– Да, дай ему Бог здоровья. Но есть проблема… Чтобы успеть оформить вам доплату с 1-го числа, нужно, чтобы вы завтра утром подошли в собес к десяти часам. Мне надо получить от вас некоторые сведения, я их сразу внесу в ваше пенсионное дело и завтра же отправлю в финотдел на оплату. Вам ведь пенсию на Сбербанк перечисляют?
– Да, конечно. Я вам так признательна за внимание, сейчас так редко встречаешься с этим…
– Да не стоит благодарности. Я вас завтра жду в десять утра. Пронин моя фамилия, шестая комната, не забудьте…
– Спасибо, господин Пронин, я в десять буду у вас.
– Очень хорошо… Всего доброго. До свидания, я вас жду.
Я облегченно вздохнул и положил трубку. Лора с интересом спросила меня:
– Поделись, мой бойкий Кот, – зачем тебе понадобилась мать Серебровского?
– О чем ты спрашиваешь, птичка моя певчая? Как это – зачем? Забота о социально незащищенных – стариках и детях – моя первейшая обязанность теперь! Можно сказать, гуманитарный долг! Проживу остаток дней добрым самаритянином!
– А где ты взял ее телефон, добрый самаритянин с ружьем? – спросила Лора с напором.
– Где взял, где взял! Помню, – пожал я плечами. – Они прожили в этой вонючей квартире всю жизнь.
Лора восхищенно поразилась:
– И что, ты помнишь все телефоны из записной книжки?
– У меня никогда не было записных книжек, – рассмеялся я. – Все, что нужно, я и так помню. А что забыл – значит, судьба, не пригодилось. Кстати, у меня к тебе просьба. Завтра купи мне в городе два сотовых телефона. Один – системы «Би-лайн», второй – «МТС». Не забудешь?
– Не забуду, – кивнула Лора. – А зачем тебе два телефона?
– Для надежности. Представь – я лежу в койке с «Би-лайном», а ты, на кухне, с «МТСом». Надумал я чаю попить или факинг учинить – сразу звоню тебе, через горы, через расстояния. Ты чего это так смотришь на меня?
Лора недоверчиво-задумчиво качала головой:
– Мне пугающе везет. Ты – человек-событие! Мужчина-праздник! Не мужик, а фестиваль искусств! Снимает кино, пишет философские романы, устраивает сафари на бронтозавров!.. Сам с собой по двум телефонам разговаривает. А теперь еще, оказывается, самаритянин – друг стариков и детей…
– Лора, жизнь заставляет! Обеспечу сытую старость старушке Серебровской – и все дела! Ты не представляешь, какая это радость – творить добро! Вот уже сейчас ощущаю – стихла к ночи моя гражданская боль, оставили наконец муки сострадания! Можно ужинать, отдыхать и факаться!
Лора засмеялась и простодушно спросила:
– А что, учителям действительно увеличивают пенсии?
– Откуда я знаю? – искренне удивился я. – Скорее всего вряд ли, а точнее говоря – нет.
Лора отправилась на кухню, в дверях обернулась и спросила:
– А зачем матери миллионера Серебровского нужна грошовая добавка?
– Ну, наверное, лишний припас спину не сломит, – предположил я. – Все хотят словить довесок. А может быть, бабка тоже грезит о независимости…
Сергей Ордынцев:
Александр Серебровский:
Сергей Ордынцев:
– Да, конечно. Я вам так признательна за внимание, сейчас так редко встречаешься с этим…
– Да не стоит благодарности. Я вас завтра жду в десять утра. Пронин моя фамилия, шестая комната, не забудьте…
– Спасибо, господин Пронин, я в десять буду у вас.
– Очень хорошо… Всего доброго. До свидания, я вас жду.
Я облегченно вздохнул и положил трубку. Лора с интересом спросила меня:
– Поделись, мой бойкий Кот, – зачем тебе понадобилась мать Серебровского?
– О чем ты спрашиваешь, птичка моя певчая? Как это – зачем? Забота о социально незащищенных – стариках и детях – моя первейшая обязанность теперь! Можно сказать, гуманитарный долг! Проживу остаток дней добрым самаритянином!
– А где ты взял ее телефон, добрый самаритянин с ружьем? – спросила Лора с напором.
– Где взял, где взял! Помню, – пожал я плечами. – Они прожили в этой вонючей квартире всю жизнь.
Лора восхищенно поразилась:
– И что, ты помнишь все телефоны из записной книжки?
– У меня никогда не было записных книжек, – рассмеялся я. – Все, что нужно, я и так помню. А что забыл – значит, судьба, не пригодилось. Кстати, у меня к тебе просьба. Завтра купи мне в городе два сотовых телефона. Один – системы «Би-лайн», второй – «МТС». Не забудешь?
– Не забуду, – кивнула Лора. – А зачем тебе два телефона?
– Для надежности. Представь – я лежу в койке с «Би-лайном», а ты, на кухне, с «МТСом». Надумал я чаю попить или факинг учинить – сразу звоню тебе, через горы, через расстояния. Ты чего это так смотришь на меня?
Лора недоверчиво-задумчиво качала головой:
– Мне пугающе везет. Ты – человек-событие! Мужчина-праздник! Не мужик, а фестиваль искусств! Снимает кино, пишет философские романы, устраивает сафари на бронтозавров!.. Сам с собой по двум телефонам разговаривает. А теперь еще, оказывается, самаритянин – друг стариков и детей…
– Лора, жизнь заставляет! Обеспечу сытую старость старушке Серебровской – и все дела! Ты не представляешь, какая это радость – творить добро! Вот уже сейчас ощущаю – стихла к ночи моя гражданская боль, оставили наконец муки сострадания! Можно ужинать, отдыхать и факаться!
Лора засмеялась и простодушно спросила:
– А что, учителям действительно увеличивают пенсии?
– Откуда я знаю? – искренне удивился я. – Скорее всего вряд ли, а точнее говоря – нет.
Лора отправилась на кухню, в дверях обернулась и спросила:
– А зачем матери миллионера Серебровского нужна грошовая добавка?
– Ну, наверное, лишний припас спину не сломит, – предположил я. – Все хотят словить довесок. А может быть, бабка тоже грезит о независимости…
Сергей Ордынцев:
АЗБУКА ЦИФИРИ
Я сидел у себя в кабинете, читал газету и дожидался звонка от Пита Флэнагана. Газета тошнотворная – кажется, журналюги забыли все части речи, кроме числительных. За ненадобностью отказались от букв, слова рассыпались, и вся газета состояла из цифр – количество убитых, сколько взяли заложников в Чечне, сколько украли чиновники, сколько голосов в Думе будет теперь у Жириновского, сколько денег у красноярца Быкова и сколько шансов у Лебедя, сколько кредитов вырвет премьер Кириенко у МВФ, курс доллара к рублю, счет на футбольном матче и температура на завтра. Все.
Я не улавливал смысла этого цифирного водопада, потому что думал о нашем разговоре с Сафоновым. О том, что в моем возрасте сыщику – шандец. Или – в начальство, или – в жопу. Кромешный дед меня дурачил. Он прощупывал меня. Он хотел поточнее знать, о чем таком мы шепчемся с Хитрым Псом.
Елки-палки, как это мне раньше не пришло в голову! Он боится меня! Он опасается, что я подсижу его на должности. Кузьмич проводил разведку боем – он пытался выяснить, пришлись ли мне по вкусу барские пироги. Не захочу ли я устроиться на сытное местечко под крылом могучего другана! Вот беда – не смогу я доказать ему, что не участвую в этих крысячьих гонках. Что-то случилось в мире – стало опасно не предавать, не воровать, говорить правду. Пошло звучит – стало опасно быть честным человеком.
Зазвонил телефон, я нажал кнопку спикерфона и услышал густой голос:
– This is Flanegan.
– Hi, buddy, – закричал я, обрадовавшись ему, его надежности, спокойному вескому немногословию. – Sergey Ordintsev speaking. Yes, I am in Moscow… Pete, do me a favor. Do you remember Bazil Smagliy? We arrested him together. He was murdered yesterday… Yes, in Moscow, on his way from the airport…
– I am very sorry! Are you o’kay?
– Yes, yes. I am fine. Please, do me a favor… I will use your secure line to send a detailed request. Could you look-up in our computer database and also in the records of the Intelligence… I need to know if there is any connection between the Russian security company «Konus» and an «Betimpex» international holding corporation. Please, look up their subsidiaries, partners, etc. Smagliy had four companies registered in his name. Check out any financial and business links between all of these companies… I need this information right away. Thanks. I know you will do everything perfectly. I am waiting for your answer. See you soon… No, I will be staying here for a little longer. Bye[2]…
Постучав в дверь, вошла Лена с пачкой бумаг:
– Все, что вы, Сергей Петрович, продиктовали мне, я перепечатала.
– Отлично, отправьте все по этому компьютерному адресу. И не забудьте, Лена, – информация совершенно секретная…
– Через час все будет исполнено, – кивнула Лена, делая пометки в блокноте, потом подняла взгляд: – Что касается секретности, я хочу пояснить – все, о чем вы со мной говорите, я упоминаю в разговоре с третьими лицами, только если вы меня просите что-либо передать им.
Н-да, непростая девулька – в наше время таких не было. Мой друг Питер Флэнаган сказал бы: «вери компликейтед» – очень мудреная.
– Сделайте милость, Лена, уточните, – попросил я. – Эта замечательная установка связана как-то со мной лично или это ваш служебный принцип?
Она улыбнулась, а глаза у нее были прозрачные, наглые.
– Разве это имеет значение? Какая вам разница? Пользуйтесь и ничего не берите в голову…
Эта молодая, породистая, неглупая сука меня не уважала. Похоже, Кузьмич относится ко мне серьезнее.
– Хорошо, так и буду. Как вы сказали, – пообещал я. – А что с рекламным объявлением?
– Обо всем договорились, – мгновенно нырнула в казенную скорлупу Лена. – Со всеми коммерческими радиостанциями, с «Комсомолкой», «МК», «Экспресс-газетой», «Из рук в руки», «СПИД-инфо» – со всеми многотиражными газетами. Завтра с утра все это вылетит в свет…
Я не улавливал смысла этого цифирного водопада, потому что думал о нашем разговоре с Сафоновым. О том, что в моем возрасте сыщику – шандец. Или – в начальство, или – в жопу. Кромешный дед меня дурачил. Он прощупывал меня. Он хотел поточнее знать, о чем таком мы шепчемся с Хитрым Псом.
Елки-палки, как это мне раньше не пришло в голову! Он боится меня! Он опасается, что я подсижу его на должности. Кузьмич проводил разведку боем – он пытался выяснить, пришлись ли мне по вкусу барские пироги. Не захочу ли я устроиться на сытное местечко под крылом могучего другана! Вот беда – не смогу я доказать ему, что не участвую в этих крысячьих гонках. Что-то случилось в мире – стало опасно не предавать, не воровать, говорить правду. Пошло звучит – стало опасно быть честным человеком.
Зазвонил телефон, я нажал кнопку спикерфона и услышал густой голос:
– This is Flanegan.
– Hi, buddy, – закричал я, обрадовавшись ему, его надежности, спокойному вескому немногословию. – Sergey Ordintsev speaking. Yes, I am in Moscow… Pete, do me a favor. Do you remember Bazil Smagliy? We arrested him together. He was murdered yesterday… Yes, in Moscow, on his way from the airport…
– I am very sorry! Are you o’kay?
– Yes, yes. I am fine. Please, do me a favor… I will use your secure line to send a detailed request. Could you look-up in our computer database and also in the records of the Intelligence… I need to know if there is any connection between the Russian security company «Konus» and an «Betimpex» international holding corporation. Please, look up their subsidiaries, partners, etc. Smagliy had four companies registered in his name. Check out any financial and business links between all of these companies… I need this information right away. Thanks. I know you will do everything perfectly. I am waiting for your answer. See you soon… No, I will be staying here for a little longer. Bye[2]…
Постучав в дверь, вошла Лена с пачкой бумаг:
– Все, что вы, Сергей Петрович, продиктовали мне, я перепечатала.
– Отлично, отправьте все по этому компьютерному адресу. И не забудьте, Лена, – информация совершенно секретная…
– Через час все будет исполнено, – кивнула Лена, делая пометки в блокноте, потом подняла взгляд: – Что касается секретности, я хочу пояснить – все, о чем вы со мной говорите, я упоминаю в разговоре с третьими лицами, только если вы меня просите что-либо передать им.
Н-да, непростая девулька – в наше время таких не было. Мой друг Питер Флэнаган сказал бы: «вери компликейтед» – очень мудреная.
– Сделайте милость, Лена, уточните, – попросил я. – Эта замечательная установка связана как-то со мной лично или это ваш служебный принцип?
Она улыбнулась, а глаза у нее были прозрачные, наглые.
– Разве это имеет значение? Какая вам разница? Пользуйтесь и ничего не берите в голову…
Эта молодая, породистая, неглупая сука меня не уважала. Похоже, Кузьмич относится ко мне серьезнее.
– Хорошо, так и буду. Как вы сказали, – пообещал я. – А что с рекламным объявлением?
– Обо всем договорились, – мгновенно нырнула в казенную скорлупу Лена. – Со всеми коммерческими радиостанциями, с «Комсомолкой», «МК», «Экспресс-газетой», «Из рук в руки», «СПИД-инфо» – со всеми многотиражными газетами. Завтра с утра все это вылетит в свет…
Александр Серебровский:
ПРЕДЛОЖЕНИЕ, КОТОРОЕ НЕЛЬЗЯ ОТКЛОНИТЬ
– Я надеюсь найти прямую связь между агентством «Конус» и концерном «Бетимпекс», – докладывал мне ситуацию Серега. – И я уверен, что я ее сыщу. Пока это не имеет никакой юридической доказательной силы, но важно это до чрезвычайности.
Сафонов развалился в кресле и безучастно, молча разглядывал моего сыскного дружка – его тяжелое темное лицо не выражало ничего. Пустыня.
– Почему? – спросил я.
– Это обозначает, что Кот кинул «Бетимпекс». Они его вытянули на волю и скорее всего привезли в Москву. А дальше не выходит – не знаю, что там у них произошло, но Кот их кинул. Понимаешь, они его ищут – он ушел от них! Причем они его ловят чрезвычайно энергично, с большим расходом людских и технических ресурсов.
– Что следует из этого?
– Изменилась расстановка сил – Кот скрывается и от тебя, и от них. Это важно для понимания игры.
– Надеюсь, – кивнул я. – Что еще происходит?
– Я дал во все средства массовой информации объявления для Кота о том, что ищу с ним встречи.
– Уточни, – заинтересовался я.
– Я предложил Коту встретиться. Обсудить съемки фильма «Верный Конь, Хитрый Пес и Бойкий Кот»…
Эх, Серега, кажется, ты так и остался мальчонкой. Не обхитрить тебе Сафонова, не обыграть Кота. Мой добрый Верный Конь.
– Я не уверен, что в Коте так сильны ностальгические воспоминания о нашем детстве. Ну попробуй, – сказал я со вздохом и повернулся к Сафонову: – Алексей Кузьмич, ты хотел со мной о чем-то деликатном пошептаться…
– Я пойду к себе, – поднялся Сергей.
– Нет-нет, сиди, – твердо остановил его я. Мы играем теперь одну игру, и у нас не может быть чистеньких и грязненьких, в нашем стаде негоже делиться на овнов и козлищ.
Сафонов крякнул недовольно, покосился на Сергея. Он понимал, что если я задаю ему интимные вопросы в присутствии Сереги, то делаю это не по рассеянности или недомыслию, а в этом есть мой умысел босса, это – команда. А может быть, знак ему о новой системе взаимоотношений. Пусть знает…
– Я встречался с Гришиным, – сказал Сафонов, прокашлявшись и безотчетно отворачиваясь от Сереги.
– Это кто такой? – удивился я.
– Авторитет крупнейшей славянской группировки в России.
– А-а, да-да, знаю. Чего он хочет?
– У него к вам просьба.
– Какая? – насторожился я, мне не нравится, когда у блатных нарывают вопросы в моем организме.
– Вы в курсе, что они так или иначе прикрывают ряд наших интересов в азиатской нефти и в металлургии на юге России, – глядя в стол, сказал Сафонов.
Ох ты, Господи, не нравится моему генерал-полицмейстеру разговаривать с блатными авторитетами! Да, я в курсе, что бандиты помогают мне поддерживать порядок в местах полного беспредела властей. И это не радует меня. И не огорчает. Я отношусь к этому идиотизму как к данности. Объективная реальность нашей страны – как наш тяжелый климат, где десять месяцев зима, а остальное – лето.
– В курсе, – сухо сказал я.
– Он просит о встречном одолжении.
– Что именно?
– Вы знаете, что такое «грев»?
– Материальная поддержка зеков, – кивнул я.
Сафонов пояснил:
– Он просит, чтобы через наши связи было разрешено передать братве на зону 2 миллиона пачек сигарет и 2 миллиона банок тушенки…
Прикидывая варианты, я некоторое время раздумывал, а потом сказал вроде нейтрально, как бы безадресно:
– Вообще-то обстановка на зоне тяжелая, на воле-то людям жрать нечего. А там от туберкулеза и бескормицы дохнут как мухи…
Моя полицейская псарня сосредоточенно молчала, возлагая на меня всю тяготу решения. Я спросил Сафонова:
– Кто, предполагается, оплачивает эту поставку?
– Гришин – человек слова, чтит воровской закон и считает для себя долгом «греть» зону. Они готовы оплатить сами, – ответил Кузьмич.
– Нет, так не пойдет, – твердо отсек я. – Мы решим по-другому…
– Как? – пристально посмотрел на меня Сафонов.
– Ты встретишься с Гришиным и скажешь, что мы обеспечим эту поставку, но денег не возьмем. И после этого мы с ним квиты – дела закончены. В остатке – добрые воспоминания, а с их стороны – гарантии помощи в случае наезда беспредельщины. И больше никаких делов…
– Как мы это можем сделать? – не понял Сафонов.
– Это не проблема, – тряхнул я головой. – Если ты договоришься на этих условиях, я создам целевой благотворительный фонд. Допустим, «Зеки – граждане России», ну, знаешь, весь этот гуманитарный, популистский бред. Мол, и они имеют право на человеческое существование. Наш взнос в этот фонд и составит необходимую сумму. Я надеюсь, что братва не позволит разворовать этот фонд в лагерях. Надо будет сделать так, чтобы кто-то из Думы, из почтенных наших депутатов, подконтрольных братве, хорошо бы какой-нибудь либерал, правозащитник, вошел в этот благотворительный фонд и проследил, чтобы не украли деньги. Впрочем, мы внесем в фонд не деньги, а продукты – это нам обойдется дешевле. А ты через МВД найдешь пути обеспечить поставку продуктов.
Сафонов тяжело вздохнул и осторожно заметил:
– Места заключения забрали из МВД, это теперь епархия Минюста…
– Ай-яй-яй, беда какая! Вместо старой вохры английских проповедников пригласили? – спросил я. – Те же самые сидят, те же охраняют. Ты для них и в министерстве юстиции – как был замминистра, так и остался прежним командиром…
– Так-то оно так, – замотал головой Сафонов. – Только есть…
– Перестань, Кузьмич, не выдумывай лишних проблем, – перебил я. – Если государство не хочет кормить полицию, оно обрекает народ кормить бандитов.
Сафонов иронически посмотрел на меня:
– Наверное, правильно. Но когда братва накушается, то она возьмется управлять державой.
– Может быть, Кузьмич, очень даже может быть, – махнул я на него рукой. – Но мы уже пожилые мальчики. Надо смотреть правде в глаза. А правда в том, что в стране идет война. Огромная криминальная война. У нас только в охранные подразделения рекрутировано более миллиона человек – это примерно как во всех войсках НАТО.
Сергей подал голос:
– Беда в том, что их трудно различить – кто из этих натовцев охраняет, а кто грабит и убивает…
– Сережа, война – это одна из форм бизнеса, – начал я объяснять ему. – И выигрывает в войне не патриотический дух, а количество денег, которые воюющие стороны могут вложить в сражение. Могу сообщить тебе, видному борцу с международным криминалом, что сегодня активы русского уголовного капитала превышают 50 миллиардов долларов. Это вдвое больше, чем нужно нашей стране для полной экономической стабилизации. Поэтому платить за борьбу с братвой держава не будет – денег нет! Так что не валяйте дурака и не выделывайтесь, как девочки-институтки. Короче, разговор закончен. К концу недели, Кузьмич, доложи мне о результатах. Думаю, я сделал им предложение, которое они не смогут отклонить.
Сафонов развалился в кресле и безучастно, молча разглядывал моего сыскного дружка – его тяжелое темное лицо не выражало ничего. Пустыня.
– Почему? – спросил я.
– Это обозначает, что Кот кинул «Бетимпекс». Они его вытянули на волю и скорее всего привезли в Москву. А дальше не выходит – не знаю, что там у них произошло, но Кот их кинул. Понимаешь, они его ищут – он ушел от них! Причем они его ловят чрезвычайно энергично, с большим расходом людских и технических ресурсов.
– Что следует из этого?
– Изменилась расстановка сил – Кот скрывается и от тебя, и от них. Это важно для понимания игры.
– Надеюсь, – кивнул я. – Что еще происходит?
– Я дал во все средства массовой информации объявления для Кота о том, что ищу с ним встречи.
– Уточни, – заинтересовался я.
– Я предложил Коту встретиться. Обсудить съемки фильма «Верный Конь, Хитрый Пес и Бойкий Кот»…
Эх, Серега, кажется, ты так и остался мальчонкой. Не обхитрить тебе Сафонова, не обыграть Кота. Мой добрый Верный Конь.
– Я не уверен, что в Коте так сильны ностальгические воспоминания о нашем детстве. Ну попробуй, – сказал я со вздохом и повернулся к Сафонову: – Алексей Кузьмич, ты хотел со мной о чем-то деликатном пошептаться…
– Я пойду к себе, – поднялся Сергей.
– Нет-нет, сиди, – твердо остановил его я. Мы играем теперь одну игру, и у нас не может быть чистеньких и грязненьких, в нашем стаде негоже делиться на овнов и козлищ.
Сафонов крякнул недовольно, покосился на Сергея. Он понимал, что если я задаю ему интимные вопросы в присутствии Сереги, то делаю это не по рассеянности или недомыслию, а в этом есть мой умысел босса, это – команда. А может быть, знак ему о новой системе взаимоотношений. Пусть знает…
– Я встречался с Гришиным, – сказал Сафонов, прокашлявшись и безотчетно отворачиваясь от Сереги.
– Это кто такой? – удивился я.
– Авторитет крупнейшей славянской группировки в России.
– А-а, да-да, знаю. Чего он хочет?
– У него к вам просьба.
– Какая? – насторожился я, мне не нравится, когда у блатных нарывают вопросы в моем организме.
– Вы в курсе, что они так или иначе прикрывают ряд наших интересов в азиатской нефти и в металлургии на юге России, – глядя в стол, сказал Сафонов.
Ох ты, Господи, не нравится моему генерал-полицмейстеру разговаривать с блатными авторитетами! Да, я в курсе, что бандиты помогают мне поддерживать порядок в местах полного беспредела властей. И это не радует меня. И не огорчает. Я отношусь к этому идиотизму как к данности. Объективная реальность нашей страны – как наш тяжелый климат, где десять месяцев зима, а остальное – лето.
– В курсе, – сухо сказал я.
– Он просит о встречном одолжении.
– Что именно?
– Вы знаете, что такое «грев»?
– Материальная поддержка зеков, – кивнул я.
Сафонов пояснил:
– Он просит, чтобы через наши связи было разрешено передать братве на зону 2 миллиона пачек сигарет и 2 миллиона банок тушенки…
Прикидывая варианты, я некоторое время раздумывал, а потом сказал вроде нейтрально, как бы безадресно:
– Вообще-то обстановка на зоне тяжелая, на воле-то людям жрать нечего. А там от туберкулеза и бескормицы дохнут как мухи…
Моя полицейская псарня сосредоточенно молчала, возлагая на меня всю тяготу решения. Я спросил Сафонова:
– Кто, предполагается, оплачивает эту поставку?
– Гришин – человек слова, чтит воровской закон и считает для себя долгом «греть» зону. Они готовы оплатить сами, – ответил Кузьмич.
– Нет, так не пойдет, – твердо отсек я. – Мы решим по-другому…
– Как? – пристально посмотрел на меня Сафонов.
– Ты встретишься с Гришиным и скажешь, что мы обеспечим эту поставку, но денег не возьмем. И после этого мы с ним квиты – дела закончены. В остатке – добрые воспоминания, а с их стороны – гарантии помощи в случае наезда беспредельщины. И больше никаких делов…
– Как мы это можем сделать? – не понял Сафонов.
– Это не проблема, – тряхнул я головой. – Если ты договоришься на этих условиях, я создам целевой благотворительный фонд. Допустим, «Зеки – граждане России», ну, знаешь, весь этот гуманитарный, популистский бред. Мол, и они имеют право на человеческое существование. Наш взнос в этот фонд и составит необходимую сумму. Я надеюсь, что братва не позволит разворовать этот фонд в лагерях. Надо будет сделать так, чтобы кто-то из Думы, из почтенных наших депутатов, подконтрольных братве, хорошо бы какой-нибудь либерал, правозащитник, вошел в этот благотворительный фонд и проследил, чтобы не украли деньги. Впрочем, мы внесем в фонд не деньги, а продукты – это нам обойдется дешевле. А ты через МВД найдешь пути обеспечить поставку продуктов.
Сафонов тяжело вздохнул и осторожно заметил:
– Места заключения забрали из МВД, это теперь епархия Минюста…
– Ай-яй-яй, беда какая! Вместо старой вохры английских проповедников пригласили? – спросил я. – Те же самые сидят, те же охраняют. Ты для них и в министерстве юстиции – как был замминистра, так и остался прежним командиром…
– Так-то оно так, – замотал головой Сафонов. – Только есть…
– Перестань, Кузьмич, не выдумывай лишних проблем, – перебил я. – Если государство не хочет кормить полицию, оно обрекает народ кормить бандитов.
Сафонов иронически посмотрел на меня:
– Наверное, правильно. Но когда братва накушается, то она возьмется управлять державой.
– Может быть, Кузьмич, очень даже может быть, – махнул я на него рукой. – Но мы уже пожилые мальчики. Надо смотреть правде в глаза. А правда в том, что в стране идет война. Огромная криминальная война. У нас только в охранные подразделения рекрутировано более миллиона человек – это примерно как во всех войсках НАТО.
Сергей подал голос:
– Беда в том, что их трудно различить – кто из этих натовцев охраняет, а кто грабит и убивает…
– Сережа, война – это одна из форм бизнеса, – начал я объяснять ему. – И выигрывает в войне не патриотический дух, а количество денег, которые воюющие стороны могут вложить в сражение. Могу сообщить тебе, видному борцу с международным криминалом, что сегодня активы русского уголовного капитала превышают 50 миллиардов долларов. Это вдвое больше, чем нужно нашей стране для полной экономической стабилизации. Поэтому платить за борьбу с братвой держава не будет – денег нет! Так что не валяйте дурака и не выделывайтесь, как девочки-институтки. Короче, разговор закончен. К концу недели, Кузьмич, доложи мне о результатах. Думаю, я сделал им предложение, которое они не смогут отклонить.
Сергей Ордынцев:
СТАВОК БОЛЬШЕ НЕТ
Серебровский кому-то вкладывал в мозг по мобильному телефону, а я праздно глазел в окошко – сантиметровой толщины синеватый броневой лист. Когда кортеж сворачивал с Тверской на Садовую, я обратил внимание, что конвойные джипы при любых маневрах умудряются держать минимальную дистанцию с нашим «мерседесом» – мы двигались не как три отдельных тяжелых и скоростных машины, а как сцепка, вроде венгерских автобусов-гармошек.
На поворотах водитель и сидящий рядом охранник Миша совершенно синхронно, будто соединенные шарниром, поворачивали свои круглые головы направо, потом налево, прямо – они жили как единый организм.
Негромко, чтобы не мешать Сашке, я сказал водителю:
– Ездите хорошо – загляденье…
Он усмехнулся, пожал плечами:
– Нормально… Я тринадцать лет прослужил в «девятке».
Охранник Миша, подумав, видимо, что я не пойму, объяснил:
– В охране правительства – Янаева, вице-президента возил. Смешной был мужик…
Зачем-то – какое мне дело? – я спросил:
– А стреляешь как?
Водила, ни на миг не отрываясь взглядом от дороги, каким-то боковым зрением посмотрел на меня, будто оценивал, стою ли я ответа, подумал и с явным удовольствием сказал:
– О, стреляю-то я хорошо!..
А Миша кивнул, засвидетельствовал:
– Штатно! У нас с этим нормально…
И я ему поверил – интересно было бы посмотреть, как они хорошо стреляют, если эта виртуозная езда – нормальная.
Сашка громко засмеялся и сказал в телефон:
– Нет, об этом и не заикайся! Не дам! У меня только на твой пенсионный фонд уходит в год около пяти тысяч. Прикинь – полтинник за десять лет. За век – полмиллиона. За тысячу лет – пять лимонов! Вот тут ты выходишь на пенсию и ни в чем себе не отказываешь. Все, все – тема исперчена. Позвони в пятницу Кузнецову и доложи движение моего вопроса…
Щелкнул кнопочкой, бросил аппаратик в карман, посмотрел на меня.
– Ну, чего?
– Чего! Чего! А ничего! Сегодня Кузьмич старательно и тонко выполнял твое поручение.
– Какое именно?
– Объяснял мне, придурку, что с полицейской беготней пора завязывать. Делом надо заниматься! Настроения выведывал…
– Разумно. Но ты ошибаешься – я ему этого не поручал, – засмеялся Серебровский и рукой показал на джипы сопровождения: – Сафонов, умница и профессионал, понимает неэффективность физического прикрытия, силовой охраны. Это все – часть карнавала, гроза для босоты, уличных отморозков. Борис Березовский чудом избежал смерти, а вот в этом переулке среди бела дня застрелили моего приятеля банкира Мишу Журавлева. Как ты догадываешься, их неплохо охраняли…
– А чего хочет Кузьмич?
– Психологической игры. Он уверен, что ты сможешь погасить иррациональный чемпионский азарт Кота.
Охранник Миша поднес к губам рацию:
– Прибываем на точку… Группе сопровождения приготовиться!
Автомобили притормозили у ярко освещенного подъезда старинного красивого особняка. Телохранители из переднего джипа сыпанули на тротуар, протопали по красной ковровой дорожке к дверям. Миша уже вылетел наружу и собрался принимать на руки охраняемое тело, бойцы концевого «экспедишена» рассекли вялый ручеек пешеходов коридором для нашего прохода.
Мы вышли из машины. По случаю собирающегося дождя на Сашке был плащ, тончайший серый пыльничек от Эрмененгельдо Зеньи. Не надет в рукава, а накинут на плечи – этакий невероятный голливудско-дерибасовский шик. Наверное, этот плащ внакидку – последняя фантазия истаявшей юности о предстоящей нам шикарной жизни.
Человек в красной сюртучной ливрее, с блестящими шнурами аксельбантов, с кручеными золотыми погонами и в фуражке с дорогим шитьем склонился с достоинством в полупоклоне на парадном входе. Он был похож на генерала Пиночета, приносящего присягу президенту Альенде.
Сашка шевельнул плечом, уронил ему на руки плащ, и я вспомнил наш недавний разговор о генеральстве.
Одно слово – йог твою мать!
– Идем ужинать, – сказал Сашка. – Марина, наверное, уже ждет нас.
– Это что – ресторан? – удивился я.
– Это наш клуб…
Мы вошли в вестибюль, простор которого бесконечно размножался зеркальными стенами. Искусственные деревья и натуральные растения соединились в уютно-тихий зеленый ландшафт. Прогулка на пленэр. Под двухскатной беломраморной лестницей, на невысоком подиуме – точно в цвет – белый рояль «Ямаха», на котором негромко наигрывал седоусый лысый старик в смокинге.
Охрана быстро рассредоточилась, растворилась, исчезла из виду в холле, а мы неспешно направились к лестнице. Вальяжного вида господин с лицом нежным, как докторская колбаса, успел перехватить Хитрого Пса:
– Александр Игнатьич, простите великодушно! Ровно на тридцать шесть с половиной секунд… Только проинформировать!
Серебровский кивнул, остановился, но было совершенно очевидно, что тридцать седьмой секунды он толстяку не даст.
А я пошел к подиуму, на котором старый тапер играл романтически-печально музыку из «Доктора Живаго». Облокотился я на крышку снежно-белого рояля, посмотрел в лицо музыканта, и стало мне грустно, смешно и обидно.
Это был не живой человек, а манекен, муляж, удивительно правдоподобно сделанная кукла. Музыкальный робот. И рояль – электро-механическое пианино, пьесу для которого окончили, записали и превратили в компьютерную шарманку. Клавиши сами скакали, прыгали, дергались под неподвижными пластмассовыми пальцами куклы.
– Здрасьте, маэстро, – негромко поздоровался я.
Кукла через тонкие очки слепо смотрела в разложенные на пюпитре ноты. Пляшут клавиши, не зависящие от воли и чувств пианиста.
– Маэстро, по-моему, мы коллеги, – сказал я таперу.
Ритмично, плавно, пугающе прыгали черные и белые пластинки клавиатуры.
Подошел Сашка, обнял меня за плечи:
– Пошли-пошли… Ты чего грустный такой?
– Не знаю, устал, наверное…
Серебровский потащил меня по лестнице, весело приговаривая:
– Запомни раз и навсегда – никогда не жалуйся на усталость! Все равно никто не пожалеет, а уважать перестанут. Кот Бойко и я никогда не устаем! Знаешь почему?
– Догадываюсь…
– Вот именно! Мы никогда не работали – мы всегда только играли! Вообще вся жизнь – огромная, увлекательная, страшноватая игра!
– Ага! То-то я гляжу – ты с рассвета до полуночи только играешь и развлекаешься…
– Это совсем другое, Серега, – засмеялся Сашка, он смеялся самому себе, он поощрял, одобрял, крепил какое-то свое, тайное знание. Или порок. – В слове «работа» корень – «раб»! Рабское сознание. Нигде в мире не говорят столько о работе и не делают так мало, как в нашей отчизне. Основа нашей трудовой этики – искреннее убеждение, что любое усилие – это работа!
– Ну да! – усмехнулся я. – Все зависит от точки зрения: ты уверен, что кормишь миллион людей, а они думают, что тяжело работают на тебя!
Мы вошли в небольшой элегантный зал клубного казино. Несколько человек играли за столами в блэкджек, кто-то лениво бросал кости на изумрудное, расчерченное тщетными знаками надежды игровое поле. Бесшумный официант разносил коктейли и сигары.
– Естественно! – продолжил Серебровский. – Потому что они работают на меня за деньги. Устают и сильно злятся на меня. А когда эти люди играют в футбол, или пляшут, или выпивают целую ночь – нешто они тратят меньше сил? Но они их тратят с наслаждением и на усталость не жалуются…
– Ага! Для убедительности сравни усилия счастливого любовника в койке и мучительный труд наемного жиголо!
– Правильной дорогой идете, товарищ! Вас там, в международной ментовке, учат зрить в корень. Факанье – это венец, пик, зенит нашего бытия! – почему-то грустно сказал Сашка. – Здесь – людское начало и человеческий конец. Или трахание – самое острое счастье всей твоей жизни, или занудная потная работа на какую-то противную тебе тетю…
К нам приближался сложным галсом менеджер казино – он остановился на некоторой дистанции, но так, чтобы оказаться рядом, как только понадобится, и весь его вид был сплошная готовность прийти на помощь, оказать услуги или просто проявить нам знаки внимания, искреннего почтения и сердечной привязанности.
– Занятно, – покачал я головой, – услышать это от тебя…
Серебровский с усмешкой смотрел на меня:
– Удивительно? Да? Наполеончики избегают очевидцев их блеклой и невыразительной молодости?
– Твоя молодость не была блеклой…
– Она была никакой! Как у всех тех, кто сильно устает от работы… Кстати, ты не увлекаешься? – Сашка кивнул на игровые столы.
– Азарта не хватает… Знаешь, когда мы были пацаны, этого ничего не было, а потом так и не встрял. А ты что, играешь?
– О-о! Еще как! Большая страсть!
– Рулетка? Баккара? Кости? – поинтересовался я.
– Нет, – покачал головой Серебровский. – Игра у меня страшноватая, но замечательная…
– Уточни?
– Я скупаю, отнимаю и открываю казино…
– Ничего не скажешь – классная игра, – согласился я охотно. – По доходности сидит между наркотой и торговлей оружием. Самый высокий съем бабок с алчных дураков. И без обмена финансовыми рисками…
– Ну-ну-ну! Как любил говорить Кот – не преувеличивай! Финансовые риски есть в любой игре.
– Жизненные риски есть. А финансовые – пустяки, – уверенно не согласился я. – Все эти игры – домино с дьяволом, у игрока всегда в конце «пусто-пусто».
– А гигантские выигрыши? – смотрел на меня Сашка с усмешкой. – А все легендарные саги о сорванных банках?
– Перестань! Казино – это чертов храм, роскошная языческая молельня, где безмозглые верующие просят Маммону отсыпать им чуток…
– Это не совсем так, – сказал Серебровский. – Игра – лихой, стремный и трудный бизнес. Стратегия нужна. И очень перспективный – в мире полно свободных денег…
Ой-ой-ой, как интересно! Я мгновение пристально смотрел на него – лицо у Сашки было совершенно невозмутимое, я спросил его:
– Але, акула с Арбат-стрита! Это не твои людишки пытаются купить в Лас-Вегасе огромный отель-казино «Тропикана»?
– А что?
– Не отвечай, как еврей, вопросом на вопрос. Твои дела?
Серебровский развел руками:
– Любой мудрый еврей отвечает вопросом на вопрос, потому что он – как и я – не занимается делами, на которые можно дать однозначный ответ…
– Саня, я уже догадался, что твои дела нужно делить, умножать, брать в скобки, возводить в степень, потом интегрировать, слегка дифференцировать…
– Не забудь в конце извлечь корень моего интереса, – заметил Серебровский. – Все равно в ответе – хрен целых, ноль десятых…
– И все-таки что с Лас-Вегасом? – настырно переспросил я.
– А почему это тебя так заинтересовало?
– Потому что у американцев из ФБР и у нас в штаб-квартире в Лионе есть мыслишка, что это русские деньги…
– Ну и что в этом плохого? – простовато спросил наивняк Сашка.
– Видишь ли, если бы казино стояло посреди Челябинской губернии – Бог с ним, налоговики разберутся. Но в штате Невада рубли не ходят. Есть у нас слушок, будто эти два миллиарда долларов – русская часть контракта с колумбийским наркокартелем Кали. Ты к этому имеешь отношение? – очень серьезно спросил я.
Серебровский смотрел на меня долго, с интересом, а раздумывал одно короткое мгновение. Потом твердо сказал:
– Нет. – Помолчал и добавил: – Уже не имею. Я чуть не встрял в это… Они играли через очень респектабельных лондонских посредников. Кузьмич, молодец, вовремя прокачал этот вопрос.
– Я надеюсь. Просто хочу сказать тебе, Саша, – там история довольно смрадная. Смотри поостерегись…
– Хорошо, Серега, спасибо, обязательно остерегусь. – Серебровский взял у крупье стопку фишек, заметив в его сторону: – Запиши на меня…
На поворотах водитель и сидящий рядом охранник Миша совершенно синхронно, будто соединенные шарниром, поворачивали свои круглые головы направо, потом налево, прямо – они жили как единый организм.
Негромко, чтобы не мешать Сашке, я сказал водителю:
– Ездите хорошо – загляденье…
Он усмехнулся, пожал плечами:
– Нормально… Я тринадцать лет прослужил в «девятке».
Охранник Миша, подумав, видимо, что я не пойму, объяснил:
– В охране правительства – Янаева, вице-президента возил. Смешной был мужик…
Зачем-то – какое мне дело? – я спросил:
– А стреляешь как?
Водила, ни на миг не отрываясь взглядом от дороги, каким-то боковым зрением посмотрел на меня, будто оценивал, стою ли я ответа, подумал и с явным удовольствием сказал:
– О, стреляю-то я хорошо!..
А Миша кивнул, засвидетельствовал:
– Штатно! У нас с этим нормально…
И я ему поверил – интересно было бы посмотреть, как они хорошо стреляют, если эта виртуозная езда – нормальная.
Сашка громко засмеялся и сказал в телефон:
– Нет, об этом и не заикайся! Не дам! У меня только на твой пенсионный фонд уходит в год около пяти тысяч. Прикинь – полтинник за десять лет. За век – полмиллиона. За тысячу лет – пять лимонов! Вот тут ты выходишь на пенсию и ни в чем себе не отказываешь. Все, все – тема исперчена. Позвони в пятницу Кузнецову и доложи движение моего вопроса…
Щелкнул кнопочкой, бросил аппаратик в карман, посмотрел на меня.
– Ну, чего?
– Чего! Чего! А ничего! Сегодня Кузьмич старательно и тонко выполнял твое поручение.
– Какое именно?
– Объяснял мне, придурку, что с полицейской беготней пора завязывать. Делом надо заниматься! Настроения выведывал…
– Разумно. Но ты ошибаешься – я ему этого не поручал, – засмеялся Серебровский и рукой показал на джипы сопровождения: – Сафонов, умница и профессионал, понимает неэффективность физического прикрытия, силовой охраны. Это все – часть карнавала, гроза для босоты, уличных отморозков. Борис Березовский чудом избежал смерти, а вот в этом переулке среди бела дня застрелили моего приятеля банкира Мишу Журавлева. Как ты догадываешься, их неплохо охраняли…
– А чего хочет Кузьмич?
– Психологической игры. Он уверен, что ты сможешь погасить иррациональный чемпионский азарт Кота.
Охранник Миша поднес к губам рацию:
– Прибываем на точку… Группе сопровождения приготовиться!
Автомобили притормозили у ярко освещенного подъезда старинного красивого особняка. Телохранители из переднего джипа сыпанули на тротуар, протопали по красной ковровой дорожке к дверям. Миша уже вылетел наружу и собрался принимать на руки охраняемое тело, бойцы концевого «экспедишена» рассекли вялый ручеек пешеходов коридором для нашего прохода.
Мы вышли из машины. По случаю собирающегося дождя на Сашке был плащ, тончайший серый пыльничек от Эрмененгельдо Зеньи. Не надет в рукава, а накинут на плечи – этакий невероятный голливудско-дерибасовский шик. Наверное, этот плащ внакидку – последняя фантазия истаявшей юности о предстоящей нам шикарной жизни.
Человек в красной сюртучной ливрее, с блестящими шнурами аксельбантов, с кручеными золотыми погонами и в фуражке с дорогим шитьем склонился с достоинством в полупоклоне на парадном входе. Он был похож на генерала Пиночета, приносящего присягу президенту Альенде.
Сашка шевельнул плечом, уронил ему на руки плащ, и я вспомнил наш недавний разговор о генеральстве.
Одно слово – йог твою мать!
– Идем ужинать, – сказал Сашка. – Марина, наверное, уже ждет нас.
– Это что – ресторан? – удивился я.
– Это наш клуб…
Мы вошли в вестибюль, простор которого бесконечно размножался зеркальными стенами. Искусственные деревья и натуральные растения соединились в уютно-тихий зеленый ландшафт. Прогулка на пленэр. Под двухскатной беломраморной лестницей, на невысоком подиуме – точно в цвет – белый рояль «Ямаха», на котором негромко наигрывал седоусый лысый старик в смокинге.
Охрана быстро рассредоточилась, растворилась, исчезла из виду в холле, а мы неспешно направились к лестнице. Вальяжного вида господин с лицом нежным, как докторская колбаса, успел перехватить Хитрого Пса:
– Александр Игнатьич, простите великодушно! Ровно на тридцать шесть с половиной секунд… Только проинформировать!
Серебровский кивнул, остановился, но было совершенно очевидно, что тридцать седьмой секунды он толстяку не даст.
А я пошел к подиуму, на котором старый тапер играл романтически-печально музыку из «Доктора Живаго». Облокотился я на крышку снежно-белого рояля, посмотрел в лицо музыканта, и стало мне грустно, смешно и обидно.
Это был не живой человек, а манекен, муляж, удивительно правдоподобно сделанная кукла. Музыкальный робот. И рояль – электро-механическое пианино, пьесу для которого окончили, записали и превратили в компьютерную шарманку. Клавиши сами скакали, прыгали, дергались под неподвижными пластмассовыми пальцами куклы.
– Здрасьте, маэстро, – негромко поздоровался я.
Кукла через тонкие очки слепо смотрела в разложенные на пюпитре ноты. Пляшут клавиши, не зависящие от воли и чувств пианиста.
– Маэстро, по-моему, мы коллеги, – сказал я таперу.
Ритмично, плавно, пугающе прыгали черные и белые пластинки клавиатуры.
Подошел Сашка, обнял меня за плечи:
– Пошли-пошли… Ты чего грустный такой?
– Не знаю, устал, наверное…
Серебровский потащил меня по лестнице, весело приговаривая:
– Запомни раз и навсегда – никогда не жалуйся на усталость! Все равно никто не пожалеет, а уважать перестанут. Кот Бойко и я никогда не устаем! Знаешь почему?
– Догадываюсь…
– Вот именно! Мы никогда не работали – мы всегда только играли! Вообще вся жизнь – огромная, увлекательная, страшноватая игра!
– Ага! То-то я гляжу – ты с рассвета до полуночи только играешь и развлекаешься…
– Это совсем другое, Серега, – засмеялся Сашка, он смеялся самому себе, он поощрял, одобрял, крепил какое-то свое, тайное знание. Или порок. – В слове «работа» корень – «раб»! Рабское сознание. Нигде в мире не говорят столько о работе и не делают так мало, как в нашей отчизне. Основа нашей трудовой этики – искреннее убеждение, что любое усилие – это работа!
– Ну да! – усмехнулся я. – Все зависит от точки зрения: ты уверен, что кормишь миллион людей, а они думают, что тяжело работают на тебя!
Мы вошли в небольшой элегантный зал клубного казино. Несколько человек играли за столами в блэкджек, кто-то лениво бросал кости на изумрудное, расчерченное тщетными знаками надежды игровое поле. Бесшумный официант разносил коктейли и сигары.
– Естественно! – продолжил Серебровский. – Потому что они работают на меня за деньги. Устают и сильно злятся на меня. А когда эти люди играют в футбол, или пляшут, или выпивают целую ночь – нешто они тратят меньше сил? Но они их тратят с наслаждением и на усталость не жалуются…
– Ага! Для убедительности сравни усилия счастливого любовника в койке и мучительный труд наемного жиголо!
– Правильной дорогой идете, товарищ! Вас там, в международной ментовке, учат зрить в корень. Факанье – это венец, пик, зенит нашего бытия! – почему-то грустно сказал Сашка. – Здесь – людское начало и человеческий конец. Или трахание – самое острое счастье всей твоей жизни, или занудная потная работа на какую-то противную тебе тетю…
К нам приближался сложным галсом менеджер казино – он остановился на некоторой дистанции, но так, чтобы оказаться рядом, как только понадобится, и весь его вид был сплошная готовность прийти на помощь, оказать услуги или просто проявить нам знаки внимания, искреннего почтения и сердечной привязанности.
– Занятно, – покачал я головой, – услышать это от тебя…
Серебровский с усмешкой смотрел на меня:
– Удивительно? Да? Наполеончики избегают очевидцев их блеклой и невыразительной молодости?
– Твоя молодость не была блеклой…
– Она была никакой! Как у всех тех, кто сильно устает от работы… Кстати, ты не увлекаешься? – Сашка кивнул на игровые столы.
– Азарта не хватает… Знаешь, когда мы были пацаны, этого ничего не было, а потом так и не встрял. А ты что, играешь?
– О-о! Еще как! Большая страсть!
– Рулетка? Баккара? Кости? – поинтересовался я.
– Нет, – покачал головой Серебровский. – Игра у меня страшноватая, но замечательная…
– Уточни?
– Я скупаю, отнимаю и открываю казино…
– Ничего не скажешь – классная игра, – согласился я охотно. – По доходности сидит между наркотой и торговлей оружием. Самый высокий съем бабок с алчных дураков. И без обмена финансовыми рисками…
– Ну-ну-ну! Как любил говорить Кот – не преувеличивай! Финансовые риски есть в любой игре.
– Жизненные риски есть. А финансовые – пустяки, – уверенно не согласился я. – Все эти игры – домино с дьяволом, у игрока всегда в конце «пусто-пусто».
– А гигантские выигрыши? – смотрел на меня Сашка с усмешкой. – А все легендарные саги о сорванных банках?
– Перестань! Казино – это чертов храм, роскошная языческая молельня, где безмозглые верующие просят Маммону отсыпать им чуток…
– Это не совсем так, – сказал Серебровский. – Игра – лихой, стремный и трудный бизнес. Стратегия нужна. И очень перспективный – в мире полно свободных денег…
Ой-ой-ой, как интересно! Я мгновение пристально смотрел на него – лицо у Сашки было совершенно невозмутимое, я спросил его:
– Але, акула с Арбат-стрита! Это не твои людишки пытаются купить в Лас-Вегасе огромный отель-казино «Тропикана»?
– А что?
– Не отвечай, как еврей, вопросом на вопрос. Твои дела?
Серебровский развел руками:
– Любой мудрый еврей отвечает вопросом на вопрос, потому что он – как и я – не занимается делами, на которые можно дать однозначный ответ…
– Саня, я уже догадался, что твои дела нужно делить, умножать, брать в скобки, возводить в степень, потом интегрировать, слегка дифференцировать…
– Не забудь в конце извлечь корень моего интереса, – заметил Серебровский. – Все равно в ответе – хрен целых, ноль десятых…
– И все-таки что с Лас-Вегасом? – настырно переспросил я.
– А почему это тебя так заинтересовало?
– Потому что у американцев из ФБР и у нас в штаб-квартире в Лионе есть мыслишка, что это русские деньги…
– Ну и что в этом плохого? – простовато спросил наивняк Сашка.
– Видишь ли, если бы казино стояло посреди Челябинской губернии – Бог с ним, налоговики разберутся. Но в штате Невада рубли не ходят. Есть у нас слушок, будто эти два миллиарда долларов – русская часть контракта с колумбийским наркокартелем Кали. Ты к этому имеешь отношение? – очень серьезно спросил я.
Серебровский смотрел на меня долго, с интересом, а раздумывал одно короткое мгновение. Потом твердо сказал:
– Нет. – Помолчал и добавил: – Уже не имею. Я чуть не встрял в это… Они играли через очень респектабельных лондонских посредников. Кузьмич, молодец, вовремя прокачал этот вопрос.
– Я надеюсь. Просто хочу сказать тебе, Саша, – там история довольно смрадная. Смотри поостерегись…
– Хорошо, Серега, спасибо, обязательно остерегусь. – Серебровский взял у крупье стопку фишек, заметив в его сторону: – Запиши на меня…