Гарт Фрэнсис. Кларенс (Трилогия - 3)

   Настало время заняться печальной обязанностью - позаботиться о раненых и убитых. В самых просторных помещениях штаба уже был размещен госпиталь. Переходя от койки к койке, узнавая в искаженных мукой или застывших в беспамятстве лицах тех, кого он видел в этот день полными воодушевления и бодрости, Кларенс вновь пережил свои былые сомнения. Неужели нет другого пути? Отвечает ли за все это он сам, который ходит среди них целый и невредимый? А если не он, то кто же? С горечью вспоминал он первый период заговора южан - зарождение борьбы, которая принесла такие ужасные плоды. Он думал о своей вероломной жене, пока не почувствовал, как кровь приливает к его лицу, пока ему не захотелось отвернуться от своих товарищей, лежавших на койках: он боялся, что они, с ясновидением умирающих, прочтут на его лице эти тайные мысли.
   Было уже за полночь, когда он, не раздеваясь, прилег на кровать в своей келье, чтобы вздремнуть. Странно подействовал на него вид мирных, чистых стен и занавесок - казалось, он запятнал эту непорочную тишину кровавым отблеском войны. Внезапно, среди глубокого сна, он проснулся от неясного чувства тревоги. Сначала он подумал, что неприятель наступает и надо отражать атаку. Он сел и прислушался: ни звука, кроме размеренных шагов часового по гравию дорожки. Но дверь была открыта. Он вскочил на ноги, прокрался в коридор и едва успел заметить высокую женскую фигуру, скользнувшую мимо освещенного луной окна, в противоположном конце коридора. Лица он не различил, но негритянский тюрбан на голове нельзя было не заметить.
   Брант не стал преследовать ее или звать караульных. Если это была шпионка или одна из ее помощниц, она теперь бессильна причинить какой-либо вред и не сможет выйти из лагеря и даже из дома после его недавних приказов под бдительным оком охраны. Она, наверно, знала это не хуже его. Поэтому скорее всего в комнату случайно заглянула какая-то другая служанка.
   Он вернулся в свою комнату и несколько минут стоял у окна, глядя на склон, озаренный луной. Далекая канонада давно уже смолкла.
   Бодрящий утренний воздух освежил Бранта; казалось, только он, воздух, успел сбросить со своих росистых крыльев ужасный груз вчерашнего дня, тяготевший над всей природой. Брант отошел от окна и зажег свечу на столе. Застегивая портупею, он заметил, что в ногах постели, с которой он только что встал, лежит лист бумаги. Поднеся его к свече, он прочел слова, написанные грубыми каракулями:
   "Вы спите, когда вам надо быть в походе. Не теряйте времени. До восхода солнца на вас нападет резерв той самой колонны, которой вы безрассудно сопротивлялись. Пишет некто, желающий спасти вас, но ненавидящий ваше дело".
   На его губах показалась презрительная усмешка. Почерк был незнакомый, явно подделанный. Содержание записки его не встревожило, но внезапно мелькнуло подозрение: она от мисс Фолкнер! Ей не удалось пробраться сквозь неприятельскую линию... Быть может, она и не пыталась пробраться. Она обманула его или разочаровалась в своем благородном порыве, а теперь хочет смягчить свою новую измену новым предупреждением. А он еще дал ускользнуть ее мулатке!
   Он быстро спустился по лестнице. Навстречу донесся звук приближающихся голосов. Брант остановился, узнав бригадного врача и одного из своих адъютантов.
   - Мы не решались беспокоить вас, генерал, но, кажется, дело довольно важное. Часовые, выполняя ваш приказ, только что задержали негритянку, которая хотела пробраться через кордон. Она пыталась удрать, но ее догнали возле ограды, произошла схватка, она упала и расшибла голову. Бесчувственную, ее перенесли в караульное помещение.
   - Хорошо. Я пойду взгляну на нее, - сказал Брант с чувством облегчения.
   - Одну минуту, генерал. Может быть, вы предпочтете увидеться с ней наедине, - сказал врач. - Стараясь привести ее в чувство, я провел губкой по ее голове и лицу, чтобы найти повреждения, и с лица сошла краска. Это белая женщина, загримированная и одетая мулаткой.
   У Бранта упало сердце. Значит, это мисс Фолкнер!
   - Вы ее узнали? - спросил он, переводя взгляд с одного на другого. Вы видели ее здесь раньше?
   - Нет, сэр, - отвечал адъютант. - Нет, по-видимому, это женщина высокого круга... настоящая дама.
   Брант вздохнул свободнее.
   - Где она сейчас?
   - В караульном помещении. Мы решили лучше не помещать ее в госпитале среди солдат, пока не получим от вас приказаний.
   - И хорошо сделали, - ответил Брант. - Пока никому ни слова, да пусть ее перенесут сюда - осторожно и чтобы по возможности никто не видел. Положите ее в моей комнате наверху и оставьте кого-нибудь при ней. Но прошу вас, доктор, сделайте все необходимое и дайте мне знать, когда она придет в себя.
   Брант ушел. Он не придавал особого значения таинственной записке, которая, очевидно, исходила от мисс Фолкнер или от самой незнакомки, так как считал, что автор записки знал только первоначальный план атаки. Однако он сразу же выслал небольшую разведывательную группу в том направлении, откуда можно было ожидать удара, приказав немедленно вернуться и доложить. Вспомнив Хукера, он с внутренней улыбкой включил и его в разведывательный отряд в качестве добровольца. После этого Брант вернулся в дом. Врач встретил его у двери.
   - Последствия ушиба проходят, - сказал он, - сейчас у нее, по-видимому, упадок сил после большого нервного возбуждения. Можете войти, она скоро придет в себя.
   Брант вошел в комнату осторожными и неслышными шагами, какими обычно подходят к постели больного. Но какой-то инстинкт, более сильный, чем это обычное проявление гуманности, внезапно сковал его страхом. Комната показалась ему чужой, она снова приобрела суровый вид монастырской кельи, который так поразил его с самого начала. Он остановился в нерешительности. На него нашло другое странное наваждение - или смутное воспоминание? словно аромат, знакомый, волнующий, но слабый и готовый исчезнуть. Чуть ли не с робостью он взглянул на кровать. Одеяло закрывало лежащую фигуру почти до самой шеи, а полосатое ситцевое платье, окровавленное, запыленное и второпях сорванное, валялось рядом на стуле. На бледном лице не оставалось следов крови и грима, длинные волосы, еще влажные от губки врача, резко выделялись на подушке. И вдруг этот железный человек издал слабый крик, побледнел, как та, что лежала перед ним, и упал на колени возле кровати. Он узнал лицо своей жены!
   Да, жены! Но прекрасные волосы, которыми она так гордилась, волосы, которые однажды, в дни его юности, упали, словно благословение, на его плечо, - они теперь серебрились у запавших, с синими прожилками висков. Под закрытыми ясными глазами с изящным изгибом бровей виднелись круги след перенесенных страданий; только чистый профиль да тонко очерченный властный рот и нос сохранили былую красоту. Одеяло соскользнуло, и Бранта поразил вид знакомого мраморного плеча. Он вспомнил, как в первые дни супружества она предстала перед ним в священном облике Дианы - эта странная женщина, целомудренная, как нимфа, не созданная для радостей материнства. Ему почудилось даже, что он вновь вдыхает тонкий, особенный аромат ее кружев, вышивок и изящного белья там, в ее спальне в Роблесе.
   Под его пристальным взглядом - может быть, под гипнозом его присутствия - губы ее раскрылись, испустив не то вздох, не то стон. И хотя глаза все еще были закрыты, голова инстинктивно повернулась на подушке в его сторону. Брант встал с колен. Глаза ре медленно открылись. Когда в них угасло изумление первых секунд, они устремились на него - с прежней враждебностью.
   Первое ее движение было чисто женское - она хотела обеими руками поправить разметавшиеся волосы. Но, взглянув на свои белые пальцы, с которых была смыта краска, она сразу поняла, что произошло, и быстро спрятала руки под одеяло. Брант стоял молча, скрестив руки, и смотрел на нее. Первым нарушил молчание ее голос.
   - Ты меня узнал? Теперь, я думаю, ты все знаешь, - сказала она с легким вызовом в голосе.
   Он наклонил голову. Он чувствовал, что голос может ему изменить, и завидовал ее самообладанию.
   - Я ведь могу и приподняться, правда?
   Усилием воли она заставила себя приподняться и сесть на кровати. Одеяло сползло с ее обнаженных плеч, и она натянула его с дрожью отвращения.
   - Да, я забыла, что вы, солдаты-северяне, раздеваете женщин! Впрочем, я еще кое-что забыла, - добавила она с насмешкой, - ведь вы мой муж, и я нахожусь в вашей комнате.
   Презрение, скрытое в ее словах, рассеяло последние иллюзии Бранта. Он ответил ей так же сухо:
   - К сожалению, теперь вам придется помнить только одно: я генерал Северной армии, а вы шпионка южан.
   - Пусть так, - серьезно сказала она и тут же добавила с живостью: но за вами я не шпионила.
   Но тотчас же она закусила губы, словно эта фраза вырвалась у нее некстати, и, беспечно пожав плечами, опустилась на подушку.
   - Это неважно, - холодно заметил Брант. - Вы использовали этот дом и его обитателей в своих целях. И не ваша вина, что в шкатулке, которую вы открыли, ничего не нашлось.
   Она бросила на него быстрый взгляд, потом снова пожала плечами.
   - Я могла бы догадаться, что она меня обманывает, - сказала она с горечью, - что вы обойдете ее, как и многих других. Так она меня выдала? Но чего ради?
   Брант вспыхнул. Но усилием воли он сдержался.
   - Вас выдал цветок! Красная пыльца попала в шкатулку, когда вы отперли ее на конторке у окна в той комнате, - пыльца цветка, который стоял в окне как условный знак. Я сам переставил цветок и этим сорвал презренный план ваших друзей.
   На ее лице отразилось потрясение и ужас.
   - Так это вы переставили цветок! - повторила она, едва сознавая, что говорит. И добавила, понизив голос: - Тогда все понятно!
   Но тут же снова в бешеной злобе обратилась к нему:
   - И вы хотите сказать, что она вам не помогала, не продала меня, вашу жену, вам же!.. За сколько? За взгляд? За поцелуй?
   - Я хочу сказать, что она не знала, что цветок переставили, и потом сама вернула его на прежнее место. Не ее и не ваша вина, если я не в плену.
   Она ошеломленно провела тонкой рукой по лбу.
   - Понимаю, - пробормотала она. Потом, в новом приступе возбуждения, воскликнула:
   - Глупец! Никто бы тебя не тронул. Неужели ты думаешь, что Ли* стал бы заниматься тобой, когда у него была такая добыча, как командир дивизии? Нет! Выдвижение резервов было уловкой, чтобы выманить дивизию к тебе на помощь, в то время как наша главная колонна прорвет центр. Что вы на меня уставились, Кларенс Брант? Вы хороший юрист и, говорят, лихой вояка. Я никогда не считала вас трусом, даже в минуты вашей нерешительности. Но вы сражаетесь с людьми, которые изучали искусство войны и стратегию еще тогда, когда вы были мальчишкой, затерявшимся в прерии.
   _______________
   * Командующий армией южан.
   Она остановилась, закрыла глаза и потом усталым голосом добавила:
   - Так было вчера, а сегодня - кто знает? Все ведь могло измениться. Наш резерв все-таки может вас атаковать. Вот почему я час назад задержалась, чтобы написать вам записку, - я думала, что ухожу отсюда навсегда. Да, это сделала я, - продолжала она утомленно, но все же настойчиво. - Знайте же, все было готово для моего побега. Друзья ждали меня за вашей линией. Они отвлекли бы на себя внимание вашего пикета. Но я замешкалась, когда увидела, что вы вернулись в дом, задержалась, чтобы написать вам эту записку. И вот опоздала!
   Брант был настолько поглощен меняющимся выражением ее лица, загоревшимися глазами, ее познаниями, достойными настоящего воина, ее знанием военной терминологии - всем новым, что в ней обнаружилось, что почти не заметил последних чисто женских слов.
   Теперь ему казалось, что на него смотрит с подушки уже не Диана его юношеских грез, а сама Афина Паллада.
   Только теперь, когда в ней не осталось почти ничего женского, он полностью поверил тому, в чем раньше сомневался: ее беззаветной преданности делу конфедератов. И в самых пылких мечтаниях он никогда не уподоблял ее Жанне д'Арк, а между тем такое вдохновенное и страстное лицо можно было встретить только на поле боя. Он с трудом вернулся к действительности.
   - Спасибо, что вы хотели меня предостеречь, - сказал он несколько мягче, но без нежности, - и, видит бог, я жалею, что вам не удалось бежать. Но ваше предупреждение излишне: резервы южан уже подошли, они двинулись по второму сигналу из окна и отклонились, чтобы напасть на левый фланг нашей дивизии, а меня оставили в покое. А их военная хитрость заставить моего командира пойти мне на помощь - тоже не удалась бы: я ее разгадал и сам послал генералу сообщение, что в помощи не нуждаюсь.
   Это была правда, в этом и заключалась единственная цель записки, отправленной с мисс Фолкнер. Он не стал бы говорить жене о своем самопожертвовании, если бы не странное, все еще тяготевшее над ним влияние этой женщины; он чувствовал потребность утвердить свое превосходство перед ней. Она пристально посмотрела на него.
   - И ваше сообщение взялась передать мисс Фолкнер? - медленно сказала она. - Не отрицайте! Никто, кроме нее, не мог бы пройти через наш кордон, а для прохода через ваш вы дали ей пропуск. Я должна была бы догадаться! Так вот кого они послали мне в союзницы!
   Бранта на мгновение задело это противопоставление двух женщин, но он ограничился тем, что заметил:
   - Не забывайте, я не знал, что шпионка - вы, а мисс Фолкнер, я думаю, не подозревала, что вы моя жена.
   - Откуда ей знать? - ответила она со злостью. - Меня знают только под девичьей фамилией Бенем. Да! Вы можете вывести меня отсюда и расстрелять под этим именем, не боясь скомпрометировать себя. Никто не узнает, что шпионка конфедератов приходится женой генералу северян! Как видите, я и это предусмотрела!
   - Вы все предусмотрели, - медленно сказал Брант, - и отдали себя во власть - не скажу мою, но любого человека в этом лагере, который вас знает или хотя бы услышит, что вы говорите. Хорошо, давайте объяснимся начистоту. Я не знаю, каких жертв требует от вас преданность делу конфедератов, но я знаю, чего долг требует от меня. Так слушайте! Я сделаю все, что могу, чтобы защитить вас и дать вам возможность уйти отсюда. Но если это не удастся, то говорю вам честно: я застрелю вас и застрелюсь сам.
   Она понимала, что он не шутит. Но глаза ее внезапно засветились новым светом. Она опять откинула волосы и приподнялась на подушке, чтобы лучше видеть его смуглое решительное лицо.
   - Никто, кроме нас, не должен подвергаться опасности, - продолжал он спокойно, - поэтому я сам, переодевшись, проведу вас через кордон. Мы вместе пойдем на риск, пойдем под пули, которые, может быть, избавят нас от дальнейших хлопот. Все выяснится через час или два. А до тех пор при вашем болезненном состоянии никто не будет вас беспокоить. Мулатка, чье обличье вы иногда принимали, может быть, до сих пор еще в этом доме. Я пришлю ее к вам. Полагаю, что вы можете ей довериться: вам придется еще раз сыграть ее роль и бежать в ее платье, а она займет ваше место в этой комнате в качестве моей пленницы.
   - Кларенс!
   Ее голос вдруг стал неузнаваем. Ни горечи, ни резкости - только глубокие, волнующие ноты, как в памятный вечер их расставания в патио на ранчо Роблес. Он быстро обернулся. Свесившись с кровати, она умоляюще протягивала к нему свои белые, тонкие руки.
   - Бежим вместе, Кларенс! - пылко заговорила она. - Оставим навсегда это ужасное место, этих злых, жестоких людей. Идем со мной! Приди к нашим, приди в мой дом, который станет и твоим домом! Защищай его своим доблестным мечом, Кларенс, от гнусных захватчиков, с которыми у тебя нет ничего общего, - они прах под твоими ногами. Да, да! Я знаю! Я оскорбила тебя, я лгала, когда отрицала твой талант и твою силу. Ты герой, ты вождь по призванию - я знаю! Разве мне не говорили это люди, которые сражались против тебя и все-таки восхищались тобой и понимали тебя лучше, чем твои янки! Храбрые люди, Кларенс, настоящие солдаты, они не знали, кем ты мне приходишься и как я гордилась тобой, даже когда ненавидела! Идем со мной! Подумай, чего только мы не сделаем вместе - с единой верой, с единой целью в жизни! Подумай, Кларенс, ведь для тебя не будет ничего недоступного! Мы не скупимся на почести и награды, не подлаживаемся к продажным избирателям, мы знаем своих друзей! Даже я, Кларенс, - призналась она с каким-то пафосом самоуничижения, - даже я получила свою награду и познала свою силу! Меня посылали за границу с секретным поручением от высших к высшим. Не отворачивайся от меня! Не взятку я тебе предлагаю, Кларенс, а только награду по заслугам. Идем же со мной! Брось этих псов и живи отныне, как подобает настоящему герою!
   Брант устремил на жену сверкающий взор.
   - Если бы ты была мужчиной... - начал он горячо и остановился.
   - Нет, я только женщина и должна сражаться по-женски, - с горечью перебила она. - Да, я прошу, я молю, я льщу, прислуживаюсь, лгу! Я ползаю там, где ты стоишь во весь рост, проходя в дверь, я низко сгибаюсь там, где ты не нагнул бы головы. У тебя знаки достоинства на плечах, а я свое достоинство прячу под платьем рабыни. И все же я трудилась, боролась и страдала! Послушай, Кларенс, - тут голос ее снова стал кротким и просящим, - я знаю, что вы, мужчины, зовете "честью" и как она принуждает вас держаться случайно сказанного слова, пустой клятвы. Ну пусть! Я устала, я сделала свое дело, ты сделал свое. Бежим вместе; оставим войну тем, кто придет после нас, а сами уедем в далекие края, где грохот пушек и кровь наших братьев не будут взывать о мщении! Есть в нашей стране люди... Я встречала их, Кларенс, - продолжала она быстро, - которые считают безнравственным участвовать в этой братоубийственной борьбе, но не могут жить под ярмом северян. - Это, - голос ее стал нерешительным, - хорошие люди... Их уважают... Они...
   - Трусы и рабы, по сравнению с которыми даже шпионка вроде тебя королева! - запальчиво прервал ее Брант.
   Он умолк и отвернулся к окну. Потом снова подошел к кровати, помолчал, затем сказал спокойнее:
   - Четыре года тому назад, Элис, в патио нашего дома в Роблесе, я, может быть, выслушал бы такое предложение и - страшно подумать! - может быть, принял бы его! Я любил тебя. Я был таким же слабым, себялюбивым и недальновидным, как люди, о которых ты говоришь. У меня не было цели в жизни, кроме любви к тебе. Поверь по крайней мере, что теперь я так же предан своему делу, как ты своему, - ведь я в твою преданность верю. В ту ночь, когда ты ушла от меня, я осознал свое ничтожество и падение - быть может, мне следует даже поблагодарить тебя за свое пробуждение - и понял горькую истину. В ту ночь я обрел свое настоящее призвание, цель жизни, мужское достоинство.
   С подушки, на которую она устало откинулась, прозвучал злой смех:
   - Кажется, я оставила вас тогда с миссис Хукер... Избавьте меня от подробностей.
   Кровь бросилась ему в лицо и мгновенно отхлынула.
   - Вы уехали от меня с капитаном Пинкни, который соблазнил вас и которого я убил! - воскликнул он в бешенстве.
   Они с яростью смотрели друг на друга. Вдруг Брант сказал: "Тише!" - и бросился к двери. В коридоре раздались торопливые шаги. Но он опоздал: дверь распахнулась, и на пороге появился дежурный офицер.
   - Возле наших постов задержаны два офицера-конфедерата. Они требуют, чтобы вы их приняли.
   Не успел Брант ответить, как в комнату вошли с веселым и самоуверенным видом два офицера в серых конфедератских кавалерийских плащах.
   - Мы ничего не требуем, генерал, - заявил первый из них, высокий, видный мужчина, изящно приподняв руку в знак протеста. - Мы очень сожалеем, что приходится беспокоить вас из-за дела, которое, в сущности, важно только для нас самих. После обеда мы решили прогуляться, натолкнулись на ваши дозоры, и, конечно, нам приходится отвечать за последствия. И поделом. Хорошо еще, что нас не пристрелили. Боюсь, что мои люди не проявили бы такой сдержанности! Я полковник Лагранж, Пятого теннессийского полка, а это мой юный друг, капитан Фолкнер, из Первого кентуккийского. Ему, как юноше, еще простительно, но мне...
   Он смолк, взгляд его невзначай упал на кровать и на больную. И он и его товарищ вздрогнули. Проницательный глаз Бранта подметил в их лицах кое-что посерьезнее, чем обычное, естественное смущение джентльменов, нечаянно ворвавшихся в дамскую спальню. Впрочем, полковник Лагранж быстро справился с собой; оба тотчас сняли фуражки.
   - Тысяча извинений! - сказал Лагранж, поспешно отступая к двери. Вы, надеюсь, поверите, генерал, что у нас и в мыслях не было так грубо вторгнуться к вам. Внизу нам наплели каких-то небылиц: будто вы заняты допросом беглой негритянки, - иначе мы ни за что бы не осмелились сами войти сюда.
   Брант быстро взглянул на свою жену. Когда вошли задержанные, ее лицо словно окаменело, глаза холодно устремились в потолок. Он сухо поклонился и, указав рукой на дверь, сказал:
   - Я выслушаю вас внизу, господа.
   Выйдя за ними из комнаты, он остановился и не торопясь повернул ключ в замке; потом жестом предложил им спуститься впереди него по лестнице.
   ГЛАВА VII
   Никто не произнес ни слова, пока они не спустились на первый этаж и не вошли в кабинет Бранта. Отпустив знаком дежурного офицера и вестового, Кларенс обратился к пленным. Лагранж явно утратил свою веселую развязность, не потеряв, впрочем, самообладания; капитан Фолкнер смотрел на своего старшего товарища полунасмешливо, полурастерянно.
   - К сожалению, генерал, я могу только повторить, что наша безрассудная прогулка привела нас к столкновению с вашей охраной, - сказал Лагранж с некоторым высокомерием, сменившим внешнюю фамильярность, - и мы были взяты в плен по всем правилам. Теперь, если вы поверите моему честному слову офицера, я не сомневаюсь, что наше командование согласится обменять нас на двух ваших храбрых офицеров из тех, кого я имел честь видеть в нашем лагере, - вы, вероятно, нуждаетесь в них больше, чем наше начальство нуждается в нас.
   - Что бы ни привело вас сюда, джентльмены, - сухо сказал Брант, - я рад, что вы, на ваше счастье, в военной форме, хотя это и не избавляет меня, к сожалению, от моего неприятного долга.
   - Я вас не понимаю, - холодно ответил Лагранж.
   - Если бы вы не были в форме, вас, вероятно, пристрелили бы как шпионов и не стали бы брать в плен, - спокойно сказал Брант.
   - Вы хотите сказать, сэр... - начал было Лагранж.
   - Я хочу сказать, что нам достаточно хорошо известно: в этом лагере и в штабе дивизии орудует шпион конфедератов, и это оправдывает самые строгие меры с нашей стороны.
   - Но позвольте, какое это имеет отношение к нам? - высокомерно спросил Лагранж.
   - Мне нет надобности объяснять такому старому солдату, как полковник Лагранж, что всякая помощь, поддержка и даже получение информации от шпиона или изменника в расположении противника караются так же строго, как и самый шпионаж.
   - Вам угодно удостовериться, генерал? - заметил полковник Лагранж с ироническим смехом. - Бога ради, не обращайте внимания на нашу форму. Обыщите нас, если угодно.
   - Нет, полковник, - многозначительно ответил Брант, - вы только успели проникнуть в наше расположение.
   Лагранж покраснел, но быстро преодолел смущение и сказал с чопорным поклоном:
   - Быть может, вам угодно будет сообщить ваше решение?
   - Мой долг, полковник, держать вас обоих под стражей, пока не представится возможность переправить вас к командиру дивизии с рапортом об обстоятельствах, при которых вы были задержаны. Так я и намерен поступить. Как скоро представится такая возможность и представится ли она вообще, продолжал Брант, пристально глядя на Лагранжа своими ясными глазами, зависит от военных событий, в которых вы, думаю, разбираетесь не хуже меня.
   - Мы никогда не позволим себе предугадывать действия такого одаренного офицера, как генерал Брант, - иронически заметил Лагранж.
   - Не сомневаюсь, что вы получите возможность дать объяснения командиру дивизии, - невозмутимо продолжал Брант. - Кроме того, - тут он в первый раз обратился к капитану Фолкнеру, - когда вы скажете командиру дивизии, что вы - в чем я не сомневаюсь, судя по вашему имени и внешнему сходству, - родственник молодой особы, которая получила в Вашингтоне пропуск и прожила в этом доме три недели, я уверен, что вы сможете удовлетворительно объяснить, почему вы оказались так близко к нашим постам.
   - Это моя сестра Тилли! - воскликнул молодой офицер. - Но ведь ее уже здесь нет. Вчера она прошла через наши линии, возвращаясь в Вашингтон. Нет, - прибавил он, засмеявшись, - боюсь, что сегодня такое объяснение уже не поможет.
   Старший офицер сразу нахмурился. Брант заметил и сопоставил это с простодушными словами Фолкнера, и ему стало ясно, что тот говорит правду и что мисс Фолкнер успешно выполнила его поручение. Впрочем, он искренне думал, что ее родство с молодым офицером побудит командира дивизии снисходительно отнестись к его проступку, и ему было приятно, что он может оказать ей такую услугу. Что касается истинной цели обоих офицеров, на этот счет у него сомнений не было. Это и были те "друзья", которые поджидали его жену за линией северян! Если бы не случайность, она была бы схвачена вместе с ними и ее измена была бы разоблачена в присутствии его солдат, которые пока не могли быть уверены в ее виновности и не подозревали, кто она. В то же время возможность безопасно переправить ее за линию фронта не отпала из-за этого происшествия: пленные не посмеют рассказать о ней. Кларенс ощущал какое-то мрачное удовлетворение при мысли, что он устроит ее побег без их помощи. На его лице эти мысли никак не отразились. Молодой Фолкнер рассматривал генерала с мальчишеским любопытством, а полковник Лагранж, вежливо подавив зевоту, глядел в потолок.