Страница:
Разумеется, католическая иерархия, исповедовавшая, подобно своим собратьям на континенте, принцип «Lingua anglorum non est lingua angelorum» («Язык англов – это не язык ангелов»), встретила появление Библии на «вульгарном наречии» резко враждебно. Показателен отзыв ее главы архиепископа Кентерберийского: «Этот негодный и подлый человек, проклятой памяти Джон Уиклиф, отродье древнего змея, истый вестник и исчадье антихриста, дабы наполнить меру своего злодеяния, замыслил новый перевод Священного Писания на родной язык»[42].
Однако несмотря на все проклятья и преследования, труд Уиклифа и его сподвижников стал значительным явлением духовной жизни Англии и оказал большое влияние на ее дальнейшее развитие.
Говоря о переводческой традиции XIV столетия, упоминают обычно и имя крупнейшего средневекового автора Джеффри Чосера (1340–1400), автора прославленных «Кентерберийских рассказов». Перу Чосера принадлежат переводы-переработки с французского, латинского и итальянского языков (включая некоторые произведения Боккаччо, с которым английский поэт был лично знаком, а также знаменитого сочинения Боэция «Об утешении философией»).
В XV столетии выделялась переводческая деятельность Джона Лидгейта (1370?—1451?), чьи сочинения, как это имело место и у Чосера, представляли собой своеобразный синтез иноязычных (латинских и французских) источников и оригинального творчества. В начале века появился (спустя несколько десятилетий после версии Чосера) новый перевод книги Боэция, выполненный Джоном Уолтоном. Переводами занимался и английский первопечатник Уильям Кэкстон (1422?—1491?), чей метод передачи иноязычного оригинала не всегда был свободен от буквализма (хотя в предисловиях и послесловиях он не скрывал собственных сомнений относительно результатов своего труда). Щедрого покровителя нашли переводчики античных классиков в лице Джона Гиптрофа, графа Уорчестерского (1420–1470), который и сам переводил Цицерона и Цезаря.
Таким образом, можно констатировать, что к рубежу, отделяющему Средневековье от эпохи Возрождения, в Англии сложилась богатая переводческая традиция, прошедшая в своем развитии большой и сложный путь.
10. Средневековый перевод в Германии
11. Переводческая деятельность в других странах Европы
Глава 5
1. Понятие эпохи Возрождения и ее отличительные черты
2. Языковая ситуация в эпоху Возрождения
3. Начало ренессансной традиции греко-латинских переводов
4. Развитие гуманистического перевода
Однако несмотря на все проклятья и преследования, труд Уиклифа и его сподвижников стал значительным явлением духовной жизни Англии и оказал большое влияние на ее дальнейшее развитие.
Говоря о переводческой традиции XIV столетия, упоминают обычно и имя крупнейшего средневекового автора Джеффри Чосера (1340–1400), автора прославленных «Кентерберийских рассказов». Перу Чосера принадлежат переводы-переработки с французского, латинского и итальянского языков (включая некоторые произведения Боккаччо, с которым английский поэт был лично знаком, а также знаменитого сочинения Боэция «Об утешении философией»).
В XV столетии выделялась переводческая деятельность Джона Лидгейта (1370?—1451?), чьи сочинения, как это имело место и у Чосера, представляли собой своеобразный синтез иноязычных (латинских и французских) источников и оригинального творчества. В начале века появился (спустя несколько десятилетий после версии Чосера) новый перевод книги Боэция, выполненный Джоном Уолтоном. Переводами занимался и английский первопечатник Уильям Кэкстон (1422?—1491?), чей метод передачи иноязычного оригинала не всегда был свободен от буквализма (хотя в предисловиях и послесловиях он не скрывал собственных сомнений относительно результатов своего труда). Щедрого покровителя нашли переводчики античных классиков в лице Джона Гиптрофа, графа Уорчестерского (1420–1470), который и сам переводил Цицерона и Цезаря.
Таким образом, можно констатировать, что к рубежу, отделяющему Средневековье от эпохи Возрождения, в Англии сложилась богатая переводческая традиция, прошедшая в своем развитии большой и сложный путь.
10. Средневековый перевод в Германии
Первые письменные памятники древненемецкого языка относятся к VIII в. и представляют собой переводы католических молитв. К концу VIII – началу IX в. осуществляются переводы Евангелия от Матфея (от которого сохранились лишь отдельные фрагменты), одной из проповедей Августина и трактата уже упоминавшегося епископа Исидора Севильского «О христианской вере против язычников». Говоря о последнем, исследователи отмечают, что, несмотря на сложность содержания и стиля, переводчику удалось прекрасно справиться со своей задачей и проявить удивительное умение пользоваться для передачи латинского подлинника средствами родного языка. Позднее была создана немецкая версия «Евангельской гармонии» Татиана (II в.), также переведенная с латыни (оригинал был написан автором – вероятно, сирийцем по происхождению – на греческом языке). В ней преобладает принцип буквальной передачи, доходившей даже до сохранения порядка слов.
На рубеже X–XI вв. разворачивается деятельность монаха Санкт-Галленского монастыря Ноткера Губастого, называемого также Ноткером Немецким (950—1022). Будучи преподавателем монастырской школы и зная по опыту, с какими трудностями связано обучение на незнакомой ученикам латыни, он писал своему епископу: «Так как я хотел, чтобы наши ученики имели доступ к ним (т. е. к церковным книгам и справочным материалам на латинском языке, подготовляющим к чтению книг), я решился на нечто, до сих пор неслыханное, а именно я попытался перевести латинские произведения на немецкий язык… Я знаю, что сначала Вас это ужаснет, как нечто непривычное. Но постепенно эти переводы, вероятно, покажутся Вам вполне приемлемыми, и вы скоро будете в состоянии их читать и поймете, что на родном языке обычно постигают то, что на чужом либо не понимают совсем, либо понимают лишь частично»[43].
Наряду с подобного рода церковно-педагогической литературой Ноткер переводил с латыни и философско-теологические труды Аристотеля, Марциана Капеллы, Боэция, а также псалмы Давида, «Буколики» Вергилия и т. д., снабжая свои переводы комментариями. При этом ему пришлось приложить немало усилий для создания соответствующих терминов и передачи понятий, отсутствовавших в немецком (тем более что, например, переводы Аристотеля являлись вообще первой попыткой передать идеи великого греческого мыслителя на народном языке). В соответствии с целью своей работы Ноткер ориентировался на не знающих латыни «профанов» и старался, чтобы текст был понятен читателю.
В XII–XIII вв. интенсивно осваивается французский рыцарский роман. Появляются переделки «Песни о Роланде», «Романа о Трое», «Ивейна» и целого ряда других произведений. Особого упоминания заслуживает «Парцифаль», принадлежащий перу крупнейшего автора рассматриваемой эпохи Вольфрама фон Эшенбаха (1170–1220). Следуя в основном своему источнику – «Книге о Персевале» Кретьена де Труа, создатель немецкой версии в ряде моментов отклоняется от последнего, причем для объяснения причин расхождения с оригиналом прибегает к переводческой мистификации, ссылаясь на некий первоисточник, написанный по-арабски и хранящийся в Толедо, о котором сам он узнал от человека по имени Киот (и от которого якобы позволил себе отойти сам Кретьен):
Хотя источником служила Вульгата Иеронима, а язык отличался тяжеловесностью и изобиловал кальками с латыни, появление Священного Писания на немецком языке стало своеобразным предвестником грядущей Реформации. Переводились также религиозные сочинения (научные в средневековом понимании) и художественные тексты, включая и некоторые произведения античных авторов, расцвет переводов которых, однако, произошел уже позднее – в эпоху Возрождения.
На рубеже X–XI вв. разворачивается деятельность монаха Санкт-Галленского монастыря Ноткера Губастого, называемого также Ноткером Немецким (950—1022). Будучи преподавателем монастырской школы и зная по опыту, с какими трудностями связано обучение на незнакомой ученикам латыни, он писал своему епископу: «Так как я хотел, чтобы наши ученики имели доступ к ним (т. е. к церковным книгам и справочным материалам на латинском языке, подготовляющим к чтению книг), я решился на нечто, до сих пор неслыханное, а именно я попытался перевести латинские произведения на немецкий язык… Я знаю, что сначала Вас это ужаснет, как нечто непривычное. Но постепенно эти переводы, вероятно, покажутся Вам вполне приемлемыми, и вы скоро будете в состоянии их читать и поймете, что на родном языке обычно постигают то, что на чужом либо не понимают совсем, либо понимают лишь частично»[43].
Наряду с подобного рода церковно-педагогической литературой Ноткер переводил с латыни и философско-теологические труды Аристотеля, Марциана Капеллы, Боэция, а также псалмы Давида, «Буколики» Вергилия и т. д., снабжая свои переводы комментариями. При этом ему пришлось приложить немало усилий для создания соответствующих терминов и передачи понятий, отсутствовавших в немецком (тем более что, например, переводы Аристотеля являлись вообще первой попыткой передать идеи великого греческого мыслителя на народном языке). В соответствии с целью своей работы Ноткер ориентировался на не знающих латыни «профанов» и старался, чтобы текст был понятен читателю.
В XII–XIII вв. интенсивно осваивается французский рыцарский роман. Появляются переделки «Песни о Роланде», «Романа о Трое», «Ивейна» и целого ряда других произведений. Особого упоминания заслуживает «Парцифаль», принадлежащий перу крупнейшего автора рассматриваемой эпохи Вольфрама фон Эшенбаха (1170–1220). Следуя в основном своему источнику – «Книге о Персевале» Кретьена де Труа, создатель немецкой версии в ряде моментов отклоняется от последнего, причем для объяснения причин расхождения с оригиналом прибегает к переводческой мистификации, ссылаясь на некий первоисточник, написанный по-арабски и хранящийся в Толедо, о котором сам он узнал от человека по имени Киот (и от которого якобы позволил себе отойти сам Кретьен):
В XIV–XV столетиях наблюдается дальнейшее развитие переводной литературы. Особо следует отметить анонимный перевод Библии, напечатанный в 1465 (1466) г. в Страсбурге.
Немало стоило труда
Рассказ Кретьена де Труа
Здесь выправить с таким расчетом,
Чтоб то, что было нам Киотом
Поведано, восстановить
И эту быль восстановить…
В повествовании своем
Я, разбираясь мало-мальски,
Что сказано по-провансальски,
Вам по-немецки изложил,
Но неизменно дорожил
Киотовой первоосновой,
Страшась рассказ придумать новый.
(Пер. Л. Гинзбурга)
Хотя источником служила Вульгата Иеронима, а язык отличался тяжеловесностью и изобиловал кальками с латыни, появление Священного Писания на немецком языке стало своеобразным предвестником грядущей Реформации. Переводились также религиозные сочинения (научные в средневековом понимании) и художественные тексты, включая и некоторые произведения античных авторов, расцвет переводов которых, однако, произошел уже позднее – в эпоху Возрождения.
11. Переводческая деятельность в других странах Европы
Во Франции в XII–XIII вв. преобладали переводы античных авторов. Среди них выделяется «Роман о Трое» придворного поэта Бенуа де Сент-Мора, созданный на основе позднеантичных переводческих мистификаций – «Дневника Троянской войны» и «Истории падения Трои». Сицилийский поэт Гвидо делле Колонне (де Колумна) переложил текст последнего латинской прозой, с которой, в свою очередь, были сделаны в дальнейшем переводы на романские, германские и славянские языки. Переводились также произведения философского и утилитарно-прикладного содержания (сочинение Боэция, трактат Вегеция по военному искусству и т. д.). К XIV в. работа по передаче античного наследия усилилась; появились также переводы произведений Петрарки и Боккаччо. К этой эпохе относится деятельность епископа Николая Оресма (1320? —1378), который по поручению короля Карла V Мудрого перевел с латинского языка труды Аристотеля, снабдив французский текст глоссами и комментариями и способствовав тем самым обогащению научно-технической терминологии. Не меньшее значение имела деятельность Рауля де Преля, с именем которого связан перевод сочинения Августина «О граде Божьем» и создание французской версии Священного Писания. В предисловии к первому из них переводчик указывает на трудность стоявшей перед ним задачи (из-за чего в тексте возможно множество ошибок, за которые он просит прощения у читателей), а также обосновывает необходимость отхода от буквального следования оригиналу, без чего нельзя достичь необходимой ясности и понятности содержания. В посвящении к переводу Библии (сам текст последнего до нас не дошел) де Прель также отмечает, что ему приходилось убирать и сокращать некоторые длинноты и повторы и вводить разъяснения труднодоступных мест. Такое не совсем обычное отношение к сакральному тексту часто объясняют тем, что перевод предназначался непосредственно для короля, желавшего самостоятельно разобраться в содержании Священного Писания.
Весьма большой интенсивностью отличалась переводческая деятельность в средневековой Испании. Здесь особо важную роль сыграл король Альфонсо Х (1226?—1284), внесший большой вклад в развитие испанской культуры.
В XII–XIII вв. развивается переводная литература в Италии. Среди крупнейших деятелей этой эпохи называют имя Брунетто Латини (около 1220–1294), воссоздавшего на родном языке произведения Цицерона, Саллюстия, Тита Ливия и его современника Боно Джамбони, переводившего Орозия, Вегеция и других авторов.
По проблемам перевода высказывался и величайший итальянский поэт, стоявший на рубеже Средневековья и Нового времени, создатель «Божественной комедии» Данте Алигьери (1265–1321), с именем которого принято связывать зарождение переводческого скептицизма. В отличие от своего старшего современника Роджера Бэкона, указывавшего на сложности при передаче научной литературы и связывавшего их с понятийно-терминологической стороной языка, Данте обращает внимание в первую очередь на эстетические моменты, проявляющиеся при переводе художественного (точнее, поэтического) текста. «Пусть каждый знает, – писал он в трактате «Пир», – что ни одно произведение, связанное и подчиненное законам ритма, не может быть переложено со своего языка на другой без нарушений всей его сладости и гармонии. В этом причина, почему Гомер не переводился с греческого на латинский, подобно другим сочинениям, дошедшим до нас от греков. И такова причина, почему стихи Псалтыри лишены сладости музыки и гармонии; ибо они были переведены с еврейского на греческий, а с греческого на латинский, и уже в первом переводе вся сладость исчезла»[44].
Возвращаясь к той роли, которую сыграла для развития итальянской культуры XIII в. переводческая деятельность, обращают внимание на вклад, внесенный ею в развитие литературного языка и выработке его норм. Вольгаре («народный» язык, противопоставляемый «ученой» латыни) постепенно расширил сферу своего функционирования, и его права горячо отстаивал в своем трактате «О народном красноречии» (написанном, правда, по-латыни) сам Данте Алигьери. Однако последующее XIV столетие вносит в сложившуюся ситуацию существенные коррективы, связанные с наступлением новой исторической эпохи – Возрождения, родиной которого по праву считается именно Италия.
Весьма большой интенсивностью отличалась переводческая деятельность в средневековой Испании. Здесь особо важную роль сыграл король Альфонсо Х (1226?—1284), внесший большой вклад в развитие испанской культуры.
В XII–XIII вв. развивается переводная литература в Италии. Среди крупнейших деятелей этой эпохи называют имя Брунетто Латини (около 1220–1294), воссоздавшего на родном языке произведения Цицерона, Саллюстия, Тита Ливия и его современника Боно Джамбони, переводившего Орозия, Вегеция и других авторов.
По проблемам перевода высказывался и величайший итальянский поэт, стоявший на рубеже Средневековья и Нового времени, создатель «Божественной комедии» Данте Алигьери (1265–1321), с именем которого принято связывать зарождение переводческого скептицизма. В отличие от своего старшего современника Роджера Бэкона, указывавшего на сложности при передаче научной литературы и связывавшего их с понятийно-терминологической стороной языка, Данте обращает внимание в первую очередь на эстетические моменты, проявляющиеся при переводе художественного (точнее, поэтического) текста. «Пусть каждый знает, – писал он в трактате «Пир», – что ни одно произведение, связанное и подчиненное законам ритма, не может быть переложено со своего языка на другой без нарушений всей его сладости и гармонии. В этом причина, почему Гомер не переводился с греческого на латинский, подобно другим сочинениям, дошедшим до нас от греков. И такова причина, почему стихи Псалтыри лишены сладости музыки и гармонии; ибо они были переведены с еврейского на греческий, а с греческого на латинский, и уже в первом переводе вся сладость исчезла»[44].
Возвращаясь к той роли, которую сыграла для развития итальянской культуры XIII в. переводческая деятельность, обращают внимание на вклад, внесенный ею в развитие литературного языка и выработке его норм. Вольгаре («народный» язык, противопоставляемый «ученой» латыни) постепенно расширил сферу своего функционирования, и его права горячо отстаивал в своем трактате «О народном красноречии» (написанном, правда, по-латыни) сам Данте Алигьери. Однако последующее XIV столетие вносит в сложившуюся ситуацию существенные коррективы, связанные с наступлением новой исторической эпохи – Возрождения, родиной которого по праву считается именно Италия.
Глава 5
Эпоха Возрождения и развитие перевода
1. Понятие эпохи Возрождения и ее отличительные черты
Зарождение и начало эпохи Возрождения (Ренессанса), как уже отмечалось выше, связано прежде всего с культурной жизнью Италии второй половины XIV – начала XV в. Именно здесь – сначала во Флоренции, а потом в других городах – расцвели гуманитарные науки, усилился интерес к математике и естествознанию, появилось изобразительное искусство, стремившееся к изучению человека и природы, и возникло гуманистическое движение, ставшее идеологической основой всего ренессансного мировоззрения. Главным содержанием гуманизма был своеобразный культ человека, поставленного в центр вселенной, интерес к его личности, признание творческого гения последней и присущих ей гигантских сил. В противоположность средневековому миросозерцанию Возрождение несло с собой торжество светского начала; целью земного бытия объявлялись радость и наслаждение, провозглашалась возможность гармоничного сосуществования человека и окружающего мира. Идеалом эпохи стала всесторонне развитая гармоничная личность.
В конце XV – первой трети XVI в. гуманистическое движение распространялось на большинство государств Западной и Центральной Европы. Однако с конца 30-х годов XVI столетия «республика ученых», как называли содружество гуманистов различных стран, очутилась перед лицом серьезного кризиса. В результате Реформации и Контрреформации многие исповедовавшиеся ими идеалы оказались иллюзорными и постепенно угасали. Однако традиции, заложенные гуманистами, видоизменяясь и трансформируясь, продолжали существовать, в значительной степени определив все дальнейшее развитие европейской культуры.
В борьбе со средневековой схоластикой гуманисты стремились опереться прежде всего на наследие античной эпохи, «возродить» его, очистив от позднейших наслоений (откуда и само название рассматриваемого периода). Эта «перекличка» с античной традицией ярко проявилась и в области перевода.
В конце XV – первой трети XVI в. гуманистическое движение распространялось на большинство государств Западной и Центральной Европы. Однако с конца 30-х годов XVI столетия «республика ученых», как называли содружество гуманистов различных стран, очутилась перед лицом серьезного кризиса. В результате Реформации и Контрреформации многие исповедовавшиеся ими идеалы оказались иллюзорными и постепенно угасали. Однако традиции, заложенные гуманистами, видоизменяясь и трансформируясь, продолжали существовать, в значительной степени определив все дальнейшее развитие европейской культуры.
В борьбе со средневековой схоластикой гуманисты стремились опереться прежде всего на наследие античной эпохи, «возродить» его, очистив от позднейших наслоений (откуда и само название рассматриваемого периода). Эта «перекличка» с античной традицией ярко проявилась и в области перевода.
2. Языковая ситуация в эпоху Возрождения
Говоря о языковой ситуации в эпоху Возрождения, обращают внимание на две тенденции. С одной стороны, именно в ренессансной Европе приобрел особую интенсивность процесс формирования и развития новых (т. е. живых) литературных языков, которые в конце концов вытеснили латынь из тех сфер, где она господствовала в течение многих столетий. С другой стороны, одной из наиболее характерных черт гуманистического движения являлось стремление возродить классическую латынь Цицерона и Цезаря, которую его представители противопоставляли «испорченной» «кухонной» латыни средневековых авторов. Это привело (особенно на первых порах) к некоторому отступлению народных языков с той позиции, которую им удалось занять в предшествующий период. Указанный момент ярко отразился на родине Возрождения – в Италии, сказавшись на творчестве знаменитого поэта Франческо Петрарки (1304–1374), которого именуют «первым гуманистом». Хотя он никогда не переставал писать на народном языке (произведения на котором и принесли ему впоследствии мировую славу), однако со второй трети XIV в. он стал отдавать решительное предпочтение латыни перед родным языком и считать именно его основным орудием новой науки и культуры. Аналогичное отношение характеризовало и его продолжателей, вследствие чего на какое-то время вольгаре снова оказался в тени. Схожая картина наблюдалась и в творчестве гуманистов последующих поколений, многие из которых (например, Эразм Роттердамский, прозванный главой «республики ученых») вообще не пользовались в литературном творчестве никаким другим языком.
Наконец, выполнение задач, стоявших перед деятелями ренессансной культуры, было немыслимо без возрождения на «латинском Западе» достаточно широкого знания греческого языка, почти забытого в предыдущую эпоху. Неудивительно, что в этот период получает широкую популярность тезис: «Без греческого языка нельзя знать латинского». Таким образом, сложилась культурно-лингвистическая ситуация, которая отчасти напоминала древнеримскую. В обоих случаях латынь была главным (родным – у римлян, квазиродным – у гуманистов) языком, обычно выступавшим в роли переводящего, тогда как греческий (знание которого и в античном Риме, и в ренессансной Европе считалось обязательным для каждого образованного человека) – вторым языком, выполнявшим обычно функцию исходного. Этот своеобразный латино-греческий «культурный билингвизм» и определил во многом развитие перевода в рассматриваемую эпоху, хотя, разумеется, несмотря на отмеченные выше сложности, на языковую ситуацию в каждой из европейских стран оказывал влияние и третий компонент – народный язык, степень использования которого в литературном творчестве – как оригинальном, так и переводном – могла быть различной.
Наконец, выполнение задач, стоявших перед деятелями ренессансной культуры, было немыслимо без возрождения на «латинском Западе» достаточно широкого знания греческого языка, почти забытого в предыдущую эпоху. Неудивительно, что в этот период получает широкую популярность тезис: «Без греческого языка нельзя знать латинского». Таким образом, сложилась культурно-лингвистическая ситуация, которая отчасти напоминала древнеримскую. В обоих случаях латынь была главным (родным – у римлян, квазиродным – у гуманистов) языком, обычно выступавшим в роли переводящего, тогда как греческий (знание которого и в античном Риме, и в ренессансной Европе считалось обязательным для каждого образованного человека) – вторым языком, выполнявшим обычно функцию исходного. Этот своеобразный латино-греческий «культурный билингвизм» и определил во многом развитие перевода в рассматриваемую эпоху, хотя, разумеется, несмотря на отмеченные выше сложности, на языковую ситуацию в каждой из европейских стран оказывал влияние и третий компонент – народный язык, степень использования которого в литературном творчестве – как оригинальном, так и переводном – могла быть различной.
3. Начало ренессансной традиции греко-латинских переводов
Уже «первый гуманист» Франческо Петрарка понимал необходимость усвоения греческого языка и перевода созданных на нем классических творений для развития новой культуры. Его ученик и последователь Колюччо Саллютати (1331–1406), бывший канцлером Флорентийской республики и воспитавший блестящую плеяду гуманистов, «князь философов нашего века», как именовали его почитатели, в письме к одному из своих друзей побуждал последнего заняться пересмотром неуклюжего и сокращенного латинского пересказа «Илиады», по которому знакомились с творчеством Гомера в средневековой Европе. Настаивая на необходимости принимать во внимание содержание, а не слова, Саллютати вместе с тем призывает адресата украсить само содержание сиянием и присущих оригиналу, и новых слов, добавив к ним такой блеск, чтобы были переданы не только сюжет и образ мыслей Гомера, но и его слова и звуки. Огромную роль в становлении и развитии ренессансной традиции греко-латинских переводов сыграли византийские эмигранты. По мере того как над Византийской империей нависала турецкая угроза, завершившаяся в 1453 г. падением Константинополя и гибелью тысячелетней монархии, все больше представителей греческой образованности оседало в Западной Европе, прежде всего в Италии. В 1360 г. во Флоренции была создана первая кафедра древнегреческого языка, которую возглавил византиец Леонтий Пилат. Именно через его переводы познакомились с творчеством Гомера и Платона Петрарка и Боккаччо. Но поворотным пунктом в развитии греко-латинских переводов стало прибытие в 1397 г. во Флоренцию Мануила Хрисолора (ум. в 1415 г.). Не будучи оригинальным ученым, он воспитал целое поколение гуманистов, о которых говорили, что они, подобно героям Гомера, неожиданно вышли из троянского коня и совершили культурный переворот. Написанная им грамматика древнегреческого языка получила небывалую популярность, а благодаря его переводам достоянием «латинского Запада» стал ряд произведений античной классики. Особо важное значение имел перевод «Республики» Платона, который впервые ввел это сочинение в западный обиход.
Характеризуя метод работы византийского эрудита, один из его учеников отмечал, что «божественный Хрисолор» старался при передаче иноязычного текста избегать крайностей. С одной стороны, он считал, что буквальное воспроизведение слово в слово может привести только к искажению мысли, содержавшейся в греческом подлиннике. С другой же стороны, передавая последнюю, нельзя допускать утерю своеобразия, присущего греческому языку. В противном случае переводчик рискует изменить своей основной задаче для роли толкователя-экзегета, который в меньшей степени связан с риторической целостностью оригинала.
Традицию, заложенную Мануилом Хрисолором, подхватили другие его соотечественники, подвизавшиеся в различных научных и культурных центрах Европы. Для истории перевода особенно важной оказалась относящаяся к XV столетию деятельность Виссариона Никейского, собравшего вокруг себя многих итальянских гуманистов. Среди переводов Виссариона – сочинения Аристотеля, Феофраста, Ксенофонта, Демосфена и др. Благодарные ученики почтили его память характерной эпитафией: «Твоими трудами Греция переселилась в Рим».
Характеризуя метод работы византийского эрудита, один из его учеников отмечал, что «божественный Хрисолор» старался при передаче иноязычного текста избегать крайностей. С одной стороны, он считал, что буквальное воспроизведение слово в слово может привести только к искажению мысли, содержавшейся в греческом подлиннике. С другой же стороны, передавая последнюю, нельзя допускать утерю своеобразия, присущего греческому языку. В противном случае переводчик рискует изменить своей основной задаче для роли толкователя-экзегета, который в меньшей степени связан с риторической целостностью оригинала.
Традицию, заложенную Мануилом Хрисолором, подхватили другие его соотечественники, подвизавшиеся в различных научных и культурных центрах Европы. Для истории перевода особенно важной оказалась относящаяся к XV столетию деятельность Виссариона Никейского, собравшего вокруг себя многих итальянских гуманистов. Среди переводов Виссариона – сочинения Аристотеля, Феофраста, Ксенофонта, Демосфена и др. Благодарные ученики почтили его память характерной эпитафией: «Твоими трудами Греция переселилась в Рим».
4. Развитие гуманистического перевода
Начиная с XV столетия удельный вес греко-латинских переводов в системе общей культуры заметно повышается.
Прежде всего это сказывается в творчестве итальянских гуманистов. Так, Леонардо Бруни (1370/74—1444), многие годы бывший канцлером Флорентийской республики и внесший значительный вклад в развитие ренессансной культуры, переводил на латинский язык Аристотеля, Платона, Плутарха, Демосфена, Эсхила. В деятельности выдающегося филолога, доказавшего подложность так называемой «Дарственной грамоты Константина», ссылками на которую папы несколько веков обосновывали свои притязания на светскую власть, Лоренцо Валлы (1405/1407—1457) выделяется перевод греческих историков Фукидида и Геродота. Поэт и ученый Анджело Амброзини (Полициано) (1454–1494), также уделявший много внимания филологической критике античных авторов, создал латинскую версию гомеровской «Илиады» и перевел ряд произведений греческих прозаиков.
Не менее блестящие имена представляют ренессансную традицию греко-латинских переводов и за пределами Италии. Литературное наследие крупнейшего английского гуманиста, создателя знаменитой «Утопии» Томаса Мора (1478–1535) включает воссоздание на латинском языке поэтов так называемой греческой антологии, составленной в XIV в. византийским монахом Максимом Планудом, и перевод диалогов Лукиана; прославленный творец «Похвалы глупости» Эразм Роттердамский (1469–1536) также перевел некоторые диалоги Лукиана, трагедии Еврипида, сочинения Галена. Этот список легко продолжить.
Обращает на себя внимание одно чрезвычайно важное обстоятельство. Многие из произведений античных авторов, переводившиеся гуманистами, не только уже были переведены в предыдущую эпоху, но и – как, например, творения Аристотеля – считались в глазах представителей средневековой схоластики высшим авторитетом. Но, пожалуй, именно в подобных случаях особенно наглядно ощущается справедливость английского изречения: «Duo cum faciunt idem, non est idem» («Когда двое делают одно и то же, это не одно и то же»).
Прежде всего вспомним, что подавляющее большинство средневековых латинских версий произведений античных мыслителей носило, если можно так выразиться, косвенный характер, т. е. выполнялись они не с оригиналов, а с переводов же (в первую очередь арабских). Естественно, никакой адекватности, хотя бы в плане содержания, не говоря уже о присущей оригиналу форме выражения и особенностях стиля, речи быть не могло. Для деятелей эпохи Возрождения, чьим девизом стал известный лозунг «Ad fontes» («К источникам»), отказ от подобного метода передачи классического наследия представлялся первым шагом, знаменовавшим разрыв со схоластикой. Этот аспект переводческой деятельности ренессансных авторов отчетливо сформулировал упомянутый выше Леонардо Бруни: «Ибо когда я увидел, что книги Аристотеля, написанные на греческом языке изящнейшим стилем, по вине плохого переводчика доведены до смешной нелепости, и что, помимо этого, в самих вещах, и притом в высшей степени важных, много ошибочного, я взял на себя труд перевести их заново»[45].
Таким образом, гуманисты стремились не только к замене старых переводов новыми, более удачными, но и поставили перед собой задачу очистить античных авторов от позднейших «варварских» наслоений, противопоставив средневековому «Аристотелю с тонзурой»[46] подлинного Аристотеля, переставшего быть схоластом и возвращенного в лоно классической культурной традиции. Такое возвращение влекло за собой и возрастание интереса к другим представителям последней, подразумевающее отказ от однобокого (и к тому же извращенного) аристотелизма. «Спросите их, на чей авторитет опираются они, обучая своей пресловутой мудрости, – писал Бруни, имея в виду схоластов, – они ответят: «Философа», и говоря так, подразумевают Аристотеля… Так сказал Философ, говорят они, и противоречить им нельзя, потому что у них «Сам сказал» (Ipse dixit) как будто бы он был единственный философ и суждения его так бесспорны, как если бы сам Пифийский Аполлон изрек их в своем священном храме»[47].
Естественно, что в этой связи внимание деятелей Возрождения должен был привлечь другой крупнейший мыслитель античной эпохи – Платон. Возрастание интереса к нему также было связано с деятельностью византийца – философа-неоплатоника Георгия Гемиста Плифона (ок. 1360–1452). Во время пребывания во Флоренции в 1438–1439 гг. Плифон активно пропагандировал наследие Платона, дав мощный стимул распространению платонизма и образованию так называемых платоновских академий. Для истории перевода особую важность имела деятельность стоявшего во главе Флорентийской платоновской академии Марсилио Фичино (1433–1499), которого Никколо Макиавелли назвал «вторым отцом платоновской философии». Хотя платоновская традиция существовала и в средние века, но это, по существу, был платонизм без самого Платона: ведь в латинских переводах были известны лишь несколько его диалогов, к тому же имевших не слишком широкое распространение. Гуманисты же еще устами Петрарки провозгласили Платона знаменем борьбы со средневековой схоластикой. В первые десятилетия XV в. неоднократно переводились многие произведения древнегреческого мыслителя. Но именно Фичино, посвятивший несколько десятилетий переводческой и комментаторской деятельности, сделал достоянием западного мира полный корпус творений самого Платона и памятников античного платонизма. Прежде всего Фичино воссоздал по-латыни трактаты так называемого «герметического свода» – сочинений, традиционно приписывавшихся мистическому Гермесу Трисмегисту («Трижды великому»), а в действительности представлявших собой сборник произведений II–III вв. н. э., продолжавших платоновско-пифагорийскую традицию. В 60-х годах XV столетия Фичино завершил перевод диалогов Платона; позднее им были переведены сочинения неоплатоников – Плотина, Ямвлиха, Порфирия, Прокла, орфические гимны[48].
Прежде всего это сказывается в творчестве итальянских гуманистов. Так, Леонардо Бруни (1370/74—1444), многие годы бывший канцлером Флорентийской республики и внесший значительный вклад в развитие ренессансной культуры, переводил на латинский язык Аристотеля, Платона, Плутарха, Демосфена, Эсхила. В деятельности выдающегося филолога, доказавшего подложность так называемой «Дарственной грамоты Константина», ссылками на которую папы несколько веков обосновывали свои притязания на светскую власть, Лоренцо Валлы (1405/1407—1457) выделяется перевод греческих историков Фукидида и Геродота. Поэт и ученый Анджело Амброзини (Полициано) (1454–1494), также уделявший много внимания филологической критике античных авторов, создал латинскую версию гомеровской «Илиады» и перевел ряд произведений греческих прозаиков.
Не менее блестящие имена представляют ренессансную традицию греко-латинских переводов и за пределами Италии. Литературное наследие крупнейшего английского гуманиста, создателя знаменитой «Утопии» Томаса Мора (1478–1535) включает воссоздание на латинском языке поэтов так называемой греческой антологии, составленной в XIV в. византийским монахом Максимом Планудом, и перевод диалогов Лукиана; прославленный творец «Похвалы глупости» Эразм Роттердамский (1469–1536) также перевел некоторые диалоги Лукиана, трагедии Еврипида, сочинения Галена. Этот список легко продолжить.
Обращает на себя внимание одно чрезвычайно важное обстоятельство. Многие из произведений античных авторов, переводившиеся гуманистами, не только уже были переведены в предыдущую эпоху, но и – как, например, творения Аристотеля – считались в глазах представителей средневековой схоластики высшим авторитетом. Но, пожалуй, именно в подобных случаях особенно наглядно ощущается справедливость английского изречения: «Duo cum faciunt idem, non est idem» («Когда двое делают одно и то же, это не одно и то же»).
Прежде всего вспомним, что подавляющее большинство средневековых латинских версий произведений античных мыслителей носило, если можно так выразиться, косвенный характер, т. е. выполнялись они не с оригиналов, а с переводов же (в первую очередь арабских). Естественно, никакой адекватности, хотя бы в плане содержания, не говоря уже о присущей оригиналу форме выражения и особенностях стиля, речи быть не могло. Для деятелей эпохи Возрождения, чьим девизом стал известный лозунг «Ad fontes» («К источникам»), отказ от подобного метода передачи классического наследия представлялся первым шагом, знаменовавшим разрыв со схоластикой. Этот аспект переводческой деятельности ренессансных авторов отчетливо сформулировал упомянутый выше Леонардо Бруни: «Ибо когда я увидел, что книги Аристотеля, написанные на греческом языке изящнейшим стилем, по вине плохого переводчика доведены до смешной нелепости, и что, помимо этого, в самих вещах, и притом в высшей степени важных, много ошибочного, я взял на себя труд перевести их заново»[45].
Таким образом, гуманисты стремились не только к замене старых переводов новыми, более удачными, но и поставили перед собой задачу очистить античных авторов от позднейших «варварских» наслоений, противопоставив средневековому «Аристотелю с тонзурой»[46] подлинного Аристотеля, переставшего быть схоластом и возвращенного в лоно классической культурной традиции. Такое возвращение влекло за собой и возрастание интереса к другим представителям последней, подразумевающее отказ от однобокого (и к тому же извращенного) аристотелизма. «Спросите их, на чей авторитет опираются они, обучая своей пресловутой мудрости, – писал Бруни, имея в виду схоластов, – они ответят: «Философа», и говоря так, подразумевают Аристотеля… Так сказал Философ, говорят они, и противоречить им нельзя, потому что у них «Сам сказал» (Ipse dixit) как будто бы он был единственный философ и суждения его так бесспорны, как если бы сам Пифийский Аполлон изрек их в своем священном храме»[47].
Естественно, что в этой связи внимание деятелей Возрождения должен был привлечь другой крупнейший мыслитель античной эпохи – Платон. Возрастание интереса к нему также было связано с деятельностью византийца – философа-неоплатоника Георгия Гемиста Плифона (ок. 1360–1452). Во время пребывания во Флоренции в 1438–1439 гг. Плифон активно пропагандировал наследие Платона, дав мощный стимул распространению платонизма и образованию так называемых платоновских академий. Для истории перевода особую важность имела деятельность стоявшего во главе Флорентийской платоновской академии Марсилио Фичино (1433–1499), которого Никколо Макиавелли назвал «вторым отцом платоновской философии». Хотя платоновская традиция существовала и в средние века, но это, по существу, был платонизм без самого Платона: ведь в латинских переводах были известны лишь несколько его диалогов, к тому же имевших не слишком широкое распространение. Гуманисты же еще устами Петрарки провозгласили Платона знаменем борьбы со средневековой схоластикой. В первые десятилетия XV в. неоднократно переводились многие произведения древнегреческого мыслителя. Но именно Фичино, посвятивший несколько десятилетий переводческой и комментаторской деятельности, сделал достоянием западного мира полный корпус творений самого Платона и памятников античного платонизма. Прежде всего Фичино воссоздал по-латыни трактаты так называемого «герметического свода» – сочинений, традиционно приписывавшихся мистическому Гермесу Трисмегисту («Трижды великому»), а в действительности представлявших собой сборник произведений II–III вв. н. э., продолжавших платоновско-пифагорийскую традицию. В 60-х годах XV столетия Фичино завершил перевод диалогов Платона; позднее им были переведены сочинения неоплатоников – Плотина, Ямвлиха, Порфирия, Прокла, орфические гимны[48].