Георгий Ланской. Оглянись на пороге

   На этот раз старуха расширила свое выступление, проскрипев ядовитым голосом:
   – Прос-с-с-ститутка! Теперь вольно гулять будешь?
   Ирина запнулась. Ей казалось, что соседи со Стешей не общаются, а окна ее выходят на другую сторону, так что видеть отъезд мужа она не могла. На улице торчала? Сбившись с шага, Ирина тем не менее спустилась вниз. Голос нарастал с каждой ступенькой вниз:
   – Ш-ш-шалава! Устроит из дома…
   Что конкретно «устроит», Ирина уже не расслышала, выйдя на улицу. Во дворе было тихо и пустынно. Она расстроилась, что машину можно будет забрать только завтра. Водила женщина не то чтобы отлично, оттого за рулем была сосредоточенна и даже музыку включала исключительно легкомысленную, чтобы не вслушиваться, не сосредотачиваться на деталях и плывущей мелодии.
   Грязь за ночь подмерзла. Направляясь к калитке, Ирина пожалела, что снова придется идти на остановку по обледенелому асфальту.
   Хорошо бы в машину! Там тепло, на зеркальце болтается «елочка», мотор урчит сытым котом. И в холодные дни все это навевало ассоциации с новогодними праздниками.
   Ей внезапно захотелось Нового года, с его непременными атрибутами: с елкой до потолка, искрящимся шампанским в хрустале, жареными курами, с которых муж всегда объедал корочку, потому что ей нельзя, потом танцами веселых от водки друзей. А утром, часов в восемь, они будут выпроваживать гостей, маясь с перепоя, с первой утренней сигаретой в руке, улыбаться резиновыми улыбками, чтобы потом, как только закроется дверь, рухнуть в постель и проспать до вечера.
   Ирина вспомнила, что муж ушел и никакого Нового года не будет, отчего моментально стало мерзко и гадко. Дожидаясь троллейбуса, она даже топнула ногой от раздражения, надеясь, что поможет. Не помогло.
   Троллейбус был тот же самый, и кондукторша та же, укутанная в шерстяную кофту с высоким воротом. И даже ватага ребятишек, торопящихся в кино, похожа. Расплачиваясь за проезд, Ирина окинула салон взглядом. Парня с лицом испанского мачо не было. И это почему-то расстроило ее до такой степени, что, придя на работу, она первым делом бросилась к чайнику, выпив чашку чая с неположенной конфеткой.
   В дальнейшем день был как день. Учительница отстраненно наблюдала за десятком девочек, отрабатывающих у станка первую позицию и синхронно поднимающих хиленькие ручки, изредка делала замечания, почти бездумно, заметив неточность. Их сосредоточенные личики, отражающиеся в зеркалах, казались невероятно взрослыми.
   В соседнем зале народ топотал. Музыки слышно почти не было, а вот топот – отлично. Видимо, осваивали пасадобль. Когда ее группа закончила занятия, а за стеной стихли половецкие пляски, Ирина включила чайник, ожидая, что сейчас явится Влад.
   Он явился, держа в руках кружку с болтавшейся из нее ниточкой «липтона», неразборчиво буркнул «привет» и, старательно отворачиваясь, сел у окошка, повернув лицо так, чтобы Ирина могла видеть его лишь в профиль.
   – Чего морду отворачиваешь? – поинтересовалась она. Тот вздохнул, а затем, демонстративно выдержав паузу, повернул к ней лицо. Ирина присвистнула:
   – Ого!
   – «Ого», – передразнил тот и, морщась, потрогал тщательно замазанные тональным кремом царапины на щеке. – Это не ого, это о-го-го. Пипец! Сегодня каждый посчитал своим долгом подойти и поинтересоваться, с кем это я так ожесточенно бился.
   – Сказал бы – асфальтовая болезнь, – усмехнулась Ирина.
   – Ой, ой, ой, какие мы умные! А то не видно, что это от пальцев…
   – Кто ж тебя так, болезного?
   – Илька, кто ж еще. Я вот не пойму, весь из себя такой брутал – куда податься! – а как до драки доходит, вместо того чтоб по-мужски зарядить в дыню, он начинает царапаться, как баба. Где логика?
   Влад накидал в кружку рафинада, выдавил дольку лимона и яростно перемешал. Ирина снисходительно ждала продолжения, но поскольку его не последовало, спросила сама:
   – А повод?
   – Ай, да без повода… Ну, подумаешь, я слегка позажимался с тем мясным мальчиком из стриптиза, делов-то. Мы ж не трахались и даже не целовались: так, потискали друг друга, исключительно из эстетизму.
   – Ну вот, – удовлетворенно отметила Ирина, но собеседник отмахнулся.
   – Что – вот? Много ты понимаешь! Там такое роскошное тело, грех не потискать. Ты бы тоже не устояла, если б пришла посмотреть. Чего, кстати, не пришла-то?
   – Настроения не было.
   – Ну, а у меня вот было… И надо же было так спалиться! Илька увидел, начал орать, потом дома еще разборки, ну и в результате вот это… Пипец!
   Он вновь потрогал царапины.
   – Боге-ема, – с неодобрением сказала Ирина, с трудом подавляя ухмылку. – Больно он у тебя легковозбудимый. Это уже третья стычка за месяц, если не ошибаюсь.
   – Четвертая.
   – Тем более. Ему бы отвлечься на что-то, ну, телевизор посмотреть или почитать, например.
   – Что ты, он в последний раз читал, когда к нему брат с Воркуты приезжал и наколки показывал!
   Влад допил чай, выловил пальцами лимон и съел. Слушать его россказни было не слишком интересно, однако они отвлекали от насущных проблем, а бездумный треп заполнял образовавшуюся вокруг пустоту.
   – Самое неприятное, что он вещи собрал, – мрачно сообщил собеседник. – Съехал и теперь бог знает где живет, с кем спит. И что характерно, я не стал валяться в ногах и умолять простить, и все такое. Надоело. Так что я теперь в девушках. И вроде все правильно, и я весь из себя такой гордый и непреклонный, и он непременно вернется… Отчего ж так тоскливо-то? Я ведь все правильно рассчитал.
   Ирина не ответила и с захватившим ее интересом стала разглядывать коричневую лужицу на дне чашки. Ей тоже казалось, что она все правильно рассчитывала, а что вышло в итоге? Пипец. Причем полный.
   На открытую фрамугу села синица, еще чистенькая, желтая, как лимон, с чернильной полосой на груди, посмотрела внутрь и постучала клювом по раме: то ли внутрь просилась, то ли выковыривала спрятавшуюся личинку.
   «Хорошо тебе, – подумала Ирина. – Поела – и довольна. Это же такое счастье, когда нет мозгов и не нужно страдать, думать, правильно ли ты поступила, маяться от мыслей, как дальше жить».
   – Надо встряхнуться, – с фальшивой бодростью произнес Влад. – Слушай, а пойдем сегодня в загул? Это лучшее средство от разбитого сердца, ты-то меня понимаешь.
   – С чего бы я тебя понимала? – удивилась Ирина. Он склонил голову набок, став похожим на попугая, и небрежно заявил:
   – Ну, вообще-то говорят, от тебя муж ушел.
 
   Наталья шла по улице и чувствовала себя отлично, хотя предстоящая встреча ее слегка пугала. На улице подморозило, и листья, желтые, уныло обвисшие, падали вниз, умирая на тротуаре, как в какой-то песне. Дворники в оранжевых жилетах сметали их в сторону, но те снова падали. И так без конца.
   Наталье было весело до злости.
   Сегодня она наряжалась с особым старанием, красилась, завивала кудри, отчего стала похожей на Мэрилин Монро, и даже родинку пририсовала, чтобы увеличить сходство. Жаль только, что лето кончилось и в воздушном белом платье не очень-то пройдешься.
   Она вытащила из гардероба мохнатую белую шубку, хотя таскаться в ней по улицам было тоже нелепо, но, накинув на плечи и покрутившись перед зеркалом, решила: сойдет. А выйдя из дома, поняла, что не прогадала. Мужчины оборачивались вслед, кто-то даже присвистнул. Наталья радостно улыбнулась и отчаянно завиляла бедрами, как Монро, опаздывающая на гастрольный паровоз.
   Чувствовать себя красивой и загадочной было очень приятно.
   Она была уверена, что все пройдет без сучка без задоринки. План был прост и убийственен: прийти, ослепить, покорить. И никуда Сережа не денется. В конце концов, съехал же он от своей костлявой мымры. Сама видела, как утаптывал чемодан в багажник. Ей еще тогда хотелось подойти и сказать доброе слово…
   Нет, не так.
   Хотелось броситься на шею, осыпать лицо поцелуями. И пусть бы мымра смотрела из окна, как он увозит ее в светлое будущее. И пусть они не слишком красиво расстались, тот факт, что он не побежал за женой, а оставался в ее, Наташиных, объятиях, пока не кончил, уже о многом говорит.
   Пока она сомневалась, Сергей утоптал чемодан и уехал. За неделю не позвонил ни разу и домой не являлся. Худосочная мымра ходила с вытянутым лицом и смотрела злобной крысой. Такие глаза у всех брошенок, Наташа сама наблюдала.
   Выследить его не составило никакого труда: он съехал в родительский дом, бросал во дворе машину. Наташе позвонили знакомые уже через два дня и мимоходом сообщили, куда пропал любимый. Прождав неделю, она решила действовать, нарисовав в голове умопомрачительную картину воссоединения в духе современных мыльных опер.
   Добравшись до дверей его квартиры, женщина несколько раз выдохнула, словно собираясь прыгнуть в воду, и, призывно улыбнувшись, надавила на кнопку звонка. Дверь открылась почти мгновенно.
   – Вы кто?
   То, что ее может встретить не Сергей, а его мама, Наталья как-то не предусмотрела. Улыбка на лице сменилась с победоносно-завоевательной на жалкую и беспомощную.
   – Здрасьте, – проблеяла она. – А мне бы… Сережу.
   – Здрасьте, – холодно сказала родительница. – А вы кто?
   – Мама, кто там? – прогудело из комнаты. Гостья приободрилась и крикнула в узкую дверную щель, из которой торчал любопытный нос мамаши:
   – Сереженька, это я.
   – Сереженька? – закудахтала мамаша. – Сереженька? Какой он вам Сереженька?
   – Мама, кто пришел?
   – Никто, – ответила та и моментально захлопнула дверь. Наталья отпрянула от неожиданности и тупо уставилась на стальной лист, оберегающий Сергея от ее посягательств. Рассвирепев, снова нажала на кнопку звонка.
   – Я щас милицию вызову, хулиганка, – пробубнила мамаша из спасительной норы. Потом за дверью кто-то завозился, словно медведь в берлоге, сдавленно крикнул, и наконец дверь открылась. Сергей, в халате и тапках, высунулся на лестницу и, увидев, кто пришел, поморщился.
   – А, это ты, – сказал он. Голос прозвучал безрадостно.
   – Я, – сказала она, ослепительно улыбнулась и двинулась к нему, намереваясь войти. Однако любимый почему-то не пригласил ее проследовать в семейное гнездо.
   – Подожди внизу, я сейчас выйду, – сказал он и нырнул в квартиру, захлопнув дверь. Наталья вздрогнула и еще долго стояла, удерживая на лице ненужную улыбку.
 
   Того, что общество, как оказалось, сутки напролет обсуждало ее разрыв с мужем, Ирина не знала. Ей даже в голову не приходило, насколько заметную роль она играет в городе. Совсем как Алла Пугачева и Филипп Киркоров. Или Максим Галкин. Или кто там еще у Примадонны на очереди.
   Она долго возмущалась и пытала Влада, кто ему рассказал об уходе Сергея. Тот вращал влажными глазами, морщился и порывался сбежать, но она не дала шанса, после чего тот нехотя признался, что разболтала знакомая, живущая с Ириной в одном доме.
   – Это кто ж такая будет? – грозно осведомилась Ирина.
   – Ну… Филиппова Татьяна. Знаешь ее?
   – Нет.
   – О господи, – закатил глаза Влад. – Ну кто бы сомневался. Она у тебя за стенкой живет, в соседнем подъезде.
   – Очаровательно. А ты здесь каким боком? Почему эта самая Филиппова бежит к тебе с новостями?
   – Она не ко мне бежит, а к моей маменьке, – обиделся Влад. – Стану я общаться со старыми крокодилами… Был вчера на семейном обеде, там Татьяна и рассказала, что от тебя ушел муж. Она же знает, что мы вместе работаем.
   – Санта-Барбара какая-то, – возмутилась Ирина, отказываясь отвечать на дальнейшие расспросы. Однако даже тогда не понимала, что все это лишь цветочки. Настоящую бурю придется пережить дома, когда она, блаженствуя, вылезет из ванны и устроится на диване.
   Дома дали отопление, правда, всего по одному стояку, однако атмосфера уже изменилась, и, вернувшись домой, Ирина обнаружила, что не мерзнет. Пощупав батареи, она отметила, что в гостиной отопление есть, а в кухне и спальне – нет, но это было уже не столь важно. Значит, завтра-послезавтра, когда спустят застоявшийся воздух, потеплеет и в других комнатах. Изменившаяся к лучшему атмосфера настроила ее на благодушный лад, оттого к новому шквалу она оказалась совершенно не готова.
   Звонок в дверь оторвал ее от просмотра новостей. Путаясь в полах махрового халата, Ирина пошла к дверям.
   Ей казалось, что вернулся муж, свой, понятный, с виноватым лицом, без которого дом, как ни крути, стал пустым. Она, разумеется, будет держать спину ровно, следить за модуляциями в голосе и чтобы на лице не появилось никакого удовлетворения, а потом, возможно, простит. Оттого открыла дверь без глупых вопросов, не подумав, что у мужа есть ключи.
   Там стояла мать. Только этого не хватало!
   – Привет, – буркнула Ирина и посторонилась, пропуская родительницу внутрь. Та окинула дочь изучающим взглядом, покачала головой и вошла, словно королева, соизволившая посетить рыбацкую хижину. Снизошла, прости господи!
   – Здравствуй, – произнесла она таким тоном, что Ирина сразу почувствовала себя виноватой, торопливо забегала по прихожей в поисках тапок и даже на кухню бросилась проверить, закрыто ли окно. Не дай бог маменьку продует, тогда хлопот не оберешься.
   Алла Сергеевна на дочь смотрела снисходительно. Ничего-ничего, пусть побегает, посуетится, пряча виноватый взгляд. Проще будет разговаривать. Она скинула пальто и подошла к зеркалу, критически осмотрев себя со стороны.
   Хороша.
   Лицо, конечно, не девочки. И уже почти не женщины. Когда тебе около шестидесяти, на тридцать выглядеть тяжело, особенно если ты решила стареть достойно, не прибегая к гнусной пластике, не подтягивая кожу и не вкачивая в губы силикон, после чего те кажутся надутыми, как резиновая лодка. У глаз – сетка морщин, и носогубные складки слишком резко обрисовались в полумраке прихожей, но со спины ее все еще принимали за девушку. Буквально вчера какой-то прохожий долго шел по пятам, а потом окликнул и ойкнул, увидев вместо молоденькой нимфетки бабушку. Ей бы засмеяться, а стало грустно и жалко прошедшей молодости. А тут еще дочь начала выкидывать коленца…
   – Чай будешь? – блеющим голосом осведомилось провинившееся чадо.
   – Лучше кофе свари, – строго сказала Алла.
   – Кофе тебе вредно.
   – Я без тебя знаю, что мне вредно, а что нет, – отчеканила та и пошла на кухню. Ирина пожала плечами, достала из шкафа турку и, налив в нее воды, потянулась за банкой с кофе.
   – Леля позвонила с утра, – проинформировала мать, усаживаясь на стул. – Сказала страшную новость: ты выгнала Сережу из дома.
   Ирина вздохнула.
   Лелей, точнее Ольгой, звали свекровь, но мать в разговорах всегда называла ее исключительно Лелей, что ту невероятно раздражало. Матери было наплевать, поскольку, по ее мнению, на Ольгу та не тянула, а гнусное слово «сватья» произносить отказывалась в принципе.
   – Никто его не выгонял, – буркнула Ирина. – Он сам ушел.
   – Леля утверждает обратное. А еще сказала, что хорошие жены мужей не выгоняют, ты представляешь?
   Интонация матери несколько сменилась. Дочь искоса наблюдала за ней, пока еще не понимая, на чьей та стороне.
   – А Леля не проинформировала, почему я, по ее мнению, выгнала такого отличного мужа, как Сергей?
   – Нет, но думаю, ты расскажешь, – спокойно ответила Алла, смерив ее очередным снисходительным взглядом.
   – Мам, я не хочу об этом говорить.
   – Чего вдруг?
   – Ничего. Мою личную жизнь обсуждают все кому не лень, и это уже бесит, – раздраженно сказала Ирина, сняла с плиты закипевший кофе и разлила его по крошечным, с наперсток, чашкам. Получив свою порцию, Алла с любопытством уставилась на дочь.
   – Кто это обсуждает твою жизнь?
   – Да все подряд. На работе, во дворе. Стеша ежедневно шипит из-за дверей, что я проститутка.
   Алла аккуратно отхлебнула кофе.
   – Надо же, – усмехнулась она. – Эта старая курва еще жива?
   – Жива и прекрасно себя чувствует, к сожалению, – зло сказала Ирина, уселась на стул и мечтательно добавила: – Когда-нибудь она выбесит меня настолько, что я ее придушу.
   – Это правильно, – кивнула Алла и улыбнулась, обнажив мелкие зубы. – Не сдерживай себя в следующий раз.
   Простонародное «не сдерживай» с королевским обликом матери никак не вязалось. Ирина с сомнением посмотрела на нее и, решив, что та все-таки на ее стороне, нехотя рассказала о том, как застала Сергея с шлюхой Наташкой. Спустя неделю обида ничуть не стала слабее, продолжая клокотать вулканической лавой. Чувствуя, как дрожит голос, она запила ком в горле кофе и торопливо встала сварить еще порцию.
   Алла барабанила пальцами по столу, вздыхала, мялась и все смотрела внутрь чашки, словно раздумывая, не погадать ли на кофейной гуще, а потом резко встала, открыла шкафчик и, почти не глядя, вытащила из него пачку тонких сигарет, которую Ирина прятала на черный день. Та глядела на мать во все глаза.
   – Я их на это же место прятала, – невесело усмехнулась Алла. – Помнишь, наверное? Еще до того, как переехать.
   – Помню. Это привычки или генетика, как думаешь?
   Алла нервно пожала плечами, закурила и небрежно сунула сигареты и зажигалку Ирине. Та тоже закурила, выдохнула в воздух сизый дым и, поискав пепельницу, поставила ее на стол.
   – Что думаешь делать? – тусклым голосом спросила мать. – Если придет – простишь?
   Ирина не ответила, пожала плечами, точь-в-точь как мать, и отошла к окошку.
   – Не знаю. Я ведь никогда с таким не сталкивалась, не думала даже. А оно вон как… Лежишь ночью, смотришь в потолок, а у самой в голове как шестеренки тикают: за что, за что? Кого винить? То ли его, то ли себя, то ли еще кого?
   Алла помолчала. Ее сигарета светилась злым красным огнем, стоило сделать вдох.
   – Не знаю, что тебе сказать, – призналась она. – Измена – такое дело, к которому никогда не бываешь готов. Как война, например, или смерть, или болезнь неизлечимая. Живешь себе, а тут – бац, как сосулькой по лбу. И никакого рецепта, как дальше жить: то ли простить, то ли выгнать, то ли еще что…
   В голосе стальной и непоколебимой матери вдруг прорезались незнакомые нотки. Ирина впилась в лицо Аллы со смутным подозрением.
   – Так говоришь, будто это тебе не в диковинку, – сказала она. Мать криво усмехнулась и затушила окурок в пепельнице.
   – Давно живу, много знаю, – загадочно изрекла Алла. – Мужики по своей сути одинаковы, не важно, из какой семьи, как воспитаны и какой статус в обществе занимают. Вон, даже у Ленина была своя обоже. Только при всей красе мадам Арманд он так и не решился оставить Крупскую. Знаешь почему?
   – Почему?
   – Народ бы не понял. И не простил. Наденька Крупская была своя, революционная героиня, которая с ним и в ссылки, и на баррикады, и в Кремль. А кто такая Инесса Арманд? Обычная телка, которую, пардон за французский, можно было только трахать.
   Ирина не выдержала и расхохоталась.
   – Я правильно поняла, что под Крупской ты подразумеваешь меня?
   – Ну, а кого еще? А всякие там Инессы или Наташки, – мать горько усмехнулась, – приходят и уходят. Фаворитки короля могут меняться сколько угодно, но королева всегда остается на своем месте.
 
   Сергей вышел из дома через пару минут, наспех одетый, лохматый, и даже рубашка под курткой была застегнута криво. Наталья снисходительно улыбнулась и потянулась поправить ему волосы. Голову он отдернул и еще по сторонам покосился: не видит ли кто? Это ей не понравилось. В его окне маячило бледное пятно человеческого лица. Видимо, матушка высматривала, куда направился сынок.
   – Не устраивай тут сцен, – грубо сказал он и подтолкнул к машине. – Садись.
   Она села, мгновенно надув губы. Но, кажется, любимый не обратил на это никакого внимания. Он так резко стартовал с места, что голуби, вальяжно расхаживавшие по двору, взметнулись в небо неуклюжей россыпью.
   – А куда едем? – спросила Наталья тоненьким голосом. – Может, пообедаем в «Гансе»?
   Туда ходила только приличная публика, поскольку цены были запредельными. Она это знала и страшно любила красоваться с новым ухажером именно там. Сергей, будучи женатым, в рестораны ее не водил, боялся наткнуться на знакомых, но теперь-то можно!
   – Как ты меня нашла? – раздраженно спросил он, сунул в рот сигарету и начал шарить по приборной доске в поисках зажигалки.
   – Захотела – нашла, – загадочно мурлыкнула та и полезла целоваться, чему страшно мешал рычаг переключения скоростей. Сергей грубо отпихнул ее. Она фыркнула и уселась на место, поправляя шарфик и искоса поглядывая на него.
   – Ремень пристегни, – скомандовал он и добавил: – Зачем искала?
   – Увидеть хотела. А что, нельзя?
   В ресторан любимый ее не повез, направившись в сторону старого парка, где небеса подпирали особняки богатеев. Глядя на шикарные дома, Наталья вздохнула. Жить в этом престижном районе желали многие, но цены были нереально высоки. И без того строительство в парковой зоне осуществлялось путем разных махинаций, доступных лишь сильным мира сего. Простым смертным о таких домах приходилось только мечтать. Вокруг – вековые сосны, веселенький хоровод рябины, опоясывающий сторожевые башни из красного и желтого кирпича, чистый воздух и почти никакого транспорта, кроме своих.
   Сергей загнал машину в какие-то мокрые кусты и заглушил мотор. Наталья хмыкнула, предвкушая, что сейчас начнется. Милого потянуло на сладкий экстрим? Да ради бога! Все же мужики – такие предсказуемые.
   Он молчал. Наталья ерзала на сиденье, но поскольку Чернов так и не подумал приблизиться к ней, вновь полезла с объятиями, случайно выбила сигарету из его рта, и та покатилась куда-то под сиденье. Он снова отпихнул ее к дверце.
   – Ты что? – возмутилась она. – С ума сошел?
   – Не лезь ко мне, – холодно сказал он, открыл дверцу и стал внимательно разглядывать салон. – Черт, ты мне обшивку прожгла!
   – Тебе что, какая-то обшивка дороже меня? – взвизгнула Наталья, и в тишине салона это прозвучало как взрыв бомбы. Поскольку Сергей так и не ответил, она на всякий случай всхлипнула и плаксиво продолжила: – Не звонишь, не заходишь, я уже не знаю, что думать.
   Прозвучало это так же фальшиво, как ее слезы, и она сама это поняла, как только мужчина повернулся и посмотрел с легкой насмешкой.
   – Чего дурой прикидываешься? Все ты понимаешь.
   Наверное, надо было сказать что-то в духе любимых фильмов с Монро, с томными соблазнительными выдохами, изогнувшись так, чтобы была видна пикантно обнаженная грудь. Например: «Дорогой, но мы же столько были вместе!» Или: «Я не понимаю, может, я делаю что-то не так?» Или как-нибудь еще. Но все шаблоны почему-то вылетели из головы. И Наталья просто спросила:
   – Ты что, меня бросаешь?
   – Нет, – удивился Сергей. – Не бросаю, а уже бросил. По-моему, это сразу было ясно.
   Она помолчала, а потом, ненавидя себя за тупость, спросила:
   – Как это – бросил?
   – Да вот так. Взял и бросил.
   Его голос был равнодушным. Он вышел из машины, вынул новую сигарету, закурил и стал с преувеличенным вниманием рассматривать листву. Из глубины парка доносилась какая-то знакомая мелодия, но слов было не разобрать, а ноты похожи на десятки песен. Наталья немного посидела в машине, после чего тоже вышла и внимательно уставилась на его профиль. Сергей изо всех сил старался выглядеть надменным, что ему не шло и казалось нелепым, особенно в рубашке, застегнутой сикось-накось. Еще раздражало, что он со своими сигаретами забрался на крохотную выпуклость на асфальте, а она одной ногой стояла в яме. Мало того что смотрит на него снизу вверх, да еще и крайне неудобно.
   – Я не поняла, – произнесла Наталья. – Ты что… ты решил… вообще?
   – Вообще, – кивнул Сергей. – Так что, пожалуйста, больше не звони…
   – Не понимаю, – прервала она дрожащим голосом. – Нам было так хорошо, и потом, ты же ушел от своей… балеруньи…
   Последнее слово выдохнула с презрением, почти выплюнула. Сергей покосился на Наталью с отвращением.
   – Не трогала бы ты ее, – сказал он жестко. – Она сотню таких, как ты, стоит.
   – Это каких?
   План, тщательно взлелеянный, полетел ко всем чертям, но ей было наплевать. Она рассвирепела, почуяв насмешку, и приготовилась выцарапать ему глаза, если только даст повод. И он его незамедлительно дал.
   – Таких, – сказал Сергей и начертил сигаретой неопределенную синусоиду перед ее фигурой. – Шалав, готовых на все с любым, у кого бабки есть…
   Не дослушав, она вмазала ему оплеуху. Тот инстинктивно отстранился, но она все-таки попала кончиками пальцев. Потеряв равновесие, он отчаянно замахал руками, но Наталья не дала ему возможности встать прямо и что было силы толкнула в грудь, да так, что он кубарем улетел в мокрую листву.
   – Сволочь! – завизжала она и приготовилась ткнуть сапогом в живот. – Это я – шалава? Ненави…
   В последний момент он дернул ее за ногу, и Наталья рухнула рядом, тюкнувшись затылком о землю, мельком подумав, во что превратится ее белая шуба. С рябин на лицо летели тяжелые ледяные капли. Охая, она встала на четвереньки и обшарила окрестности расфокусированным взглядом.
   Сергей садился в машину. Его спина была мокрой и грязной.
   – Стой, сволочь, гад, паскуда! – заорала Наталья, поднимаясь на подкашивающихся ногах. Он не ответил. Из окна полетела ее сумочка и приземлилась в лужу. – Стой, Казанова толстопузый! Жиртрест! Гадина! Ненавижу! Не-на-ви-жу!!!
   Машина рванула с места так, что из-под колес полетели черные комья грязи. Женщина разрыдалась, медленно пошла к дороге, выудила из лужи промокшую сумку и, всхлипывая, стала отряхивать покрытую грязью и прелой листвой шубу.