Страница:
Некоторое время спустя он услышал скрип открывающейся двери и торопливые удаляющиеся шаги. Прошло еще несколько минут, дверь в комнату Джека снова открылась, и через секунду Коннор услышал стук в дверь. «Входи», – громко сказал он.
Джек был одет и к тому же по полной форме под курткой – старый шерстяной жилет, галстук, торопливо повязанный вокруг потрепанного стоячего воротничка рубашки. Однако причесаться он забыл. Это маленькое упущение свело на нет его попытку придать себе невинный или хотя бы невозмутимый вид, ибо, кем бы ни была его вечерняя просительница, после се жарких ласк полосы у него на голове стояли торчком, от этого он выглядел в точности как петушок – сходство, которого он всегда старался избегать.
Коннор не выдержал и улыбнулся. Джек ухмыльнулся в ответ, смущенно, но весело, и вскоре оба уже покатывались со смеху, изредка поглядывая друг на друга и смеясь еще пуще. Джек повалился на кровать, держась за бока. Его безудержный смех перешел в кашель, и он лежал на спине, то тяжело дыша, то вновь кашляя и утирая слезы, текущие по вискам.
– Кто она такая? – отсмеявшись, поинтересовался Коннор. – Могу я тебя спросить?
– Конечно. Это девчонка, о которой я тебе говорил, та, что прислуживает «У святого Георгия». Роза, хотя я зову ее… зову ее… а, да не все ли равно.
– Конечно, все равно, – согласился Коннор. – В другой раз я поостерегусь входить к тебе без особого приглашения. Среди бела дня, при незапертой двери… м-да!
Джек сконфуженно улыбнулся и спросил, меняя тему:
– Как прошел день, адвокат? Вид у тебя усталый. Я начинаю жалеть, что мы сделали из тебя настоящего шахтера, Кон. Должен с прискорбием заметить, это еще цветочки.
Коннор устало опустился на единственный в комнате стул, слишком измученный, чтобы подхватить шутливый тон Джека.
– Догадайся, кто владеет рудником, Джек.
– Кто? Да какая-то женщина, ты сам говорил.
– Хозяйка «Калинового» – Софи Дин.
Джек раскрыл рот от изумления.
– Не может быть!
– Это так.
– Да нет! Та девушка, что была на лугу с детьми?
– Она самая, – сказал Коннор и потер слипавшиеся веки. – К тому же она не просто владеет рудником, но и управляет им. Она – управляющая каждый день приходит в свою чертову контору и сидит за своим огромным чертовым столом.
Джек приподнялся на локтях, и удивление, написанное на его лице, сменилось веселым выражением.
– Ну и ну, – протянул он понимающе.
– Прекрати, Джек, не то…
– И как же ты намерен теперь поступить? Ты же втюрился в нее в субботу и вот…
– Не говори ерунды.
– Теперь будешь ходить за ней по пятам, распишешь радамантам, какой у нее замечательный рудник и какая замечательная она сама.
– Ты замолчишь, наконец?
Пораженный злостью, которая исказила лицо Коннора, Джек поднял руки, изображая полную капитуляцию.
– Могу и замолчать, – сказал он примирительно. – Положение не из приятных, я тебя понимаю. Да, забыл тебе отдать.
– Что?
– Письмо. Как я понимаю, из Радамантского общества, очередной конверт без обратного адреса, чтобы никто не догадался о твоих тайных связях с этой шайкой социалистов.
Коннор невольно хихикнул и протянул руку за конвертом, который Джек достал из кармана. Письмо было кратким и деловым.
– Хорошо, – пробормотал он, пробежав письмо глазами. – Просто отлично.
– Что они там пишут?
– Сообщают, что предложение по законопроекту о реформе, – ответил он, подняв глаза на Джека, – должно быть внесено раньше, чем ожидалось. Теперь их человек, Шейверс, хочет иметь в своем распоряжении все мои доклады к концу этого месяца, в противном случае он не сможет представить свой вариант законопроекта на нынешней сессии палаты общин. Это значит, нам не придется маяться на рудниках в Бакфастли после того, как закончим дела здесь.
– Шейверс, – проворчал Джек, даже не пытаясь скрыть своей неприязни. – Заводила и подстрекатель. Никак не пойму, зачем ты связываешься с такими беззастенчивыми крикунами.
– Я не связывался с ним, я его даже ни разу не видел.
– Однажды я слышал его выступление.
– И он подбил шахтеров с оловянного рудника на забастовку. Я все знаю, ты говорил мне это уже сто раз. Я одного не пойму, почему из-за этого ты считаешь его воплощением дьявола. Если кто… о, черт! Если кто и заинтересован в реформах на рудниках, – твердил он всегда Джеку, – то это в первую очередь ты. – Они возвращались к этому аргументу уже не раз, но ирония этих слов, учитывая, что братья поменялись ролями, ускользала от них. – Так или иначе, – закончил он устало, – похоже, мы пробудем в Уикерли меньше, чем я полагал.
– Что очень хорошо для тебя. Из-за той дамы, на которую ты сейчас работаешь.
Коннор начал было отрицать, но вскоре, поняв бессмысленность своего поведения, согласился.
– Ты бы видел ее, Джек, как она сидит за своим огромным письменным столом, вся такая ну, ты знаешь, какая она, и бойко отдает приказы направо и налево, будто…
– Будто мужчина. И сидит прямо, как аршин проглотила, да!
– Нет. Да и не в этом дело. Мне плевать, что она командует мной. – Он готов был даже допустить, судя по тому немногому, что успел увидеть, что она может быть хорошим управляющим.
– А в чем же тогда?
– Я не смогу сообщить в докладе ничего хорошего о ее руднике.
– А что на нем не так?
– То же, что и на всех остальных низкая оплата, плохой воздух, большая опасность для жизни, не предусмотрено никаких действенных мер на случай чрезвычайной ситуации. Сегодня я слышал, как Дженкс, штейгер, говорил о потере двух-трех человек в год как о «нормальном явлении».
– Так оно и есть, – уныло вздохнул Джек.
– Не могу терпеть такого отношения к людям. Это совершенно…
– О, Кон, – прервал его Джек, тяжело вставая, – не начинай все сначала, ладно? Хотя бы не сейчас, когда у меня в горле пересохло и требуется пропустить стаканчик. Пошли к «Святому Георгию», поужинаем там.
– К «Святому Георгию»? – удивился Кон. – Но Мора придет через двадцать минут и приготовит поесть. Зачем…
– Все так, только она страшна, как дикобраз. У меня кусок в горло не лезет, когда вижу ее.
– И совсем она не такая страшная, как ты говоришь, – фыркнул Коннор, – старый ты волокита. Единственное, что в ней тебе не по нраву, так это то, что она держит ноги вместе, не то что Роза. Так ведь?
– Единственное? И ты смеешь говорить мне такое? Ну, парень, ты совсем заработался. Идем-ка со мной, – настаивал Джек, с шутливой заботливостью беря его за руку. – Старина Джек покажет тебе, как нужно проводить время.
Но Коннор отдернул руку.
– Отстань, не собираюсь я идти с тобой.
– Почему же?
– Да потому, что устал, потому, что мы платим Море два шиллинга, чтобы она нам готовила, и потому, что мне нужно поработать.
– Для радамантов, что ли?
Коннор кивнул, и Джек перестал упорствовать.
– Кон, Кон, ты меня беспокоишь. Что тебе нужно, так это женщина, в самом банальном смысле. Если проведешь ночь, обнимая теплое женское тело, то прекратишь разрушать свое здоровье чтением книг да писаниной нудных трактатов для своих дружков – маньяков социалистов.
Коннор заставил себя рассмеяться, но, когда брат ушел, он невольно подумал, что пишет свои «нудные трактаты» ради таких людей, как Джек, рабочих и работниц, расплачивающихся молодостью и здоровьем только за право жить, а плодами их труда пользуются всякого рода проходимцы и биржевые дельцы, которые не знают разницы между медным рудником и угольной шахтой.
Тем не менее Джек попал в точку, он ничего не имел против того, чтобы всю ночь обнимать теплое женское тело. Кроме одного: это должно было быть тело мисс Софи Дин, только ее видел он в своих мечтах.
4
Джек был одет и к тому же по полной форме под курткой – старый шерстяной жилет, галстук, торопливо повязанный вокруг потрепанного стоячего воротничка рубашки. Однако причесаться он забыл. Это маленькое упущение свело на нет его попытку придать себе невинный или хотя бы невозмутимый вид, ибо, кем бы ни была его вечерняя просительница, после се жарких ласк полосы у него на голове стояли торчком, от этого он выглядел в точности как петушок – сходство, которого он всегда старался избегать.
Коннор не выдержал и улыбнулся. Джек ухмыльнулся в ответ, смущенно, но весело, и вскоре оба уже покатывались со смеху, изредка поглядывая друг на друга и смеясь еще пуще. Джек повалился на кровать, держась за бока. Его безудержный смех перешел в кашель, и он лежал на спине, то тяжело дыша, то вновь кашляя и утирая слезы, текущие по вискам.
– Кто она такая? – отсмеявшись, поинтересовался Коннор. – Могу я тебя спросить?
– Конечно. Это девчонка, о которой я тебе говорил, та, что прислуживает «У святого Георгия». Роза, хотя я зову ее… зову ее… а, да не все ли равно.
– Конечно, все равно, – согласился Коннор. – В другой раз я поостерегусь входить к тебе без особого приглашения. Среди бела дня, при незапертой двери… м-да!
Джек сконфуженно улыбнулся и спросил, меняя тему:
– Как прошел день, адвокат? Вид у тебя усталый. Я начинаю жалеть, что мы сделали из тебя настоящего шахтера, Кон. Должен с прискорбием заметить, это еще цветочки.
Коннор устало опустился на единственный в комнате стул, слишком измученный, чтобы подхватить шутливый тон Джека.
– Догадайся, кто владеет рудником, Джек.
– Кто? Да какая-то женщина, ты сам говорил.
– Хозяйка «Калинового» – Софи Дин.
Джек раскрыл рот от изумления.
– Не может быть!
– Это так.
– Да нет! Та девушка, что была на лугу с детьми?
– Она самая, – сказал Коннор и потер слипавшиеся веки. – К тому же она не просто владеет рудником, но и управляет им. Она – управляющая каждый день приходит в свою чертову контору и сидит за своим огромным чертовым столом.
Джек приподнялся на локтях, и удивление, написанное на его лице, сменилось веселым выражением.
– Ну и ну, – протянул он понимающе.
– Прекрати, Джек, не то…
– И как же ты намерен теперь поступить? Ты же втюрился в нее в субботу и вот…
– Не говори ерунды.
– Теперь будешь ходить за ней по пятам, распишешь радамантам, какой у нее замечательный рудник и какая замечательная она сама.
– Ты замолчишь, наконец?
Пораженный злостью, которая исказила лицо Коннора, Джек поднял руки, изображая полную капитуляцию.
– Могу и замолчать, – сказал он примирительно. – Положение не из приятных, я тебя понимаю. Да, забыл тебе отдать.
– Что?
– Письмо. Как я понимаю, из Радамантского общества, очередной конверт без обратного адреса, чтобы никто не догадался о твоих тайных связях с этой шайкой социалистов.
Коннор невольно хихикнул и протянул руку за конвертом, который Джек достал из кармана. Письмо было кратким и деловым.
– Хорошо, – пробормотал он, пробежав письмо глазами. – Просто отлично.
– Что они там пишут?
– Сообщают, что предложение по законопроекту о реформе, – ответил он, подняв глаза на Джека, – должно быть внесено раньше, чем ожидалось. Теперь их человек, Шейверс, хочет иметь в своем распоряжении все мои доклады к концу этого месяца, в противном случае он не сможет представить свой вариант законопроекта на нынешней сессии палаты общин. Это значит, нам не придется маяться на рудниках в Бакфастли после того, как закончим дела здесь.
– Шейверс, – проворчал Джек, даже не пытаясь скрыть своей неприязни. – Заводила и подстрекатель. Никак не пойму, зачем ты связываешься с такими беззастенчивыми крикунами.
– Я не связывался с ним, я его даже ни разу не видел.
– Однажды я слышал его выступление.
– И он подбил шахтеров с оловянного рудника на забастовку. Я все знаю, ты говорил мне это уже сто раз. Я одного не пойму, почему из-за этого ты считаешь его воплощением дьявола. Если кто… о, черт! Если кто и заинтересован в реформах на рудниках, – твердил он всегда Джеку, – то это в первую очередь ты. – Они возвращались к этому аргументу уже не раз, но ирония этих слов, учитывая, что братья поменялись ролями, ускользала от них. – Так или иначе, – закончил он устало, – похоже, мы пробудем в Уикерли меньше, чем я полагал.
– Что очень хорошо для тебя. Из-за той дамы, на которую ты сейчас работаешь.
Коннор начал было отрицать, но вскоре, поняв бессмысленность своего поведения, согласился.
– Ты бы видел ее, Джек, как она сидит за своим огромным письменным столом, вся такая ну, ты знаешь, какая она, и бойко отдает приказы направо и налево, будто…
– Будто мужчина. И сидит прямо, как аршин проглотила, да!
– Нет. Да и не в этом дело. Мне плевать, что она командует мной. – Он готов был даже допустить, судя по тому немногому, что успел увидеть, что она может быть хорошим управляющим.
– А в чем же тогда?
– Я не смогу сообщить в докладе ничего хорошего о ее руднике.
– А что на нем не так?
– То же, что и на всех остальных низкая оплата, плохой воздух, большая опасность для жизни, не предусмотрено никаких действенных мер на случай чрезвычайной ситуации. Сегодня я слышал, как Дженкс, штейгер, говорил о потере двух-трех человек в год как о «нормальном явлении».
– Так оно и есть, – уныло вздохнул Джек.
– Не могу терпеть такого отношения к людям. Это совершенно…
– О, Кон, – прервал его Джек, тяжело вставая, – не начинай все сначала, ладно? Хотя бы не сейчас, когда у меня в горле пересохло и требуется пропустить стаканчик. Пошли к «Святому Георгию», поужинаем там.
– К «Святому Георгию»? – удивился Кон. – Но Мора придет через двадцать минут и приготовит поесть. Зачем…
– Все так, только она страшна, как дикобраз. У меня кусок в горло не лезет, когда вижу ее.
– И совсем она не такая страшная, как ты говоришь, – фыркнул Коннор, – старый ты волокита. Единственное, что в ней тебе не по нраву, так это то, что она держит ноги вместе, не то что Роза. Так ведь?
– Единственное? И ты смеешь говорить мне такое? Ну, парень, ты совсем заработался. Идем-ка со мной, – настаивал Джек, с шутливой заботливостью беря его за руку. – Старина Джек покажет тебе, как нужно проводить время.
Но Коннор отдернул руку.
– Отстань, не собираюсь я идти с тобой.
– Почему же?
– Да потому, что устал, потому, что мы платим Море два шиллинга, чтобы она нам готовила, и потому, что мне нужно поработать.
– Для радамантов, что ли?
Коннор кивнул, и Джек перестал упорствовать.
– Кон, Кон, ты меня беспокоишь. Что тебе нужно, так это женщина, в самом банальном смысле. Если проведешь ночь, обнимая теплое женское тело, то прекратишь разрушать свое здоровье чтением книг да писаниной нудных трактатов для своих дружков – маньяков социалистов.
Коннор заставил себя рассмеяться, но, когда брат ушел, он невольно подумал, что пишет свои «нудные трактаты» ради таких людей, как Джек, рабочих и работниц, расплачивающихся молодостью и здоровьем только за право жить, а плодами их труда пользуются всякого рода проходимцы и биржевые дельцы, которые не знают разницы между медным рудником и угольной шахтой.
Тем не менее Джек попал в точку, он ничего не имел против того, чтобы всю ночь обнимать теплое женское тело. Кроме одного: это должно было быть тело мисс Софи Дин, только ее видел он в своих мечтах.
4
Какое-то время Коннор держался, но в конце концов ежедневные девять часов борьбы со скалистым грунтом в духоте глубокого штрека довели его до полного изнеможения. В пятницу, когда Джек повторил свое приглашение пойти в таверну, он не стал отказываться.
Предложение провести вечер в «Святом Георгии» привлекало возможностью не только отдохнуть от демонстративного неумения Моры готовить и, наконец, поесть нормально, но и снова увидеть Розу, пусть на сей раз и одетую. Она оказалась полногрудой черноволосой девицей лет двадцати, немного косящей на один глаз и обладающей громким низким голосом. Она обожала хлопнуть посетителя по спине и громогласно расхохотаться над его или своей шуткой. Но с Джеком она, как заметил Коннор, вела себя иначе и голос у нее становился мягче, и прикасалась она к нему с большой нежностью.
Несмотря на то что они не прожили в Уикерли и недели, Джек успел подружиться с большинством завсегдатаев таверны. Многие из них работали на «Калиновом» и «Салеме», остальные были фермерами, арендовавшими землю у лорда и леди Мортон, высокородных обитателей особняка Линтон-грейт-холл в Уикерли. В таверне к братьям Пендарвис относились с дружеской теплотой, и, хотя они недавно появились в деревне, где редко видели новые лица, и возбуждали всеобщее любопытство, никто не лез к ним в душу с расспросами, не держался с ними настороже из-за того, что они чужаки. По своему опыту Коннор знал, что тон отношению к новым людям в небольших провинциальных деревушках задают местные помещик и священник. В случае с Уикерли это были Себастьян Верлен, граф Мортон, и Кристиан Моррелл викарий церкви Всех Святых, человек, которого Коннор на прошлой неделе ошибочно принял за мужа Софи Дин. Коннор слышал, что завсегдатаи таверны часто называют имена викария и графа, причем с неизменным почтением и благожелательностью.
– О да, викарий прекрасный человек, – высказался Трэнтер Фокс и пустился в пространные воспоминания о том, как однажды его придавило обломком сломавшегося механизма на глубине в четыреста футов и все его бросили, потеряв надежду вытащить. Коннору, которому Трэнтер не раз рассказывал об этом, пришлось снова выслушивать историю о том, как преподобный Моррелл оказался единственным, у кого достало смелости пробраться к Трэнтеру, и как священник молился за него и пел вместе с ним гимны, пока свод штольни, где они оказались словно в ловушке, не обрушился им на головы. «Это было просто чудо, когда осевший свод надавил на угол станины, она приподнялась, и я освободился. Настоящее чудо, черт меня побери!» Мужчины, собравшиеся вокруг погасшего очага в длинном, с низким потолком, прокуренном зале таверны, согласно закивали головами, вяло поддакивая, из чего Коннор заключил, что они слышали эту историю еще чаще, чем он.
– А скажи, Трэнтер, почему ты не пошел сегодня на чтения? – ехидно спросил Чарльз Олден, работавший на «Калиновом» на паях. – Ты же знаешь сегодня вечером должны быть чтения.
Раздался всеобщий смех, Коннор был удивлен, когда коротышка-корнуоллец уткнулся носом в кружку с элем, скрывая смущение.
– Что за чтения? – поинтересовался Коннор.
– Да у викария, по пятницам, – живо откликнулся Олден. – Сам он это придумал, а может, его жена, не помню точно, только каждую неделю кто-нибудь читает вслух всем, кто захочет послушать.
– И что они читают?
– Да разное. Один раз миссис Моррелл читала о парне, который годами делал подкоп, чтобы сбежать из тюрьмы.
– «Граф Монте-Кристо», – помог ему Трэнтер. – Потрясающая книга, скажи?
– Совершенно потрясающая, – согласился Олден, делая знак Розе принести еще эля.
– А кто читает сегодня? – полюбопытствовал Джек.
– Не кто иной, как наша мисс Софи, – сообщил Муни Донн, ткнув Трэнтера локтем. Трэнтер отшатнулся и набросился на него с руганью, вызвав дружный хохот окружающих.
– Ладно, Трэнтер, не стесняйся. Все знают, что ты неравнодушен к мисс Дин.
– Ничего подобного. Ради всех святых, Чарльз, заткнись, олух ты царя небесного.
Олден довольно хохотнул.
– Сейчас, в эту самую минуту, она читает книжку своим нежным голоском так, что дрожь пробирает, правда? Что, не пробирает? Почему бы тебе не пойти послушать, Трэнтер?
– Потому, что мне неинтересно, – с достоинством ответил Трэнтер. – Эта книга не для меня, если хочешь знать. Там все о бабах; говорят, ее даже написала баба.
Это звучало разумно; мужчины, попыхивая трубками, важно закивали в знак одобрения.
Всю прошлую неделю Коннор видел Софи лишь мельком, рано утром или в конце рабочего дня, и неизменно издалека, без уверенности, что и она замечает его. Правда, однажды он поймал ее взгляд, и ей ничего не оставалось, как коротко кивнуть, здороваясь с ним. Воспоминание о том мгновении, когда на ее лице мелькнуло выражение интереса, секунду спустя исчезнувшее и сменившееся деланным безразличием, жгло его до сих пор.
Он поднялся.
– Что, уже уходишь, Джек? – удивился Джек. Чем больше он пил, тем розовее становились его впалые щеки и тем здоровее он выглядел.
– Ухожу. Не засиживайся долго, – небрежно бросил Коннор, тронув его за плечо. – Слишком здесь накурено, а это вредно твоим легким.
– Ты прав. Только допью последнюю кружку и тоже уйду, – пообещал Джек, но Коннор знал, что брат будет сидеть до тех пор, пока трактирщик не закроет свое заведение.
– Куда это ты собрался так рано? – захотел узнать Трэнтер.
Коннор бросил на стол шиллинг.
– Появилось настроение почитать хорошую книгу.
Джек фыркнул.
– Можно было заранее догадаться. Даже один вечер не можешь посидеть спокойно, ничего не делая. Положение хуже, чем я думал! Смотри, зрение испортишь!
Коннор уже в дверях обернулся.
– Сдается мне, что не стоит упускать такой шанс, – многозначительно бросил он и вышел в темноту.
Софи взглянула поверх книги на своих слушательниц. Двенадцать женщин устремили на нее полные ожидания глаза; по их лицам блуждала мечтательная улыбка. Объяснения были не нужны: прочитав несколько сот страниц, на что ушло пять пятничных вечеров, они наконец подошли к самому главному и прекрасному моменту в романе: исполнению (конечно, фигурально выражаясь) заветных чаяний двух нежно любящих сердец, Эммы Вудхаус и мистера Найтли. Глаза женщин, сидевших на длинных скамьях в молитвенном зале дома викария, затуманились: дамы явственно представляли себе любовную сцену, о которой им читала Софи. Большего эффекта она не могла желать. Софи тайком облегченно вздохнула, хотя «Эмма» была одним из ее любимых романов, поначалу она несколько опасалась, что дамы Уикерли не вполне одобрят гордую и довольно своенравную героиню.
Софи вернулась к книге.
– «Она прекрасно понимала, как следует вести себя, но осуществить это было нелегко. Она откликнулась на его мольбу и заговорила. Что же она сказала? Конечно, то, что и должна была сказать настоящая леди. Она сказала достаточно, чтобы дать понять: нет оснований отчаиваться, и вдохновила его на то, чтобы он больше говорил сам».
Негромкий шум в другом конце зала отвлек ее. Она оторвалась от книги и увидела, что слушательницы, повернув головы, смотрят на мужчину, который, бормоча извинения, старается перешагнуть через колени Сьюзен Хэтч, чтобы пробраться к свободному месту в середине последней скамьи.
– Мистер Пендарвис! – после секундного замешательства обрела дар речи Софи. – Вы знали… знаете, что у нас…
– Разве у вас не чтения? – Лицо его выражало вежливый интерес.
– Да, но… мы читаем «Эмму» Джейн Остин, – объяснила она, к своему ужасу чувствуя, что краснеет. – И потом, нам осталось дочитать всего несколько страниц.
– «Эмму»? Какое совпадение: я обожаю эту книгу, особенно ее последние страницы.
– Неужели? – Софи подозрительно прищурилась, не обращая внимания на раздавшееся хихиканье. – И чем же кончается роман?
Секунду помолчав, мистер Пендарвис поднял палец и назидательно произнес:
– Они поженились и жили долго и счастливо, а потом умерли в один день.
Кора Суон, дочь кузнеца, прыснула в платочек, за нею Хлоя, ее сестра. Мистер Пендарвис послал им обаятельную улыбку, и они, припав плечом друг к дружке, дали волю безудержному смеху. Он, уже сидя на скамье, скрестил руки и вежливо глядел на хмурую Софи, выжидательно подняв брови.
Она в смятении оглядела зал. Женщины с интересом переводили взгляд с мистера Пендарвиса на нее. Как ей хотелось приказать ему выйти, но, если она это сделает, любопытство дам перерастет в уверенность, что между ними что-то есть.
Она в ловушке.
Сделав над собой усилие, она откашлялась, нашла место, где остановилась, и продолжила чтение. Но чувство неловкости испортило ей все удовольствие от прелестного описания сентиментальной финальной сцены. Что еще хуже, она поймала себя на том, что спотыкается, глотает слова, пропускает целые строки – и это она, чье чтение славилось прекрасной дикцией и прочувствованностью! С трудом добравшись до конца, перевернув последнюю страницу и прочитав восхитительный заключительный абзац, она ощутила такую усталость, будто взобралась на высокую гору.
Но, взглянув еще раз на своих слушательниц и увидев мечтательное выражение в их глазах, улыбку, блуждающую на довольных лицах, она воспрянула духом.
– Вот и все, – сказала она, захлопывая книгу и кладя ее на стол. – Как вы находите роман? – Она оперлась о край стола, показывая своей позой, что пришло время свободного обмена мнениями, которое всегда следовало за чтением, особенно если книга дочитывалась до конца.
– О, мне так понравилось! – восхищенно воскликнула Кора Суон.
– Какая прелесть эта книга! – подхватила Хлоя. – Давайте почитаем еще раз, прямо сейчас.
Женщины снисходительно рассмеялись, некоторые даже вяло поддержали ее.
– Что вы думаете об Эмме? – попыталась подстегнуть их активность Софи.
– Ну, мне она пришлась по душе, – заметила Сьюзен Хэтч. – Она так красива, умна и решительна, не меньше мужчин, не считая мистера Найтли. – Сьюзен служила горничной в Линтон-холле, но надеялась в один прекрасный день стать экономкой и потому высоко ставила решительность героинь.
Миссис Ладд, экономка викария, высказалась более трезво:
– Она заслуженно добилась всего: красивого мужа, богатства, и достойна этого.
– А мне она импонирует тем, что решила остаться с отцом до конца, – высказала свое мнение миссис Найнуэйс, супруга церковного старосты. – Тем самым она, кроме всего прочего, выполнила свой долг по отношению к нему.
– Это очень верно, – поддержала ее миссис Тороугуд. – Она была замечательной дочерью, исполненной почтения к родителям.
– А еще, мне кажется, она совершила несколько ошибок, – высказалась Сьюзен, – но потом все исправила.
– Согласна…
– И я так считаю…
– Но только в самом конце…
– Да она гордячка, эта Эмма, – вдруг прозвучал мужской голос в хоре женских голосов. Все как по команде повернули головы и ошарашенно уставились на мистера Пендарвиса, словно он назвал Эмму Вудхаус женщиной легкого поведения.
Пронзительный взгляд его серых глаз, устремленный на Софи, смягчился, и он улыбнулся женщинам, вдруг став похожим на смущенного мальчишку, а они, очарованные его неожиданным перевоплощением, заулыбались в ответ. Софи обратила внимание, что на нем были те же темный сюртук и брюки, что и в день их первой встречи, чистая рубашка с открытым воротом, и почувствовала, что вновь попадает под то же обаяние скрытой мужественной энергии, исходившей от всего его облика.
Не знай она, кто он, она приняла бы его за джентльмена, решив, что он занимается делом, приличествующим образованному мужчине. Все-таки не зря говорится: не суди по одежке.
– Показательное замечание; и после этого, вы полагаете, – холодно спросила она, – можно поверить, что вы действительно читали «Эмму»? Я имею в виду не только последние десять страниц? – добавила она язвительно.
– Пожалуй… нет, мэм, – согласился он, и его искренность, как она могла заметить, еще больше расположила к нему женщин. – Однако я уловил суть истории, поэтому и говорю, что дама – высокомерна. И еще сует нос не в свои дела.
– Вот как? – Софи оторвалась от стола. – А это-то почему?
– Почему? Возьмем, к примеру, другую героиню, Гарриетту. Предполагается, она подруга Эммы, не так ли?
– Да, но она…
– Тогда почему Эмма отговаривает ее выйти замуж за этого, как там его зовут, фермера, который любит ее?
– За Роберта Мартина, – подсказала она сухо и терпеливо, скрывая раздражение, пояснила:
– Потому что не считала его подходящей партией для Гарриетты.
– Из-за того, что он фермер?
– Да, йомен, и хотя Гарриетта была незаконнорожденной, Эмма искренне верила, что ее отец благородного происхождения; она ошибалась, как выяснилось, но…
– В таком случае она прекрасно могла выйти за фермера? Потому что, как оказалось, ее отец не был лордом?
– Она… да… но дело в том…
– Разве это вообще касается Эммы? – стоял он на своем, все так же с улыбкой, вежливо и как бы задумчиво, но, она была уверена, совершенно несогласный с нею. Он поставил ногу на скамью и обхватил руками колено, по всей видимости, чувствуя себя совершенно свободно. Чем раскованней он держался, тем больше она нервничала. – Любит она давать советы, когда ее не просят, как по-вашему, мисс Дин? И по какому праву она вмешивается в чужую жизнь?
– А сколько всего неприятного произошло по ее вине, – поддержала его миссис Тороугуд. – Она, кроме того, не очень тактично поступила с Джейн Фэрфакс.
– Она ей просто завидовала, – поняла вдруг поведение Эммы Сьюзен Хэтч. – Не хотела, чтобы кто-нибудь в городке был значительнее ее.
Женщины смотрели на Софи вопросительно и, как ей показалось, несколько обеспокоенно, словно их вера в непререкаемость ее суждений дала легкую трещину.
Софи подняла руку в жесте, умолявшем понять ее.
– Да, конечно, она вмешивалась в дела других, но всегда – из лучших побуждений. Она воображала, что может устроить чужую судьбу, и, вы правы, у нее это не всегда удачно получалось, но она изменилась. Как только поняла, что роковым образом ошибалась, то отбросила гордость и постаралась исправить положение.
– Это правда, – согласилась миссис Найнуэйс, – так оно и было.
– О да, – поддержала ее мисс Пайн.
– А когда на пикнике в Бонс-хилл она позволила себе подшутить над пожилой леди, бедняжкой мисс Бейтс…
Мистер Пендарвис опустил ногу на пол.
– Она подшутила над пожилой леди! – Казалось, изумлению Кона не было предела.
– Очень мягко, невинно, а потом ужасно сожалела об этом и принесла искренние извинения…
– Да, уж я полагаю, она это намеренно сделала.
Софи стиснула зубы. Эмма была ее любимой литературной героиней; она не потерпит, чтобы какой-то… какой-то шахтер порочил ее.
– Дело в том, – с жаром заговорила Софи, – что она учится на своих ошибках. Да, она не идеальна, но это только делает ее более интересной и человечной. Ее ошибки простительны, потому что у нее доброе сердце. Она может быть неразумной, заблуждаться в чем-то, но, когда позволяет себе вмешиваться в чужую жизнь, ею движет искренняя вера, что она помогает людям. И в конце романа все они – Эмма, Гарриетта, Джейн Фэрфакс, даже мисс Элтон – все выходят замуж, сделав единственно верный выбор и найдя человека по сердцу и темпераменту, но еще и соответствующего по положению. Все пары…
– Соответствующего по положению?! Значит, Гарриетта могла выйти замуж только за фермера, потому что так определено ее рождением? – Теперь в его облике не было ничего романтического: взгляд бледно-серых глаз, устремленных на нее, стал пристален, тверд.
Софи подумала и ответила откровенно:
– Да.
Но она не была готова ни к гнетущей тишине, повисшей в зале, ни к ощущению неловкости – хотя была уверена в своей правоте. Впервые она увидела выражение неуверенности, быть может, даже сомнения на лицах подруг и соседок. Выражение же лица мистера Пендарвиса было не столь откровенным, ибо он лучше владел собой, но она без труда поняла, что именно он почувствовал в этот момент. Презрение.
С огромным облегчением она услышала, как часы на церкви пробили девять – в этот час они неизменно заканчивали чтение. Бой часов будто снял неловкое напряжение, владевшее всеми: женщины оживленно засуетились, собирая свои вещи и переговариваясь почти как обычно.
Предложение провести вечер в «Святом Георгии» привлекало возможностью не только отдохнуть от демонстративного неумения Моры готовить и, наконец, поесть нормально, но и снова увидеть Розу, пусть на сей раз и одетую. Она оказалась полногрудой черноволосой девицей лет двадцати, немного косящей на один глаз и обладающей громким низким голосом. Она обожала хлопнуть посетителя по спине и громогласно расхохотаться над его или своей шуткой. Но с Джеком она, как заметил Коннор, вела себя иначе и голос у нее становился мягче, и прикасалась она к нему с большой нежностью.
Несмотря на то что они не прожили в Уикерли и недели, Джек успел подружиться с большинством завсегдатаев таверны. Многие из них работали на «Калиновом» и «Салеме», остальные были фермерами, арендовавшими землю у лорда и леди Мортон, высокородных обитателей особняка Линтон-грейт-холл в Уикерли. В таверне к братьям Пендарвис относились с дружеской теплотой, и, хотя они недавно появились в деревне, где редко видели новые лица, и возбуждали всеобщее любопытство, никто не лез к ним в душу с расспросами, не держался с ними настороже из-за того, что они чужаки. По своему опыту Коннор знал, что тон отношению к новым людям в небольших провинциальных деревушках задают местные помещик и священник. В случае с Уикерли это были Себастьян Верлен, граф Мортон, и Кристиан Моррелл викарий церкви Всех Святых, человек, которого Коннор на прошлой неделе ошибочно принял за мужа Софи Дин. Коннор слышал, что завсегдатаи таверны часто называют имена викария и графа, причем с неизменным почтением и благожелательностью.
– О да, викарий прекрасный человек, – высказался Трэнтер Фокс и пустился в пространные воспоминания о том, как однажды его придавило обломком сломавшегося механизма на глубине в четыреста футов и все его бросили, потеряв надежду вытащить. Коннору, которому Трэнтер не раз рассказывал об этом, пришлось снова выслушивать историю о том, как преподобный Моррелл оказался единственным, у кого достало смелости пробраться к Трэнтеру, и как священник молился за него и пел вместе с ним гимны, пока свод штольни, где они оказались словно в ловушке, не обрушился им на головы. «Это было просто чудо, когда осевший свод надавил на угол станины, она приподнялась, и я освободился. Настоящее чудо, черт меня побери!» Мужчины, собравшиеся вокруг погасшего очага в длинном, с низким потолком, прокуренном зале таверны, согласно закивали головами, вяло поддакивая, из чего Коннор заключил, что они слышали эту историю еще чаще, чем он.
– А скажи, Трэнтер, почему ты не пошел сегодня на чтения? – ехидно спросил Чарльз Олден, работавший на «Калиновом» на паях. – Ты же знаешь сегодня вечером должны быть чтения.
Раздался всеобщий смех, Коннор был удивлен, когда коротышка-корнуоллец уткнулся носом в кружку с элем, скрывая смущение.
– Что за чтения? – поинтересовался Коннор.
– Да у викария, по пятницам, – живо откликнулся Олден. – Сам он это придумал, а может, его жена, не помню точно, только каждую неделю кто-нибудь читает вслух всем, кто захочет послушать.
– И что они читают?
– Да разное. Один раз миссис Моррелл читала о парне, который годами делал подкоп, чтобы сбежать из тюрьмы.
– «Граф Монте-Кристо», – помог ему Трэнтер. – Потрясающая книга, скажи?
– Совершенно потрясающая, – согласился Олден, делая знак Розе принести еще эля.
– А кто читает сегодня? – полюбопытствовал Джек.
– Не кто иной, как наша мисс Софи, – сообщил Муни Донн, ткнув Трэнтера локтем. Трэнтер отшатнулся и набросился на него с руганью, вызвав дружный хохот окружающих.
– Ладно, Трэнтер, не стесняйся. Все знают, что ты неравнодушен к мисс Дин.
– Ничего подобного. Ради всех святых, Чарльз, заткнись, олух ты царя небесного.
Олден довольно хохотнул.
– Сейчас, в эту самую минуту, она читает книжку своим нежным голоском так, что дрожь пробирает, правда? Что, не пробирает? Почему бы тебе не пойти послушать, Трэнтер?
– Потому, что мне неинтересно, – с достоинством ответил Трэнтер. – Эта книга не для меня, если хочешь знать. Там все о бабах; говорят, ее даже написала баба.
Это звучало разумно; мужчины, попыхивая трубками, важно закивали в знак одобрения.
Всю прошлую неделю Коннор видел Софи лишь мельком, рано утром или в конце рабочего дня, и неизменно издалека, без уверенности, что и она замечает его. Правда, однажды он поймал ее взгляд, и ей ничего не оставалось, как коротко кивнуть, здороваясь с ним. Воспоминание о том мгновении, когда на ее лице мелькнуло выражение интереса, секунду спустя исчезнувшее и сменившееся деланным безразличием, жгло его до сих пор.
Он поднялся.
– Что, уже уходишь, Джек? – удивился Джек. Чем больше он пил, тем розовее становились его впалые щеки и тем здоровее он выглядел.
– Ухожу. Не засиживайся долго, – небрежно бросил Коннор, тронув его за плечо. – Слишком здесь накурено, а это вредно твоим легким.
– Ты прав. Только допью последнюю кружку и тоже уйду, – пообещал Джек, но Коннор знал, что брат будет сидеть до тех пор, пока трактирщик не закроет свое заведение.
– Куда это ты собрался так рано? – захотел узнать Трэнтер.
Коннор бросил на стол шиллинг.
– Появилось настроение почитать хорошую книгу.
Джек фыркнул.
– Можно было заранее догадаться. Даже один вечер не можешь посидеть спокойно, ничего не делая. Положение хуже, чем я думал! Смотри, зрение испортишь!
Коннор уже в дверях обернулся.
– Сдается мне, что не стоит упускать такой шанс, – многозначительно бросил он и вышел в темноту.
* * *
– «Люби я вас меньше, я только бы и говорил вам о своей любви. Но вы знаете меня. Никогда я не говорил ничего, кроме правды. Я укорял вас, читал наставления, и вы относились к упрекам моим и назиданиям снисходительно, как не смогла бы никакая другая женщина в Англии. Будьте терпимы и к тому, что я скажу вам сейчас, дорогая Эмма. Я, возможно, не сумею найти красивых слов, но не сомневайтесь в моей искренности. Видит бог, я был не слишком романтичен в проявлении своей любви. Но вы понимаете меня. Да, вы видите и понимаете те чувства, которые я питаю к вам, – и ответите взаимностью, если сможете. А пока я прошу лишь об одном – хоть однажды услышать ваш голос».Софи взглянула поверх книги на своих слушательниц. Двенадцать женщин устремили на нее полные ожидания глаза; по их лицам блуждала мечтательная улыбка. Объяснения были не нужны: прочитав несколько сот страниц, на что ушло пять пятничных вечеров, они наконец подошли к самому главному и прекрасному моменту в романе: исполнению (конечно, фигурально выражаясь) заветных чаяний двух нежно любящих сердец, Эммы Вудхаус и мистера Найтли. Глаза женщин, сидевших на длинных скамьях в молитвенном зале дома викария, затуманились: дамы явственно представляли себе любовную сцену, о которой им читала Софи. Большего эффекта она не могла желать. Софи тайком облегченно вздохнула, хотя «Эмма» была одним из ее любимых романов, поначалу она несколько опасалась, что дамы Уикерли не вполне одобрят гордую и довольно своенравную героиню.
Софи вернулась к книге.
– «Она прекрасно понимала, как следует вести себя, но осуществить это было нелегко. Она откликнулась на его мольбу и заговорила. Что же она сказала? Конечно, то, что и должна была сказать настоящая леди. Она сказала достаточно, чтобы дать понять: нет оснований отчаиваться, и вдохновила его на то, чтобы он больше говорил сам».
Негромкий шум в другом конце зала отвлек ее. Она оторвалась от книги и увидела, что слушательницы, повернув головы, смотрят на мужчину, который, бормоча извинения, старается перешагнуть через колени Сьюзен Хэтч, чтобы пробраться к свободному месту в середине последней скамьи.
– Мистер Пендарвис! – после секундного замешательства обрела дар речи Софи. – Вы знали… знаете, что у нас…
– Разве у вас не чтения? – Лицо его выражало вежливый интерес.
– Да, но… мы читаем «Эмму» Джейн Остин, – объяснила она, к своему ужасу чувствуя, что краснеет. – И потом, нам осталось дочитать всего несколько страниц.
– «Эмму»? Какое совпадение: я обожаю эту книгу, особенно ее последние страницы.
– Неужели? – Софи подозрительно прищурилась, не обращая внимания на раздавшееся хихиканье. – И чем же кончается роман?
Секунду помолчав, мистер Пендарвис поднял палец и назидательно произнес:
– Они поженились и жили долго и счастливо, а потом умерли в один день.
Кора Суон, дочь кузнеца, прыснула в платочек, за нею Хлоя, ее сестра. Мистер Пендарвис послал им обаятельную улыбку, и они, припав плечом друг к дружке, дали волю безудержному смеху. Он, уже сидя на скамье, скрестил руки и вежливо глядел на хмурую Софи, выжидательно подняв брови.
Она в смятении оглядела зал. Женщины с интересом переводили взгляд с мистера Пендарвиса на нее. Как ей хотелось приказать ему выйти, но, если она это сделает, любопытство дам перерастет в уверенность, что между ними что-то есть.
Она в ловушке.
Сделав над собой усилие, она откашлялась, нашла место, где остановилась, и продолжила чтение. Но чувство неловкости испортило ей все удовольствие от прелестного описания сентиментальной финальной сцены. Что еще хуже, она поймала себя на том, что спотыкается, глотает слова, пропускает целые строки – и это она, чье чтение славилось прекрасной дикцией и прочувствованностью! С трудом добравшись до конца, перевернув последнюю страницу и прочитав восхитительный заключительный абзац, она ощутила такую усталость, будто взобралась на высокую гору.
Но, взглянув еще раз на своих слушательниц и увидев мечтательное выражение в их глазах, улыбку, блуждающую на довольных лицах, она воспрянула духом.
– Вот и все, – сказала она, захлопывая книгу и кладя ее на стол. – Как вы находите роман? – Она оперлась о край стола, показывая своей позой, что пришло время свободного обмена мнениями, которое всегда следовало за чтением, особенно если книга дочитывалась до конца.
– О, мне так понравилось! – восхищенно воскликнула Кора Суон.
– Какая прелесть эта книга! – подхватила Хлоя. – Давайте почитаем еще раз, прямо сейчас.
Женщины снисходительно рассмеялись, некоторые даже вяло поддержали ее.
– Что вы думаете об Эмме? – попыталась подстегнуть их активность Софи.
– Ну, мне она пришлась по душе, – заметила Сьюзен Хэтч. – Она так красива, умна и решительна, не меньше мужчин, не считая мистера Найтли. – Сьюзен служила горничной в Линтон-холле, но надеялась в один прекрасный день стать экономкой и потому высоко ставила решительность героинь.
Миссис Ладд, экономка викария, высказалась более трезво:
– Она заслуженно добилась всего: красивого мужа, богатства, и достойна этого.
– А мне она импонирует тем, что решила остаться с отцом до конца, – высказала свое мнение миссис Найнуэйс, супруга церковного старосты. – Тем самым она, кроме всего прочего, выполнила свой долг по отношению к нему.
– Это очень верно, – поддержала ее миссис Тороугуд. – Она была замечательной дочерью, исполненной почтения к родителям.
– А еще, мне кажется, она совершила несколько ошибок, – высказалась Сьюзен, – но потом все исправила.
– Согласна…
– И я так считаю…
– Но только в самом конце…
– Да она гордячка, эта Эмма, – вдруг прозвучал мужской голос в хоре женских голосов. Все как по команде повернули головы и ошарашенно уставились на мистера Пендарвиса, словно он назвал Эмму Вудхаус женщиной легкого поведения.
Пронзительный взгляд его серых глаз, устремленный на Софи, смягчился, и он улыбнулся женщинам, вдруг став похожим на смущенного мальчишку, а они, очарованные его неожиданным перевоплощением, заулыбались в ответ. Софи обратила внимание, что на нем были те же темный сюртук и брюки, что и в день их первой встречи, чистая рубашка с открытым воротом, и почувствовала, что вновь попадает под то же обаяние скрытой мужественной энергии, исходившей от всего его облика.
Не знай она, кто он, она приняла бы его за джентльмена, решив, что он занимается делом, приличествующим образованному мужчине. Все-таки не зря говорится: не суди по одежке.
– Показательное замечание; и после этого, вы полагаете, – холодно спросила она, – можно поверить, что вы действительно читали «Эмму»? Я имею в виду не только последние десять страниц? – добавила она язвительно.
– Пожалуй… нет, мэм, – согласился он, и его искренность, как она могла заметить, еще больше расположила к нему женщин. – Однако я уловил суть истории, поэтому и говорю, что дама – высокомерна. И еще сует нос не в свои дела.
– Вот как? – Софи оторвалась от стола. – А это-то почему?
– Почему? Возьмем, к примеру, другую героиню, Гарриетту. Предполагается, она подруга Эммы, не так ли?
– Да, но она…
– Тогда почему Эмма отговаривает ее выйти замуж за этого, как там его зовут, фермера, который любит ее?
– За Роберта Мартина, – подсказала она сухо и терпеливо, скрывая раздражение, пояснила:
– Потому что не считала его подходящей партией для Гарриетты.
– Из-за того, что он фермер?
– Да, йомен, и хотя Гарриетта была незаконнорожденной, Эмма искренне верила, что ее отец благородного происхождения; она ошибалась, как выяснилось, но…
– В таком случае она прекрасно могла выйти за фермера? Потому что, как оказалось, ее отец не был лордом?
– Она… да… но дело в том…
– Разве это вообще касается Эммы? – стоял он на своем, все так же с улыбкой, вежливо и как бы задумчиво, но, она была уверена, совершенно несогласный с нею. Он поставил ногу на скамью и обхватил руками колено, по всей видимости, чувствуя себя совершенно свободно. Чем раскованней он держался, тем больше она нервничала. – Любит она давать советы, когда ее не просят, как по-вашему, мисс Дин? И по какому праву она вмешивается в чужую жизнь?
– А сколько всего неприятного произошло по ее вине, – поддержала его миссис Тороугуд. – Она, кроме того, не очень тактично поступила с Джейн Фэрфакс.
– Она ей просто завидовала, – поняла вдруг поведение Эммы Сьюзен Хэтч. – Не хотела, чтобы кто-нибудь в городке был значительнее ее.
Женщины смотрели на Софи вопросительно и, как ей показалось, несколько обеспокоенно, словно их вера в непререкаемость ее суждений дала легкую трещину.
Софи подняла руку в жесте, умолявшем понять ее.
– Да, конечно, она вмешивалась в дела других, но всегда – из лучших побуждений. Она воображала, что может устроить чужую судьбу, и, вы правы, у нее это не всегда удачно получалось, но она изменилась. Как только поняла, что роковым образом ошибалась, то отбросила гордость и постаралась исправить положение.
– Это правда, – согласилась миссис Найнуэйс, – так оно и было.
– О да, – поддержала ее мисс Пайн.
– А когда на пикнике в Бонс-хилл она позволила себе подшутить над пожилой леди, бедняжкой мисс Бейтс…
Мистер Пендарвис опустил ногу на пол.
– Она подшутила над пожилой леди! – Казалось, изумлению Кона не было предела.
– Очень мягко, невинно, а потом ужасно сожалела об этом и принесла искренние извинения…
– Да, уж я полагаю, она это намеренно сделала.
Софи стиснула зубы. Эмма была ее любимой литературной героиней; она не потерпит, чтобы какой-то… какой-то шахтер порочил ее.
– Дело в том, – с жаром заговорила Софи, – что она учится на своих ошибках. Да, она не идеальна, но это только делает ее более интересной и человечной. Ее ошибки простительны, потому что у нее доброе сердце. Она может быть неразумной, заблуждаться в чем-то, но, когда позволяет себе вмешиваться в чужую жизнь, ею движет искренняя вера, что она помогает людям. И в конце романа все они – Эмма, Гарриетта, Джейн Фэрфакс, даже мисс Элтон – все выходят замуж, сделав единственно верный выбор и найдя человека по сердцу и темпераменту, но еще и соответствующего по положению. Все пары…
– Соответствующего по положению?! Значит, Гарриетта могла выйти замуж только за фермера, потому что так определено ее рождением? – Теперь в его облике не было ничего романтического: взгляд бледно-серых глаз, устремленных на нее, стал пристален, тверд.
Софи подумала и ответила откровенно:
– Да.
Но она не была готова ни к гнетущей тишине, повисшей в зале, ни к ощущению неловкости – хотя была уверена в своей правоте. Впервые она увидела выражение неуверенности, быть может, даже сомнения на лицах подруг и соседок. Выражение же лица мистера Пендарвиса было не столь откровенным, ибо он лучше владел собой, но она без труда поняла, что именно он почувствовал в этот момент. Презрение.
С огромным облегчением она услышала, как часы на церкви пробили девять – в этот час они неизменно заканчивали чтение. Бой часов будто снял неловкое напряжение, владевшее всеми: женщины оживленно засуетились, собирая свои вещи и переговариваясь почти как обычно.