Гай Юлий Орловский. Ричард Длинные Руки – конунг

   – Ваша светлость, – заговорил я без преамбулы, быстро и четко, как государственный деятель, у которого масса дел, – думаю, вам пора активизировать работу ордена Марешаля.
   – И возрождения Арндского королевства, – добавил он словно бы в продолжение моих слов, но незаметно перехватывая инициативу, – это наша главная задача.
   – Задача ордена Марешаля? – уточнил я.
   – Да.
   Я сказал осторожно:
   – В целом совпадает с нашими планами… Мне лично слово Арндт нравится больше, чем Орифламме… От последнего духами пахнет. А вот «Арнд» – звучит, как «крепость».
   Он заметил с легкой улыбкой:
   – У вас прекрасное чувство языка. На древнем это и означало «цитадель». Значит, мы начинаем действовать открыто…
   Я сказал поспешно:
   – Только учитывайте реалии. Во-первых, во всем советуйтесь с отцом Дитрихом. Это Великий Инквизитор. Вы стремитесь возродить угасающий, на ваш взгляд, дух рыцарства, самопожертвования, чести и благородства, а мы пришли из королевств, где эти качества еще в самом расцвете… Так что, уверен, найдете общий язык, хотя у нас роль церкви намного сильнее, чем у вас было раньше.
   На его лице отразилось некоторое неудовольствие.
   – Церковь, – возразил он, – способствовала, на наш взгляд, внедрению в общество чрезмерной мягкости, всепрощенчества и потаканию слабостям. Она косвенно виновата, что дух рыцарства почти угас!
   – Виновата не церковь, – поправил его я, – а церковники.
   – Но…
   – Церковь от Бога, – объяснил я, – а церковники всего лишь люди. Они могут в каких-то случаях неверно понимать слова Великого Завета. В Ундерлендах проявили слабость…
   Он прервал:
   – Я говорю о всем королевстве.
   – И в нем проявили непростительную слабость, – согласился я. – Но пришли мы, молодые и сильные. И с нами такая же церковь. Молодая, сильная и злая. А насколько всепрощенческая, видно по тем кострам, что сразу же запылали по всему королевству.
   Голос мой звучал уверенно и непреклонно, все-таки трушу, герцог просто излучает властность, но я заставлял себя смотреть ему в глаза весело и дружелюбно, как человек, полностью уверенный, что его доводы примут, как свои.
   Герцог проговорил с неохотой:
   – Хорошо, будем сотрудничать с церковью… в большей мере, если она действительно усиливает, а не ослабляет дух рыцарства.
   – Спасибо, ваша светлость, – сказал я. – А так как деятельность ордена теперь будет распространена на все королевство, то я рассчитываю, что и служителям церкви будет оказан в Ундерлендах теплый прием, а также всяческая помощь и поддержка.
   При первых словах его лицо посветлело, затем помрачнело, но быстро взвесил плюсы и минусы, кивнул.
   – Да, конечно…
   – Кроме того, – сказал я торжественно, – ввиду того, что у нас такие грандиозные планы, я просил бы вас внести свою лепту в установление арндскости.
   Он взглянул вопросительно:
   – Ваша светлость?
   – У вас неплохая армия, – напомнил я. – Небольшая, но прекрасно обученная. И у ваших вассалов хорошие дружины. Компактные, вооруженные до зубов… Что и понятно, постоянно воюют… Я предлагаю присоединиться к большому крестовому походу на безбожный и варварский Гандерсгейм! К слову сказать, все рыцари вашего друга герцога Готфрида Брабантского сразу же примкнули к нам, помогли освободить Сен-Мари от захватчиков, а теперь готовы вместе с нами окончательно решить проблему Гандерсгейма.
   На его лице сперва отразился резкий протест, слишком долго привыкли жить в изоляции, затем глубокое сомнение.
   – Слишком далеко, – произнес он мрачно, – это же на другом конце королевства…
   – Все королевство можно перепрыгнуть, – сказал я, – с разбегу, конечно. Я видел и побольше, сэр Ульрих. Значит, вы не хотите, чтобы арндскость распространилась и на Гандерсгейм? Или хотите, чтобы это свершилось чужими руками?
   На эту нарочитую резкость он должен обидеться, так и случилось, потемнел лицом, откинулся на спинку кресла и смотрел на меня хмуро и со злостью.
   – А как, – процедил он сквозь зубы, – мне провести армию через Землю Дьявола? Как ни защищайся, гарпии малые отряды истребляют целиком, а из больших вырывают не меньше чем по трети.
   Я сказал мрачно:
   – Так как ту землю Его Величество пожаловал от великих щедрот и неслыханной доброты мне, то я и обеспечу безопасный проход.
   Он смотрел неверяще.
   – Как?
   Я огрызнулся:
   – Только в Сен-Мари не знают другой тактики, кроме защиты!.. А вот по ту сторону Великого Хребта умеют и нападать, сэр Ульрих. Я подумаю насчет этой проблемы. Уверен, она решаема. Понимаю, сепаратистам эти гарпии только на руку. Но пора положить конец этим центробежным силам. Разделение функций и обязанностей с провинциями ничего не имеет общего с суверенитетами.
   Он хмурился, морщился, кусал губы. Я исподтишка наблюдал за борьбой, никому не хочется терять самостоятельность своей земли, но с другой стороны – заманчивая возможность распространить влияние ордена Марешаля на все королевство…
   – А что, – поинтересовался он слишком уж нейтральным голосом, – с землями Гандерсгейма?
   – Поделим на участки, – ответил я, – и вместе с покоренным населением раздадим наиболее отличившимся рыцарям нашего войска. Как вы понимаете, львиную долю предпочел бы дать рыцарям Ундерлендов. И догадываетесь, почему…
   Он кивнул с кислым видом.
   – Да-да, вырвать из изоляции, переманить на свою сторону, показать другим, что под вашим знаменем идти еще и выгодно…
   – Значит, – сказал я, – понимаете, ундерлендцы могут быть вознаграждены щедро. И все это станет вашей заслугой, если призовете своих рыцарей в священный крестовый поход и возглавите ундерлендское крыло войска!
   Он все еще раздумывал, но я уже видел, главное достигнуто, а торговаться герцог будет только по мелочам.
   Дверь приоткрылась, в щели показалось лицо сэра Жерара.
   – Сэр Ричард, – сказал он виноватым тоном и скороговоркой, – прибыли граф Ришар и ваши лорды. Нужно срочно ваше решение по Гандерсгейму…
   Я прервал:
   – Дайте нам еще пять минут и зовите сюда… Как видите, дорогой герцог, здесь работы выше головы.
   Герцог все понял правильно, поднялся, в глазах досада, но на лице любезная улыбка.
   – Да, – проговорил он тем же любезным голосом, – такова участь правителя. Спасибо за очень дружескую и плодотворную беседу, сэр Ричард!
   Я наклонил голову.
   – Ваша светлость…
   Он вышел, сэр Жерар заглянул снова. Я спросил шепотом:
   – Ну, где там Ришар?
   Он покачал головой и ответил почти шепотом:
   – Никаких Ришаров. Ваша беседа опасно затягивалась, это умаление авторитета майордома.
   – Ага, – сказал я чуточку обалдело, – ну да, а как же… Спасибо, сэр Жерар!
   – Не за что, сэр Ричард. Это моя работа.

Глава 4

   Ночью грезилась какая-то хрень, а потом, конечно, толстые голые бабы, как на картинах художников эпохи Возрождения. Я, понятно, занимался с ними всяким приятным непотребством, проснулся с сожалением, отполз от мокрого пятна на простыне на другой край кровати, но досмотреть сон не сумел, в голову полезли мысли, а их растолкала одна злая насчет того, что в самом деле был такой откат, время преподлейшего торжества самой тупой и косной части общества, когда устали строить Царство Небесное на земле и возжелали вернуться, как было высокопарно заявлено, к античной культуре. Вернуть ее самобытность, что значит – раскованность в половой сфере, гомосексуализм, оргии, жертвоприношения, рабство, поклонения местным богам… Апологеты той эпохи назвали ее эпохой Возрождения, именно эти сволочи клеймили Средние века как темные и невежественные, а людей обвиняли в религиозном фанатизме.
   На самом же деле это и был единственно золотой век человечества, становление и расцвет культурных и христианских ценностей, примат духа над телом, время рыцарского достоинства, верности, чести, благородства. Средневековье определило направление развития человечества с тех времен и навеки. Именно в эти века были заложены все вехи и ориентиры, по которым еще идти и идти до самого Последнего Дня.
   Сейчас у меня уникальный шанс не допустить этого дурацкого Возрождения, когда быдло берет верх и с криками «Не хочу учиться, а хочу жениться!» требует хлеба и плотских зрелищ. Именно в античную эпоху, когда души у человека не было, появилась только с христианством, – плоть была не только в центре внимания, но и вообще всем. А каждый из нас слаб, всегда готов поспать дольше, увильнуть от учебы и работы, почревоугодничать, приударить за чужой женой…
   А когда появляется некто и объявляет это не пороком, а достоинством, а под слабости подводит теоретическую базу, мол, это не лень и скотство, а возврат к античным традициям сексуальных и прочих свобод, возрождение высокой, даже высочайшей античной культуры, то как не поддаться, когда нас только подтолкни, дай нам правдоподобное оправдание?
   Нет уж, мне плевать, кем меня назовут, но без всякой жалости вытопчу ростки этого гнилого и смердящего Возрождения. Ну, конечно, не плевать, обидно будет, еще как обидно, однако дело надо делать, как бы и что бы о нас ни сказали.
   В спальне сопят, чешутся, вздыхают, слышно, как позевывают с волчьим подвыванием. Я откинул раздраженно полог балдахина и спустил ноги на пол. Куча народа, пара незнакомых лиц, как-то сумели продвинуться по служебной лестнице и уже допущены к утреннему туалету майордома. Именно майордома, здесь только те, кто признает меня им, а те, кто упорно величает маркграфом, остались в своих родовых гнездах. В лучшем случае, толпятся в общем зале.
   – Ваша светлость, – учтиво, но твердо сказал граф Валгергорд, – камзол сегодня придется надеть темный с золотым шитьем, брюки с широким поясом, а туфли с узкими носами.
   – А почему такие туфли?
   – Вошли в моду, – объяснил он терпеливо. – Широконосые были в прошлом сезоне.
   – А ноги у меня с прошлого сезона, – напомнил я.
   Он развел руками.
   – Чтобы быть красивым, надо страдать.
   – Не буду, – ответил я твердо. – Майордом выше моды. Подать мне широконосые! К тому же это будет расценено, как верность старым добрым обычаям.
   – Ваша светлость, – сказал Валгергорд со вздохом, – вы… политик.
   – У вас это звучит, как ругательство.
   – Наверное, – предположил он, – трудно быть таким?
   – Мудрым?
   – Гм… ну да, вот таким мудрым.
   – Надо, – сказал я твердо. – Это да, я такой! Вот и сейчас думаю, что бы еще намудрить.
   – Ох, сэр Ричард, – сказал он с беспокойством, – чувствую, хлебнем мы с вами… счастья.
   – Полной лопатой, – заверил я.
   В комнату вошли Альбрехт, Альвар, Растер. Вельможи на них косились с неприязнью и завистью: им можно появляться всегда перед мои очи. Альбрехт сразу направился ко мне, чем-то рассерженный настолько, что даже челюсти сцепил так, будто поймал меня за палец, когда я пересчитывал ему зубы.
   – Что случилось? – поинтересовался я.
   – Наши войска сосредотачиваются в Брабанте, – напомнил он сухо. – А вы столько сил тратите на строительство дороги в Армландию… а тут еще и этот флот… Не лучше ли прибыть на границу с Гандерсгеймом? И заняться конкретным делом, а не этими… э-э… непонятными?
   Альвар и Растер тоже смотрели серьезно и требовательно. Я развел руками.
   – Дорогой барон, я сам сухопутник. То есть мое королевство, как и Армландия, не имело выхода к морю. Так что я понимаю ваши чувства… В смысле, неприязнь к мокрому. Но войска будут собираться в Брабанте еще пару недель. Потом туда выедет граф Ришар, сейчас он заканчивает, как вы хорошо знаете, разрабатывать стратегический план захвата и удержания Гандерсгейма. Или отдельно взятых зон. А я на своей быстрой лошаденке догоню, когда войска уже выступят из Брабанта.
   Он рассматривал меня в упор, словно стараясь понять, где же соврал, зато Альвар тут же учтиво поклонился.
   – Сэр Ричард, вы всегда объясняете настолько подробно, что мне становится неловко.
   – За меня? – спросил я с подозрением.
   Он затряс головой.
   – За нашу назойливость.
   Я вздохнул с облегчением.
   – А-а-а, я уже подумал, и вы обзовете занудой.
   Он встрепенулся.
   – А что, уже кто-то называл?
   Я устало отмахнулся.
   – Идите, сэр Альвар. С вами кем только не станешь.
   – Там вас Куно дожидается, – напомнил он.
   – Так почему не входит?
   – Не по рангу.
   – Эх, – сказал я с досадой, – умные люди, а все играют…
   Куно перехватил меня, когда я уже одетый с головы до ног, майордом и маркграф, сразу видно, шел в сопровождении свиты к своему кабинету.
   – Иди за мной, – велел я.
   Когда за нами захлопнулись двери, я сказал с досадой:
   – Что-то такое, что не для чужих ушей? Да ты садись, садись. Никто не видит, что какие-то церемонии пропущены.
   Он присел на край сиденья робко, на лице испуг, сказал совсем тихо:
   – Поговаривают, что собираетесь пожаловать леди Розамунде поместье Оаклендов с его богатыми землями. Там старинный замок Белой Кости и очень разросшиеся деревни.
   Я удивился:
   – Так говорят?
   – Да, ваша светлость.
   Я пожал плечами.
   – Не знаю, зачем и кто пустил такой слух.
   Он сказал почтительно:
   – Возможно, вас пытаются натолкнуть на эту мысль?
   – Пожаловать леди Розамунде замок Белой Кости?
   Он предположил осторожно:
   – Его или что-то другое… Просто так как бы принято…
   Я посмотрел на него с удивлением:
   – Правда?.. Странные обычаи. Я понимаю, пожаловать это сэру Курнанделю, он привел под мою руку пятьсот тяжелых конников, две тысячи пеших ратников и три тысячи лучников. Но леди Розамунде?.. Вы что, тоже считаете, что их услуги… назовем это так… сопоставимы?
   Он чуточку смешался, развел руками.
   – Лично я так не считаю, но так принято… Заведено… в порядке вещей… Король раздает своим фавориткам богатые земли и замки, а их мужьям жалует титулы. Или родителям, если леди еще не замужем…
   Я сказал решительно:
   – Куно, я не скупой, но я не стану за такую хрень платить так высоко. Вообще не стану платить!.. И не делай такие глазки, а то вылезут. У нас в таких делах вообще равноправие. В некоторых случаях это я должен бы получать плату, тут целое королевство неотесанных дур, дурех и дурищ!.. Но я щедрый и плату брать не буду.
   Он поклонился, старательно пряча изумление на лице.
   – Да, ваша светлость, я приму к сведению новое определение щедрости. А теперь вот сводки о финансовом положении королевства…
   Мы занимались ими около часа. Сам черт ногу сломит в законах и обычаях раздробленного королевства, где почти каждый крупный лорд имеет особые привилегии, права, сам устанавливает пошлины в пределах своего хозяйства и нещадно обирает транзитных купцов.
   Сэр Жерар осторожно заглянул, поколебался, но вошел и прикрыл за собой дверь.
   – Ваша светлость, – произнес он очень церемонно, – к вам отец Удодерий, если позволите.
   Я спросил с подозрением:
   – А что за тайны?
   Он ответил так же негромко:
   – Да есть какие-то моменты…
   Куно торопливо подхватился.
   – Спасибо, ваша светлость, мы уже все практически решили! Остальное я подчищу сам и зайду к вам попозже для утверждения.
   Я милостиво наклонил голову, разрешая удалиться, а сэру Жерару кивнул.
   – Давайте отца Удодерия немедля.
   Священник вошел быстро, но с достоинством, оба мы – служим одному Господину, поклонился еще от порога, рослый, с крупным лошадиным лицом, глаза упрятаны под надбровные дуги, но лоб мощный, хотя не так заметный из-за не менее мощной нижней челюсти.
   – Ваша светлость…
   – Отец Удодерий, – ответил я. – Проходите, располагайтесь. Что у вас?
   Он сел без всякого смущения и подобострастия, даже не поотнекивался, взгляд прям, а голос прозвучал сухо и деловито.
   – Отец Дитрих направляет меня руководить работами, – сказал он, сделал паузу и добавил значительно: – В Тоннеле.
   – Понял, – ответил я. – А отец Цеденбал?
   – Он продолжит заниматься хозяйством, – пояснил он. – Заготовкой леса, шпал, инструмента, подбором бригад…
   – Хорошо, – прервал я. – Пока что вот главное, отец Удодерий. Дорогу и дальше делайте по возможности прямую. Не устаю повторять, это очень важно, уверяю вас!.. Никаких зигзагов. Если пойдет по низине – делайте насыпь. Если через возвышенность – выгоднее прорыть хоть ущелье, но чтобы дорога шла не только прямо, но и примерно на одной высоте.
   Он пробормотал ошарашенно:
   – Да, конечно, как скажете… Но насколько это важно? Такая дорога обойдется неимоверно дорого.
   – Все окупится, – заверил я. – Но если поскупимся и сделаем проще и подешевле, то из Геннегау до Тоннеля придется добираться целые сутки.
   Он охнул:
   – Ваша светлость, это вы так шутите? Сейчас на это уходит неделя!
   – По прямой домчимся за час, – пообещал я.
   Он смотрел обалдело, а когда понял, что не шучу, нижняя челюсть отвисла до пояса. Я даже не ухмыльнулся, привык видеть это сперва льстящее мне выражение, а теперь уже раздражающее.
   – Вы из монастыря святого Цистерия?
   Он поклонился.
   – Да, я там был и остаюсь настоятелем.
   – Спасибо отцу Дитриху, – сказал я с чувством.
   – Простите…
   – Я просил прислать лучшего, – пояснил я. – Значит, отец Дитрих ценит вас выше всех остальных. Да это и понятно, слава монастыря Цистерия гремит…
   Он покачал головой.
   – Не так уж и гремит… Но, как я понял, там работы подходят к концу?
   – Работы непочатый край, – заверил я, – но лично для вас, святой отец, особое задание. Отправляйтесь немедленно к Тоннелю. Там уже готов крохотный участок дороги со шпалами. Пришло время укладывать рельсы… Это и будет вашей работой. Правда, сперва я сам покажу, но раз вы цистерианец, то, как я слышал, цистерианцы все схватывают моментально.
   Он начал вставать, поклонился, но остановился в полусогнутом положении.
   – Кстати, ваша светлость… Осмелюсь сообщить, что я краем уха слышал про условие герцога Ульриха.
   Я спросил настороженно:
   – Это какое же?.. Да вы присядьте, святой отец.
   Он снова опустился на сиденье, но не развалился, как отдыхающий гость, а остался на самом краешке, готовый немедленно встать и действовать по обстоятельствам.
   – Гарпии, – напомнил он. – Гарпии, что изрядно досаждают и нам, монахам, когда мы пытаемся связаться с нашими братьями в Ундерлендах. Мы уже кое-что предпринимаем…
   Я спросил заинтересованно:
   – Что именно? Вот на ловца и зверь бежит!
   – Спешу заверить, – произнес он с достоинством, – дело трудное, но вовсе не безнадежное, как может показаться. Наши братья-монахи могут помочь.
   Я спросил жадно:
   – Это как же? Святой отец, не томите!
   – Абсолютно не желая того, – сказал он осторожно, – создали некую горючую смолу… случайно, конечно. Собирались сотворить нечто другое, но получилась вот такая гадость.
   – Да не извиняйтесь, – прервал я, – в науке такое бывает чаще всего. А все придуманное прежде всего используем для военных действий. А потом присобачиваем для мирного труда. Если удается.
   – К сожалению, вы правы.
   – Предлагаете эту штуку забрасывать в гнезда гарпий? – спросил я.
   Он кивнул.
   – Вы удивительно проницательны, ваша светлость.
   – Здесь не надо быть проницательным, – возразил я. – Но… как?
   – На гору подняться очень трудно, вы правы, но можно спуститься на веревках, а затем выжечь все эти гнезда.
   – А вы видели тех гарпий? – спросил я. – Сотни и сотни только нор. А из каждой вылетают десятки этих тварей. Разорвут всех, кто рискнет спуститься. Нет, нужно придумать что-то другое.
   – Разорвут не всех, – возразил он почтительно. – Зато жертва будет не напрасна! Там останется такой запах, ничто живое в тех норах больше не поселится.
   Я покачал головой.
   – Отправить людей на смерть могу, не такая уж я нежная барышня. Но лишь в случае, если нет другого выхода. А так я всего лишь лишусь поддержки герцога.
   – У него большое войско, – напомнил он. – И хорошо обученное. Они там внутри все воюют один с другим, закалены, к трудностям приучены. Да и не нужна вам такая армия в тылу.
   Я посмотрел на него внимательно. Отец Удодерий не прост, если говорит о таких делах, что явно не входят в круг обязанностей настоятеля монастыря.
   – Спасибо, – ответил я. – Вижу, радеете об отечестве.
   – Вы радеете, – ответил он с поклоном. Посмотрел на меня исподлобья и уточнил: – В самом деле радеете.
   – Спасибо, – повторил я, – но…
   – Ваша светлость, – прервал он. – Братья нашего монастыря помогут. Мы издавна опекаем одно полудикое племя… Сперва спасли их от истребления, раз они сразу приняли веру Христа, потом научили их жить трудом, а не разбоями. Так вот они славятся удивительным искусством лазить по скалам. По самым отвесным поднимаются, как вот мы на пологий холм!.. Мы с вашего позволения можем послать их на очищение тех ужасных каменных стен от гарпий.
   – Погибнут, – сказал я.
   – Не все, – ответил он с заминкой. – Но всякий, кто отдаст жизнь за торжество веры, попадет в рай без всяких задержек.
   Я сказал с неловкостью:
   – Хорошо. Действуйте, святой отец. Я вообще-то тоже подумаю, чем смогу помочь, но… не обещаю.
 
   Отец Дитрих издал энциклику, прямо папа какой-то, дескать, дорога до Тоннеля строится по Божьему повелению под надзором всемогущей и всемилостивейшей, а кто попытается утащить хотя бы гайку, тому в аду черти будут отрубать руки и выкалывать глаза.
   После отбытия папских посланников он получает отовсюду поздравления начет особого доверия Ватикана, нунций – это почти сам папа на местах, но на самом отце Дитрихе повышение в чине отразилось лишь тем, что работать стал еще больше.
   Впрочем, думаю, на это и рассчитывал хитроумный Ватикан. Облеченный высоким доверием, отец Дитрих теперь рассылает указы, всякие и разные, но два из них очень важны, хотя большинству и не совсем понятны. Один касается железной дороги, другой – строительства флота.
   При дворе оживленно судачили, как и по городу. Вообще дорога везде вызывает массу слухов, а стража уже захватила и приволокла парочку алармистов, предупреждающих, что по этой дороге прибудет сам Антихрист.
   Теперь оба болтаются на виселице, а дощечка над их головами гласит, что это слуги Антихриста. Я не стал ломать голову, подыскивая обвинения, иногда на «дурак» лучше всего ответить «сам дурак!».
   Куно снова зашел с продолжением ежедневного утреннего доклада, я слушал вполуха, наконец прервал нетерпеливо:
   – Это все мелочи, разгребешь сам… Что с армией?
   – Половина уже в Брабанте, – доложил он. – Это те отряды, что стояли в городах ближе к нему. Остальные на марше. Припасы собраны, погружены и в составе трех больших обозов готовы отправиться в направлении Брабанта.
   – Только готовы? Я был уверен…
   Он сказал поспешно:
   – Часть отправили сразу же, но самое важное грузят только сейчас. Без походных кузниц по ремонту доспехов и оружия никакое войско не сможет продвигаться успешно.
   – Финансирование?
   Он поморщился.
   – Войны обходятся дорого… особенно на первом этапе. Потом, если все удачно, война начинает кормить сама себя. Правда, в Гандерсгейме, по вашим же словам, мало чем поживимся, а города не хотите отдавать на разграбление.
   – Которые выкажут неповиновение, – сказал я, – разграбить дотла! Которые неповиновения оказывать не будут, однако и сотрудничать не восхотят, как надлежит добрым христианам, лишатся нашей защиты, а также сбережений.
   Он кивнул, лицо прояснилось.
   – Если так, нам не придется повышать налоги. А на сбор и оснащение войска достаточно и тех средств, что получены из имущества поклонявшихся черным мессам. Ну и… прочих, замешанных.
   Я подумал, кивнул.
   – Если средств будет катастрофически не хватать, положите мне на стол список с прочими… близкими к черномессианцам. Или слишком уж явных противников благородных спасителей от варваров.
   В дверь торопливо заглянул сэр Жерар.
   – Простите, что прерываю, – сказал он торопливо, – но, сэр Ричард, к вам идет леди Бабетта.
   Я сказал с неловкостью:
   – Да-да, знаю, она не признает наших правил. Не препятствуйте.
   Он прижался к косяку, пропуская гостью, леди Бабетта вошла светлая и сияющая, сказала укоризненно:
   – Что значит не признаю правил? Обижаете, сэр Ричард! Женщины вообще вне правил!.. Мы просто не можем их запомнить, разве не понятно?
   Куно поднялся, торопливо поклонился.
   – Сэр Ричард, я ваши ценные, даже драгоценные указания понял, запомнил и бегу исполнять!
   Он исчез, леди Бабетта сказала ему вслед одобрительно:
   – Какой откровенный подхалим! Люблю таких.
   Сэр Жерар вышел и плотно захлопнул за собой дверь. Бабетта села напротив, ногу закинула на ногу, немыслимая вольность для современных дам, и хотя пышное платье в несколько слоев все равно скрывает ноги, однако верхняя обнажилась до середины голени, а это уже ого-го…
   Глаза Бабетты сияют, на губах улыбка, а милые ямочки на щеках стали глубже.
   – Милый Ричард, – проворковала она, – что за странную дорогу вы делаете? Как по ней смогут ездить, если постоянно перегораживаете деревянными колодами?
   Я ответил лениво:
   – Милая Бабетта, я на вас удивляюсь. Вам описали так странно?
   – А вам трудно поверить, – ответила вопросом на вопрос, – что мне восхотелось бы интересные вещи увидеть своими глазами?