Георгиев Сергей. Стрёкот кузнечика

   Теперь надо только подняться, позвонить в дверь… или постучать. Алёша вдруг понял, что даже не может представить, что произойдёт потом.
   Ведь старый летчик-то до сих пор думает, что каждый день разговаривает с «малышом», своим внуком. Может быть, узнав правду, просто выставит его, Алёшу, за дверь, даже разговаривать не захочет!…
   Надо сначала хотя бы предупредить старика, мягко и деликатно, а уж там…
   В темноте будки кнопки с цифрами почти не было видно, и Алёша с трудом, почти на ощупь набрал знакомый номер.
   Длинные гудки… Значит, там, на втором этаже, сейчас вовсю трезвонит телефон.
   Но никто не поднимал трубку. Алёша стоял в тёмной будке и слушал, слушал эти длинные гудки.
   Наверное, дедушки просто нет дома, он куда-нибудь вышел и… Сердце Алеши вдруг начало гулко колотиться, так что слышно, наверное, было на соседней улице. Свет в комнате!…
   Ведь он же видел свет в квартире летчика… Значит, никуда он не вышел, он там, в комнате!
   Он там, израненный старый человек, один!
   С ним что-то случилось, — и надо бежать, не разбирая дороги, стучать во все двери, потому что случилось что-то с Алёшиным дедушкой, бывшим военным лётчиком, которого он, Алёша, никогда раньше не видел!…
   — Это ты?… услышал вдруг мальчишка в трубке тихий хриплый голос. — Я сразу понял, что это ты… Ты звонишь из того автомата, что внизу?… Поднимайся, я открыл дверь. Будем знакомиться, внук…

СТРЁКОТ КУЗНЕЧИКА

   Моя бабушка живет очень далеко от нас, в маленьком городке на Урале. Я был у нее однажды, давно, два года назад. И почти ничего не помню.
   То есть помню, конечно. Лето, бревенчатый дом и всегда распахнутые настежь окна. Одно окно выходит в огород, а два других — в тупичок. И там большая поляна, высокая трава, а в траве с утра до позднего вечера стрекочут кузнечики. Воздух звенит, и весь бабушкин дом полон этим стрекотом.
   Вот и все, что я помню.
   Сегодня пришло письмо от бабушки. Мама вернулась с работы и вытащила его из почтового ящика.
   — Какая радость, — сказала мама мне, дочитав письмо до конца. — Бабушке наконец-то поставили телефон! Теперь мы сможем с ней разговаривать. Звоним немедленно?
   — Конечно, — согласился я.
   Мама набрала длинный номер и сунула трубку мне.
   — Давай, ты первый! Разговаривай с бабушкой!
   В трубке раздались длинные гудки, а затем я услышал незнакомый пожилой голос.
   — Ну, говори! — подтолкнула меня мама.
   — Бабушка… — начал я, и вдруг понял, что не знаю, о чем говорить.
   — Кто это?… — спросила трубка. — Кто говорит?…
   — Скажи, что ты бабушку любишь!… Что мы её часто вспоминаем!… Что ждем в гости!… — настойчивым шепотом стала подсказывать мама. — Говори же, не молчи!
   А я вдруг вспомнил цветущую поляну под бабушкиным окном и высокую траву.
   — Бабушка, — спросил я, — а кузнечики у тебя стрекочут?
   — Кузнечики? — я услышал, как дрогнул голос моей бабушки. — Да, сейчас я распахну окно…
   Прошло всего несколько мгновений, и я услышал, как весь бабушкин дом наполнился волшебным стрекотом неутомимых кузнечиков.
   — Послушай, сын, ты будешь разговаривать?! — затормошила меня мама. — Время идет! Скажи бабушке, что целуешь ее!… Я тоже скажу несколько слов… после тебя!
   Я молча протянул маме трубку. Мама покачала головой, прижала трубку к уху… и замерла. А потом я увидел, как в глазах у мамы появились слезинки.

ПРОКСИМА ЦЕНТАВРА

   Стемнело.
   Налив себе чашку крепкого чаю, Владимир Борисович Куликов, инженер в отпуске и в данный момент — единственный обитатель квартиры, потушил в комнате свет и осторожненько, чтобы не расплескать любимый напиток, протиснулся на балкон.
   Тёплый летний воздух быстро густел. Почти неподвижный, с наступлением темноты, он, наверное, достиг бы плотности почти различимой на ощупь — что-то вроде мелкого-мелкого песка. Хочешь — переступи одной ногой через перильце балкона, толкнись другой — а дальше уже плыви, неторопливо подгребая руками. Плыви, пока сил хватит.
   Где-то далеко коротко гукнул поезд. Так далеко, что даже перестука колес совсем не было слышно. Куликов отхлебнул глоток, проставил чашку на маленький столик.
   Он был уверен, что и сегодня разглядит тот загадочный крошечный мерцающий огонек.
   Если выбраться на балкон инженера Куликова днем и глазеть по сторонам, то даже человек с самым богатейшим воображением не сумеет разглядеть чего-либо хоть мало-мальски замечательного; насколько хватает взгляда, раскинулось огромное картофельное поле, расчерченное едва заметными узенькими межами — осталось поле от тех времен, когда люди здесь жили еще не в шестнадцати- и двенадцатиэтажных домах, а в маленьких деревянных избах, а кто-то и в бараках. Через годик-другой поле застроят.
   Ночью не видно серовато-зеленых чахлых кустов, и кажется, что ровная и гладкая, таинственно-пустынная равнина только и дожидается смелого человека, который, не оглядываясь назад, зашагает к черному лесу.
   Огонек вдруг мигнул на том же самом месте, что и вчера!
   Мигнул, исчез… затем появился снова, слабый и мерцающий, но появился! И больше не исчезал!
   Подождав для верности минут пять, инженер накинул куртку и вышел из дому.
   Зачем он пошел туда? Кого он хотел увидеть, кого встретить?
   Идти по полю было неудобно, то и дело ноги проваливались в разрыхленную землю, ботинки цеплялись за ботву. Чтобы не потерять направление, он несколько раз оборачивался назад: новый микрорайон надежной глыбой стоял на месте, сверкая редкими огнями окон.
   — Эй, кто идет? — вдруг услышал он впереди испуганный голос. Странное дело, но голос, кажется, принадлежал ребенку.
   — Это я, — как можно более ровно отозвался Куликов.
   И в следующий момент с каким-то разочарованным удивлением понял, что дошёл.
   Ещё шаг — и небо впереди тускло засветилось жёлто-малиновым светом, сразу стало как-то ниже, словно съёжилось вокруг Куликова.
   Это был самый обыкновенный костер. Костер в неглубокой лощинке, ничейной и не засаженной картошкой — наверное, почти до середины лета в ней стояла вода, — и кто же сажает картошку «чтоб пропала», в воду?!
   — Подходите ближе, дяденька, садитесь, — произнес тот же дрожащий голосок.
   Куликов тут только разглядел троих мальчишек. Они сидели спиной к нему и теперь разом повернулись, вглядываясь в темноту. Один совсем малыш, наверное, и в школу-то не ходит. Двое других постарше.
   — Спасибо, — сказал Куликов, вышел к костру и начал приглядываться, куда бы удобнее присесть.
   — Картошки хотите? Печёной? — спросил самый маленький из мальчишек. Он даже улыбнулся вдруг, и голосок его больше не дрожал. — Только у нас её мало…
   — Ящики? — кивнул Куликов на костёр. — От овощного натаскали?
   — Так поломанные же, негодные! — беспечно махнул рукой малыш.
   Двое других пристально наблюдали за Куликовым, но, чувствовалось, без опаски.
   — Картошку-то здесь же накопали? — неопределенно помотал головой инженер.
   Он хотел спросить это совсем безразличным голосом — ему-то какое дело, где они взяли картошку. Но получилось — словно они попались, а он их допрашивает.
   — Тут же не наше поле! — без охоты, но и без страха и стыда подал голос, наконец, один из старших. — Из дому принесли.
   — Ясно, — Куликов подбросил в костёр сломанную дощечку от тарного ящика. — А чего вы теперь не в постели? Поздно ведь.
   — Каникулы у нас! — весело сверкнул глазёнками малыш.
   «Всё-таки, он школьник…» — почему-то с облегчением подумал Куликов.
   — Картошку будете? — снова спросил мальчишка.
   — Пожалуй…
   К ногам Куликова выкатилась черная картофелина, и он начал её очищать, перебрасывая с ладони на ладонь, хотя есть совершенно не хотелось.
   — Вкусная? — снова весело улыбнулся мальчуган. — А знаете, какая картошка на Проксиме Центавра?
   — Где? — не сразу понял Куликов.
   А один из старших мальчишек вдруг, не таясь, пихнул малыша локтем в бок, так, что тот громко ойкнул, и весёлая его мордашка некрасиво сморщилась.
   — Ты это… перестань! Зачем? — грозно нахмурился Владимир Борисович.
   — А чего он?… — хмуро буркнул парень и посмотрел на второго молчаливого своего приятеля. Тот одобрительно кивнул, и тогда парень повторил еще раз:
   — А чего он?…
   — А ты чего? — тихо и с обидой произнес тут малыш. — Может, дяденька тоже с нами захочет, а?
   — Куда? — прожевав картошку, обвел приятелей глазами Куликов. — Вы собираетесь в летний лагерь? Или на рыбалку?
   — Ну, да! — снова пробурчал парень, видимо, самый старший и авторитетный в компании.
   — На Проксиму Центавра! — снова не выдержал малыш. И на этот раз никто не пихнул его в живот. — Знаете, где это?
   — А вы кто по специальности? — солидно спросил старший, пока Куликов раздумывал, знает ли он, где это — Проксима Центавра.
   — Инженер…
   — Вот видите, инженер! — бурно обрадовался малыш.
   — Проксима Центравра — вот она! — ткнул куда-то рукой в небо старший. — Во-он!
   Куликов поднял голову. Совсем рядом — только протяни ладонь — висело великое множество звезд и звездочек. И среди них — наверняка была одна, названия которой он до сегодняшней ночи никогда и не слышал, — таинственная Проксима Центавра.
   И ещё инженер Куликов вдруг понял, почему эти мальчишки сидели так — все по одну сторону костра, спиной к нему, когда он подошел. Точнее, спиной к микрорайону.
   Потому что, если не видеть эту громаду, эти огни окон, кажется, что перед тобой огромная-преогромная, круглая и плоская пустынная планета, а вверху — одна среди многих, такая желанная Проксима Центавра.
   — Вы собрались туда? — Куликов неопределенно помахал рукой в небо. — И как скоро?
   — Скоро! — радостно сообщил малыш.
   — У нас нет только корабля… подходящего… — объяснил старший. — Так вы летите с нами?
   — Мне надо подумать, — Владимир Борисович Куликов поднялся. — Видите ли, у меня… я не один, у меня семья, ну и…
   Он шагнул в темноту, но тут же что-то заставило его вернуться. Все трое мальчишек напряженно смотрели ему в глаза.
   — Подождите немного, посидите ещё здесь, хорошо? Я вам картошечки принесу… побольше…

ЯЧМЕННОЕ ЗЁРНЫШКО

   Недавно я случайно узнал большой секрет моей дочери. Мы с Танюхой вдвоём наводили порядок в игрушечном уголке: вытерли пыль, по-новому расставили мебель и посуду, а главное — пересаживали кукол.
   Я устроил поудобнее плюшевого медведя Митрофана, поправил маленькое зеркало… И вдруг из-за рамки зеркала выпорхнул крошечный синий бумажный пакет.
   Таня тихо ойкнула, закусила губу и прижалась ко мне.
   — Теперь ты всё знаешь, — тихо сказала дочь. — Ладно, смотри уж…
   Ни о чём не догадываясь, я заглянул внутрь мятого пакета. Там лежало одно-единственное ячменное зёрнышко.
   — Помнишь, мы голубей кормили, и ты купил зерна?
   Конечно, я помнил! Голуби на площади ленивые, совсем ручные, склёвывают угощенье чуть ли не с ладони. Они толкались у наших ног, а мы с Танюшкой понимающе переглядывались. Как всё было здорово! А когда корм закончился, пошли домой.
   — Ну вот, всё высыпали голубям, а одно зёрнышко в пакете осталось! Я уже дома обнаружила! — сообщила мне дочь. — Значит, оно волшебное, верно?
   — Скорей всего, — согласился я.
   Странно, я даже не обратил тогда внимания, что Танюшка не выбросила ненужную упаковку, а должно быть, сунула пакет из-под корма себе в карман.
   — Всё теперь понял? — дочь посмотрела мне в глаза, взяла из рук пакетик с ячменным зёрнышком и устроила его на прежнее тайное место, за игрушечным зеркалом.
   — Почти всё, — почему-то соврал я.
   — Конечно, чего уж тут не понять! — беспечно махнула рукой Танюшка. — Если посадить волшебное ячменное зёрнышко в цветочный горшок, помнишь, что будет?
   Я тихо ахнул! Ну, конечно, это же сказка про Дюймовочку! Женщина посадила ячменное зерно в цветочный горшок, и тут же из зерна вырос большой прекрасный цветок, похожий на тюльпан!
   — Пойдём гулять, — предложил я. — Приборка закончена, игрушки наши могут быть довольны!
   — Пойдём! — не возражала дочь.
   — Тань, — осторожно поинтересовался я, когда мы одевались. — Отчего же ты до сих пор не посадила своё волшебное зёрнышко в цветочный горшок? Горшков у нас дома предостаточно!
   — А зачем?! — засмеялась в ответ Танюшка. — Я ведь не одинокая какая-нибудь! У меня есть ты, есть мама! А ещё две бабушки и дедушка, все же знают!
   Мы долго гуляли в парке, прокатились на карусели и съели по эскимо. Разговаривали о каких-то важных пустяках и понимающе переглядывались.
   А пока Таня покупала мороженое, я сунул руку в карман пиджака и нащупал там своё ячменное зёрнышко. Это когда мы кормили голубей, я отложил его, не знаю зачем. Так и носил всё время в кармане.
   Я посмотрел на дочь, как она слизывает подтаявшее эскимо, и незаметно бросил своё глупое ячменное зёрнышко воробьям.

СЕРЕБРЯНАЯ ПАУТИНКА

   Прямо на нас по воздуху плыла серебряная паутинка.
   Я поднял руку, паутинка зацепилась одним концом за палец и затрепетала.
   — Как здорово! — захлопала в ладоши моя дочь. — Давай возьмём эту паутинку домой, пусть она живёт у нас!
   Я не успел ответить. Лёгким порывом тёплого ветерка паутинку подхватило и унесло прочь.
   — Ладно, — сказала дочка и протянула мне руку. — Пусть летит куда ей нравится!…