Страница:
Насколько помню, уничтожение пиратства больно ударило по таким республикам, потому мне, наученному горьким опытом предшественников, хорошо бы заранее придумать, чем занять этих людей взамен, иначе пиратами станут даже те, кто никогда не думал о грабежах.
В синем небе появились темные точки, сперва одна, потом сразу три, вот их уже четыре… Я ощутил недоброе, слишком уж вырастают в размерах, не сдвигаясь в сторону, а это значит, идут прямо на нас.
– Тревога! – вскрикнул я. – Воздух!.. В смысле морды к небу!
На корабле сперва все затихло, даже рулевой поднял голову и начал всматриваться в приближающихся странных птиц. Оперение поблескивает металлом, размах крыльев еще не определить, но явно побольше даже самых крупных орлов…
Юрген прокричал:
– Ваша светлость!.. На всякий случай…
– Что?
– Вам бы укрыться…
Я опрометью скатился с мостика, ворвался в каюту, схватил лук Арианта, а когда выметнулся на палубу, огромные птицы, красиво наклонив книзу правые крылья, уже пошли над кораблем в неспешном полукруге, как истинные короли небес.
От их движений пробрал холод, а когда увидел их хищные морды, пришла страшная догадка, которую еще не успел оформить в слова, но заорал во весь голос:
– Всем в укрытие!.. Всем!.. На палубе не стоять!
Птицы зашли на новый круг, приноравливаясь к ветру, так делают для точности сбрасывания некого груза, я вскинул лук и, наложив стрелу, повел им, захватывая ближайшую в прицел.
Юрген вскинул голову, я видел, как переменилось его лицо, такого откровенного ужаса еще не видел.
– Все вниз!.. – прокричал он. – Все!
Сам он, однако, метнулся к грот-мачте, прижался спиной, закинув голову. Птицы разом резко взмахнули крыльями, даже не взмахнули, а с силой ударили по воздуху, словно попытались не взлететь выше, а прыгнуть, как гигантские кузнечики.
Под ними блеснуло, и этот блеск стремительно понесся к нам, разбившись на множество ярких солнечных зайчиков, что играют на… падающих перьях, похожих на огромные ножи!
Птицы пронеслись дальше и начали медленно заходить на второй круг. Рядом со мной сухо треснуло. Доску расщепило, в ней задрожало, быстро успокаиваясь, перо длиной с локоть. Остальные перья со зловещим свистом и со стуком обрушились на палубу, и та обрела дикий и причудливый вид.
Раздались испуганные вопли, мимо моих глаз пронеслось нечто сверкающее, плечо резануло болью. Перо, порвав рубашку и оставив глубокий порез, с силой ударилось в деревянный пол и осталось там торчать, как дротик.
Юрген кричал от мачты:
– Не высовываться!.. Не бегать!
Сцепив зубы, я как можно быстрее заращивал рану, руки дрожат от жажды спустить тетиву, однако птицы сделали круг на высоте, потом опустились далеко за пределами выстрела из лука и понеслись стремительно, быстро-быстро работая крыльями.
Я понял, что пронесутся даже ниже клотика, сцепил зубы и затаил дыхание. Как только первая оказалась в пределах досягаемости, я с мстительным наслаждением спустил тетиву.
Птица дернулась, ее чуть подбросило, и она пронеслась над палубой… я не поверил глазам, даже нераненая. Моя стрела, отскочив, упала и запрыгала на середине палубы.
Тяжелые перья простучали по палубе, словно град. Утыканная ими, она стала еще страшнее, а птицы унеслись вдаль. Я торопливо ухватил перо, что рассекло мне плечо, пришлось напрячь мышцы, чтобы вытащить из дерева глубоко погрузившееся острие.
Остье металлическое, заостренное, дальше идет странная помесь металла и, да, пера, а верхушка от настоящего пера, что дает устойчивость в полете и точность в метании.
– Снова заходят! – прокричал кто-то.
Я ухватил лук, быстро наложил перо. Птицы идут на той же высоте, я прицелился, но на этот раз выстрелил не в грудь, что блестит, как панцирь сэра Растера, а в живот, там у любого зверя, рыбы и даже насекомого самое уязвимое место.
За выстрелом проследить не успел, но птица, как и та, которую ударил в грудь, не успела метнуть перья-ножи, ее пронесло над кораблем, трое поднялись, а эта пошла вниз и с шумом рухнула в воду.
Кто-то заметил, заорал ликующе, но тут же умолк, птицы развернулись и пошли в новую атаку. Я надергал из палубы несколько отсвечивающих металлом смертоносных перьев и приготовился, точно так, как и Юрген, укрываясь от прямого удара за мачтой. Когда на миг блеснуло не защищенное металлической чешуей белое брюхо, спустил тетиву.
На палубе слышались стоны, ругань, однако и вторая птица пролетела не дальше первой, а там на скорости нырнула под волну.
Остались две, я снова взял их на прицел, ждал, неужели нападут снова, двух все-таки нет, однако они тупо и молча ринулись в атаку.
Люди вскрикивали, но на этот раз ни одно перо никого не задело, зато мой выстрел ударил точно, хотя не совсем в брюхо, а чуть ближе к заднице, если не в задницу. Эта попыталась даже подняться, но сил не хватило, рухнула в воду, там барахталась и кричала, но тяжелая чешуя утащила под воду.
Последняя оставшаяся тупо пошла в новую атаку. Я приготовился к стрельбе, для верности даже вышел из-за мачты. Птица на этот раз смотрела только на меня, а когда взмахнула крыльями, я понимал, что все оставшиеся перья нацелены мне в грудь.
Перо сорвалось с тетивы, я тут же сдвинулся обратно, и мачта загудела от щелчков. Четвертая перьеметательница не дотянула даже до воды, ее пробило почти насквозь, и она рухнула на палубу возле самого борта, дергалась и пыталась взлететь.
Юрген выскочил с диким криком и добил ее мощными ударами. Из-за мачты выскочил Вебер, рубашка разодрана, кровь на щеке, глаза дикие.
– Они все убиты!
Я отмахнулся.
– Да ну? Помогите осмотреть раненых.
Ордоньес прокричал с мостика:
– Доложить о повреждениях!
Вебер подбежал с ликующим воплем, в глазах восторг и то, что я не надеялся увидеть, – ликование и преданность воина более сильному воину.
– Сэр! – прокричал он. – Они обычно топили корабли!..
– В этом районе?
– Да, это их охраняемое место!
– Значит, – сказал я, – охранники из них хреновые.
– Нет, – возразил он, – это у вас не корабль, а целый город!
Я кивнул, эти тяжелые перья-ножи, падающие с огромной скоростью, в самом деле легко пробьют днище лодки, и та, конечно, пойдет ко дну. Даже когги очень уязвимы, там не такие толстые доски обшивки, как на тяжелой каравелле, перья могут пробить борта, а если туда начнет заливаться вода, такое чревато.
Мачту, если и не собьют, то могут серьезно повредить, а первый же сильный ветер довершит остальное.
– Осмотреть, – велел я. – Ощипать… если кому и зачем. Если мясо годное – сварить или зажарить, надо же потом бахвалиться, каких птичек на ужин настреливали.
Упавшую на палубу приволокли и бросили мне под ноги. Стрела, угодив в незащищенный живот, пробила внутренности и почти вылезла из спины, вот там вздулся горбик, на птичьей морде так и застыло недоумение…
Ордоньес обошел ее вокруг, ткнул пару раз носком сапога.
– Что за мерзость…
– Стимфалийские птицы, – сказал я деловито. – Довольно распространенная порода… правда-правда! Их раньше было хоть пруд пруди!.. Они не только убивают людей и скот, но и портили урожай… пометом.
Юрген вскочил.
– Пойду посмотрю, – сказал он встревоженно, – вдруг какая напометила…
– Они раньше обитали на лесном болоте, – пояснил я, – около города Стимфала в Аркадии. Потом, когда Геракл часть перебил, улетели в другие края, расширяя ареал охоты. Известно, нападали еще на аргонавтов, а это было далековато от их прежних мест. Теперь вот здесь… Сэр Вебер, они давно здесь прижились? И налетают, как будто несут службу?
Он кивнул:
– Да. Потому корабли с этой стороны никогда к островам не подходят.
– Гм, – сказал я, – тогда кто-то их приручил. По крайней мере кормит, дает приют. У нас много раненых?
– Один тяжело, семеро легко. А как вы, ваша светлость?
Я отмахнулся.
– Меня, как Оилея, то был один из аргонавтов, задело по плечу. Пустяки, уже само затянулось. Царапина. Продолжайте, я пока посмотрю раненых.
Тех уложили внизу, они так и не смекнули, почему я так заботлив, списали на то, что вот такой у меня замечательный характер, а я, убедившись, что дальше обойдутся без моего лечения, снова вернулся на палубу.
Птицу в самом деле деловито ощипали на трофеи, такие перья наверняка в цене, диковинка. Юрген воткнул два в свою пышную шевелюру и танцует что-то медвежье, дикое, время от времени делая вид, что вот щас кого-то забодает.
Ордоньес сошел с мостика мне навстречу, больше озабоченный, чем обрадованный.
– Как думаете, – спросил он, – еще будут?
– Вряд ли, – сказал я. – Что мы имеем? Понятно, птицами никто не руководил… по крайней мере, с момента их вылета. Либо вообще сами по себе, атакуют любые корабли, что идут с этой стороны, либо им кто-то поручил такое.
Ордоньес спросил с недоверием:
– А откуда видно, что нападением не управляла какая-то сволочь?
– Любой дурак отозвал бы, – пояснил я, – после первой же убитой. Более того, отозвал бы еще до того, как приготовились напасть.
– Почему?
– Если бы видел их глазами, понял бы: каравеллу не потопишь, как лодку или даже когг. Чтобы бороться с нами, нужны другие методы.
– Какие?
Я поморщился:
– Ну да, так все и выложу! На какого иностранного короля работаете, граф? Или на самого императора?.. Во всяком случае, кто из врагов нас видел, тот уже спешно ломает голову над новыми приемами войны. А подсказывать не собираюсь.
Он посмотрел на закатное солнце, лицо в его жарком огне показалось мне совсем уж чугунным.
– Надеюсь, – пробормотал он, – сегодня неожиданностей больше не будет. Птицам пора в гнезда.
– А летучим мышам, – ответил я, – как раз пора на вылет…
Он вздохнул.
– Умеете сказать приятное.
– А что не нравится? – спросил я в удивлении.
– Да все это, – проворчал он, – летом жарко, зимой холодно, весной и осенью грязно. А еще дожди не выношу.
– Почему? – изумился я. – А для урожая?
– Какой в море урожай? – осведомился он.
– Я буду у себя в каюте, – сообщил я. – Если что, кричите!
Стимфалийские птицы оказались похожи на аистов, только побольше. Как известно, аисты и журавли легко побивают орлов, если те рискуют приблизиться, а стимфалийские вообще не только крупнее и мощнее аистов, но их длинные острые клювы легко пробивали медные и даже бронзовые панцири эллинских героев.
Хороший способ борьбы с ними нашли, как ни странно, простые пастухи и крестьяне. Они укрывали грудь толстым панцирем из лыка, при ударе клюв застревал, а свернуть шею даже крупной птице в состоянии любой мужчина.
С тех пор стимфалийских птиц почти не осталось, а выжили самые осторожные, они и теперь не рискуют вступать в бой на земле, как их отважные, но туповатые предки, а стараются поразить врага из безопасной позиции сверху.
Впрочем, их можно бить как из луков, так и из арбалетов. Только, как оказалось, не всякая стрела их берет.
Я спустился вниз, взялся за ручку двери, в это время сверху донесся голос Ордоньеса, мне почудилась издевка:
– Ваша светлость?
– Ну? – ответил я. – Что случилось?
– Вы повелели великодушно кричать, – напомнил он. – Вот и кричу.
– А что там?
– Поднимитесь на мостик, ваша светлость.
Бурча, что везде одни проблемы, я заторопился наверх. Ордоньес на мостике смотрел вдаль, взгляд скользнул поверх моей головы.
Я торопливо обернулся, по телу пробежала дрожь, будто попал под холодный дождь. Далеко впереди прямо из воды торчит маяк не маяк, целиком из белого, как мрамор, камня, башня не башня: я бы скорее сравнил с… даже не знаю, с чем, но слишком уж высокое для этого мира нечто, утонченное и сверхизысканное. Да и черт знает как такое построили. Все-таки Средние века! Правда, еще в Древнем Египте громоздили гигантские пирамиды, и вообще в разных местах планеты находят странные штуки: то гигантскую колонну из чистого металла, который можно получить только методом порошковой металлургии, но колонне той тысячи лет, то непонятно как доставленные в пустыню сверхгигантские блоки для храма Баальбека…
Ладно, то Восток, который дело тонкое, а здесь рациональная с пеленок Европа, она не станет делать пирамиды ни за какие пряники. Так что эта башня для чего-то служила, это не египетский Сфинкс, что только для красоты и загадочности…
Изумление закрадывалось все больше, наконец заполнило до кончиков ушей. Я еще понимаю, что на Востоке под руинами древних цивилизаций таятся еще более древние, все время их откапывают, но мы сейчас не на Востоке. Да и слишком безукоризненный расчет, слишком строгая форма, предельно простая, а Средневековье любит все украшать геральдическими львами.
За спиной послышались шаги, на мостик бодро взбежал Вебер, усики вообще уже приподнялись не только кончиками вверх, но вообще едва не подпирают широкие крылья носа.
– Какой же прекрасный вид, – провозгласил он восторженно, – с такого высокого места!
Ордоньес поморщился, на капитанский мостик может заходить только капитан и его первый помощник, но восторг магистр-капитана заставил великодушно заулыбаться.
– Да, – проговорил он жирным голосом кота, что сожрал целый кувшин краденой сметаны, – у нас тут… да…
– Что за маяк? – спросил я.
Вебер лишь повел глазом на исполинскую белую башню, тут же отвернулся и посмотрел вперед.
– Да какой это маяк?.. Так, просто камень. Торчит и торчит. Уже тысячу лет, как говорят.
Глава 3
В синем небе появились темные точки, сперва одна, потом сразу три, вот их уже четыре… Я ощутил недоброе, слишком уж вырастают в размерах, не сдвигаясь в сторону, а это значит, идут прямо на нас.
– Тревога! – вскрикнул я. – Воздух!.. В смысле морды к небу!
На корабле сперва все затихло, даже рулевой поднял голову и начал всматриваться в приближающихся странных птиц. Оперение поблескивает металлом, размах крыльев еще не определить, но явно побольше даже самых крупных орлов…
Юрген прокричал:
– Ваша светлость!.. На всякий случай…
– Что?
– Вам бы укрыться…
Я опрометью скатился с мостика, ворвался в каюту, схватил лук Арианта, а когда выметнулся на палубу, огромные птицы, красиво наклонив книзу правые крылья, уже пошли над кораблем в неспешном полукруге, как истинные короли небес.
От их движений пробрал холод, а когда увидел их хищные морды, пришла страшная догадка, которую еще не успел оформить в слова, но заорал во весь голос:
– Всем в укрытие!.. Всем!.. На палубе не стоять!
Птицы зашли на новый круг, приноравливаясь к ветру, так делают для точности сбрасывания некого груза, я вскинул лук и, наложив стрелу, повел им, захватывая ближайшую в прицел.
Юрген вскинул голову, я видел, как переменилось его лицо, такого откровенного ужаса еще не видел.
– Все вниз!.. – прокричал он. – Все!
Сам он, однако, метнулся к грот-мачте, прижался спиной, закинув голову. Птицы разом резко взмахнули крыльями, даже не взмахнули, а с силой ударили по воздуху, словно попытались не взлететь выше, а прыгнуть, как гигантские кузнечики.
Под ними блеснуло, и этот блеск стремительно понесся к нам, разбившись на множество ярких солнечных зайчиков, что играют на… падающих перьях, похожих на огромные ножи!
Птицы пронеслись дальше и начали медленно заходить на второй круг. Рядом со мной сухо треснуло. Доску расщепило, в ней задрожало, быстро успокаиваясь, перо длиной с локоть. Остальные перья со зловещим свистом и со стуком обрушились на палубу, и та обрела дикий и причудливый вид.
Раздались испуганные вопли, мимо моих глаз пронеслось нечто сверкающее, плечо резануло болью. Перо, порвав рубашку и оставив глубокий порез, с силой ударилось в деревянный пол и осталось там торчать, как дротик.
Юрген кричал от мачты:
– Не высовываться!.. Не бегать!
Сцепив зубы, я как можно быстрее заращивал рану, руки дрожат от жажды спустить тетиву, однако птицы сделали круг на высоте, потом опустились далеко за пределами выстрела из лука и понеслись стремительно, быстро-быстро работая крыльями.
Я понял, что пронесутся даже ниже клотика, сцепил зубы и затаил дыхание. Как только первая оказалась в пределах досягаемости, я с мстительным наслаждением спустил тетиву.
Птица дернулась, ее чуть подбросило, и она пронеслась над палубой… я не поверил глазам, даже нераненая. Моя стрела, отскочив, упала и запрыгала на середине палубы.
Тяжелые перья простучали по палубе, словно град. Утыканная ими, она стала еще страшнее, а птицы унеслись вдаль. Я торопливо ухватил перо, что рассекло мне плечо, пришлось напрячь мышцы, чтобы вытащить из дерева глубоко погрузившееся острие.
Остье металлическое, заостренное, дальше идет странная помесь металла и, да, пера, а верхушка от настоящего пера, что дает устойчивость в полете и точность в метании.
– Снова заходят! – прокричал кто-то.
Я ухватил лук, быстро наложил перо. Птицы идут на той же высоте, я прицелился, но на этот раз выстрелил не в грудь, что блестит, как панцирь сэра Растера, а в живот, там у любого зверя, рыбы и даже насекомого самое уязвимое место.
За выстрелом проследить не успел, но птица, как и та, которую ударил в грудь, не успела метнуть перья-ножи, ее пронесло над кораблем, трое поднялись, а эта пошла вниз и с шумом рухнула в воду.
Кто-то заметил, заорал ликующе, но тут же умолк, птицы развернулись и пошли в новую атаку. Я надергал из палубы несколько отсвечивающих металлом смертоносных перьев и приготовился, точно так, как и Юрген, укрываясь от прямого удара за мачтой. Когда на миг блеснуло не защищенное металлической чешуей белое брюхо, спустил тетиву.
На палубе слышались стоны, ругань, однако и вторая птица пролетела не дальше первой, а там на скорости нырнула под волну.
Остались две, я снова взял их на прицел, ждал, неужели нападут снова, двух все-таки нет, однако они тупо и молча ринулись в атаку.
Люди вскрикивали, но на этот раз ни одно перо никого не задело, зато мой выстрел ударил точно, хотя не совсем в брюхо, а чуть ближе к заднице, если не в задницу. Эта попыталась даже подняться, но сил не хватило, рухнула в воду, там барахталась и кричала, но тяжелая чешуя утащила под воду.
Последняя оставшаяся тупо пошла в новую атаку. Я приготовился к стрельбе, для верности даже вышел из-за мачты. Птица на этот раз смотрела только на меня, а когда взмахнула крыльями, я понимал, что все оставшиеся перья нацелены мне в грудь.
Перо сорвалось с тетивы, я тут же сдвинулся обратно, и мачта загудела от щелчков. Четвертая перьеметательница не дотянула даже до воды, ее пробило почти насквозь, и она рухнула на палубу возле самого борта, дергалась и пыталась взлететь.
Юрген выскочил с диким криком и добил ее мощными ударами. Из-за мачты выскочил Вебер, рубашка разодрана, кровь на щеке, глаза дикие.
– Они все убиты!
Я отмахнулся.
– Да ну? Помогите осмотреть раненых.
Ордоньес прокричал с мостика:
– Доложить о повреждениях!
Вебер подбежал с ликующим воплем, в глазах восторг и то, что я не надеялся увидеть, – ликование и преданность воина более сильному воину.
– Сэр! – прокричал он. – Они обычно топили корабли!..
– В этом районе?
– Да, это их охраняемое место!
– Значит, – сказал я, – охранники из них хреновые.
– Нет, – возразил он, – это у вас не корабль, а целый город!
Я кивнул, эти тяжелые перья-ножи, падающие с огромной скоростью, в самом деле легко пробьют днище лодки, и та, конечно, пойдет ко дну. Даже когги очень уязвимы, там не такие толстые доски обшивки, как на тяжелой каравелле, перья могут пробить борта, а если туда начнет заливаться вода, такое чревато.
Мачту, если и не собьют, то могут серьезно повредить, а первый же сильный ветер довершит остальное.
– Осмотреть, – велел я. – Ощипать… если кому и зачем. Если мясо годное – сварить или зажарить, надо же потом бахвалиться, каких птичек на ужин настреливали.
Упавшую на палубу приволокли и бросили мне под ноги. Стрела, угодив в незащищенный живот, пробила внутренности и почти вылезла из спины, вот там вздулся горбик, на птичьей морде так и застыло недоумение…
Ордоньес обошел ее вокруг, ткнул пару раз носком сапога.
– Что за мерзость…
– Стимфалийские птицы, – сказал я деловито. – Довольно распространенная порода… правда-правда! Их раньше было хоть пруд пруди!.. Они не только убивают людей и скот, но и портили урожай… пометом.
Юрген вскочил.
– Пойду посмотрю, – сказал он встревоженно, – вдруг какая напометила…
– Они раньше обитали на лесном болоте, – пояснил я, – около города Стимфала в Аркадии. Потом, когда Геракл часть перебил, улетели в другие края, расширяя ареал охоты. Известно, нападали еще на аргонавтов, а это было далековато от их прежних мест. Теперь вот здесь… Сэр Вебер, они давно здесь прижились? И налетают, как будто несут службу?
Он кивнул:
– Да. Потому корабли с этой стороны никогда к островам не подходят.
– Гм, – сказал я, – тогда кто-то их приручил. По крайней мере кормит, дает приют. У нас много раненых?
– Один тяжело, семеро легко. А как вы, ваша светлость?
Я отмахнулся.
– Меня, как Оилея, то был один из аргонавтов, задело по плечу. Пустяки, уже само затянулось. Царапина. Продолжайте, я пока посмотрю раненых.
Тех уложили внизу, они так и не смекнули, почему я так заботлив, списали на то, что вот такой у меня замечательный характер, а я, убедившись, что дальше обойдутся без моего лечения, снова вернулся на палубу.
Птицу в самом деле деловито ощипали на трофеи, такие перья наверняка в цене, диковинка. Юрген воткнул два в свою пышную шевелюру и танцует что-то медвежье, дикое, время от времени делая вид, что вот щас кого-то забодает.
Ордоньес сошел с мостика мне навстречу, больше озабоченный, чем обрадованный.
– Как думаете, – спросил он, – еще будут?
– Вряд ли, – сказал я. – Что мы имеем? Понятно, птицами никто не руководил… по крайней мере, с момента их вылета. Либо вообще сами по себе, атакуют любые корабли, что идут с этой стороны, либо им кто-то поручил такое.
Ордоньес спросил с недоверием:
– А откуда видно, что нападением не управляла какая-то сволочь?
– Любой дурак отозвал бы, – пояснил я, – после первой же убитой. Более того, отозвал бы еще до того, как приготовились напасть.
– Почему?
– Если бы видел их глазами, понял бы: каравеллу не потопишь, как лодку или даже когг. Чтобы бороться с нами, нужны другие методы.
– Какие?
Я поморщился:
– Ну да, так все и выложу! На какого иностранного короля работаете, граф? Или на самого императора?.. Во всяком случае, кто из врагов нас видел, тот уже спешно ломает голову над новыми приемами войны. А подсказывать не собираюсь.
Он посмотрел на закатное солнце, лицо в его жарком огне показалось мне совсем уж чугунным.
– Надеюсь, – пробормотал он, – сегодня неожиданностей больше не будет. Птицам пора в гнезда.
– А летучим мышам, – ответил я, – как раз пора на вылет…
Он вздохнул.
– Умеете сказать приятное.
– А что не нравится? – спросил я в удивлении.
– Да все это, – проворчал он, – летом жарко, зимой холодно, весной и осенью грязно. А еще дожди не выношу.
– Почему? – изумился я. – А для урожая?
– Какой в море урожай? – осведомился он.
– Я буду у себя в каюте, – сообщил я. – Если что, кричите!
Стимфалийские птицы оказались похожи на аистов, только побольше. Как известно, аисты и журавли легко побивают орлов, если те рискуют приблизиться, а стимфалийские вообще не только крупнее и мощнее аистов, но их длинные острые клювы легко пробивали медные и даже бронзовые панцири эллинских героев.
Хороший способ борьбы с ними нашли, как ни странно, простые пастухи и крестьяне. Они укрывали грудь толстым панцирем из лыка, при ударе клюв застревал, а свернуть шею даже крупной птице в состоянии любой мужчина.
С тех пор стимфалийских птиц почти не осталось, а выжили самые осторожные, они и теперь не рискуют вступать в бой на земле, как их отважные, но туповатые предки, а стараются поразить врага из безопасной позиции сверху.
Впрочем, их можно бить как из луков, так и из арбалетов. Только, как оказалось, не всякая стрела их берет.
Я спустился вниз, взялся за ручку двери, в это время сверху донесся голос Ордоньеса, мне почудилась издевка:
– Ваша светлость?
– Ну? – ответил я. – Что случилось?
– Вы повелели великодушно кричать, – напомнил он. – Вот и кричу.
– А что там?
– Поднимитесь на мостик, ваша светлость.
Бурча, что везде одни проблемы, я заторопился наверх. Ордоньес на мостике смотрел вдаль, взгляд скользнул поверх моей головы.
Я торопливо обернулся, по телу пробежала дрожь, будто попал под холодный дождь. Далеко впереди прямо из воды торчит маяк не маяк, целиком из белого, как мрамор, камня, башня не башня: я бы скорее сравнил с… даже не знаю, с чем, но слишком уж высокое для этого мира нечто, утонченное и сверхизысканное. Да и черт знает как такое построили. Все-таки Средние века! Правда, еще в Древнем Египте громоздили гигантские пирамиды, и вообще в разных местах планеты находят странные штуки: то гигантскую колонну из чистого металла, который можно получить только методом порошковой металлургии, но колонне той тысячи лет, то непонятно как доставленные в пустыню сверхгигантские блоки для храма Баальбека…
Ладно, то Восток, который дело тонкое, а здесь рациональная с пеленок Европа, она не станет делать пирамиды ни за какие пряники. Так что эта башня для чего-то служила, это не египетский Сфинкс, что только для красоты и загадочности…
Изумление закрадывалось все больше, наконец заполнило до кончиков ушей. Я еще понимаю, что на Востоке под руинами древних цивилизаций таятся еще более древние, все время их откапывают, но мы сейчас не на Востоке. Да и слишком безукоризненный расчет, слишком строгая форма, предельно простая, а Средневековье любит все украшать геральдическими львами.
За спиной послышались шаги, на мостик бодро взбежал Вебер, усики вообще уже приподнялись не только кончиками вверх, но вообще едва не подпирают широкие крылья носа.
– Какой же прекрасный вид, – провозгласил он восторженно, – с такого высокого места!
Ордоньес поморщился, на капитанский мостик может заходить только капитан и его первый помощник, но восторг магистр-капитана заставил великодушно заулыбаться.
– Да, – проговорил он жирным голосом кота, что сожрал целый кувшин краденой сметаны, – у нас тут… да…
– Что за маяк? – спросил я.
Вебер лишь повел глазом на исполинскую белую башню, тут же отвернулся и посмотрел вперед.
– Да какой это маяк?.. Так, просто камень. Торчит и торчит. Уже тысячу лет, как говорят.
Глава 3
Небо пылает пурпуром, на море закат потрясает воображение, отражаясь еще и в волнующемся зеркале бесконечного океана.
На его фоне «Ужас Глубин»» прекрасен, как чудо научно-технической мысли, этот стройный корпус огромного корабля, голые мачты, от которых в строгом порядке натянуты едва видимые отсюда ниточки, длинный и острый бугшприт, что вообще-то тоже мачта, от него тянутся множество веревок к первой из двух мачт, что торчат посредине, начиная от самой верхушки и все ниже и ниже.
Когда пурпур и багрянец поблекли, мир озарился серебряным светом огромной луны. Море вокруг корабля заиграло, переливаясь жидким серебром, будто под нами океан ртути, волны тяжелые, с наступлением ночи вообще перестают покачивать корабль, затихают, засыпают…
Ордоньес все еще смотрит вдаль, оттягивая момент, когда надо спускаться в каюту.
– Красиво, – произнес я наконец с сожалением, – но, увы, надо идти мыслить.
– А здесь? – спросил он.
Я изумился.
– Стоять вот здесь, смотреть на такую красоту и… мыслить? Вы с ума сошли! Нет, я пошел вниз, в ту нору. Пусть меня никто не беспокоит, я так уйду в свои государственные планы, что меня и отыскать не удастся!
Он тихо засмеялся, я спустился с мостика, внизу густая тень, там проскользнул мимо двери и неслышно пробрался к борту, откуда час назад заблаговременно спустил веревку.
Сонный вахтенный смотрит в ту сторону, куда плыли почти весь день, я тихохонько перелез через борт и начал спускаться по веревке. Вода даже с первого прикосновения не показалась холодной, а через минуту уже решил, что напоминает только что сдоенное молоко. Теплая и желанная, сама подсказывает, чтобы я превратился в огромную сильную рыбину… или не рыбину, но нечто с сильными плавниками и хвостом, способным работать, как гребной винт повышенной мощности.
Спасибо, ответил я мысленно в ответ, но сейчас мне хорошо бы нечто иное…
Я сосредоточился, постарался вообразить себя огромным и могучим драконом, что взметнется прямо из воды и рванется в небеса, сильный и красивый в невиданной этим миром мощи…
Что-то не ладилось, на всякий случай всплыл выше, чтобы голова высовывалась среди волн, снова начал сосредоточенное превращение, ничто не отвлекает, все тихо и спокойно, только звездное небо и теплое море, должно получиться очень быстро.
Я сосредоточивался, расслаблялся, собирал волю в кулак, наконец начал пыхтеть и злиться, однако оставался в человеческом теле. Наконец озлившись, перетек в тело некрупного ихтиозавра, может быть, пойдет полегче, все-таки он в родной стихии, а из моря человек вышел слишком уж давно…
Но ихтиозавр оставался ихтиозавром. Разуверившись в своих силах, я попытался превратиться во что-то еще, буквально за секунду отрастил ласты втрое длиннее, а шея вытянулась, настоящий плезиозавр, но мне до зарезу нужны не ласты, а крылья.
Дракон не получался, хоть убейся, хоть утопни.
Мощный хвост быстрыми толчками посылает тело вперед, я высунул голову на поверхность, так и есть, чутье не подводит, иду тем же курсом, что шел корабль. То ли у рыб, как и у птиц, есть шестое чувство ориентации, либо это я один такой, сейчас это неважно.
Вскоре догнал стайку дельфинов, сперва шарахнулись в стороны, потом вернулись и поплыли на почтительном расстоянии, рассматривая любопытными глазами.
Я попытался как-то заговорить, многие вообще считают их чуть ли не умнее людей, но эти оказались такими же тупыми, как и те, кто считал их умными, осмелели и приглашали меня играть и плавать наперегонки.
С другой стороны, на фиг кому нужен их разум? Был бы я рад, если бы мой пес вдруг стал разумным? У него появились бы какие-то добавочные права, требования, начал бы критиковать и учить меня, как жить и как править…
Пора бы поворачивать назад, признав печальную истину, что все демоны или боги прошлого, неважно, были, так сказать, региональными. В том смысле, что Зевс, к примеру, силен в своей Элладе, но в Скандинавии его побьет щелчком не только Тор, но и любой из мелких героев. Как и могучего Тора легко одолел бы в Элладе любой силач из смертных.
Я же поглотил мощь Темного Бога, который был пугалом именно в тех краях, так как только там мог проявить всю свою мощь. Я уже сталкивался с тем, что в Сен-Мари могу одно, а в Вестготии – другое, но как-то не подумал, что в море те способности вообще не сработают.
Я шел на большой скорости у самой поверхности, пару раз верхний плавник прорезал ее, как ножом, поспешно опустился чуть и там несся, пока дно не начало повышаться с такой скоростью, что сперва даже с разгону зарылся рылом в крупнозернистый песок вперемешку с гравием.
Выше пошли монолитные скальные породы, мелочь осыпалась вниз, где я уже поцарапал рыло. Теперь я поднимался параллельно дну и под углом к поверхности, но вынырнул без плеска, высунув только длинную морду, торопливо осмотрелся.
Впереди крутой каменистый склон, влажно блестят валуны, с моря дует холодный ветер, в небе бледная луна, словно с воспалением легких, у нас в Сен-Мари покрупнее и не такая болезненная.
Волны накатываются на камни с таким грозным ревом, словно вот-вот все разнесут, моськи чертовы, ничего из-за них не слышно, дуры лохматые.
За камнями ничего и не видно, я так и эдак пытался рассмотреть, что там наверху, даже выполз, как кистеперая рыба, на торчащий из воды валун, но хотя птицы и произошли от рыб, однако зрение у рыб пока что не орлиное…
Сердце стучит громко, хоть и рыбье… я, правда, не рыба, сам не знаю даже что, нечто вроде рыбьего динозавра, ну там плезиозавр или даже ихтиозавр, уже что-то, теперь же, чувствуя под собой твердую почву, надо…
Я сосредоточился, закрыл глаза, на этот раз все идет ужасающе медленно, по телу пробегают болезненные судороги, в черепе долбится страх, что вот и сейчас не получится, снова не получится…
Когда я совсем изнемог и открыл глаза, я все так же сижу на валуне, обхватив его всеми четырьмя, хвост покачивают набегающие волны. И никаких изменений.
Отдышавшись, я попытался превратиться в дракона поменьше, долго пыхтел и тужился, расслаблялся и вчувствовался, потом пытался усилием воли, но уже с ненавистью обнаруживал себя в теле мокрой, вздрагивающей на холодном ветру морской рептилии.
И когда уже совсем отчаялся и готовился вернуться, что-то сдвинулось, пошло, я усилил натиск, сердце колотится бешено, я ощутил, что настолько страстно стремлюсь превратиться хотя бы в самого захудалого летуна, как будто от этого зависит не только моя жизнь, но и всей вселенной.
Горло хрипит, сердце уже не колотится, а лежит, распластанное, высунув язык и едва дышит, перед глазами плывет и двоится, изображение странное, никак не соберу в фокус, но все-таки я сумел преодолеть чужую магию… или просто сумел обойтись своими силами…
…и я уже не тюлень с ластами, не ихтиозавр, а птеродактиль, что трусливо отодвигается от воды, костистые лапы скользят по округлым мокрым валунам.
Я взмыл на крыльях после пятиминутного отдыха, все это время приноравливался к изменившемуся зрению: у морских обитателей другой мир, другое преломление света, другие органы чувств. Сейчас мои глаза, как у вальдшнепа, видят все сзади, сверху, с боков и, конечно, впереди, а мертвая зона только прямо под пузом, но совсем крохотная.
Привычные крылья птеродактиля поднимают меня медленно и осторожно, я с замиранием сердца все ждал либо выстрелов, либо разряда молний, но остров спит, склон уходит вниз…
Остроконечный верх горы оказался крепостью из этого же серого камня. Вписалась она так умело, что можно предположить, что люди просто выдолбили пещеры, а потом кое-где обтесали камни еще и снаружи.
За крепостью целый город, дома расположены хаотично, много старых построек из камня, немало и простых деревянных, множество просто шатров: одни из простого полотна, другие из шелка, а многие вовсе из шкур.
Мои крылья мнут воздух бесшумно, я уже научился избегать истошного куриного хлопанья, чем отличаются почти все пернатые, начиная от воробьев и заканчивая орлами.
Город ушел вниз, не так уж и велик, если сравнивать с островом, много пригодной для строительства земли. Затем уменьшился и сам остров, зато я увидел вдали за широкой полоской воды еще один. А потом еще…
Я поднимался, на большой высоте прошел уже без панического страха над островом, и чем дальше я уходил от бескрайней океанской глади, тем больше видел островов с большой высоты, больших и малых.
На всякий случай я отыскал взглядом, когда поднялся к звездному небу, две далекие черточки в море, а если поднапрячь зрение, можно рассмотреть крохотные паруса…
«Богиня Морей» и «Ужас Глубин», гордые каравеллы, с этой высоты кажется, будто стоят на месте. А там впереди, куда направлены их носы, два небольших острова, плоских, как тарелки, а еще дальше один побольше, с горой посредине… С палубы и даже с клотика еще не видят, а я отсюда не крикну. Впрочем, скоро увидят сами.
Только бы Ордоньес не вздумал напасть, пока я тут порхаю. Мало какая древняя чертовщина там могла уцелеть. Не случайно же император настойчиво дарит мне не принадлежащие ему острова. Немалая вероятность того, что не только не принадлежащие, но и отстоявшие независимость от всего императорского флота. Возможно, так отстоявшие, что от всех эскадр остались щепки. Во всяком случае, император теперь науськивает меня, а это настораживает, если сказать очень аккуратно.
За островами выплывали острова, потом еще и еще. К счастью, небо чистое, облака не мешают подниматься выше и озирать, так сказать, но от этого озирания у меня душа все больше уходит в пятки.
Острова большие и малые, огромные и совсем крохотные – сколько их? Я рискнул чуть снизиться, сердце колотится, как у загнанного воробья, которого пора пристреливать, хоть я еще тот воробей, в черепе стучит ошарашенное: ни фига себе подстава… Неужели император надеется, что я попрусь завоевывать это вот… даже не государство, а конгломерат государств… с двумя, а когда отремонтируем «Синий Осьминог», с тремя кораблями?
Да нас же в порошок сотрут, едва только войдем в архипелаг и попробуем пробраться между островами вглыбь! У нас у всех со словом «остров» всегда ассоциации с чем-то мелким, но когда Вильгельм Завоеватель оставил материк и высадился на остров, он основал там такую империю, что стала владычицей морей!.. И уже сама высаживала на породивший ее материк войска, захватывая там территории… не появись Жанна д’Арк, завоевали бы там и последний клочок той, породившей их страны…
Впрочем, император не так глуп, чтобы решить, что вот так слепо ринусь захватывать острова. Возможно, он просто старается понять мои мотивы и то, насколько я намерен принимать его власть. Он же понимает прекрасно, что реальной власти надо мной не имеет, но если увижу выгоду от сотрудничества с ним, формально подчиняясь, то начну делать какие-то шаги, чтобы продемонстрировать это вот…
Я вздрогнул, прямо из воздуха передо мной прозвучал медленный голос:
– Кто бы ты ни был… остановись…
И хотя я несся быстро, голос не остался позади, а продолжал звучать, словно незримо летит передо мной. Я перестал колотить крыльями, растопырился и шел в парящем полете с минуту, прежде чем собрался с разбежавшимися мыслями.
– Да-да… уже встал, как… ты кто?
– Охраняющий, – ответил Голос. – Страж.
– Уже остановился, – повторил я, сердце застучало чаще и тревожнее. – Уже не лечу… Я всего лишь гость. У меня нет враждебных…
Голос прозвучал с той же дистанции:
– Нельзя.
– А уже бывали, – спросил я, – глупцы, что не слушались?
– Ответ утвердительный.
– И что с ними?
– Все были отмечены.
– Ага, – сказал я, – сурьезные вы люди. Хорошо, поворачиваю обратно! Можно махать передними конечностями?
– Можно, – ответил Голос с той же интонацией.
На его фоне «Ужас Глубин»» прекрасен, как чудо научно-технической мысли, этот стройный корпус огромного корабля, голые мачты, от которых в строгом порядке натянуты едва видимые отсюда ниточки, длинный и острый бугшприт, что вообще-то тоже мачта, от него тянутся множество веревок к первой из двух мачт, что торчат посредине, начиная от самой верхушки и все ниже и ниже.
Когда пурпур и багрянец поблекли, мир озарился серебряным светом огромной луны. Море вокруг корабля заиграло, переливаясь жидким серебром, будто под нами океан ртути, волны тяжелые, с наступлением ночи вообще перестают покачивать корабль, затихают, засыпают…
Ордоньес все еще смотрит вдаль, оттягивая момент, когда надо спускаться в каюту.
– Красиво, – произнес я наконец с сожалением, – но, увы, надо идти мыслить.
– А здесь? – спросил он.
Я изумился.
– Стоять вот здесь, смотреть на такую красоту и… мыслить? Вы с ума сошли! Нет, я пошел вниз, в ту нору. Пусть меня никто не беспокоит, я так уйду в свои государственные планы, что меня и отыскать не удастся!
Он тихо засмеялся, я спустился с мостика, внизу густая тень, там проскользнул мимо двери и неслышно пробрался к борту, откуда час назад заблаговременно спустил веревку.
Сонный вахтенный смотрит в ту сторону, куда плыли почти весь день, я тихохонько перелез через борт и начал спускаться по веревке. Вода даже с первого прикосновения не показалась холодной, а через минуту уже решил, что напоминает только что сдоенное молоко. Теплая и желанная, сама подсказывает, чтобы я превратился в огромную сильную рыбину… или не рыбину, но нечто с сильными плавниками и хвостом, способным работать, как гребной винт повышенной мощности.
Спасибо, ответил я мысленно в ответ, но сейчас мне хорошо бы нечто иное…
Я сосредоточился, постарался вообразить себя огромным и могучим драконом, что взметнется прямо из воды и рванется в небеса, сильный и красивый в невиданной этим миром мощи…
Что-то не ладилось, на всякий случай всплыл выше, чтобы голова высовывалась среди волн, снова начал сосредоточенное превращение, ничто не отвлекает, все тихо и спокойно, только звездное небо и теплое море, должно получиться очень быстро.
Я сосредоточивался, расслаблялся, собирал волю в кулак, наконец начал пыхтеть и злиться, однако оставался в человеческом теле. Наконец озлившись, перетек в тело некрупного ихтиозавра, может быть, пойдет полегче, все-таки он в родной стихии, а из моря человек вышел слишком уж давно…
Но ихтиозавр оставался ихтиозавром. Разуверившись в своих силах, я попытался превратиться во что-то еще, буквально за секунду отрастил ласты втрое длиннее, а шея вытянулась, настоящий плезиозавр, но мне до зарезу нужны не ласты, а крылья.
Дракон не получался, хоть убейся, хоть утопни.
Мощный хвост быстрыми толчками посылает тело вперед, я высунул голову на поверхность, так и есть, чутье не подводит, иду тем же курсом, что шел корабль. То ли у рыб, как и у птиц, есть шестое чувство ориентации, либо это я один такой, сейчас это неважно.
Вскоре догнал стайку дельфинов, сперва шарахнулись в стороны, потом вернулись и поплыли на почтительном расстоянии, рассматривая любопытными глазами.
Я попытался как-то заговорить, многие вообще считают их чуть ли не умнее людей, но эти оказались такими же тупыми, как и те, кто считал их умными, осмелели и приглашали меня играть и плавать наперегонки.
С другой стороны, на фиг кому нужен их разум? Был бы я рад, если бы мой пес вдруг стал разумным? У него появились бы какие-то добавочные права, требования, начал бы критиковать и учить меня, как жить и как править…
Пора бы поворачивать назад, признав печальную истину, что все демоны или боги прошлого, неважно, были, так сказать, региональными. В том смысле, что Зевс, к примеру, силен в своей Элладе, но в Скандинавии его побьет щелчком не только Тор, но и любой из мелких героев. Как и могучего Тора легко одолел бы в Элладе любой силач из смертных.
Я же поглотил мощь Темного Бога, который был пугалом именно в тех краях, так как только там мог проявить всю свою мощь. Я уже сталкивался с тем, что в Сен-Мари могу одно, а в Вестготии – другое, но как-то не подумал, что в море те способности вообще не сработают.
Я шел на большой скорости у самой поверхности, пару раз верхний плавник прорезал ее, как ножом, поспешно опустился чуть и там несся, пока дно не начало повышаться с такой скоростью, что сперва даже с разгону зарылся рылом в крупнозернистый песок вперемешку с гравием.
Выше пошли монолитные скальные породы, мелочь осыпалась вниз, где я уже поцарапал рыло. Теперь я поднимался параллельно дну и под углом к поверхности, но вынырнул без плеска, высунув только длинную морду, торопливо осмотрелся.
Впереди крутой каменистый склон, влажно блестят валуны, с моря дует холодный ветер, в небе бледная луна, словно с воспалением легких, у нас в Сен-Мари покрупнее и не такая болезненная.
Волны накатываются на камни с таким грозным ревом, словно вот-вот все разнесут, моськи чертовы, ничего из-за них не слышно, дуры лохматые.
За камнями ничего и не видно, я так и эдак пытался рассмотреть, что там наверху, даже выполз, как кистеперая рыба, на торчащий из воды валун, но хотя птицы и произошли от рыб, однако зрение у рыб пока что не орлиное…
Сердце стучит громко, хоть и рыбье… я, правда, не рыба, сам не знаю даже что, нечто вроде рыбьего динозавра, ну там плезиозавр или даже ихтиозавр, уже что-то, теперь же, чувствуя под собой твердую почву, надо…
Я сосредоточился, закрыл глаза, на этот раз все идет ужасающе медленно, по телу пробегают болезненные судороги, в черепе долбится страх, что вот и сейчас не получится, снова не получится…
Когда я совсем изнемог и открыл глаза, я все так же сижу на валуне, обхватив его всеми четырьмя, хвост покачивают набегающие волны. И никаких изменений.
Отдышавшись, я попытался превратиться в дракона поменьше, долго пыхтел и тужился, расслаблялся и вчувствовался, потом пытался усилием воли, но уже с ненавистью обнаруживал себя в теле мокрой, вздрагивающей на холодном ветру морской рептилии.
И когда уже совсем отчаялся и готовился вернуться, что-то сдвинулось, пошло, я усилил натиск, сердце колотится бешено, я ощутил, что настолько страстно стремлюсь превратиться хотя бы в самого захудалого летуна, как будто от этого зависит не только моя жизнь, но и всей вселенной.
Горло хрипит, сердце уже не колотится, а лежит, распластанное, высунув язык и едва дышит, перед глазами плывет и двоится, изображение странное, никак не соберу в фокус, но все-таки я сумел преодолеть чужую магию… или просто сумел обойтись своими силами…
…и я уже не тюлень с ластами, не ихтиозавр, а птеродактиль, что трусливо отодвигается от воды, костистые лапы скользят по округлым мокрым валунам.
Я взмыл на крыльях после пятиминутного отдыха, все это время приноравливался к изменившемуся зрению: у морских обитателей другой мир, другое преломление света, другие органы чувств. Сейчас мои глаза, как у вальдшнепа, видят все сзади, сверху, с боков и, конечно, впереди, а мертвая зона только прямо под пузом, но совсем крохотная.
Привычные крылья птеродактиля поднимают меня медленно и осторожно, я с замиранием сердца все ждал либо выстрелов, либо разряда молний, но остров спит, склон уходит вниз…
Остроконечный верх горы оказался крепостью из этого же серого камня. Вписалась она так умело, что можно предположить, что люди просто выдолбили пещеры, а потом кое-где обтесали камни еще и снаружи.
За крепостью целый город, дома расположены хаотично, много старых построек из камня, немало и простых деревянных, множество просто шатров: одни из простого полотна, другие из шелка, а многие вовсе из шкур.
Мои крылья мнут воздух бесшумно, я уже научился избегать истошного куриного хлопанья, чем отличаются почти все пернатые, начиная от воробьев и заканчивая орлами.
Город ушел вниз, не так уж и велик, если сравнивать с островом, много пригодной для строительства земли. Затем уменьшился и сам остров, зато я увидел вдали за широкой полоской воды еще один. А потом еще…
Я поднимался, на большой высоте прошел уже без панического страха над островом, и чем дальше я уходил от бескрайней океанской глади, тем больше видел островов с большой высоты, больших и малых.
На всякий случай я отыскал взглядом, когда поднялся к звездному небу, две далекие черточки в море, а если поднапрячь зрение, можно рассмотреть крохотные паруса…
«Богиня Морей» и «Ужас Глубин», гордые каравеллы, с этой высоты кажется, будто стоят на месте. А там впереди, куда направлены их носы, два небольших острова, плоских, как тарелки, а еще дальше один побольше, с горой посредине… С палубы и даже с клотика еще не видят, а я отсюда не крикну. Впрочем, скоро увидят сами.
Только бы Ордоньес не вздумал напасть, пока я тут порхаю. Мало какая древняя чертовщина там могла уцелеть. Не случайно же император настойчиво дарит мне не принадлежащие ему острова. Немалая вероятность того, что не только не принадлежащие, но и отстоявшие независимость от всего императорского флота. Возможно, так отстоявшие, что от всех эскадр остались щепки. Во всяком случае, император теперь науськивает меня, а это настораживает, если сказать очень аккуратно.
За островами выплывали острова, потом еще и еще. К счастью, небо чистое, облака не мешают подниматься выше и озирать, так сказать, но от этого озирания у меня душа все больше уходит в пятки.
Острова большие и малые, огромные и совсем крохотные – сколько их? Я рискнул чуть снизиться, сердце колотится, как у загнанного воробья, которого пора пристреливать, хоть я еще тот воробей, в черепе стучит ошарашенное: ни фига себе подстава… Неужели император надеется, что я попрусь завоевывать это вот… даже не государство, а конгломерат государств… с двумя, а когда отремонтируем «Синий Осьминог», с тремя кораблями?
Да нас же в порошок сотрут, едва только войдем в архипелаг и попробуем пробраться между островами вглыбь! У нас у всех со словом «остров» всегда ассоциации с чем-то мелким, но когда Вильгельм Завоеватель оставил материк и высадился на остров, он основал там такую империю, что стала владычицей морей!.. И уже сама высаживала на породивший ее материк войска, захватывая там территории… не появись Жанна д’Арк, завоевали бы там и последний клочок той, породившей их страны…
Впрочем, император не так глуп, чтобы решить, что вот так слепо ринусь захватывать острова. Возможно, он просто старается понять мои мотивы и то, насколько я намерен принимать его власть. Он же понимает прекрасно, что реальной власти надо мной не имеет, но если увижу выгоду от сотрудничества с ним, формально подчиняясь, то начну делать какие-то шаги, чтобы продемонстрировать это вот…
Я вздрогнул, прямо из воздуха передо мной прозвучал медленный голос:
– Кто бы ты ни был… остановись…
И хотя я несся быстро, голос не остался позади, а продолжал звучать, словно незримо летит передо мной. Я перестал колотить крыльями, растопырился и шел в парящем полете с минуту, прежде чем собрался с разбежавшимися мыслями.
– Да-да… уже встал, как… ты кто?
– Охраняющий, – ответил Голос. – Страж.
– Уже остановился, – повторил я, сердце застучало чаще и тревожнее. – Уже не лечу… Я всего лишь гость. У меня нет враждебных…
Голос прозвучал с той же дистанции:
– Нельзя.
– А уже бывали, – спросил я, – глупцы, что не слушались?
– Ответ утвердительный.
– И что с ними?
– Все были отмечены.
– Ага, – сказал я, – сурьезные вы люди. Хорошо, поворачиваю обратно! Можно махать передними конечностями?
– Можно, – ответил Голос с той же интонацией.