Страница:
Риордану вдруг пришла в голову праздная мысль: достаточно взглянуть на аристократические черты и тонкую, как пергамент, с проступающими голубыми жилками кожу леди Алисии, подумал он, чтобы понять, как будет выглядеть ее внучка через пятьдесят лет. Гордое, породистое лицо, утонченное и слегка надменное.
Отец Клодии, сидевший на софе, отличался такой же царственной осанкой, хотя величественность в его лице была не столь ярко выражена. Возможно, это объяснялось слабостью здоровья. С раннего детства лорд Уинстон страдал болезнью сердца, что, впрочем, не помешало ему пережить свою жену (хотя она была много моложе и крепче здоровьем) уже на добрых десять лет. Вероятно, по зрелом размышлении решил Риордан, этому способствовал тот факт, что лорд Уинстон не растрачивал свои силы на ублажение телесных нужд, а направлял их в русло умственной деятельности. Клодия, благодарение Богу, была не столь последовательна в стремлении жить одной только головой, хотя рассудительность, безусловно, унаследовала от отца.
Неожиданно для самого себя Риордан потер все еще слегка ноющую челюсть и начал думать о Кассандре Мерлин. Какую противоположность друг другу являли собой две эти женщины! Он попытался представить себе Клодию настолько разъяренной, чтобы ударить его (или кого бы то ни было) кулаком, и вынужден был признать, что это невозможно. Сама эта мысль показалась ему смехотворной. Клодия была настоящей леди до мозга костей, и ему очень хотелось связать свою судьбу именно с нею. Женщин, подобных Касс Мерлин, он знал столько, что ему бы жизни не хватило, чтобы их пересчитать, причем начать пришлось бы со своих ближайших родственниц. Никчемные, пустоголовые создания, прожигающие жизнь в погоне за удовольствиями. Он больше не хотел иметь ничего общего с ними и с нетерпением ждал того дня, когда навязанный ему «роман» с мисс Мерлин можно будет считать законченным.
И все же весь остаток дня ему не удавалось выбросить из головы мысли о ней. Все время, пока Оливер читал ему длиннейшую нотацию о том, как опасно давать волю своим плотским порывам, Риордан думал о ней, вспоминал ее лицо, каким оно было за минуту до того, как захлопнулась дверца кареты. Именно такого рода женщин он хотел избегать, но в Касс (помимо очевидно и бесспорно ослепительной внешности) было что-то неуловимое… какое-то хрупкое, израненное, но не сломленное достоинство, которое ему хотелось уберечь от новых ударов.
Это представлялось совершенно нелепым: если верить дошедшим до него сведениям, защищать было просто нечего. И вообще, судя по всему, она могла сама постоять за себя. Наверное, все дело в том, что, будучи еще такой молодой, она по их с Куинном настоянию готовилась вступить в очень серьезную и опасную игру. Неудивительно, что он чувствует себя отчасти ответственным за нее.
Он вспомнил, как она выглядела в этот день у него в библиотеке, как сидела, выпрямившись и стараясь сохранить самообладание, пока по комнате эхом прокатывались бездумно жестокие слова Оливера. В ее невероятных серых глазах сквозила боль. Только теперь Риордан понял, насколько сильно ему тогда хотелось подойти к ней, утешить ее, защитить. Как бы она поступила, если бы он это сделал? Наверное, отшатнулась бы. Или, по крайней мере, посмотрела бы на него с упреком. Она не приняла бы его жалости.
А вот что могло бы произойти, если бы Куинн не прервал сцену в карете на самом интересном месте? Мысленным взором Риордан видел, как он закрывает дверцу кареты, чтобы их никто не видел и не беспокоил. Она бы позволила ему любые ласки (в этом он был уверен), но он непременно стал бы спрашивать ее разрешения перед каждой новой вольностью. «Можно мне тронуть тебя здесь, Касс?» «Ах, как мило…» «Позволь мне поцеловать тебя там…» Он выбрал бы шпильки из ее волос, чтобы ощутить их шелковистую прохладу и посмотреть, как они рассыплются по плечам, полюбовался бы поразительным контрастом черных как смоль кудрей и белой-белой кожи. А потом провел бы кончиками пальцев по ее губам, соблазнительно припухшим от его поцелуев, и она со вздохом произнесла бы его имя, как вчера вечером. Она отвечала бы «да» на все его желания. Под его поцелуями она бы…
– Я сказала, что бабушка собирается идти спать, Филипп. Разве вы не хотите пожелать ей доброй ночи?
Он с виноватой поспешностью вскочил на ноги и откашлялся.
– Да-да, конечно. Всегда рад вас видеть, леди Алисия. Доброй ночи.
Риордан взял протянутую ему высохшую пергаментную руку и поднес ее к губам, мысленно спрашивая себя, Долго ли он так просидел, даже не заметив, что музыка смолкла, а люди заговорили, обращаясь к нему.
– Я немного устал; пожалуй, я тоже поднимусь к себе, – решил лорд Уинстон, нащупывая трость, которую всегда держал под боком. – Надеюсь, Филипп, вы скоро снова нас навестите. Беседа с вами всегда доставляет мне удовольствие. И в следующий раз непременно напомните мне, чтобы я дал вам тот трактат о реформе уголовного законодательства.
– Непременно напомню, сэр. Спокойной ночи.
Они пожали друг другу руки, и лорд Уинстон медленно вышел из гостиной следом за матерью. В холле, как совершенно точно было известно Риордану, уже дожидался дворецкий, чтобы препроводить его светлость наверх в его опочивальню. Слава Богу, в который уж раз подумал Риордан, что старшие Харвеллины так редко выбираются в свет; иначе им обязательно стала бы известна его репутация, и они запретили бы Клодии с ним встречаться. А пока что они видят в нем молодого и богатого члена парламента с хорошими связями, не проявляющего, к счастью, опасных поползновений порвать с вигами [17]. Поэтому он был желанным гостем в их доме.
– Спасибо за напоминание! У меня, Филипп, тоже есть для вас книга. Она здесь, в моей рабочей корзинке. Сто лет собираюсь ее вернуть вам.
– Потом вернете. Я хочу поговорить с вами, Клодия.
Она подняла на него взгляд, ее лицо стало серьезным.
– У вас усталый вид. Я это еще раньше заметила. Ваши мысли витали где-то далеко.
– Нет, у меня все в порядке.
Клодия подошла к нему, подняла руку и коснулась его щеки. Неожиданная ласка удивила его. Риордан был не из тех, кто упускает подвернувшуюся возможность, поэтому он схватил ее руку и поцеловал, а потом крепко сжал и не отпускал все время, пока говорил.
– Я хотел бы предупредить вас заранее, пока кто-нибудь из записных доброхотов не поделился с вами сплетнями. Некоторое время я буду связан… с одной женщиной. У нее довольно скандальная репутация. Мне очень жаль.
– О, бедный Филипп! Неужели опять? Как это должно быть утомительно для вас.
Она сочувственно улыбнулась. Ни капли ревности! Это его раздосадовало.
– Ничего страшного. Просто я предвижу, что на сей раз мой предполагаемый роман будет несколько более громким, чем обычно.
С невольным чувством стыда Риордан понял, что пытается заставить ее ревновать.
– Полагаю, она очень хороша собой? – спросила Клодия.
– Страшна, как дикобраз, – усмехнулся он.
– То же самое вы говорили об оперной певице, которую мистер Куинн подозревал в шпионстве.
– Но она и вправду была уродиной!
– Филипп, я же ее видела.
– О! – Он опять поцеловал ее руку. – Вам в самом деле все равно! В вашем каменном сердце просто нет места ревности.
Клодия задумчиво прищурилась.
– Нет, – согласилась она после минутного размышления. – Пожалуй, для ревности там места нет. Но ведь это не имело бы никакого смысла, верно? Если бы вы всерьез увлеклись другой женщиной, тут уж ничем нельзя было бы помочь. А начинать волноваться, пока этого не случилось, по-моему, просто неразумие.
– Ваша логика безупречна, как всегда, моя дорогая. Именно поэтому она так меня и бесит.
– Вот глупый! – Она отняла у него руку. – Уже поздно, Филипп. Позвольте мне вернуть вам вашу книгу. Вам пора уходить.
Риордан вздохнул, признавая свое поражение. Клодия подошла к столу, на котором стояла ее рабочая корзинка, и принялась рыться в ней, пока не нашла тоненький томик, переплетенный в красный сафьян. Риордан с улыбкой узнал переплет: это был его английский экземпляр «Общественного договора».
– Что вы об этом думаете? – спросил он.
Вопрос был совершенно излишним: Клодия всегда, не дожидаясь, пока ее спросят, говорила, что она думает о каждой прочитанной книге.
– Очень волнующее чтение, но скорее для души, чем для ума.
– В ваших устах это звучит как смертный приговор.
– Тон задает первая фраза, – продолжала она, не обратив внимания на его реплику. – «Человек рождается свободным, и повсюду он в цепях». Мне всегда претила такая склонность к громким эффектам. И я никак не могу согласиться с его основной посылкой: он утверждает, что человек в своем естественном состоянии кроток и даже робок. Я скорее склонна поверить Гоббсу [18], когда он говорит, что люди по природе своей эгоистичны и аморальны. Отсюда следует абсурдность самой идеи общественного договора. Революция во Франции красноречиво свидетельствует о том, что толпа не может управлять собой.
Она продолжала говорить, пока Риордан внимательно слушал, кивая, когда был с ней согласен, и хмурясь, когда ее слова вызывали у него возражения. Однако в конце концов он потерял нить разговора и сосредоточился на том, как движутся ее губы при каждом слове. У нее был красивый ротик. Бывали случаи, когда Клодия позволила ему себя поцеловать, но он знал, что злоупотреблять удачей не следует. Она никогда не отталкивала его – просто замирала в ледяном оцепенении. С таким же успехом можно было обнимать снежную статую.
– Руссо пишет, – продолжала между тем Клодия, – что человек прислушивается к голосу разума, прежде чем последовать своим желаниям и склонностям. Но что может быть дальше от истины, чем это утверждение? Человек не способен… Филипп, да вы меня совсем не слушаете! Я знала, что вы слишком утомлены. Вам надо вернуться домой. Я велю Роберту заложить карету.
Она взяла его под руку и повела через холл к парадному подъезду.
– Простите, я задумался о делах. Нет-нет, уже слишком поздно, не стоит беспокоить Роберта. Я прогуляюсь.
С минуту они проспорили, потом Клодия уступила.
– Я увижу вас в четверг за картами у Чилтонов?
– Вряд ли.
– Ясно. Я полагаю, вы будете целиком поглощены вашей новой пассией, – заметила она с язвительной усмешкой. – Как ее зовут? Я спрашиваю на всякий случай. Если вдруг кто-то мне расскажет о вашей связи с какой-то другой женщиной, у меня действительно появится повод для ревности.
– Хотел бы я это увидеть! – устало улыбнулся Риордан. – Ее зовут Кассандра Мерлин.
– Мерлин? Разве не так звали человека, которого позавчера повесили?
– Да, и эта девушка – его дочь. Но больше не спрашивайте меня ни о чем, Клодия. Мне очень хочется все вам рассказать, но, если я это сделаю, Оливер с меня голову снимет.
– Ладно, не буду ни о чем спрашивать. Но вы ведь знаете, Филипп, я умею хранить секреты! Что бы вы мне ни рассказали, дальше меня это не пойдет.
– Конечно, знаю.
Риордан коснулся ее руки и даже подумал, не поцеловать ли ее на прощание, но решил, что рисковать не стоит. Ему не хотелось опять нарваться на взгляд, полный сурового удивления, который она обычно бросала на него после каждого поцелуя.
– Доброй ночи, моя дорогая.
Он распахнул дверь и вышел.
Она со стоном откинулась на постель и безнадежно уставилась в потолок. В треклятой брошюре было пятьдесят страниц, по две колонки текста на каждой, а шрифт был таким мелким, что даже блоха не смогла бы прочитать его без очков. До чего же стыдно будет признаваться Риордану, что она одолела только половину!
А что сказал бы папа, если бы узнал, что его дочка читает Руссо? О, разумеется, он был бы горд и удивлен и… со знакомым горьким чувством Кассандра заставила себя опомниться. Нелегко будет избавиться от этой привычки. Всю свою жизнь она пыталась вообразить, как откликнется отец на любые ее поступки или мысли; она так часто задавала себе этот вопрос, что он стал приходить в голову сам собой, как привычный рефлекс. Все ее решения были основаны на его воображаемом одобрении или неодобрении. Сначала она все делала, чтобы заслужить его похвалу, потом – все, чтобы привести его в ужас. Ей хотелось любыми средствами привлечь хоть толику его внимания. Злая ирония заключалась в том, что ему и при жизни все было безразлично, а уж теперь и подавно. Теперь ей оставалось жить только для себя. Это было новое ощущение, и ей пришло в голову, что она просто не знает, с чего начать. Послышался стук в дверь.
– Войдите, – позвала Кассандра, садясь прямо.
Оказалось, что это тетя Бесс. Она на мгновение остановилась в дверях с загадочным выражением на обсыпанном рисовой пудрой лице, но заговорила не сразу.
– В тихом омуте черти водятся, – объявила она наконец, скрестив руки на груди.
– Прошу прощения? – спросила Кассандра с самым невинным видом, хотя и почувствовала, что щеки у нее краснеют.
– «Заводить любовников я предоставляю вам», – продекламировала леди Синклер с гадкой усмешкой. – Боже, какая же ты ханжа!
Кассандра одним прыжком вскочила с постели и подошла к зеркалу.
– Надо полагать, мой визитер уже прибыл, да, тетя? – сухо спросила она, расправляя юбки и одергивая лиф.
– Филипп Риордан.
Леди Синклер покачала головой, не в силах скрыть нотки восхищения, невольно прорвавшейся в голосе.
– Пожалуй, я тебя недооценила, Кассандра. Могу я поинтересоваться, как давно ты его знаешь?
– Не очень давно.
Кассандра выбранила себя за то, что не придумала заранее какой-нибудь истории, объясняющей ее знакомство с почтенным Филиппом Риорданом. Увидев в зеркале свое лицо, напряженное и бледное, она несколько раз ущипнула себя за щеки, чтобы вызвать румянец.
– Мы встретились в церкви, – с легкостью солгала она, не особенно беспокоясь о том, поверит ей тетя Бесс или нет. – А теперь прошу меня извинить…
– Одну минутку, Касс. Я считаю своим долгом предупредить тебя, хотя ты, разумеется, и сама могла заметить, что Филипп Риордан не джентльмен. У него чудовищная репутация.
Эти слова едва не заставили Кассандру рассмеяться. Вопрос о том, кто из них двоих ханжа, так и вертелся у нее на языке.
– Стало быть, мы с ним – идеальная пара, не так ли? – спросила она вместо этого.
Тетя Бесс взглянула на племянницу с грозным прищуром. Кассандре хотелось как можно скорее положить конец диспуту, поэтому она быстро проскользнула в дверь мимо тетки и поспешила вниз по ступеням.
Из гостиной доносились мужские голоса. Она остановилась в дверях. Риордан не сразу ее заметил, он что-то говорил, обращаясь к Фредди и заставляя его трястись от хохота, но, увидев ее, тут же замолчал. Кассандра смущенно приветствовала его, спотыкаясь на каждом слове, и страшно обрадовалась, когда Фредди прервал ее потоком добродушной болтовни. Куда они направляются? Ах, на прогулку в Сент-Джеймс-парк, вот как? Что ж, они, безусловно, выбрали удачный день. Да, кстати, он слышал, что Воксхолл больше совсем не в моде, все теперь посещают только Кенсингтон-Гарденс [19], что Филипп думает по атому поводу? И кстати, кто шьет ему рубашки?
Кассандра терпеливо молчала, пока Риордан с любезностью, которой она от него не ожидала, отвечал на беспорядочные вопросы ее кузена. Когда пришло время отправляться, он повел ее к дверям, легко и бережно держа под локоток, а потом усадил в карету со всей учтивостью, какая подобает истинному джентльмену в общении со своей престарелой тетушкой.
Она не сомневалась, что он вернется к своим обычным замашкам и начнет издеваться над ней, как только они останутся наедине, но, к ее величайшему облегчению, этого не произошло. Он уселся рядом, но на приличном расстоянии от нее, и послал ей вежливую, лишенную всякой двусмысленности улыбку.
– Я рад отметить, Касс, что сейчас ты выглядишь лучше, чем несколько минут назад, – заметил он с вроде бы искренней озабоченностью. – Ты не заболела?
– Нет, спасибо, я совершенно здорова. Это можно было считать правдой: головная боль у нее почти прошла, а день стоял прекрасный.
– Хорошо, что с утра был дождь, – добавила она, чувствуя себя дурой и надеясь, что в его ушах ее слова прозвучат не так глупо, как в ее собственных.
– Да, верно, – согласился он и сам отпустил несколько светских замечаний о погоде.
Наконец Кассандра успокоилась и даже начала получать удовольствие от поездки. По причинам, известным лишь ему одному, Риордан, видимо, решил вести себя примерно. Осознав это, она почувствовала благодарность к нему и вознамерилась ответить тем же. Правда, ее кольнуло легкое ощущение разочарования, но она приписала его расшалившимся нервам и собственной глупости.
Их вчерашняя встреча вышла столь бурной, что последние двадцать четыре часа она была не в состоянии думать ни о чем другом. Она проиграла пари и тем самым дала ему понять, что ее поведение в саду клуба «Кларион» ничего общего не имело с притворством. Кассандра знала об этом с самого начала; от полного унижения ее отделяла лишь слабая надежда на то, что он не догадывается об истинном положении вещей. Но во время последней встречи эта надежда рухнула.
Невыносимо стыдно было сознавать, что он считает ее женщиной, готовой по первому приглашению отправиться домой к мужчине, с которым она была знакома всего полчаса. Пока он думал, что она принимает его за Уэйда и именно с Уэйдом собирается уйти из клуба, позор еще можно было стерпеть, но теперь он знал всю правду. Она не могла противиться именно ему, Филиппу Риордану.
Однако сегодня он, казалось, совершенно позабыл о постыдном происшествии, и это сбивало ее с толку. Кассандра ожидала, что он непременно начнет отпускать самодовольные, полные злорадства шуточки по поводу ее капитуляции в карете, но его поведение было безупречным. Несмотря на всю свою растерянность и нелепые сожаления, ей пришлось признать его отношение к случившемуся более здравым и несравненно более мудрым. Она твердо решила последовать его примеру.
Район, по которому они проезжали, напомнил Кассандре о парижском квартале, где она в детстве ходила в школу. Она сказала об этом Риордану, и он начал расспрашивать ее о жизни во Франции. Сперва она отвечала нерешительно и кратко, стараясь придерживаться только фактов. Да, ее всегда помещали в закрытые пансионы, даже когда тетя Бесс жила в городе. Нет, Фредди ее никогда не обижал, уж скорее это она его обижала. Было ли ей одиноко? Пожалуй, нет. Ну, может быть, иногда, время от времени, но ведь все дети порой чувствуют себя одинокими! Расспросы продолжались, и Кассандра постепенно стала привыкать к мысли о том, что Риордан проявляет искренний интерес к ее ответам. Ее сдержанность растаяла, и она, сама себе удивляясь, принялась рассказывать ему такие вещи, которыми до сих пор делилась только с друзьями, и даже кое-что из того, о чем до сих пор не говорила никому.
– А что за человек был твой отец? – спросил он, положив руку ладонью вниз на разделявшее их сиденье. – Но, может быть, тебе тяжело о нем говорить?
– Конечно, я тоскую по нему, но могу о нем рассказать. Я его очень любила, хотя мы почти не виделись. Он был красив и полон жизни, с ним всегда было весело. Когда я была маленькая, я все время мечтала о нем. Грезила наяву.
– О чем же ты грезила?
– Ну… что он приедет и заберет меня из школы, а потом мы заживем с ним вместе в Суррее, в нашем старом доме.
– Сколько лет тебе было, когда умерла твоя мать?
– Шесть. После ее смерти мы с отцом прожили вместе еще около года, но потом он стал крепко выпивать… и все такое. Поэтому он отослал меня в Париж к тете Бесс.
– А-а-а, милейшая леди Синклер. Мы с ней только, что познакомились. Скажи, она всегда кокетничает с твоими кавалерами?
– Да, всегда, – откровенно призналась Кассандра. – Правда, иногда она утверждает, будто это я отбиваю у нее кавалеров.
– Значит, отец представлялся тебе рыцарем в сверкающих доспехах, который в один прекрасный день приедет и спасет свою принцессу?
– Да, мне так казалось. Он и вправду называл меня своей «принцессой». Но я с детства отличалась понятливостью. К тому времени, как мне исполнилось пятнадцать, я уже твердо знала, что этого никогда не случится. И еще я поняла, что ни мой отец, ни тетя не хотят видеть меня рядом с собой.
– А почему, как ты думаешь?
Риордан задал вопрос сухим, деловитым тоном, без единого намека на жалость в манерах или в голосе. Это помогло ей дать правдивый ответ.
– Я никогда не могла понять почему, – тихо призналась Кассандра, собирая юбку в мелкие складочки на колене. – Полжизни я пыталась быть хорошей девочкой, благовоспитанной и послушной, какой им хотелось меня видеть. Но из этого никогда не выходило ничего путного, Я хочу сказать: это не помогало мне завоевать их любовь. И в конце концов я перестала стараться.
Она чисто по-французски слегка пожала плечами и улыбнулась, чтобы разбавить горечь своих слов.
– А потом у меня появились друзья, которые принимали меня такой, какая я есть, и я наконец почувствовала себя счастливой.
У нее появилось много новых друзей, думала она про себя. Они все время менялись; одни уходили, их место занимали другие, но им всем чуточку не хватало благопристойности: супружеская пара, чей ребенок появился на свет всего через семь месяцев после венчания, молодые люди, добывавшие средства существования исключительно карточной игрой, девицы, посещавшие разного рода сомнительные вечеринки без сопровождения и, если верить слухам, позволявшие своим кавалерам немыслимые вольности.
Их всех скорее можно было назвать «бесшабашными», а не «отпетыми», «богемой», но отнюдь не «дном». Отличаясь легкомыслием и либеральной широтой взглядов, они приветливо приняли ее в свой круг именно в тот момент, когда она остро нуждалась в товарищах. Ни один из них не стал ее близким другом, но порой ей не хватало их всех разом.
– А сейчас ты счастлива, Касс? – ласково спросил Риордан.
– Вполне, – машинально ответила Кассандра. Вопрос потряс ее: она поняла, как неосмотрительно далеко зашла в своей откровенности.
– А вы, мистер Риордан? Как могло случиться, что богатый, уважаемый член парламента берет на себя роль праздного повесы? – парировала она, прекрасно понимая, что ее отвлекающий маневр будет немедленно разгадан.
Несколько секунд он смотрел на нее в молчании, потом ответил таким же небрежным тоном:
– Как-то раз Оливер спас мне жизнь, если можно так выразиться. Когда я стал членом парламента, он попросил, чтобы я отдал ему долг благодарности вот таким вот необычным образом. Это всего лишь на два года, из них уже почти половина прошла.
– Мистер Куинн спас вам жизнь?
Он кивнул, явно не желая вдаваться в подробности.
– Наверное, по временам эта беспутная жизнь кажется вам очень утомительной, даже скучной. По крайней мере, мне бы так казалось.
– Неужели она показалась бы скучной тебе, Касс?
– Да, представьте себе, – ощетинилась она.
– Но, если бы поблизости был фонтан, тебе, я полагаю, сразу стало бы гораздо веселее.
Кассандра вспыхнула.
– Вы всегда верите всему, что слышите? – гневно спросила она, хмурясь в ответ на его ухмылку. – Если так, значит, вы ничем не лучше мистера Куинна. Мне казалось, что уж вам-то сам Бог велел быть осмотрительнее и не все принимать на веру. Ведь вы тоже являетесь невинной мишенью злых сплетен.
– Сдаюсь! Уложила на обе лопатки. Однако «невинной мишенью», как ты выразилась, я являюсь лишь с недавних пор. Долгое время моя скверная репутация была вполне заслуженной.
– Меня это ничуть не удивляет, – отрезала Кассандра, отворачиваясь от него и уставившись в окно.
Ей следовало бы догадаться, что он не сумеет удержаться в границах приличий хоть сколько-нибудь долгое время. И все же она была заинтригована. Ей хотелось побольше разузнать о его семье, об отце-сифилитике и о матери с ее многочисленными любовниками. А также о его взаимоотношениях с Куинном и о том, каким образом старик спас ему жизнь.
– Мы въехали на Пэлл-Мэлл [20], Касс. Хочешь, выйдем здесь и пройдемся пешком?
Кассандра холодно кивнула в ответ, и Риордан приказал кучеру остановить экипаж.
– Отправляйтесь к южному входу в парк, Трипп, и подождите нас там, – велел он, когда они вышли. – Мы будем там примерно через час.
Отец Клодии, сидевший на софе, отличался такой же царственной осанкой, хотя величественность в его лице была не столь ярко выражена. Возможно, это объяснялось слабостью здоровья. С раннего детства лорд Уинстон страдал болезнью сердца, что, впрочем, не помешало ему пережить свою жену (хотя она была много моложе и крепче здоровьем) уже на добрых десять лет. Вероятно, по зрелом размышлении решил Риордан, этому способствовал тот факт, что лорд Уинстон не растрачивал свои силы на ублажение телесных нужд, а направлял их в русло умственной деятельности. Клодия, благодарение Богу, была не столь последовательна в стремлении жить одной только головой, хотя рассудительность, безусловно, унаследовала от отца.
Неожиданно для самого себя Риордан потер все еще слегка ноющую челюсть и начал думать о Кассандре Мерлин. Какую противоположность друг другу являли собой две эти женщины! Он попытался представить себе Клодию настолько разъяренной, чтобы ударить его (или кого бы то ни было) кулаком, и вынужден был признать, что это невозможно. Сама эта мысль показалась ему смехотворной. Клодия была настоящей леди до мозга костей, и ему очень хотелось связать свою судьбу именно с нею. Женщин, подобных Касс Мерлин, он знал столько, что ему бы жизни не хватило, чтобы их пересчитать, причем начать пришлось бы со своих ближайших родственниц. Никчемные, пустоголовые создания, прожигающие жизнь в погоне за удовольствиями. Он больше не хотел иметь ничего общего с ними и с нетерпением ждал того дня, когда навязанный ему «роман» с мисс Мерлин можно будет считать законченным.
И все же весь остаток дня ему не удавалось выбросить из головы мысли о ней. Все время, пока Оливер читал ему длиннейшую нотацию о том, как опасно давать волю своим плотским порывам, Риордан думал о ней, вспоминал ее лицо, каким оно было за минуту до того, как захлопнулась дверца кареты. Именно такого рода женщин он хотел избегать, но в Касс (помимо очевидно и бесспорно ослепительной внешности) было что-то неуловимое… какое-то хрупкое, израненное, но не сломленное достоинство, которое ему хотелось уберечь от новых ударов.
Это представлялось совершенно нелепым: если верить дошедшим до него сведениям, защищать было просто нечего. И вообще, судя по всему, она могла сама постоять за себя. Наверное, все дело в том, что, будучи еще такой молодой, она по их с Куинном настоянию готовилась вступить в очень серьезную и опасную игру. Неудивительно, что он чувствует себя отчасти ответственным за нее.
Он вспомнил, как она выглядела в этот день у него в библиотеке, как сидела, выпрямившись и стараясь сохранить самообладание, пока по комнате эхом прокатывались бездумно жестокие слова Оливера. В ее невероятных серых глазах сквозила боль. Только теперь Риордан понял, насколько сильно ему тогда хотелось подойти к ней, утешить ее, защитить. Как бы она поступила, если бы он это сделал? Наверное, отшатнулась бы. Или, по крайней мере, посмотрела бы на него с упреком. Она не приняла бы его жалости.
А вот что могло бы произойти, если бы Куинн не прервал сцену в карете на самом интересном месте? Мысленным взором Риордан видел, как он закрывает дверцу кареты, чтобы их никто не видел и не беспокоил. Она бы позволила ему любые ласки (в этом он был уверен), но он непременно стал бы спрашивать ее разрешения перед каждой новой вольностью. «Можно мне тронуть тебя здесь, Касс?» «Ах, как мило…» «Позволь мне поцеловать тебя там…» Он выбрал бы шпильки из ее волос, чтобы ощутить их шелковистую прохладу и посмотреть, как они рассыплются по плечам, полюбовался бы поразительным контрастом черных как смоль кудрей и белой-белой кожи. А потом провел бы кончиками пальцев по ее губам, соблазнительно припухшим от его поцелуев, и она со вздохом произнесла бы его имя, как вчера вечером. Она отвечала бы «да» на все его желания. Под его поцелуями она бы…
– Я сказала, что бабушка собирается идти спать, Филипп. Разве вы не хотите пожелать ей доброй ночи?
Он с виноватой поспешностью вскочил на ноги и откашлялся.
– Да-да, конечно. Всегда рад вас видеть, леди Алисия. Доброй ночи.
Риордан взял протянутую ему высохшую пергаментную руку и поднес ее к губам, мысленно спрашивая себя, Долго ли он так просидел, даже не заметив, что музыка смолкла, а люди заговорили, обращаясь к нему.
– Я немного устал; пожалуй, я тоже поднимусь к себе, – решил лорд Уинстон, нащупывая трость, которую всегда держал под боком. – Надеюсь, Филипп, вы скоро снова нас навестите. Беседа с вами всегда доставляет мне удовольствие. И в следующий раз непременно напомните мне, чтобы я дал вам тот трактат о реформе уголовного законодательства.
– Непременно напомню, сэр. Спокойной ночи.
Они пожали друг другу руки, и лорд Уинстон медленно вышел из гостиной следом за матерью. В холле, как совершенно точно было известно Риордану, уже дожидался дворецкий, чтобы препроводить его светлость наверх в его опочивальню. Слава Богу, в который уж раз подумал Риордан, что старшие Харвеллины так редко выбираются в свет; иначе им обязательно стала бы известна его репутация, и они запретили бы Клодии с ним встречаться. А пока что они видят в нем молодого и богатого члена парламента с хорошими связями, не проявляющего, к счастью, опасных поползновений порвать с вигами [17]. Поэтому он был желанным гостем в их доме.
– Спасибо за напоминание! У меня, Филипп, тоже есть для вас книга. Она здесь, в моей рабочей корзинке. Сто лет собираюсь ее вернуть вам.
– Потом вернете. Я хочу поговорить с вами, Клодия.
Она подняла на него взгляд, ее лицо стало серьезным.
– У вас усталый вид. Я это еще раньше заметила. Ваши мысли витали где-то далеко.
– Нет, у меня все в порядке.
Клодия подошла к нему, подняла руку и коснулась его щеки. Неожиданная ласка удивила его. Риордан был не из тех, кто упускает подвернувшуюся возможность, поэтому он схватил ее руку и поцеловал, а потом крепко сжал и не отпускал все время, пока говорил.
– Я хотел бы предупредить вас заранее, пока кто-нибудь из записных доброхотов не поделился с вами сплетнями. Некоторое время я буду связан… с одной женщиной. У нее довольно скандальная репутация. Мне очень жаль.
– О, бедный Филипп! Неужели опять? Как это должно быть утомительно для вас.
Она сочувственно улыбнулась. Ни капли ревности! Это его раздосадовало.
– Ничего страшного. Просто я предвижу, что на сей раз мой предполагаемый роман будет несколько более громким, чем обычно.
С невольным чувством стыда Риордан понял, что пытается заставить ее ревновать.
– Полагаю, она очень хороша собой? – спросила Клодия.
– Страшна, как дикобраз, – усмехнулся он.
– То же самое вы говорили об оперной певице, которую мистер Куинн подозревал в шпионстве.
– Но она и вправду была уродиной!
– Филипп, я же ее видела.
– О! – Он опять поцеловал ее руку. – Вам в самом деле все равно! В вашем каменном сердце просто нет места ревности.
Клодия задумчиво прищурилась.
– Нет, – согласилась она после минутного размышления. – Пожалуй, для ревности там места нет. Но ведь это не имело бы никакого смысла, верно? Если бы вы всерьез увлеклись другой женщиной, тут уж ничем нельзя было бы помочь. А начинать волноваться, пока этого не случилось, по-моему, просто неразумие.
– Ваша логика безупречна, как всегда, моя дорогая. Именно поэтому она так меня и бесит.
– Вот глупый! – Она отняла у него руку. – Уже поздно, Филипп. Позвольте мне вернуть вам вашу книгу. Вам пора уходить.
Риордан вздохнул, признавая свое поражение. Клодия подошла к столу, на котором стояла ее рабочая корзинка, и принялась рыться в ней, пока не нашла тоненький томик, переплетенный в красный сафьян. Риордан с улыбкой узнал переплет: это был его английский экземпляр «Общественного договора».
– Что вы об этом думаете? – спросил он.
Вопрос был совершенно излишним: Клодия всегда, не дожидаясь, пока ее спросят, говорила, что она думает о каждой прочитанной книге.
– Очень волнующее чтение, но скорее для души, чем для ума.
– В ваших устах это звучит как смертный приговор.
– Тон задает первая фраза, – продолжала она, не обратив внимания на его реплику. – «Человек рождается свободным, и повсюду он в цепях». Мне всегда претила такая склонность к громким эффектам. И я никак не могу согласиться с его основной посылкой: он утверждает, что человек в своем естественном состоянии кроток и даже робок. Я скорее склонна поверить Гоббсу [18], когда он говорит, что люди по природе своей эгоистичны и аморальны. Отсюда следует абсурдность самой идеи общественного договора. Революция во Франции красноречиво свидетельствует о том, что толпа не может управлять собой.
Она продолжала говорить, пока Риордан внимательно слушал, кивая, когда был с ней согласен, и хмурясь, когда ее слова вызывали у него возражения. Однако в конце концов он потерял нить разговора и сосредоточился на том, как движутся ее губы при каждом слове. У нее был красивый ротик. Бывали случаи, когда Клодия позволила ему себя поцеловать, но он знал, что злоупотреблять удачей не следует. Она никогда не отталкивала его – просто замирала в ледяном оцепенении. С таким же успехом можно было обнимать снежную статую.
– Руссо пишет, – продолжала между тем Клодия, – что человек прислушивается к голосу разума, прежде чем последовать своим желаниям и склонностям. Но что может быть дальше от истины, чем это утверждение? Человек не способен… Филипп, да вы меня совсем не слушаете! Я знала, что вы слишком утомлены. Вам надо вернуться домой. Я велю Роберту заложить карету.
Она взяла его под руку и повела через холл к парадному подъезду.
– Простите, я задумался о делах. Нет-нет, уже слишком поздно, не стоит беспокоить Роберта. Я прогуляюсь.
С минуту они проспорили, потом Клодия уступила.
– Я увижу вас в четверг за картами у Чилтонов?
– Вряд ли.
– Ясно. Я полагаю, вы будете целиком поглощены вашей новой пассией, – заметила она с язвительной усмешкой. – Как ее зовут? Я спрашиваю на всякий случай. Если вдруг кто-то мне расскажет о вашей связи с какой-то другой женщиной, у меня действительно появится повод для ревности.
– Хотел бы я это увидеть! – устало улыбнулся Риордан. – Ее зовут Кассандра Мерлин.
– Мерлин? Разве не так звали человека, которого позавчера повесили?
– Да, и эта девушка – его дочь. Но больше не спрашивайте меня ни о чем, Клодия. Мне очень хочется все вам рассказать, но, если я это сделаю, Оливер с меня голову снимет.
– Ладно, не буду ни о чем спрашивать. Но вы ведь знаете, Филипп, я умею хранить секреты! Что бы вы мне ни рассказали, дальше меня это не пойдет.
– Конечно, знаю.
Риордан коснулся ее руки и даже подумал, не поцеловать ли ее на прощание, но решил, что рисковать не стоит. Ему не хотелось опять нарваться на взгляд, полный сурового удивления, который она обычно бросала на него после каждого поцелуя.
– Доброй ночи, моя дорогая.
Он распахнул дверь и вышел.
* * *
Кассандра сидела на краю кровати, крепко прижимая пальцы к вискам. «Все люди рождаются свободными и равными. Ни один человек не имеет от природы власти над другими людьми. Отказ от свободы равносилен… – Ей пришлось потереть пылающий от боли лоб ладонью и стиснуть зубы. – Отказ от свободы равносилен отказу от человеческого естества».Она со стоном откинулась на постель и безнадежно уставилась в потолок. В треклятой брошюре было пятьдесят страниц, по две колонки текста на каждой, а шрифт был таким мелким, что даже блоха не смогла бы прочитать его без очков. До чего же стыдно будет признаваться Риордану, что она одолела только половину!
А что сказал бы папа, если бы узнал, что его дочка читает Руссо? О, разумеется, он был бы горд и удивлен и… со знакомым горьким чувством Кассандра заставила себя опомниться. Нелегко будет избавиться от этой привычки. Всю свою жизнь она пыталась вообразить, как откликнется отец на любые ее поступки или мысли; она так часто задавала себе этот вопрос, что он стал приходить в голову сам собой, как привычный рефлекс. Все ее решения были основаны на его воображаемом одобрении или неодобрении. Сначала она все делала, чтобы заслужить его похвалу, потом – все, чтобы привести его в ужас. Ей хотелось любыми средствами привлечь хоть толику его внимания. Злая ирония заключалась в том, что ему и при жизни все было безразлично, а уж теперь и подавно. Теперь ей оставалось жить только для себя. Это было новое ощущение, и ей пришло в голову, что она просто не знает, с чего начать. Послышался стук в дверь.
– Войдите, – позвала Кассандра, садясь прямо.
Оказалось, что это тетя Бесс. Она на мгновение остановилась в дверях с загадочным выражением на обсыпанном рисовой пудрой лице, но заговорила не сразу.
– В тихом омуте черти водятся, – объявила она наконец, скрестив руки на груди.
– Прошу прощения? – спросила Кассандра с самым невинным видом, хотя и почувствовала, что щеки у нее краснеют.
– «Заводить любовников я предоставляю вам», – продекламировала леди Синклер с гадкой усмешкой. – Боже, какая же ты ханжа!
Кассандра одним прыжком вскочила с постели и подошла к зеркалу.
– Надо полагать, мой визитер уже прибыл, да, тетя? – сухо спросила она, расправляя юбки и одергивая лиф.
– Филипп Риордан.
Леди Синклер покачала головой, не в силах скрыть нотки восхищения, невольно прорвавшейся в голосе.
– Пожалуй, я тебя недооценила, Кассандра. Могу я поинтересоваться, как давно ты его знаешь?
– Не очень давно.
Кассандра выбранила себя за то, что не придумала заранее какой-нибудь истории, объясняющей ее знакомство с почтенным Филиппом Риорданом. Увидев в зеркале свое лицо, напряженное и бледное, она несколько раз ущипнула себя за щеки, чтобы вызвать румянец.
– Мы встретились в церкви, – с легкостью солгала она, не особенно беспокоясь о том, поверит ей тетя Бесс или нет. – А теперь прошу меня извинить…
– Одну минутку, Касс. Я считаю своим долгом предупредить тебя, хотя ты, разумеется, и сама могла заметить, что Филипп Риордан не джентльмен. У него чудовищная репутация.
Эти слова едва не заставили Кассандру рассмеяться. Вопрос о том, кто из них двоих ханжа, так и вертелся у нее на языке.
– Стало быть, мы с ним – идеальная пара, не так ли? – спросила она вместо этого.
Тетя Бесс взглянула на племянницу с грозным прищуром. Кассандре хотелось как можно скорее положить конец диспуту, поэтому она быстро проскользнула в дверь мимо тетки и поспешила вниз по ступеням.
Из гостиной доносились мужские голоса. Она остановилась в дверях. Риордан не сразу ее заметил, он что-то говорил, обращаясь к Фредди и заставляя его трястись от хохота, но, увидев ее, тут же замолчал. Кассандра смущенно приветствовала его, спотыкаясь на каждом слове, и страшно обрадовалась, когда Фредди прервал ее потоком добродушной болтовни. Куда они направляются? Ах, на прогулку в Сент-Джеймс-парк, вот как? Что ж, они, безусловно, выбрали удачный день. Да, кстати, он слышал, что Воксхолл больше совсем не в моде, все теперь посещают только Кенсингтон-Гарденс [19], что Филипп думает по атому поводу? И кстати, кто шьет ему рубашки?
Кассандра терпеливо молчала, пока Риордан с любезностью, которой она от него не ожидала, отвечал на беспорядочные вопросы ее кузена. Когда пришло время отправляться, он повел ее к дверям, легко и бережно держа под локоток, а потом усадил в карету со всей учтивостью, какая подобает истинному джентльмену в общении со своей престарелой тетушкой.
Она не сомневалась, что он вернется к своим обычным замашкам и начнет издеваться над ней, как только они останутся наедине, но, к ее величайшему облегчению, этого не произошло. Он уселся рядом, но на приличном расстоянии от нее, и послал ей вежливую, лишенную всякой двусмысленности улыбку.
– Я рад отметить, Касс, что сейчас ты выглядишь лучше, чем несколько минут назад, – заметил он с вроде бы искренней озабоченностью. – Ты не заболела?
– Нет, спасибо, я совершенно здорова. Это можно было считать правдой: головная боль у нее почти прошла, а день стоял прекрасный.
– Хорошо, что с утра был дождь, – добавила она, чувствуя себя дурой и надеясь, что в его ушах ее слова прозвучат не так глупо, как в ее собственных.
– Да, верно, – согласился он и сам отпустил несколько светских замечаний о погоде.
Наконец Кассандра успокоилась и даже начала получать удовольствие от поездки. По причинам, известным лишь ему одному, Риордан, видимо, решил вести себя примерно. Осознав это, она почувствовала благодарность к нему и вознамерилась ответить тем же. Правда, ее кольнуло легкое ощущение разочарования, но она приписала его расшалившимся нервам и собственной глупости.
Их вчерашняя встреча вышла столь бурной, что последние двадцать четыре часа она была не в состоянии думать ни о чем другом. Она проиграла пари и тем самым дала ему понять, что ее поведение в саду клуба «Кларион» ничего общего не имело с притворством. Кассандра знала об этом с самого начала; от полного унижения ее отделяла лишь слабая надежда на то, что он не догадывается об истинном положении вещей. Но во время последней встречи эта надежда рухнула.
Невыносимо стыдно было сознавать, что он считает ее женщиной, готовой по первому приглашению отправиться домой к мужчине, с которым она была знакома всего полчаса. Пока он думал, что она принимает его за Уэйда и именно с Уэйдом собирается уйти из клуба, позор еще можно было стерпеть, но теперь он знал всю правду. Она не могла противиться именно ему, Филиппу Риордану.
Однако сегодня он, казалось, совершенно позабыл о постыдном происшествии, и это сбивало ее с толку. Кассандра ожидала, что он непременно начнет отпускать самодовольные, полные злорадства шуточки по поводу ее капитуляции в карете, но его поведение было безупречным. Несмотря на всю свою растерянность и нелепые сожаления, ей пришлось признать его отношение к случившемуся более здравым и несравненно более мудрым. Она твердо решила последовать его примеру.
Район, по которому они проезжали, напомнил Кассандре о парижском квартале, где она в детстве ходила в школу. Она сказала об этом Риордану, и он начал расспрашивать ее о жизни во Франции. Сперва она отвечала нерешительно и кратко, стараясь придерживаться только фактов. Да, ее всегда помещали в закрытые пансионы, даже когда тетя Бесс жила в городе. Нет, Фредди ее никогда не обижал, уж скорее это она его обижала. Было ли ей одиноко? Пожалуй, нет. Ну, может быть, иногда, время от времени, но ведь все дети порой чувствуют себя одинокими! Расспросы продолжались, и Кассандра постепенно стала привыкать к мысли о том, что Риордан проявляет искренний интерес к ее ответам. Ее сдержанность растаяла, и она, сама себе удивляясь, принялась рассказывать ему такие вещи, которыми до сих пор делилась только с друзьями, и даже кое-что из того, о чем до сих пор не говорила никому.
– А что за человек был твой отец? – спросил он, положив руку ладонью вниз на разделявшее их сиденье. – Но, может быть, тебе тяжело о нем говорить?
– Конечно, я тоскую по нему, но могу о нем рассказать. Я его очень любила, хотя мы почти не виделись. Он был красив и полон жизни, с ним всегда было весело. Когда я была маленькая, я все время мечтала о нем. Грезила наяву.
– О чем же ты грезила?
– Ну… что он приедет и заберет меня из школы, а потом мы заживем с ним вместе в Суррее, в нашем старом доме.
– Сколько лет тебе было, когда умерла твоя мать?
– Шесть. После ее смерти мы с отцом прожили вместе еще около года, но потом он стал крепко выпивать… и все такое. Поэтому он отослал меня в Париж к тете Бесс.
– А-а-а, милейшая леди Синклер. Мы с ней только, что познакомились. Скажи, она всегда кокетничает с твоими кавалерами?
– Да, всегда, – откровенно призналась Кассандра. – Правда, иногда она утверждает, будто это я отбиваю у нее кавалеров.
– Значит, отец представлялся тебе рыцарем в сверкающих доспехах, который в один прекрасный день приедет и спасет свою принцессу?
– Да, мне так казалось. Он и вправду называл меня своей «принцессой». Но я с детства отличалась понятливостью. К тому времени, как мне исполнилось пятнадцать, я уже твердо знала, что этого никогда не случится. И еще я поняла, что ни мой отец, ни тетя не хотят видеть меня рядом с собой.
– А почему, как ты думаешь?
Риордан задал вопрос сухим, деловитым тоном, без единого намека на жалость в манерах или в голосе. Это помогло ей дать правдивый ответ.
– Я никогда не могла понять почему, – тихо призналась Кассандра, собирая юбку в мелкие складочки на колене. – Полжизни я пыталась быть хорошей девочкой, благовоспитанной и послушной, какой им хотелось меня видеть. Но из этого никогда не выходило ничего путного, Я хочу сказать: это не помогало мне завоевать их любовь. И в конце концов я перестала стараться.
Она чисто по-французски слегка пожала плечами и улыбнулась, чтобы разбавить горечь своих слов.
– А потом у меня появились друзья, которые принимали меня такой, какая я есть, и я наконец почувствовала себя счастливой.
У нее появилось много новых друзей, думала она про себя. Они все время менялись; одни уходили, их место занимали другие, но им всем чуточку не хватало благопристойности: супружеская пара, чей ребенок появился на свет всего через семь месяцев после венчания, молодые люди, добывавшие средства существования исключительно карточной игрой, девицы, посещавшие разного рода сомнительные вечеринки без сопровождения и, если верить слухам, позволявшие своим кавалерам немыслимые вольности.
Их всех скорее можно было назвать «бесшабашными», а не «отпетыми», «богемой», но отнюдь не «дном». Отличаясь легкомыслием и либеральной широтой взглядов, они приветливо приняли ее в свой круг именно в тот момент, когда она остро нуждалась в товарищах. Ни один из них не стал ее близким другом, но порой ей не хватало их всех разом.
– А сейчас ты счастлива, Касс? – ласково спросил Риордан.
– Вполне, – машинально ответила Кассандра. Вопрос потряс ее: она поняла, как неосмотрительно далеко зашла в своей откровенности.
– А вы, мистер Риордан? Как могло случиться, что богатый, уважаемый член парламента берет на себя роль праздного повесы? – парировала она, прекрасно понимая, что ее отвлекающий маневр будет немедленно разгадан.
Несколько секунд он смотрел на нее в молчании, потом ответил таким же небрежным тоном:
– Как-то раз Оливер спас мне жизнь, если можно так выразиться. Когда я стал членом парламента, он попросил, чтобы я отдал ему долг благодарности вот таким вот необычным образом. Это всего лишь на два года, из них уже почти половина прошла.
– Мистер Куинн спас вам жизнь?
Он кивнул, явно не желая вдаваться в подробности.
– Наверное, по временам эта беспутная жизнь кажется вам очень утомительной, даже скучной. По крайней мере, мне бы так казалось.
– Неужели она показалась бы скучной тебе, Касс?
– Да, представьте себе, – ощетинилась она.
– Но, если бы поблизости был фонтан, тебе, я полагаю, сразу стало бы гораздо веселее.
Кассандра вспыхнула.
– Вы всегда верите всему, что слышите? – гневно спросила она, хмурясь в ответ на его ухмылку. – Если так, значит, вы ничем не лучше мистера Куинна. Мне казалось, что уж вам-то сам Бог велел быть осмотрительнее и не все принимать на веру. Ведь вы тоже являетесь невинной мишенью злых сплетен.
– Сдаюсь! Уложила на обе лопатки. Однако «невинной мишенью», как ты выразилась, я являюсь лишь с недавних пор. Долгое время моя скверная репутация была вполне заслуженной.
– Меня это ничуть не удивляет, – отрезала Кассандра, отворачиваясь от него и уставившись в окно.
Ей следовало бы догадаться, что он не сумеет удержаться в границах приличий хоть сколько-нибудь долгое время. И все же она была заинтригована. Ей хотелось побольше разузнать о его семье, об отце-сифилитике и о матери с ее многочисленными любовниками. А также о его взаимоотношениях с Куинном и о том, каким образом старик спас ему жизнь.
– Мы въехали на Пэлл-Мэлл [20], Касс. Хочешь, выйдем здесь и пройдемся пешком?
Кассандра холодно кивнула в ответ, и Риордан приказал кучеру остановить экипаж.
– Отправляйтесь к южному входу в парк, Трипп, и подождите нас там, – велел он, когда они вышли. – Мы будем там примерно через час.