Страница:
– Да, конечно, майор.
Он прекрасно представлял себе все возможности, и, хотя не стремился к тому, чтобы они реализовались, от него мало что зависело.
Грей несколько раз глубоко вздохнул, дернул головой и неожиданно приказал:
– Подойдите сюда, мистер Фрэзер!
Джейми воззрился на него с недоумением.
– Сюда! – повторил майор тоном, не терпящим возражений, указав на место прямо перед собой на коврике перед очагом. – Станьте здесь, сэр!
– Я не собака, майор! – отрезал Джейми. – Можете делать со мной что угодно, но подзывать меня «к ноге» не смейте.
Захваченный врасплох, Грей издал непроизвольный смешок.
– Прошу прощения, мистер Фрэзер, – сухо сказал он. – Я не хотел вас обидеть. Я просто хочу, чтобы вы соблаговолили подойти поближе.
Он отступил в сторону и отвесил витиеватый поклон, жестом указав на камин.
Джейми заколебался, но потом осторожно ступил на узорчатый коврик. Грей подошел к нему, раздувая ноздри. На таком близком расстоянии хрупкое телосложение и светлая кожа лица делали его похожим на девушку. Майор положил руку на рукав узника, и длинные ресницы взметнулись от потрясения.
– Да вы весь мокрый!
– Разумеется, – иронически подтвердил Джейми.
Он промерз до мозга костей, и теперь его трясло, даже несмотря на близость к огню.
– Почему?
– Почему? – удивился Джейми. – Ну, может быть, потому, что вы приказали стражникам облить меня водой, прежде чем бросить в ледяной карцер.
– Я? Ничего подобного я не приказывал! – Судя по тому, что майор побледнел от гнева и сердито поджал губы, он говорил правду. – Это было самоуправство, но я приношу свои извинения, мистер Фрэзер.
– Принято, майор.
Тонкие струйки пара начали подниматься от его одежды, тепло проникало сквозь влажную ткань. Все мышцы ныли, и больше всего ему хотелось улечься на каминный коврик. И плевать, что как собака.
– Имел ли ваш побег отношение к тому, что вы узнали в таверне «Липа»?
Фрэзер не ответил. Кончики ниспадающих на лицо волос начинали подсыхать.
– Вы можете поклясться, что ваш побег не имел никакого отношения к тому вопросу?
Джейми молчал. Не было никакого смысла что-либо говорить. Невысокий майор ходил взад-вперед между ним и камином, сцепив руки за спиной. Останавливался, вскидывал на него взгляд и снова продолжал ходить.
Наконец он остановился перед Джейми и официальным тоном произнес:
– Мистер Фрэзер, я еще раз спрашиваю вас: почему вы сбежали из тюрьмы?
Джейми вздохнул. Неплохо бы постоять у огня подольше, да, видать, не судьба.
– Я не могу сказать вам, майор.
– Не можете или не хотите? – резко уточнил Грей.
– Велика ли разница, майор, если ответа вы все равно не получите?
Он закрыл глаза и стал ждать, стараясь, прежде чем его уведут отсюда, успеть вобрать в себя как можно больше тепла.
Грей поймал себя на том, что растерялся и не знает ни что сказать, ни как поступить.
«Упрямый – это еще мягко сказано», – говорил Кворри.
И ведь правду говорил.
Грей глубоко вздохнул, думая, что предпринять. Вдобавок ему было стыдно, так как неоправданная жестокость стражников напомнила ему о его собственных мстительных мыслях, нахлынувших, когда он узнал, что Джеймс Фрэзер находится в его власти.
В настоящий момент он волен был подвергнуть незадачливого беглеца любой предусмотренной регламентом каре: заковать в цепи, подвергнуть телесному наказанию, надолго засадить в одиночный карцер, урезать паек. Только вот сомнительно, что использование любого из этих средств увеличит его шансы добраться до французского золота.
Золото действительно существует. По крайней мере, такая возможность не исключена. Только вера в это золото могла подтолкнуть Фрэзера на то, что он сделал.
Грей посмотрел на шотландца. Глаза Фрэзера были закрыты, губы решительно сжаты. У него был широкий, крепкий рот, суровое выражение которого немного смягчалось чувственными губами, обрамленными рыжей бородой.
Грей медлил, пытаясь придумать какой-нибудь способ сломить упорство узника. О применении силы речи не шло: это было бы совершенно бесполезно. К тому же Грей испытывал стыд из-за позорного самоуправства своих стражников, и чувство вины не позволило бы ему пойти на жесткие меры.
Часы на каминной доске пробили десять. Поздно. В крепости стояла тишина, изредка нарушаемая звуком шагов часового во внутреннем дворе за окном.
Очевидно, ни силой, ни угрозами выяснить правду невозможно. Как это ни прискорбно, но, чтобы подобраться к золоту, существует только один путь. Нужно отбросить все личное и воспользоваться советом Кворри: продолжить общение, свести знакомство поближе, и тогда, возможно, удастся получить какой-то ключ к разгадке тайны сокровищ.
«Если они вообще существуют», – напомнил он себе, обернулся к узнику и, глубоко вздохнув, произнес официальным тоном:
– Мистер Фрэзер, не окажете ли вы мне честь отужинать завтра в моих покоях?
Майор ощутил минутное удовлетворение оттого, что ему удалось удивить этого шотландского ублюдка: голубые глаза широко раскрылись.
В следующий миг лицо Фрэзера приняло прежнее невозмутимое выражение. После секундного замешательства он овладел собой и, отвесив церемонный поклон, словно был облачен в килт и тартан, а не в мокрые тюремные лохмотья, ответил:
– Благодарю вас за любезное приглашение, майор, и принимаю его с превеликим удовольствием.
7 марта 1755 года
Стражник привел Фрэзера и оставил в гостиной, где был накрыт стол. Когда спустя несколько мгновений Грей вышел из спальни, он увидел, что его гость стоит у книжной полки, увлеченно изучая экземпляр «Новой Элоизы».
– Вы интересуетесь французскими романами? – выпалил он, слишком поздно сообразив, сколько недоверия прозвучало в его вопросе.
Фрэзер поднял глаза, захлопнул книгу и с подчеркнутой аккуратностью вернул ее на место.
– Я умею читать, майор.
Он побрился, и теперь борода не скрывала легкого румянца, выступившего на его высоких скулах.
– Я… да, конечно, я не имел в виду… я просто…
Щеки Грея покраснели даже сильнее, чем у Фрэзера.
Он ведь знал, что имеет дело с образованным человеком, и допустил эту неловкость лишь потому, что в его подсознании горский акцент и лохмотья никак не сочетались с французской литературой.
Но если платье шотландца никуда не годилось, этого никак нельзя было сказать о его манерах. Игнорируя суетливые извинения Грея, Джейми повернулся к книжной полке.
– Я рассказывал эту историю товарищам по камере, но сам читал ее довольно давно и решил освежить в памяти концовку, прежде всего последовательность событий.
– Понятно.
К счастью, Грей вовремя спохватился и не спросил: «А они что-нибудь поняли?» Однако Фрэзер, очевидно, угадал этот невысказанный вопрос по его лицу, потому что сухо сказал:
– Всех шотландских детей учат грамоте, майор. Однако у нас в горной Шотландии распространена и традиция устных рассказов.
– А-а. Понятно.
Появление слуги с подносом избавило коменданта от дальнейшей неловкости, и ужин прошел относительно спокойно, хотя беседовали они мало и это малое ограничивалось делами тюрьмы.
Позже Грей подумал, что эта идея была чрезвычайно удачной. Освобожденные от необходимости разговаривать и проявлять учтивость, они мало-помалу привыкали друг к другу, молча сидя за инкрустированной доской из слоновой кости и черного дерева, оценивая один другого по передвижениям шахматных фигур.
А когда после этого сели за ужин, то уже чувствовали себя не столь чужими и их разговор, пусть по-прежнему осторожный и официальный, все-таки приобрел характер настоящей беседы, а не неловкой имитации оной, как вначале. Они обсудили дела тюрьмы, немного поговорили о книгах и распрощались, соблюдая формальности, но явно довольные проведенным временем. О золоте Грей не заикнулся.
Так установилась традиция еженедельных ужинов. Грей старался создать непринужденную обстановку, надеясь, что Фрэзер ненароком сболтнет что-нибудь, способное дать ключ к тайне французского золота. Пока, правда, результатов не было: любое проявление интереса к тому, что происходило во время трехдневной отлучки Фрэзера из тюрьмы, натыкалось на молчание, и Грей, не желая давить на узника, тут же менял тему.
За бараниной и отварным картофелем он изо всех сил старался навести своего необычного гостя на разговор о Франции и ее политике, пытаясь обнаружить возможные связи между Фрэзером и вероятным источником золота французского двора.
К своему немалому удивлению, он узнал, что до мятежа Стюарта Фрэзер провел во Франции два года по делам, связанным с винной торговлей.
Впрочем, порой во взгляде Фрэзера можно было угадать намек на понимание того, к чему клонит хозяин, однако вел себя гость безупречно, учтиво поддерживал беседу и лишь старательно переводил разговор с вопросов личного характера к общим темам, касавшимся литературы, искусства и общественной жизни.
Грей некоторое время пробыл в Париже и сейчас поймал себя на мысли, что этот разговор интересен ему сам по себе, а не только ради попыток прозондировать французские связи Фрэзера.
– Скажите мне, мистер Фрэзер, когда вы были в Париже, у вас была возможность познакомиться с драматическими произведениями месье Вольтера?
Узник улыбнулся.
– О да, майор. Более того, я имел честь принимать господина Аруэ (Вольтер – это его nom de plume, псевдоним) у себя за столом, и не раз.
– Вот как? – Грей поднял брови. – Ну и каковы ваши впечатления? Действительно ли этот человек кажется таким же великим при личной встрече, как и при чтении того, что вышло из-под его блистательного пера?
– По правде говоря, я не могу утверждать это, – ответил Фрэзер, аккуратно насадив на вилку ломтик баранины. – Он вообще говорил мало и не блистал остроумием. Обычно сидел сгорбившись в кресле, наблюдая за всеми, переводя взгляд с одного на другого. Меня ничуть не удивило бы, случись так, что тема, обсуждавшаяся у меня за обедом, позднее оказалась бы обыгранной на сцене, хотя, к счастью, ни в одном из его произведений пародий на меня мне не встретилось.
Он закрыл глаза, задумчиво жуя баранину.
– Это мясо вам по вкусу, мистер Фрэзер? – любезно осведомился Грей.
Мясо было хрящеватым, жестким и самому майору показалось малосъедобным. Впрочем, случись ему питаться овсянкой, кореньями да порой лакомиться крысятиной, он, возможно, оценил бы это блюдо иначе.
– Да, майор, вполне.
Фрэзер добавил капельку винного соуса и поднес ко рту последний кусочек. Он не возразил, когда Грей дал знак Маккею снова поставить на стол поднос с бараниной.
– Боюсь, что господин Аруэ не оценил бы должным образом это превосходное блюдо, – сказал Фрэзер, покачав головой, и положил себе еще баранины.
– По правде сказать, я склонен был думать, что человек, столь популярный и влиятельный во французском обществе, обладает весьма изысканным вкусом, – сухо заметил Грей.
Половина его порции осталась на тарелке, ей суждено было отправиться на ужин коту Августу.
Фрэзер рассмеялся.
– Едва ли, майор, – заверил он. – Я никогда не видел, чтобы господин Аруэ даже на самом пышном пиру употреблял что-либо, кроме чистой воды и сухого печенья. Он не чревоугодник и к тому же страдает несварением желудка.
– Вот оно что? – с интересом откликнулся Грей. – В таком случае можно предположить, что желчность и цинизм иных суждений, наличествующих в его пьесах, отчасти объясняются этим прискорбным фактом. Или вы полагаете, что характер автора не проявляется в построении его сочинений?
– Учитывая особенности некоторых персонажей, появляющихся в пьесах и романах, майор, я склоняюсь к мысли о том, что автор, который черпает образы исключительно из себя, слегка искажает действительность, разве нет?
– Пожалуй, да, – ответил Грей, улыбнувшись при мысли о некоторых из прототипов весьма гротескных персонажей, с которыми он был знаком. – Если автор создает эти красочные персонажи из жизни, а не из глубин воображения, он, безусловно, может похвастаться весьма разнообразным кругом знакомств!
Фрэзер кивнул, стряхнув крошки с колен полотняной салфеткой.
– О том, что сочинение романов – каннибальское искусство, при котором автор часто смешивает маленькие порции друзей и врагов вместе, приправляет их соусом своей фантазии и дает всему этому вывариться в пикантное блюдо, мне говорил отнюдь не господин Аруэ, а его, если можно так выразиться, сестра по перу – пишущая дама.
Грей рассмеялся и подал Маккею знак унести тарелки и принести графины с портвейном и хересом.
– И впрямь превосходно сказано, чрезвычайно остроумно и метко! Кстати, о каннибалах: вам знакомо сочинение мистера Дефо «Робинзон Крузо»? Это моя любимая книга с детства.
Разговор перешел на рыцарские романы и тропическую экзотику. Он затянулся, и Фрэзер вернулся в свою камеру очень поздно, оставив майора Грея довольным хорошо проведенным вечером, но ничуть не продвинувшимся в деле раскрытия тайны, унесенной в могилу странным бродягой.
2 апреля 1755 года
Джон Грей вскрыл пакет с перьями, которые мать прислала ему из Лондона. То были лебединые перья, более изящные и более крепкие, чем обычные гусиные. При виде их он улыбнулся, усмотрев в этом намек на то, что не балует родню письмами.
Но и на сей раз матушке придется подождать до утра. Он достал маленький перочинный ножик с монограммой, который всегда носил с собой, неторопливо заточил перо на свой вкус, складывая в уме то, что хотел доверить бумаге. К тому времени, когда он обмакнул перо в чернила, все нужные слова и фразы уже были подобраны, так что писал Грей быстро, почти не останавливаясь.
2 апреля 1755 года
У него не было ни малейшего сомнения в том, что Фрэзер, будь у него такое намерение, легко ускользнул бы от драгун. Но он этого не сделал, а значит, намеренно дал себя задержать. Почему?
Дальше Грей писал уже медленнее.
Ему наконец пришло в голову задать вопрос, но не тот, который он все время задавал, а куда более важный. Что и было сделано по окончании шахматной партии, в которой победил Фрэзер. Стражник стоял у двери, готовый сопровождать заключенного обратно в камеру. Когда Джейми встал со своего места, Грей тоже поднялся.
– Я больше не стану спрашивать вас, почему вы бежали из тюрьмы, – произнес он непринужденным тоном, – но мне было бы весьма интересно узнать, почему вы вернулись?
Фрэзер, явно не ожидавший этого вопроса, на миг замер. Потом обернулся, встретился взглядом с Греем, но некоторое время молчал. Наконец его губы тронула улыбка.
– Полагаю, майор, я должен по достоинству оценить ваше общество. Уверяю вас, дело не в еде.
Вспомнив об этом, Грей слегка хмыкнул. Растерявшись, он позволил Фрэзеру уйти. Только позже, ночью, он не без труда нашел ответ, догадавшись задать тот же вопрос себе. Что бы он, Грей, сделал, если бы Фрэзер не вернулся?
Напрашивался ответ, что первым делом он установил бы слежку за всеми его родичами. Ведь где беглецу искать помощи и поддержки, как не у близких?
И в этом, он был совершенно уверен, крылся ответ. Грей не принимал участия в покорении горной Шотландии, в то время он служил в Италии и Франции, но был изрядно наслышан о ходе этой кампании, да и по пути к месту службы в Ардсмур видел немало ее следов в виде пепелищ, разрушенных селений и потравленных полей.
Преданность горцев родовым связям вошла в легенду, и, если принять это во внимание, становилось ясно, что каждый из них предпочел бы тюрьму и любое возможное наказание опасности навлечь преследования английских властей на свою родню.
Грей сел, взял перо и обмакнул его в чернила. Ты ведь знаешь отвагу этих шотландцев, – написал он, мысленно добавив, что данный, конкретный горец по этой части выделяется даже среди своих соплеменников. – Маловероятно, чтобы силой или угрозой мне удалось бы заставить Фрэзера раскрыть местонахождение золота – если оно существует, а если нет, то любая угроза тем более не возымела бы действия. Вместо этого я решил поближе сойтись с Фрэзером как с неформальным предводителем узников-шотландцев, надеясь извлечь какие-нибудь сведения из разговоров с ним. До сих пор, признаюсь, это ни к чему не привело, но, думаю, у меня еще есть в запасе кое-какие возможности. По очевидным причинам, – продолжил он, медленно формулируя свою мысль, – я не хочу, чтобы об этом стало известно официально.
Привлекать внимание к кладу, который вполне мог оказаться химерой, было опасно, ибо вероятность разочарования, пожалуй, превосходила надежду. Ну а в случае успеха у него будет достаточно времени, чтобы подготовить соответствующий доклад и получить заслуженную награду – право покинуть захолустье и вернуться в лоно цивилизации.
Поэтому, дорогой брат, я обращаюсь к тебе и прошу твоей помощи в получении как можно более подробных сведений обо всем, что касается Джеймса Фрэзера. Однако прошу тебя проделать все это скрытно, чтобы никто не насторожился и не прознал о проявленном мной интересе. Заранее благодарю за любую помощь, какую ты сможешь мне оказать, ибо знаю, что во всем могу на тебя положиться.
Он снова обмакнул перо и подписался с небольшой завитушкой: Твой покорный слуга и преданно любящий брат, Джон Уильям Грей.
15 мая 1755 года
– Я слышал, люди болеют, – промолвил Грей. – Хотелось бы знать, действительно ли дела настолько плохи?
Ужин закончился, а с ним и беседа о книгах. Пора было поговорить о делах.
Фрэзер нахмурил брови, держа в руке единственный стакан хереса, который позволил себе сегодня. Но он даже не пригубил его, хотя обед подходил к концу.
– Это сущая правда. Дела действительно плохи. Всего у меня болеют около шестидесяти человек, причем пятнадцать из них серьезно. – Он заколебался. – Могу я попросить…
– Я ничего не могу обещать, мистер Фрэзер, но вы, разумеется, вправе высказать свои пожелания, – официально ответил Грей.
Он и сам почти не притронулся к своему хересу, как, впрочем, и к ужину: предчувствие чего-то важного напрочь отбило ему аппетит.
Джейми помедлил, оценивая свои шансы. Ясно, что всего желаемого не добиться, а значит, надо изложить свою просьбу так, чтобы получить главное, оставив при этом Грею возможность в чем-то отказать.
– Нам нужно побольше одеял, майор, больше тепла и больше еды. А также лекарств.
Грей поболтал херес в своем бокале, наблюдая за тем, как играют в винном водовороте отблески очага.
«В первую очередь обычные дела, – напомнил он себе. – Для другого найдется время и позже».
– У нас на складе не более двух десятков лишних одеял, но вы можете взять их для тяжелобольных. А вот увеличить рацион, боюсь, не в моих силах. Припасы сильно пострадали от мышей и крыс, а два месяца назад обрушилась кладовка. Наши возможности ограниченны и…
– Вопрос не столько в том, чтобы увеличить рацион, – торопливо вставил Фрэзер, – а скорее в типе питания. Тем, у кого нелады с желудком, трудно переваривать овсянку и грубый хлеб. Нельзя ли найти какую-нибудь замену этой пище?
По закону каждому заключенному ежедневно полагалось по кварте овсянки и маленькая пшеничная булка. Раз в неделю, по воскресеньям, для подкрепления сил узников, занятых тяжелым физическим трудом по двенадцать – шестнадцать часов в день, им дополнительно выдавали овсяный отвар и кварту мясной похлебки.
Грей поднял бровь.
– Что вы хотите предложить, мистер Фрэзер?
– Я думаю, что тюрьме выделяются какие-то средства на покупку соленой говядины, турнепса и лука для воскресной похлебки?
– Средства-то есть, но они предназначены для расходования в следующем квартале.
– Тогда я предлагаю, майор, использовать эти деньги сейчас, чтобы обеспечить здоровым питанием больных. А те из нас, кто здоров, охотно откажутся от своей доли мяса на будущее.
Грей нахмурился.
– Но не ослабнут ли узники, не получая мяса вообще? Вдруг они не смогут работать?
– Ну уж те, которые умрут, работать не смогут точно, – резко заметил Фрэзер.
Грей хмыкнул.
– Верно. Но верно и то, что те из вас, кто пока еще здоров, недолго останутся таковыми, если на значительное время откажутся от дополнительного питания. Нет, мистер Фрэзер, боюсь, что ваше предложение неприемлемо. Я понимаю, что это, может быть, сурово, но уж лучше предоставить тех, кто уже болен, их участи, чем подвергнуть риску заболеть всех остальных.
Фрэзер был упрямым человеком. Он опустил голову, ненадолго задумался, а потом предпринял другую попытку.
– Но если корона не в состоянии обеспечить нас полноценным пропитанием, может быть, вы позволите нам пополнить свой рацион самим, с помощью охоты?
– Охоты? – Брови Грея полезли на лоб от удивления. – Дать вам оружие и позволить бродить по торфяникам? Да бог с вами, мистер Фрэзер!
– Вряд ли Он с нами: Он от цинги не страдает и в усиленном питании не нуждается.
Увидев, как дернулись губы Грея, шотландец слегка расслабился. Майор всегда старался подавить свое чувство юмора, несомненно понимая, что это поставит его в невыигрышное положение. В отношениях с Джейми Фрэзером так оно и происходило.
Ободренный этим предательским подергиванием, Джейми развил наступление.
– Ни о каком оружии, майор, речи, конечно, не идет, так же как и о хождении на охоту. Дайте мне разрешение ставить ловушки на торфянике, когда мы режем торф, и оставлять себе то, что в них попадется.
Узники и без разрешения ухитрялись расставлять силки, но частенько добычу у них отбирали стражники.
Грей сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, обдумывая просьбу.
– Разве вам не потребуются материалы, чтобы смастерить ловушки, мистер Фрэзер?
– Всего лишь немного веревки, майор, – заверил его Джейми. – Дюжина грузил, не больше, любая бечева или шнур, а все остальное предоставьте нам.
Грей медленно потер щеку, потом кивнул.
– Хорошо.
Комендант повернулся к маленькому секретеру, вынул из чернильницы перо и написал записку.
– Завтра я выпущу на сей счет официальный приказ. Что же касается остальных ваших просьб…
Четверть часа спустя все было обговорено. Джейми, вздохнув, наконец расслабился и пригубил херес, искренне считая, что заслужил его.
Ему удалось добиться разрешения не только на силки, но и на то, чтобы добытчики торфа, отработав полчаса сверх нормы, могли забирать это добавочное топливо с собой для обогрева камер, а также на то, чтобы Сазерленд послал весточку своей кузине в Уллапул, муж которой был аптекарем. Если муж кузины пожелает послать в тюрьму лекарства, узники их получат.
«Неплохая работа за вечер», – подумал Джейми.
Он сделал еще один маленький глоток вина и закрыл глаза, с чувством исполненного долга наслаждаясь исходящим от камина теплом.
Он прекрасно представлял себе все возможности, и, хотя не стремился к тому, чтобы они реализовались, от него мало что зависело.
Грей несколько раз глубоко вздохнул, дернул головой и неожиданно приказал:
– Подойдите сюда, мистер Фрэзер!
Джейми воззрился на него с недоумением.
– Сюда! – повторил майор тоном, не терпящим возражений, указав на место прямо перед собой на коврике перед очагом. – Станьте здесь, сэр!
– Я не собака, майор! – отрезал Джейми. – Можете делать со мной что угодно, но подзывать меня «к ноге» не смейте.
Захваченный врасплох, Грей издал непроизвольный смешок.
– Прошу прощения, мистер Фрэзер, – сухо сказал он. – Я не хотел вас обидеть. Я просто хочу, чтобы вы соблаговолили подойти поближе.
Он отступил в сторону и отвесил витиеватый поклон, жестом указав на камин.
Джейми заколебался, но потом осторожно ступил на узорчатый коврик. Грей подошел к нему, раздувая ноздри. На таком близком расстоянии хрупкое телосложение и светлая кожа лица делали его похожим на девушку. Майор положил руку на рукав узника, и длинные ресницы взметнулись от потрясения.
– Да вы весь мокрый!
– Разумеется, – иронически подтвердил Джейми.
Он промерз до мозга костей, и теперь его трясло, даже несмотря на близость к огню.
– Почему?
– Почему? – удивился Джейми. – Ну, может быть, потому, что вы приказали стражникам облить меня водой, прежде чем бросить в ледяной карцер.
– Я? Ничего подобного я не приказывал! – Судя по тому, что майор побледнел от гнева и сердито поджал губы, он говорил правду. – Это было самоуправство, но я приношу свои извинения, мистер Фрэзер.
– Принято, майор.
Тонкие струйки пара начали подниматься от его одежды, тепло проникало сквозь влажную ткань. Все мышцы ныли, и больше всего ему хотелось улечься на каминный коврик. И плевать, что как собака.
– Имел ли ваш побег отношение к тому, что вы узнали в таверне «Липа»?
Фрэзер не ответил. Кончики ниспадающих на лицо волос начинали подсыхать.
– Вы можете поклясться, что ваш побег не имел никакого отношения к тому вопросу?
Джейми молчал. Не было никакого смысла что-либо говорить. Невысокий майор ходил взад-вперед между ним и камином, сцепив руки за спиной. Останавливался, вскидывал на него взгляд и снова продолжал ходить.
Наконец он остановился перед Джейми и официальным тоном произнес:
– Мистер Фрэзер, я еще раз спрашиваю вас: почему вы сбежали из тюрьмы?
Джейми вздохнул. Неплохо бы постоять у огня подольше, да, видать, не судьба.
– Я не могу сказать вам, майор.
– Не можете или не хотите? – резко уточнил Грей.
– Велика ли разница, майор, если ответа вы все равно не получите?
Он закрыл глаза и стал ждать, стараясь, прежде чем его уведут отсюда, успеть вобрать в себя как можно больше тепла.
Грей поймал себя на том, что растерялся и не знает ни что сказать, ни как поступить.
«Упрямый – это еще мягко сказано», – говорил Кворри.
И ведь правду говорил.
Грей глубоко вздохнул, думая, что предпринять. Вдобавок ему было стыдно, так как неоправданная жестокость стражников напомнила ему о его собственных мстительных мыслях, нахлынувших, когда он узнал, что Джеймс Фрэзер находится в его власти.
В настоящий момент он волен был подвергнуть незадачливого беглеца любой предусмотренной регламентом каре: заковать в цепи, подвергнуть телесному наказанию, надолго засадить в одиночный карцер, урезать паек. Только вот сомнительно, что использование любого из этих средств увеличит его шансы добраться до французского золота.
Золото действительно существует. По крайней мере, такая возможность не исключена. Только вера в это золото могла подтолкнуть Фрэзера на то, что он сделал.
Грей посмотрел на шотландца. Глаза Фрэзера были закрыты, губы решительно сжаты. У него был широкий, крепкий рот, суровое выражение которого немного смягчалось чувственными губами, обрамленными рыжей бородой.
Грей медлил, пытаясь придумать какой-нибудь способ сломить упорство узника. О применении силы речи не шло: это было бы совершенно бесполезно. К тому же Грей испытывал стыд из-за позорного самоуправства своих стражников, и чувство вины не позволило бы ему пойти на жесткие меры.
Часы на каминной доске пробили десять. Поздно. В крепости стояла тишина, изредка нарушаемая звуком шагов часового во внутреннем дворе за окном.
Очевидно, ни силой, ни угрозами выяснить правду невозможно. Как это ни прискорбно, но, чтобы подобраться к золоту, существует только один путь. Нужно отбросить все личное и воспользоваться советом Кворри: продолжить общение, свести знакомство поближе, и тогда, возможно, удастся получить какой-то ключ к разгадке тайны сокровищ.
«Если они вообще существуют», – напомнил он себе, обернулся к узнику и, глубоко вздохнув, произнес официальным тоном:
– Мистер Фрэзер, не окажете ли вы мне честь отужинать завтра в моих покоях?
Майор ощутил минутное удовлетворение оттого, что ему удалось удивить этого шотландского ублюдка: голубые глаза широко раскрылись.
В следующий миг лицо Фрэзера приняло прежнее невозмутимое выражение. После секундного замешательства он овладел собой и, отвесив церемонный поклон, словно был облачен в килт и тартан, а не в мокрые тюремные лохмотья, ответил:
– Благодарю вас за любезное приглашение, майор, и принимаю его с превеликим удовольствием.
7 марта 1755 года
Стражник привел Фрэзера и оставил в гостиной, где был накрыт стол. Когда спустя несколько мгновений Грей вышел из спальни, он увидел, что его гость стоит у книжной полки, увлеченно изучая экземпляр «Новой Элоизы».
– Вы интересуетесь французскими романами? – выпалил он, слишком поздно сообразив, сколько недоверия прозвучало в его вопросе.
Фрэзер поднял глаза, захлопнул книгу и с подчеркнутой аккуратностью вернул ее на место.
– Я умею читать, майор.
Он побрился, и теперь борода не скрывала легкого румянца, выступившего на его высоких скулах.
– Я… да, конечно, я не имел в виду… я просто…
Щеки Грея покраснели даже сильнее, чем у Фрэзера.
Он ведь знал, что имеет дело с образованным человеком, и допустил эту неловкость лишь потому, что в его подсознании горский акцент и лохмотья никак не сочетались с французской литературой.
Но если платье шотландца никуда не годилось, этого никак нельзя было сказать о его манерах. Игнорируя суетливые извинения Грея, Джейми повернулся к книжной полке.
– Я рассказывал эту историю товарищам по камере, но сам читал ее довольно давно и решил освежить в памяти концовку, прежде всего последовательность событий.
– Понятно.
К счастью, Грей вовремя спохватился и не спросил: «А они что-нибудь поняли?» Однако Фрэзер, очевидно, угадал этот невысказанный вопрос по его лицу, потому что сухо сказал:
– Всех шотландских детей учат грамоте, майор. Однако у нас в горной Шотландии распространена и традиция устных рассказов.
– А-а. Понятно.
Появление слуги с подносом избавило коменданта от дальнейшей неловкости, и ужин прошел относительно спокойно, хотя беседовали они мало и это малое ограничивалось делами тюрьмы.
* * *
В следующий раз Грей распорядился поставить перед огнем шахматный столик и пригласил Фрэзера сыграть с ним партию перед ужином. В голубых глазах шотландца промелькнуло удивление, но он кивнул в знак согласия.Позже Грей подумал, что эта идея была чрезвычайно удачной. Освобожденные от необходимости разговаривать и проявлять учтивость, они мало-помалу привыкали друг к другу, молча сидя за инкрустированной доской из слоновой кости и черного дерева, оценивая один другого по передвижениям шахматных фигур.
А когда после этого сели за ужин, то уже чувствовали себя не столь чужими и их разговор, пусть по-прежнему осторожный и официальный, все-таки приобрел характер настоящей беседы, а не неловкой имитации оной, как вначале. Они обсудили дела тюрьмы, немного поговорили о книгах и распрощались, соблюдая формальности, но явно довольные проведенным временем. О золоте Грей не заикнулся.
Так установилась традиция еженедельных ужинов. Грей старался создать непринужденную обстановку, надеясь, что Фрэзер ненароком сболтнет что-нибудь, способное дать ключ к тайне французского золота. Пока, правда, результатов не было: любое проявление интереса к тому, что происходило во время трехдневной отлучки Фрэзера из тюрьмы, натыкалось на молчание, и Грей, не желая давить на узника, тут же менял тему.
За бараниной и отварным картофелем он изо всех сил старался навести своего необычного гостя на разговор о Франции и ее политике, пытаясь обнаружить возможные связи между Фрэзером и вероятным источником золота французского двора.
К своему немалому удивлению, он узнал, что до мятежа Стюарта Фрэзер провел во Франции два года по делам, связанным с винной торговлей.
Впрочем, порой во взгляде Фрэзера можно было угадать намек на понимание того, к чему клонит хозяин, однако вел себя гость безупречно, учтиво поддерживал беседу и лишь старательно переводил разговор с вопросов личного характера к общим темам, касавшимся литературы, искусства и общественной жизни.
Грей некоторое время пробыл в Париже и сейчас поймал себя на мысли, что этот разговор интересен ему сам по себе, а не только ради попыток прозондировать французские связи Фрэзера.
– Скажите мне, мистер Фрэзер, когда вы были в Париже, у вас была возможность познакомиться с драматическими произведениями месье Вольтера?
Узник улыбнулся.
– О да, майор. Более того, я имел честь принимать господина Аруэ (Вольтер – это его nom de plume, псевдоним) у себя за столом, и не раз.
– Вот как? – Грей поднял брови. – Ну и каковы ваши впечатления? Действительно ли этот человек кажется таким же великим при личной встрече, как и при чтении того, что вышло из-под его блистательного пера?
– По правде говоря, я не могу утверждать это, – ответил Фрэзер, аккуратно насадив на вилку ломтик баранины. – Он вообще говорил мало и не блистал остроумием. Обычно сидел сгорбившись в кресле, наблюдая за всеми, переводя взгляд с одного на другого. Меня ничуть не удивило бы, случись так, что тема, обсуждавшаяся у меня за обедом, позднее оказалась бы обыгранной на сцене, хотя, к счастью, ни в одном из его произведений пародий на меня мне не встретилось.
Он закрыл глаза, задумчиво жуя баранину.
– Это мясо вам по вкусу, мистер Фрэзер? – любезно осведомился Грей.
Мясо было хрящеватым, жестким и самому майору показалось малосъедобным. Впрочем, случись ему питаться овсянкой, кореньями да порой лакомиться крысятиной, он, возможно, оценил бы это блюдо иначе.
– Да, майор, вполне.
Фрэзер добавил капельку винного соуса и поднес ко рту последний кусочек. Он не возразил, когда Грей дал знак Маккею снова поставить на стол поднос с бараниной.
– Боюсь, что господин Аруэ не оценил бы должным образом это превосходное блюдо, – сказал Фрэзер, покачав головой, и положил себе еще баранины.
– По правде сказать, я склонен был думать, что человек, столь популярный и влиятельный во французском обществе, обладает весьма изысканным вкусом, – сухо заметил Грей.
Половина его порции осталась на тарелке, ей суждено было отправиться на ужин коту Августу.
Фрэзер рассмеялся.
– Едва ли, майор, – заверил он. – Я никогда не видел, чтобы господин Аруэ даже на самом пышном пиру употреблял что-либо, кроме чистой воды и сухого печенья. Он не чревоугодник и к тому же страдает несварением желудка.
– Вот оно что? – с интересом откликнулся Грей. – В таком случае можно предположить, что желчность и цинизм иных суждений, наличествующих в его пьесах, отчасти объясняются этим прискорбным фактом. Или вы полагаете, что характер автора не проявляется в построении его сочинений?
– Учитывая особенности некоторых персонажей, появляющихся в пьесах и романах, майор, я склоняюсь к мысли о том, что автор, который черпает образы исключительно из себя, слегка искажает действительность, разве нет?
– Пожалуй, да, – ответил Грей, улыбнувшись при мысли о некоторых из прототипов весьма гротескных персонажей, с которыми он был знаком. – Если автор создает эти красочные персонажи из жизни, а не из глубин воображения, он, безусловно, может похвастаться весьма разнообразным кругом знакомств!
Фрэзер кивнул, стряхнув крошки с колен полотняной салфеткой.
– О том, что сочинение романов – каннибальское искусство, при котором автор часто смешивает маленькие порции друзей и врагов вместе, приправляет их соусом своей фантазии и дает всему этому вывариться в пикантное блюдо, мне говорил отнюдь не господин Аруэ, а его, если можно так выразиться, сестра по перу – пишущая дама.
Грей рассмеялся и подал Маккею знак унести тарелки и принести графины с портвейном и хересом.
– И впрямь превосходно сказано, чрезвычайно остроумно и метко! Кстати, о каннибалах: вам знакомо сочинение мистера Дефо «Робинзон Крузо»? Это моя любимая книга с детства.
Разговор перешел на рыцарские романы и тропическую экзотику. Он затянулся, и Фрэзер вернулся в свою камеру очень поздно, оставив майора Грея довольным хорошо проведенным вечером, но ничуть не продвинувшимся в деле раскрытия тайны, унесенной в могилу странным бродягой.
2 апреля 1755 года
Джон Грей вскрыл пакет с перьями, которые мать прислала ему из Лондона. То были лебединые перья, более изящные и более крепкие, чем обычные гусиные. При виде их он улыбнулся, усмотрев в этом намек на то, что не балует родню письмами.
Но и на сей раз матушке придется подождать до утра. Он достал маленький перочинный ножик с монограммой, который всегда носил с собой, неторопливо заточил перо на свой вкус, складывая в уме то, что хотел доверить бумаге. К тому времени, когда он обмакнул перо в чернила, все нужные слова и фразы уже были подобраны, так что писал Грей быстро, почти не останавливаясь.
2 апреля 1755 года
Хэролду, лорду Мелтону, графу МорэйДалее Грей подробно описал внешность бродяги и содержание его странного бреда и замешкался, лишь когда дошел черед до побега и повторного пленения Фрэзера.
Мой дорогой Хэл, пишу, чтобы сообщить тебе о недавнем происшествии, которое привлекло мое внимание. Вполне возможно, что оно так и закончится ничем, однако, если во всем этом обнаружится реальная подоплека, может оказаться делом чрезвычайной важности.
Тот факт, что Фрэзер исчез из тюрьмы сразу вслед за этими событиями, наводит меня на ту мысль, что за словами бродяги таилось нечто реальное.Грей остановился, снова увидев обдуваемую ветрами фигуру Джеймса Фрэзера, выглядевшую на болотной пустоши столь же естественно, как очертания рыжих оленей.
Впрочем, если дело обстоит так, мне трудно объяснить последующие действия Фрэзера. Его схватили через три дня после побега, не более чем в миле от побережья. Тюрьма находится в безлюдном месте, окрестности, не считая деревни Ардсмур, на многие мили совершенно пустынны, а вероятность того, что он побывал в деревне и имел там тайную встречу с неким доверенным лицом, которому мог бы передать сведения о сокровище, столь мала, что ею можно пренебречь. У нас там имеются осведомители – остаться незамеченным практически невозможно, не говоря уж о том, что после побега мы перетряхнули всю эту дыру, но никаких следов ни самого Фрэзера, ни золота обнаружить не удалось. Да и с кем он мог связаться в этой глуши, если я точно знаю, что до побега у него не было возможности общаться с кем бы то ни было за пределами тюрьмы? А уж после побега тем более, ибо он находится под самым пристальным наблюдением.
У него не было ни малейшего сомнения в том, что Фрэзер, будь у него такое намерение, легко ускользнул бы от драгун. Но он этого не сделал, а значит, намеренно дал себя задержать. Почему?
Дальше Грей писал уже медленнее.
Может быть, конечно, Фрэзеру не удалось найти сокровище или же такового просто не существует. Я сам склоняюсь к этой мысли, ибо, окажись в его руках огромное богатство, ничто не помешало бы ему убраться за пределы моей досягаемости. Шотландец – человек крепкий, привычный к походной жизни и, как я полагаю, вполне способный добраться по пустынному побережью до какого-нибудь порта, откуда с большими деньгами ему был бы открыт путь куда угоно.Грей слегка закусил кончик пера, пробуя на вкус чернила. Он поморщился от горечи, встал и сплюнул в окно. Постоял там с минуту, глядя на холодную весеннюю ночь и рассеянно вытирая рот.
Ему наконец пришло в голову задать вопрос, но не тот, который он все время задавал, а куда более важный. Что и было сделано по окончании шахматной партии, в которой победил Фрэзер. Стражник стоял у двери, готовый сопровождать заключенного обратно в камеру. Когда Джейми встал со своего места, Грей тоже поднялся.
– Я больше не стану спрашивать вас, почему вы бежали из тюрьмы, – произнес он непринужденным тоном, – но мне было бы весьма интересно узнать, почему вы вернулись?
Фрэзер, явно не ожидавший этого вопроса, на миг замер. Потом обернулся, встретился взглядом с Греем, но некоторое время молчал. Наконец его губы тронула улыбка.
– Полагаю, майор, я должен по достоинству оценить ваше общество. Уверяю вас, дело не в еде.
Вспомнив об этом, Грей слегка хмыкнул. Растерявшись, он позволил Фрэзеру уйти. Только позже, ночью, он не без труда нашел ответ, догадавшись задать тот же вопрос себе. Что бы он, Грей, сделал, если бы Фрэзер не вернулся?
Напрашивался ответ, что первым делом он установил бы слежку за всеми его родичами. Ведь где беглецу искать помощи и поддержки, как не у близких?
И в этом, он был совершенно уверен, крылся ответ. Грей не принимал участия в покорении горной Шотландии, в то время он служил в Италии и Франции, но был изрядно наслышан о ходе этой кампании, да и по пути к месту службы в Ардсмур видел немало ее следов в виде пепелищ, разрушенных селений и потравленных полей.
Преданность горцев родовым связям вошла в легенду, и, если принять это во внимание, становилось ясно, что каждый из них предпочел бы тюрьму и любое возможное наказание опасности навлечь преследования английских властей на свою родню.
Грей сел, взял перо и обмакнул его в чернила. Ты ведь знаешь отвагу этих шотландцев, – написал он, мысленно добавив, что данный, конкретный горец по этой части выделяется даже среди своих соплеменников. – Маловероятно, чтобы силой или угрозой мне удалось бы заставить Фрэзера раскрыть местонахождение золота – если оно существует, а если нет, то любая угроза тем более не возымела бы действия. Вместо этого я решил поближе сойтись с Фрэзером как с неформальным предводителем узников-шотландцев, надеясь извлечь какие-нибудь сведения из разговоров с ним. До сих пор, признаюсь, это ни к чему не привело, но, думаю, у меня еще есть в запасе кое-какие возможности. По очевидным причинам, – продолжил он, медленно формулируя свою мысль, – я не хочу, чтобы об этом стало известно официально.
Привлекать внимание к кладу, который вполне мог оказаться химерой, было опасно, ибо вероятность разочарования, пожалуй, превосходила надежду. Ну а в случае успеха у него будет достаточно времени, чтобы подготовить соответствующий доклад и получить заслуженную награду – право покинуть захолустье и вернуться в лоно цивилизации.
Поэтому, дорогой брат, я обращаюсь к тебе и прошу твоей помощи в получении как можно более подробных сведений обо всем, что касается Джеймса Фрэзера. Однако прошу тебя проделать все это скрытно, чтобы никто не насторожился и не прознал о проявленном мной интересе. Заранее благодарю за любую помощь, какую ты сможешь мне оказать, ибо знаю, что во всем могу на тебя положиться.
Он снова обмакнул перо и подписался с небольшой завитушкой: Твой покорный слуга и преданно любящий брат, Джон Уильям Грей.
15 мая 1755 года
– Я слышал, люди болеют, – промолвил Грей. – Хотелось бы знать, действительно ли дела настолько плохи?
Ужин закончился, а с ним и беседа о книгах. Пора было поговорить о делах.
Фрэзер нахмурил брови, держа в руке единственный стакан хереса, который позволил себе сегодня. Но он даже не пригубил его, хотя обед подходил к концу.
– Это сущая правда. Дела действительно плохи. Всего у меня болеют около шестидесяти человек, причем пятнадцать из них серьезно. – Он заколебался. – Могу я попросить…
– Я ничего не могу обещать, мистер Фрэзер, но вы, разумеется, вправе высказать свои пожелания, – официально ответил Грей.
Он и сам почти не притронулся к своему хересу, как, впрочем, и к ужину: предчувствие чего-то важного напрочь отбило ему аппетит.
Джейми помедлил, оценивая свои шансы. Ясно, что всего желаемого не добиться, а значит, надо изложить свою просьбу так, чтобы получить главное, оставив при этом Грею возможность в чем-то отказать.
– Нам нужно побольше одеял, майор, больше тепла и больше еды. А также лекарств.
Грей поболтал херес в своем бокале, наблюдая за тем, как играют в винном водовороте отблески очага.
«В первую очередь обычные дела, – напомнил он себе. – Для другого найдется время и позже».
– У нас на складе не более двух десятков лишних одеял, но вы можете взять их для тяжелобольных. А вот увеличить рацион, боюсь, не в моих силах. Припасы сильно пострадали от мышей и крыс, а два месяца назад обрушилась кладовка. Наши возможности ограниченны и…
– Вопрос не столько в том, чтобы увеличить рацион, – торопливо вставил Фрэзер, – а скорее в типе питания. Тем, у кого нелады с желудком, трудно переваривать овсянку и грубый хлеб. Нельзя ли найти какую-нибудь замену этой пище?
По закону каждому заключенному ежедневно полагалось по кварте овсянки и маленькая пшеничная булка. Раз в неделю, по воскресеньям, для подкрепления сил узников, занятых тяжелым физическим трудом по двенадцать – шестнадцать часов в день, им дополнительно выдавали овсяный отвар и кварту мясной похлебки.
Грей поднял бровь.
– Что вы хотите предложить, мистер Фрэзер?
– Я думаю, что тюрьме выделяются какие-то средства на покупку соленой говядины, турнепса и лука для воскресной похлебки?
– Средства-то есть, но они предназначены для расходования в следующем квартале.
– Тогда я предлагаю, майор, использовать эти деньги сейчас, чтобы обеспечить здоровым питанием больных. А те из нас, кто здоров, охотно откажутся от своей доли мяса на будущее.
Грей нахмурился.
– Но не ослабнут ли узники, не получая мяса вообще? Вдруг они не смогут работать?
– Ну уж те, которые умрут, работать не смогут точно, – резко заметил Фрэзер.
Грей хмыкнул.
– Верно. Но верно и то, что те из вас, кто пока еще здоров, недолго останутся таковыми, если на значительное время откажутся от дополнительного питания. Нет, мистер Фрэзер, боюсь, что ваше предложение неприемлемо. Я понимаю, что это, может быть, сурово, но уж лучше предоставить тех, кто уже болен, их участи, чем подвергнуть риску заболеть всех остальных.
Фрэзер был упрямым человеком. Он опустил голову, ненадолго задумался, а потом предпринял другую попытку.
– Но если корона не в состоянии обеспечить нас полноценным пропитанием, может быть, вы позволите нам пополнить свой рацион самим, с помощью охоты?
– Охоты? – Брови Грея полезли на лоб от удивления. – Дать вам оружие и позволить бродить по торфяникам? Да бог с вами, мистер Фрэзер!
– Вряд ли Он с нами: Он от цинги не страдает и в усиленном питании не нуждается.
Увидев, как дернулись губы Грея, шотландец слегка расслабился. Майор всегда старался подавить свое чувство юмора, несомненно понимая, что это поставит его в невыигрышное положение. В отношениях с Джейми Фрэзером так оно и происходило.
Ободренный этим предательским подергиванием, Джейми развил наступление.
– Ни о каком оружии, майор, речи, конечно, не идет, так же как и о хождении на охоту. Дайте мне разрешение ставить ловушки на торфянике, когда мы режем торф, и оставлять себе то, что в них попадется.
Узники и без разрешения ухитрялись расставлять силки, но частенько добычу у них отбирали стражники.
Грей сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, обдумывая просьбу.
– Разве вам не потребуются материалы, чтобы смастерить ловушки, мистер Фрэзер?
– Всего лишь немного веревки, майор, – заверил его Джейми. – Дюжина грузил, не больше, любая бечева или шнур, а все остальное предоставьте нам.
Грей медленно потер щеку, потом кивнул.
– Хорошо.
Комендант повернулся к маленькому секретеру, вынул из чернильницы перо и написал записку.
– Завтра я выпущу на сей счет официальный приказ. Что же касается остальных ваших просьб…
Четверть часа спустя все было обговорено. Джейми, вздохнув, наконец расслабился и пригубил херес, искренне считая, что заслужил его.
Ему удалось добиться разрешения не только на силки, но и на то, чтобы добытчики торфа, отработав полчаса сверх нормы, могли забирать это добавочное топливо с собой для обогрева камер, а также на то, чтобы Сазерленд послал весточку своей кузине в Уллапул, муж которой был аптекарем. Если муж кузины пожелает послать в тюрьму лекарства, узники их получат.
«Неплохая работа за вечер», – подумал Джейми.
Он сделал еще один маленький глоток вина и закрыл глаза, с чувством исполненного долга наслаждаясь исходящим от камина теплом.