Георгиев Сергей. Стрёкот кузнечика

   Немцев было больше, и несколько самолетов кинулись вдогонку за «Илами».
   Штурмовик, попавший под огонь во время внезапной атаки, не стал почему-то набирать высоту и даже не увеличил скорость. Он шёл, словно ничего не произошло, и фашистский пилот-ас сразу обратил на эту машину внимание.
   Если самолет после атаки на него летит, как ни в чем не бывало — это верный признак: что-то у того не в порядке. Добивать такую машину просто и почти безопасно.
   «Мессершмидт» легко догнал странную машину.
   «Ил» шёл ровно, никаких особенных повреждений заметно не было, и фашист решил, что скорей всего пули ранили пилота.
   Обогнать штурмовик и зайти в лоб фашист не решился: русский лётчик держал всё-таки машину на курсе, а испытывать на себе пушки и пулеметы «черной смерти», как прозвали немцы самолёт Ил-2, асу не хотелось.
   Лейтенант Бочарников, Машин отец, заметил увязавшийся за ним «мессершмидт». Но он был ранен в шею, левая рука почти не слушалась. И ещё пилот не знал самого страшного: та же пулемётная очередь поразила и стрелка-радиста.
   Вражеский истребитель пока крутился вокруг штурмовика на достаточно безопасном расстоянии, но лейтенант Бочарников точно знал, что будет потом, — фашист пристроится в хвост, чуточку выше и сзади: штурмовик надежно защищен броней снизу, сверху же заполненные горючим плоскости может прошить даже пистолетная пуля. Правда, подкрасться с хвоста к штурмовику тоже непросто: стрелок-радист, человек, летающий «коленками назад», со своим мощным крупнокалиберным пулемётом внимательно следит за всеми желающими зайти в хвост.
   В общем, вся надежда была теперь только на Леонида, старшего сержанта дядю Лёню, высокого и очень весёлого молодого парня.
   Задний пулемёт «Ила» торчал в сторону и вверх негрозно и совсем неподвижно, даже когда истребитель подобрался близко.
   Так близко, что фашист мог бы рассмотреть лицо радиста. Но лица не было под фонарем, ас видел только неподвижный черный затылок ткнувшегося головой вперед человека.
   Он не спешил стрелять, немецкий ас, понимая, что добыча от него не уйдет, просто не может никуда уйти. Хотел растянуть удовольствие, или ему было приятно сознавать, как в минуты, секунды эти смертельный страх стискивает со всех сторон русского летчика, как сердце того заполняется свинцом бессилия…
   — Лёня… Леня, ну же!… — мычал в ларингофон Машин отец.
   Он должен был понять, что Леонид стрелял бы уже давным-давно, как только истребитель начал свои маневры. Но раненый пилот потерял чувство времени.
   Ас вышел на удобную позицию, промахнуться с такого расстояния было просто невозможно.
   О чем он думал в тот момент, когда собирался стрелять в беззащитную машину, и думал ли о чем-нибудь, теперь уже никто не узнает.
   Потому что безжизненный, неподвижный до того ствол пулемета шевельнулся, и фашист вдруг увидел, как над прицельной планкой вдруг возникла какая-то мохнатая длинноухая морда с огромными белыми глазами-пуговицами…
   Мощный крупнокалиберный пулемёт выплюнул прямо в лицо фашисту короткую очередь.
   Ас от неожиданности нажал на гашетку, но было поздно: истребитель, заваливаясь на правое крыло, задымил и камнем пошел вниз. Лишь несколько пуль прошило фонарь «Ила»…
   Одна пуля попала Музику в живот, разметала во все стороны серые старые опилки.
   А потом в уральский городок пришло письмо из госпиталя: «… был очень жестокий бой. В том бою были тяжело ранены дядя Лёня и Музик…»

ОШЕЙНИК

   Мой брат принес домой новенький собачий ошейник, пахнущий кожей и с магазинной биркой.
   — Так, — сразу все поняла мама. — Этого не будет никогда! — строго сказала она. — Собаки еще только в нашем доме не хватало!
   Брат молча прошел в комнату и повесил ошейник над своей кроватью. Получилось здорово.
   — Где ты взял деньги? — спросил папа.
   — Накопил, — уклончиво объяснил брат. — Три месяца откладывал помаленьку…
   — Понятно, — развел руками папа. — Значит, наш младший сын уже три месяца мечтает о собаке.
   — Я тоже мечтаю! Я тоже мечтаю о собаке! — встрял в разговор и я. — Уже целую неделю мечтаю! Даже нет, восемь дней!
   Это была неправда. О собаке я мечтал всю свою жизнь, с самого рождения. Но ведь не я же, втайне собирая деньги, которые родители дают на завтраки в школе и всякие другие пустяки, купил в конце концов великолепный новенький ошейник из желтой кожи и с заклепками. Я не мог обидеть моего брата и потому сказал всего про восемь дней!
   — Мечтать не вредно, — согласилась мама.
   Потом мы, как всегда, делали с братом уроки. Он свои, чепуховые, за третий класс, а я — серьезные, на сложение простых дробей. И время от времени поднимали головы от тетрадок и поглядывали на собачий ошейник, который висел над кроватью брата.
   — В прошлом месяце было тридцать дней? — вдруг начал вспоминать я. — Нет, тридцать один! Значит, завтра будет девяносто три дня, как ты мечтаешь о собаке!
   Брат мой в ответ угрюмо засопел.
   — А если к твоим дням прибавить девять моих, то получится сто два дня несбыточной мечты! — подсчитал я.
   — Да уж, — печально вздохнул наш папа. Он сидел в кресле с газетой и все слышал.
   — Несбыточные мечты… — повторил папа мои слова. — Такого не бывает. Если мечта правильная, она обязательно сбудется.
   А в субботу наш папа куда-то надолго ушел с утра. Вернулся и сразу же позвал всех нас в прихожую.
   — Вот… — сказал папа смущенно, когда мы собрались. — Я сложил три числа, и получилось, что мы мечтали об одном и том же тридцать четыре года, три месяца и одиннадцать дней… Это по состоянию на сегодняшнее утро!
   Сказав так, папа осторожно распахнул пальто и вытащил из-за пазухи серого лохматого щенка с черными сверкающими глазенками.
   Мы с братом онемели и остолбенели до такой степени, что даже не закричали «ура».
   Наша мама как-то странно посмотрела на папу. Он так и продолжал стоять в распахнутом пальто, прижимая щенка к груди.
   — Прибавь еще двадцать семь лет… к мечте, — вдруг изменившимся голосом попросила мама.
   — Нет, пожалуй, двадцать восемь!…
   Мама открыла шкаф и достала из самой его глубины запрятанную когда-то синюю собачью миску.

СОБАКИ НЕ ОШИБАЮТСЯ

   У Юры Хлопотова была самая большая и интересная коллекция марок в классе. Ещё бы! Юркин отец исколесил полсвета и отовсюду слал письма.
   Хлопотов хвастался, читал вслух:
   — «… Пишу из Бомбея, жарко…», «… Пишу из Лондона, туман…», «… Пишу из Сиднея, ветер…»…
   Из-за необыкновенной коллекции только и отправился Валерка Снегирёв, человек, в общем-то, обыкновенный, родители которого и за пределы области выезжал редко, к своему знаменитому однокласснику в гости.
   Юриных папы с мамой дома не было. Сам Хлопотов был занят делом: бросал в цель пластмассовый дротик с присоской на конце. Валеркиному приходу он обрадовался, сразу начал вытаскивать из массивного письменного стола огромные, в толстых кожаных обложках и почему-то пыльные альбомы.
   — Вот они, мои марочки… ма-арочки…
   Юрка почти пропел это самое «ма-арочки». И в тот же момент, как будто откликаясь, прямо над головами мальчишек раздался вдруг протяжный и жалобный вой…
   — Что это? — тихо спросил Валерка, когда вой оборвался на немыслимо высокой и тоскливой ноте.
   — Не обращай внимания! — махнул рукой Юрка, сосредоточенно ворочая альбомы. — Собака у соседа! Воет и воет, понимаешь!… Дядя Володя из квартиры напротив сказал, что прибьёт её когда-нибудь.
   — Как это — прибьет?
   — А так, говорит, выпустят её погулять, а он… Но мы, например, с папой считаем, что к чужим недостаткам терпеливо относиться надо. Конечно, папа с соседом поговорит…
   — Почему же она воет?
   — Откуда я знаю? Я и в глаза не видел ни собаку, ни соседа. Они всего неделю, как переехали.
   — Может, голодная?
   — Может, и голодная. Снегирь, идея!… Мы её покормим! Чтобы перестала выть! Значит, так! Проводим разведку: цель — установление, открыта ли форточка у соседа. Затем — операция «Бумеранг»!
   — «Бумеранг»?
   — Нет, лучше «Томагавк»! Проводим операцию «Томагавк». Мы с тобой набираем кусков хлеба и колбасы, выходим на улицу и забрасываем провиант в открытую форточку!
   У Юрки Хлопотова от возбуждения засверкали глаза.
   — Юр, форточка-то на девятом этаже, — напомнил ему Валерий. — Не добросить…
   — Скучный ты человек, Снегирь! Такой план погубил… Да ладно, что-нибудь придумаем! Давай смотреть марки, потом придумаем…
   — Марки?
   — Вот чудак! А зачем же ты пришёл?
   — Слушай, может, там что-то случилось? В квартире, где собака…
   — Да нет, она каждый день воет. До пяти часов. В пять перестает. Мой папа говорит, не умеешь ухаживать, не заводи собак…
   — А сейчас сколько?
   — Чего — сколько?
   — Времени сколько?
   — Времени… пятнадцать пятого.
   Валерка начал одеваться, торопливо намотал шарф, застегнул пальто.
   Затем мальчишка быстро выскочил на улицу, перевел дух и стал искать на фасаде дома Юркины окна.
   Три окошка на девятом этаже, сразу над квартирой Хлопотовых, неуютно темнели.
   Валерка, прислонившись плечом к холодному бетону фонарного столба, решил ждать, сколько понадобится.
   Ждать пришлось недолго.
   Крайнее из окон тускло засветилось: видимо, включили свет в прихожей…
   Дверь открылась сразу, словно Валерку ждали. На пороге стоял… Но Валерка не успел увидеть, кто стоял на пороге.
   Откуда-то вдруг выскочил маленький коричневый клубок и, радостно визжа, бросился Валерке под ноги.
   Валерка почувствовал на своем лице влажные прикосновения теплого собачьего языка: совсем крошечная собака, а прыгала так высоко! Он протянул руки, подхватил собаку, и она уткнулась ему в шею, часто и преданно дыша.
   — Чу-деса! — раздался густой, сразу заполнивший всё пространство лестничной клетки голос. — Чудеса! Ну и Янка!
   Валерка поднял голову. Голос принадлежал щуплому, невысокому человеку с бутербродом в руке.
   — Ты ко мне? — спросил человек, опуская руку, чтобы бутерброд не очень бросался в глаза. — Странное, понимаешь, дело… Янка с чужими… не особенно. А к тебе — вон как! Заходи.
   Валерка, не отпуская с рук собаки, вошел в квартиру. Всё вокруг было заставлено как попало шкафами, столами, чемоданами.
   — Понимаешь, только перебираемся… Жена ещё не приехала, так что извини.
   — Я на минутку, — Валерка знал, что так принято говорить у взрослых. — По делу.
   — По делу? Слушаю. — Человек стал серьезным.
   — Собака ваша… Яна… Воет целыми днями.
   — Так… — человек из серьезного стал грустным. — Мешает, значит. Тебя родители прислали? Из какой квартиры?
   — Я сам пришёл… — Валерка разволновался, что его неправильно поняли… — И я не из этого дома, из соседнего!
   — Неужели и там слышно?
   — Нет, там не слышно! Я просто хотел узнать, почему она воет. Ей плохо, да?
   Человек повертел в руках свой бутерброд, сунул его на какую-то пыльную полку.
   — Ты прав, ей плохо. Янка привыкла днем гулять, а я на работе. На работе, понимаешь? Вот приедет моя жена, и всё будет в порядке. Но собаке ведь не объяснишь! Тоскует она.
   — А если я…
   Хозяин квартиры странно посмотрел на непрошенного гостя, словно спрашивая — да ты-то здесь вообще при чём?!…
   — Я прихожу из школы в два часа… Я бы мог гулять с ней после школы!
   Человек теперь уже скептически посмотрел на Валерку Снегирева, а затем вдруг подошел к пыльной полке, протянул руку, но достал не бутерброд, а маленький английский ключик.
   — Держи. Поворачивать вправо.
   Пришло время удивляться Валерке.
   — Вы что же, любому незнакомому человеку ключ от квартиры доверяете?
   — Ох, извини, пожалуйста, — мужчина протянул руку. — Давай знакомиться! Молчанов Валерий Алексеевич, инженер.
   — Снегирев Валерий, ученик 6-го «Б», — с достоинством ответил мальчишка.
   — Очень приятно! Теперь порядок?
   — Порядок, — Валерка спрятал ключ, — значит, завтра?…
   Собаке Яне не хотелось спускаться на пол, она бежала за Валеркой до самой двери.
   — Собаки не ошибаются, не ошибаются… — бурчал себе под нос инженер Молчанов.
   На лестнице Валерка столкнулся с Юрой Хлопотовым.
   — Что, ещё не ушел?
   — Да я из-за собаки. Которая выла…
   — А-а… Снегирь, знаешь, что я придумал? Ведь можно ничего не бросать, понял? Можно вылезти на крышу и на веревке спустить ей всё!
   — Она не голодная.
   — Не голодная? Я так и знал! Слушай, Снегирь, я давно понял: тут не всё чисто. Мы должны провести глубокую разведку, всё разузнать. И предотвратить! Должно быть, готовится преступление! А если не успеем предотвратить, то раскроем! Даже интереснее, а?
   — Не надо ничего раскрывать. Она просто гулять хочет.
   — Откуда знаешь?
   — Зашёл и спросил. И гулять с ней буду. С завтрашнего дня.
   — Зашёл и спросил? Спроси-ил… — лицо Юрки Хлопотова приобрело вдруг постное и даже унылое выражение. Он разочарованно махнул рукой:
   — Эх, скучный ты человек, Снегирь!

ТОРТ «ЕЛЕНА»

   Самыми красивыми в витрине были торты с женскими именами.
   — Выбирай ты, — предложил Валерке отец. И начал объяснять продавщице:
   — Мама у нас — Надежда, дочек зовут Катюшка и Маруся…
   — Торт «Елена», пожалуйста, — попросил Валерка.
   Отец странно посмотрел на сына, а продавщица Валерку поддержала.
   — Правильно! — сказала она. — Чтобы никому из ваших любимых женщин обидно не было! Ни Надежде, ни уж тем более Катюше с Марусей!
   — И вас мы сердечно поздравляем, — благодарно улыбнулся Валеркин отец мудрой женщине. — Наши лучшие пожелания в день Восьмого марта!
   Дома, пока сестренки разбирали подарки, а мама с папой занимались праздничным столом, Валерка улучил момент, закрылся в своей комнате и быстро набрал знакомый телефонный номер.
   — Алло! — сразу же ответила Ленка. — Алло, вас слушают!
   Валерка, кажется, даже перестал дышать.
   — А, это ты, молчун! — вдруг весело рассмеялась девочка на другом конце провода. — Я уже по звонку тебя угадываю!
   По коридору из кухни к столовой прошла Валеркина мама, шаги ее были легкими и едва различимыми, но Валерка быстро ладонью прикрыл телефонную мембрану.
   — Каждый день звонишь, а хотя бы словечко сказал! — весело продолжала Ленка. — А сейчас, наверное, таким вот способом ты меня поздравляешь с женским днем? Верно?
   Валерка едва не закричал: да! да! Но не закричал.
   — Ну, молчи, молчи и дальше! — сладким ехидным голосом посоветовала напоследок Ленка. — А звони почаще! Я ведь все равно когда-нибудь угадаю кто ты!
   И положила трубку.
   А потом они с папой поздравляли маму и Катьку с Марусей, пили чай и за один присест съели весь торт.
   — Потрясающая вкуснятина! Молодец, сын, правильный сделал выбор! — отец подмигнул и одобрительно толкнул Валерку в бок. — Ведь там чего только не было! И «Ольга», и «Ксения «… «Дарья», наконец… Тоже, наверное, не хухры-мухры! А почему «Елена «?
   — Не знаю, — пожал плечами Валерка.
   И улыбнулся маме.

ДЕДУШКА

   Круглые электронные часы возле продуктового магазина показывали без четверти четыре. Славка просил позвонить в четыре («только обязательно, а то на себя пеняй — другие желающие найдутся!») — он как раз все разузнает про гуппёшек для аквариума.
   Алёша подошёл к жёлтой будке автомата, нащупал в кармане телефонную карту, гулко бухнул дверью, быстро набрал Славкин номер.
   Короткие противные гудки. Занято…
   Алёша набрал тот же номер еще раз. Опять гудки.
   «Болтун несчастный, — почему-то со злостью подумал мальчишка.
   Если бы не рыбки, Алёша со Славкой и связывать бы не стал. Какой-то он скользкий, этот Славка… Вот скоро и у него, у Алеши, гуппёшки будут, и когда мальки появятся — так он их просто так дарить будет, от души, не как Славка.
   Алёша набрал номер в третий раз — снова занято. Надо ждать. Набирать и ждать, что ещё остается делать?
   Вся внутренняя железная стенка будки была исписана номерами телефонов. Крупно и помельче — карандашом, гвоздем. Вот здесь, кажется, губной помадой. Надо же!
   От нечего делать Алёша стал рассматривать эти номера. Зачем людям надо, чтобы все знали, кому они только что звонили? А почему только что? Вот такая запись, глубоко процарапанная чем-то острым, проржаветь уже успела.
   А вот этот написан аккуратненько, не торопясь. Каким-то особым карандашом, жирной черной линией. Почему-то в стороне от всех остальных. Кажется, такими карандашами пользуются художники.
   Славкин номер снова отозвался короткими гудками. И тогда, сам не зная зачем, Алёша вдруг набрал тот, чужой чёрный номер со стенки. Просто так, потому что…
   Длинные гудки. Где-то там, неизвестно где, зазвонил телефон. Никто не брал трубку, очень долго никто не брал трубку.
   Алёша совершенно успокоился. Ну и что же, что позвонил? А там никого нет, никто не будет волноваться: кто звонил да зачем? Никто даже и не узнает…
   — Слушаю, — вдруг тихим хриплым голосом заговорила телефонная трубка. — Слушаю, кто говорит?
   Ещё можно было, ни слова не говоря, быстро нажать на рычаг, и тот человек стал бы думать, что кто-то ошибся номером, не туда попал.
   Но было в этом тихом голосе что-то такое, от чего Алёша неожиданно для себя произнёс:
   — Это я…
   Невидимый человек совсем не удивился, даже наоборот. Голос его как-то сразу потеплел, стал звонче. Или это только показалось Алёше?
   — А, малыш! Здравствуй, малыш! Я очень рад, что ты позвонил. Я ждал твоего звонка, малыш… Ты, как всегда, торопишься, да?…
   Алеша не знал, что ответить. Тот человек, конечно, принял его за кого-то другого, надо было немедленно сказать ему об этом, извиниться.
   — Да что ж, дело молодое, я всё понимаю. Как… папа? — голос почему-то немножко запнулся перед словом «папа». — У него как, всё в порядке?
   Алёша представил своего папу, сильного, красивого, молодого папу. Скоро отец вернётся с работы.
   — Да-а… — сказал Алеша в трубку.
   Человек на другом конце провода как-то неопределённо хмыкнул, секунду помолчал, будто что-то обдумывая, потом снова заговорил.
   — Ну, а в школе у тебя как?
   — В школе… нормально… — пробормотал Алеша.
   Собеседник, видимо, что-то почувствовал, голос его снова стал таким же хриплым, как и в начале разговора.
   — Да что ж я, старый, заболтался? Ты, наверное, сейчас в бассейн? Или в студию? Бежишь, да? Ну, беги! Спасибо, что позвонил. Я ведь каждый день жду, ты же знаешь.
   — До свидания, — сказал Алёша и нажал рукой на рычаг.
   Медленно, на ватных ногах вышел мальчишка из жёлтой будки, прислонился затылком к холодному стеклу. Откуда-то из-за угла дома выбежала маленькая комнатной породы грязная собачонка. Наверное, бездомная или потерявшаяся. В зубах собачонка держала огромный надкусанный беляш — то ли выронил кто- то или стащила — добыча немалая.
   Собачонка остановилась невдалеке от Алеши, забилась в угол за телефонной будкой — чтобы не затоптали ненароком вместе с беляшом. С ног до головы оглядела своего случайного соседа: мол, кто ты такой, беляш у меня не отнимешь?
   — Не отберу, не бойся, — устало сказал Алёш собаке и пошёл к дому.
   О Славке и его аквариуме он даже не вспомнил.
   Весь следующий день Алёша думал о человеке, чей номер телефона написан жирным чёрным карандашом на стенке телефонной будки. Странно думать о старике, о котором почти совершенно ничего не знаешь, и только слышал его тихий хриплый голос. Тот очень ждал звонка какого-то «малыша» — и это всё.
   На стенках обычно царапают номер, который дали в справочном. «Малыш», наверняка хорошо знает того человека, бывал у него дома, раз уж тот так ждет его звонка!
   Алёша зачем-то представил себе будку, стенку с номерами.
   Тот номер он видел отчётливо, во всех подробностях, каждую цифру. И решил позвонить ещё раз. Чтобы рассказать всё, как получилось… извиниться. А там — будь что будет.
   Дома был телефон, но мальчишка всё-таки отправился к той жёлтой будке. Все нацарапанные номера были на месте, и тот, написанный необычным карандашом, так же чернел в стороне от других. Ни в одной цифре Алеша не ошибся, когда представлял его утром.
   На этот раз трубку сняли сразу.
   — Здравствуй, малыш! Я почему-то был уверен, что ты и сегодня позвонишь мне! Молодец, не забываешь деда!
   — Я… — начал было Алёша, но незнакомый человек перебил его:
   — Знаю, знаю, что занят! Читал в «Вечёрке» про твою выставку, молодчина, так держать! Это для деда главное! Ведь и школа ещё, и бассейн, в твои-то годы! Сейчас посвободней стал?… Может, зайдешь когда?
   Теперь Алёша просто обязан был сказать, что он — это не он! То есть, конечно, он, — но совсем не «малыш»! Вернее, не тот, за, кого его принимают.
   Но человек понял молчание, Алеши по-своему:
   — Папа, да?… Ты знаешь, малыш, я ведь почти не выхожу… Раны мои, будь они неладны! Вот перебрался поближе к телефону, как чувствовал.
   — Раны?… — ужаснулся Алёша.
   — Я ж тебе рассказывал, малыш. Ты, правда, совсем ещё крохой был, позабыл всё, наверное? Я ещё когда на «Ильюхе-горбатом» летал, были дела. Да ты вот позвонил, и мне легче. Мне совсем хорошо.
   Алёша вдруг понял, что он просто не может сказать этому старому, израненному в боях человеку, что он, Алёша, обыкновенный обманщик.
   — Ты опять торопишься, малыш?… Молодость всегда торопится, надо успевать, а как же! Ну, беги, заболтался дед твой… Звони, малыш, прошу тебя, звони!
   Алёша на этот раз даже не успел сказать «до свидания», трубка по-комариному запищала. Не больно-то разговорчив, видно, этот самый «малыш», если его дед почти на полуслове вдруг заканчивает разговор.
   Алёша нажал на рычаг, но потом снова поднёс трубку к уху. Как такая простая мысль не пришла ему в голову раньше? Ведь есть же справочное, «09»!
   — Справок об адресах не даем, — скучным голосом ответила мальчишке женщина, — могу дать номер телефона.
   А зачем Алёше номер телефона, когда он и так его хорошо знает…
   Вечером, когда отец читал газеты, Алёша как бы случайно, вскользь спросил у него:
   — Папа, а что такое «Ильюха-горбатый»?
   — «Ильюха-горбатый»? — отец очень удивился. — А почему ты спрашиваешь?
   — Просто интересно.
   — Это самолет такой был. Грозный очень самолет, штурмовик Ил-2, во время войны. Немцы его страшно боялись, называли «черной смертью».
   — А наш дедушка тоже воевал на «Ильюхе-горбатом»?
   Отец посмотрел на Алешу очень долгим взглядом, потом убрал газеты в сторону и ответил:
   — Нет, Алёша. Я же тебе рассказывал. Наш дедушка был танкистом… Он и погиб в танке. Геройски погиб, в бою, прямое попадание…
   — Папа, а вот если бы… если бы у нас сейчас был дедушка, мы бы…
   — Что, Алёша?
   — Мы бы… ходили к нему? Хотя бы изредка?
   — Алеша… — отец положил руку Алеше на плечо. — Если бы мой отец был жив…
   И он ничего больше не сказал, большой и сильный человек. И Алёша подумал, что вот так мог погибнуть на своей страшной «чёрной смерти» и дед этого неизвестного «малыша».
   Но «малышу» удивительно, просто невероятно в жизни повезло! И отцу «малыша» повезло, и…
   И надо обязательно, просто необходимо позвонить тому человеку.
   Голос старика был почти весёлым.
   — Ну, малыш, у меня теперь каждый день праздник! Тётя Маша только что ушла, прибиралась тут у меня, ну, я подсел к телефону, думаю: позвонишь, не позвонишь? И вот!… Как дела, малыш?
   — Нормально! — неожиданно для себя ответил Алёша. — А ты-то как, расскажи поподробнее, пожалуйста.
   Никогда раньше не смог бы Алеша так вот просто обратиться на «ты» к совершенно незнакомому взрослому человеку. Старик очень удивился. Видно, не привык, чтобы его делами кто-то интересовался.
   — А что тебе рассказать? У меня всё по-прежнему. Дела-то стариковские.
   — А ты видел в войну танки?
   — Танки? Я их с воздуха прикрывал. Эх, малыш, было однажды…
   Голос старика стал звонким, молодым и весёлым, казалось, он сидит в кабине своего грозного самолета, а не в пустой стариковской квартире. И бой вокруг, на земле и в небе. И далеко внизу идет на врага крохотный, как букашка, танк. И только он, пилот «черной смерти», грозного «Ильюхи-горбатого», ещё может спасти эту малявку от прямого попадания…
   Дядя Володя, сосед Алёшки с девятого этажа, работал в милиции. В милиции знают всё.
   — Мы знаем всё, — подтвердил дядя Володя, но когда узнал, чего хочет от него Алёша, нахмурился и сказал твердо и официально:
   — Не положено!
   Должно быть, вид у мальчика был при этом какой-то необычный, такой, что дядя Володя не сумел сразу закончить разговор, и уже другим тоном спросил:
   — Девчонка?
   Алёша даже не понял сначала. А потом сбивчиво рассказал всё. И так посмотрел на дядю Володю, что тот сказал:
   — Вижу, что надо. Сделаем.
   И на следующий день принёс Алеше маленькую бумажку с адресом и фамилией.
   Жил старый лётчик не очень далеко, за вокзалом, остановок шесть на автобусе. Кирпичный трехэтажный дом с одним-единственным подъездом стоял в глубине запущенного то ли парка, то ли сада. Алёша подошёл к подъезду, внимательно прочитал табличку над дверью. Всё правильно.
   Квартира летчика должна быть на втором этаже, а окна…
   Да, окна выходят сюда. Алеша отошёл много от дома.
   Вот это окно и, может быть, вот то тоже.
   Начинался вечер, было уже довольно темно, и в крайнем окошке, которое, безо всяких сомнений, принадлежало лётчику, горел свет. «Да он же почти не выходит дому!» — подумал вдруг Алёша.