Страница:
Дмитрий Герасимов
Сорок третий номер…
© Герасимов Д.Г., 2010
© ООО «Издательство Астрель», 2010
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
© ООО «Издательство Астрель», 2010
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Пролог
В тот самый момент, когда башенные часы на площади Гагарина гулко стукнули один раз, оповещая тех, кто не спит, что в городе – час ночи, на другом конце Петрозаводска тревожно мигнула неоновая вывеска кинотеатра «Каскад». В трубках, равнодушно льющих холодный свет, что-то треснуло, и на фасаде погасли сразу четыре буквы. Ночной ветер, пробравшийся сюда с Онежского озера, взметнул с тротуара обрывки газет и грязную алую ленту, которой, вероятно, опоясывали траурный венок. Кровавой змеей она мелькнула в воздухе, прочертила мгновенную кривую над крышей здания и медленно опустилась на горящие в темноте неоновые буквы – «Кинотеатр «АД».
Через двадцать минут закончился последний сеанс, распахнулась массивная деревянная дверь, и на улицу, негромко переговариваясь, потекли поздние зрители. Их было немного. Кто-то поспешил к припаркованным рядом авто, кто-то бросился ловить голодные, шныряющие такси, а кто-то двинулся пешком по еще не остывшим от дневного тепла улицам.
Алексей Рыбаков, лысеющий мужчина лет тридцати с тусклыми, слегка выпученными глазами, и его молодая подружка, рыжеволосая девушка с короткой стрижкой, в красной аляповатой блузке, никуда не спешили. Он рассудил резонно: если жена с сыном захотели неожиданно вернуться из отпуска, то они уже дома. И в этом случае, почему бы лишние полчаса не прогуляться с очаровательной Раечкой по ночным аллеям парка. Если же горизонт чист и квартира пуста, то у них с Раисой еще и вся ночь впереди – жаркая, страстная, сладкая.
Свернув за угол здания, они неспешно миновали дворик с уснувшими детскими качелями, перешли совершенно пустую дорогу, нарочито весело дождавшись зеленого сигнала светофора, и двинулись в глубь небольшого сквера, освещенного единственным прожектором, установленным на крыше кинотеатра.
– Между нами говоря, фильм дурацкий, – хохотнул Рыбаков. – Навертели чего-то, накрутили. Остров, погоня, убийство, тюрьма… Равнобедренный четырехугольник называется квадрат! – И он обнял девушку за талию.
– Вам, математикам, виднее, – кокетливо согласилась та.
– Не математикам – физикам! – поправил Рыбаков. – Сколько раз тебе говорил: я – инженер-физик. И, между прочим, окончил институт с отличием!
– Что хрен, что редька! – беззаботно махнула рукой Раиса. – Мы институтов не кончали, в квадратах слабо разбираемся. Все больше поварихами работаем…
– За то и ценю. – Он чмокнул ее в щеку. – У меня жена тоже инженер. Скука скучная, доложу я тебе.
– А фильм все-таки страшноватый, Алеша, – повела плечами девушка. – Жутко такое на ночь смотреть.
– Да что там страшного? – рисуясь, воскликнул тот. – Детская сказочка!
– Знаешь, – Раиса прижалась щекой к его плечу, – когда та женщина в черной накидке прошептала: «Твой номер сорок три… Смерть дышит тебе в затылок…» – у меня дыхание перехватило и мурашки побежали. Вот, смотри! – Она сунула ему локоть под нос. – До сих пор кожа гусиная.
– Это потому, что ты у меня трусиха, – снисходительно улыбнулся Рыбаков. – А на самом деле не надо принимать близко к сердцу кино. Мы, физики, народ рациональный.
Они дошли уже до середины аллеи. Прожектор остался далеко позади, но еще дотягивался до них желтоватым светом. Две длинные тени, обнявшись, скользили по асфальту, по стволам деревьев, по черной, дрожащей листве.
Неожиданно где-то справа, в кустах, хрустнула ветка, зашуршала трава, и на дорожке перед ними возникла женская фигура.
Раиса вздрогнула так, что чуть не оступилась. Алексей замедлил шаг.
Невесть откуда появившаяся женщина двинулась им навстречу.
Рыбаков почувствовал неприятный холодок между лопатками. Раиса встала как вкопанная, вцепившись ледяными пальцами в его руку, и прошептала то, о чем он сам только что подумал с ужасом и растерянностью:
– Это она!..
Женщина в белом платье с черной накидкой на плечах и темными волнистыми волосами приблизилась к ним настолько близко, что они увидели дрожащий огонь безумия в ее широко раскрытых глазах. А может, это был отблеск все того же прожектора…
– Твой номер сорок три! – пронзительно зашептала она, глядя на Алексея. – Смерть дышит тебе в затылок…
– Сумасшедшая… – пролепетал тот. – Уйдите прочь!
Женщина смерила его долгим, страшным взглядом, потом развернулась и шагнула в густой кустарник, прямо в сплетение веток и черной листвы. Снова зашуршала трава, и все затихло.
– Идиотские шутки! – крикнул Рыбаков в темноту. – Морду надо бить за такое.
Раису трясло, как в ознобе.
Он решительно взял ее за руку.
– Пошли, дорогая, и ничего не бойся. Я читал в каком-то журнале, что студенты иногда так забавляются. Подкарауливают поздних прохожих и пугают их до полусмерти. Очень смешно, понимаешь.
– Какая же она студентка? – пробормотала Раиса. – Ей лет тридцать…
Дойдя до конца сквера, они перебежали через трамвайные пути, повернули за угол кирпичного трехэтажного дома с вывеской «Интернет-кафе» и оказались на Парковой улице.
Здесь оба отдышались.
– Мы почти пришли, – сказал Рыбаков и преувеличенно бодро хохотнул: – Испугалась, глупая? Киношки насмотрелась!
– А ты? – тихо спросила девушка. – Не наложил в штаны?
– Шутишь? – он презрительно скривил губы. – Только природная интеллигентность не позволила мне сразу же дать ей по заднице! Веришь: даже не посмотрел бы, что она слабый пол!
Они свернули во двор и остановились возле второго подъезда белой девятиэтажки.
– Значит так, – напомнил Алексей. – Я быстро поднимаюсь наверх, проверяю, дома ли жена, и делаю тебе знак вон из того окошка на третьем этаже.
– Это окно твоей квартиры? – уточнила Раиса.
– Это окно на лестничной площадке, – Алексей мотнул головой. – Как же я тебе подам знак из квартиры, если там жена? Кроме того, мои окна выходят на другую сторону, на улицу.
– Хорошо, – кивнула девушка и усмехнулась: – Ну ты точно физик!
Едва за Рыбаковым закрылась дверь подъезда, Раиса боязливо огляделась.
Уснувший двор тонул в вязкой, тревожной тишине. Она нащупала в кармане подушечку жевательной резинки и сунула ее в рот. Потом наклонилась, проверила в сумочке наличие другой резинки, успокоилась, вздохнула, подняла голову и вскрикнула. В шаге от нее стояла женщина в белом платье с черной накидкой и смотрела ей в глаза все тем же горящим, безумным взглядом.
Раиса охнула и осела на асфальт.
Женщина повернулась, бесшумно открыла дверь и быстро зашла в подъезд.
Спустя минуту или две распахнулось окно на третьем этаже.
– Алеша! – закричала Раиса, но из горла вырвался только сдавленный стон.
Рыбаков удивился, увидев из окна, что она сидит на асфальте, покачал головой и сделал знак рукой, мол, поднимайся наверх, горизонт чист. В ту же секунду что-то хлопнуло, стукнула створка рамы, и, всхлипнув, посыпалось вниз разбитое стекло. Вслед за ним, медленно и страшно отделившись от карниза, полетело большое, неестественно выгнувшееся тело Алексея Рыбакова.
Как гигантский кусок пластилина оно влепилось в асфальт рядом с онемевшей от ужаса девушкой.
Через двадцать минут закончился последний сеанс, распахнулась массивная деревянная дверь, и на улицу, негромко переговариваясь, потекли поздние зрители. Их было немного. Кто-то поспешил к припаркованным рядом авто, кто-то бросился ловить голодные, шныряющие такси, а кто-то двинулся пешком по еще не остывшим от дневного тепла улицам.
Алексей Рыбаков, лысеющий мужчина лет тридцати с тусклыми, слегка выпученными глазами, и его молодая подружка, рыжеволосая девушка с короткой стрижкой, в красной аляповатой блузке, никуда не спешили. Он рассудил резонно: если жена с сыном захотели неожиданно вернуться из отпуска, то они уже дома. И в этом случае, почему бы лишние полчаса не прогуляться с очаровательной Раечкой по ночным аллеям парка. Если же горизонт чист и квартира пуста, то у них с Раисой еще и вся ночь впереди – жаркая, страстная, сладкая.
Свернув за угол здания, они неспешно миновали дворик с уснувшими детскими качелями, перешли совершенно пустую дорогу, нарочито весело дождавшись зеленого сигнала светофора, и двинулись в глубь небольшого сквера, освещенного единственным прожектором, установленным на крыше кинотеатра.
– Между нами говоря, фильм дурацкий, – хохотнул Рыбаков. – Навертели чего-то, накрутили. Остров, погоня, убийство, тюрьма… Равнобедренный четырехугольник называется квадрат! – И он обнял девушку за талию.
– Вам, математикам, виднее, – кокетливо согласилась та.
– Не математикам – физикам! – поправил Рыбаков. – Сколько раз тебе говорил: я – инженер-физик. И, между прочим, окончил институт с отличием!
– Что хрен, что редька! – беззаботно махнула рукой Раиса. – Мы институтов не кончали, в квадратах слабо разбираемся. Все больше поварихами работаем…
– За то и ценю. – Он чмокнул ее в щеку. – У меня жена тоже инженер. Скука скучная, доложу я тебе.
– А фильм все-таки страшноватый, Алеша, – повела плечами девушка. – Жутко такое на ночь смотреть.
– Да что там страшного? – рисуясь, воскликнул тот. – Детская сказочка!
– Знаешь, – Раиса прижалась щекой к его плечу, – когда та женщина в черной накидке прошептала: «Твой номер сорок три… Смерть дышит тебе в затылок…» – у меня дыхание перехватило и мурашки побежали. Вот, смотри! – Она сунула ему локоть под нос. – До сих пор кожа гусиная.
– Это потому, что ты у меня трусиха, – снисходительно улыбнулся Рыбаков. – А на самом деле не надо принимать близко к сердцу кино. Мы, физики, народ рациональный.
Они дошли уже до середины аллеи. Прожектор остался далеко позади, но еще дотягивался до них желтоватым светом. Две длинные тени, обнявшись, скользили по асфальту, по стволам деревьев, по черной, дрожащей листве.
Неожиданно где-то справа, в кустах, хрустнула ветка, зашуршала трава, и на дорожке перед ними возникла женская фигура.
Раиса вздрогнула так, что чуть не оступилась. Алексей замедлил шаг.
Невесть откуда появившаяся женщина двинулась им навстречу.
Рыбаков почувствовал неприятный холодок между лопатками. Раиса встала как вкопанная, вцепившись ледяными пальцами в его руку, и прошептала то, о чем он сам только что подумал с ужасом и растерянностью:
– Это она!..
Женщина в белом платье с черной накидкой на плечах и темными волнистыми волосами приблизилась к ним настолько близко, что они увидели дрожащий огонь безумия в ее широко раскрытых глазах. А может, это был отблеск все того же прожектора…
– Твой номер сорок три! – пронзительно зашептала она, глядя на Алексея. – Смерть дышит тебе в затылок…
– Сумасшедшая… – пролепетал тот. – Уйдите прочь!
Женщина смерила его долгим, страшным взглядом, потом развернулась и шагнула в густой кустарник, прямо в сплетение веток и черной листвы. Снова зашуршала трава, и все затихло.
– Идиотские шутки! – крикнул Рыбаков в темноту. – Морду надо бить за такое.
Раису трясло, как в ознобе.
Он решительно взял ее за руку.
– Пошли, дорогая, и ничего не бойся. Я читал в каком-то журнале, что студенты иногда так забавляются. Подкарауливают поздних прохожих и пугают их до полусмерти. Очень смешно, понимаешь.
– Какая же она студентка? – пробормотала Раиса. – Ей лет тридцать…
Дойдя до конца сквера, они перебежали через трамвайные пути, повернули за угол кирпичного трехэтажного дома с вывеской «Интернет-кафе» и оказались на Парковой улице.
Здесь оба отдышались.
– Мы почти пришли, – сказал Рыбаков и преувеличенно бодро хохотнул: – Испугалась, глупая? Киношки насмотрелась!
– А ты? – тихо спросила девушка. – Не наложил в штаны?
– Шутишь? – он презрительно скривил губы. – Только природная интеллигентность не позволила мне сразу же дать ей по заднице! Веришь: даже не посмотрел бы, что она слабый пол!
Они свернули во двор и остановились возле второго подъезда белой девятиэтажки.
– Значит так, – напомнил Алексей. – Я быстро поднимаюсь наверх, проверяю, дома ли жена, и делаю тебе знак вон из того окошка на третьем этаже.
– Это окно твоей квартиры? – уточнила Раиса.
– Это окно на лестничной площадке, – Алексей мотнул головой. – Как же я тебе подам знак из квартиры, если там жена? Кроме того, мои окна выходят на другую сторону, на улицу.
– Хорошо, – кивнула девушка и усмехнулась: – Ну ты точно физик!
Едва за Рыбаковым закрылась дверь подъезда, Раиса боязливо огляделась.
Уснувший двор тонул в вязкой, тревожной тишине. Она нащупала в кармане подушечку жевательной резинки и сунула ее в рот. Потом наклонилась, проверила в сумочке наличие другой резинки, успокоилась, вздохнула, подняла голову и вскрикнула. В шаге от нее стояла женщина в белом платье с черной накидкой и смотрела ей в глаза все тем же горящим, безумным взглядом.
Раиса охнула и осела на асфальт.
Женщина повернулась, бесшумно открыла дверь и быстро зашла в подъезд.
Спустя минуту или две распахнулось окно на третьем этаже.
– Алеша! – закричала Раиса, но из горла вырвался только сдавленный стон.
Рыбаков удивился, увидев из окна, что она сидит на асфальте, покачал головой и сделал знак рукой, мол, поднимайся наверх, горизонт чист. В ту же секунду что-то хлопнуло, стукнула створка рамы, и, всхлипнув, посыпалось вниз разбитое стекло. Вслед за ним, медленно и страшно отделившись от карниза, полетело большое, неестественно выгнувшееся тело Алексея Рыбакова.
Как гигантский кусок пластилина оно влепилось в асфальт рядом с онемевшей от ужаса девушкой.
Глава первая
Карелия, Петрозаводск, июль 2000 года
– Вставай, милая… День рождения проспишь!
Кира сладко потянулась в постели. С того самого дня, как ей исполнилось двадцать, она мечтала просыпаться вот так, от поцелуя любимого, от его жаркого и сладкого шепота, от теплых и смелых рук. Она мечтала о настоящей любви и настоящей семье, как и всякая девочка – милая, романтичная, доверчивая и невинная.
И сейчас, когда ей уже двадцать шесть, когда она, можно сказать, уже пожилая женщина… ну, ладно, не пожилая – зрелая… когда в ящике стола скопилась куча исписанных ею ежегодных органайзеров (осязаемое напоминание о ворохе лет)… кстати, не мешало бы их выбросить к чертовой матери!.. когда тонкая, как перышко, земная ось, прочертив во Вселенной очередной бестолковый круг, оставила на ее прекрасном лбу вертикальную морщинку… а, ведь, действительно, оставила!.. аккурат между бровями… про Вселенную – хорошо, надо будет записать и вставить в какой-нибудь лирический очерк… так вот, о чем, бишь?.. А! Когда очередной день рождения падает в ладошку не долгожданным детским подарком, а пожелтевшим календарным листком… тоже неплохо, надо записать… вот именно тогда у нее все это появилось! И любимый мужчина, ставший недавно ее законным мужем, и отец, которого она ждала всю жизнь, – словом, настоящая, взаправдашняя, обожаемая семья!
Кира опять потянулась.
– Ко-оля, – капризно позвала она, – поцелуй еще…
Он склонился над ней, коснулся губами ее подбородка, щеки, легонько куснул мочку уха, провел влажным, горячим языком по шее и пощекотал в ямочке над ключицей. Кира зажмурилась, обхватила его шею руками и притянула к себе. Он, как был – в брюках, в рубашке с галстуком, – упал в ее объятья, обнял сам, провел руками вниз по спине, задрал на ней ночнушку и… шлепнул ладонью по попе:
– Это добром не кончится! Мы оба опоздаем на работу!
– А я думала, мне прямо с утра полагается подарок, – хитро улыбнулась Кира.
– Тебя ждет подарок. И не один. – Николай поцеловал ее в губы. – Просыпайся, любимая.
Он встал, поправил галстук, подмигнул жене и вышел из комнаты.
Кира еще с полминуты нежилась в постели, потом поискала ногами на полу тапочки и, не найдя, пошлепала босиком в ванную.
Пустив воду, она встала перед зеркалом, натянув на спине ночнушку, чтобы та походила на вечернее облегающее платье, потом наклонилась и внимательно рассмотрела в отражении свое лицо. Нет, она определенно была хороша даже в свои двадцать шесть! Темные волнистые волосы, чудесная мраморная кожа, большие восхитительные глаза… ей все говорят, какие у нее красивые глаза!.. тонкий нос… может быть, чуть-чуть длинноват… хотя, в общем, ничего… очень редкий контур губ… эта дура Людка из отдела писем сказала, что он похож на татуаж!.. маленький подбородок… очень мило! И фигурка – хоть куда! Аппетитная, как говорит Колька. Только грудь небольшая… У Ангелины, редактора отдела новостей, пятый размер, и она этим необычайно гордится. Но пятый, все-таки, перебор. И когда Кира об этом прямо сказала Ангелине, та презрительно фыркнула: «А прыщики надо прижигать зеленкой!» Тоже дура…
Кира подмигнула своему отражению:
– С днем рождения, красавица!
Она, действительно, была недурна собой. И лицо, и фигура ей достались в наследство от матери. Портрет этой красивой женщины, сфотографированной много лет назад в светлом домотканом платье и с черной накидкой на плечах, стоит сейчас в гостиной на телевизоре. Все отмечают их поразительное сходство. Если бы не старомодное платье – вылитая Кира глядит печально со снимка!
Она тщательно почистила зубы, приняла душ, накинула, не вытираясь, на тело мягкий махровый халат и выскочила из ванной.
– Мне был обещан подарок! И не один!
В квартире было тихо.
– Эй! Все ушли, что ли? – Кира надула губки. – Вот тебе, девушка, и… – Она зашла в гостиную и ахнула: вся комната утопала в цветах. Ее любимые алые розы стояли в вазах повсюду: на подоконнике, на столе, на полу, на полке секретера. А те букеты, которым не хватило ни графина, ни даже кастрюли, были рассыпаны на паркете наподобие ковровой дорожки, сотканной из спелых бутонов и листьев.
– Колька! – Она подпрыгнула на месте, хлопнув в ладоши. – Ты – чудо!
Он, действительно, не был похож ни на одного из знакомых ей мужчин. Невысокого роста, худощавый, с жидкими волосами, зачесанными набок с идеально ровным пробором, невыразительными и даже тусклыми глазами, Николай не притягивал к себе женские взгляды. Но стоило начать разговор, как девушки находили в нем умного, приятного собеседника, начитанного и образованного, прекрасно воспитанного человека, с прекрасными манерами и чудесной, по-детски непосредственной улыбкой.
Он появился в ее жизни ничем не примечательным февральским днем – пришел в редакцию и долго топтался перед дверью кабинета. Кира входила, выходила, правила верстку, вычитывала материал, разговаривала по телефону, а он все стоял в коридоре, застенчиво переминаясь с ноги на ногу и прижимая к груди папочку из кожзаменителя.
Наконец она не выдержала:
– Вы ко мне?
Он испуганно помотал головой, мол, нет, я по другому делу, а потом виновато вздохнул:
– К вам…
В папочке оказалась целая стопка рукописных страниц.
– Что это? – нахмурилась Кира.
– Стихи…
Девушка возвела глаза к потолку: еще один графоман!
– Вряд ли смогу вам помочь. Наше издание – не литературное. Оно печатает публицистику, – заученно и монотонно объяснила она. – Кроме того, я не редактор и, тем более, не издатель. Я не работаю с авторскими материалами.
– Эти стихи – для вас… – Молодой человек покраснел и отвел глаза. – Можете сразу в корзину… Не читая.
После такого анонса Кира уже не могла не прочитать. Хотя бы пару страниц. Просто из любопытства. Не каждый же день тебе дарят ворох стихов!
Она раскрыла папочку перед сном и… не смогла оторваться до утра. Только обнаружив, что спать ей осталось от силы три часа, она охнула, отложила стихи в сторону и выключила торшер.
Весь следующий день она бродила по редакции сама не своя. Сделала себе кофе, прибралась на рабочем столе, чего не случалось уже почти год, поклацала на компьютере, опять заварила кофе, рассеянно полистала подшивку газет, снова пошла делать кофе и обнаружила, что не выпила предыдущий.
Молодой человек не шел у нее из головы. И дело, скорее всего, было не в том, что стихи оказались на редкость хороши, а в том, что Кира понятия не имела, что способна пробудить в ком-то такие чувства! Страсть для поэзии не редкость. Но содержимое скромной папочки не было похоже ни на вспышку желания, ни на взрыв пубертатных эмоций. Это был яркий монолог – тонкий, искренний и чистый. Перед Кирой возник современный Вертер, но не прыщавый подросток с горящим взором, а яркий, умный и, видимо, сильный мужчина.
Через пару дней она уже жалела, что не попросила его оставить номер телефона. Ведь сейчас можно было бы позвонить и сказать… а что, собственно, сказать?.. что он ее заинтересовал?.. что она почему-то думает о нем?.. Нет, конечно… Глупость какая-то… Ну, просто позвонить и сказать, что прочитала рукопись, что очень недурно… очень даже недурно… Или нет… Сказать, что готова порекомендовать его вирши знакомому редактору одного толстого журнала… редакторше… ага, фиг два!.. Та еще решит, что это ей посвящено!.. Нет, ничего не сказать… просто – позвонить… Абсурд! В любом случае, телефона нет, звонить некуда. Сам придет, никуда не денется. А если не придет?.. Если и впрямь решит, что она выбросила стихи в корзину, не читая, – что тогда?
Когда терзания Киры достигли точки кипения или, как говорят, «белого ключа», молодой человек появился снова.
Он ждал ее перед кабинетом, улыбаясь своей непосредственной, детской улыбкой и теребя в руках листок бумаги. У девушки дрогнуло сердце. Пришел! К своему изумлению, она вдруг почувствовала, что начинает злиться. Легок на помине! Не прошло и полгода! Ее переполняла обида обманутой невесты, которой жених назначил свидание в пять, а явился в десять минут шестого.
– Что принесли на этот раз? – спросила она насмешливо, кивая на листок. – Прозу?
– Нет, я…
– Рановато! Я еще стихи не осилила! – Киру несло. – Не помню, куда засунула вашу папку. У вас нет другой? Жаль. Буду искать. Приходите через год!
Он кивнул, еще раз виновато улыбнулся и побрел по коридору на выход.
– Эй, вы! – Кира поняла, что злится на саму себя. – Как хоть вас зовут?
– Николай. – Он остановился.
– Так что у вас сегодня с собой, Николай?
– Вот… – он повертел листком. – Билеты.
– Лотерейные? – Сердце Киры пело и ликовало, но она продолжала ерничать.
– Почти, – улыбнулся Николай. – В планетарий.
– Куда-а? – Девушка застыла от изумления.
– Понимаете… – Он быстрым шагом вернулся и ткнул пальцем в билеты. – Только сегодня в половине шестого можно увидеть…
– Луну?
– Созвездие Киры… – Он опять обезоруживающе улыбнулся. – Это бывает раз в десять лет…
И она пошла в планетарий. В конце концов, нет ничего плохого в том, чтобы взглянуть на созвездие, названное твоим именем, а потом забыть о нем на последующие десять лет.
С Николаем было не просто интересно – завораживающе! Он рассказывал ей про небесные светила и про земные пятна. Про Тунгусский метеорит и тайну Бермудского треугольника. Про сады Семирамиды и Вавилонскую катастрофу. Потом почему-то – про сибирских каторжан и рукописи Шнеерсона. Кира удивлялась не только его эрудиции, но и поразительной способности увлекать. Он умел рассказывать захватывающе и волнующе даже о вещах, казалось бы, тривиальных и простых. Впервые Кира устыдилась, что так мало знает.
– Из вас получился бы блестящий журналист, – сказала она задумчиво. – Не думали о том, чтобы сменить поприще?
– Не хочу составлять вам конкуренцию, – иронично, но вежливо ответил он.
– А кем вы работаете? – Девушка была заинтригована.
Оказалось, что Николай – философ по образованию – вот уже много лет трудится агентом по продаже недвижимости.
– Забавно, – сказала Кира, хотя и сама не могла объяснить, что же в этом, в сущности, забавного.
Они поужинали в уютном ресторанчике на углу Кирова и Германа Титова. День заканчивался чудесно. Немножко кружилась голова от легкого вина и милой, негромкой музыки, и девушка чувствовала, что потихоньку влюбляется в этого щуплого, странного, но такого необыкновенного мужчину. А когда он вдруг неожиданно встал, попросил у тапера место за инструментом и сыграл для Киры что-то совершенно волшебное… кажется, это был Берлиоз… впрочем, какая разница?.. она окончательно потеряла голову.
Никогда в жизни она не оказывалась в постели с мужчиной после первого же совместно проведенного вечера! А тут даже сама не поняла, как это все… Он проводил ее до дома… Они целовались в парадном, как восьмиклассники… А потом каким-то чудесным образом он оказался в ее квартире… И не просто в квартире, а в спальне. Они прошли на цыпочках, чтобы не разбудить отца, а когда остались наедине, то набросились друг на друга, словно изголодавшиеся хищники.
Николай оказался ко всему и хорошим любовником. Он был ненасытен. Кира тонула в его нежности и страсти. Он то утихал, медленно и томно целуя ее грудь, облизывая и покусывая упругие соски, то принимался наращивать темп. Девушка сжимала в объятиях его голову, кусала пальцы, кричала и ахала, окончательно позабыв и о том, что за стеной в соседней комнате спит отец, и о том, на каком она свете…
Под утро Кира была совсем без сил. Она чувствовала себя побежденной, поверженной и бесконечно счастливой. Николаю за короткий срок удалось то, чего иные поклонники добивались месяцами или даже годами: он влюбил ее в себя.
Но главное, чем он поразил воображение Киры, – это своей готовностью к безрассудным, сумасшедшим и по-настоящему красивым поступкам. Комната в цветах – еще что! Ранней весной, когда они только начали встречаться, Колька забрался к ней в окно редакции в самый разгар рабочего дня по обледеневшему карнизу. Кира готовила в номер большой материал про чиновников-мздоимцев, и нервничала, объясняя ответственному секретарю, что, подверстанная на четвертой полосе под колонкой для собаководов, эта статья не «выстрелит», останется незамеченной, как вдруг створка окна с грохотом распахнулась, и на подоконник сел огромный плюшевый заяц. От неожиданности все, кто находился в комнате, потеряли дар речи. И только когда из-за заячьих ушей выглянуло улыбающееся лицо Николая, редакторская взорвалась смехом и аплодисментами.
В мае (помнится, была суббота) за пять минут до полуночи в дверь позвонили. Кира открыла и с испугом посторонилась, пропуская двух грузчиков, тащивших в квартиру ящик, величиной с двухкамерный холодильник.
– Это вам, – буркнул один из них. – Распишитесь.
Полночи девушка распаковывала посылку. В ящике оказалась коробка поменьше. В ней – другая. В другой – третья. В третьей – еще одна. Когда Кира уже почти выбилась из сил, а прихожая и коридор были завалены картоном и оберточной бумагой, в ее ладони оказалась совсем маленькая бархатная коробочка. Открыв крышку, девушка обнаружила изящное колечко с сапфиром и записку: «Будешь моей женой? Жду ответа за дверью».
Николай и в самом деле просидел все это время на коврике перед квартирой Киры. Когда та распахнула дверь и бросилась ему в объятья, их брак стал решенным делом.
А месяц назад прямо в ЗАГС Киру… принесли рикши. Коля где-то раздобыл настоящее ландо с ручками и нанял здоровенных носильщиков. Они прибыли к дому невесты в перьях и балахонах. Николай договорился с администратором театра, и подобный маскарад оказался возможным.
Словом, Кира встретила настоящего принца – немножко сумасшедшего, но отважного и безумно влюбленного.
Она стояла в гостиной, опьянев от счастья и глупо улыбаясь, когда где-то в недрах ее сумочки заиграла мелодия Green leaves. Еще надо было найти ее, эту треклятую сумку! Кира двинулась на звук и увидела в коридоре отца. Тот стоял, хитро подбоченясь и что-то пряча за спиной.
– Папка! – Она кинулась ему на шею, словно отец появился не из своей комнаты, а из дальней командировки.
– С днем рождения, дочка! – Он улыбнулся в усы. – Ну, иди, возьми трубку. Всем хочется тебя поздравить. А я подожду.
– Ни в коем случае! – Кира замотала головой. – Никому не позволю тебя опередить!
– Ну тогда – поздравляю. – Он неловко вынул из-за спины сверток, вручил дочке и смущенно кашлянул: – Это мой тебе подарок…
– Милый папка! – Девушка расцеловала его в лоб, щеки и нос.
– Ну, ты посмотри, что там, – по-детски интригуя, попросил он. – Может, тебе не понравится…
В свертке оказался свитер из ангорки.
– Какое чудо! – восхитилась Кира.
– Правда нравится? – ревниво поинтересовался отец.
– Еще бы! – девушка улыбнулась. – Вдвойне спасибо за то, что даришь его в июле. Готовь сани летом!
Тот довольно хмыкнул:
– Я старался. И уверен, что он тебе очень пойдет.
– Он будет согревать меня в любую непогоду, – заверила Кира. – Теплом твоего сердца.
Отец был растроган.
– Ну иди, принимай поздравления, – сказал он, утирая рукавом глаза. – Ишь, неугомонные…
В сумочке продолжал надрываться заунывный Green leaves.
– Я сейчас, папка. – Девушка бросилась на кухню. – Только отвечу.
Звонил выпускающий редактор.
– Спишь, что ли? – хмуро поинтересовался он. – Давай, дуй на работу. Главный тебя ищет повсюду.
«Спасибо за теплые поздравления!» – мысленно воскликнула Кира, а вслух сказала:
– Здороваться надо, Пал Григорьич.
– Придешь – поздороваемся, – мрачно пообещал тот и положил трубку.
Она вышла в коридор с сумкой и телефоном и развела руками:
– Надо бежать. И в день рождения нет поблажек! А где Колька?
– С полчаса, как ушел, – ответил отец. – Обещал вернуться пораньше. – Он подмигнул. – С сюрпризом!
Кира счастливо рассмеялась:
– Вон, мой сюрприз! Вся гостиная в цветах! Видел, папка?
Тот покачал головой:
– Хороший муж у тебя, девочка. Держись за него.
– А я и держусь…
Чтобы добраться до редакции, Кире нужно было проехать всего две остановки на троллейбусе, и поэтому она всегда опаздывала на работу.
Газета «Петрозаводск Daily», несмотря на название, выходила три раза в неделю, но пользовалась бешеной популярностью у горожан. Это издание уже давно снискало уважение и у власть предержащих, и у простых смертных, и раскупалось мгновенно, едва только тираж попадал на витрины киосков. Возможно, поэтому работать в «пэдэ», как упрощенно именовали газету, было и почетно и выгодно.
Кира была на хорошем счету. Ее имя знали, а репортажи и очерки, выходившие из-под ее пера, читали вслух и на кухнях, и в институтах. Каждый выпускающий редактор боролся за ее материал, потому что знал, что от этого зависит успех номера.
Тем более странно, что Пал Григорьич сегодня с утра не в духе. Он начал не с обычного: «Дай что-нибудь на полполосы, кисонька…», а с грубости. И Кира на него обиделась.
Она пришла в газету девятнадцатилетней девчонкой-второкурсницей и за семь неполных лет проделала путь от стажера до обозревателя. Ее гонорарам завидовали даже бывалые журналисты. Один точный и хлесткий материал мог принести ей месячный доход, а крохотная «информашка» или комментарий, добытые из немыслимых, но верных источников, – высоченный рейтинг.
Год назад Кира смогла себе позволить купить трехкомнатную квартиру недалеко от центра и, наконец, выбралась из тесной комнатушки в коммуналке, которую в свое время получила от государства как сирота. Тогда у нее еще не было отца…
Едва она переступила порог редакции, ее поймал за локоть спецкор отдела спорта Айвар Ляомяэ – высокий, красивый мужчина, бывший чемпион Карелии по гребле на байдарках и каноэ, мечта многих дам из незамужнего коллектива «Петрозаводск Daily».
– Вставай, милая… День рождения проспишь!
Кира сладко потянулась в постели. С того самого дня, как ей исполнилось двадцать, она мечтала просыпаться вот так, от поцелуя любимого, от его жаркого и сладкого шепота, от теплых и смелых рук. Она мечтала о настоящей любви и настоящей семье, как и всякая девочка – милая, романтичная, доверчивая и невинная.
И сейчас, когда ей уже двадцать шесть, когда она, можно сказать, уже пожилая женщина… ну, ладно, не пожилая – зрелая… когда в ящике стола скопилась куча исписанных ею ежегодных органайзеров (осязаемое напоминание о ворохе лет)… кстати, не мешало бы их выбросить к чертовой матери!.. когда тонкая, как перышко, земная ось, прочертив во Вселенной очередной бестолковый круг, оставила на ее прекрасном лбу вертикальную морщинку… а, ведь, действительно, оставила!.. аккурат между бровями… про Вселенную – хорошо, надо будет записать и вставить в какой-нибудь лирический очерк… так вот, о чем, бишь?.. А! Когда очередной день рождения падает в ладошку не долгожданным детским подарком, а пожелтевшим календарным листком… тоже неплохо, надо записать… вот именно тогда у нее все это появилось! И любимый мужчина, ставший недавно ее законным мужем, и отец, которого она ждала всю жизнь, – словом, настоящая, взаправдашняя, обожаемая семья!
Кира опять потянулась.
– Ко-оля, – капризно позвала она, – поцелуй еще…
Он склонился над ней, коснулся губами ее подбородка, щеки, легонько куснул мочку уха, провел влажным, горячим языком по шее и пощекотал в ямочке над ключицей. Кира зажмурилась, обхватила его шею руками и притянула к себе. Он, как был – в брюках, в рубашке с галстуком, – упал в ее объятья, обнял сам, провел руками вниз по спине, задрал на ней ночнушку и… шлепнул ладонью по попе:
– Это добром не кончится! Мы оба опоздаем на работу!
– А я думала, мне прямо с утра полагается подарок, – хитро улыбнулась Кира.
– Тебя ждет подарок. И не один. – Николай поцеловал ее в губы. – Просыпайся, любимая.
Он встал, поправил галстук, подмигнул жене и вышел из комнаты.
Кира еще с полминуты нежилась в постели, потом поискала ногами на полу тапочки и, не найдя, пошлепала босиком в ванную.
Пустив воду, она встала перед зеркалом, натянув на спине ночнушку, чтобы та походила на вечернее облегающее платье, потом наклонилась и внимательно рассмотрела в отражении свое лицо. Нет, она определенно была хороша даже в свои двадцать шесть! Темные волнистые волосы, чудесная мраморная кожа, большие восхитительные глаза… ей все говорят, какие у нее красивые глаза!.. тонкий нос… может быть, чуть-чуть длинноват… хотя, в общем, ничего… очень редкий контур губ… эта дура Людка из отдела писем сказала, что он похож на татуаж!.. маленький подбородок… очень мило! И фигурка – хоть куда! Аппетитная, как говорит Колька. Только грудь небольшая… У Ангелины, редактора отдела новостей, пятый размер, и она этим необычайно гордится. Но пятый, все-таки, перебор. И когда Кира об этом прямо сказала Ангелине, та презрительно фыркнула: «А прыщики надо прижигать зеленкой!» Тоже дура…
Кира подмигнула своему отражению:
– С днем рождения, красавица!
Она, действительно, была недурна собой. И лицо, и фигура ей достались в наследство от матери. Портрет этой красивой женщины, сфотографированной много лет назад в светлом домотканом платье и с черной накидкой на плечах, стоит сейчас в гостиной на телевизоре. Все отмечают их поразительное сходство. Если бы не старомодное платье – вылитая Кира глядит печально со снимка!
Она тщательно почистила зубы, приняла душ, накинула, не вытираясь, на тело мягкий махровый халат и выскочила из ванной.
– Мне был обещан подарок! И не один!
В квартире было тихо.
– Эй! Все ушли, что ли? – Кира надула губки. – Вот тебе, девушка, и… – Она зашла в гостиную и ахнула: вся комната утопала в цветах. Ее любимые алые розы стояли в вазах повсюду: на подоконнике, на столе, на полу, на полке секретера. А те букеты, которым не хватило ни графина, ни даже кастрюли, были рассыпаны на паркете наподобие ковровой дорожки, сотканной из спелых бутонов и листьев.
– Колька! – Она подпрыгнула на месте, хлопнув в ладоши. – Ты – чудо!
Он, действительно, не был похож ни на одного из знакомых ей мужчин. Невысокого роста, худощавый, с жидкими волосами, зачесанными набок с идеально ровным пробором, невыразительными и даже тусклыми глазами, Николай не притягивал к себе женские взгляды. Но стоило начать разговор, как девушки находили в нем умного, приятного собеседника, начитанного и образованного, прекрасно воспитанного человека, с прекрасными манерами и чудесной, по-детски непосредственной улыбкой.
Он появился в ее жизни ничем не примечательным февральским днем – пришел в редакцию и долго топтался перед дверью кабинета. Кира входила, выходила, правила верстку, вычитывала материал, разговаривала по телефону, а он все стоял в коридоре, застенчиво переминаясь с ноги на ногу и прижимая к груди папочку из кожзаменителя.
Наконец она не выдержала:
– Вы ко мне?
Он испуганно помотал головой, мол, нет, я по другому делу, а потом виновато вздохнул:
– К вам…
В папочке оказалась целая стопка рукописных страниц.
– Что это? – нахмурилась Кира.
– Стихи…
Девушка возвела глаза к потолку: еще один графоман!
– Вряд ли смогу вам помочь. Наше издание – не литературное. Оно печатает публицистику, – заученно и монотонно объяснила она. – Кроме того, я не редактор и, тем более, не издатель. Я не работаю с авторскими материалами.
– Эти стихи – для вас… – Молодой человек покраснел и отвел глаза. – Можете сразу в корзину… Не читая.
После такого анонса Кира уже не могла не прочитать. Хотя бы пару страниц. Просто из любопытства. Не каждый же день тебе дарят ворох стихов!
Она раскрыла папочку перед сном и… не смогла оторваться до утра. Только обнаружив, что спать ей осталось от силы три часа, она охнула, отложила стихи в сторону и выключила торшер.
Весь следующий день она бродила по редакции сама не своя. Сделала себе кофе, прибралась на рабочем столе, чего не случалось уже почти год, поклацала на компьютере, опять заварила кофе, рассеянно полистала подшивку газет, снова пошла делать кофе и обнаружила, что не выпила предыдущий.
Молодой человек не шел у нее из головы. И дело, скорее всего, было не в том, что стихи оказались на редкость хороши, а в том, что Кира понятия не имела, что способна пробудить в ком-то такие чувства! Страсть для поэзии не редкость. Но содержимое скромной папочки не было похоже ни на вспышку желания, ни на взрыв пубертатных эмоций. Это был яркий монолог – тонкий, искренний и чистый. Перед Кирой возник современный Вертер, но не прыщавый подросток с горящим взором, а яркий, умный и, видимо, сильный мужчина.
Через пару дней она уже жалела, что не попросила его оставить номер телефона. Ведь сейчас можно было бы позвонить и сказать… а что, собственно, сказать?.. что он ее заинтересовал?.. что она почему-то думает о нем?.. Нет, конечно… Глупость какая-то… Ну, просто позвонить и сказать, что прочитала рукопись, что очень недурно… очень даже недурно… Или нет… Сказать, что готова порекомендовать его вирши знакомому редактору одного толстого журнала… редакторше… ага, фиг два!.. Та еще решит, что это ей посвящено!.. Нет, ничего не сказать… просто – позвонить… Абсурд! В любом случае, телефона нет, звонить некуда. Сам придет, никуда не денется. А если не придет?.. Если и впрямь решит, что она выбросила стихи в корзину, не читая, – что тогда?
Когда терзания Киры достигли точки кипения или, как говорят, «белого ключа», молодой человек появился снова.
Он ждал ее перед кабинетом, улыбаясь своей непосредственной, детской улыбкой и теребя в руках листок бумаги. У девушки дрогнуло сердце. Пришел! К своему изумлению, она вдруг почувствовала, что начинает злиться. Легок на помине! Не прошло и полгода! Ее переполняла обида обманутой невесты, которой жених назначил свидание в пять, а явился в десять минут шестого.
– Что принесли на этот раз? – спросила она насмешливо, кивая на листок. – Прозу?
– Нет, я…
– Рановато! Я еще стихи не осилила! – Киру несло. – Не помню, куда засунула вашу папку. У вас нет другой? Жаль. Буду искать. Приходите через год!
Он кивнул, еще раз виновато улыбнулся и побрел по коридору на выход.
– Эй, вы! – Кира поняла, что злится на саму себя. – Как хоть вас зовут?
– Николай. – Он остановился.
– Так что у вас сегодня с собой, Николай?
– Вот… – он повертел листком. – Билеты.
– Лотерейные? – Сердце Киры пело и ликовало, но она продолжала ерничать.
– Почти, – улыбнулся Николай. – В планетарий.
– Куда-а? – Девушка застыла от изумления.
– Понимаете… – Он быстрым шагом вернулся и ткнул пальцем в билеты. – Только сегодня в половине шестого можно увидеть…
– Луну?
– Созвездие Киры… – Он опять обезоруживающе улыбнулся. – Это бывает раз в десять лет…
И она пошла в планетарий. В конце концов, нет ничего плохого в том, чтобы взглянуть на созвездие, названное твоим именем, а потом забыть о нем на последующие десять лет.
С Николаем было не просто интересно – завораживающе! Он рассказывал ей про небесные светила и про земные пятна. Про Тунгусский метеорит и тайну Бермудского треугольника. Про сады Семирамиды и Вавилонскую катастрофу. Потом почему-то – про сибирских каторжан и рукописи Шнеерсона. Кира удивлялась не только его эрудиции, но и поразительной способности увлекать. Он умел рассказывать захватывающе и волнующе даже о вещах, казалось бы, тривиальных и простых. Впервые Кира устыдилась, что так мало знает.
– Из вас получился бы блестящий журналист, – сказала она задумчиво. – Не думали о том, чтобы сменить поприще?
– Не хочу составлять вам конкуренцию, – иронично, но вежливо ответил он.
– А кем вы работаете? – Девушка была заинтригована.
Оказалось, что Николай – философ по образованию – вот уже много лет трудится агентом по продаже недвижимости.
– Забавно, – сказала Кира, хотя и сама не могла объяснить, что же в этом, в сущности, забавного.
Они поужинали в уютном ресторанчике на углу Кирова и Германа Титова. День заканчивался чудесно. Немножко кружилась голова от легкого вина и милой, негромкой музыки, и девушка чувствовала, что потихоньку влюбляется в этого щуплого, странного, но такого необыкновенного мужчину. А когда он вдруг неожиданно встал, попросил у тапера место за инструментом и сыграл для Киры что-то совершенно волшебное… кажется, это был Берлиоз… впрочем, какая разница?.. она окончательно потеряла голову.
Никогда в жизни она не оказывалась в постели с мужчиной после первого же совместно проведенного вечера! А тут даже сама не поняла, как это все… Он проводил ее до дома… Они целовались в парадном, как восьмиклассники… А потом каким-то чудесным образом он оказался в ее квартире… И не просто в квартире, а в спальне. Они прошли на цыпочках, чтобы не разбудить отца, а когда остались наедине, то набросились друг на друга, словно изголодавшиеся хищники.
Николай оказался ко всему и хорошим любовником. Он был ненасытен. Кира тонула в его нежности и страсти. Он то утихал, медленно и томно целуя ее грудь, облизывая и покусывая упругие соски, то принимался наращивать темп. Девушка сжимала в объятиях его голову, кусала пальцы, кричала и ахала, окончательно позабыв и о том, что за стеной в соседней комнате спит отец, и о том, на каком она свете…
Под утро Кира была совсем без сил. Она чувствовала себя побежденной, поверженной и бесконечно счастливой. Николаю за короткий срок удалось то, чего иные поклонники добивались месяцами или даже годами: он влюбил ее в себя.
Но главное, чем он поразил воображение Киры, – это своей готовностью к безрассудным, сумасшедшим и по-настоящему красивым поступкам. Комната в цветах – еще что! Ранней весной, когда они только начали встречаться, Колька забрался к ней в окно редакции в самый разгар рабочего дня по обледеневшему карнизу. Кира готовила в номер большой материал про чиновников-мздоимцев, и нервничала, объясняя ответственному секретарю, что, подверстанная на четвертой полосе под колонкой для собаководов, эта статья не «выстрелит», останется незамеченной, как вдруг створка окна с грохотом распахнулась, и на подоконник сел огромный плюшевый заяц. От неожиданности все, кто находился в комнате, потеряли дар речи. И только когда из-за заячьих ушей выглянуло улыбающееся лицо Николая, редакторская взорвалась смехом и аплодисментами.
В мае (помнится, была суббота) за пять минут до полуночи в дверь позвонили. Кира открыла и с испугом посторонилась, пропуская двух грузчиков, тащивших в квартиру ящик, величиной с двухкамерный холодильник.
– Это вам, – буркнул один из них. – Распишитесь.
Полночи девушка распаковывала посылку. В ящике оказалась коробка поменьше. В ней – другая. В другой – третья. В третьей – еще одна. Когда Кира уже почти выбилась из сил, а прихожая и коридор были завалены картоном и оберточной бумагой, в ее ладони оказалась совсем маленькая бархатная коробочка. Открыв крышку, девушка обнаружила изящное колечко с сапфиром и записку: «Будешь моей женой? Жду ответа за дверью».
Николай и в самом деле просидел все это время на коврике перед квартирой Киры. Когда та распахнула дверь и бросилась ему в объятья, их брак стал решенным делом.
А месяц назад прямо в ЗАГС Киру… принесли рикши. Коля где-то раздобыл настоящее ландо с ручками и нанял здоровенных носильщиков. Они прибыли к дому невесты в перьях и балахонах. Николай договорился с администратором театра, и подобный маскарад оказался возможным.
Словом, Кира встретила настоящего принца – немножко сумасшедшего, но отважного и безумно влюбленного.
Она стояла в гостиной, опьянев от счастья и глупо улыбаясь, когда где-то в недрах ее сумочки заиграла мелодия Green leaves. Еще надо было найти ее, эту треклятую сумку! Кира двинулась на звук и увидела в коридоре отца. Тот стоял, хитро подбоченясь и что-то пряча за спиной.
– Папка! – Она кинулась ему на шею, словно отец появился не из своей комнаты, а из дальней командировки.
– С днем рождения, дочка! – Он улыбнулся в усы. – Ну, иди, возьми трубку. Всем хочется тебя поздравить. А я подожду.
– Ни в коем случае! – Кира замотала головой. – Никому не позволю тебя опередить!
– Ну тогда – поздравляю. – Он неловко вынул из-за спины сверток, вручил дочке и смущенно кашлянул: – Это мой тебе подарок…
– Милый папка! – Девушка расцеловала его в лоб, щеки и нос.
– Ну, ты посмотри, что там, – по-детски интригуя, попросил он. – Может, тебе не понравится…
В свертке оказался свитер из ангорки.
– Какое чудо! – восхитилась Кира.
– Правда нравится? – ревниво поинтересовался отец.
– Еще бы! – девушка улыбнулась. – Вдвойне спасибо за то, что даришь его в июле. Готовь сани летом!
Тот довольно хмыкнул:
– Я старался. И уверен, что он тебе очень пойдет.
– Он будет согревать меня в любую непогоду, – заверила Кира. – Теплом твоего сердца.
Отец был растроган.
– Ну иди, принимай поздравления, – сказал он, утирая рукавом глаза. – Ишь, неугомонные…
В сумочке продолжал надрываться заунывный Green leaves.
– Я сейчас, папка. – Девушка бросилась на кухню. – Только отвечу.
Звонил выпускающий редактор.
– Спишь, что ли? – хмуро поинтересовался он. – Давай, дуй на работу. Главный тебя ищет повсюду.
«Спасибо за теплые поздравления!» – мысленно воскликнула Кира, а вслух сказала:
– Здороваться надо, Пал Григорьич.
– Придешь – поздороваемся, – мрачно пообещал тот и положил трубку.
Она вышла в коридор с сумкой и телефоном и развела руками:
– Надо бежать. И в день рождения нет поблажек! А где Колька?
– С полчаса, как ушел, – ответил отец. – Обещал вернуться пораньше. – Он подмигнул. – С сюрпризом!
Кира счастливо рассмеялась:
– Вон, мой сюрприз! Вся гостиная в цветах! Видел, папка?
Тот покачал головой:
– Хороший муж у тебя, девочка. Держись за него.
– А я и держусь…
Чтобы добраться до редакции, Кире нужно было проехать всего две остановки на троллейбусе, и поэтому она всегда опаздывала на работу.
Газета «Петрозаводск Daily», несмотря на название, выходила три раза в неделю, но пользовалась бешеной популярностью у горожан. Это издание уже давно снискало уважение и у власть предержащих, и у простых смертных, и раскупалось мгновенно, едва только тираж попадал на витрины киосков. Возможно, поэтому работать в «пэдэ», как упрощенно именовали газету, было и почетно и выгодно.
Кира была на хорошем счету. Ее имя знали, а репортажи и очерки, выходившие из-под ее пера, читали вслух и на кухнях, и в институтах. Каждый выпускающий редактор боролся за ее материал, потому что знал, что от этого зависит успех номера.
Тем более странно, что Пал Григорьич сегодня с утра не в духе. Он начал не с обычного: «Дай что-нибудь на полполосы, кисонька…», а с грубости. И Кира на него обиделась.
Она пришла в газету девятнадцатилетней девчонкой-второкурсницей и за семь неполных лет проделала путь от стажера до обозревателя. Ее гонорарам завидовали даже бывалые журналисты. Один точный и хлесткий материал мог принести ей месячный доход, а крохотная «информашка» или комментарий, добытые из немыслимых, но верных источников, – высоченный рейтинг.
Год назад Кира смогла себе позволить купить трехкомнатную квартиру недалеко от центра и, наконец, выбралась из тесной комнатушки в коммуналке, которую в свое время получила от государства как сирота. Тогда у нее еще не было отца…
Едва она переступила порог редакции, ее поймал за локоть спецкор отдела спорта Айвар Ляомяэ – высокий, красивый мужчина, бывший чемпион Карелии по гребле на байдарках и каноэ, мечта многих дам из незамужнего коллектива «Петрозаводск Daily».