Геммел Дэвид. Вечный ястреб

   Гаэлен повиновался, а Лейн, выйдя вперед, уперся животом в лезвие Агвейна.
   – Хочешь и меня зарезать, родич?
   – Ты знаешь, что нет.
   – Ну так подумай. Парень не промах, он смелый. Понял, что вы собираетесь его вздуть, и не дался. Не годится его за это наказывать, правда ведь?
   Агвейн спрятал нож.
   – Он низинник. Я никогда его не приму, и друзья мои тоже. Кто за меня, тот ему враг.
   – Только не мы с Ленноксом.
   – Тогда ты мне больше не друг. Пошли отсюда! – Все потянулись за Агвейном.
   – Я после вас догоню, – сказал отставший Гвалчмай, когда Дрейг окликнул его.
   – Не вздумай, Гвалч! – подбежал к нему Дрейг. – Ты же слышал, что Агвейн сказал.
   – Я остаюсь со своими друзьями.
   – Ну и дурак. Пеняй потом на себя, – бросил Дрейг и ушел.
   Гаэлен тоже убрал нож.
   – Я Лейн, сын Леофаса, – назвался его темноволосый, сероглазый защитник, протянув ему руку. – А это мой брат Леннокс и мой кузен Гвалчмай.
   Гаэлен пожал руки всем троим и спросил:
   – Почему ты за меня заступился?
   – Дело не в тебе, а в Агвейне.
   – Не понял.
   – Он храбрый парень и друг хороший. Прирезал бы тебя со злости, а потом бы раскаивался. Так-то он не вредный, не злой. Просто чересчур высокого о себе мнения, весь в отца, и любит командовать.
   – Выходит, я тебя с ним поссорил. Прости.
   – Ты не виноват. Они отца твоего хотели унизить, а не тебя. Касваллона у нас не любят.
   – За что?
   – Не хочу сплетни передавать. Мне он нравится, но другим нет, а в кланах такие дела обычно заканчиваются кровной враждой. Мы люди воинственные, как ты уже понял.
   – Касваллон не такой.
   – Может, и не такой, но ты должен был видеть в горах, на что он способен.
   – Ты слышал, да?
   – Кто ж не слышал? Мой отец возглавлял охотников, провожавших аэниров за пределы Фарлена.
   Ребята уселись на траву. Солнце ласково пригревало их. Леннокс и щупленький ярко-рыжий Гвалчмай все больше помалкивали, а Лейн расспрашивал Гаэлена про городскую жизнь и про вторжение аэниров. Гаэлену больно было вспоминать об этом, и он вновь перевел разговор на Касваллона.
   – Я понимаю, что тебе неохота сплетничать, но я здесь чужой, и мне надо знать, почему моего… отца так не любят в клане.
   – Касваллон самый богатый у нас в долине. Скота и пшеницы у него больше всех, если не считать Камбила. При этом он держится особняком, и лорд-ловчий его ненавидит.
   – Он не похож на богатого. В Атерисе у богачей… были мраморные дворцы и золотые кареты. И много слуг. А ходили они в перстнях, браслетах и ожерельях.
   – У нас так не принято. Мы вольный народ. А у Касваллона больше сотни издольщиков. Захоти он, мог бы основать новый клан. Он очень богат, поверь мне.
   – Почему ж он тогда не отделится? Раз его тут невзлюбили… взял бы и сделался сам лордом-ловчим.
   – Ему пришлось бы оставить все свои земли в долине и поселиться где-то еще, а это теперь непросто. На северо-востоке до самых нижних земель сидят Хестены, к северу от них Паллиды. Остальная земля на шесть дней пути вся фарленская, а дальше грызутся между собой мелкие кланы – Лода, Дунильд, Ирела. Кроме того, Касваллон – Фарлен и Фарленом останется.
   – Ох, как есть хочется, – сказал вдруг Леннокс.
   Гаэлен выудил из кошеля на боку ломоть мясного пирога и дал ему. Леннокс, поблагодарив, тут же расправился с угощением.
   – Мой отец тоже был бы богат, – сухо заметил Лейн, – не будь братец таким прожорливым.
   – Он ведь большой, – вступился Гаэлен. – Никогда не думал, что парень, наш ровесник, может быть таким здоровенным. – Леннокс, вымахавший уже выше шести футов, обладал бычьей шеей и богатырским туловищем. На широком лице проступал темный пушок.
   – Да, силенка у него есть. И он не дурак, хотя люди болтают разное – просто говорит мало. Верно ведь, брат?
   – Как скажешь, – ухмыльнулся Леннокс.
   – Ему нравится представляться дурачком, не знаю уж почему. Все думают, что у него мозгов вовсе нет, а он не перечит.
   – Пусть думают, какой от этого вред, – мягко промолвил Леннокс.
   – Такой, что меня это раздражает, – нахмурился Лейн. Не знай Гаэлен, что они братья, он нипочем бы об этом не догадался. Лейн, хотя и высокий, был стройным юношей с тонким лицом.
   – Не знаю, с чего бы, Лейн, – улыбнулся Леннокс. – Голова у нас ты.
   – Чепуха. А ты что молчишь, кроха? – обратился Лейн к Гвалчмаю.
   – Думаю про Агвейна. Не хотелось бы никого злить.
   – На тебя он долго злиться не будет, а я тобой просто горжусь. Что скажешь, Леннокс?
   – Не у всякого бы хватило духу остаться. Ты, Гвалч, об этом не пожалеешь, точно тебе говорю.
   – Как по-вашему, они будут еще задирать Гаэлена? – спросил Гвалч.
   – Нет, – ответил Лейн. – Агвейн, когда подумает хорошенько, поймет, что Гаэлен вел себя, как… как настоящий горец. И почувствует к нему уважение.
   Гаэлен покраснел и не сказал ничего.
   – Думаю, пора нам рассказать Гаэлену про Охоту, – решил Лейн.
   Касваллон помялся у двери, закусив губу – он думал, что оставил эту привычку в далеком детстве, но нет. Ожидание перед дверью Леофаса оживило в нем крайне неприятные воспоминания.
   Ребенком Касваллон стащил из дома первого поединщика Леофаса кинжал. Камбил донес об этом своему отцу Падрису, усыновившему Касваллона, а тот пришел в ярость и отправил мальчика с покаянием к Леофасу.
   Тогда он топтался под дверью точно так же, как и теперь.
   – Дурак, – сказал себе взрослый Касваллон, но делу это не помогло. Он набрал в грудь воздуха и постучался.
   Леофас впустил его и, не здороваясь, указал на стул перед очагом. Касваллон скинул плащ, сел. Пол большой комнаты устилали козьи и волчьи шкуры, на стене висела медвежья, запыленная и облезлая.
   – В последнее мое посещение ты меня отлупил ремнем, – напомнил Касваллон, вытянув ноги к огню.
   – За дело, сколько мне помнится, – ответил Леофас – невысокий, но широкий в плечах, с толстой шеей и густой, с седыми нитями, бородой. Его голубые глаза смотрели остро и неприветливо.
   – За дело, да.
   – Говори, зачем пришел, – отрезал хозяин дома.
   Касваллон встал, пряча гнев.
   – Нет, навряд ли. Я уже не мальчик, укравший у тебя нож – с тех пор я вырос. Я пришел сюда по совету Маггрига, который мне показался разумным, но твою грубость терпеть не стану.
   Когда Касваллон протянул руку к плащу, Леофас, подняв брови, спросил:
   – Не хочешь ли выпить, парень?
   Касваллон помедлил, убрал руку.
   – С удовольствием.
   Леофас принес две кружки эля и сел напротив.
   – Ну, так что же тебя привело ко мне?
   – Поговорим прежде начистоту. В молодости ты разбойничал по всей округе, умножая свои стада – с чего же ты на меня-то так взъелся?
   – Люблю, когда люди говорят прямо. Вот тебе такой же прямой ответ. Когда я был молод, кланы открыто воевали между собой и никто не знал, что такое богатство. Скот угоняли, чтобы не умереть с голоду. Но времена изменились, и горцы стали зажиточными. Когда ты начинал, я восхищался тобой как смелым и хитрым парнем, однако ты и разбогатев остался разбойником. Тогда я понял, что твои вылазки – не средство, а цель. Мужчине порой приходится рисковать жизнью ради своей семьи, но ты рискуешь ею ради собственного удовольствия. Большинство горцев ценят свой клан – ведь мы как одна большая семья и все друг от друга зависим. О сиротах заботятся, и никто не голодает, пока другой обжирается. Но тебе, Касваллон, дела нет до сородичей. Ты избегаешь всякой ответственности, и самое твое существование разъедает то, на чем держится клан. Дети тебе подражают, рассказывают о твоих подвигах, хотят быть такими, как ты. Ты у нас горец из прошлого, оживший миф.
   За твои любовные похождения тебя прозвали Касваллоном-Кукушкой. Женщины от тебя без ума – это я понимаю и не ставлю тебе в укор, но зачем же делать сына чужой жене и тем губить жизнь ее мужа? Он ее обожает, а она предает его любовь ради пары бурных ночей с тобой. Потом ты уходишь, погубив заодно и ее.
   Что до воровских твоих дел, то они сбивают с пути горцев из других кланов. Прошлой осенью я поймал трех Паллидов с моим племенным быком и вынужден был отрезать им пальцы – таков закон. А почему им вздумалось идти воровать? Потому что Касваллон увел быка у Паллидов. Я все сказал – очередь за тобой.
   Касваллон слушал Леофаса с тяжелым сердцем, но не мог опровергнуть ни единого обвинения.
   – Для начала хочу сказать вот что: все это правда, но злого умысла у меня никогда не было. Ты говоришь – кукушка, но ведь мужчина иногда поддается себялюбивым желаниям и оправдывает себя тем, что дарит кому-то немного счастья. Я извлек уроки из прошлых ошибок и своей жене ни разу не изменял. И о набегах я не жалею, потому что получил от них много радости. Моим подражателям остается пенять на себя, ведь я не меньше их рисковал. Да и не краду я больше скот, это тоже в прошлом. К тебе я пришел из-за аэниров. Я не ищу ни твоей дружбы, ни твоего одобрения, но аэниры – убийцы, и скоро они начнут войну с кланами.
   – Лорд-ловчий у нас Камбил. Ты уже говорил с ним?
   – Сам знаешь, что нет. Не говорил и не стану. Если я скажу Камбилу, что овцы едят траву, он начнет кормить их говядиной.
   – Твоя правда, – кивнул Леофас. – И насчет аэниров я с тобой тоже согласен, но Камбил думает по-другому. Он хочет с ними торговать и пригласил аэнирского капитана посмотреть Охоту.
   – Камбил не видел взятия Атериса.
   – Зато ты видел – и очень после этого изменился.
   – Не отрицаю.
   – Как дела у парнишки, которого ты к себе взял?
   – Хорошо. Твои ребята, кажется, его выручили, хотя он об этом говорить не желает.
   – Они тоже, но я слышал об этом. Они молодцы. Лейн не дал Агвейну тронуть твоего, а Леннокс поддержал брата. Мне есть чем гордиться, нелегко ведь детей без матери вырастить.
   – Они тебе делают честь.
   – А Гаэлен тебе. Один против всех вышел, не побоялся.
   – Этим он обязан себе одному. А ты? Готов выступить на совете против Камбила?
   – Если дело касается аэниров, то да.
   – Тогда я не стану больше занимать твое время.
   – Ты даже эль не допил. Посиди еще. Гости ко мне не часто заходят.
   Они сидели еще около часа, пили эль и беседовали. Касваллон подумал, что Леофасу, должно быть, одиноко живется: жена у него умерла шесть лет назад, а другой он так и не взял. После кончины Падриса он не захотел быть лордом-ловчим, сказав, что здесь нужен человек помоложе – но в совете по-прежнему заседал, и к нему прислушивались.
   – Как по-твоему, сколько времени у нас до вторжения? – спросил он. Его глаза оставались ясными, несмотря на выпитый эль.
   Касваллон в отличие от него сильно отяжелел.
   – Год или два, но я могу ошибаться.
   – Нет, я того же мнения. Война на равнинах еще не окончена, не все города сдались.
   – Нам нужно составить какой-то план. Эту долину оборонять невозможно.
   – Найди Талиесена, – посоветовал Леофас. – Знаю, от этих друидов волосы дыбом встают, но он мудр и знает, что делается за пределами Друина.
   Два месяца Касваллон водил Гаэлена с собой на охоту, знакомил с горами и с повадками разных зверей. Учил его борьбе, кулачному бою, учил уворачиваться от ударов и отвечать на них. Уроки не обходились без боли, а Гаэлен легко впадал в гнев. Касваллон убеждал его не давать волю ярости и сохранять хладнокровие.
   – Гнев придает человеку сил, но может и погубить, – говорил горец, сидя с Гаэленом на склоне холма, под которым стоял их дом. – Когда бьешься, не горячись. Думай руками. Каждый твой удар для тебя должен быть не менее неожиданным, чем для противника. Обвяжи руки, и посмотрим, хорошо ли ты понял.
   Оба начали кружить, не сводя глаз друг с друга. Касваллон сделал выпад левой в лицо Гаэлену, тот закрылся и вы–бросил правую. Касваллон отклонился назад и левой припечатал противника в челюсть. Гаэлен грохнулся и тут же вскочил, сверкая глазами. Касваллон встретил его поперечным правым, но Гаэлен пригнулся и повалил учителя метким ударом снизу.
   – Молодец, – потирая челюсть, сказал Касваллон. – Хорошо стал двигаться, даже чересчур хорошо. – Он протянул руку, и Гаэлен помог ему встать. – Посидим малость, а то голова кругом идет. Мне сдается, ты все зубы мне расшатал.
   – Извини.
   – Ничего, – засмеялся горец. – Вот видишь, ты вложил свой гнев в кулаки, и все у тебя получилось. – Они уселись в тени, под вязом.
   – Я давно хотел спросить тебя кое о чем, – сказал Гаэлен. – Насчет куста, в котором ты меня спрятал от аэниров.
   – Что ж, хорошее было укрытие.
   – Да нет же. Он стоял на виду. Заглянув туда, они бы точно меня нашли.
   – В том-то и суть. В пылу атаки они двигались и думали быстро. Понимаешь? Поляну они оглядели наспех, а куст, как ты говоришь, стоял на самом виду. Последнее место, где человек стал бы прятаться – так решили они и больше не обращали на куст внимания. Стало быть, лучшего укрытия и придумать нельзя.
   – Да, теперь понимаю – но что, если б они внимательно рассмотрели поляну?
   – Тогда тебя, наверное, убили бы, но возможность такого исхода была слишком мала. Большинство людей в бою или в опасности руководствуются звериным чутьем, и умный человек, понимая это, побеждает в девяти случаях из десяти.
   – Ясно, – заулыбался Гаэлен. – Вот почему ты, воруя паллидский скот, спрятался прямо у них в деревне. Они-то думали, что ты будешь улепетывать во всю прыть, и снарядили погоню.
   – Я вижу, ты наслушался рассказов о моей бурной молодости. Надеюсь, они принесут тебе пользу.
   – Еще какую! Но почему ты спрятался в доме Интоша? Он у них первый боец и грозный противник, как говорят.
   – Кроме того, он бездетный вдовец. Когда он ушел, в доме больше никого не осталось.
   – Значит, ты заранее все обдумал. Разведал, поди, сперва.
   – Я все и всегда обдумываю заранее.
   После, дожидаясь обеда, Касваллон спросил, как Гаэлен ладит со сверстниками в деревне.
   – Хорошо, – сдержанно сказал тот.
   – Никаких трудностей?
   – Ничего такого, с чем я не справился бы.
   – Не сомневаюсь. Как они тебе по сравнению с атерисскими мальчишками?
   – В городе мальчишки все время во что-то играли, – улыбнулся Гаэлен. – В прятки, в паука, в теневого человека. Здесь все очень серьезные и ни во что не играют. Так даже лучше, ведь меня никогда не принимали в игру.
   – Ты поздновато пришел к нам для детских игр, – кивнул Касваллон. – У нас шестнадцатилетний парень уже мужчина, который может жениться и жить самостоятельно. Горы суровы. Двое из пяти новорожденных умирают еще до года, мало кто из мужчин доживает до пятидесяти, потому и детство здесь длится недолго. Ты уже знаешь, с кем пойдешь на Охоту?
   – Да. С Гвалчмаем, Лейном и Ленноксом.
   – Хорошие парни, хотя Гвалчмай, пожалуй, немного робок. Ты доволен, что идешь с ними?
   – Да. Сегодня мы соберемся и все обсудим.
   – Вас что-то тревожит?
   – Леннокс сильный, но бегает плохо. На первой ступени мы можем проиграть Агвейну.
   – Быстрота – это еще не все.
   – Я знаю.
   – Кто из вас будет главным?
   – Сегодня и это решим. Лейн, наверное.
   – Разумно. Лейн умный парнишка.
   – Но все-таки не такой, как Агвейн.
   – Зато ты Агвейну не уступишь. Думаю, у вас все получится.
   – А кто был главным на вашей Охоте, ты?
   – Нет, Камбил.
   – И вы победили?
   – Да.
   – Он был хороший вожак?
   – По-своему. И остается таким. Лорд-ловчий он тоже хороший.
   – Только тебя не любит. Все это знают.
   – Меньше слушай, что люди болтают. Это правда, не спорю, но у него есть веская причина меня не любить. Три года назад я отнял у него кое-что. Я не хотел, чтобы так вышло, но он ничего не забыл.
   – Что же ты такое украл?
   – Ничего я не крал. Просто не захотел быть его соперником на выборах лорда-ловчего.
   – Не понимаю, что тут плохого.
   – Это непростой вопрос, Гаэлен. Многие думали, что я предложу себя в лорды. Я, конечно, проиграл бы, потому что Камбил был и остается более достойным, чем я. Но будь нас двое, он знал бы, что его предпочли мне – а я лишил его этой уверенности.
   – Агвейн из-за этого меня невзлюбил? Потому что его отец не любит тебя?
   – Может быть. Я в жизни был большим себялюбцем и всегда делал лишь то, что мне нравилось, а напрасно. Если меня опять предложат в совет, я соглашусь – только навряд ли предложат.
   Карен снизу позвала их обедать. Гаэлен помахал ей, но Касваллон сказал:
   – Ступай, я скоро приду.
   Он с улыбкой проводил глазами бегущего вниз мальчика, вспоминая собственную Охоту. Пятнадцать лет минуло с того дня. В Фарлене каждого подростка старше четырнадцати, но моложе шестнадцати посылают с тремя ровесниками в горы на поиски «клада». Опытные охотники оставляют в лесу приметы, и мальчишки идут по следу, пока одна из четверок не вернется с сокровищем. Во времена Касваллона кладом был кинжал, спрятанный в дупле дерева. Это может быть также стрела, копье, шлем или щит. В этом году будет меч, хотя ребята об этом еще не знают.
   Каждый год Касваллон с большим удовольствием помогал прятать клад, но эта Охота для него станет особенной – ведь в ней участвует Гаэлен.
   Он достал и перечитал заново клочок пергамента, который ему дал Талиесен. 

 
Средь черных утесов
Дикого края
Зверя найди,
Что ревет не смолкая.
Под шкурой его,
Серебром горя,
Лежит забытый
Клад короля.
 

   После обеда он прочтет это Гаэлену, и все другие фарленские отцы, кого это касается, сделают то же самое. Полезная вещь – традиция.
   Донал, младший сын Касваллона, лежал у кухонного очага на шерстяном одеяле. Тут же рядом спал щенок Гаэлена. За два месяца он значительно подрос, и будущий грозный зверь уже проглядывал в нем. Касваллон, войдя, услышал дружный смех Мэг, Карен и Гаэлена.
   – С чего это вы?
   – Садись к столу, старичок, – пригласила Мэг, – и расскажи нам, как Гаэлен тебя повалил.
   – Он хитрый. Врасплох меня взял. – Касваллон сел за стол рядом с парнем, который покраснел до корней волос. – Не утерпел, значит? Похвастался?
   – Он не хвастался, – вступилась Мэг. – Карен сама все видела, когда вышла кур покормить.
   – Как же, кур. Со двора ничего не видно. На горку, поди, залезла и подсмотрела. – Теперь уже зарделась Карен, виновато поглядывая на хозяйку. – Я, собственно, видел два следа, – с широкой улыбкой продолжал Касваллон. – Одни ножки девичьи, другие не знаю чьи – больно уж здоровенные.
   – Ага! – воскликнула Мэг. – Опять мои ноги кому-то не угодили.
   – Они у тебя прелестны, любимая. Ни у одной женщины в Фарлене нет таких красивых, таких больших ног.
   Лишь когда Мэг стала перебирать недостатки самого Касваллона, он запросил пощады.
   – Сколько же в тебе яда, женщина!
   Прежде чем отпустить Гаэлена к друзьям, он прочел ему пергамент друида.
   – Долго не задерживайся, завтра нам рано вставать.
   Ночью в их широкой кровати Мэг, нежно поцеловав мужа в губы и откинув волосы с его лба, спросила:
   – Что тебя заботит, любимый?
   – Почему ты думаешь, что меня что-то заботит? – спросил он в ответ, привлекая ее к себе.
   – Не играй со мной. – Мэг отодвинулась, и он сел, опершись спиной на подушку.
   – Совет решил возобновить торговлю с Атерисом и допустить в горы аэнирских послов.
   – Как же без торговли? Мы всегда получали из города железо, семена, мореное дерево, кожи.
   – Не всегда, Мэг. Когда-то мы выращивали и делали все это сами. И теперь нам придется иметь дело не с равнинными купцами, а с воинами.
   – Какой вред от небольшого посольства? Глядишь, мы и подружимся с ними.
   – С волком не завязывают дружбу, приглашая его ночевать с овцами.
   – Мы, Касваллон, не овцы. Мы клан.
   – Мы еще пожалеем об этом решении.
   – Я люблю тебя, – сказала она.
   – За что бы это? – ответил он и обнял ее. Они лежали рядом, наслаждаясь спокойной близостью.
   – Даже передать не могу, что ты для меня значишь, – прошептал он.
   – Слова тебе не нужны.

* * *

   Тихо было в зеленом распадке с разбросанными кое-где деревьями. Два ручья сливались у белых камней, на берегу паслись овцы и дикие пони.
   Внезапно воздух наполнился едким запахом. Животные, не узнавая его, подняли головы. Голубой свет затмил солнце, в траве замерцали радуги. Раздался шум, словно стая саранчи летела над лугом. Пони и овцы кинулись врассыпную.
   Два солнца, вспыхнувшие на долю мгновения в небе, снова слились в одно, но в мирном распадке произошла перемена.
   У валуна выросло клыкастое чудище в черной шерсти, с громадными когтистыми лапами. Круглые черные глаза моргали, приспосабливаясь к новой картине.
   Учуяв сладостный запах живого мяса, чудище копнуло землю когтями и устремило взгляд на овцу-трехлетку. Потом опустилось на четвереньки и со страшной быстротой помчалось к добыче. Овца бросилась было бежать, но хищник настиг ее в три прыжка и раздробил ей хребет.
   Зверь начал есть, то и дело задирая косматую голову и следя, не приближается ли к нему враг. Он не привык к открытым местам и яркому свету, но кровь и жирное нежное мясо приходились ему по вкусу. Внутренности он выкинул и продолжал кормиться, старательно высасывая мозг из костей.
   Расколов череп и съев мозги, он снова присел на задние ноги. В его собственном мозгу родился какой-то образ, и зверь зарычал. Ему смутно помнился круг камней и колдун в красной одежде. Огонь из пальцев колдуна ударил в грудь зверя. Боли это не вызвало, но голод проснулся вновь.
   Он будет голоден вечно, пока не пожрет женщину, чей образ носит в своей голове. Зверь, охваченный злобой, ударил по земле кулаками и поскакал к лесу, остановившись попить у ручья. Деревья здесь были ниже тех, по которым он привык лазить, росли не так густо и издавали до странности мало звуков. Ни стрекочущих обезьян на лианах, ни плодов на ветвях. Даже птицы в этом лесу редко встречались.
   Ветер, переменившись, принес раздувшимся ноздрям новый запах. Опять оно, солоновато-сладкое мясо с мозговыми костями. Колдун наделил зверя умением различать души. Тот, кто приближался, не был намеченной жертвой, но от предвкушения человечины зверь облизнулся.
   Запах усиливался. Подкрадываться не было нужды – глупая добыча сама шла на ловца.
   В ста шагах к западу Эрлик, молодой паллидский охотник из дома Маггрига, оперся на посох, не понимая, на кого рычит Аскар, его боевой пес. Час назад над горами вспыхнул голубой свет и загорелись два солнца. Это случилось на землях Фарлена, но Эрлик, подстрекаемый любопытством, отважился перейти границу. Не прошло еще и года, как он стал считаться мужчиной и получил право участвовать в Играх.
   Там, где более опытный человек подумал бы дважды, Эрлик без колебаний ступил на чужую землю. Он не боялся фарленских охотников, зная, что без труда от них убежит. Нужно же было понять, откуда взялось это голубое сияние. Будет о чем рассказать приятелям на вечерней пирушке.
   Он погладил Аскара, шепотом уговаривая его замолчать. Пес нехотя подчинился. Аскару не хотелось идти под ветер – он чуял там опасность, от которой шерсть подымалась дыбом. С врожденной собачьей хитростью он вильнул влево, но Эрлик его отозвал.
   Впереди густо росли папоротник и дрок. Аскар опять зарычал, и на этот раз беспокойство собаки передалось человеку. Эрлик положил посох, снял с плеча лук, торопливо достал стрелу.