно со всеми остальными. Перед отъездом он разыскал отца Фелипе.
   - У меня больной, - сказал доктор, - он в дурном состоянии; гостиница неподходящее для него место. Нет ли здесь какого-нибудь семейного дома, куда его взяли бы на неделю по вашей рекомендации? Через неделю он окрепнет или же... не будет вообще нуждаться в людской помощи. Протестант? Нет... он - никто. Я слышал, вы имели дело с язычниками, отец Фелипе!
   Отец Фелипе пристально поглядел на собеседника. Имя его как искусного врача было известно иезуиту; а проницательность и ум доктора были видны в каждом его слове.
   - Странный, случай, сын мой, - сказал священник, - печальный случай. Я сделаю, что смогу.
   Он выполнил обещание. Назавтра, под присмотром отца Фелипе, мистера Гемлина перевезли в Ранчо Блаженного Рыбаря; хотя хозяйка ранчо была в отъезде, Джеку было оказано полнее гостеприимство. Когда миссис Сепульвида вернулась из Сан-Франциско, она сперва удивилась, потом проявила интерес к гостю, под конец же была весьма довольна.
   В госте, привезенном отцом Фелипе, она распознала того самого таинственного незнакомца, которого всего несколько недель тому назад видела возле Ранчо Святой Троицы. Несмотря на болезнь, Джек все еще был хорош собой; больше того, нездоровье сообщало ему то меланхолическое очарование, которое одни лишь женщины - хрупкие, болезненные существа умеют ценить по достоинству. Она принялась баловать больного; на день уложила его в свой собственный гамак на веранде, на ночь отвела ему лучшую спальню в доме. Когда этот приятно проведенный день подошел к концу она сказала, лукаво улыбаясь:
   - Мне кажется, я вас однажды уже видела, мистер Гемлин; это было у Ранчо Святой Троицы, в поместье донны Долорес.
   Мистер Гемлин слишком хорошо знал женщин, чтобы проявлять пред лицом донны Марии излишний интерес к ее подруге. Он лишь вяло признал, что это было действительно так.
   _Донна Мария_ (теперь уже окончательно уверившись, что предметом внимания мистера Гемлина в тот памятный день была именно она, и начиная испытывать приятное подозрение, что и сейчас далеко не случайно он оказался в ее доме). Бедная донна Долорес! Мы потеряли ее навеки!
   _Мистер Гемлин_. Когда?
   _Донна Мария_. Восьмого числа, в день страшного землетрясения!
   Подсчитав, что десятого числа Грейс появилась в Гнилой Лощине, мистер Гемлин что-то рассеянно пробормотал в ответ.
   - Ах, как это печально! И все же, быть может, к лучшему. Бедняжка жестоко страдала от безответной страсти к своему юристу, знаменитому Артуру Пуанзету. Как, вы ничего не слышали об этом? Великое счастье, что она умерла, не зная, что его чувства к ней были притворными. Верите ли вы в перст провидения, мистер Гемлин?
   _Мистер Гемлин_ (с сомнением в голосе). Это когда вам карта идет?
   _Донна Мария_ (пропуская мимо ушей пример мистера Гемлина). Только послушайте! Бедная донна Долорес! Мы ведь с ней были очень близки. И тем не менее находились сплетники, - вы даже не представляете, мистер Гемлин, как ужасны эти маленькие городишки! - находились сплетники, утверждавшие, что Пуанзет влюблен не в нее, а в меня.
   Миссис Сепульвида метнула на собеседника лукавый взор, наступило молчание. Потом мистер Гемлин позвал слабым голосом:
   - Пит!
   - Да, масса Джек!
   - Не пора ли мне принять лекарство?
   Когда приехал доктор Дюшен, он ни с кем не захотел разговаривать и даже не стал отвечать на расспросы встревоженной Олли. Мистеру Гемлину он сказал:
   - Вы не будете возражать, если я вызову доктора Макинтоша? Чертовски сообразительный парень.
   У мистера Гемлина не было возражений. Без отлагательства послали телеграмму, и доктор Макинтош приехал. Три или четыре часа врачи толковали на своем тарабарском жаргоне о судьбе человека, который, по искреннему убеждению мистера Гемлина, уже не существовал. После того как доктор Макинтош отбыл, доктор Дюшен, имевший с ним по пути в контору почтовых дилижансов еще один, последний, самый серьезный разговор, пододвинул свой стул к ложу Джека.
   - Джек!
   - Да, сэр.
   - Как дела у вас, в порядке?
   - Да, сэр.
   - Джек!
   - Да, сэр.
   - Вы очень порадовали Пита сегодня утром.
   Джек удивленно поглядел на доктора. Тот продолжал:
   - Вы сказали, что веруете в бога, как и он.
   Глубоко запавшие глаза Джека заискрились смехом.
   - Старик истерзал меня своим миссионерством, в особенности с той минуты, что вы вызвали доктора Макинтоша. Вот я и решил сделать ему поблажку, сказал, что во всем с ним согласен. Старик ведь любит меня, доктор, а я - между нами, конечно, - уже не успею ничем его отблагодарить. Получается нечестно.
   - Вы думаете, что скоро умрете? - строго спросил доктор.
   - Думаю, что так.
   - Какие будут у вас распоряжения?
   - Джим Бриггс из Сакраменто - экая, право, скотина! - взял у меня оправленный в серебро "дерринджер" и так и не вернул. А мне хотелось подарить его вам, доктор! Скажите ему, чтобы отдал без разговоров, не то...
   - Джек, - прервал больного доктор Дюшен, с огромной нежностью беря его за руку, - пожалуйста, не заботьтесь обо мне.
   Мистер Гемлин ответил крепким рукопожатием.
   - Была еще у меня булавка с брильянтом, да она в закладной лавке в Уингдэме; деньги пошли юристу Максуэллу, чтобы добыть свидетелей для этого дурня Гэбриеля. А когда мы с Гэбриелем прятались, я познакомился с Перкинсом, главным его свидетелем; у Перкинса не было ни гроша, и я отдал ему свое кольцо, чтобы он смог поскорее уехать и потом вовремя явиться на суд. А самородок я отдал Олли, чтобы заказать золотую чашечку для детеныша этой бешеной тигрицы, Гэбриелевой жены, госпожи Деварджес. А часы... черт побери!.. кому же я отдал свои часы? - недоуменно промолвил мистер Гемлин.
   - Не стоит раздумывать об этом, Джек! А нет ли у вас каких-либо поручений?
   - Нет.
   Наступило долгое молчание. Такая стояла тишина, что слышно было, как тикают часы на каминной полке. Потом из прихожей послышался смех. Там сидел собрат Джека по ремеслу, сильно подвыпивший и расстроенный профессиональными неудачами.
   - Скотти совсем не умеет себя вести, шумит в порядочном доме, прошептал Джек. - Пусть немедленно замолчит, а не то...
   Ему трудно было говорить, и фраза осталась незаконченной.
   - Доктор! - Он едва шевелил губами.
   - Да, Джек!
   - Не... говорите... Питу... что я... надул... его.
   - Не скажу, Джек.
   Несколько минут оба молчали, потом доктор Дюшен осторожно высвободил руку и положил исхудалую белую руку своего пациента поверх одеяла. Потом тихо встал и отворил дверь в прихожую. Двое, или трое сидевших там мужчин выжидающе взглянули на него.
   - Пит, - сказал он сурово, - пусть войдет только Пит.
   Старый Пит вошел, еле переступая ногами от волнения. Увидев белое лицо на подушке, он издал вопль отчаяния, вопль, в который вместил всю горестную душу своей расы, и рухнул на колени возле ложа. Черная щека прильнула к белой; обе были залиты слезами.
   Шагнув вперед, доктор Дюшен хотел было положить руку на плечо плачущему старику слуге, но не успел сделать этого. С неистовой силой негр вскинул вверх черные руки и обратил к потолку свое черное лицо, раскрыв глаза так, словно его взору вдруг открылась синяя небесная твердь. Впрочем, возможно, так оно и было.
   - О всемогущий боже, искупающий равно своей праведной кровью и грехи черного человека, и грехи белого! О агнец божий! Спаси, спаси моего бедного мальчика. Ради меня, о боже! Вот уже двадцать лет старый Пит служит тебе, о боже, истинно служит тебе, не оступаясь на узкой стезе! О боже великий, если будет на то милость твоя, забудь об этом, обреки Пита на вечную гибель, но спаси _его_!
   10. ОПЯТЬ В СТАРОЙ ХИЖИНЕ
   Права Грейс, как наследницы доктора Деварджеса, были признаны без каких-либо затруднений; то, что она действительно Грейс Конрой, а не самозванка, было засвидетельствовано мистером Дамфи. Тот пошел на это тем более охотно, что избавлялся таким образом от призрака покойной миссис Дамфи, сохраняя, в то же время привилегию на разработку руды, откупленную им у Гэбриеля и его жены. Правда, с момента "ухода" жилы рудник был фактически заброшен и ценность его стала ничтожной. Однако мистер Дамфи не терял надежды, что жила когда-нибудь еще "прорежется".
   Через несколько недель после смерти мистера Гемлина Гэбриель и Олли снова стояли вдвоем на холме Конроя и разглядывали голые стены и остов крыши своей старой хижины. На сей раз они явились сюда не размышлять на досуге и не объясняться между собой, а для того, чтобы решить строго практический вопрос: нельзя ли вновь отстроить и приспособить под жилье это раннее их обиталище; Гэбриель отверг предложение Грейс поселиться в новом доме, и миссис Конрой с младенцем пока что жила в гостинице.
   - Если хочешь знать, Олли, - сказал Гэбриель, - все, что мне надобно, это воз тесу. Через несколько дней домик будет ничуть не хуже, чем когда мы играли с тобой здесь в куклы.
   - Ты так думаешь? - рассеянно спросила Олли.
   - А ведь мы славно здесь жили вдвоем, не так ли, Олли?
   - Конечно, - сказала Олли, думая о чем-то своем.
   Гэбриель поглядел на сестру с глубоким вниманием; потом взял ее за руку и, сев на приступок, привлек ее на колени, как когда-то.
   - Ты совсем не слушаешь, голубка, что я тебе говорю.
   В ответ мисс Олимпия вдруг разрыдалась, обхватив брата своими маленькими ручками. После смерти мистера Гемлина она стала грустной и раздражительной; сейчас, сжимая в объятиях Гэбриеля, она, быть может, обнимала того, кто ушел навеки. Но она представила брату иное объяснение:
   - Грейси! Я думала о бедной Грейси!
   - В таком случае, - сказал Гэбриель, отлично во всем разобравшись, но соблюдая требуемый от него в эту минуту такт, - ты вспомнила о ней как раз вовремя. Если глаза мне не изменяют, они вдвоем поднимаются прямо к нам.
   По тропинке, вырисовываясь на красном закатном небе, шли двое: Артур Пуанзет и Грейс Конрой. Олли поднялась, горделиво вскинув головку. Вот они уже близко, совсем рядом. Сперва никто из четверых не мог вымолвить ни слова. А потом, вопреки доводам рассудка, повинуясь одной только логике чувства, сестры крепко обнялись. Мужчины сдержанно и свысока оглядывали друг друга.
   А минуту спустя, когда сестры разомкнули объятия, мужчины, хоть и не имели к тому ни малейшего разумного повода, тоже обнялись. И лишь позже, когда Грейс, смеясь и плача, отпустила от себя Гэбриеля, мистер Пуанзет смог внести в этот хаос чувств разумную мужскую ноту.
   - Теперь, когда вы наконец обрели сестру, позволь те представить вас моей жене, - сказал он, обращаясь к Гэбриелю и беря Грейс за руку.
   В ответ Олли бросилась на шею к Пуанзету и обменялась с ним родственным поцелуем, означавшим, что и их вражде пришел конец. Ура!
   - Но ты совсем не похожа на новобрачную, - сообщила Олли по секрету миссис Пуанзет. - Где же твоя фата, где флердоранж?.. Ты в простом черном платье...
   - Вы забываете, что мы уже семь лет как женаты, - возразил Артур, который всегда все слышал и на все имел готовый ответ.
   Тут все вчетвером принялись болтать напропалую, словно всю жизнь были в самой тесной дружбе.
   - Послушай, Гэбриель, - сказала Грейс брату, - мы с Артуром должны завтра ехать в восточные штаты, но он говорит, что не двинется с места, пока ты не согласишься взять себе этот дом, дом твоей жены. Если хочешь знать, _мы_ (в это множественное число от личного местоимения я была вложена бездна довольства и счастья), мы уже переписали дом на твое имя.
   - Прежде чем толковать о передаче собственности, я должен выполнить некоторые обязательства по отношению к Грейс, - сказал Гэбриель, важно и многозначительно поглядывая на Пуанзета. - Я должен вернуть ей случайно попавшие ко мне ее бумаги. Вот этот документ, - он вытащил из кармана помятый желтый конверт, - я получил с неделю назад; он лежал на почте с самого начала суда, адресованный на мое имя. Он принадлежит Грейси, и я вручаю его ей.
   Грейс вскрыла конверт, быстро прочитала бумагу, вскрикнула удивленно, залилась румянцем и спрятала бумагу в карман.
   - А этот документ, - столь же важно заявил Гэбриель, вытаскивая из кармана куртки еще одну бумагу, - я нашел в заброшенной штольне в ту ночь, когда прятался от линчевателей. Он прямо относится к Грейси, но и всем не мешает с ним познакомиться. Здесь удостоверено, что доктор Деварджес открыл первым серебряную руду на холме; тем самым, - тут голос Гэбриеля приобрел особую торжественность, - мои права на эту руду; права мистера Дамфи и всех держателей акций, можно сказать, отменяются.
   Мистер Пуанзет с интересом взял бумагу и внимательно оглядел ее в тусклом свете гаснувшего дня.
   - Вы правы, - сказал он. - Документ в полном порядке.
   - А вот третий документ, - объявил Гэбриель, на сей раз вытаскивая из-за пазухи мешочек из оленьей кожи, в котором оказалась еще одна, сложенная в несколько раз бумага. - Это завещание доктора Деварджеса на имя Грейси; Рамирес - бедняга мексиканец, которого убили, - передал его Жюли, моей жене, а Жюли, - тут Гэбриель мучительно покраснел, - сохранила его для Грейси.
   Он передал бумагу Артуру; тот взял ее и благодарно задержал в руках огромную ручищу Гэбриеля.
   - Ну, а теперь, - заключил Гэбриель, - поскольку становится поздновато и все равно пора кончать этот разговор, не пойти ли нам всем вместе в гостиницу? И раз уж вы уезжаете, мистер Пуанзет, не зайдете ли вы с супругой помириться и попрощаться с миссис Конрой? Ребеночка, кстати, посмотрите - он такой крохотный! Вы просто ахнете, мистер Пуанзет, до чего он похож на меня!..
   Но Олли и Грейс стояли в стороне, увлеченные каким-то разговором. Грейс заканчивала свой рассказ:
   - Я вынула камень из огня, вот так... (она подняла с земли обломок от развалившейся печной трубы) в точности такой же закопченный и черный, сильно потерла об одеяло, и он засверкал, как серебро. Тогда доктор Деварджес сказал мне...
   - Пора, Грейс, - сказал ей муж, - мы идем проститься с женой Гэбриеля.
   Грейс в первую минуту была в нерешительности, но муж, беря ее под руку, чуточку сжал ей локоть. В ответ на эту тайную супружескую просьбу она с живостью протянула руку Олли, и все трое весело зашагали вслед за ссутулившимся Гэбриелем, возглавившим шествие по вечернему лесу.
   11. СНОВА СЛЕДЫ
   Досадую, что у меня нет полных сведений об этой примирительной встрече Пуанзетов и миссис Конрой; приходится судить о ней лишь по некоторым беглым замечаниям участников. Когда прощание состоялось и Грейс с Артуром благополучно заняли свои места в уингдэмском дилижансе, Гэбриель склонился над лежавшей в постели миссис Конрой.
   - Мне показалось, Жюли, что вы с мистером Пуанзетом уже где-то виделись? - сказал Гэбриель.
   - Да, мне его представили однажды, но это было не здесь. Думаю, Гэбриель, что особой дружбы у нас с ним не будет, - ответила миссис Конрой, и в ее серых глазах холодным пламенем сверкнуло торжество. Погляди лучше на нашего малыша. Как он смеется! По-моему, он узнал тебя!..
   Изумленный и зачарованный столь стремительными интеллектуальными успехами сына, Гэбриель начисто позабыл начало своего разговора с женой.
   - Послушай, где ты познакомился с миссис Конрой? - спросила Грейс своего мужа, когда они, доехав до Уингдэма, заняли номер в гостинице.
   - Я не имел чести быть знакомым с миссис Конрой, - возразил Артур, как всегда стремясь к четкой юридической формулировке, - но несколько лет тому назад меня действительно познакомили в Сент-Луисе с дамой, которая носила тогда другое имя, а сейчас является женой твоего брата. Впрочем, Грейс, чем меньше мы будем видеться с ней, тем лучше.
   - Почему?
   - Кстати, дорогая, что это за бумагу дал тебе Гэбриель? - спросил Артур, забывая ответить на вопрос жены.
   Грейс достала из кармашка бумагу, вспыхнула легким румянцем и поцеловала мужа; потом спрятала личико у него на груди. Артур прочитал вслух по-испански:
   "Настоящим свидетельствую, что 18 мая 1848 года молодая девушка, назвавшаяся Грейс Конрой, обратилась за приютом и помощью в _пресидио_ Сан-Джеронимо. Она не имела ни родных, ни покровителей - одну лишь пресвятую Деву, и святых угодников на небесах, - и я принял ее как дочь и нарек Долорес Сальватьерра. Через шесть месяцев по прибытии, 12 ноября 1848 года, она родила мертвого ребенка, отцом которого назвала необвенчанного с нею супруга своего по имени Филип Эшли. Стремясь сохранить тайну от мира и не желая вернуться назад к своему народу и к своей семье, она решила изменить свою внешность и согласилась, по совету служившей в моем доме индианки Мануэли, каждодневно умывать лицо и руки соком йокото, что должно было придать ее коже оттенок бронзы. Так, переменившись, она, с моего согласия и по моему желанию, была признана как моя дочь от принцессы-индианки Никаты. После чего в законном порядке я сделал ее наследницей всего моего состояния.
   Дано в пресидио Сан-Джеронимо 1 декабря 1848 года.
   Хуан Герменисильдо Сальватьерра".
   - Но как же эта бумага попала к Гэбриелю? - спросил Артур.
   - Просто... просто не знаю, - сказала Грейс.
   - А кому ты ее отдала?
   - Отцу Фелипе.
   - Тогда все понятно, - сказал Артур. - Значит, ты пропавшая жена мистера Дамфи!
   - Уж не знаю, что сделал с этой бумагой отец Фелипе, - сказала Грейс, встряхивая головкой. - Я ни во что не вмешивалась.
   - Ты рассказала ему всю свою историю?
   - Только не про тебя, дурачок ты мой!
   Артур поцеловал жену, косвенно признавая тем, что заслужил подобную характеристику.
   - Кому действительно я должна была поведать все, это миссис Марии Сепульвида, как только она сказала, что ты объяснился ей в любви. Ты уверен, что не сделал ей предложения?
   - Твердо уверен, - ответил этот достойный молодой человек.
   12. ИЗ ПИСЬМА ОЛИМПИИ КОНРОЙ К ГРЕЙС ПУАНЗЕТ
   "...ребеночек растет. А Гэйб снова напал на эту жилу, подумать только! И все из-за тебя, дорогая. Он даже заявил, что следовало бы по справедливости опять отдать ее тебе, - ты ведь знаешь, он упрям, как мул! Помнишь, ты рассказывала, что доктор Деварджес велел тебе тереть камень, пока он не заблестит, как серебро; когда ты это говорила, ты подняла обломок нашей печной трубы и потерла его для примера. Наутро Гэйб поднял этот обломок, и он блестел в точности, как ты сказала. Он был из чистого серебра! А Гэйб и говорит: значит, мы опять наткнулись на жилу, потому что я складывал эту трубу из породы, которую добывал из самого первого своего шурфа метрах в ста отсюда. На другой день он спустился в старый шурф и нашел там нашу пропавшую жилу. Так что мы снова богаты и на будущий год приедем все вместе вас проведать. А Гэйб все такой же ужасный дурень! Твоя любящая сестра Олимпия Конрой".