— Понимаю, — сказал Гарик.
— Вот и хорошо.
Полковник уехал, мы остались. Санитары «Скорой помощи» укладывали тела на носилках в машины. Три тела — Пети, Белого, Юры — были накрыты простынями с головой. Четвертый — Коля Фокин, в чью вену уже вошла игла капельницы, выглядел неважно, но, по крайней мере, дышал.
— Куда вы его повезете? — спросил я санитара.
— В дежурную больницу, это на шоссе в трех километрах...
— Он выкарабкается?
Санитар пожал плечами. Когда машины с красными крестами отъехали, я набрал номер Кристи:
— Я нашел его. Он в больнице на Лесном шоссе. Вернее, будет там минут через десять.
— Спасибо, — ответила она после паузы. — Я знала, что ты поможешь, Костя.
— Я сделал что мог.
— Как он? Почему он опять в больнице?
— Видишь ли... — Я замялся, не решаясь говорить правду и не желая лгать. — Врачи сказали, что его надо отвезти в больницу. Им виднее.
— А почему вдруг появились врачи? Откуда они там с тобой? Где ты нашел Кольку?
— Там, где я его нашел, нашлось еще несколько мертвых людей. Поэтому появились врачи. И они уже решили, что Колю лучше отвезти в больницу.
— А ты сам? Ты в порядке?
— Я в порядке.
— Мне нужно приехать в больницу к Коле?
— Тебе решать.
— Тогда приеду.
Она была весьма решительной девушкой. Коле Фокину повезло. И это было, пожалуй, единственное, в чем я сейчас мог ему позавидовать.
Я вернулся в дом, где несколько милиционеров производили обыск, выковыривали пули из стен и восстанавливали картину произошедшего. Гарик сидел в кресле, обхватив руками разбитую голову, и негромко командовал этими процессами.
На столе, очищенном от еды и бутылок, теперь росла куча предметов иного рода — оружие, деньги, белые пакетики кокаина, свертки марихуаны и конопли, коробки таблеток, шприцы.
— Совсем не умеют прятать, болваны, — пожаловался Гарик. — Все в открытую валяется.
Это было действительно так. Пока я искал Кольку в комнатах второго этажа, на глаза мне попалась пачка пятидесятидолларовых купюр. Не слишком толстая, но все-таки кое-что. Я вспомнил о том, что фокинские пятьсот тысяч я вернул, а за ремонт машины платить все равно придется, и положил деньги себе в карман.
Когда мы с Гариком остались в комнате одни, я спросил его:
— Тяжело быть честным милиционером?
Он вздрогнул, словно я сообщил о наличии у него в Тамбове пятерых незаконнорожденных детей.
— А с чего это ты такие вопросы задаешь? — подозрительно покосился он в мою сторону.
— Просто так. Интересно мне. Так что, тяжело?
— Как тебе сказать... С одной стороны, тяжеловато. И финансово, и вообще, если вокруг тебя все хапают, — тяжело. А с другой стороны — нормально. Потому что не надо в окно сигать, как тот герой. Я сплю по ночам хорошо. Мне кошмары не снятся. Не боюсь, что меня разоблачат свои же. Я спокоен. Это тоже дорого стоит.
— Гарик, — сказал я. — У меня тут в кармане завалялось... — Я вытащил пачку долларов. — Раз уж я тебя втравил в эту историю, так я хочу тебе маленькую компенсацию устроить. На твой спокойный сон это не должно повлиять. — Я разделил пачку на две примерно равные части и протянул одну из них Гарику. Он взял деньги, посмотрел на меня и устало кивнул.
— Спасибо, Костик.
— Тебе спасибо. — Я поднялся и посмотрел на часы. — Поеду в больницу, посмотрю, как там мой парень...
— Поезжай, — сказал Гарик. — Парень должен тебе... Не знаю, что он тебе должен. Ты его из ада вытащил.
— Может быть. — Я вспомнил клуб железнодорожников, битком набитый ровесниками Кольки. Это тоже напоминало ад. Но у меня было всего лишь две руки, чтобы вытаскивать из преисподней. Из места, которое не имеет дна, которое не имеет границ. Мои две руки в этой драке — что две капли воды, пролитые на лесной пожар. Но это не повод отправляться на пенсию и выращивать в огороде капусту, пребывая в счастливом неведении об аде за дверями дома.
Я пожал Гарику руку и пошел к двери. На стене висело чудом уцелевшее в перестрелке зеркало, и в его отражении я увидел, как Гарик положил деньги на стол. И подтолкнул их к остальной куче вещественных доказательств.
Вымирающий вид.
Глава 38
Глава 39
Глава 40
Глава 41
Глава 42
Глава 43
— Вот и хорошо.
Полковник уехал, мы остались. Санитары «Скорой помощи» укладывали тела на носилках в машины. Три тела — Пети, Белого, Юры — были накрыты простынями с головой. Четвертый — Коля Фокин, в чью вену уже вошла игла капельницы, выглядел неважно, но, по крайней мере, дышал.
— Куда вы его повезете? — спросил я санитара.
— В дежурную больницу, это на шоссе в трех километрах...
— Он выкарабкается?
Санитар пожал плечами. Когда машины с красными крестами отъехали, я набрал номер Кристи:
— Я нашел его. Он в больнице на Лесном шоссе. Вернее, будет там минут через десять.
— Спасибо, — ответила она после паузы. — Я знала, что ты поможешь, Костя.
— Я сделал что мог.
— Как он? Почему он опять в больнице?
— Видишь ли... — Я замялся, не решаясь говорить правду и не желая лгать. — Врачи сказали, что его надо отвезти в больницу. Им виднее.
— А почему вдруг появились врачи? Откуда они там с тобой? Где ты нашел Кольку?
— Там, где я его нашел, нашлось еще несколько мертвых людей. Поэтому появились врачи. И они уже решили, что Колю лучше отвезти в больницу.
— А ты сам? Ты в порядке?
— Я в порядке.
— Мне нужно приехать в больницу к Коле?
— Тебе решать.
— Тогда приеду.
Она была весьма решительной девушкой. Коле Фокину повезло. И это было, пожалуй, единственное, в чем я сейчас мог ему позавидовать.
Я вернулся в дом, где несколько милиционеров производили обыск, выковыривали пули из стен и восстанавливали картину произошедшего. Гарик сидел в кресле, обхватив руками разбитую голову, и негромко командовал этими процессами.
На столе, очищенном от еды и бутылок, теперь росла куча предметов иного рода — оружие, деньги, белые пакетики кокаина, свертки марихуаны и конопли, коробки таблеток, шприцы.
— Совсем не умеют прятать, болваны, — пожаловался Гарик. — Все в открытую валяется.
Это было действительно так. Пока я искал Кольку в комнатах второго этажа, на глаза мне попалась пачка пятидесятидолларовых купюр. Не слишком толстая, но все-таки кое-что. Я вспомнил о том, что фокинские пятьсот тысяч я вернул, а за ремонт машины платить все равно придется, и положил деньги себе в карман.
Когда мы с Гариком остались в комнате одни, я спросил его:
— Тяжело быть честным милиционером?
Он вздрогнул, словно я сообщил о наличии у него в Тамбове пятерых незаконнорожденных детей.
— А с чего это ты такие вопросы задаешь? — подозрительно покосился он в мою сторону.
— Просто так. Интересно мне. Так что, тяжело?
— Как тебе сказать... С одной стороны, тяжеловато. И финансово, и вообще, если вокруг тебя все хапают, — тяжело. А с другой стороны — нормально. Потому что не надо в окно сигать, как тот герой. Я сплю по ночам хорошо. Мне кошмары не снятся. Не боюсь, что меня разоблачат свои же. Я спокоен. Это тоже дорого стоит.
— Гарик, — сказал я. — У меня тут в кармане завалялось... — Я вытащил пачку долларов. — Раз уж я тебя втравил в эту историю, так я хочу тебе маленькую компенсацию устроить. На твой спокойный сон это не должно повлиять. — Я разделил пачку на две примерно равные части и протянул одну из них Гарику. Он взял деньги, посмотрел на меня и устало кивнул.
— Спасибо, Костик.
— Тебе спасибо. — Я поднялся и посмотрел на часы. — Поеду в больницу, посмотрю, как там мой парень...
— Поезжай, — сказал Гарик. — Парень должен тебе... Не знаю, что он тебе должен. Ты его из ада вытащил.
— Может быть. — Я вспомнил клуб железнодорожников, битком набитый ровесниками Кольки. Это тоже напоминало ад. Но у меня было всего лишь две руки, чтобы вытаскивать из преисподней. Из места, которое не имеет дна, которое не имеет границ. Мои две руки в этой драке — что две капли воды, пролитые на лесной пожар. Но это не повод отправляться на пенсию и выращивать в огороде капусту, пребывая в счастливом неведении об аде за дверями дома.
Я пожал Гарику руку и пошел к двери. На стене висело чудом уцелевшее в перестрелке зеркало, и в его отражении я увидел, как Гарик положил деньги на стол. И подтолкнул их к остальной куче вещественных доказательств.
Вымирающий вид.
Глава 38
Она была такой же, как в день нашего знакомства. Черные джинсы, черная майка. Настороженный взгляд серых глаз. Рюкзачок лежит на полу больничного вестибюля, между ножек стула, на краешке которого сидит сама Кристи.
— Привет, — сказал я. — Давно ты здесь?
— Только что приехала. Сейчас должен выйти врач.
— Давай подождем, — проговорил я и присел на соседний стул.
— А его родителям вы позвонили? — спросила Кристи. Я отрицательно помотал головой. Мне почему-то совсем не пришло в голову, что надо сообщить Фокиным. О Кристи я подумал, а о них нет.
— Сейчас пообщаемся с врачом, тогда и позвоню, — сказал я. — Когда будет какая-то ясность.
— Правильно, — согласилась со мной Кристи и вздохнула. — Ему же всего восемнадцать лет.
— Ему уже восемнадцать.
Врач — хмурый дядька лет сорока с тонкими усиками под орлиным носом — оглядел нас и спросил:
— Вы кто? Родственники?
— Какая разница, — сказал я. — Больше все равно никого здесь нет. Только я и она.
— Большая разница, — мрачно заметил врач. — Мне нужны его родственники, чтобы они дали согласие на операцию.
— Какую операцию? — Кристи побледнела. Не время было об этом думать, но в эти секунды у нее были фантастически красивые в печали глаза.
— У вашего Фокина черепно-мозговая травма, — сказал врач, глядя куда-то в сторону. — Требуется немедленная операция. Иначе — летальный исход в течение трех-пяти часов. Мне нужно согласие родственников, потому что сам он в бессознательном состоянии...
— Я могу позвонить родителям, они приедут сюда, но это займет время.
— Сколько?
Я прикинул расстояние до фокинского дома, сбросил отсутствие пробок в ночное время, добавил минут десять на сборы...
— Минут сорок, — сказал я. — Если я немедленно поеду за ними на машине, то вернусь минут через сорок. Максимум — пятьдесят.
— А побыстрее нельзя? — поинтересовался врач. — Он будет лежать пятьдесят минут на операционном столе... А мы будем стоять и ждать? Без согласия родных я не могу начать.
— А если я? — не очень уверенно подала голос Кристина.
— Что?
— Если я подпишу бумаги...
— В каком качестве?
— В качестве невесты.
— А документы у тебя есть?
— Что я невеста? Нет, таких нет...
— Давайте сделаем так, — предложил я. — Она вам подписывает все бумаги как невеста. Вы немедленно начинаете операцию, я еду за родителями Фокина. Привожу их, и они вам подписывают все, что нужно, в лучшем виде. А то, что подписала Кристи, можете тогда уничтожить. Ее подпись вас подстрахует на эти пятьдесят минут...
— Да, валите все на меня, — кивнула Кристи. — Мол, назвалась невестой...
— А если родители не согласятся?
— Как это не согласятся? Они приедут, когда операция уже будет идти! Что же они скажут, чтобы их сына так и оставили с дыркой в голове?! — Я слегка увлекся, и при словах «дырка в голове» Кристина опять побледнела. — Я их уговорю, не беспокойтесь...
— Н-да? — Врач почесал лысину. — А, ладно! Другого выхода все равно нет. Сейчас пришлю вам медсестру, она принесет все бумаги...
Он скрылся за белыми дверями, а Кристина посмотрела на меня.
— Я правильно сделала? — спросила она.
Как-то не по себе мне было в эти минуты, все слова улетучились из моей легкомысленной головы, и вспомнилось только то, что сказал мне Гарик. Я взял Кристи за руку и сказал, глядя в ее прекрасные глаза:
— Парень, то есть Колька, будет должен тебе просто не знаю что. Ты вытащила его из ада. Вот так.
— Может быть, — тихо произнесла Кристи. — Может быть.
— Привет, — сказал я. — Давно ты здесь?
— Только что приехала. Сейчас должен выйти врач.
— Давай подождем, — проговорил я и присел на соседний стул.
— А его родителям вы позвонили? — спросила Кристи. Я отрицательно помотал головой. Мне почему-то совсем не пришло в голову, что надо сообщить Фокиным. О Кристи я подумал, а о них нет.
— Сейчас пообщаемся с врачом, тогда и позвоню, — сказал я. — Когда будет какая-то ясность.
— Правильно, — согласилась со мной Кристи и вздохнула. — Ему же всего восемнадцать лет.
— Ему уже восемнадцать.
Врач — хмурый дядька лет сорока с тонкими усиками под орлиным носом — оглядел нас и спросил:
— Вы кто? Родственники?
— Какая разница, — сказал я. — Больше все равно никого здесь нет. Только я и она.
— Большая разница, — мрачно заметил врач. — Мне нужны его родственники, чтобы они дали согласие на операцию.
— Какую операцию? — Кристи побледнела. Не время было об этом думать, но в эти секунды у нее были фантастически красивые в печали глаза.
— У вашего Фокина черепно-мозговая травма, — сказал врач, глядя куда-то в сторону. — Требуется немедленная операция. Иначе — летальный исход в течение трех-пяти часов. Мне нужно согласие родственников, потому что сам он в бессознательном состоянии...
— Я могу позвонить родителям, они приедут сюда, но это займет время.
— Сколько?
Я прикинул расстояние до фокинского дома, сбросил отсутствие пробок в ночное время, добавил минут десять на сборы...
— Минут сорок, — сказал я. — Если я немедленно поеду за ними на машине, то вернусь минут через сорок. Максимум — пятьдесят.
— А побыстрее нельзя? — поинтересовался врач. — Он будет лежать пятьдесят минут на операционном столе... А мы будем стоять и ждать? Без согласия родных я не могу начать.
— А если я? — не очень уверенно подала голос Кристина.
— Что?
— Если я подпишу бумаги...
— В каком качестве?
— В качестве невесты.
— А документы у тебя есть?
— Что я невеста? Нет, таких нет...
— Давайте сделаем так, — предложил я. — Она вам подписывает все бумаги как невеста. Вы немедленно начинаете операцию, я еду за родителями Фокина. Привожу их, и они вам подписывают все, что нужно, в лучшем виде. А то, что подписала Кристи, можете тогда уничтожить. Ее подпись вас подстрахует на эти пятьдесят минут...
— Да, валите все на меня, — кивнула Кристи. — Мол, назвалась невестой...
— А если родители не согласятся?
— Как это не согласятся? Они приедут, когда операция уже будет идти! Что же они скажут, чтобы их сына так и оставили с дыркой в голове?! — Я слегка увлекся, и при словах «дырка в голове» Кристина опять побледнела. — Я их уговорю, не беспокойтесь...
— Н-да? — Врач почесал лысину. — А, ладно! Другого выхода все равно нет. Сейчас пришлю вам медсестру, она принесет все бумаги...
Он скрылся за белыми дверями, а Кристина посмотрела на меня.
— Я правильно сделала? — спросила она.
Как-то не по себе мне было в эти минуты, все слова улетучились из моей легкомысленной головы, и вспомнилось только то, что сказал мне Гарик. Я взял Кристи за руку и сказал, глядя в ее прекрасные глаза:
— Парень, то есть Колька, будет должен тебе просто не знаю что. Ты вытащила его из ада. Вот так.
— Может быть, — тихо произнесла Кристи. — Может быть.
Глава 39
Мне следовало упиваться моментом своего торжества. Мне следовало чувствовать себя триумфатором. Реабилитированным при жизни. Вознесшимся в облака из пепла.
Только ничего этого не было. Я устало привалился к косяку и сказал:
— Ваш сын находится в реанимации. Больница на Лесном шоссе. Насколько я понимаю, он не хотел покидать клинику, где лечился от наркомании. Поэтому кто-то из людей Артура оглушил его несколькими ударами по голове. Слишком сильными ударами. Скрытая черепно-мозговая травма. Он, наверное, испытывал сонливость, плохо ел, потом просто перестал приходить в себя. Артур не знал, в чем тут дело. Он думал, что это последствия отвыкания от наркотиков. Он показал Колю какому-то врачу-кретину. Тот вколол обезболивающее и сказал, что Коле нужно еще пару дней отлежаться. На этом лечение закончилось. Артур не мог вернуть вашего сына в таком состоянии. Он же вам врал, что все в порядке. Этим он добился, что вы не обратились в милицию и отказались от моих услуг. Сидели и ждали, пока Артур сдержит свое слово. А тот ждал, когда Коле станет лучше. Коля лежал в постели на Артуровой даче и тихо умирал. Если рассуждать так, как это делаете вы, то Артур не виноват. Он не специалист в медицине. Он, наверное, не хотел Колиной смерти. Так что можете считать, что с Колей произошел несчастный случай. Ведь Артур — мальчик из хорошей семьи. Он не сделал вашему сыну ничего плохого. Просто Коле не повезло.
Я думал, что, может быть, в глазах Нины Валентиновны появится нечто вроде сожаления, чувства вины... Она молча и быстро собралась и вышла из квартиры. Она была деловой женщиной с большими перспективами.
Фокин-старший, у которого перспектив не было никаких, стиснул мне локоть и прошептал:
— Где эта сволочь?
— У него очень хорошая машина, — сказал я. — Очень быстрая. Мне не угнаться.
Фокин сжал губы, напрягся, будто принимал какое-то немыслимо важное решение, а потом запустил руку в карман и выгреб оттуда комок разноцветных купюр. Там было тысяч тридцать.
— Я вам заплачу! — Он смотрел мне в кобуру, словно с ней разговаривал. В эти мгновения он показался мне очень старым и совсем беспомощным.
— Я вам заплачу, — бормотал он, — больше, чем здесь есть, больше... Сколько скажете... Только найдите этого гада, найдите его... Потому что, если с Колькой что-то случится, я не переживу...
Я отвел его руку, сжимавшую деньги. Он удивленно и обиженно воззрился на меня. Он ждал объяснений, но их не последовало. Кто я такой, чтобы судить людей за прожитые жизни? Фокин-старший не заметил, что с его сыном уже случилось все, что только могло случиться. Тыкать его носом в собственные ошибки я не собирался. У него будет время об этом подумать, сидя в больничной палате у постели сына, которому всего восемнадцать лет.
Уже восемнадцать лет.
Мы проехали всю дорогу от фокинского дома до больницы на Лесном шоссе молча. Как только «Форд» остановился, Фокина выскочила и побежала к дверям больницы. Муж с трудом поспевал за ней.
Они побежали по вестибюлю больницы, потом Нина Валентиновна заметила замершую у стены Кристи и остановилась. Она быстро пришла в себя и решительным шагом направилась к дежурному врачу. Кристи отошла от стены, шагнула Нине Валентиновне навстречу и сказала:
— Здравствуйте...
Та не отреагировала и лишь ускорила шаг. Фокин-старший с его вечным выражением растерянности на лице потащился следом. Кристи смотрела им в спины. Может быть, мне это показалось, а может, и вправду на ее щеке блеснула крохотным бриллиантом слеза.
В тот вечер и в ту ночь я первый и последний раз видел Колю Фокина. К счастью, тогда же в последний раз я видел и его родителей. Я только знал, что Колю выписали из больницы полтора месяца спустя.
Я сильно сомневаюсь, что Коля знает, кто я такой. Но меня этот факт не особенно беспокоит.
Только ничего этого не было. Я устало привалился к косяку и сказал:
— Ваш сын находится в реанимации. Больница на Лесном шоссе. Насколько я понимаю, он не хотел покидать клинику, где лечился от наркомании. Поэтому кто-то из людей Артура оглушил его несколькими ударами по голове. Слишком сильными ударами. Скрытая черепно-мозговая травма. Он, наверное, испытывал сонливость, плохо ел, потом просто перестал приходить в себя. Артур не знал, в чем тут дело. Он думал, что это последствия отвыкания от наркотиков. Он показал Колю какому-то врачу-кретину. Тот вколол обезболивающее и сказал, что Коле нужно еще пару дней отлежаться. На этом лечение закончилось. Артур не мог вернуть вашего сына в таком состоянии. Он же вам врал, что все в порядке. Этим он добился, что вы не обратились в милицию и отказались от моих услуг. Сидели и ждали, пока Артур сдержит свое слово. А тот ждал, когда Коле станет лучше. Коля лежал в постели на Артуровой даче и тихо умирал. Если рассуждать так, как это делаете вы, то Артур не виноват. Он не специалист в медицине. Он, наверное, не хотел Колиной смерти. Так что можете считать, что с Колей произошел несчастный случай. Ведь Артур — мальчик из хорошей семьи. Он не сделал вашему сыну ничего плохого. Просто Коле не повезло.
Я думал, что, может быть, в глазах Нины Валентиновны появится нечто вроде сожаления, чувства вины... Она молча и быстро собралась и вышла из квартиры. Она была деловой женщиной с большими перспективами.
Фокин-старший, у которого перспектив не было никаких, стиснул мне локоть и прошептал:
— Где эта сволочь?
— У него очень хорошая машина, — сказал я. — Очень быстрая. Мне не угнаться.
Фокин сжал губы, напрягся, будто принимал какое-то немыслимо важное решение, а потом запустил руку в карман и выгреб оттуда комок разноцветных купюр. Там было тысяч тридцать.
— Я вам заплачу! — Он смотрел мне в кобуру, словно с ней разговаривал. В эти мгновения он показался мне очень старым и совсем беспомощным.
— Я вам заплачу, — бормотал он, — больше, чем здесь есть, больше... Сколько скажете... Только найдите этого гада, найдите его... Потому что, если с Колькой что-то случится, я не переживу...
Я отвел его руку, сжимавшую деньги. Он удивленно и обиженно воззрился на меня. Он ждал объяснений, но их не последовало. Кто я такой, чтобы судить людей за прожитые жизни? Фокин-старший не заметил, что с его сыном уже случилось все, что только могло случиться. Тыкать его носом в собственные ошибки я не собирался. У него будет время об этом подумать, сидя в больничной палате у постели сына, которому всего восемнадцать лет.
Уже восемнадцать лет.
Мы проехали всю дорогу от фокинского дома до больницы на Лесном шоссе молча. Как только «Форд» остановился, Фокина выскочила и побежала к дверям больницы. Муж с трудом поспевал за ней.
Они побежали по вестибюлю больницы, потом Нина Валентиновна заметила замершую у стены Кристи и остановилась. Она быстро пришла в себя и решительным шагом направилась к дежурному врачу. Кристи отошла от стены, шагнула Нине Валентиновне навстречу и сказала:
— Здравствуйте...
Та не отреагировала и лишь ускорила шаг. Фокин-старший с его вечным выражением растерянности на лице потащился следом. Кристи смотрела им в спины. Может быть, мне это показалось, а может, и вправду на ее щеке блеснула крохотным бриллиантом слеза.
В тот вечер и в ту ночь я первый и последний раз видел Колю Фокина. К счастью, тогда же в последний раз я видел и его родителей. Я только знал, что Колю выписали из больницы полтора месяца спустя.
Я сильно сомневаюсь, что Коля знает, кто я такой. Но меня этот факт не особенно беспокоит.
Глава 40
И эта ночь, мне казалось, никогда не кончится. Сначала я отвез домой Кристи. Потом я вспомнил о своих долгах — бутылка водки для Ленки и ящик пива Сидорову. Пока у меня в кармане были деньги, об этом стоило позаботиться.
Было часа четыре, когда я выполз из лифта и стал пытаться открыть дверь своей квартиры, одновременно держа в руках бутылку водки, свою сумку и куртку. Наверное, я производил слишком много шума, потому что дверь соседней квартиры открылась и на пороге возникла Ленка.
— Привет, — сказала она, покачивая бедром. Шелковый цветастый халатик не доходил до колен. — Ты так много работаешь последнее время... Знаешь, который час?
— Держи. — Я протянул ей бутылку. — Мой долг.
— Мог бы и не торопиться, — пожала плечами она.
— Просто такое настроение, — пожаловался я. — Если тебе не отдам, то сам все выпью.
— Тебе грустно? — поинтересовалась она, склонив голову набок. Мягкие волосы ласкали кожу ее лица. Для своих двадцати трех она выглядела отлично. Осиная талия. Небольшая упругая грудь... Что еще нужно одинокому мужчине в четыре часа ночи, чтобы забыть о тоске?
Мы так и поступили. Дверь в мою квартиру осталась закрытой. Мы забыли о тоске на двуспальном супружеском ложе, застеленном голубыми шелковыми простынями.
— Я тебя ждала, — прошептала Ленка, стаскивая с меня кобуру. — Муж сегодня утром уехал в командировку.
— Какая жалость, а я специально взял пистолет, чтобы раз и навсегда выяснить с ним отношения, — ответил я, развязывая пояс ее халата. Узел был очень хитрым — он исчез, как только я коснулся его пальцами. Халат разлетелся в стороны и тоже исчез. Осталось только горячее обнаженное тело.
С последним глубоким вздохом Ленка вонзила ногти мне в спину и блаженно улыбнулась.
Я положил голову между ее грудей и закрыл глаза. Впервые за много-много часов я смог расслабиться. И обрести покой.
По крайней мере до утра.
Было часа четыре, когда я выполз из лифта и стал пытаться открыть дверь своей квартиры, одновременно держа в руках бутылку водки, свою сумку и куртку. Наверное, я производил слишком много шума, потому что дверь соседней квартиры открылась и на пороге возникла Ленка.
— Привет, — сказала она, покачивая бедром. Шелковый цветастый халатик не доходил до колен. — Ты так много работаешь последнее время... Знаешь, который час?
— Держи. — Я протянул ей бутылку. — Мой долг.
— Мог бы и не торопиться, — пожала плечами она.
— Просто такое настроение, — пожаловался я. — Если тебе не отдам, то сам все выпью.
— Тебе грустно? — поинтересовалась она, склонив голову набок. Мягкие волосы ласкали кожу ее лица. Для своих двадцати трех она выглядела отлично. Осиная талия. Небольшая упругая грудь... Что еще нужно одинокому мужчине в четыре часа ночи, чтобы забыть о тоске?
Мы так и поступили. Дверь в мою квартиру осталась закрытой. Мы забыли о тоске на двуспальном супружеском ложе, застеленном голубыми шелковыми простынями.
— Я тебя ждала, — прошептала Ленка, стаскивая с меня кобуру. — Муж сегодня утром уехал в командировку.
— Какая жалость, а я специально взял пистолет, чтобы раз и навсегда выяснить с ним отношения, — ответил я, развязывая пояс ее халата. Узел был очень хитрым — он исчез, как только я коснулся его пальцами. Халат разлетелся в стороны и тоже исчез. Осталось только горячее обнаженное тело.
С последним глубоким вздохом Ленка вонзила ногти мне в спину и блаженно улыбнулась.
Я положил голову между ее грудей и закрыл глаза. Впервые за много-много часов я смог расслабиться. И обрести покой.
По крайней мере до утра.
Глава 41
Две недели спустя, в начале июля, вечером, когда прохлада угасающего дня делала жизнь в Городе не такой уж и мерзкой, я сидел в конторе сидоровского автосервиса и пил пиво. Холодное пиво. Только что из холодильника, где несколько двухлитровых бутылей лежали обложенные льдом. А еще Сидоров угощал меня воблой.
Короче говоря, это была маленькая действующая модель рая на земле. Как представлял его Сидоров.
— Что ни говори, а я себя в этой конторе чувствую очень даже прилично, — заявил Сидоров. Неторопливая мужская беседа «за жизнь» тоже входила в его представление о рае. Говорил в основном он, а я поддакивал. — Это значит, что я на своем месте. Хотя... Вот когда ты тащишь меня на свои дурацкие затеи и клеишь мне усы, я тоже тащусь от этого. И думаю — а может, во мне великий артист пропадает? Может, мне еще не поздно податься в кино или еще куда-нибудь?
— В тебе пропадает великий оратор, — сказал я. — Особенно на втором литре пива. Подайся в политику.
— Тоже идея, — одобрил Сидоров. — Слышь, вроде едет кто-то... По твою душу?
— Скорее всего.
— Тогда вали отсюда, — велел мне Сидоров. Я успел ухватить со стола кусочек рыбы и вместе с ним отошел в угол гаража, за «уазик», который Сидоров чинил уже вторую неделю.
Отсюда мне хорошо был виден сидоровский стол, ну и он сам, продолжавший как ни в чем не бывало прихлебывать пиво.
Вход в гараж я не видел. Только слышал, как остановилась машина. Потом двигатель замолчал, хлопнула дверца и раздались шаги. Приехавший стукнул по металлической дверце гаража, которая была намеренно оставлена незапертой.
— Але, хозяин? — спросил гость. — Есть кто?
— Заходи! — крикнул Сидоров во всю мощь своих легких. — Открыто!
— Ага, я вижу. — Гость толкнул дверь и переступил через порожек. — Здорово, орлы...
— Да я здесь один, — соврал Сидоров, подтверждая свои претензии на актерское ремесло и карьеру политика. — Проходи, братан. Ты по объявлению, да?
— По объявлению. — Гость шагнул вперед и попал в поле моего зрения. Две недели назад, когда мне позвонил Гарик и своим традиционно-печальным голосом сообщил, что перехват запустили слишком поздно и Артур как сквозь землю провалился, одна забавная идея посетила меня.
После побоища на даче и обнаружения там же целого склада наркотических веществ милиция начала резко наступать Артуру на пятки. Его фотографии висели на вокзалах и в аэропортах, об объявлении его в розыск сообщали газеты. Квартиры, где он имел обыкновение появляться, находились под наблюдением. Его обложили.
Но он не попадался. Он залег на дно, не светился. Однако и уехать из Города не мог. Насколько я знал, все его сбережения были конфискованы милицией на даче. Артур не ожидал такого поворота в своей судьбе и хранил все яйца в одной корзине вопреки народной мудрости. Даже если бы он выехал из Города, то куда бы он подался без гроша в кармане? Вокзалы и аэропорты для него были закрыты. Оставался автомобиль. Но его «БМВ» тоже был в розыске и висел на шее у Артура как камень.
Он хотел избавиться от машины. И ему были нужны деньги. На следующий день после Гарикова звонка я обратился в три основные городские газеты, где печатались объявления о купле-продаже автомобилей, и разместил во всех трех такой текст: «Куплю автомобиль „БМВ“, „синий металлик“. Срочно. Дорого». В качестве адреса я указал сидоровский автосервис. После этого я каждый день как на работу ездил к Сидорову и сидел на телефоне, принимая звонки и сортируя предложения. Встречал клиентов Сидоров, а я подглядывал из укромного местечка за «уазиком». Не то чтобы я очень надеялся на успех. Гарик ловил Артура своими способами, я решил попробовать свои. Если бы мне не повезло, я бы не стал расстраиваться.
Но «БМВ» в Городе довольно редки. У нас преобладают «ВАЗ», а из иномарок — японские машины. Поэтому за две недели после появления моего текста на страницах газет мне предложили «БМВ» всего лишь четверо продавцов. Еще человек сто пытались мне впарить подержанные «Мерседесы», «Форды» и «Тойоты». Все они получили недвусмысленное предложение торговать своим металлоломом в другом месте. Очень отдаленном.
Все четверо, приезжавшие к Сидорову в гараж, рассматривались мной из укрытия. Когда выяснялось, что это не Артур, я вылезал наружу и осматривал машину. Мне казалось, что в районе багажника на Артуровской машине должны были остаться следы от моих пуль.
До сих пор мое объявление не привело в сидоровский автосервис ни Артура, ни его «БМВ».
Пока не появился пятый продавец. Точнее, не продавец, а хозяин машины. По телефону звонил посредник и предлагал встретиться где-то на окраине Города, но я такой вариант отверг и «забил стрелку» у Сидорова, велев посреднику не суетиться и отправить на встречу хозяина машины, поскольку тот, конечно же, лучше знает плюсы и минусы своей «тачки».
— Пиво будешь? — спросил Сидоров. — Холодненькое...
— Буду, — кивнул гость. — Только, может, сначала дела решим?
— Можно и так, — не возражал покладистый Сидоров. — Где твой драндулет?
— Там, на улице. — Гость мотнул головой в сторону выхода, и я увидел его лицо.
— Давай посмотрим, что у тебя там, — поднялся из-за стола Сидоров. — Мне надо хорошую вещь, не битую. А то предлагают всякое старье...
Он вытер руки о свой джинсовый комбинезон и подмигнул мне. Гость удивленно взглянул на мигающего Сидорова, потом резко повернулся на звук моих шагов.
— По четвергам мы не покупаем машины у торговцев наркотиками, — сказал я. — Тебе не повезло, Артур. Сегодня четверг.
— Ах ты, бля! — Он сунул руку в карман пиджака, но тут Сидоров треснул его сзади по голове двухлитровой бутылкой с пивом. Артура будто парализовало, он замер на месте и без сопротивления пропустил еще один сидоровский удар по шее и мой — в челюсть. После этого короткого и неравного боя он рухнул на цементный пол и затих.
— Никогда не думал, что пластиковой бутылкой с пивом можно оглушить человека, — сказал я. — Сидоров, ты просто маг и волшебник. Дэвид Копперфилд из автосервиса.
— Так она же из морозилки, — пояснил Сидоров. — Это, считай, лед. Давай я тебя шарахну, чтобы ты понял, насколько это сильная штука.
— Спасибо, не надо, — отказался я. — Только на хрена ты пиво в морозилку кладешь?
— Просто так, — пожал плечами Сидоров. — Ради научного интереса. Ставил опыт: насколько холодным может быть пиво. Может, во мне пропадает великий ученый? Дарвин какой-нибудь? Или Лившиц?
— А что это за ученый — Лившиц? — поинтересовался я. — Из каких сфер?
— Я не знаю, — махнул рукой Сидоров. — Фамилию помню, фамилия звучная, а из каких сфер — не помню. У меня же семь классов всего...
Короче говоря, это была маленькая действующая модель рая на земле. Как представлял его Сидоров.
— Что ни говори, а я себя в этой конторе чувствую очень даже прилично, — заявил Сидоров. Неторопливая мужская беседа «за жизнь» тоже входила в его представление о рае. Говорил в основном он, а я поддакивал. — Это значит, что я на своем месте. Хотя... Вот когда ты тащишь меня на свои дурацкие затеи и клеишь мне усы, я тоже тащусь от этого. И думаю — а может, во мне великий артист пропадает? Может, мне еще не поздно податься в кино или еще куда-нибудь?
— В тебе пропадает великий оратор, — сказал я. — Особенно на втором литре пива. Подайся в политику.
— Тоже идея, — одобрил Сидоров. — Слышь, вроде едет кто-то... По твою душу?
— Скорее всего.
— Тогда вали отсюда, — велел мне Сидоров. Я успел ухватить со стола кусочек рыбы и вместе с ним отошел в угол гаража, за «уазик», который Сидоров чинил уже вторую неделю.
Отсюда мне хорошо был виден сидоровский стол, ну и он сам, продолжавший как ни в чем не бывало прихлебывать пиво.
Вход в гараж я не видел. Только слышал, как остановилась машина. Потом двигатель замолчал, хлопнула дверца и раздались шаги. Приехавший стукнул по металлической дверце гаража, которая была намеренно оставлена незапертой.
— Але, хозяин? — спросил гость. — Есть кто?
— Заходи! — крикнул Сидоров во всю мощь своих легких. — Открыто!
— Ага, я вижу. — Гость толкнул дверь и переступил через порожек. — Здорово, орлы...
— Да я здесь один, — соврал Сидоров, подтверждая свои претензии на актерское ремесло и карьеру политика. — Проходи, братан. Ты по объявлению, да?
— По объявлению. — Гость шагнул вперед и попал в поле моего зрения. Две недели назад, когда мне позвонил Гарик и своим традиционно-печальным голосом сообщил, что перехват запустили слишком поздно и Артур как сквозь землю провалился, одна забавная идея посетила меня.
После побоища на даче и обнаружения там же целого склада наркотических веществ милиция начала резко наступать Артуру на пятки. Его фотографии висели на вокзалах и в аэропортах, об объявлении его в розыск сообщали газеты. Квартиры, где он имел обыкновение появляться, находились под наблюдением. Его обложили.
Но он не попадался. Он залег на дно, не светился. Однако и уехать из Города не мог. Насколько я знал, все его сбережения были конфискованы милицией на даче. Артур не ожидал такого поворота в своей судьбе и хранил все яйца в одной корзине вопреки народной мудрости. Даже если бы он выехал из Города, то куда бы он подался без гроша в кармане? Вокзалы и аэропорты для него были закрыты. Оставался автомобиль. Но его «БМВ» тоже был в розыске и висел на шее у Артура как камень.
Он хотел избавиться от машины. И ему были нужны деньги. На следующий день после Гарикова звонка я обратился в три основные городские газеты, где печатались объявления о купле-продаже автомобилей, и разместил во всех трех такой текст: «Куплю автомобиль „БМВ“, „синий металлик“. Срочно. Дорого». В качестве адреса я указал сидоровский автосервис. После этого я каждый день как на работу ездил к Сидорову и сидел на телефоне, принимая звонки и сортируя предложения. Встречал клиентов Сидоров, а я подглядывал из укромного местечка за «уазиком». Не то чтобы я очень надеялся на успех. Гарик ловил Артура своими способами, я решил попробовать свои. Если бы мне не повезло, я бы не стал расстраиваться.
Но «БМВ» в Городе довольно редки. У нас преобладают «ВАЗ», а из иномарок — японские машины. Поэтому за две недели после появления моего текста на страницах газет мне предложили «БМВ» всего лишь четверо продавцов. Еще человек сто пытались мне впарить подержанные «Мерседесы», «Форды» и «Тойоты». Все они получили недвусмысленное предложение торговать своим металлоломом в другом месте. Очень отдаленном.
Все четверо, приезжавшие к Сидорову в гараж, рассматривались мной из укрытия. Когда выяснялось, что это не Артур, я вылезал наружу и осматривал машину. Мне казалось, что в районе багажника на Артуровской машине должны были остаться следы от моих пуль.
До сих пор мое объявление не привело в сидоровский автосервис ни Артура, ни его «БМВ».
Пока не появился пятый продавец. Точнее, не продавец, а хозяин машины. По телефону звонил посредник и предлагал встретиться где-то на окраине Города, но я такой вариант отверг и «забил стрелку» у Сидорова, велев посреднику не суетиться и отправить на встречу хозяина машины, поскольку тот, конечно же, лучше знает плюсы и минусы своей «тачки».
— Пиво будешь? — спросил Сидоров. — Холодненькое...
— Буду, — кивнул гость. — Только, может, сначала дела решим?
— Можно и так, — не возражал покладистый Сидоров. — Где твой драндулет?
— Там, на улице. — Гость мотнул головой в сторону выхода, и я увидел его лицо.
— Давай посмотрим, что у тебя там, — поднялся из-за стола Сидоров. — Мне надо хорошую вещь, не битую. А то предлагают всякое старье...
Он вытер руки о свой джинсовый комбинезон и подмигнул мне. Гость удивленно взглянул на мигающего Сидорова, потом резко повернулся на звук моих шагов.
— По четвергам мы не покупаем машины у торговцев наркотиками, — сказал я. — Тебе не повезло, Артур. Сегодня четверг.
— Ах ты, бля! — Он сунул руку в карман пиджака, но тут Сидоров треснул его сзади по голове двухлитровой бутылкой с пивом. Артура будто парализовало, он замер на месте и без сопротивления пропустил еще один сидоровский удар по шее и мой — в челюсть. После этого короткого и неравного боя он рухнул на цементный пол и затих.
— Никогда не думал, что пластиковой бутылкой с пивом можно оглушить человека, — сказал я. — Сидоров, ты просто маг и волшебник. Дэвид Копперфилд из автосервиса.
— Так она же из морозилки, — пояснил Сидоров. — Это, считай, лед. Давай я тебя шарахну, чтобы ты понял, насколько это сильная штука.
— Спасибо, не надо, — отказался я. — Только на хрена ты пиво в морозилку кладешь?
— Просто так, — пожал плечами Сидоров. — Ради научного интереса. Ставил опыт: насколько холодным может быть пиво. Может, во мне пропадает великий ученый? Дарвин какой-нибудь? Или Лившиц?
— А что это за ученый — Лившиц? — поинтересовался я. — Из каких сфер?
— Я не знаю, — махнул рукой Сидоров. — Фамилию помню, фамилия звучная, а из каких сфер — не помню. У меня же семь классов всего...
Глава 42
Потом я вызвал по 02 наряд милиции. Пока они ехали, Сидоров все допытывался: можно ли ему оставить себе «БМВ» как ценный подарок за помощь правоохранительным органам?
— Вряд ли, — сказал я. — Там и без тебя найдется масса желающих наградить самих себя за помощь самим себе. Пристроят куда-нибудь твой «БМВ».
Артур слушал наши разговоры и переживал. Переживания его выражались в непрерывном потоке мата, который он тихо и без особых усилий извергал из себя. Когда я прислушался, то понял, что поносит Артур не меня и не Сидорова, а исключительно себя, так глупо залетевшего. Я подумал, что у него теперь будет достаточно времени для самокритики.
Еще я вспомнил, как один из моих знакомых, парень жутковатых наклонностей, любил приговаривать, что самое лучшее зрелище в жизни — это глаза побежденного врага, когда тот уже знает, что проиграл, и поделать ничего не может.
Глаза Артура не вызвали у меня сильных чувств. Меня охватило странное равнодушие к его голубым печальным глазам и к нему самому. Слишком много сил было потрачено на то, чтобы его глаза стали печальными, его руки — сведенными назад, а его голова — обреченно наклоненной вниз. Я был рад, что сейчас смогу сдать его на руки другим людям, чтобы Артур, милый парень из хорошей семьи, навсегда исчез из моей жизни.
Приехал наряд милиции. Я минут пять втолковывал им суть дела, показывал свое удостоверение, ссылался на Гарика. Они связались со своим начальством, получили подтверждение и приняли Артура на свое попечение.
— Гражданин Петров Артур Михайлович, вы арестованы, — сообщил младший сержант то, что Артур уже и так успел понять.
— Петров? — удивленно вскочил из-за стола Сидоров. — У него Петров фамилия? Во здорово!
— Что здорово? — не понял младший сержант.
— Он — Петров, моя фамилия — Сидоров! Еще нам тут Иванова не хватает для полного комплекта, — радостно восклицал Сидоров. На лице Артура я никакой радости не заметил.
— Ну, я Ивановский, — строгим голосом сообщил второй милиционер. — Вот тебе твой полный комплект. И что дальше?
— А дальше, — сказал Сидоров, — такое дело надо обмыть. — И он полез в холодильник за пивом. — Конечно, преступников я пивом не угощаю, — добавил он уже оттуда. Милиционеры довольно заржали.
— Вряд ли, — сказал я. — Там и без тебя найдется масса желающих наградить самих себя за помощь самим себе. Пристроят куда-нибудь твой «БМВ».
Артур слушал наши разговоры и переживал. Переживания его выражались в непрерывном потоке мата, который он тихо и без особых усилий извергал из себя. Когда я прислушался, то понял, что поносит Артур не меня и не Сидорова, а исключительно себя, так глупо залетевшего. Я подумал, что у него теперь будет достаточно времени для самокритики.
Еще я вспомнил, как один из моих знакомых, парень жутковатых наклонностей, любил приговаривать, что самое лучшее зрелище в жизни — это глаза побежденного врага, когда тот уже знает, что проиграл, и поделать ничего не может.
Глаза Артура не вызвали у меня сильных чувств. Меня охватило странное равнодушие к его голубым печальным глазам и к нему самому. Слишком много сил было потрачено на то, чтобы его глаза стали печальными, его руки — сведенными назад, а его голова — обреченно наклоненной вниз. Я был рад, что сейчас смогу сдать его на руки другим людям, чтобы Артур, милый парень из хорошей семьи, навсегда исчез из моей жизни.
Приехал наряд милиции. Я минут пять втолковывал им суть дела, показывал свое удостоверение, ссылался на Гарика. Они связались со своим начальством, получили подтверждение и приняли Артура на свое попечение.
— Гражданин Петров Артур Михайлович, вы арестованы, — сообщил младший сержант то, что Артур уже и так успел понять.
— Петров? — удивленно вскочил из-за стола Сидоров. — У него Петров фамилия? Во здорово!
— Что здорово? — не понял младший сержант.
— Он — Петров, моя фамилия — Сидоров! Еще нам тут Иванова не хватает для полного комплекта, — радостно восклицал Сидоров. На лице Артура я никакой радости не заметил.
— Ну, я Ивановский, — строгим голосом сообщил второй милиционер. — Вот тебе твой полный комплект. И что дальше?
— А дальше, — сказал Сидоров, — такое дело надо обмыть. — И он полез в холодильник за пивом. — Конечно, преступников я пивом не угощаю, — добавил он уже оттуда. Милиционеры довольно заржали.
Глава 43
Я приехал домой около часа ночи. По дороге свежий воздух выдул хмель у меня из головы. Я вышел из машины около своего подъезда и посмотрел вверх, на темные окна спящих квартир.
Я подумал, что люди там живут спокойной и размеренной жизнью. Жизнью, которую принято называть нормальной.
Я не испытывал к ним зависти. Просто каждый выбирает свою дорогу. Кто-то — проторенную и безопасную, кто-то — узкую тропу с риском сорваться в пропасть.
У меня тоже есть своя дорога. И иногда она приводит меня домой.
Я подумал, что люди там живут спокойной и размеренной жизнью. Жизнью, которую принято называть нормальной.
Я не испытывал к ним зависти. Просто каждый выбирает свою дорогу. Кто-то — проторенную и безопасную, кто-то — узкую тропу с риском сорваться в пропасть.
У меня тоже есть своя дорога. И иногда она приводит меня домой.