Страница:
Оханской до дома, где жила Рита, и завернул к ней.
Рита встретила его приветливо, но сквозь матовую кожу щек проглядывала
нездоровая, нервная бледность, и вообще вид у нее был усталый и утомленный.
Она попросила Астраханкина в гостиную и, скучая, слушала, как он говорил ей
что-то - что, она, по обыкновению, не разобрала, так что он обиделся даже
немного.
- И отчего это вы, Рита, за последнее время такая? - спросил он.
- Какая?
- Не... не такая, как раньше.
- А какая я была раньше?
- Ну, вы сами знаете, теперь к вам подступить страшно, даже руку у вас
поцеловать и то как-то неудобно.
Рита устало протянула ему руку и сказала спокойно и лениво:
- Ну, целуйте, если вам это нравится.
Астраханкин вспыхнул.
- Я хочу, чтобы это вам нравилось. И что это, в самом деле? Я сегодня
вечером уезжаю, у меня, вероятно, со Лбовым схватка будет, может быть, пулю
в лоб получу, черт его знает, а вы хоть бы на сегодня переменились!
Она плавно спустила ноги с дивана, откинула кудрявую болонку и быстро
схватила его за руку.
- Вы с лбовцами?..
- Да, я. Я только что получил задание, - заговорил он, думая, что эта
оживленность вызвана опасением и страхом за его судьбу.
- Вы с лбовцами, - повторила она, - вы должны обязательно захватить
его. Слышите, об этом я вас прошу, и если не для охранки, так сделайте это
для меня. Я так... я так ненавижу... - начала было она и замолчала, потому
что заметила, что зашла слишком далеко, и потому, что Астраханкин,
удивленный такой горячностью, посмотрел на нее и спросил недоумевая:
- И что это за фантазия? Вам-то что до него, Рита? И почему это именно
вы ненавидите его?
Рита не ответила. Она поднялась с дивана, откинула назад слегка
растрепавшиеся волосы и сказала:
- Возьмите и меня с собой.
- Вы с ума сошли, - ответил Астраханкин, тоже поднимаясь.
- Возьмите и меня, - упрямо повторила Рита, - моя Нэлла не хуже вашего
Черкеса, и я не буду вам мешать.
- Вы шутите, Рита, вам-то куда и зачем... да это невозможно, разве я
могу рисковать брать с собой на такую операцию женщину. Женщину, гм... -
кашлянул он, - да еще такую хорошенькую.
Но Рита даже не оборвала его, как всегда в этих случаях. Она засмеялась
и приветливо пожала ему руку, прощаясь.
Когда он ушел, Рита больше не скучала. Рита достала карту окрестностей
Перми, долго и внимательно рассматривала ее, но ничего толком не поняла.
Тогда она позвонила и сказала горничной:
- Передайте Егору, чтобы Нэлла была напоена, накормлена и оседлана.
- Сейчас? - спросила та, почтительно наклоняя голову.
- Нет, - ответила Рита, удивляясь про себя недогадливости горничной. -
Нет, не сейчас, а к семи часам вечера.
А Нэлла у Риты была как Рита. Тонкая, стройная и с норовом - черт, а не
лошадь. И Рита любила Нэллу, и Нэлла любила Риту.
В половине восьмого хорунжий Астраханкин, переправившись с полусотней
на пароме, умчался в закамский лес. В девять, вслед за ним, ускакала
сумасбродная и взбалмошная девушка. Она решила твердо ехать в отдалении до
того места, где они остановятся, она не хотела раньше времени встречаться с
Астраханкиным и потому-то то и дело сдерживала рвущуюся вперед лошадь.
Один раз, когда она чуть-чуть не натолкнулась за поворотом лесной
дороги на хвост отряда, она соскочила с коня, отвела его за деревья и села
на траву.
"Подожду, - подумала она, - тут дорога, кажется, одна. Я всегда нагнать
успею".
В голове ее мелькнула мысль, что хорошо бы увидеть Лбова убитым.
"Нет, нет, не убитым, - почему-то испугавшись этой мысли, поправилась
она, - а просто пойманным и связанным. Крепко-крепко связанным".
Она вспомнила голубой блестящий снег, опрокинутую кибитку и человека,
хмуро ответившего ей: "А я вас не знаю и знать не хочу".
"Не хочет... Что значит не хочет? - она обломила ветку распускающегося
куста, переломила ее пополам и отбросила. Потом оглянулась, было тихо в
лесу, и сумерки надвигались, поползли из-за каждого куста и из каждой щели.
- Однако, - подумала Рита, - надо скорей".
Она вывела Нэллу на дорогу, вскочила в седло и ударила каблуками.
Гайда!
Свежий ветер проносился мимо лица, и Нэлла, почувствовавшая опущенные
поводья, перешла на карьер. Изгибающаяся дорога швырялась в разгоряченное
лицо Риты причудливыми изломами расцветающих полян, еще чуть освещенных
красноватыми отблесками облаков, зажженных зашедшим солнцем. Она долго
скакала, но отряд все не попадался. Рита остановила лошадь и оглянулась:
сумерки стихийно атаковали землю, и облака угасли.
"Не может быть, чтобы они уехали так далеко", - сообразила Рита. И она
вспомнила, что невдалеке, влево, она миновала другую дорогу, маленькую и
уходящую прямо в гущу леса.
Рита решила свернуть на нее, но для того чтобы не возвращаться, она
взяла влево, прямо наперерез, тем более что через лес в ту сторону проходила
длинная и узкая просека...
Но через некоторое время прямо из темноты встала перед ней и загородила
дорогу черная, враждебно-замкнутая стена невырубленного леса.
Рите стало немного страшно.
"Дорога должна быть где-то здесь, совсем рядом", - подумала она и,
соскочив с лошади, повела Нэллу по лесу на поводу.
Но дороги не было. Сколько времени бродила Рита, сколько раз
останавливалась она перед гущей кустов, охватывающих заблудившуюся
незнакомку крепкими пальцами длинных веток, - сказать было трудно. Рита
измучилась и устала, она совсем было отчаялась выйти куда-либо, как вдруг ей
показалось, что где-то невдалеке слышен какой-то неопределенный, чужой
шорох.
Чаща была настолько густая, что идти дальше с лошадью было нельзя. Рита
привязала ее к кустам и пошла одна.
Через некоторое время она вышла на какую-то поляну и прислушалась.
Взошла луна. Потом Рита отскочила за куст и побледнела, потому что ясно
услыхала, как кто-то торопливо пробирается по лесу.
"А ну как разбойники?" - подумала Рита и затаила дыхание.
На поляну вышла женщина. Оглянулась и торопливо пошла прочь.
Острая и светлая, как осколок разбитого стекла, мысль блеснула в голове
Риты: "Откуда тут быть женщине? Это, должно быть, их женщина. И это,
наверное, его женщина, и она, конечно, идет к нему".
От этой мысли Рита забыла весь страх и пришла в бешенство
"Так вот оно что, вот оно что, - подумала она, - ну, погоди же". И она
угрожающе зашептала что-то нервно изломавшимися, тонкими губами.
Ей надо было идти отыскивать дорогу, но ей до боли, до дьявола
захотелось проследить, куда пошла та. Она остановилась в нерешительности,
шагнула раз, шагнула два и, заслышав опять что-то подозрительное, только что
хотела отскочить в кусты, как сзади кто-то крепко и плотно зажал ей рот.
Рита сильно рванулась, но платок еще крепче стиснул ее губы, и не
успела она опомниться, как ее закрученные за спину руки оказались
перетянутыми ремнем. Захватившие ее два человека, по-видимому, сильно
торопились, они взвалили ее на плечи и быстро потащили в лес. Прошло не
более десяти минут, как Риту поставили на землю, один остался около нее, а
другой, бросившись к землянке, открыл ее и крикнул тревожно:
- Вставайте, черти, ингуши прутся, а вы тут...
Он не успел еще докончить, как из землянки выпрыгнул уже Змей, вслед за
ним Лбов - с маузером, вросшим в руку, потом и все остальные.
- Шпионку поймали, - быстро заговорил один из дозорных. - А ингуши
коней поставили с коноводами и сами прямо сюда ползут, как ящеры; мы сюда
скорей, смотрим - баба в кустах хоронится.
Стрелять было нельзя. Змей рывком выхватил нож и бросился к связанной
девушке.
Холодным, лунным огнем блеснуло остро отточенное лезвие, и Рита закрыла
глаза. Но рука Змея остановилась, крепко стиснутая пятерней Лбова.
- Постой, не торопись, - проговорил он и сорвал с губ Риты повязку и
сам даже отошел от изумления от нее на шаг. Он узнал ее.
- Это неправда, - порывисто сказала Рита прерывающимся и полным обиды
голосом, - я не шпионка. Я заблудилась. Это неправда, - добавила она горячо,
а Лбов посмотрел на нее тусклым и тяжелым взглядом.
- Ведь вы же знаете, что это неправда, - сказала она, убежденно
подчеркивая слово "вы" и точно не сомневаясь в том, что Лбов обязательно
должен ей поверить.
- Она лжет, - сдавленным голосом сказал Змей и опять схватился за нож.
Но Лбов, очевидно, почему-то поверил, оттолкнув Змея, он схватил Риту,
легко поднял ее, втолкнул в дверь землянки и так же легко подхватил
валявшийся тяжелый пень и прислонил его к двери, а сам крикнул:
- Все скорей за мной!
И Рита осталась одна, запертая. Прошло минут сорок, как частая
беспорядочная стрельба покатилась по лесу. Рита рванулась к двери, но дверь
была заперта крепко, Рита выбила окно, но оно было слишком узкое для того,
чтобы можно было в него пролезть.
Выстрелы перекатывались, будоражили ночной покой, и лес заворчал,
заохал, застонал. Потом сразу все смолкло, тишина стала еще резче и еще
таинственнее.
Прошло еще с час. Вдруг, где-то уже совсем недалеко, резко хлопнул
одинокий и никчемный выстрел. Потом, через несколько минут, сквозь разбитое
окошко Рита услыхала хруст.
"Кто это?" - подумала она, но крикнуть не решалась.
Разговаривали двое.
- Здесь, где-то близко, - сказал один.
- Здесь, - добавил другой, - тут недалеко лошадь попалась привязанная -
так офицер наш на нее наткнулся, не разглядел в темноте, да и бахнул. Она
так и свалилась.
- Это что, одну да и ту живой захватить не сумели. А сколько они у нас
сегодня коней угнали.
- Нэллу! - крикнула Рита. - Мою Нэллу...
Ее напряженные нервы не выдержали, она упала на мягкую груду сваленной
в углу листвы и разрыдалась.
Крик, очевидно, услышали, потому что со всех сторон послышался топот,
кто-то отвалил от дверей чурбан, и хорошо знакомый ей голос крикнул:
- Эй, выходи, выходи...
Рита гневно вскочила, распахнула дверь и, окидывая взглядом казаков,
наставивших на нее винтовки и наведенное на нее дуло офицерского револьвера,
сказала презрительно изумленному и ничего не понимающему Астраханкину:
- Вы идиот! И Лбов хорошо сделал, что поколотил вас, вы ничего не
смогли сделать. И кроме того, как вы смели убить мою Нэллу?..
8. Перед бурями
А в это время Лбов был уже далеко-далеко. Пока казаки подбирались к
землянке, Лбов обходным путем зашел к ключу, напал на оставшихся полтора
десятка коноводов, половину перестрелял, и, захватив их винтовки, все лбовцы
повскакали на бродивших коней и умчались прочь.
На следующий же день срочной шифрованной телеграммой на имя министра
внутренних дел пермский вице-губернатор сообщил о том, что лбовцы напали на
коноводов отряда ингушей, захватили десять лошадей и пятнадцать винтовок и
скрылись в неизвестном направлении.
Через пять часов была отослана дополнительная телеграмма, указывающая
на то, что в Мотовилихе, в связи с этой победой Лбова, чувствуется сильное
радостное возбуждение. И это возбуждение выразилось прежде всего в том, что
в проходившего мимо пристава Косовского были произведены два выстрела.
Покушавшийся скрылся. Пристав Косовский хотя от выстрелов остался невредим,
но тем не менее получил по голове камнем, вылетевшим в следующую минуту
из-за забора.
В этот же день, вечером, на железной дороге весовщик Ахмаров принял
несколько тяжелых ящиков с надписями: "Запасные части для машин", вечером
весовщик отдал два из этих ящиков приехавшему за ними человеку. А через час
на квартиру его нагрянула полиция, и весовщика арестовали; полиция долго
обшаривала его квартиру, потом отправилась в складское помещение и,
распаковав оставшийся ящик, обнаружила там разобранные винтовки и несколько
заряженных бомб.
И ночью начали сыпаться в Пермь ответные телеграммы от министра
внутренних дел и от III Отделения. Министр негодовал, приказывал, грозил.
Охранное отделение предупреждало, телеграфировало какие-то списки, сообщало,
что направляет надежных провокаторов в помощь пермскому отделению.
Но Лбов был осторожен. Получив оружие, он не бросился сразу же в
рискованные операции, а начал готовиться к выступлению обдуманно и серьезно.
Он устраивал по лесам запасные убежища. Демон организовал целую
лабораторию, где с помощью нескольких ребят готовил самодельные бомбы. Фома
занимался установлением надежной связи с пермскими революционными партиями.
А Змей - Змей превзошел всех - переодевшись, он отправился в Пермь и
выдавал себя за театрального дельца, обошел все парикмахерские, закупая
повсюду парики, наклейки, бороды, грим. Змей устроил у себя целый
костюмировочный склад, он то и дело появлялся перед товарищами то в виде
почетного старца, то в виде нищего. Однажды даже его чуть-чуть не ухлопали,
когда он явился в форме жандармского подполковника. Он начал всех обучать
гримироваться и быстро разгримировываться, что впоследствии сослужило
огромную пользу лбовцам.
Но полиция не дремала тоже. На Мотовилиху теперь было обращено особое
внимание, за Мотовилихой следили зорко казачьи патрули, а также глаза
каких-то неизвестных субъектов, приехавших неизвестно откуда и неизвестно
зачем.
Но Мотовилиха умела прятать свою душу в изгибах изломанных улиц, в
провалах раскинувшихся холмов и за крепкими засовами закрытых ворот.
Это было время, когда имя Лбова начинало пользоваться большой
популярностью. О нем говорил весь рабочий Урал, о нем говорили и в
покосившихся домиках, и в крестьянских хатах, и в пивных города. Люди
шептались, осторожно оглядываясь, люди восхищались смелостью рабочего
бунтовщика.
А сам Лбов в это время горел. Он бесстрашно появлялся в Мотовилихе, он
помогал крестьянам, помогал революционным организациям, а главное -
организовывал и готовился к решительному и сильному удару, который он
задумал нанести жандармерии к началу следующей весны.
Рита Нейберг в это время не скучала. Скуки не было. Но была тоска.
Иногда ей хотелось тоже самой сделать что-либо сумасшедшее, убежать в шайку
к Лбову и носиться на коне рядом с атаманом "Первого пермского отряда
революционных партизан". Иногда она ненавидела этого атамана до того, что
страстно хотела, чтобы его поймали, застрелили его, оттолкнувшего и не
понявшего Риту.
Свадьбу она все время откладывала и на все просьбы Астраханкина
отвечала коротко и определенно:
- Нет, нет. Сейчас нельзя. Потом... Я не знаю когда, но только потом.
И в голове Риты была в это время мысль, что, пожалуй, честней было бы
сказать, что никогда. Ибо Рита уже чувствовала, что никогда, потому что
Рита...
Однажды утром, после бессонно проведенной ночи, она заявила отцу, что
уедет на Кавказ... Отец обрадовался, он давно замечал, что с ней случилась
какая-то необъяснимая перемена, и он горячо сейчас поддержал ее мысль.
Уезжая, Рита долго и жадно всматривалась из окна вагона на спокойную
Каму, обвеянную сентябрьским хрустальным светом, и на темный, убегающий к
далеким горизонтам закамский лес.
И в пестряди мелькающих деревьев ей чудился сдавленный шорох майской
ночи, лезвие кинжала, блеснувшее лунным огнем, крепкий зажим кольца сильных
рук Лбова, поставивших Риту в землянку.
Паровоз заревел звонким, хохочущим криком, деревья скрывались, и только
в эту секунду Рита остро почувствовала, что уезжать из Перми ей почему-то
очень и очень тяжело.
9. Схватка
В марте 1907 года Лбов имел уже крепко сколоченный и хорошо вооруженный
отряд в тридцать человек.
Стоял теплый весенний вечер, с крыш капало, по улицам Мотовилихи шли
возвращающиеся с завода рабочие.
Было все тихо, как будто бы совсем спокойно, и только винтовки,
заброшенные за спину стоящих на перекрестках городовых, да какое-то
приподнятое настроение прохожих указывало на то, что кругом течет тревожная,
насыщенная запахом пороха жизнь.
Городовой на посту у Малой проходной только что вынул кисет с табаком,
собираясь закурить, как вдруг испуганно выронил его, потому что услышал
резкий полицейский свисток с соседнего поста. Он сорвал с плеча винтовку,
дрожащими руками двинул затвором, отскочил к забору, оглянулся и заметил
бегущего по направлению к нему человека.
Городовой прицелился, выстрелил - промахнулся, выстрелил еще и еще
раз... Человек покачнулся, точно кто-то сильной рукой рванул его за плечо, и
отскочил за угол.
Путаясь ногами в болтающейся шашке, городовой бросился за ним, завернул
на соседнюю улицу, но там никого уже не было. Он удивленно обернулся,
недоумевая, куда же мог пропасть беглец, потом, сообразив, что человек,
должно быть, скрылся в ближайшие ворота, пробежал к ним.
Но ворота ухмыльнулись ему в лицо разрисованной мелом школьников рожей,
и слышно было, как они крепко замкнулись тяжелым засовом.
Городовой повернулся, вынул свисток и только что поднес его к губам,
как услышал какой-то подозрительный шорох позади. Он хотел было отпрыгнуть,
но не успел, потому что из-за забора бабахнул негромкий револьверный
выстрел, и маленькая пуля от браунинга, ядовито взвизгнув, прошла через
толстую черную шинель, через мундир, разукрашенный засаленным кантом, и
маленькая пуля столкнула большого грузного человека в снег.
Падая, городовой видел, что калитка дома распахнулась, и четыре
человека, поспешно выскочив оттуда, вынесли на руках пятого, и все торопливо
бросились в темную глубину соседнего переулка.
На выстрелы неслись конные дозоры стражников, бежали городовые с
соседних постов. Они подняли валяющегося полицейского и закидали его
вопросами: в чем дело, кто, где и куда? Он хотел было открыть рот, чтобы
что-то ответить, но рот уже не слушался, он хотел показать рукой, но рука
уже умерла, тогда он покачнулся снова и стеклянными глазами - холодными и
безжизненными, как серебряные пуговицы полицмейстерской шинели, - не сказал
ничего.
В это время Лбов и еще трое были здесь же, в Мотовилихе, на квартире у
Смирнова, а еще шесть лбовцев под командой Ястреба были в другом конце
поселка - у вдовы Чекменевой.
Лбов по складам читал только что выработанный устав "Первого Пермского
революционно-партизанского отряда". Фома переводил на шифр какую-то бумагу,
а Гром со Змеем играли в шашки.
- И чего, дьявол, канителится? - недовольно проговорил Лбов, отрываясь
от чтения. - И куда он только пропасть мог?
Он ожидал Демона, который ушел за только что прибывшим из Петербурга
динамитом и что-то уж очень долго не возвращался.
Вдруг Змей, рывком свернув шею набок, прислушался, выскочил из-за
стола, смешав шашки, и распахнул форточку окна. Бум... бу-бу-бум, - тревожно
ворвалось в комнату глухое волнующее эхо.
Все вскочили. Лбов открыл затвор винтовки и, попробовав пальцем, полна
ли магазинная коробка, вышел на двор. Через несколько минут он вернулся и
сказал, что стреляют где-то возле проходной и что надо быть начеку.
Змей вышел наружу, дошел до темного угла и, прислонившись к забору,
слился с ним черной, расплывчатой тенью и стал ожидать. Через некоторое
время он услышал, как на гору торопливо бегут два либо три человека. Змей
снял с плеча винтовку и остановился, готовый каждую секунду дождем выстрелов
засыпать всякого, пытающегося прорваться насильно к убежищу Лбова. Но это
была не полиция, а двое знакомых рабочих.
- В чем дело? - негромко крикнул им Змей, вырастая из темноты перед
ними.
- Где Лбов? - задыхаясь, проговорил один из них.
Не останавливаясь, они все вбежали в ворота.
- Лбов, - проговорил один взволнованно, - тут одного из ваших узнали,
за ним была погоня, и его ранили, потом мы убили полицейского, а раненого
унесли, и сейчас он у Коростина на квартире. Что делать?
- А кого ранили? Ты знаешь его? А куда он ранен? - встревоженно
проговорил Фома.
- Не знаю, а спросить невдомек было, да и не успели, а ранен в плечо,
ну только, кажись, не особенно.
- Надо всматриваться, - сощуривая глаз, сказал Змей.
- Надо увезти его, - предложил Гром.
- Не надо, - оборвал их Лбов, - не надо увозить. Сейчас мы пошлем к
нему доктора, потом ты... - он показал пальцем на насупившегося Грома, - ты
проберись к нашим и скажи Ястребу, чтобы без моего разрешения никто и
никуда. Да приведи-ка сюда Женщину, нечего ей там околачиваться. А Змей
пускай пойдет и узнает, кто это, кого они ранили, я думаю, что, вероятно,
Демона, а если Демона, то спроси его, где динамит, и вообще узнай, в чем там
дело, и скажи, что пусть не беспокоится, мы ему пришлем доктора. Ну, живо...
Гром накинул полушубок, поправил кобуру револьвера и направился к
выходу. А Змей уже исчез.
В это время Ястреб с пятью лбовцами был наготове. Женщина, услышав
выстрелы, бросилась к окну, потом хотела было выбежать на двор, но Ястреб
крепко ухватил ее за руку и толкнул обратно на лавку.
- Сиди и не суйся.
- Мне страшно, - сказала она, - я лучше убегу и одна проберусь в лес.
- Сиди, - повторил Ястреб и внимательно посмотрел на нее.
И пытливый взор Ястреба уловил какое-то несоответствие между ее
испуганными словами и спокойным провалом черных глаз, в которые нельзя было
смотреть и взгляд которых нельзя было пересмотреть, ибо они всегда светились
ровной, загадочной темнотой.
- И откуда она взялась на нашу голову? - опять вслух высказался кто-то.
Но в это время вошел Гром и передал, что Лбов приказал никому и никуда
не уходить, ни с кем не связываться до рассвета, потому что надо во что бы
то ни стало забрать и унести динамит, полученный для бомб. Он передал это,
потом приказал женщине идти за ним.
- Хай катится от нас подальше, - сказал Ястреб, - а то сидит, как сова
какая-то, и молчит, ни с ней поговорить, ни к ней подступиться.
Женщина накинула платок и вышла. Была чуть-чуть морозная ночь, ручьи
продолжали еще булькать, но под ногами то и дело похрустывали тонкие
пластинки льда. Гром никогда много не разговаривал, женщина - та и подавно,
потому и шли молча.
Было темно, и Гром несколько раз оступался и, продавливая стекляшки
льда, попадал ногой в воду.
- Ну-ну, не отставай, - говорил он несколько раз женщине, бесшумной
тенью следовавшей за ним
Возле одного из поворотов Гром слегка поскользнулся, и почти
одновременно невдалеке заржала лошадь, а кто-то окрикнул громко:
- Стой, стой!.. Кто идет?.. Говори, а не то стрелять буду!
Гром сильно толкнул женщину в сторону и сам приник в углубление
каких-то ворот.
- Кто там шляется? - спросил опять тот же голос.
- Никого, должно быть, - ответил другой, - это лед в ручье от мороза
хрустнул.
- Ну и жизнь, ну и жизнь, - сплевывая, проговорил первый, - ни тебе
днем, ни тебе ночью покоя. Ворота скрипнут - за винтовку хватайся, ветер
зашумит - к шашке тянись.
Один из трех конных проехал около забора близко-близко, так, что Гром
мог бы достать круп его лошади концом дула своего револьвера. Гром уже
думал, что опасность миновала вовсе, но в это время кто-то впереди
загорланил какую-то несуразную песню - должно быть, пьяный, возвращающийся с
какой-нибудь попойки, и один из стражников тотчас же повернул и поскакал
обратно, а остальные отъехали в сторону и остановились.
Гром не видел их, но чувствовал по фырканью лошадей, что они близко.
Он выбрался из своего убежища, тихонько дернул женщину за конец платка
и пошел вперед. Но не прошел он и полсотни шагов, как столкнулся вдруг со
стражником, возвращающимся с захваченным пьяным.
- Что за человек? - окликнул тот.
- Здешний, - сдержанно ответил Гром.
- А ну, давай сюда.
Гром хотел уже выстрелить, но в этот момент пойманный пьяный заорал
опять что-то бессмысленное, пытаясь вырваться, стражник ухватил его еще
крепче за шиворот, а другой рукой схватился за луку седла, чтобы не слететь,
и крикнул во все горло:
- Эй, ребята, давай сюда!..
- Бежим, - шепнул Гром женщине и прыгнул в темноту.
- Уф... ну и влипли было, - проговорил он, останавливаясь минут через
двадцать. Он обернулся. - Где ты? - крикнул женщине и прислушался.
Но было все тихо, только нудно подвывали встревоженные собаки да чуть
слышно булькали запертые льдом ручейки, а женщины не было.
Наконец он добрался до места. Змей уже вернулся и передал, что ранили
Демона, а ящик с динамитом уже здесь.
- А где женщина? - спросил недовольно Лбов. Он не любил, когда не
выполняли его распоряжений, хотя бы и мелочных.
- А пес ее знает, - ответил Гром и рассказал, как было дело.
Лбов забеспокоился, он приказал тотчас же собираться, хотя ему нужно
было еще видеть одного из членов подпольной партийной организации, чтобы
передать ему некоторую сумму денег, а также кое о чем условиться.
- Ежели ее захватили, так она все может выболтать, и того и гляди, что
жандармы...
- Не выболтает, - сказал Фома, - она здорово молчаливая баба.
- Как начнут нагайками, так и выболтает. А ну, давай собирайся.
Но в это время со двора послышался условный свист.
- Кто-то из наших.
Распахнулась дверь, и вошла женщина.
- Ты где была, дура? - недовольно, но вместе с тем и облегченно спросил
Лбов.
- Я отстала, он слишком быстро бежал, и потом я попала не в тот
проулок.
Через несколько минут пришел и тот, кого ожидал Лбов. Они долго и
горячо разговаривали. Стало уже светать.
- Смотри, - сказал под конец пришедший, - смотри, Лбов, сочувствие к
тебе сейчас огромное, но не покатись только вниз, ребята твои что-то того.
- Чего? - Лбов пристально посмотрел на него.
- Не слишком ли уж они экспроприациями увлекаются?
- Говори проще, грабят, мол, много, так это правда, вот погоди, еще
больше будем. Мы не без толку грабим, а с разбором.
- Смотри, разбирайся лучше, а то ты восстановишь всех против себя и
Рита встретила его приветливо, но сквозь матовую кожу щек проглядывала
нездоровая, нервная бледность, и вообще вид у нее был усталый и утомленный.
Она попросила Астраханкина в гостиную и, скучая, слушала, как он говорил ей
что-то - что, она, по обыкновению, не разобрала, так что он обиделся даже
немного.
- И отчего это вы, Рита, за последнее время такая? - спросил он.
- Какая?
- Не... не такая, как раньше.
- А какая я была раньше?
- Ну, вы сами знаете, теперь к вам подступить страшно, даже руку у вас
поцеловать и то как-то неудобно.
Рита устало протянула ему руку и сказала спокойно и лениво:
- Ну, целуйте, если вам это нравится.
Астраханкин вспыхнул.
- Я хочу, чтобы это вам нравилось. И что это, в самом деле? Я сегодня
вечером уезжаю, у меня, вероятно, со Лбовым схватка будет, может быть, пулю
в лоб получу, черт его знает, а вы хоть бы на сегодня переменились!
Она плавно спустила ноги с дивана, откинула кудрявую болонку и быстро
схватила его за руку.
- Вы с лбовцами?..
- Да, я. Я только что получил задание, - заговорил он, думая, что эта
оживленность вызвана опасением и страхом за его судьбу.
- Вы с лбовцами, - повторила она, - вы должны обязательно захватить
его. Слышите, об этом я вас прошу, и если не для охранки, так сделайте это
для меня. Я так... я так ненавижу... - начала было она и замолчала, потому
что заметила, что зашла слишком далеко, и потому, что Астраханкин,
удивленный такой горячностью, посмотрел на нее и спросил недоумевая:
- И что это за фантазия? Вам-то что до него, Рита? И почему это именно
вы ненавидите его?
Рита не ответила. Она поднялась с дивана, откинула назад слегка
растрепавшиеся волосы и сказала:
- Возьмите и меня с собой.
- Вы с ума сошли, - ответил Астраханкин, тоже поднимаясь.
- Возьмите и меня, - упрямо повторила Рита, - моя Нэлла не хуже вашего
Черкеса, и я не буду вам мешать.
- Вы шутите, Рита, вам-то куда и зачем... да это невозможно, разве я
могу рисковать брать с собой на такую операцию женщину. Женщину, гм... -
кашлянул он, - да еще такую хорошенькую.
Но Рита даже не оборвала его, как всегда в этих случаях. Она засмеялась
и приветливо пожала ему руку, прощаясь.
Когда он ушел, Рита больше не скучала. Рита достала карту окрестностей
Перми, долго и внимательно рассматривала ее, но ничего толком не поняла.
Тогда она позвонила и сказала горничной:
- Передайте Егору, чтобы Нэлла была напоена, накормлена и оседлана.
- Сейчас? - спросила та, почтительно наклоняя голову.
- Нет, - ответила Рита, удивляясь про себя недогадливости горничной. -
Нет, не сейчас, а к семи часам вечера.
А Нэлла у Риты была как Рита. Тонкая, стройная и с норовом - черт, а не
лошадь. И Рита любила Нэллу, и Нэлла любила Риту.
В половине восьмого хорунжий Астраханкин, переправившись с полусотней
на пароме, умчался в закамский лес. В девять, вслед за ним, ускакала
сумасбродная и взбалмошная девушка. Она решила твердо ехать в отдалении до
того места, где они остановятся, она не хотела раньше времени встречаться с
Астраханкиным и потому-то то и дело сдерживала рвущуюся вперед лошадь.
Один раз, когда она чуть-чуть не натолкнулась за поворотом лесной
дороги на хвост отряда, она соскочила с коня, отвела его за деревья и села
на траву.
"Подожду, - подумала она, - тут дорога, кажется, одна. Я всегда нагнать
успею".
В голове ее мелькнула мысль, что хорошо бы увидеть Лбова убитым.
"Нет, нет, не убитым, - почему-то испугавшись этой мысли, поправилась
она, - а просто пойманным и связанным. Крепко-крепко связанным".
Она вспомнила голубой блестящий снег, опрокинутую кибитку и человека,
хмуро ответившего ей: "А я вас не знаю и знать не хочу".
"Не хочет... Что значит не хочет? - она обломила ветку распускающегося
куста, переломила ее пополам и отбросила. Потом оглянулась, было тихо в
лесу, и сумерки надвигались, поползли из-за каждого куста и из каждой щели.
- Однако, - подумала Рита, - надо скорей".
Она вывела Нэллу на дорогу, вскочила в седло и ударила каблуками.
Гайда!
Свежий ветер проносился мимо лица, и Нэлла, почувствовавшая опущенные
поводья, перешла на карьер. Изгибающаяся дорога швырялась в разгоряченное
лицо Риты причудливыми изломами расцветающих полян, еще чуть освещенных
красноватыми отблесками облаков, зажженных зашедшим солнцем. Она долго
скакала, но отряд все не попадался. Рита остановила лошадь и оглянулась:
сумерки стихийно атаковали землю, и облака угасли.
"Не может быть, чтобы они уехали так далеко", - сообразила Рита. И она
вспомнила, что невдалеке, влево, она миновала другую дорогу, маленькую и
уходящую прямо в гущу леса.
Рита решила свернуть на нее, но для того чтобы не возвращаться, она
взяла влево, прямо наперерез, тем более что через лес в ту сторону проходила
длинная и узкая просека...
Но через некоторое время прямо из темноты встала перед ней и загородила
дорогу черная, враждебно-замкнутая стена невырубленного леса.
Рите стало немного страшно.
"Дорога должна быть где-то здесь, совсем рядом", - подумала она и,
соскочив с лошади, повела Нэллу по лесу на поводу.
Но дороги не было. Сколько времени бродила Рита, сколько раз
останавливалась она перед гущей кустов, охватывающих заблудившуюся
незнакомку крепкими пальцами длинных веток, - сказать было трудно. Рита
измучилась и устала, она совсем было отчаялась выйти куда-либо, как вдруг ей
показалось, что где-то невдалеке слышен какой-то неопределенный, чужой
шорох.
Чаща была настолько густая, что идти дальше с лошадью было нельзя. Рита
привязала ее к кустам и пошла одна.
Через некоторое время она вышла на какую-то поляну и прислушалась.
Взошла луна. Потом Рита отскочила за куст и побледнела, потому что ясно
услыхала, как кто-то торопливо пробирается по лесу.
"А ну как разбойники?" - подумала Рита и затаила дыхание.
На поляну вышла женщина. Оглянулась и торопливо пошла прочь.
Острая и светлая, как осколок разбитого стекла, мысль блеснула в голове
Риты: "Откуда тут быть женщине? Это, должно быть, их женщина. И это,
наверное, его женщина, и она, конечно, идет к нему".
От этой мысли Рита забыла весь страх и пришла в бешенство
"Так вот оно что, вот оно что, - подумала она, - ну, погоди же". И она
угрожающе зашептала что-то нервно изломавшимися, тонкими губами.
Ей надо было идти отыскивать дорогу, но ей до боли, до дьявола
захотелось проследить, куда пошла та. Она остановилась в нерешительности,
шагнула раз, шагнула два и, заслышав опять что-то подозрительное, только что
хотела отскочить в кусты, как сзади кто-то крепко и плотно зажал ей рот.
Рита сильно рванулась, но платок еще крепче стиснул ее губы, и не
успела она опомниться, как ее закрученные за спину руки оказались
перетянутыми ремнем. Захватившие ее два человека, по-видимому, сильно
торопились, они взвалили ее на плечи и быстро потащили в лес. Прошло не
более десяти минут, как Риту поставили на землю, один остался около нее, а
другой, бросившись к землянке, открыл ее и крикнул тревожно:
- Вставайте, черти, ингуши прутся, а вы тут...
Он не успел еще докончить, как из землянки выпрыгнул уже Змей, вслед за
ним Лбов - с маузером, вросшим в руку, потом и все остальные.
- Шпионку поймали, - быстро заговорил один из дозорных. - А ингуши
коней поставили с коноводами и сами прямо сюда ползут, как ящеры; мы сюда
скорей, смотрим - баба в кустах хоронится.
Стрелять было нельзя. Змей рывком выхватил нож и бросился к связанной
девушке.
Холодным, лунным огнем блеснуло остро отточенное лезвие, и Рита закрыла
глаза. Но рука Змея остановилась, крепко стиснутая пятерней Лбова.
- Постой, не торопись, - проговорил он и сорвал с губ Риты повязку и
сам даже отошел от изумления от нее на шаг. Он узнал ее.
- Это неправда, - порывисто сказала Рита прерывающимся и полным обиды
голосом, - я не шпионка. Я заблудилась. Это неправда, - добавила она горячо,
а Лбов посмотрел на нее тусклым и тяжелым взглядом.
- Ведь вы же знаете, что это неправда, - сказала она, убежденно
подчеркивая слово "вы" и точно не сомневаясь в том, что Лбов обязательно
должен ей поверить.
- Она лжет, - сдавленным голосом сказал Змей и опять схватился за нож.
Но Лбов, очевидно, почему-то поверил, оттолкнув Змея, он схватил Риту,
легко поднял ее, втолкнул в дверь землянки и так же легко подхватил
валявшийся тяжелый пень и прислонил его к двери, а сам крикнул:
- Все скорей за мной!
И Рита осталась одна, запертая. Прошло минут сорок, как частая
беспорядочная стрельба покатилась по лесу. Рита рванулась к двери, но дверь
была заперта крепко, Рита выбила окно, но оно было слишком узкое для того,
чтобы можно было в него пролезть.
Выстрелы перекатывались, будоражили ночной покой, и лес заворчал,
заохал, застонал. Потом сразу все смолкло, тишина стала еще резче и еще
таинственнее.
Прошло еще с час. Вдруг, где-то уже совсем недалеко, резко хлопнул
одинокий и никчемный выстрел. Потом, через несколько минут, сквозь разбитое
окошко Рита услыхала хруст.
"Кто это?" - подумала она, но крикнуть не решалась.
Разговаривали двое.
- Здесь, где-то близко, - сказал один.
- Здесь, - добавил другой, - тут недалеко лошадь попалась привязанная -
так офицер наш на нее наткнулся, не разглядел в темноте, да и бахнул. Она
так и свалилась.
- Это что, одну да и ту живой захватить не сумели. А сколько они у нас
сегодня коней угнали.
- Нэллу! - крикнула Рита. - Мою Нэллу...
Ее напряженные нервы не выдержали, она упала на мягкую груду сваленной
в углу листвы и разрыдалась.
Крик, очевидно, услышали, потому что со всех сторон послышался топот,
кто-то отвалил от дверей чурбан, и хорошо знакомый ей голос крикнул:
- Эй, выходи, выходи...
Рита гневно вскочила, распахнула дверь и, окидывая взглядом казаков,
наставивших на нее винтовки и наведенное на нее дуло офицерского револьвера,
сказала презрительно изумленному и ничего не понимающему Астраханкину:
- Вы идиот! И Лбов хорошо сделал, что поколотил вас, вы ничего не
смогли сделать. И кроме того, как вы смели убить мою Нэллу?..
8. Перед бурями
А в это время Лбов был уже далеко-далеко. Пока казаки подбирались к
землянке, Лбов обходным путем зашел к ключу, напал на оставшихся полтора
десятка коноводов, половину перестрелял, и, захватив их винтовки, все лбовцы
повскакали на бродивших коней и умчались прочь.
На следующий же день срочной шифрованной телеграммой на имя министра
внутренних дел пермский вице-губернатор сообщил о том, что лбовцы напали на
коноводов отряда ингушей, захватили десять лошадей и пятнадцать винтовок и
скрылись в неизвестном направлении.
Через пять часов была отослана дополнительная телеграмма, указывающая
на то, что в Мотовилихе, в связи с этой победой Лбова, чувствуется сильное
радостное возбуждение. И это возбуждение выразилось прежде всего в том, что
в проходившего мимо пристава Косовского были произведены два выстрела.
Покушавшийся скрылся. Пристав Косовский хотя от выстрелов остался невредим,
но тем не менее получил по голове камнем, вылетевшим в следующую минуту
из-за забора.
В этот же день, вечером, на железной дороге весовщик Ахмаров принял
несколько тяжелых ящиков с надписями: "Запасные части для машин", вечером
весовщик отдал два из этих ящиков приехавшему за ними человеку. А через час
на квартиру его нагрянула полиция, и весовщика арестовали; полиция долго
обшаривала его квартиру, потом отправилась в складское помещение и,
распаковав оставшийся ящик, обнаружила там разобранные винтовки и несколько
заряженных бомб.
И ночью начали сыпаться в Пермь ответные телеграммы от министра
внутренних дел и от III Отделения. Министр негодовал, приказывал, грозил.
Охранное отделение предупреждало, телеграфировало какие-то списки, сообщало,
что направляет надежных провокаторов в помощь пермскому отделению.
Но Лбов был осторожен. Получив оружие, он не бросился сразу же в
рискованные операции, а начал готовиться к выступлению обдуманно и серьезно.
Он устраивал по лесам запасные убежища. Демон организовал целую
лабораторию, где с помощью нескольких ребят готовил самодельные бомбы. Фома
занимался установлением надежной связи с пермскими революционными партиями.
А Змей - Змей превзошел всех - переодевшись, он отправился в Пермь и
выдавал себя за театрального дельца, обошел все парикмахерские, закупая
повсюду парики, наклейки, бороды, грим. Змей устроил у себя целый
костюмировочный склад, он то и дело появлялся перед товарищами то в виде
почетного старца, то в виде нищего. Однажды даже его чуть-чуть не ухлопали,
когда он явился в форме жандармского подполковника. Он начал всех обучать
гримироваться и быстро разгримировываться, что впоследствии сослужило
огромную пользу лбовцам.
Но полиция не дремала тоже. На Мотовилиху теперь было обращено особое
внимание, за Мотовилихой следили зорко казачьи патрули, а также глаза
каких-то неизвестных субъектов, приехавших неизвестно откуда и неизвестно
зачем.
Но Мотовилиха умела прятать свою душу в изгибах изломанных улиц, в
провалах раскинувшихся холмов и за крепкими засовами закрытых ворот.
Это было время, когда имя Лбова начинало пользоваться большой
популярностью. О нем говорил весь рабочий Урал, о нем говорили и в
покосившихся домиках, и в крестьянских хатах, и в пивных города. Люди
шептались, осторожно оглядываясь, люди восхищались смелостью рабочего
бунтовщика.
А сам Лбов в это время горел. Он бесстрашно появлялся в Мотовилихе, он
помогал крестьянам, помогал революционным организациям, а главное -
организовывал и готовился к решительному и сильному удару, который он
задумал нанести жандармерии к началу следующей весны.
Рита Нейберг в это время не скучала. Скуки не было. Но была тоска.
Иногда ей хотелось тоже самой сделать что-либо сумасшедшее, убежать в шайку
к Лбову и носиться на коне рядом с атаманом "Первого пермского отряда
революционных партизан". Иногда она ненавидела этого атамана до того, что
страстно хотела, чтобы его поймали, застрелили его, оттолкнувшего и не
понявшего Риту.
Свадьбу она все время откладывала и на все просьбы Астраханкина
отвечала коротко и определенно:
- Нет, нет. Сейчас нельзя. Потом... Я не знаю когда, но только потом.
И в голове Риты была в это время мысль, что, пожалуй, честней было бы
сказать, что никогда. Ибо Рита уже чувствовала, что никогда, потому что
Рита...
Однажды утром, после бессонно проведенной ночи, она заявила отцу, что
уедет на Кавказ... Отец обрадовался, он давно замечал, что с ней случилась
какая-то необъяснимая перемена, и он горячо сейчас поддержал ее мысль.
Уезжая, Рита долго и жадно всматривалась из окна вагона на спокойную
Каму, обвеянную сентябрьским хрустальным светом, и на темный, убегающий к
далеким горизонтам закамский лес.
И в пестряди мелькающих деревьев ей чудился сдавленный шорох майской
ночи, лезвие кинжала, блеснувшее лунным огнем, крепкий зажим кольца сильных
рук Лбова, поставивших Риту в землянку.
Паровоз заревел звонким, хохочущим криком, деревья скрывались, и только
в эту секунду Рита остро почувствовала, что уезжать из Перми ей почему-то
очень и очень тяжело.
9. Схватка
В марте 1907 года Лбов имел уже крепко сколоченный и хорошо вооруженный
отряд в тридцать человек.
Стоял теплый весенний вечер, с крыш капало, по улицам Мотовилихи шли
возвращающиеся с завода рабочие.
Было все тихо, как будто бы совсем спокойно, и только винтовки,
заброшенные за спину стоящих на перекрестках городовых, да какое-то
приподнятое настроение прохожих указывало на то, что кругом течет тревожная,
насыщенная запахом пороха жизнь.
Городовой на посту у Малой проходной только что вынул кисет с табаком,
собираясь закурить, как вдруг испуганно выронил его, потому что услышал
резкий полицейский свисток с соседнего поста. Он сорвал с плеча винтовку,
дрожащими руками двинул затвором, отскочил к забору, оглянулся и заметил
бегущего по направлению к нему человека.
Городовой прицелился, выстрелил - промахнулся, выстрелил еще и еще
раз... Человек покачнулся, точно кто-то сильной рукой рванул его за плечо, и
отскочил за угол.
Путаясь ногами в болтающейся шашке, городовой бросился за ним, завернул
на соседнюю улицу, но там никого уже не было. Он удивленно обернулся,
недоумевая, куда же мог пропасть беглец, потом, сообразив, что человек,
должно быть, скрылся в ближайшие ворота, пробежал к ним.
Но ворота ухмыльнулись ему в лицо разрисованной мелом школьников рожей,
и слышно было, как они крепко замкнулись тяжелым засовом.
Городовой повернулся, вынул свисток и только что поднес его к губам,
как услышал какой-то подозрительный шорох позади. Он хотел было отпрыгнуть,
но не успел, потому что из-за забора бабахнул негромкий револьверный
выстрел, и маленькая пуля от браунинга, ядовито взвизгнув, прошла через
толстую черную шинель, через мундир, разукрашенный засаленным кантом, и
маленькая пуля столкнула большого грузного человека в снег.
Падая, городовой видел, что калитка дома распахнулась, и четыре
человека, поспешно выскочив оттуда, вынесли на руках пятого, и все торопливо
бросились в темную глубину соседнего переулка.
На выстрелы неслись конные дозоры стражников, бежали городовые с
соседних постов. Они подняли валяющегося полицейского и закидали его
вопросами: в чем дело, кто, где и куда? Он хотел было открыть рот, чтобы
что-то ответить, но рот уже не слушался, он хотел показать рукой, но рука
уже умерла, тогда он покачнулся снова и стеклянными глазами - холодными и
безжизненными, как серебряные пуговицы полицмейстерской шинели, - не сказал
ничего.
В это время Лбов и еще трое были здесь же, в Мотовилихе, на квартире у
Смирнова, а еще шесть лбовцев под командой Ястреба были в другом конце
поселка - у вдовы Чекменевой.
Лбов по складам читал только что выработанный устав "Первого Пермского
революционно-партизанского отряда". Фома переводил на шифр какую-то бумагу,
а Гром со Змеем играли в шашки.
- И чего, дьявол, канителится? - недовольно проговорил Лбов, отрываясь
от чтения. - И куда он только пропасть мог?
Он ожидал Демона, который ушел за только что прибывшим из Петербурга
динамитом и что-то уж очень долго не возвращался.
Вдруг Змей, рывком свернув шею набок, прислушался, выскочил из-за
стола, смешав шашки, и распахнул форточку окна. Бум... бу-бу-бум, - тревожно
ворвалось в комнату глухое волнующее эхо.
Все вскочили. Лбов открыл затвор винтовки и, попробовав пальцем, полна
ли магазинная коробка, вышел на двор. Через несколько минут он вернулся и
сказал, что стреляют где-то возле проходной и что надо быть начеку.
Змей вышел наружу, дошел до темного угла и, прислонившись к забору,
слился с ним черной, расплывчатой тенью и стал ожидать. Через некоторое
время он услышал, как на гору торопливо бегут два либо три человека. Змей
снял с плеча винтовку и остановился, готовый каждую секунду дождем выстрелов
засыпать всякого, пытающегося прорваться насильно к убежищу Лбова. Но это
была не полиция, а двое знакомых рабочих.
- В чем дело? - негромко крикнул им Змей, вырастая из темноты перед
ними.
- Где Лбов? - задыхаясь, проговорил один из них.
Не останавливаясь, они все вбежали в ворота.
- Лбов, - проговорил один взволнованно, - тут одного из ваших узнали,
за ним была погоня, и его ранили, потом мы убили полицейского, а раненого
унесли, и сейчас он у Коростина на квартире. Что делать?
- А кого ранили? Ты знаешь его? А куда он ранен? - встревоженно
проговорил Фома.
- Не знаю, а спросить невдомек было, да и не успели, а ранен в плечо,
ну только, кажись, не особенно.
- Надо всматриваться, - сощуривая глаз, сказал Змей.
- Надо увезти его, - предложил Гром.
- Не надо, - оборвал их Лбов, - не надо увозить. Сейчас мы пошлем к
нему доктора, потом ты... - он показал пальцем на насупившегося Грома, - ты
проберись к нашим и скажи Ястребу, чтобы без моего разрешения никто и
никуда. Да приведи-ка сюда Женщину, нечего ей там околачиваться. А Змей
пускай пойдет и узнает, кто это, кого они ранили, я думаю, что, вероятно,
Демона, а если Демона, то спроси его, где динамит, и вообще узнай, в чем там
дело, и скажи, что пусть не беспокоится, мы ему пришлем доктора. Ну, живо...
Гром накинул полушубок, поправил кобуру револьвера и направился к
выходу. А Змей уже исчез.
В это время Ястреб с пятью лбовцами был наготове. Женщина, услышав
выстрелы, бросилась к окну, потом хотела было выбежать на двор, но Ястреб
крепко ухватил ее за руку и толкнул обратно на лавку.
- Сиди и не суйся.
- Мне страшно, - сказала она, - я лучше убегу и одна проберусь в лес.
- Сиди, - повторил Ястреб и внимательно посмотрел на нее.
И пытливый взор Ястреба уловил какое-то несоответствие между ее
испуганными словами и спокойным провалом черных глаз, в которые нельзя было
смотреть и взгляд которых нельзя было пересмотреть, ибо они всегда светились
ровной, загадочной темнотой.
- И откуда она взялась на нашу голову? - опять вслух высказался кто-то.
Но в это время вошел Гром и передал, что Лбов приказал никому и никуда
не уходить, ни с кем не связываться до рассвета, потому что надо во что бы
то ни стало забрать и унести динамит, полученный для бомб. Он передал это,
потом приказал женщине идти за ним.
- Хай катится от нас подальше, - сказал Ястреб, - а то сидит, как сова
какая-то, и молчит, ни с ней поговорить, ни к ней подступиться.
Женщина накинула платок и вышла. Была чуть-чуть морозная ночь, ручьи
продолжали еще булькать, но под ногами то и дело похрустывали тонкие
пластинки льда. Гром никогда много не разговаривал, женщина - та и подавно,
потому и шли молча.
Было темно, и Гром несколько раз оступался и, продавливая стекляшки
льда, попадал ногой в воду.
- Ну-ну, не отставай, - говорил он несколько раз женщине, бесшумной
тенью следовавшей за ним
Возле одного из поворотов Гром слегка поскользнулся, и почти
одновременно невдалеке заржала лошадь, а кто-то окрикнул громко:
- Стой, стой!.. Кто идет?.. Говори, а не то стрелять буду!
Гром сильно толкнул женщину в сторону и сам приник в углубление
каких-то ворот.
- Кто там шляется? - спросил опять тот же голос.
- Никого, должно быть, - ответил другой, - это лед в ручье от мороза
хрустнул.
- Ну и жизнь, ну и жизнь, - сплевывая, проговорил первый, - ни тебе
днем, ни тебе ночью покоя. Ворота скрипнут - за винтовку хватайся, ветер
зашумит - к шашке тянись.
Один из трех конных проехал около забора близко-близко, так, что Гром
мог бы достать круп его лошади концом дула своего револьвера. Гром уже
думал, что опасность миновала вовсе, но в это время кто-то впереди
загорланил какую-то несуразную песню - должно быть, пьяный, возвращающийся с
какой-нибудь попойки, и один из стражников тотчас же повернул и поскакал
обратно, а остальные отъехали в сторону и остановились.
Гром не видел их, но чувствовал по фырканью лошадей, что они близко.
Он выбрался из своего убежища, тихонько дернул женщину за конец платка
и пошел вперед. Но не прошел он и полсотни шагов, как столкнулся вдруг со
стражником, возвращающимся с захваченным пьяным.
- Что за человек? - окликнул тот.
- Здешний, - сдержанно ответил Гром.
- А ну, давай сюда.
Гром хотел уже выстрелить, но в этот момент пойманный пьяный заорал
опять что-то бессмысленное, пытаясь вырваться, стражник ухватил его еще
крепче за шиворот, а другой рукой схватился за луку седла, чтобы не слететь,
и крикнул во все горло:
- Эй, ребята, давай сюда!..
- Бежим, - шепнул Гром женщине и прыгнул в темноту.
- Уф... ну и влипли было, - проговорил он, останавливаясь минут через
двадцать. Он обернулся. - Где ты? - крикнул женщине и прислушался.
Но было все тихо, только нудно подвывали встревоженные собаки да чуть
слышно булькали запертые льдом ручейки, а женщины не было.
Наконец он добрался до места. Змей уже вернулся и передал, что ранили
Демона, а ящик с динамитом уже здесь.
- А где женщина? - спросил недовольно Лбов. Он не любил, когда не
выполняли его распоряжений, хотя бы и мелочных.
- А пес ее знает, - ответил Гром и рассказал, как было дело.
Лбов забеспокоился, он приказал тотчас же собираться, хотя ему нужно
было еще видеть одного из членов подпольной партийной организации, чтобы
передать ему некоторую сумму денег, а также кое о чем условиться.
- Ежели ее захватили, так она все может выболтать, и того и гляди, что
жандармы...
- Не выболтает, - сказал Фома, - она здорово молчаливая баба.
- Как начнут нагайками, так и выболтает. А ну, давай собирайся.
Но в это время со двора послышался условный свист.
- Кто-то из наших.
Распахнулась дверь, и вошла женщина.
- Ты где была, дура? - недовольно, но вместе с тем и облегченно спросил
Лбов.
- Я отстала, он слишком быстро бежал, и потом я попала не в тот
проулок.
Через несколько минут пришел и тот, кого ожидал Лбов. Они долго и
горячо разговаривали. Стало уже светать.
- Смотри, - сказал под конец пришедший, - смотри, Лбов, сочувствие к
тебе сейчас огромное, но не покатись только вниз, ребята твои что-то того.
- Чего? - Лбов пристально посмотрел на него.
- Не слишком ли уж они экспроприациями увлекаются?
- Говори проще, грабят, мол, много, так это правда, вот погоди, еще
больше будем. Мы не без толку грабим, а с разбором.
- Смотри, разбирайся лучше, а то ты восстановишь всех против себя и