Геннадий Прашкевич. Записки промышленного шпиона (сборник)

   На фотографиях (старший механик показал мне старую газету) Бэд Стоун выглядел как профессиональный боксер – простоватое лицо, рослый, крепкий, прекрасно сложенный. Не знаю почему, но Бэд заинтересовал меня. Улучив момент, я попросил санитарного инспектора Сейджа оставить за мной машину на воскресный день.
   – Чем думаешь заняться?
   – Рыбалкой.
   – Вот как?
   – Люблю подкормиться рыбкой. А океан под боком.
   Он внимательно взглянул на меня:
   – Собираешься рыбачить один?
   – Да нет. Разыщу химика Хоукса. Знаете его? Такой шумный толстяк из последнего набора.
   – Еще бы не знать, он здесь не в первый раз, – хмыкнул Сейдж. – Но как-то я не замечал у него интереса к рыбалке.
   – Попробую его увлечь.
   – Действительно, почему не попробовать? – загадочно согласился Сейдж. – Правда, Хоукс – большой болтун. Забавно, – покосился он на меня, – о чем болтают такие люди, как Хоукс? Знать его знаю, но понять могу не всегда.
   Я поддержал игру:
   – Послушать не сложно.
   – Ну что ж, – похоже, я впрямь нравился Сейджу, – ты, кажется, тянешь на прибавку, Герб.
   – Спасибо.
   – Получи пропуск у Габера. Пропуск на побережье, просто так туда не проедешь. А на самом побережье не отключай радиотелефон. Мало ли когда ты мне понадобишься.
   Я понятливо кивнул и подумал, что ему плевать на то, понадоблюсь я ему или нет. Просто ему хотелось знать, о чем болтают на досуге его бывший соавтор и нынешний личный водитель.
   С помощью портье я узнал телефон Хоукса.
   – Герб! – ликующе прохрипел он в трубку. – Я прекрасно устроился!
   – Я тоже не жалуюсь.
   – В каком баре?
   – Я предпочитаю уединение, Брэд. Волны, живая рыбка. И чтобы никто не дышал в затылок. Говорят, Итака славится рыбой.
   – Возможно, так было здесь когда-то, – насмешливо фыркнул Хоукс. – Но вот пикничок на песке – это идея! – Он загорелся: – Нужна какая-то снасть!
   – Старик Флай сохранил, наверное, не только воспоминания.
   – Вот что, Герб, – прохрипел Брэд Хоукс. – Дуй в «Креветку». Там и договоримся. А еще… – Он довольно хохотнул. – У меня есть для тебя сюрприз.
   – Сколько стоит твой сюрприз?
   – Не разоришься. Но деньги понадобятся.
   – Девочки?
   Он довольно захрипел.
   Когда я появился в «Креветке», Брэд Хоукс действительно обнимал сразу двух девиц, и они этому ничуть не противились. Одну, рослую, своевольную, он, увидев меня, демонстративно посадил на колени, давая знать, кто тут кому принадлежит.
   – Италия! Слышал такое? Так зовут мою девочку! – Брэд был в восторге. – Ну, где ты слышал такое? У ее родителей хватило мозгов назвать девчонку Италией! Наверное, всю жизнь тосковали по родине.
   Италия обиженно поджала губы.
   – А это Нойс, Герб.
   Я улыбнулся. Нойс было под тридцать. Не знаю, почему я так решил. Выглядела она замечательно. Круглое лицо, длинные волосы, тонкая, застегнутая чуть ли не до подбородка блузка, оранжевые шорты. В лучшем случае она доставала мне до плеча, но ноги у нее были длинные. И она не пользовалась никакой химией. У нее все было от природы – и губы, и груди. Ну, все, что надо. Настоящее ископаемое по нашим временам.
   Я засмеялся:
   – Знакомство закрепим на берегу.
   Брэд под столом пнул меня, но я его не понял:
   – Поваляемся на песочке… Поджарим рыбку…
   Италия с испугом оглянулась на Нойс:
   – Мы не любим рыбу…
   – Ну и черт с ней! – весело хохотнул Брэд. – Я ведь не о рыбе. – И пояснил: – На берегу можно раздеться.

10

   Я снимал Итаку.
   Скрытая камера. Я снимал Итаку.
   В Итаке давно исчезли сады, вымерли сосны. Камень и бетон затопили землю. Запах химии подчеркивал унылый пейзаж. Проезжая мимо клиники, я решительно притормозил. Привратник поднял голову, но эмблема «СГ» на капоте машины его успокоила.
   – Как здоровье патрона? – осведомился я.
   – Доктора Фула? – не понял он.
   – Разумеется.
   – Доктор Фул в форме.
   – Сколько лет вашему патрону?
   – Зачем вам это?
   – Мне думается, что в его возрасте побои переносят уже не так легко…
   – Чего вы хотите?
   Привратник потянулся рукой к звонку, но я нажал на педаль газа, и клиника осталась позади. Я знал, что привратник обязательно передаст нашу беседу доктору Фулу. Меня это устраивало.

11

   Едой и напитками мы запаслись у старого Флая.
   Этим занималась Нойс. Мы не ошиблись, поручив дело именно ей. Похоже, старик питал к Нойс слабость. Он даже не торговался с ней. Мы получили все, что хотели, старик даже присовокупил кое-что от себя. У него же мы взяли кое-какую снасть.
   Туман рассеялся, легкий ветерок с океана гнал по шоссе обрывки газет.
   – Неужели тут не осталось ни одной рощицы?
   Ответила Нойс. Голос у нее был ровный и мягкий:
   – Последнюю вырубили лет пять назад. Это у Старых дач. Теперь там нет ничего. Только рыбьи скелеты.
   – Лесу трудно устоять перед песками, – кивнул я в сторону грязных дюн.
   – Пески тут ни при чем. Рощи вырубили.
   – Вырубили? Зачем? – наивно удивился я.
   – А зачем бьют стекла в заброшенных домах?
   Я хмыкнул, и в этот момент за поворотом открылся океан. Низкие, зеленые от протухших водорослей косы делали его необыкновенно плоским. Но свою гигантскую ширь он сохранил.
   Я мучительно соображал, чего же тут не хватает?
   Ну да! Чайки! Я не видел ни одной чайки!
   Много лет назад я жил в этом городе. Он был невелик, его окружали зеленые рощи, с океана надвигались на берег стеклянные, отсвечивающие зеленью валы. Прыгая с лодки в воду, ты сразу попадал в призрачный таинственный мир. Теплая вода туго давила на уши, выталкивая вверх – к солнцу, к визгливым чайкам, к свежему ветру. А сейчас… Даже песок погиб, превратившись в бесцветную грязноватую пыль, перемешанную с серой неопределенной дрянью…
   Плевать, сказал я себе.
   Конечно, там, в детстве, было солнечно, но там я всегда хотел жрать, там я все время искал, чем мне набить желудок. Сейчас вода прокисла и воздух провонял химией, зато я твердо стою на ногах. С мертвым океаном пусть разбираются те, кто идет за нами. Никто не приходит на готовенькое, пусть потрудятся и они.
   Через бревна, брошенные поперек достаточно глубокого рва, я вывел машину на широкий пляж. Почти сразу мы увидели ржавый бетонный желоб, по которому медленно струился жирный мертвый ручеек.
   Нойс не выдержала:
   – Герб, почему мы не поехали в южный сектор?
   – Думаешь, там лучше?
   Она беспомощно пожала плечами.
   – Плюнь! – Неунывающий Брэд Хоукс обнял Нойс за плечи. – Не все ли равно, где веселиться?
   Бивак мы разбили под серой песчаной дюной, укрывшей нас от противного ветерка. На песок бросили чистый тент. Италия сразу повеселела, но ее подруга молча сидела на самом краешке.
   – Ну? – спросил я Нойс.
   – Здесь недавно проезжала машина…
   – Ну и что?
   – Они собирали пьяную рыбу…
   – О чем ты?
   Она непонимающе подняла на меня глаза.
   – Когда ты была здесь в последний раз?
   – Лет семь назад… Видишь, вон там, прямо в океан, спускаются трубы… А на них торчат эти домики-скворечни… Там дежурят сотрудники санитарной инспекции… Говорят, химики «СГ» в чем-то просчитались, и океан умер…
   – Ну, убить океан не так-то просто.
   Будто подтверждая мою правоту, глянцевито блеснув, в воздух взметнулась и шумно обрушилась обратно в воду, подняв столб брызг, крупная рыбина. Италия и Брэд засмеялись. Они уже успели обняться.
   Нойс удивленно взглянула на меня:
   – Ты правда собираешься ловить рыбу?
   – Зачем же я брал снасть?
   – Оставь это.
   – Почему?
   – А ты войди в воду…
   Глаза Нойс выражали столь явную неприязнь, что я, не оглядываясь, по колени вошел в воду. Ноги сдавило маслянистым неприятным теплом, кусочки битума и нефтяные пятна слабо вращались в поднятых мной водоворотах. А у самого дна, в мутной колеблющейся жути, проявилось нечто длинное, неопределенное, движущееся… Только усилием воли я заставил себя стоять на месте не двигаясь… А длинная тень, странно подергиваясь, подходила все ближе и, наконец, холодно ткнулась мне в ногу.
   Я похолодел. Это была рыба.
   Она была большая. Она неуверенно двигала плавниками.
   Она неестественно горбила спину, невидяще поводила телескопическими глазами и не обратила никакого внимания на то, что я осторожно провел по ее горбатой спине ладонью. «Пожалуй, тут и впрямь не сильно-то порыбачишь, – прикинул я. – Какой смысл охотиться за тем, что само идет в руки?»
   Издали донесся смех Брэда.
   Еще одна рыба медленно ткнулась в мою ногу.
   Не выдержав, я побрел на берег.
   – Ты знала об этом? – спросил я Нойс.
   – Конечно. Как все.
   – И не предупредила?
   – Ты же из санитарной инспекции. Ты должен знать, что в Итаке не едят рыбу.
   – Что ж, – сказал я. – Придется пить. – И притянул Нойс к себе.

12

   Когда мы возвращались, дымка над городом сгустилась, едко бил в ноздри запах все той же химии. Дым из труб уже не поднимался вверх, он, как подушкой, плотно придавил Итаку. Веселенькая прогулка, думал я, незаметно снимая окрестности. Потом мы отправили женщин переодеваться и ввалились в «Креветку».
   – Глотка пересохла, – пожаловался Хоукс.
   Старый Флай сердито засмеялся. Его смех походил на лай. Продолжая лаять, он ткнул пальцем в висящий за стойкой плакат: «Не бросайте окурки в унитаз! Смывая их, вы теряете от пяти до восьми галлонов чистой воды!»
   – От пяти до восьми, точно, я сам подсчитал! – Старый Флай трясущимися руками набил трубку. – Прикройте дверь, тянет химией. – И, добавляя содовую в виски, сварливо пожаловался: – Проклятая погода. Раньше у нас лили дожди, а теперь этот кисель… Плохие, плохие времена…

13

   К появлению Нойс и Италии ужин, заказанный старому Флаю, был готов. Кальмары, устрицы, дарджентский краб. Хозяин заведения презрительно хмыкнул: это все можно есть, это из банок.
   Брэд прохрипел:
   – Не хочу из банок. Хочу в постель.
   Италия хотела того же. И они исчезли.
   Унылый мальчишка в грязной форменной курточке поменял пепельницу и, встав у стойки, от нечего делать глазел на нас. Как правило, нечто вроде согласия между мужчиной и женщиной возникает сразу. Или не возникает. Нойс сбивала меня с толку. Я все еще не понимал, чего она хочет и почему дуется. Не то чтобы она возбуждала меня, мне нужно было прикрытие. Поэтому я и спросил:
   – Пойдешь со мной?
   Она беспомощно улыбнулась.

14

   Я вел машину сквозь сплошную стену дождя.
   Нет, не сквозь стену. Старый Флай был прав, сквозь кислый кисель.
   И вообще, подумал я, в такую погоду за руль садятся исключительно идиоты.
   – Поднимись в сорок третий номер.
   Припарковав машину, я поднялся к себе. Нойс сидела в кресле и внимательно разглядывала комнату. «Они здесь все запуганные», – с неудовольствием отметил я. И посоветовал:
   – Прими душ.
   Она неуверенно кивнула.
   Я дождался, когда из ванной послышался шум воды, заказал кофе и выключил свет. Открыть окно оказалось делом секунды. Я выставил наружу загодя приготовленную пробирку. Если бы кто-то и увидел меня с улицы, мало ли чудаков в такой дождь могут открыть окно? Капли шумно разбивались о подоконник, противно сползали по голой руке. Я попробовал на язык – сильно кислило. Когда пробирка наполнилась, я плотно заклеил ее специальным пластырем и сунул в карман куртки. Таким же образом я поступил со второй. Потом набрал целый стакан дождевой воды, включил свет и удивился – дождевая вода отливала мутью.
   Скрип двери заставил меня обернуться.
   На пороге ванной, придерживая рукой полы халата, стояла Нойс.
   – Что ты делаешь? – Она явно была испугана.
   – А ты? – рассердился я.
   – Зачем тебе дождевая вода?
   Я демонстративно выплеснул воду.
   – Чего ты боишься, Нойс?
   – Бэд Стоун вот так же собирал дождевую воду… И водопроводную…
   – Ты знала «нашего Бэда»?
   – Он был моим мужем.
   – Прости…
   Сообщение Нойс застало меня врасплох. Почему-то мне в голову не приходило, что в Итаке до сих пор живут люди, близко знавшие Бэда. Но зачем нужна была эта вода полицейскому?
   – Существует специальное распоряжение санитарной инспекции, Герб… Вода, почва, воздух Итаки не могут быть объектом частных исследований…
   – Я не исследователь.
   – Бэд говорил так же…
   Я злился. Нас могли слушать.
   Скорее всего, нас уже давно слушали.
   Я схватил Нойс за руку:
   – Мы что, пришли сюда болтать?
   Одновременно я прижал к губам палец.
   Я уже понял, что не надо было тащить Нойс в номер.
   Но кто мог знать, что она бывшая жена «нашего Бэда»?
   Все еще прижимая палец к губам, я толкнул Нойс в постель. И услышал стук в дверь.

15

   Нойс вздрогнула. Я втолкнул ее в ванную:
   – Сиди здесь, пока не позову, – и подошел к двери: – Кто там?
   – Откройте, Гаррис. Санитарная инспекция.
   – Какого черта вам нужно?
   – Откройте, – повторил Габер.
   Я открыл. Первым вошел он, за ним еще два крепких парня в униформе «СГ».
   – Нашим приказам следует подчиняться сразу, – хмуро заявил Габер. Его длинные локоны были мокрыми. – Ты ездил к океану, говорят, входил в воду. К сожалению, с двух часов дня, уже после твоего отъезда, эта зона перешла в разряд опасных – там недалеко в воде обнаружили труп моргача. Тебе не обязательно знать подробности, но меры следует принять. – Он вынул из кармана плоский флакон. – Десять капель на ночь, Герб. Утром повторишь.
   Затрещал телефон. Я вопросительно глянул на Габера.
   – Возьми, возьми, – усмехнулся он.
   – Герб! – Хриплый голос Хоукса был слышен за десять шагов. – Эти подонки из санитарной инспекции притащили мне флакон какой-то дряни. Наверное, они притащат ее и тебе. Не вздумай глотать ее. Будущие твои женщины не обрадуются этому. И Нойс тебя не поймет.
   – И что ты со всем этим сделал? – покосился я на Габера.
   – Слил в раковину! Уж я-то знаю, чего стоит эта водичка! Не мы им нужны, Герб, они охотятся за нашими девчонками. – Он явно был разъярен. – Эти подонки уже увели Италию.
   – Ладно, Брэд.
   Я повесил трубку и замер.
   На пороге ванной стояла Нойс.
   Она успела одеться. На ней снова была длинная юбка и тонкий пуловер.
   – Разве я звал тебя?
   – Я должна уйти.
   – Она права, – мрачно подтвердил Габер. – Она должна уйти. – Похоже, слова Брэда Хоукса окончательно испортили ему настроение. – Ты еще не знаешь, Герб, это наша вина, мы не успели тебя предупредить: многие местные жители состоят на специальном учете. Сами они, конечно, помалкивают об этом. – Он мрачно уставился на Нойс. – Это понятно. Зачем им рекламировать пониженную сопротивляемость болезни Фула.
   Пониженную сопротивляемость болезни Фула… Габер так сказал, и я сразу вспомнил мерзкую старуху с уродливым младенцем в мешке на въезде в город… Нойс – потенциальная моргачка?.. Нойс – потенциальная колонистка?.. И она молчала?.. Чем теперь мне грозят ее поцелуи?
   Я был взбешен. И Габер понял меня:
   – Десять капель на ночь, Герб. И повтори утром. Вот тебе склянка. Обязательно пей из нее. И не слушай никаких болтунов. Со всеми вопросами обращайся к нам. Болезнь Фула не лечится, но иногда ее можно предупредить.
   Я поднял глаза на Нойс.
   Она улыбнулась.
   – Идем, – кивнул Габер, и Нойс послушно пошла впереди него.
   Хлопнула дверь. Я облегченно вздохнул. «Они, несомненно, что-то подозревают… Удалось ли мне обмануть Габера? Поверил ли он в мой испуг? Если и поверил, – прикинул я, – в моем распоряжении только эта ночь… Ночь, которую, по мнению Габера, я проведу без сна…»
   Я с отвращением бросил принесенный Габером флакон на пол.
   «Всего лишь ночь… Я сделал глупость, притащив сюда Нойс… Если я не уйду, это будет еще одна глупость…»
   Не выключая свет (он будет гореть всю ночь), я закурил и подошел к окну.
   Дождь почти прекратился, но редкие капли иногда шлепались о подоконник, звуки эти неприятно били по нервам. Я должен успеть… Я бросил сигарету и рассовал по карманам самое необходимое – фонарь… зажигалка… резиновые перчатки… Где-то за окном надсадно взвыла сирена… Над невидимым зданием сквозь сырой ночной воздух прорезались неоновые буквы:

   ШАМПУНЬ…
   ШАМПУНЬ…
   ШАМПУНЬ…

Часть вторая. Счастливчики из Итаки

1

   Портье в холле спал.
   Бесшумно скользнув за дверь, я вывел машину за ограждение.
   Бензобак был почти пуст, но я и не собирался покидать Итаку на машине. Старые дачи – вот мой путь! Я наметил его чуть ли не в первый день, и теперь пора пришла. Пересекая Святую площадь, я притормозил возле клиники. Привратник посветил фонарем на мое удостоверение:
   – Вы не внесены в список лиц, имеющих допуск в клинику.
   – А разрешение Габера вас устроит?
   – Габера? Ну конечно.
   Я включил радиотелефон. Габер откликнулся сразу:
   – Что там у тебя, Герб?
   – Я хочу увидеть доктора Фула, – ответил я, стараясь вложить в голос как можно больше испуга и растерянности.
   – Зачем? Я же оставил лекарство.
   – Я буду спокойнее, если сам поговорю с ним.
   – Тебя так разобрало? – со вполне понятным удовлетворением усмехнулся Габер. И разрешил: – Ладно. Только в следующий раз не умничай. И помни, что утром тебе на дежурство.

2

   Фонари освещали песчаную дорожку, но холл не был освещен.
   Привратник успел предупредить службы: меня встретила высокая тощая сестра в белом халате. Я не нашел сочувствия в ее укрывшихся за очками глазах, но задерживать она меня не стала, сразу провела в кабинет. Типичная лекарская дыра – стеллажи, загруженные книгами, справочники, химическая посуда. На стене висело несколько увеличенных фотографий. Я удивился: среди них висела фотография «нашего Бэда».
   – Подождите здесь. – Сестра сурово глянула на меня. – Я еще не знаю, примет ли вас доктор Фул. – И вышла, оставив дверь приоткрытой.
   Стеллажи… Рабочий стол… Два кресла… В углу сейф с цифровым замком. Вскрыть такой – плевое дело, но я не торопился. Перевернул страницу раскрытой книги и увидел карандашные отметки на полях. «…Людям давно пора научиться беречь то, что не идет прямо на производство свиных кож или, скажем, швейных машин. Необходимо оставить на земле хоть какой-то уголок, где люди находили бы покой от забот и волнений. Только тогда можно будет говорить о цивилизации…»
   Я взглянул на титул. Роже Гароди. «Корни неба».
   – Собачья чушь, – сказал я вслух.
   – Вы находите?
   Я вздрогнул и обернулся.
   Доктор Фул был откровенно пьян, синяки его тоже не украшали.
   – Чушь? – повторил он нетвердо. – А то, что мы в массовом порядке травим рыбу и птиц, напрочь сводим леса, тоже чушь?
   – Я видел Потомак и Огайо, – возразил я. – Эти реки считались мертвыми, но мы взялись за них, и теперь воду из них можно пить…
   – Вам налить? – Доктор Фул уже держал в руке бутылку и два стакана. – Я где-то видел ваше лицо…
   – Я вытащил вас из «Креветки». Помните?
   – О да. Зачем вы это сделали? – равнодушно спросил он.
   – Ну, не знаю… Взаимовыручка… Лучше ответьте на мой вопрос.
   – Вы о поголубевших Потомаке и Огайо? – Доктор Фул в упор взглянул на меня. Его глаза, обведенные синими кругами, были огромными и пронзительными, как у спрута. В какой-то момент он перестал казаться пьяным. – Вам приходилось бывать в Аламосе?
   – Нет.
   – Сточные воды там сбрасывают прямо в океан, на волю течений. Удобно, конечно, но течения там замкнутые, все дерьмо выносит на берег. Жители Аламоса первыми узнали, что такое красный прилив. Это когда вода мертва, а устрицы пахнут бензопиреном.
   – Разве устрицы какого-то Аламоса важнее благосостояния всей страны?
   – А, вы о пользе… – протянул доктор Фул.
   – А Парфенон приносит пользу? – вдруг быстро спросил он, и его глаза агрессивно сверкнули. – Если Парфенон срыть, освободится место для огромной автостоянки. А собор Парижской Богоматери? Снесите его башни, какой простор откроется для автомобилистов и пешеходов! А преториумы римских форумов? А Версаль? А Тадж-Махал? А Красный форт? Чего мы трясемся над ними, какая от них польза? Какие-то зачумленные гробницы, правда?
   Все же он был пьян.
   Я намеренно громко подчеркнул:
   – Ну, нам-то с вами ничего не грозит. Итаку охраняет санитарная инспекция.
   Он нехорошо рассмеялся:
   – Санитарная инспекция!.. Ну да… Но после смерти Бэда Стоуна какой толк говорить о ней?
   – Да, конечно, – наигранно вздохнул я. – Болезнь Фула… Она же не лечится… Вам не удалось спасти нашего Бэда…
   – Спасти?
   – Ну да.
   – Вы видели человека, которого спасли после того, как выбросили с седьмого этажа?
   – Выбросили?
   – А с чего бы он сам полез в окно?
   – Ну как? Говорят, отчаяние. Он заразился.
   – Не городите вздор! Болезнь Фула не заразна.
   – То есть как? – изобразил я смятение. – Я как раз приехал к вам посоветоваться… – Я знал, что нас слушают. – Я был у океана и касался пьяной рыбы… Значит, я не заразился?
   Доктор Фул плеснул в стакан из бутылки.
   – Когда появились первые больные, я тоже ничего не понимал. Я искал возбудителя эпидемии и не находил его. Это Бэд подсказал мне, что искать нужно снаружи. Такая у него была манера высказываться. Тогда я взялся за воду Итаки и провел серию опытов на собаках и мышах. Я поил их дождевой водой, артезианской и опресненной из океана. Результаты оказались поразительными. Через неделю погибла первая собака, потом мыши. Все животные перед смертью были дико возбуждены, они лаяли и пищали, не могли усидеть на месте. Я исследовал их мозг. Полная атрофия.
   – Ну да… Пьяная рыба… – вспомнил я. – Это как-то связано с тем, о чем вы рассказываете?
   – В Итаке всегда любили рыбу, – усмехнулся он. – Вы, наверное, тоже из любителей. Нас долгое время кормил океан. Кто мог подумать, что скоро мы начнем его бояться? В тканях рыбы и устриц я обнаружил массу ртутных агентов. Понимаете? Там оказался вообще колоссальный набор. Некоторые ингредиенты даже не поддавались идентификации. Все, что можно о них сказать, – так это только то, что они существуют и что они крайне вредны. А ведь той же дрянью сейчас насыщены земля и воздух Итаки. Когда сами по себе, без всяких видимых причин, начали погибать деревья, поступил приказ – вырубить все рощи. Зачем тревожить людей, правда?
   Доктор Фул не видел меня. Ему хотелось выговориться.
   Но смелости ему было не занимать. Пошатнувшись, он дотянулся до висевшего на стене белого больничного халата:
   – Накиньте это на себя.

3

   Палата, в которую мы вошли, была освещена тусклым ночником.
   Головы лежащих на койках людей казались очень большими. Ни один из них не шевельнулся, не проявил к нам интереса. Но они не спали. Я убедился в этом, наклонившись над ближайшей койкой. Больной почувствовал, что свет ослаб (его лицо накрыло тенью), и неестественно часто заморгал. В уголках глаз скапливались мутные слезы, полосуя отчетливыми следами бледную отечность щек.
   – Этот человек с детства был глухонемым, – почти трезвым голосом заметил доктор Фул. – Болезнь Фула сделала его еще и неподвижным. То же случилось с его женой и ребенком – они всегда кормились рыбой с рынка. Теперь они трупы. – Он сжал кулаки. – Они хуже чем трупы, потому что могут функционировать в таком виде годами. Не пугайтесь, – предупредил он меня на пороге следующей палаты.
   Единственный ее обитатель сидел на тяжелой, привинченной к полу металлической койке. В каком-то неясном угнетающем ритме он безостановочно бил перед собой огромным опухшим кулаком. Скошенные выцветшие глаза непрерывно и судорожно моргали.
   – И так уже три года. Типичный моргач, по классификации санитарного инспектора Сейджа. Кто поедет в город, забитый такими уродами? Потому болезнь Фула и объявили заразной. Это как бы дает право администрации «СГ» изолировать моргачей в особой зоне.
   В следующей палате в металлическом кресле, пристегнутая к нему ремнями, сидела женщина лет тридцати. Возможно, она была когда-то красивой, но морщины и язвы, избороздившие ее лицо, не оставили от красоты никаких воспоминаний. Скорее она вызывала отвра щение.
   Фул нежно погладил женщину по сухим ломающимся волосам.
   Дергаясь, часто моргая, хватая ртом воздух, женщина силилась что-то сказать, но у нее ничего не получалось.
   – Когда ей исполнилось двадцать лет, – злобно глянул на меня доктор Фул, – у нее заболели ноги. Боль в суставах была такой сильной, что она потеряла возможность передвигаться. Потом она стала слепнуть – самый первый и верный признак болезни Фула. Нарушения речи, язвы. Болезнь сказалась на интеллекте, она разучилась читать. Вся ее семья питалась рыбой, вылавливаемой в нашей бухте.
   – В нашей бухте?
   – Ну да.
   – Но рыба из бухты может уходить в другие места!
   – Она и уходит. Все разговоры о строительстве специальной дамбы остаются только разговорами.
   – Но…
   – Оставьте! – отмахнулся доктор и открыл дверь очередной палаты.
   Ее обитатель, мальчик лет пятнадцати, был неимоверно толст. Весом, наверное, он превосходил Хоукса. Он увидел нас, и кровь прилила к его быстро и неприятно моргающим глазам. Яростно зарычав, он сжался, как для прыжка, но не смог даже оторваться от кресла.