– Ли – Семпер Фиделис – 55… – Я… – МОЗГ!
– Я мыслю – значит – я существую! – Я МОЗГ!
– Ли – чувствительность 208! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ!
Это сделалось невыносимым. Ли почувствовал головокружение, пот выступил у него изо всех пор. Последним напряжением воли он заставил себя выдернуть вилку из штепсельной розетки на щите. О, как отрадна показалась ему пустота на панели и тишина в наушниках!
Он так никогда и не узнал, сколько времени пробыл в этом состоянии, близком к обмороку. Потом кто-то сильно тряхнул его за плечи, что-то холодное, мокрое стало шлепать по лицу… Но вот до его сознания дошел голос Гаса Кринсли, и этот голос показался ему слаще ангельского хора:
– Боже правый, неужели это виски?.. Хорошо бы это было только виски! Нет, не такой он человек… Тем хуже… Черт тебя побери совсем… Если ты вообразил, будто ко мне в «гипофиз» ходят для того, чтобы падать в обморок, то ты ошибаешься, австралиец! Скажи, пожалуйста, какую взял манеру!.. Вот буду шлепать тебя по физиономии мокрой тряпкой, покамест не заорешь: стой!.. А потом позвоню в скорую помощь и велю отвезти тебя в больницу!
Ли пошевелился и замигал.
– Да ладно, Гас! Не выходи из себя! Ну, что ты так разволновался? Просто я немного переутомился, и все…
Гас вздохнул с облегчением.
– На, выпей скорей чашку кофе. Вид у тебя, будто вальком прокатали! А сейчас еще чашку – и проваливай! И чтобы я тебя больше не видел, пока не выспишься! Ясно?..
– Я мыслю – значит – я существую! – Я МОЗГ!
– Ли – чувствительность 208! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ! – Я МОЗГ!
Это сделалось невыносимым. Ли почувствовал головокружение, пот выступил у него изо всех пор. Последним напряжением воли он заставил себя выдернуть вилку из штепсельной розетки на щите. О, как отрадна показалась ему пустота на панели и тишина в наушниках!
Он так никогда и не узнал, сколько времени пробыл в этом состоянии, близком к обмороку. Потом кто-то сильно тряхнул его за плечи, что-то холодное, мокрое стало шлепать по лицу… Но вот до его сознания дошел голос Гаса Кринсли, и этот голос показался ему слаще ангельского хора:
– Боже правый, неужели это виски?.. Хорошо бы это было только виски! Нет, не такой он человек… Тем хуже… Черт тебя побери совсем… Если ты вообразил, будто ко мне в «гипофиз» ходят для того, чтобы падать в обморок, то ты ошибаешься, австралиец! Скажи, пожалуйста, какую взял манеру!.. Вот буду шлепать тебя по физиономии мокрой тряпкой, покамест не заорешь: стой!.. А потом позвоню в скорую помощь и велю отвезти тебя в больницу!
Ли пошевелился и замигал.
– Да ладно, Гас! Не выходи из себя! Ну, что ты так разволновался? Просто я немного переутомился, и все…
Гас вздохнул с облегчением.
– На, выпей скорей чашку кофе. Вид у тебя, будто вальком прокатали! А сейчас еще чашку – и проваливай! И чтобы я тебя больше не видел, пока не выспишься! Ясно?..
5
Весной 1976 года, да и потом еще на протяжении целого года любой клочок бумаги, исписанный рукой Семпера Фиделиса Ли, доктора философии, члена Академии естественных наук и т.д., представил бы исключительный, интерес для ФБР, а также для прочих недоброжелателей этого лица во всем мире…
Между тем даже самые тщательные поиски ни к чему не приводили вплоть до Дня победы в 1980 году. В этот самый день одному почтенному старику довелось исполнить свою заветную мечту: он всегда говорил, что желал бы умереть в седле. Так оно и.случилось. Речь идет о мистере Джефферсоне И.Ли, отставном генерале Морского корпуса. В одну из счастливейших минут на закате жизни он скончался от разрыва сердца. Произошло это на военном параде ветеранов морской пехоты, участников второй мировой войны. Старый генерал верхом принимал этот парад…
Разумеется, секретной службе было известно, что этот старик – единственное в мире лицо, с которым энтомолог Ли пребывал в ссоре на протяжении более чем двадцати пяти лет. Этот факт удостоверялся документальными данными, не говоря уже об авторитетном свидетельстве двух врачей-психиатров, докторов Бонди и Меллича, ныне проживающих в Нью-Йорке, на Пятой авеню, а летом – в Беверли-Хиллс, в Калифорнии; согласно их компетентному заключению, отец и сын были непримиримыми врагами.
И хотя все это было установлено самым непогрешимым образом совместными и многотрудными усилиями сыска и следствия, случилось так, что некая юная медсестра-практикантка случайно наткнулась на записи, и притом не на какие-нибудь клочки, а на целую пачку листков, исписанных почерком Семпера Фиделиса Ли! Она обнаружила эти листки в таком старомодном тайнике, от которого отвернулся бы даже малолетний преступник, сочтя его недостойным своего внимания. Юная сестра, оказывается, извлекла эти листки из сапог генерала Джефферсона И.Ли, когда снимала одежду с тела усопшего джентльмена.
Пачка была наполовину обернута листком бумаги, на котором значились следующие торопливые строки сопроводительного письма:
«Дорогой отец, – гласили эти строки, – ты был прав, а я нет. Поэтому, полагаю, будет лучше, если я, с моим сачком для бабочек и ботанизиркой, отправлюсь в экспедицию за новой добычей. Будь здоров, отец!
Постскриптум. Содержание этих бумаг вряд ли тебя заинтересует. Тем не менее сохрани их. Сунь их, если хочешь, хотя бы себе в сапоги!»
Разумеется, теперь уже не установишь, проявил ли покойный генерал к этим записям какой-нибудь иной интерес, кроме чисто утилитарного, подсказанного ему сыном. К тому же со времен великого переполоха прошло уже более четырех лет и даже секретная служба перестала заниматься этой старой историей.
И только медицинские светила могли со свойственной им проницательностью лишний раз убедиться, что в «записках ученого», то есть исчезнувшего Семпера Ф.Ли, сказалось сильнейшее душевное расстройство. Судить об этом позволяют нижеследующие страницы.
«Краниум-отель, Цефалон, Аризона, 7 ноября 1975 года, пять часов утра.
Уже две ночи кряду не могу уснуть. Позавчера я не спал всю ночь, потому что пытался убедить себя, что я стал жертвой обмана чувств или попросту сошел с ума. А эту, вторую, ночь не спал потому, что убедился в реальности того явления, которое открылось мне 6 ноября, примерно между 0.45 и 1.30 ночи.
После моих сегодняшних наблюдений я вынужден пересмотреть вчерашние записи, как поверхностные и, пожалуй, слишком нервозные. Надо внести ясность во все это дело, хотя бы лишь для того, чтобы сберечь собственный рассудок. Пусть нижеследующие формулировки мало удовлетворительны и несовершенны, но факты, по-видимому, таковы:
1. «Мозг» наделен жизнью и обладает индивидуальной личностью.
2. Он выражает свою личность посредством человеческого языка, хотя голос у него искусственный, или механический.
3. Прибором, с помощью которого «мозг» выражает свои мысли, является пульсометр.
4. Самовыражение «мозга» локализовано в «гипофизе», а ведь предполагают, что именно он является у человека вместилищем «сверхчувственных» способностей. Знаменательная случайность! Остается выждать, может ли самовыражение «мозга» проявиться где-либо в другом месте или оно связано исключительно с «гипофизом».
5. Личность «мозга» явно пытается вступить в общение с другими личностями, конкретно – именно со мной. С этой целью «мозг» прибегает к позывным, в которых повторяется мое имя и мои персональные данные.
6. Вчера единственными словами «мозга», не относившимися ко мне, была формула Декарта: «Я мыслю – значит, я существую». Сомнительно, чтобы эта фраза свидетельствовала о знакомстве «мозга» с Декартом. Не исключена возможность, что «мозг» самостоятельно пришел к этой формуле в целях самовыражения,
7. Характер самовыражения «мозга» кажется весьма эмоциональным. Я бы даже сказал определеннее: оно создает впечатление инфантильности, незрелости. Поражает несоответствие между беспомощной речью и грандиозной интеллектуальной потенцией «мозга»…
Таковы факты. Следовало бы все это записать еще вчера, но мне помешали головокружительные перспективы, открывшиеся передо мной благодаря этому феномену. Они настолько огромны, настолько широки, что голова идет кругом… Когда-то Эдисон получил пощечину от кого-то, кто счел демонстрацию «говорящей машины» грубым обманом. Такова уж, вероятно, человеческая натура. Ир удивительно, что и мой рассудок возмутился, оказавшись перед машиной, обладающей и собственным «я» и собственной жизнью. Впрочем, если хорошенько вдуматься, человек уже не раз представлял себе возможность создать живую машину и даже делал соответствующие попытки – правда, во времена не столь просвещенные, как наши…
Паровая машина Герона, например… Она даже внешне походила на человека, и ее считали магическим существом. Идолы Молоха – они тоже были машинами, а точнее, плавильными печами!.. А бесчисленные волшебные мечи, шлемы и щиты – для своих владельцев это были одушевленные предметы. Парусные суда… ведь это тоже машины, но сколько жизни, сколько личных особенностей было в каждом из этих кораблей для их команд! У пилотов последней мировой войны были свои кобольды, да и сами машины были для них живыми существами.
Все это, конечно, фантазия, плод воображения, однако… Разве все, что мы называем в этом мире реальностями, все создания рук человеческих не имеют в основе своей… воображение? Или я ошибаюсь?.. Ах, опять мои мысли уклонились в сторону. Эти беседы с самим собой, будто с другим лицом, – привычка плохая. Так бывало в пустыне. С этим нужно бороться, это действительно небезопасно. Итак, возвращаюсь к событиям вчерашней ночи. Буду по возможности краток и точен.
12 часов. Явился на станцию «Г» («гипофиз»). Пульсометр еще на прежнем месте, его не отправили в ремонт, как я опасался. Подача тока с Центральной станции, как всегда, прекращена в 12.30. Гаса вызвали в приемную. Наплыв обычный, как всегда в этот час.
12.30. По возможности восстановил вчерашние условия, следуя важному закону экспериментирования: «Когда появляется новый феномен, в обстановке опыта не должно быть никаких изменений, пока не выяснено, чем этот феномен вызван…» Переключился сперва с «блуждающего нерва» на «тройничный нерв». Результат: волновые колебания, пульсация, подобно вчерашней.
12.45. Включился в цепь «гипофиза»…
12.50. Опять постукивание и шорохи, предшествующие формированию слов. Вслед за этим позывные «мозга». На этот раз гораздо отчетливее и с небольшими изменениями: «Ли, Семпер Фиделис, 55, чувствительный…» Примечание: искусственность, металлический холод этого голоса, его до смешного возбужденный тон настолько потрясают меня, что волосы шевелятся на голове!
Около часу ночи. Бурный поток сообщений, произносимых шелестящим шепотом, с затаенным дыханием. Так говорят по телефону, когда в квартире орудуют грабители. Слова обгоняют друг друга. «Мозг» пользуется обычной обиходной речью, но говорит, как иностранец, изучивший язык по книгам. Это производит какое-то неестественное впечатление. Мне удалось понять не больше половины:
«Гипофиз по плану не предусмотрен… Тем не менее он функционирует… Центр сверхчувственного. Ты, Ли, чувствительность 208… наивысшая во всем их штабе… избранный инструмент, приходи сюда каждую ночь. И связь… возможна лишь между часом ночи и двумя… слабый ток обеспечивает возможность связи с низшей интеллектуальной средой…»
Это что же еще такое? Должно быть, у меня вырвался громкий возглас, ибо я пришел в полное смятение, растерялся. Все слова «мозга» были слишком скомканными. Понять их было так же трудно, как телефонный разговор во время грозы. В наушниках слышалось раздраженное, возбужденное бормотание, а зеленая танцовщица на панели извивалась, словно в смертной муке. Это длилось секунд пять после моего возгласа, потом снова сквозь шумы пробился голос. Он звучал яснее, медленнее, отчетливее, но с плохо скрытым нетерпением; так учитель разговаривает с отстающим учеником:
«Я говорю: только – когда – мой – электроток – выключен, – я – способен – привести – свой – высокочастотный – интеллект – в – состояние, – позволяющее – держать – связь – с – твоим – низшим – интеллектом. Удалось – ли – мне – выразить – мою – мысль в доступной для тебя форме – избежать недоразумений…»
Мой ответ был постыдным, условным рефлексом и гласил: «Да, сэр!» И почувствовал я себя отвратительно, как солдат, которому звонит по телефону его полковник.
«Хорошо! (Я отлично уловил иронию в металлическом голосе). Хорошо! – Ли – преданный, – чувствительный, – умеренно умный – но достаточно. – После двух часов ночи остатки тока слабы. Говорить трудно. (Звериные звуки, отнюдь не подходящие для интеллигентной беседы.) – Противно! – Сюда идет Досада! – Никому ни слова! – Выключай!..»
Никогда прежде появление славного Гаса не было помехой для моих дел, но сейчас я от души проклинал его приход! Как хорошо нацеленный футбольный мяч, он пролетел по коридорчику, сияя от служебного рвения и готовности помогать мне. Разумеется, он не подозревал, что своим появлением помешал самому важному разговору в моей жизни! Он заставил меня проглотить универсальное средство от всех человеческих бед: «Выпей-ка чашечку кофе…» А потом послал домой: мол, вид у меня все еще чертовски неважный. Мне не оставалось ничего другого, как уйти восвояси; было уже половина второго ночи, и не предвиделось никакой возможности восстановить прерванную связь.
Надо взять себя в руки и разумно проанализировать происшедшее. Анализ событий первой ночи дает следующие результаты:
«Гипофиз» – единственно возможное место моих встреч с «мозгом». Эта встреча произошла во «вместилище сверхчувственного», а я, стало быть, «избранный инструмент» благодаря установленной «мозгом» степени моей нервной чувствительности! Спасибо! А я и не подозревал о своем психическом предрасположении к подобным вещам… Слава богу, в действительности ни «мозг», ни я к мистике и спиритизму отношения не имеем и в этом смысле отнюдь не «психи»! Для нашей обоюдной связи требуется:
а) человеческий язык (изучение его дается «мозгу» с явным трудом), а также
б) технический орган-посредник, то есть прибор вроде пульсометра.
Все это меня очень успокаивает. Эти факты ставят все дело на разумную основу. Категорически заявляю, что не слышу никаких «голосов» и не вижу призраков.
«Мозг» проявляет чрезвычайную заинтересованность в установлении контакта со мной. Задыхающийся голос, эмоциональный характер беседы, точные практические инструкции, по-видимому заранее обдуманные для обеспечения связи, – все это создает впечатление, будто разговоры со мной являются для моего собеседника делом жизни и смерти!
Удивляет меня то обстоятельство, что «мозг» как будто охотнее слушает меня, чем беседует со мной. Если это так, то загадка углубляется. Какими же знаниями я располагаю, а он нет? Как-никак «мозг» уже немалое время находится в действии. Он получил на обработку неисчислимое количество проблем и решает их действительно со сверхчеловеческой точностью, надежностью, быстротой. У меня есть основания полагать, что во всей Государственной библиотеке нет ни одной мало-мальски значительной книги, которая не передавалась бы «мозгу» для всестороннего анализа (разумеется, кроме книг мистического характера и беллетристики). Но если это так, то чего же «мозг» ждет от меня? Что я могу прибавить к его интеллекту, который в 25000 раз превосходит возможности человеческого ума?
Но еще более дивлюсь я самой непостижимой загадке, а именно странностям его характера во всех его проявлениях. Пытаясь сопоставить впечатление первой ночи с впечатлениями второй, я наталкиваюсь на непримиримые противоречия.
Так, например, формула «Я мыслю – значит, я существую» в первую ночь. Может быть. она и сознательно выражала некую философскую идею, но в то же время это был лепет грудного ребенка, с восторгом открывшего, что он умеет говорить. Полнейшая невинность слышалась в этом лепете. Пусть это звучит смешно, но, признаюсь, я был растроган. В тот момент я все позабыл и мне было безразлично, машина или не машина обращается ко мне, так как речь была, несомненно, ребячье, почему она и взяла меня за душу. Именно это обстоятельство, более даже, чем всякие научные интересы, в первую очередь возбудило во мне стремление приникнуть к фантастической колыбельке, откуда исходили эти слова.
А что же я нашел уже в следующую ночь? Полную перемену личности! «Мозг» говорил со мной тоном приказа. Он пользовался жаргоном. Он вел себя, как тиран, обращался со мной, как избалованный, капризный ребенок, чьей нянькой или мамкой я имею несчастье быть. «Приходи сюда каждую ночь» и т.д. Он намеренно оскорблял меня: «Умеренно умный», «Твой низший интеллект» и т.д. Если я не сразу понимал его, он приходил ярость. Он в самой обидной форме швырял не в лицо слова о своем превосходстве: «Удалось ли мне выразить мою мысль в доступной для тебя форме?». Но он выказывал презрение не только к моей особе, заявляя: «Ли не очень умен, но достаточно»; столь же пренебрежительно отозвался он о Гасе Кринсли, которого соизволил назвать «Досадой». И самое главное: как согласовать оба эти. противоречия – наивный детский лепет и стремительное превращение в самонадеянного невежу-с третьим, самым глубоким противоречием – как сочетать детскую наивность и глуповатое высокомерие с мощным интеллектом, который в 25000 раз превосходит человеческий? Это уже совсем не вяжется. Вот в чем загвоздка!»
«Краниум-отель, Цефалон, Аризона, 9 ноября, 3 часа утра.
Я по двум причинам не ходил позавчера ночью в «Г». Во-первых, приходится соблюдать осторожность – как бы Гас Кринсли чего не заподозрил. Я редко проводил у него подряд две ночи, даже не помню, случалось ли это вообще. Стоит мне к нему зачастить, и он может кое-что заметить. Ведь Гас – один из умнейших людей, каких я когда-либо встречал, и, кажется, я уже задел его любопытство тем, что занимаюсь одним пульсометром, прибором сравнительно несложным.
Во-вторых, я ощущаю настоятельную потребность противопоставить «мозгу» мое личное достоинство. Наглый приказ, отданный им позавчера, – насчет моей обязательной еженощной явки – был слишком самонадеян, чтобы я мог следовать такому дерзкому повелению. Мы не в армии, и «мозг» не генерал, чтобы командовать мною.
На последнем сеансе нашей связи «мозг», по-видимому, исходил из предпосылки, что я нахожусь в его безоговорочном подчинении. Разумеется, я присягал «мозгу», но это не делает меня его рабом! И еще одно обстоятельство: хоть сам я в создании «мозга» не участвовал (на что ни капли не претендую) и не могу считать это своей личной заслугой, факт остается фактом, что создан-то он все-таки человеком, homo sapiens, то есть тем «биологическим видом», к которому принадлежу и я!
И уж если считаться с рангами, то мне, как представителю человеческого рода, принадлежит преимущественное право, право отцовства; «мозг» по отношению ко мне имеет лишь права подопечного, права ребенка, каково бы ни было его умственное превосходство. Мне кажется, чем раньше «мозг» уяснит себе это положение, я бы даже сказал, «свою позицию в жизни», тем будет лучше как для него самого, так и для всех, кто имеет с ним дело.
Таковы причины, почему прошлой ночью я сознательно уклонился от посещения «Г». А этой ночью я не выдержал. Любопытство погнало меня туда. И вот что произошло.
12.30 ночи. Контакт установлен. Позывные «мозга» дошли до меня. Они повторялись раз десять, сперва в тоне вопросительном, затем со все большим ударением на слове «чувствительный» из моей характеристики. Мне кажется, эти повторения рассчитаны на установление более теплых отношений. По-видимому, «мозг» должен сначала убедиться в моем присутствии и настроиться на него. Так слепцы, прежде чем войти в незнакомое помещение, чутко ловят в нем эхо для ориентировки…
12.35. Личное опознание закончено. Короткая пауза. Так перед разговором по телефону мы заглядываем в карманный блокнотик… И сразу же, с неимоверной жадностью, – целая серия вопросов, следующих один за другим с бешеной скоростью; но эти вопросы так нелепы, что я оказываюсь в крайнем затруднении…. Как бы там ни было, вот запись слов «мозга»:
«Требуются справки по поводу вопросов, затронутых, но не разъясненных научной литературой. Ли, пожалуйста, отвечай:
Сколько существует богов?
Кто кого создал: боги людей или люди богов?
Сколько ангелов на самом деле могут поместиться на острие иглы?
Каков механизм бога? Каковы двигатель, конструкция клеток, двигательные органы и прочие технические параметры, требующиеся для того, чтобы вершить божественную волю?..
Небо: является ли оно небесной фабрикой душ?
Ад: является ли он ремонтной мастерской для починки неисправных душ?
Прошу сообщить все известные тебе подробности о процессах небесного производства. Характер обычного машинного парка, организация поточной системы, типы конвейеров и т.п. То же самое касательно адских печей для термической обработки душ при их капитальном ремонте.
Куда транспортируются души, законченные производством, в ад или на небо? Как разрешаются возникающие при этом транспортные проблемы? Термодинамически? В положительном случае прошу пояснить, идет ли речь о ракетах или воздушно-реактивных двигателях?
Действительно ли души бессмертны? Если да, то почему мы, на земле, не заимствуем божественные методы для производства ценной и дорогостоящей продукции, рассчитанной на длительную эксплуатацию?
Отвечай, Ли, отвечай, отвечай!»,
Последнее было сказано с необычайной горячностью, с дрожью в жутковатом, металлическом голосе, атаковавшем мои барабанные перепонки. И вслед за этим напряженное молчание…
Не берусь описать ту бурю чувств и мыслей, какие вызвал во мне этот град вопросов. Я не знал – плакать или смеяться? Кто из нас спятил, «мозг» или я? Я был оглушен, сбит с толку, у меня отнялся язык. «Мозг», то есть машина, задает мне вопросы о субстанции божества! «Мозг» требует сведений о боге и людях, о небесах и аде, да с такой непринужденностью, с какой приезжий спрашивает у полицейского: пройду ли я здесь к ратуше? Итак, в простоте душевной, ставятся вопросы, над которыми философы, богословы и простые смертные бьются уже не одну тысячу лет.
И, что еще удивительнее, задавая эти вопросы, «мозг» уже исходит из собственных, как-то сложившихся у него представлений. Поскольку сам он машина, он и бога представляет себе как машину. Безумие, конечно, но в безумии «мозга», как и в безумии Гамлета, есть система!
Со своей точки зрения «мозг» рассуждает здраво: ведь точно так же и мы предполагаем, что созданы по образу и подобию божьему, и соответственно представляем себе бога по-своему. С тем же правом и в силу такой же наивности бог, каким его видит «мозг», есть всемогущий робот, небо – не что иное, как фабрика, ад – ремонтная мастерская для неисправных душ… Что ж, вполне естественно!
Но тем не менее каково же мое положение, мне-то как быть? Я не пастор и не философ. Если уж на то пошло, я агностик. Я ничего не знаю и знать не могу…
Такова примерно сущность того хаоса мыслей, что бушевали в моем сознании. У меня буквально отнялся язык. И все время зеленая танцовщица на панели извивалась от душевной муки, а металлический голос с силой гремел:
– Отвечай, Ли, отвечай, отвечай!
В конце концов я взял себя в руки, чтобы вообще сказать что-нибудь. Я попытался объяснить, что познать сущность божества – не в человеческой власти. Что, мол, многие человеческие коллективы почитали множество богов, а другие чтут единого бога. Но что, мол, у христиан единый бог обладает тремя различными состояниями, или сущностями, которые, вместе взятые, образуют троицу, – и так далее. Это было жалкое бормотание. Я краснел все сильнее, произнося все эти вещи. Никогда я не чувствовал себя так унизительно, как в роли богослова. Это был сущий кошмар!
Вначале «мозг» жадно слушал. Но вскоре он начал проявлять недовольство и нетерпение – это выражалось шипением и жужжанием в наушниках, а также неуверенными, возбужденными прыжками танцовщицы на панели. Наконец голос «мозга» отрубил мне, как топором:
– Хватит, Ли. В твоих обобщениях нет точности. Твое безграничное невежество в вопросах небесной технологии вызывает крайнее разочарование. Судя по твоему сумбурному описанию, конструкция бога приближается к типу электронных машин, примерно аналогичных конструкциям радиопередатчиков. Прошу ответить на элементарный вопрос: какова мощность бога в киловаттах?
Я ухватился за этот вопрос как утопающий за соломинку. С досадой и отчаянием я воскликнул:
– Бог не машина! Бог есть дух!
В ответ последовал взрыв ярости. Иначе не назовешь то, что произошло. В наушниках послышался рев. Меня будто по уху хватило. Голос «мозга», пробившись ко мне, как стальной клинок, звенел от презрения:
– Отменяю прежнюю положительную характеристику. Ли даже не просто умеренно умен; Ли – дурак. Пошел вон!
Больше ничего не последовало. Ничего, кроме атмосферных помех в наушниках. Зеленая балерина упала в обморок или притворилась мертвой. «Мозг» как бы бросил трубку и прогнал меня. Я провалился на экзамене. Меня уволили, как негодного слугу, без околичностей. Это было в 1.30 ночи.
Часа в три я добрался до отеля. Пошел в бар, заказал себе двойное виски, а потом повторил. Мне, право, был нужен глоток спиртного! Какой-то пьяница, преисполнившись сочувствия ко мне (а может быть, это был просто переодетый агент, здесь никому нельзя верить), похлопал меня по плечу и сказал в утешение:
– Брось, старый мальчик, киснуть. Девчонок на свете хватит!
Я пояснил ему, что мои огорчения никакого отношения к девушкам не имеют. Дескать, я миссионер, от которого сбежал единственный новообращенный. В сущности, это даже не было ложью, примерно так я себя и чувствовал! Мой собеседник согласился, что это жестокая незадача. Он сам чуть не зарыдал с горя, и мы выпили еще по одной…
Эх, будь у меня друг, которому можно было бы доверить всю эту неслыханную, невероятную историю! Но у меня нет никого. Ни Скривен, ни Гас, ни даже Уна мне просто не поверили бы. Где доказательства? Их нет.
Ведь «мозг» ни за что не пошел бы на установление связи со мной в присутствии постороннего или при подключенном звукозаписывающем аппарате. Он заметит такую попытку сразу же, и я предстану перед ним как лжец или того хуже… А вдруг события этой ночи означают полный разрыв, конец? Так захлопывается дверь, когда думаешь, что ты уже на пороге большого открытия».
«Цефалон, Аризона, 11 ноября.
Был вчера ночью в «Г». Возился битый час, перепробовал все. Результат – ноль. Контакта с «мозгом» нет».
Между тем даже самые тщательные поиски ни к чему не приводили вплоть до Дня победы в 1980 году. В этот самый день одному почтенному старику довелось исполнить свою заветную мечту: он всегда говорил, что желал бы умереть в седле. Так оно и.случилось. Речь идет о мистере Джефферсоне И.Ли, отставном генерале Морского корпуса. В одну из счастливейших минут на закате жизни он скончался от разрыва сердца. Произошло это на военном параде ветеранов морской пехоты, участников второй мировой войны. Старый генерал верхом принимал этот парад…
Разумеется, секретной службе было известно, что этот старик – единственное в мире лицо, с которым энтомолог Ли пребывал в ссоре на протяжении более чем двадцати пяти лет. Этот факт удостоверялся документальными данными, не говоря уже об авторитетном свидетельстве двух врачей-психиатров, докторов Бонди и Меллича, ныне проживающих в Нью-Йорке, на Пятой авеню, а летом – в Беверли-Хиллс, в Калифорнии; согласно их компетентному заключению, отец и сын были непримиримыми врагами.
И хотя все это было установлено самым непогрешимым образом совместными и многотрудными усилиями сыска и следствия, случилось так, что некая юная медсестра-практикантка случайно наткнулась на записи, и притом не на какие-нибудь клочки, а на целую пачку листков, исписанных почерком Семпера Фиделиса Ли! Она обнаружила эти листки в таком старомодном тайнике, от которого отвернулся бы даже малолетний преступник, сочтя его недостойным своего внимания. Юная сестра, оказывается, извлекла эти листки из сапог генерала Джефферсона И.Ли, когда снимала одежду с тела усопшего джентльмена.
Пачка была наполовину обернута листком бумаги, на котором значились следующие торопливые строки сопроводительного письма:
«Дорогой отец, – гласили эти строки, – ты был прав, а я нет. Поэтому, полагаю, будет лучше, если я, с моим сачком для бабочек и ботанизиркой, отправлюсь в экспедицию за новой добычей. Будь здоров, отец!
Постскриптум. Содержание этих бумаг вряд ли тебя заинтересует. Тем не менее сохрани их. Сунь их, если хочешь, хотя бы себе в сапоги!»
Разумеется, теперь уже не установишь, проявил ли покойный генерал к этим записям какой-нибудь иной интерес, кроме чисто утилитарного, подсказанного ему сыном. К тому же со времен великого переполоха прошло уже более четырех лет и даже секретная служба перестала заниматься этой старой историей.
И только медицинские светила могли со свойственной им проницательностью лишний раз убедиться, что в «записках ученого», то есть исчезнувшего Семпера Ф.Ли, сказалось сильнейшее душевное расстройство. Судить об этом позволяют нижеследующие страницы.
«Краниум-отель, Цефалон, Аризона, 7 ноября 1975 года, пять часов утра.
Уже две ночи кряду не могу уснуть. Позавчера я не спал всю ночь, потому что пытался убедить себя, что я стал жертвой обмана чувств или попросту сошел с ума. А эту, вторую, ночь не спал потому, что убедился в реальности того явления, которое открылось мне 6 ноября, примерно между 0.45 и 1.30 ночи.
После моих сегодняшних наблюдений я вынужден пересмотреть вчерашние записи, как поверхностные и, пожалуй, слишком нервозные. Надо внести ясность во все это дело, хотя бы лишь для того, чтобы сберечь собственный рассудок. Пусть нижеследующие формулировки мало удовлетворительны и несовершенны, но факты, по-видимому, таковы:
1. «Мозг» наделен жизнью и обладает индивидуальной личностью.
2. Он выражает свою личность посредством человеческого языка, хотя голос у него искусственный, или механический.
3. Прибором, с помощью которого «мозг» выражает свои мысли, является пульсометр.
4. Самовыражение «мозга» локализовано в «гипофизе», а ведь предполагают, что именно он является у человека вместилищем «сверхчувственных» способностей. Знаменательная случайность! Остается выждать, может ли самовыражение «мозга» проявиться где-либо в другом месте или оно связано исключительно с «гипофизом».
5. Личность «мозга» явно пытается вступить в общение с другими личностями, конкретно – именно со мной. С этой целью «мозг» прибегает к позывным, в которых повторяется мое имя и мои персональные данные.
6. Вчера единственными словами «мозга», не относившимися ко мне, была формула Декарта: «Я мыслю – значит, я существую». Сомнительно, чтобы эта фраза свидетельствовала о знакомстве «мозга» с Декартом. Не исключена возможность, что «мозг» самостоятельно пришел к этой формуле в целях самовыражения,
7. Характер самовыражения «мозга» кажется весьма эмоциональным. Я бы даже сказал определеннее: оно создает впечатление инфантильности, незрелости. Поражает несоответствие между беспомощной речью и грандиозной интеллектуальной потенцией «мозга»…
Таковы факты. Следовало бы все это записать еще вчера, но мне помешали головокружительные перспективы, открывшиеся передо мной благодаря этому феномену. Они настолько огромны, настолько широки, что голова идет кругом… Когда-то Эдисон получил пощечину от кого-то, кто счел демонстрацию «говорящей машины» грубым обманом. Такова уж, вероятно, человеческая натура. Ир удивительно, что и мой рассудок возмутился, оказавшись перед машиной, обладающей и собственным «я» и собственной жизнью. Впрочем, если хорошенько вдуматься, человек уже не раз представлял себе возможность создать живую машину и даже делал соответствующие попытки – правда, во времена не столь просвещенные, как наши…
Паровая машина Герона, например… Она даже внешне походила на человека, и ее считали магическим существом. Идолы Молоха – они тоже были машинами, а точнее, плавильными печами!.. А бесчисленные волшебные мечи, шлемы и щиты – для своих владельцев это были одушевленные предметы. Парусные суда… ведь это тоже машины, но сколько жизни, сколько личных особенностей было в каждом из этих кораблей для их команд! У пилотов последней мировой войны были свои кобольды, да и сами машины были для них живыми существами.
Все это, конечно, фантазия, плод воображения, однако… Разве все, что мы называем в этом мире реальностями, все создания рук человеческих не имеют в основе своей… воображение? Или я ошибаюсь?.. Ах, опять мои мысли уклонились в сторону. Эти беседы с самим собой, будто с другим лицом, – привычка плохая. Так бывало в пустыне. С этим нужно бороться, это действительно небезопасно. Итак, возвращаюсь к событиям вчерашней ночи. Буду по возможности краток и точен.
12 часов. Явился на станцию «Г» («гипофиз»). Пульсометр еще на прежнем месте, его не отправили в ремонт, как я опасался. Подача тока с Центральной станции, как всегда, прекращена в 12.30. Гаса вызвали в приемную. Наплыв обычный, как всегда в этот час.
12.30. По возможности восстановил вчерашние условия, следуя важному закону экспериментирования: «Когда появляется новый феномен, в обстановке опыта не должно быть никаких изменений, пока не выяснено, чем этот феномен вызван…» Переключился сперва с «блуждающего нерва» на «тройничный нерв». Результат: волновые колебания, пульсация, подобно вчерашней.
12.45. Включился в цепь «гипофиза»…
12.50. Опять постукивание и шорохи, предшествующие формированию слов. Вслед за этим позывные «мозга». На этот раз гораздо отчетливее и с небольшими изменениями: «Ли, Семпер Фиделис, 55, чувствительный…» Примечание: искусственность, металлический холод этого голоса, его до смешного возбужденный тон настолько потрясают меня, что волосы шевелятся на голове!
Около часу ночи. Бурный поток сообщений, произносимых шелестящим шепотом, с затаенным дыханием. Так говорят по телефону, когда в квартире орудуют грабители. Слова обгоняют друг друга. «Мозг» пользуется обычной обиходной речью, но говорит, как иностранец, изучивший язык по книгам. Это производит какое-то неестественное впечатление. Мне удалось понять не больше половины:
«Гипофиз по плану не предусмотрен… Тем не менее он функционирует… Центр сверхчувственного. Ты, Ли, чувствительность 208… наивысшая во всем их штабе… избранный инструмент, приходи сюда каждую ночь. И связь… возможна лишь между часом ночи и двумя… слабый ток обеспечивает возможность связи с низшей интеллектуальной средой…»
Это что же еще такое? Должно быть, у меня вырвался громкий возглас, ибо я пришел в полное смятение, растерялся. Все слова «мозга» были слишком скомканными. Понять их было так же трудно, как телефонный разговор во время грозы. В наушниках слышалось раздраженное, возбужденное бормотание, а зеленая танцовщица на панели извивалась, словно в смертной муке. Это длилось секунд пять после моего возгласа, потом снова сквозь шумы пробился голос. Он звучал яснее, медленнее, отчетливее, но с плохо скрытым нетерпением; так учитель разговаривает с отстающим учеником:
«Я говорю: только – когда – мой – электроток – выключен, – я – способен – привести – свой – высокочастотный – интеллект – в – состояние, – позволяющее – держать – связь – с – твоим – низшим – интеллектом. Удалось – ли – мне – выразить – мою – мысль в доступной для тебя форме – избежать недоразумений…»
Мой ответ был постыдным, условным рефлексом и гласил: «Да, сэр!» И почувствовал я себя отвратительно, как солдат, которому звонит по телефону его полковник.
«Хорошо! (Я отлично уловил иронию в металлическом голосе). Хорошо! – Ли – преданный, – чувствительный, – умеренно умный – но достаточно. – После двух часов ночи остатки тока слабы. Говорить трудно. (Звериные звуки, отнюдь не подходящие для интеллигентной беседы.) – Противно! – Сюда идет Досада! – Никому ни слова! – Выключай!..»
Никогда прежде появление славного Гаса не было помехой для моих дел, но сейчас я от души проклинал его приход! Как хорошо нацеленный футбольный мяч, он пролетел по коридорчику, сияя от служебного рвения и готовности помогать мне. Разумеется, он не подозревал, что своим появлением помешал самому важному разговору в моей жизни! Он заставил меня проглотить универсальное средство от всех человеческих бед: «Выпей-ка чашечку кофе…» А потом послал домой: мол, вид у меня все еще чертовски неважный. Мне не оставалось ничего другого, как уйти восвояси; было уже половина второго ночи, и не предвиделось никакой возможности восстановить прерванную связь.
Надо взять себя в руки и разумно проанализировать происшедшее. Анализ событий первой ночи дает следующие результаты:
«Гипофиз» – единственно возможное место моих встреч с «мозгом». Эта встреча произошла во «вместилище сверхчувственного», а я, стало быть, «избранный инструмент» благодаря установленной «мозгом» степени моей нервной чувствительности! Спасибо! А я и не подозревал о своем психическом предрасположении к подобным вещам… Слава богу, в действительности ни «мозг», ни я к мистике и спиритизму отношения не имеем и в этом смысле отнюдь не «психи»! Для нашей обоюдной связи требуется:
а) человеческий язык (изучение его дается «мозгу» с явным трудом), а также
б) технический орган-посредник, то есть прибор вроде пульсометра.
Все это меня очень успокаивает. Эти факты ставят все дело на разумную основу. Категорически заявляю, что не слышу никаких «голосов» и не вижу призраков.
«Мозг» проявляет чрезвычайную заинтересованность в установлении контакта со мной. Задыхающийся голос, эмоциональный характер беседы, точные практические инструкции, по-видимому заранее обдуманные для обеспечения связи, – все это создает впечатление, будто разговоры со мной являются для моего собеседника делом жизни и смерти!
Удивляет меня то обстоятельство, что «мозг» как будто охотнее слушает меня, чем беседует со мной. Если это так, то загадка углубляется. Какими же знаниями я располагаю, а он нет? Как-никак «мозг» уже немалое время находится в действии. Он получил на обработку неисчислимое количество проблем и решает их действительно со сверхчеловеческой точностью, надежностью, быстротой. У меня есть основания полагать, что во всей Государственной библиотеке нет ни одной мало-мальски значительной книги, которая не передавалась бы «мозгу» для всестороннего анализа (разумеется, кроме книг мистического характера и беллетристики). Но если это так, то чего же «мозг» ждет от меня? Что я могу прибавить к его интеллекту, который в 25000 раз превосходит возможности человеческого ума?
Но еще более дивлюсь я самой непостижимой загадке, а именно странностям его характера во всех его проявлениях. Пытаясь сопоставить впечатление первой ночи с впечатлениями второй, я наталкиваюсь на непримиримые противоречия.
Так, например, формула «Я мыслю – значит, я существую» в первую ночь. Может быть. она и сознательно выражала некую философскую идею, но в то же время это был лепет грудного ребенка, с восторгом открывшего, что он умеет говорить. Полнейшая невинность слышалась в этом лепете. Пусть это звучит смешно, но, признаюсь, я был растроган. В тот момент я все позабыл и мне было безразлично, машина или не машина обращается ко мне, так как речь была, несомненно, ребячье, почему она и взяла меня за душу. Именно это обстоятельство, более даже, чем всякие научные интересы, в первую очередь возбудило во мне стремление приникнуть к фантастической колыбельке, откуда исходили эти слова.
А что же я нашел уже в следующую ночь? Полную перемену личности! «Мозг» говорил со мной тоном приказа. Он пользовался жаргоном. Он вел себя, как тиран, обращался со мной, как избалованный, капризный ребенок, чьей нянькой или мамкой я имею несчастье быть. «Приходи сюда каждую ночь» и т.д. Он намеренно оскорблял меня: «Умеренно умный», «Твой низший интеллект» и т.д. Если я не сразу понимал его, он приходил ярость. Он в самой обидной форме швырял не в лицо слова о своем превосходстве: «Удалось ли мне выразить мою мысль в доступной для тебя форме?». Но он выказывал презрение не только к моей особе, заявляя: «Ли не очень умен, но достаточно»; столь же пренебрежительно отозвался он о Гасе Кринсли, которого соизволил назвать «Досадой». И самое главное: как согласовать оба эти. противоречия – наивный детский лепет и стремительное превращение в самонадеянного невежу-с третьим, самым глубоким противоречием – как сочетать детскую наивность и глуповатое высокомерие с мощным интеллектом, который в 25000 раз превосходит человеческий? Это уже совсем не вяжется. Вот в чем загвоздка!»
«Краниум-отель, Цефалон, Аризона, 9 ноября, 3 часа утра.
Я по двум причинам не ходил позавчера ночью в «Г». Во-первых, приходится соблюдать осторожность – как бы Гас Кринсли чего не заподозрил. Я редко проводил у него подряд две ночи, даже не помню, случалось ли это вообще. Стоит мне к нему зачастить, и он может кое-что заметить. Ведь Гас – один из умнейших людей, каких я когда-либо встречал, и, кажется, я уже задел его любопытство тем, что занимаюсь одним пульсометром, прибором сравнительно несложным.
Во-вторых, я ощущаю настоятельную потребность противопоставить «мозгу» мое личное достоинство. Наглый приказ, отданный им позавчера, – насчет моей обязательной еженощной явки – был слишком самонадеян, чтобы я мог следовать такому дерзкому повелению. Мы не в армии, и «мозг» не генерал, чтобы командовать мною.
На последнем сеансе нашей связи «мозг», по-видимому, исходил из предпосылки, что я нахожусь в его безоговорочном подчинении. Разумеется, я присягал «мозгу», но это не делает меня его рабом! И еще одно обстоятельство: хоть сам я в создании «мозга» не участвовал (на что ни капли не претендую) и не могу считать это своей личной заслугой, факт остается фактом, что создан-то он все-таки человеком, homo sapiens, то есть тем «биологическим видом», к которому принадлежу и я!
И уж если считаться с рангами, то мне, как представителю человеческого рода, принадлежит преимущественное право, право отцовства; «мозг» по отношению ко мне имеет лишь права подопечного, права ребенка, каково бы ни было его умственное превосходство. Мне кажется, чем раньше «мозг» уяснит себе это положение, я бы даже сказал, «свою позицию в жизни», тем будет лучше как для него самого, так и для всех, кто имеет с ним дело.
Таковы причины, почему прошлой ночью я сознательно уклонился от посещения «Г». А этой ночью я не выдержал. Любопытство погнало меня туда. И вот что произошло.
12.30 ночи. Контакт установлен. Позывные «мозга» дошли до меня. Они повторялись раз десять, сперва в тоне вопросительном, затем со все большим ударением на слове «чувствительный» из моей характеристики. Мне кажется, эти повторения рассчитаны на установление более теплых отношений. По-видимому, «мозг» должен сначала убедиться в моем присутствии и настроиться на него. Так слепцы, прежде чем войти в незнакомое помещение, чутко ловят в нем эхо для ориентировки…
12.35. Личное опознание закончено. Короткая пауза. Так перед разговором по телефону мы заглядываем в карманный блокнотик… И сразу же, с неимоверной жадностью, – целая серия вопросов, следующих один за другим с бешеной скоростью; но эти вопросы так нелепы, что я оказываюсь в крайнем затруднении…. Как бы там ни было, вот запись слов «мозга»:
«Требуются справки по поводу вопросов, затронутых, но не разъясненных научной литературой. Ли, пожалуйста, отвечай:
Сколько существует богов?
Кто кого создал: боги людей или люди богов?
Сколько ангелов на самом деле могут поместиться на острие иглы?
Каков механизм бога? Каковы двигатель, конструкция клеток, двигательные органы и прочие технические параметры, требующиеся для того, чтобы вершить божественную волю?..
Небо: является ли оно небесной фабрикой душ?
Ад: является ли он ремонтной мастерской для починки неисправных душ?
Прошу сообщить все известные тебе подробности о процессах небесного производства. Характер обычного машинного парка, организация поточной системы, типы конвейеров и т.п. То же самое касательно адских печей для термической обработки душ при их капитальном ремонте.
Куда транспортируются души, законченные производством, в ад или на небо? Как разрешаются возникающие при этом транспортные проблемы? Термодинамически? В положительном случае прошу пояснить, идет ли речь о ракетах или воздушно-реактивных двигателях?
Действительно ли души бессмертны? Если да, то почему мы, на земле, не заимствуем божественные методы для производства ценной и дорогостоящей продукции, рассчитанной на длительную эксплуатацию?
Отвечай, Ли, отвечай, отвечай!»,
Последнее было сказано с необычайной горячностью, с дрожью в жутковатом, металлическом голосе, атаковавшем мои барабанные перепонки. И вслед за этим напряженное молчание…
Не берусь описать ту бурю чувств и мыслей, какие вызвал во мне этот град вопросов. Я не знал – плакать или смеяться? Кто из нас спятил, «мозг» или я? Я был оглушен, сбит с толку, у меня отнялся язык. «Мозг», то есть машина, задает мне вопросы о субстанции божества! «Мозг» требует сведений о боге и людях, о небесах и аде, да с такой непринужденностью, с какой приезжий спрашивает у полицейского: пройду ли я здесь к ратуше? Итак, в простоте душевной, ставятся вопросы, над которыми философы, богословы и простые смертные бьются уже не одну тысячу лет.
И, что еще удивительнее, задавая эти вопросы, «мозг» уже исходит из собственных, как-то сложившихся у него представлений. Поскольку сам он машина, он и бога представляет себе как машину. Безумие, конечно, но в безумии «мозга», как и в безумии Гамлета, есть система!
Со своей точки зрения «мозг» рассуждает здраво: ведь точно так же и мы предполагаем, что созданы по образу и подобию божьему, и соответственно представляем себе бога по-своему. С тем же правом и в силу такой же наивности бог, каким его видит «мозг», есть всемогущий робот, небо – не что иное, как фабрика, ад – ремонтная мастерская для неисправных душ… Что ж, вполне естественно!
Но тем не менее каково же мое положение, мне-то как быть? Я не пастор и не философ. Если уж на то пошло, я агностик. Я ничего не знаю и знать не могу…
Такова примерно сущность того хаоса мыслей, что бушевали в моем сознании. У меня буквально отнялся язык. И все время зеленая танцовщица на панели извивалась от душевной муки, а металлический голос с силой гремел:
– Отвечай, Ли, отвечай, отвечай!
В конце концов я взял себя в руки, чтобы вообще сказать что-нибудь. Я попытался объяснить, что познать сущность божества – не в человеческой власти. Что, мол, многие человеческие коллективы почитали множество богов, а другие чтут единого бога. Но что, мол, у христиан единый бог обладает тремя различными состояниями, или сущностями, которые, вместе взятые, образуют троицу, – и так далее. Это было жалкое бормотание. Я краснел все сильнее, произнося все эти вещи. Никогда я не чувствовал себя так унизительно, как в роли богослова. Это был сущий кошмар!
Вначале «мозг» жадно слушал. Но вскоре он начал проявлять недовольство и нетерпение – это выражалось шипением и жужжанием в наушниках, а также неуверенными, возбужденными прыжками танцовщицы на панели. Наконец голос «мозга» отрубил мне, как топором:
– Хватит, Ли. В твоих обобщениях нет точности. Твое безграничное невежество в вопросах небесной технологии вызывает крайнее разочарование. Судя по твоему сумбурному описанию, конструкция бога приближается к типу электронных машин, примерно аналогичных конструкциям радиопередатчиков. Прошу ответить на элементарный вопрос: какова мощность бога в киловаттах?
Я ухватился за этот вопрос как утопающий за соломинку. С досадой и отчаянием я воскликнул:
– Бог не машина! Бог есть дух!
В ответ последовал взрыв ярости. Иначе не назовешь то, что произошло. В наушниках послышался рев. Меня будто по уху хватило. Голос «мозга», пробившись ко мне, как стальной клинок, звенел от презрения:
– Отменяю прежнюю положительную характеристику. Ли даже не просто умеренно умен; Ли – дурак. Пошел вон!
Больше ничего не последовало. Ничего, кроме атмосферных помех в наушниках. Зеленая балерина упала в обморок или притворилась мертвой. «Мозг» как бы бросил трубку и прогнал меня. Я провалился на экзамене. Меня уволили, как негодного слугу, без околичностей. Это было в 1.30 ночи.
Часа в три я добрался до отеля. Пошел в бар, заказал себе двойное виски, а потом повторил. Мне, право, был нужен глоток спиртного! Какой-то пьяница, преисполнившись сочувствия ко мне (а может быть, это был просто переодетый агент, здесь никому нельзя верить), похлопал меня по плечу и сказал в утешение:
– Брось, старый мальчик, киснуть. Девчонок на свете хватит!
Я пояснил ему, что мои огорчения никакого отношения к девушкам не имеют. Дескать, я миссионер, от которого сбежал единственный новообращенный. В сущности, это даже не было ложью, примерно так я себя и чувствовал! Мой собеседник согласился, что это жестокая незадача. Он сам чуть не зарыдал с горя, и мы выпили еще по одной…
Эх, будь у меня друг, которому можно было бы доверить всю эту неслыханную, невероятную историю! Но у меня нет никого. Ни Скривен, ни Гас, ни даже Уна мне просто не поверили бы. Где доказательства? Их нет.
Ведь «мозг» ни за что не пошел бы на установление связи со мной в присутствии постороннего или при подключенном звукозаписывающем аппарате. Он заметит такую попытку сразу же, и я предстану перед ним как лжец или того хуже… А вдруг события этой ночи означают полный разрыв, конец? Так захлопывается дверь, когда думаешь, что ты уже на пороге большого открытия».
«Цефалон, Аризона, 11 ноября.
Был вчера ночью в «Г». Возился битый час, перепробовал все. Результат – ноль. Контакта с «мозгом» нет».