Сегодня ночью, как бы в предзнаменование этого великого дня, один из заклятых врагов Микен, человек истинного зла, будет сражен праведной силой микенского воина. То будет ночь правосудия, ночь, когда возрадуются боги.
Женщина на последних сроках беременности, сидевшая слева от Клейтоса, наклонилась, пытаясь дотянуться через него до блюда с фруктами. Ее рука коснулась его руки, и немного вина выплеснулось из кубка посланника.
– Приношу извинения, – сказала она.
Клейтосу захотелось влепить ей пощечину. Но вместо этого он улыбнулся, дотянулся до блюда и передал ей.
– Не надо извиняться, царица Арианна, – сказал он и немедленно отвернулся в надежде, что жирная свинья поймет, что он не желает с ней беседовать.
Но женщина, как и большинство представительниц ее пола, была недалекой и намеков не понимала. Она настойчиво продолжала разговаривать с Клейтосом, продолжая беседу, начатую раньше.
– Я не понимаю, посланник, – сказала она. – Ты говоришь, что Приам собирается ввергнуть весь мир в войну.
– Да. Чтобы сделаться владыкой всего мира.
– Зачем?
Он уставился на нее.
– Зачем? Затем… что он злой, и он тиран.
– Я имею в виду: что он получит, послав свои войска, чтобы напасть на соседей? Он уже самый богатый из царей. Содержание армий стоит дорого. Каждую область, как только он ее покорит, нужно будет оборонять, в ней нужно будет строить крепости. Бесчисленные армии, рыщущие по завоеванным землям, истощат даже огромные богатства Трои.
– Что он получит? – повторил Клейтос, пытаясь выгадать время, чтобы подумать. – Его будут считать завоевателем и великим воителем. Он получит славу и известность.
– И это для него так важно?
– Конечно, это важно. Все настоящие мужчины жаждут славы и известности.
– А, – сказала царица. – Я снова в замешательстве. Так он настоящий мужчина или тиран? Или и то и другое?
– Он злой, как я уже сказал.
– Итак, злые тоже жаждут славы и известности. Как же нам тогда различить, кто злой, а кто нет?
– Это не всегда легко, – ответил Клейтос, – особенно для женщин. Женщина должна полагаться на мудрость великих царей, таких, как Агамемнон.
– Я слышала о его величии, – сказала царица. – Мой муж говорит о его завоеваниях, о том, сколько городов он взял, о захваченных им рабах и добыче. От Спарты на юге и до Фракии на севере. Я плохо умею считать. Были убиты четырнадцать царей и царевичей или шестнадцать?
– Я не вел подсчетов, – сказал Клейтос. – Но это верно, царь Агамемнон – несравненный воин.
– Человек славы и известности, – отозвалась она.
– Воистину так.
Царица наклонилась к послу.
– Думаю, теперь я поняла. Приам одурачил нас всех, скрывая свои планы господства в течение сорока лет мира. Такое коварство почти гениально, ты не думаешь?
Арианна мило улыбнулась и отвернулась, чтобы поговорить с другими гостями.
Клейтос злобно уставился на нее. В один прекрасный день, пообещал он себе, она заплатит за такое неуважение. Точно так же как муж ее будет страдать за свой лукавый, издевательский тон.
Посол посмотрел туда, где сидел Геликаон. Негодяй выглядел безмятежным. Он улыбался и болтал с каким-то торговцем. Клейтос заметил, однако, что Геликаон едва притронулся к вину.
Алкей был поглощен беседой с женой Гектора. Она произвела впечатление на Клейтоса. Андромаха, в отличие от других женщин, не появилась на пиру, увешанная драгоценностями. На ней был простой зеленый хитон и единственный кулон. Такое поведение полностью приличествовало женщине, путешествующей без мужа. Свет факелов сиял на ее золотисто-рыжих волосах, и Клейтос поймал себя на том, что пристально смотрит на изгиб ее шеи, а потом скользит глазами вниз, к ее грудям. Гектор был везучим человеком, раз нашел такую жену. Высокая, грациозная, скромная и в одежде, и в манерах, Андромаха была красавицей.
Клейтос гадал, подарит ли ему царь Агамемнон Андромаху в качестве трофея, когда город падет. Наверное, нет, печально решил он. Ее сына придется казнить, а женщины редко прощают такие необходимые меры. Нет, ее тоже придется убить, понял посол.
Ближе к концу пира позвали рассказчика, молодого человека с круто вьющимися светлыми волосами и девичьим лицом. Клейтос невзлюбил его в тот же миг, как только тот появился перед собравшимися. Это был явно мягкотелый сын богача, который никогда не сражался за то, чего хочет, никогда не боролся за выживание в этом суровом мире.
Однако голос его был богатым, и рассказывал он хорошо. Сама история была необыкновенной, но ведь ее придумал Одиссей, и Клейтос уже слышал ее от самого создателя.
А теперь этот человек рассказывал чужие истории. Аэд с девичьим лицом развлекал толпу подвигами морского царя и колдуньи и говорил о битве с ужасным одноглазым гигантом циклопом. В заключение аэд широко раскинул руки и низко поклонился Алкею.
Загремели аплодисменты, и царь бросил рассказчику кошелек с медными кольцами. В молчании, которое воцарилось после, Клейтос бросил взгляд на Персиона. Воин кивнул и встал.
– Мне нанесена обида, – прозвенел его голос. – Кровная обида, которую нанес убийца, сидящий за этим столом.
Хотя Андромаха и ждала этого момента, она все равно была потрясена. Она посмотрела на молодого микенского воина. Его темные глаза сияли, выражение лица было торжественно. Он выглядел решительным, могучим и непобедимым. Андромаха почувствовала, как в ней растет страх.
«Страху нельзя доверять, – предупредила она себя. – Он все преувеличивает. Он нечестный и предательский».
Несмотря на свои трезвые мысли, при новом взгляде на Персиона Андромаха опять увидела воина, обладающего почти стихийной мощью. Геликаон казался более человечным и, следовательно, более уязвимым.
Закрыв глаза, Андромаха снова вызвала в памяти образ Геликаона, сражающегося на лестнице, неукротимого и непобедимого. К ней вернулось спокойствие.
Алкей выкрикнул:
– Пир – время товарищества, Персион. Разве это дело не может подождать до утра?
– При всем моем уважении к тебе, царь Алкей, я ждал, пока закончится пир. Однако боги и честь Микен требуют, чтобы я получил возмездие за зверское преступление, совершенное против моей семьи, моей земли и моего царя.
Алкей встал с места.
– И у кого ты ищешь этого возмездия? – спросил он.
Персион вытянулся во весь рост и выбросил вперед руку, указав пальцем вдоль стола.
– Я говорю о Геликаоне Подлом и Ненавистном, – сказал он.
Алкей повернулся к Геликаону.
– Ты мой гость и, коли того потребуешь, согласно законам гостеприимства я обязан отказать этому человеку в праве бросить тебе вызов.
– Я не требую этого, – ответил Геликаон, тоже встав. – Могу я спросить бросившего мне вызов, кто из членов его семьи пострадал от моей руки?
– Могучий Электрион! – прокричал Персион. – Его одолели твои воины, а ты его обезглавил, но сначала выдавил ему глаза, чтобы он слепым явился в Аид!
Андромаха услышала, как по толпе после этих слов пронесся ропот, и увидела, как некоторые люди холодно уставились на Геликаона.
– Могучий Электрион, – сказал Геликаон собравшимся, – был, как и все микенцы, обычным кровожадным дикарем, охотившимся на тех, кто слишком слаб, чтобы сопротивляться. Я убил его в поединке, а потом отрезал ему голову. И я действительно выколол его мертвые глаза, прежде чем швырнуть его голову через борт на поживу рыбам. Может, однажды я пожалею о том, что сделал. А сейчас я жалею только о том, что не отрезал ему язык и не отсек уши.
Геликаон на мгновение замолчал, потом обвел взглядом собравшуюся в мегароне толпу.
– Вы все знаете, какова на деле микенская честь, о которой говорит этот негодяй. Она обернулась руинами ваших городов и селений, изнасилованием ваших женщин и разграблением ваших земель. Высокомерие Микен непомерно. Мой обвинитель говорит о богах и микенской чести, как будто одно как-то связано с другим. Это не так. Я верю всем сердцем, что боги ненавидят и презирают Агамемнона и его людей. Если я ошибаюсь, пусть я умру здесь, от руки этого… презренного создания.
Персион выкрикнул проклятие, вытащил меч и шагнул прочь от стола.
– Положи меч! – приказал Алкей. – Ты призывал богов, Персион, и теперь ты подождешь, пока будут соблюдены все ритуалы. Поединок состоится по олимпийским правилам. Оба бойца будут нагими, вооружены колющими мечами и кинжалами. Пусть позовут жреца Ареса, а женщинам разрешат удалиться.
Андромаха сидела очень тихо, в то время как остальные женщины встали и покинули мегарон.
Алкей посмотрел на нее.
– Ты не можешь остаться, госпожа.
– Но я не могу и уйти, – ответила она.
Алкей приблизился к ней; голос его был едва слышен.
– Я должен настоять на том, чтобы ты удалилась, Андромаха. Ни одна женщина не должна присутствовать при кровавом поединке.
– Геликаон – мой друг, царь Алкей, и я буду свидетельницей того, что произойдет. Если, конечно, ты не прикажешь, чтобы жену Гектора силой выволокли из мегарона.
Он слабо улыбнулся.
– Как печально, милая Андромаха, что упоминание имени твоего мужа больше не имеет того веса, что раньше. Несмотря на это, я удовлетворю твою просьбу. Не из страха и не из-за мыслей о будущей выгоде. Просто потому, что ты жена великого человека, которым я восхищаюсь.
Подняв глаза, царь подозвал воина – невысокого, коренастого человека с энергичным лицом и ярко-голубыми глазами.
– Малкон, – пробормотал царь, – госпожа Андромаха желает посмотреть на поединок. Забери ее в Комнату Шепота и позаботься о том, чтобы никто ее не побеспокоил.
Андромаха встала и оправила одежду. Ей так много хотелось сказать Геликаону, сердце ее сильно билось. Его сапфировые глаза обратились к ней, и Андромаха улыбнулась.
– Вскоре увидимся, госпожа, – сказал Геликаон.
– Смотри, сдержи свое обещание, – ответила она, повернулась и последовала за невысоким воином из мегарона, а потом – по коридору.
Они поднялись по каменным ступеням, прошли через узкую дверь и очутились на крыше, с которой были видны город и море. Здесь дул свирепый ветер. Андромаха задрожала.
Малкон пересек крышу и очутился у второй двери; Андромаха последовала за ним. Воин вошел в комнату, но Андромаха помедлила в дверях, внезапно забеспокоившись. Комната была темной, без окон. В лунном свете она видела темный силуэт Малкона у дальней стены. Тот, похоже, стоял на коленях. Потом вспыхнул свет, тонкий, как лезвие меча, и Андромаха увидела, что воин вынул из пола тонкую панель.
Встав, он крадучись вернулся к двери.
– Если ты вытянешься на ковре, госпожа, – прошептал он, – ты сможешь увидеть середину мегарона. Я подожду снаружи.
Андромаха всмотрелась в темную комнату, освещенную лишь слабым серебристым блеском, и заколебалась.
– Ты передумала и решила вернуться на корабль?
– Нет.
Шагнув в комнату, она присела на пол и придвинулась ближе к серебристому свету. Он исходил от факелов, мерцающих внизу, в мегароне.
Щель была узкой, и Андромаха видела только край пиршественного стола и центральные плиты мегарона. По ним ходили слуги, рассыпая по полу сухой песок. Звук сыплющихся на каменные плиты песчинок был отчетливо слышен в верхней комнате. Один из слуг подался к другому и прошептал:
– Я поставлю два медных кольца на микенца.
Слова отдались в ушах Андромахи неестественно громко.
«Так вот почему это Комната Шепота», – подумала она.
Здесь обычно лежали шпионы, подслушивая беседы в мегароне внизу.
Слуги ушли, и появился пожилой жрец в длинном черном одеянии; на его узких плечах лежали две одинаковых красных ленты, говорившие о том, что он служитель Ареса.
– Вы должны воззвать к богу войны, чтобы тот стал свидетелем этого поединка, – проговорил жрец. – Да будет ясно тогда, что Арес желает видеть лишь сражение до смерти. Пусть не будет криков о пощаде, не будет попыток сдаться, не будет бегства. Отсюда выйдет только один боец. Второй истечет кровью на этих камнях. Пусть бойцы сделают шаг вперед.
Первым Андромаха увидела Персиона. В свете факелов его торс казался белым, как мрамор, в сравнении с его темными загорелыми руками и ногами. Шагнув вперед, он потянулся, разминая перед битвой руки и плечи.
Потом Андромаха увидела Геликаона. Персион казался выше и шире в плечах, и снова Андромаха ощутила растущий страх.
Оба мужчины были вооружены мечом и кинжалом, бронза сверкала, как красное золото, в свете факелов.
– Я призываю богов в свидетели, что правда на моей стороне, – сказал Персион.
Потом шагнул ближе и прошептал что-то, чего не услышал никто в зале. Но до Андромахи донесся его шепот:
– Я был там, когда мы убили твоего брата. Я поджег его тунику. О, как он вопил! Так же будешь вопить и ты, Геликаон, когда я срежу плоть с твоих костей.
Геликаон не ответил и даже не подал виду, что слышал эти слова.
– Пусть начнется поединок! – выкрикнул жрец, отступив от бойцов.
Персион немедленно прыгнул, атакуя, его меч устремился к голове Геликаона. Дарданец, словно танцуя, ушел влево и избежал удара. Толпа затаила дыхание.
Длинная красная черта появилась поперек живота Персиона, неглубокий порез начал сочиться кровью, которая потекла по его гениталиям и ляжкам.
Персион выкрикнул проклятие и напал снова, полоснув мечом. Геликаон отбил удар, и Персион ткнул кинжалом. Этот удар тоже был отбит.
Геликаон устремился вперед, ударив головой микенца в лицо и разбив ему нос. Персион с криком отступил. Геликаон шагнул вперед, его меч рубил направо и налево с ошеломляющей быстротой. Потом отступил.
К порезу на животе Персиона теперь добавились три других длинных раны.
И снова Персион ринулся на Геликаона. На этот раз дарданец шагнул ему навстречу, легко закрываясь и отбивая удары микенца. Кинжал Геликаона мелькнул, распоров щеку Персиона, и кусок кожи упал, как разорванный парус.
Персион завопил от ярости и швырнул кинжал в своего мучителя. Геликаон качнулся вправо, оружие пролетело мимо, не причинив ему никакого вреда, и звякнуло о дальнюю стену.
Персион ринулся в атаку, Геликаон шагнул вбок. Алая струя хлестнула из руки Персиона, и Андромаха увидела глубокий порез. Кровь била из рассеченных сосудов.
– Призови снова богов, мерзавец, – с издевкой сказал Геликаон. – Может, они тебя не слышали.
Персион опять двинулся вперед. Кровь лилась из его ран, и Геликаон тоже был забрызган красным. Микенец стремительно бросился на противника, поскользнулся, и Геликаон, прыгнув к нему, полоснул его мечом по губам: этот удар рассек кожу и раскрошил передние зубы Персиона. Тот упал на колени, плюясь кровью. Потом с трудом встал и снова повернулся лицом к врагу.
Геликаон не выказал никакого милосердия к раненому. Снова и снова его меч и кинжал рубили и полосовали микенца. Один неистовый выпад отсек ухо Персиона, второй рассек его лицо, отрубив нос.
Толпа безмолвствовала, но Андромаха видела ужас на лицах людей. Это был не бой, даже не казнь. Это было хладнокровное истребление. Каждая новая рана вырывала крик боли у изувеченного микенца. Наконец, залитый кровью, которая начала собираться в лужу у его ног, он бросил меч и просто остался стоять, истекая кровью.
В этот миг Геликаон отбросил меч, быстро шагнул вперед и вонзил кинжал Персиону в сердце.
Микенец осел, привалившись к противнику, и испустил долгий, прерывистый вздох.
Геликаон оттолкнул умирающего. Ноги Персиона подогнулись, и он упал на пол.
Андромаха видела достаточно. Встав, она подождала, пока Малкон поставит на место деревянную панель. Потом они вдвоем вернулись на крышу. Ветер стих, но было по-прежнему холодно.
Воин провел Андромаху вниз по ступенькам, потом на дорогу, ведущую к берегу. Он шел рядом с ней в лунном свете до тех пор, пока не показался «Ксантос» и костры, на которых команда готовила еду. Потом, не сказав ни слова, Малкон повернулся и зашагал обратно во дворец.
Андромаху встретил Ониакус и другие члены команды. Она рассказала им, что Геликаон победил, и никого это не удивило. Однако все почувствовали облегчение.
Желая побыть в одиночестве, Андромаха отошла от лагеря и уселась на берегу ближе к лесу. Завернувшись в толстый плащ, она сидела у края воды и никак не могла выбросить из головы сцены боя. Геликаон, полный холодной ярости, рубит и полосует беспомощного противника. Андромаха увидела снова, как брызжет кровь. К концу поединка нагое тело Геликаона было почти таким же алым, как тело его врага.
Ближе к полуночи она увидела, что Геликаон идет по берегу к ней. Его волосы были все еще влажными после ванны, которую он, должно быть, принял, чтобы смыть кровь.
– Тебе лучше было бы сидеть у огня, – сказал он. – Здесь очень холодно.
– Да, холодно, – ответила она.
– В чем дело? – спросил Геликаон, ощутив ее настроение. – Один из наших врагов побежден, мы запаслись провизией для путешествия на Теру, и все хорошо. Ты должна быть счастлива.
– Я рада, что ты выжил, Геликаон. Воистину рада. Но я видела нынче ночью красного демона Кассандры, и он наполнил меня печалью.
У Геликаона был озадаченный вид.
– Никакого демона не было. О чем ты говоришь?
Потянувшись вверх, Андромаха прижала палец к его шее. Когда она убрала руку, на пальце была кровь.
– Ты не вымыл это место, – холодно сказала она.
Тогда он понял, и голос его стал низким от гнева:
– Я не демон! Микенец сам на это напросился. Это он сжег моего брата!
– Нет, не он, – ответила Андромаха. – Царь Алкей рассказал мне о нем во время пира. Он сказал, что Персион сражался во многих поединках в западных землях. Но он никогда раньше не видел моря. Как же он мог участвовать в первом нападении на Дарданию?
– Тогда почему он сказал то, что сказал?
– Тебе не надо об этом спрашивать.
Андромаха была права. Задавая свой вопрос, Геликаон уже знал ответ: Персион пытался разозлить его и выбить из колеи перед боем. В гневе люди становятся безрассуднее, а безрассудные недолго держатся в поединке.
Геликаон сел и уставился на Андромаху.
– Тогда он был дураком, – наконец сказал он.
– Да, – со вздохом согласилась она.
– Ты говоришь так, будто сожалеешь о его смерти.
Андромаха резко повернулась к Геликаону, и он увидел, что она тоже сердится.
– Да, сожалею. Но еще больше я сожалею о том, что видела, как ты мучаешь и убиваешь храброго противника.
– Он был злом.
Ее рука взметнулась и ударила его по лицу.
– Ты лицемер! Этой ночью злом был ты! И о мерзости содеянного тобой будут говорить по всему Зеленому морю. О том, как ты мучил гордого человека, превращая его в хнычущего калеку. Это будет добавлено к списку твоих геройских деяний: к выдавленным глазам Электриона, к сожжению связанных людей в бухте Голубых Сов, к набегам на беззащитные деревни на востоке. Как ты осмеливаешься говорить о дикости микенцев, когда сам отлит из той же самой бронзы? Между вами нет никакой разницы!
С этим словами Андромаха поднялась на ноги и двинулась было прочь, но Геликаон вскочил с песка и схватил ее за руку.
– Тебе легко судить меня, женщина! Тебе не приходилось входить в разрушенные города и видеть погибших. Тебе не приходилось хоронить своих товарищей и видеть любимых тобой людей изнасилованными, подвергнутыми пытке!
– Нет, не приходилось! – огрызнулась она, ее зеленые глаза пылали. – Но микенцам, которые вернулись в уничтоженные тобой селения, пришлось увидеть то же самое. Они похоронили своих любимых, которых ты убил или пытал. Я думала, ты герой, храбрый и благородный. Думала, ты умный и мудрый, а потом услышала, как ты говоришь, будто все микенцы – зло. Аргуриос, который сражался и погиб рядом с тобой, был героем. И он был микенцем. Двое людей, что вместе с Каллиопой спасли меня от наемных убийц, были микенцами!
– Три человека! – взревел он. – А как насчет тысяч, которые роятся, как саранча, в завоеванных ими землях? Как насчет орд, собирающихся обрушиться на Трою?
– Что ты хочешь от меня услышать, Геликаон? Что я их ненавижу? Я их не ненавижу. Ненависть – отец всех зол. Ненависть создает людей вроде Агамемнона и людей вроде тебя, которые соперничают друг с другом в том, кто совершит самое отвратительное злодеяние. А теперь отпусти мою руку!
Но он не выпустил ее. Андромаха попыталась вырваться из его хватки, потом сердито замахнулась второй рукой. Инстинктивно он притянул ее ближе, обхватив за талию. Так близко, что мог ощущать аромат ее волос, чувствовать тепло ее тела, прижатого к нему. Ее лоб врезался в щеку Геликаона, и он схватил ее за волосы, чтобы Андромаха не боднула его еще раз.
А потом, не успев понять, что происходит, Геликаон начал ее целовать. Вкус вина был на ее губах, и в голове его помутилось. Мгновение она боролась, потом расслабилась и ответила на поцелуй, так же, как на лестнице четыре года тому назад. Геликаон притянул ее еще ближе, руки его скользнули вниз, на бедра Андромахи, и потянули хитон вверх, пока он не почувствовал под пальцами тепло кожи.
А потом они лежали, все еще держась друг за друга, руки Андромахи обвивали его шею. В ее поцелуях он чувствовал голод сродни своему собственному.
Теперь она очутилась под ним, раздвинула ноги, скользнув бедрами по его ляжкам. Со стоном удовольствия он вошел в нее.
Любовь их была неистовой. Они не произнесли ни одного слова. За всю свою жизнь Геликаон не знал такой напряженной страсти, такой полноты бытия. В мире ничего больше не существовало, кроме этой женщины под ним. Он утратил чувство времени и места, он забыл, кто он такой. Не было ни войны, ни жизни – ничего за пределами их любви. Не было и вины, только радость, которую он прежде испытывал лишь однажды, в бредовом сне на краю смерти.
Андромаха издала звериный крик. Ее тело выгнулось под ним, и он тоже застонал и расслабился, прижавшись к ней, держа ее в объятьях.
Только теперь до Геликаона донесся плеск волн о берег, шепот ветра в вершинах деревьев. Он посмотрел вниз, в лицо Андромахи, в ее зеленые глаза. Собрался заговорить, но она вдруг обхватила его рукой за шею и притянула в мягкие объятья.
– Нынче ночью довольно слов, – прошептала она.
Глава 9
Женщина на последних сроках беременности, сидевшая слева от Клейтоса, наклонилась, пытаясь дотянуться через него до блюда с фруктами. Ее рука коснулась его руки, и немного вина выплеснулось из кубка посланника.
– Приношу извинения, – сказала она.
Клейтосу захотелось влепить ей пощечину. Но вместо этого он улыбнулся, дотянулся до блюда и передал ей.
– Не надо извиняться, царица Арианна, – сказал он и немедленно отвернулся в надежде, что жирная свинья поймет, что он не желает с ней беседовать.
Но женщина, как и большинство представительниц ее пола, была недалекой и намеков не понимала. Она настойчиво продолжала разговаривать с Клейтосом, продолжая беседу, начатую раньше.
– Я не понимаю, посланник, – сказала она. – Ты говоришь, что Приам собирается ввергнуть весь мир в войну.
– Да. Чтобы сделаться владыкой всего мира.
– Зачем?
Он уставился на нее.
– Зачем? Затем… что он злой, и он тиран.
– Я имею в виду: что он получит, послав свои войска, чтобы напасть на соседей? Он уже самый богатый из царей. Содержание армий стоит дорого. Каждую область, как только он ее покорит, нужно будет оборонять, в ней нужно будет строить крепости. Бесчисленные армии, рыщущие по завоеванным землям, истощат даже огромные богатства Трои.
– Что он получит? – повторил Клейтос, пытаясь выгадать время, чтобы подумать. – Его будут считать завоевателем и великим воителем. Он получит славу и известность.
– И это для него так важно?
– Конечно, это важно. Все настоящие мужчины жаждут славы и известности.
– А, – сказала царица. – Я снова в замешательстве. Так он настоящий мужчина или тиран? Или и то и другое?
– Он злой, как я уже сказал.
– Итак, злые тоже жаждут славы и известности. Как же нам тогда различить, кто злой, а кто нет?
– Это не всегда легко, – ответил Клейтос, – особенно для женщин. Женщина должна полагаться на мудрость великих царей, таких, как Агамемнон.
– Я слышала о его величии, – сказала царица. – Мой муж говорит о его завоеваниях, о том, сколько городов он взял, о захваченных им рабах и добыче. От Спарты на юге и до Фракии на севере. Я плохо умею считать. Были убиты четырнадцать царей и царевичей или шестнадцать?
– Я не вел подсчетов, – сказал Клейтос. – Но это верно, царь Агамемнон – несравненный воин.
– Человек славы и известности, – отозвалась она.
– Воистину так.
Царица наклонилась к послу.
– Думаю, теперь я поняла. Приам одурачил нас всех, скрывая свои планы господства в течение сорока лет мира. Такое коварство почти гениально, ты не думаешь?
Арианна мило улыбнулась и отвернулась, чтобы поговорить с другими гостями.
Клейтос злобно уставился на нее. В один прекрасный день, пообещал он себе, она заплатит за такое неуважение. Точно так же как муж ее будет страдать за свой лукавый, издевательский тон.
Посол посмотрел туда, где сидел Геликаон. Негодяй выглядел безмятежным. Он улыбался и болтал с каким-то торговцем. Клейтос заметил, однако, что Геликаон едва притронулся к вину.
Алкей был поглощен беседой с женой Гектора. Она произвела впечатление на Клейтоса. Андромаха, в отличие от других женщин, не появилась на пиру, увешанная драгоценностями. На ней был простой зеленый хитон и единственный кулон. Такое поведение полностью приличествовало женщине, путешествующей без мужа. Свет факелов сиял на ее золотисто-рыжих волосах, и Клейтос поймал себя на том, что пристально смотрит на изгиб ее шеи, а потом скользит глазами вниз, к ее грудям. Гектор был везучим человеком, раз нашел такую жену. Высокая, грациозная, скромная и в одежде, и в манерах, Андромаха была красавицей.
Клейтос гадал, подарит ли ему царь Агамемнон Андромаху в качестве трофея, когда город падет. Наверное, нет, печально решил он. Ее сына придется казнить, а женщины редко прощают такие необходимые меры. Нет, ее тоже придется убить, понял посол.
Ближе к концу пира позвали рассказчика, молодого человека с круто вьющимися светлыми волосами и девичьим лицом. Клейтос невзлюбил его в тот же миг, как только тот появился перед собравшимися. Это был явно мягкотелый сын богача, который никогда не сражался за то, чего хочет, никогда не боролся за выживание в этом суровом мире.
Однако голос его был богатым, и рассказывал он хорошо. Сама история была необыкновенной, но ведь ее придумал Одиссей, и Клейтос уже слышал ее от самого создателя.
А теперь этот человек рассказывал чужие истории. Аэд с девичьим лицом развлекал толпу подвигами морского царя и колдуньи и говорил о битве с ужасным одноглазым гигантом циклопом. В заключение аэд широко раскинул руки и низко поклонился Алкею.
Загремели аплодисменты, и царь бросил рассказчику кошелек с медными кольцами. В молчании, которое воцарилось после, Клейтос бросил взгляд на Персиона. Воин кивнул и встал.
– Мне нанесена обида, – прозвенел его голос. – Кровная обида, которую нанес убийца, сидящий за этим столом.
Хотя Андромаха и ждала этого момента, она все равно была потрясена. Она посмотрела на молодого микенского воина. Его темные глаза сияли, выражение лица было торжественно. Он выглядел решительным, могучим и непобедимым. Андромаха почувствовала, как в ней растет страх.
«Страху нельзя доверять, – предупредила она себя. – Он все преувеличивает. Он нечестный и предательский».
Несмотря на свои трезвые мысли, при новом взгляде на Персиона Андромаха опять увидела воина, обладающего почти стихийной мощью. Геликаон казался более человечным и, следовательно, более уязвимым.
Закрыв глаза, Андромаха снова вызвала в памяти образ Геликаона, сражающегося на лестнице, неукротимого и непобедимого. К ней вернулось спокойствие.
Алкей выкрикнул:
– Пир – время товарищества, Персион. Разве это дело не может подождать до утра?
– При всем моем уважении к тебе, царь Алкей, я ждал, пока закончится пир. Однако боги и честь Микен требуют, чтобы я получил возмездие за зверское преступление, совершенное против моей семьи, моей земли и моего царя.
Алкей встал с места.
– И у кого ты ищешь этого возмездия? – спросил он.
Персион вытянулся во весь рост и выбросил вперед руку, указав пальцем вдоль стола.
– Я говорю о Геликаоне Подлом и Ненавистном, – сказал он.
Алкей повернулся к Геликаону.
– Ты мой гость и, коли того потребуешь, согласно законам гостеприимства я обязан отказать этому человеку в праве бросить тебе вызов.
– Я не требую этого, – ответил Геликаон, тоже встав. – Могу я спросить бросившего мне вызов, кто из членов его семьи пострадал от моей руки?
– Могучий Электрион! – прокричал Персион. – Его одолели твои воины, а ты его обезглавил, но сначала выдавил ему глаза, чтобы он слепым явился в Аид!
Андромаха услышала, как по толпе после этих слов пронесся ропот, и увидела, как некоторые люди холодно уставились на Геликаона.
– Могучий Электрион, – сказал Геликаон собравшимся, – был, как и все микенцы, обычным кровожадным дикарем, охотившимся на тех, кто слишком слаб, чтобы сопротивляться. Я убил его в поединке, а потом отрезал ему голову. И я действительно выколол его мертвые глаза, прежде чем швырнуть его голову через борт на поживу рыбам. Может, однажды я пожалею о том, что сделал. А сейчас я жалею только о том, что не отрезал ему язык и не отсек уши.
Геликаон на мгновение замолчал, потом обвел взглядом собравшуюся в мегароне толпу.
– Вы все знаете, какова на деле микенская честь, о которой говорит этот негодяй. Она обернулась руинами ваших городов и селений, изнасилованием ваших женщин и разграблением ваших земель. Высокомерие Микен непомерно. Мой обвинитель говорит о богах и микенской чести, как будто одно как-то связано с другим. Это не так. Я верю всем сердцем, что боги ненавидят и презирают Агамемнона и его людей. Если я ошибаюсь, пусть я умру здесь, от руки этого… презренного создания.
Персион выкрикнул проклятие, вытащил меч и шагнул прочь от стола.
– Положи меч! – приказал Алкей. – Ты призывал богов, Персион, и теперь ты подождешь, пока будут соблюдены все ритуалы. Поединок состоится по олимпийским правилам. Оба бойца будут нагими, вооружены колющими мечами и кинжалами. Пусть позовут жреца Ареса, а женщинам разрешат удалиться.
Андромаха сидела очень тихо, в то время как остальные женщины встали и покинули мегарон.
Алкей посмотрел на нее.
– Ты не можешь остаться, госпожа.
– Но я не могу и уйти, – ответила она.
Алкей приблизился к ней; голос его был едва слышен.
– Я должен настоять на том, чтобы ты удалилась, Андромаха. Ни одна женщина не должна присутствовать при кровавом поединке.
– Геликаон – мой друг, царь Алкей, и я буду свидетельницей того, что произойдет. Если, конечно, ты не прикажешь, чтобы жену Гектора силой выволокли из мегарона.
Он слабо улыбнулся.
– Как печально, милая Андромаха, что упоминание имени твоего мужа больше не имеет того веса, что раньше. Несмотря на это, я удовлетворю твою просьбу. Не из страха и не из-за мыслей о будущей выгоде. Просто потому, что ты жена великого человека, которым я восхищаюсь.
Подняв глаза, царь подозвал воина – невысокого, коренастого человека с энергичным лицом и ярко-голубыми глазами.
– Малкон, – пробормотал царь, – госпожа Андромаха желает посмотреть на поединок. Забери ее в Комнату Шепота и позаботься о том, чтобы никто ее не побеспокоил.
Андромаха встала и оправила одежду. Ей так много хотелось сказать Геликаону, сердце ее сильно билось. Его сапфировые глаза обратились к ней, и Андромаха улыбнулась.
– Вскоре увидимся, госпожа, – сказал Геликаон.
– Смотри, сдержи свое обещание, – ответила она, повернулась и последовала за невысоким воином из мегарона, а потом – по коридору.
Они поднялись по каменным ступеням, прошли через узкую дверь и очутились на крыше, с которой были видны город и море. Здесь дул свирепый ветер. Андромаха задрожала.
Малкон пересек крышу и очутился у второй двери; Андромаха последовала за ним. Воин вошел в комнату, но Андромаха помедлила в дверях, внезапно забеспокоившись. Комната была темной, без окон. В лунном свете она видела темный силуэт Малкона у дальней стены. Тот, похоже, стоял на коленях. Потом вспыхнул свет, тонкий, как лезвие меча, и Андромаха увидела, что воин вынул из пола тонкую панель.
Встав, он крадучись вернулся к двери.
– Если ты вытянешься на ковре, госпожа, – прошептал он, – ты сможешь увидеть середину мегарона. Я подожду снаружи.
Андромаха всмотрелась в темную комнату, освещенную лишь слабым серебристым блеском, и заколебалась.
– Ты передумала и решила вернуться на корабль?
– Нет.
Шагнув в комнату, она присела на пол и придвинулась ближе к серебристому свету. Он исходил от факелов, мерцающих внизу, в мегароне.
Щель была узкой, и Андромаха видела только край пиршественного стола и центральные плиты мегарона. По ним ходили слуги, рассыпая по полу сухой песок. Звук сыплющихся на каменные плиты песчинок был отчетливо слышен в верхней комнате. Один из слуг подался к другому и прошептал:
– Я поставлю два медных кольца на микенца.
Слова отдались в ушах Андромахи неестественно громко.
«Так вот почему это Комната Шепота», – подумала она.
Здесь обычно лежали шпионы, подслушивая беседы в мегароне внизу.
Слуги ушли, и появился пожилой жрец в длинном черном одеянии; на его узких плечах лежали две одинаковых красных ленты, говорившие о том, что он служитель Ареса.
– Вы должны воззвать к богу войны, чтобы тот стал свидетелем этого поединка, – проговорил жрец. – Да будет ясно тогда, что Арес желает видеть лишь сражение до смерти. Пусть не будет криков о пощаде, не будет попыток сдаться, не будет бегства. Отсюда выйдет только один боец. Второй истечет кровью на этих камнях. Пусть бойцы сделают шаг вперед.
Первым Андромаха увидела Персиона. В свете факелов его торс казался белым, как мрамор, в сравнении с его темными загорелыми руками и ногами. Шагнув вперед, он потянулся, разминая перед битвой руки и плечи.
Потом Андромаха увидела Геликаона. Персион казался выше и шире в плечах, и снова Андромаха ощутила растущий страх.
Оба мужчины были вооружены мечом и кинжалом, бронза сверкала, как красное золото, в свете факелов.
– Я призываю богов в свидетели, что правда на моей стороне, – сказал Персион.
Потом шагнул ближе и прошептал что-то, чего не услышал никто в зале. Но до Андромахи донесся его шепот:
– Я был там, когда мы убили твоего брата. Я поджег его тунику. О, как он вопил! Так же будешь вопить и ты, Геликаон, когда я срежу плоть с твоих костей.
Геликаон не ответил и даже не подал виду, что слышал эти слова.
– Пусть начнется поединок! – выкрикнул жрец, отступив от бойцов.
Персион немедленно прыгнул, атакуя, его меч устремился к голове Геликаона. Дарданец, словно танцуя, ушел влево и избежал удара. Толпа затаила дыхание.
Длинная красная черта появилась поперек живота Персиона, неглубокий порез начал сочиться кровью, которая потекла по его гениталиям и ляжкам.
Персион выкрикнул проклятие и напал снова, полоснув мечом. Геликаон отбил удар, и Персион ткнул кинжалом. Этот удар тоже был отбит.
Геликаон устремился вперед, ударив головой микенца в лицо и разбив ему нос. Персион с криком отступил. Геликаон шагнул вперед, его меч рубил направо и налево с ошеломляющей быстротой. Потом отступил.
К порезу на животе Персиона теперь добавились три других длинных раны.
И снова Персион ринулся на Геликаона. На этот раз дарданец шагнул ему навстречу, легко закрываясь и отбивая удары микенца. Кинжал Геликаона мелькнул, распоров щеку Персиона, и кусок кожи упал, как разорванный парус.
Персион завопил от ярости и швырнул кинжал в своего мучителя. Геликаон качнулся вправо, оружие пролетело мимо, не причинив ему никакого вреда, и звякнуло о дальнюю стену.
Персион ринулся в атаку, Геликаон шагнул вбок. Алая струя хлестнула из руки Персиона, и Андромаха увидела глубокий порез. Кровь била из рассеченных сосудов.
– Призови снова богов, мерзавец, – с издевкой сказал Геликаон. – Может, они тебя не слышали.
Персион опять двинулся вперед. Кровь лилась из его ран, и Геликаон тоже был забрызган красным. Микенец стремительно бросился на противника, поскользнулся, и Геликаон, прыгнув к нему, полоснул его мечом по губам: этот удар рассек кожу и раскрошил передние зубы Персиона. Тот упал на колени, плюясь кровью. Потом с трудом встал и снова повернулся лицом к врагу.
Геликаон не выказал никакого милосердия к раненому. Снова и снова его меч и кинжал рубили и полосовали микенца. Один неистовый выпад отсек ухо Персиона, второй рассек его лицо, отрубив нос.
Толпа безмолвствовала, но Андромаха видела ужас на лицах людей. Это был не бой, даже не казнь. Это было хладнокровное истребление. Каждая новая рана вырывала крик боли у изувеченного микенца. Наконец, залитый кровью, которая начала собираться в лужу у его ног, он бросил меч и просто остался стоять, истекая кровью.
В этот миг Геликаон отбросил меч, быстро шагнул вперед и вонзил кинжал Персиону в сердце.
Микенец осел, привалившись к противнику, и испустил долгий, прерывистый вздох.
Геликаон оттолкнул умирающего. Ноги Персиона подогнулись, и он упал на пол.
Андромаха видела достаточно. Встав, она подождала, пока Малкон поставит на место деревянную панель. Потом они вдвоем вернулись на крышу. Ветер стих, но было по-прежнему холодно.
Воин провел Андромаху вниз по ступенькам, потом на дорогу, ведущую к берегу. Он шел рядом с ней в лунном свете до тех пор, пока не показался «Ксантос» и костры, на которых команда готовила еду. Потом, не сказав ни слова, Малкон повернулся и зашагал обратно во дворец.
Андромаху встретил Ониакус и другие члены команды. Она рассказала им, что Геликаон победил, и никого это не удивило. Однако все почувствовали облегчение.
Желая побыть в одиночестве, Андромаха отошла от лагеря и уселась на берегу ближе к лесу. Завернувшись в толстый плащ, она сидела у края воды и никак не могла выбросить из головы сцены боя. Геликаон, полный холодной ярости, рубит и полосует беспомощного противника. Андромаха увидела снова, как брызжет кровь. К концу поединка нагое тело Геликаона было почти таким же алым, как тело его врага.
Ближе к полуночи она увидела, что Геликаон идет по берегу к ней. Его волосы были все еще влажными после ванны, которую он, должно быть, принял, чтобы смыть кровь.
– Тебе лучше было бы сидеть у огня, – сказал он. – Здесь очень холодно.
– Да, холодно, – ответила она.
– В чем дело? – спросил Геликаон, ощутив ее настроение. – Один из наших врагов побежден, мы запаслись провизией для путешествия на Теру, и все хорошо. Ты должна быть счастлива.
– Я рада, что ты выжил, Геликаон. Воистину рада. Но я видела нынче ночью красного демона Кассандры, и он наполнил меня печалью.
У Геликаона был озадаченный вид.
– Никакого демона не было. О чем ты говоришь?
Потянувшись вверх, Андромаха прижала палец к его шее. Когда она убрала руку, на пальце была кровь.
– Ты не вымыл это место, – холодно сказала она.
Тогда он понял, и голос его стал низким от гнева:
– Я не демон! Микенец сам на это напросился. Это он сжег моего брата!
– Нет, не он, – ответила Андромаха. – Царь Алкей рассказал мне о нем во время пира. Он сказал, что Персион сражался во многих поединках в западных землях. Но он никогда раньше не видел моря. Как же он мог участвовать в первом нападении на Дарданию?
– Тогда почему он сказал то, что сказал?
– Тебе не надо об этом спрашивать.
Андромаха была права. Задавая свой вопрос, Геликаон уже знал ответ: Персион пытался разозлить его и выбить из колеи перед боем. В гневе люди становятся безрассуднее, а безрассудные недолго держатся в поединке.
Геликаон сел и уставился на Андромаху.
– Тогда он был дураком, – наконец сказал он.
– Да, – со вздохом согласилась она.
– Ты говоришь так, будто сожалеешь о его смерти.
Андромаха резко повернулась к Геликаону, и он увидел, что она тоже сердится.
– Да, сожалею. Но еще больше я сожалею о том, что видела, как ты мучаешь и убиваешь храброго противника.
– Он был злом.
Ее рука взметнулась и ударила его по лицу.
– Ты лицемер! Этой ночью злом был ты! И о мерзости содеянного тобой будут говорить по всему Зеленому морю. О том, как ты мучил гордого человека, превращая его в хнычущего калеку. Это будет добавлено к списку твоих геройских деяний: к выдавленным глазам Электриона, к сожжению связанных людей в бухте Голубых Сов, к набегам на беззащитные деревни на востоке. Как ты осмеливаешься говорить о дикости микенцев, когда сам отлит из той же самой бронзы? Между вами нет никакой разницы!
С этим словами Андромаха поднялась на ноги и двинулась было прочь, но Геликаон вскочил с песка и схватил ее за руку.
– Тебе легко судить меня, женщина! Тебе не приходилось входить в разрушенные города и видеть погибших. Тебе не приходилось хоронить своих товарищей и видеть любимых тобой людей изнасилованными, подвергнутыми пытке!
– Нет, не приходилось! – огрызнулась она, ее зеленые глаза пылали. – Но микенцам, которые вернулись в уничтоженные тобой селения, пришлось увидеть то же самое. Они похоронили своих любимых, которых ты убил или пытал. Я думала, ты герой, храбрый и благородный. Думала, ты умный и мудрый, а потом услышала, как ты говоришь, будто все микенцы – зло. Аргуриос, который сражался и погиб рядом с тобой, был героем. И он был микенцем. Двое людей, что вместе с Каллиопой спасли меня от наемных убийц, были микенцами!
– Три человека! – взревел он. – А как насчет тысяч, которые роятся, как саранча, в завоеванных ими землях? Как насчет орд, собирающихся обрушиться на Трою?
– Что ты хочешь от меня услышать, Геликаон? Что я их ненавижу? Я их не ненавижу. Ненависть – отец всех зол. Ненависть создает людей вроде Агамемнона и людей вроде тебя, которые соперничают друг с другом в том, кто совершит самое отвратительное злодеяние. А теперь отпусти мою руку!
Но он не выпустил ее. Андромаха попыталась вырваться из его хватки, потом сердито замахнулась второй рукой. Инстинктивно он притянул ее ближе, обхватив за талию. Так близко, что мог ощущать аромат ее волос, чувствовать тепло ее тела, прижатого к нему. Ее лоб врезался в щеку Геликаона, и он схватил ее за волосы, чтобы Андромаха не боднула его еще раз.
А потом, не успев понять, что происходит, Геликаон начал ее целовать. Вкус вина был на ее губах, и в голове его помутилось. Мгновение она боролась, потом расслабилась и ответила на поцелуй, так же, как на лестнице четыре года тому назад. Геликаон притянул ее еще ближе, руки его скользнули вниз, на бедра Андромахи, и потянули хитон вверх, пока он не почувствовал под пальцами тепло кожи.
А потом они лежали, все еще держась друг за друга, руки Андромахи обвивали его шею. В ее поцелуях он чувствовал голод сродни своему собственному.
Теперь она очутилась под ним, раздвинула ноги, скользнув бедрами по его ляжкам. Со стоном удовольствия он вошел в нее.
Любовь их была неистовой. Они не произнесли ни одного слова. За всю свою жизнь Геликаон не знал такой напряженной страсти, такой полноты бытия. В мире ничего больше не существовало, кроме этой женщины под ним. Он утратил чувство времени и места, он забыл, кто он такой. Не было ни войны, ни жизни – ничего за пределами их любви. Не было и вины, только радость, которую он прежде испытывал лишь однажды, в бредовом сне на краю смерти.
Андромаха издала звериный крик. Ее тело выгнулось под ним, и он тоже застонал и расслабился, прижавшись к ней, держа ее в объятьях.
Только теперь до Геликаона донесся плеск волн о берег, шепот ветра в вершинах деревьев. Он посмотрел вниз, в лицо Андромахи, в ее зеленые глаза. Собрался заговорить, но она вдруг обхватила его рукой за шею и притянула в мягкие объятья.
– Нынче ночью довольно слов, – прошептала она.
Глава 9
Путешествие «Кровавого ястреба»
На востоке, в полудне плавания от Минои, в укромной бухте острова Наксос, моряки «Кровавого ястреба» и команды четырех других галер сидели вокруг легендарного рассказчика Одиссея, слушая историю про богов и людей, про корабль, попавший в страшный шторм, взлетевший на небо и бросивший якорь на серебряном диске луны.
Слушатели разразились бурей одобрительных криков, когда коренастый царь украсил свой рассказ, введя в него нимф и дриад.
Неподалеку от круга молча сидел воин Ахилл и внимательно слушал. Он наслаждался историями Одиссея, особенно теми, где смертные люди бросали вызов богам и одерживали победу. Но больше всего он любил героев этих историй – товарищей, державшихся друг друга, как братья, заботившихся друг о друге, умиравших друг за друга.
Слушатели разразились бурей одобрительных криков, когда коренастый царь украсил свой рассказ, введя в него нимф и дриад.
Неподалеку от круга молча сидел воин Ахилл и внимательно слушал. Он наслаждался историями Одиссея, особенно теми, где смертные люди бросали вызов богам и одерживали победу. Но больше всего он любил героев этих историй – товарищей, державшихся друг друга, как братья, заботившихся друг о друге, умиравших друг за друга.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента