Страница:
Кзанол-Гринберг покачал головой.
— Мы не услышим ответа. Им, конечно, известно, что мы — в мазерном луче Гарнера. Но, похоже, они знают что-то такое, чего не знаем мы.
— Четыре.
— Беру две. И все равно приятно было узнать, что они не могут в нас стрелять.
— Да. Ты сделал хорошо. — Кзанол говорил властно, но рассеянно, используя традиционную фразу поощрения раба, который проявил уместную инициативу. Его глаза следили за картами. Он так и не увидел смертельной ярости в лице партнера. Он не почувствовал бури, которая бушевала над столом, когда разум Кзанола-Гринберга сражался с бешенством, а оно так и не сменилось хладнокровием. Кзанол мог умереть в этот день, завыв от боли, когда дезинтегратор кромсал бы его скафандр, кожу и мышцы — он мог умереть, так и не узнав причины своей смерти.
Десять дней двадцать один час с момента старта. Ледяная планета висела над ними, огромная и грязно-белая, с ослепительными световыми эффектами, которые дурачили древних астрономов. С Земли видны только яркие сполохи, и это было очевидным доказательством наличия на Плутоне плоской, почти отполированной поверхности, из-за чего планета и представлялась очень маленькой и очень плотной.
— Довольно крохотная, — произнес Кзанол.
— А что ты хотел от спутника?
— Такой была Ф28. Даже для белковых она казалась тяжеловата.
— Действительно. Уф! Посмотри на тот большой круг. Выглядит как огромный кратер метеорита, правда?
— Где? А, вижу. — Кзанол прислушался. — Он там! Радар ощущает его холод. О, Бессилие! — добавил он, вглядываясь в радарный телескоп глазами пилота. — Можно почти разглядеть его в форму. Но нам придется подождать следующего витка и только потом садиться.
Большой корабль медленно пошел на разворот, пока его двигатель, наконец, не оказался соплом к орбите.
Флот Пояса оставался на почтительном расстоянии — весьма почтительном: в четыре миллиона миль. Без телескопа Плутон был едва заметным диском.
— Пусть каждый задумает число, — сказал Лев. — От единицы до сотни. Когда я получу ваши числа, то назову свое. Затем мы вызовем Гарнера, и пусть он выберет. Тот, кто окажется ближе к задуманному Гарнером числу, будет ОН.
— Три. Двадцать восемь. Семьдесят.
— Пятьдесят. Хорошо. Я вызываю Гарнера. — Лев перенастроил мазер. — Первый вызывает Гарнера. Первый вызывает Гарнера. Гарнер, мы тут придумали, что делать, если он не будет снижаться. Все радары наших кораблей повреждены, поэтому думаем нацелить одно судно на новобрачник с максимальной скоростью. Мы будем наблюдать за ним через телескопы. Когда наше судно сблизится, мы взорвем двигатель. Поэтому назовите число от единицы до ста.
Пошли секунды. Флот Гарнера теперь был ближе, почти у цели путешествия.
— Говорит Тартов на третьем номере. Он пошел на посадку.
— Здесь Гарнер. Предлагаю подождать и использовать радарное прикрытие, если это возможно. Похоже, вы решили засунуть одного из вас в чей-то воздушный тамбур и держать его там, пока мы не вернемся на Пояс. Если так, дождитесь нас — у нас есть каюта для одного на каждом земном корабле. Если вам все еще необходимо число, то сорок пять.
Лев сглотнул слюну.
— Спасибо, Гарнер.
Он отключил видоискатель мазера.
— Это снова тройка. Ты спасен, Лев! Он садится на ночной стороне. В предрассветную зону. Лучше и быть не может. Возможно, он даже сядет на Полумесяце!
Лев следил за экраном, его лицо побледнело, когда крошечный светлячок загорелся на тускло-белой поверхности Плутона. Гарнер, должно быть, забыл, что кабина управления одноместных кораблей и была воздушным тамбуром, который освобождался от воздуха, если пилоту приходилось выходить. Лев радовался, что флот землян приближается. Ему не по душе была идея несколько недель сидеть верхом на космическом корабле.
Кзанол-Гринберг сделал глоток и еще один. Его беспокоило низкое давление. Он проклинал свое человеческое тело. Он сел у окна в кресло с туго натянутой трескучей сеткой и посмотрел вперед и вниз.
Обзор был небольшим. Корабль описывал полукруг над планетой, опускаясь все ниже, и единственным штрихом на неизменно сферической поверхности было медленное смещение планетной тени. Корабль теперь летел над ночкой стороной, и единственным светом был тусклый отблеск двигателя — тусклый, поскольку он отражался с большой высоты. И кроме этого не было вообще ничего, на что бы можно было смотреть… пока.
Что-то поднялось на восточном горизонте, какая-то тень, чуть светлее черного фона. Неправильная линия напротив звезд. Кзанол-Гринберг наклонился вперед, начиная понимать, насколько большой была эта гряда, — да, то могла быть только горная цепь.
— Что такое? — поинтересовался он вслух.
— Одна сотая дилтана. — Кзанол запросил ум пилота.
— Полумесяц Котта, — ответил тот. — Замерзший водород скапливается на рассветной стороне планеты. Когда она вращается в дневном свете, водород кипит, а затем снова замерзает на ночной стороне. В конце концов он превращается в то, что мы видим здесь.
— О! Благодарю.
С высоты виднелись исчезающие горы водородного снега, ровные и низкие, как поднос с разнокалиберными снежками. Они плавно вырастали перед снижающимся судном, цепь за цепью, удивляя огромной шириной гряды. Кзанол-Гринберг видел только, что горы растянулись на половину горизонта, но он мог представить, как они идут от полюса до полюса по меридиану планеты. Как и должно было быть. Как и было.
Судно заметно снизилось, зависнув неподвижно в нескольких милях западнее начала отрога Полумесяца. Столб огня, соскальзывая на милю вниз, достиг поверхности. Там, где он касался ее, она исчезала. Канал, похожий на русло реки, растекался внизу, следуя за кораблем и исчезая в темноте за пределами видимости.
Корабль перемещался носом вверх; термоядерное пламя двигало его слегка вперед. Мягко, очень мягко, через какую-то милю, "Золотое Кольцо" замедлило ход и остановилось.
При соприкосновении с пламенем поверхность исчезала. Ниже снижающегося судна появился широкий, мелкий кратер. Корабль погружался быстро. Образовалось кольцо густого тумана, нежного, белого и непроницаемого, который становился все гуще в холоде и мраке, скрывая корабль. Не осталось ничего, кроме светлого тумака, кратера и языков термоядерного пламени.
Это было самое дикое место. Пилот потратил свою жизнь на поиски обитаемых миров галактики, но никогда они не дарили ему такого аромата чуждости, какой исходил от этого ледяного мира, более холодного чем… чем дно дантового ада.
— Мы должны сесть на слой водяного льда, — объяснял пилот, как будто его спрашивали. — Газовые слои нас не выдержат. Но сначала нам надо докопаться до него.
Искал ли он такую чуждость? И не была ли то мысль Гринберга, проскользнувшая в его сознательный ум? Да. Это душевное удовлетворение было старой жаждой путешествий к звездам, это было потаенное чувство Гринберга — теперешний же, реальный, он искал богатства и только богатства.
Кратер выглядел, как открытая шахта с покатой кольцевой стеной, почти плоским ободом и другим, более глубоким, круговым валом… Кзанол-Гринберг смотрел вниз, усмехаясь и щурясь от блеска, пытаясь определить, из какого вещества состоит следующий слой. Они прошли через тонкое покрывало льда в сотни или тысячи футов толщиной. Возможно, то был азот? Потом шел следующий слой — вероятно, кислород.
Равнина и пространство над ней взорвались в пламени.
— Они взорвались! — ликующе кричал Лев, как преступник, которому отсрочили смертную казнь.
Парящий, вращающийся столб желтого и синего пламени ревел прямо из телескопа, с бледной равнины, где находилась небольшая белая звездочка "Золотого Кольца". Какой-то миг звездочка ярко блеснула в пламени. Потом ее залило огнем, и экран видеоскопа заполнило сплошное пламя. Лев снизил увеличение на десятом уровне, чтобы следить, как распространяется огонь. Затем снизил увеличение еще раз. И еще раз.
Плутон был в огне. За миллиарды лет тонкое покрывало относительно инертного азотистого льда защищало высокоактивные слои, расположенные ниже. Метеориты, такие же мелкие здесь, как икринки в норке карася, неизбежно задерживались азотистым слоем. На Плутоне не было возгораний, пока корабль Кзанола не вломился сюда со звезд. И тогда пар водорода смешался с парами кислорода, и все рвануло. Горели и другие вещества.
Огонь распространился за круг. Сильный горячий ветер взметнулся прочь и вверх, в вакуум, раздувая огромные полосы пламени через кипящие льды и освобождая новые слои кислорода. Огонь углублялся все дальше. Ниже тонкого слоя водяного льда шли металлы; этот слой, тонкий как корочка, почти отсутствовал там, где бесчисленные эры назад, когда на Земле еще разводилась пищевая закваска, в него врезался корабль пришельца. Натриевые и калиевые жилы, и даже железо, яростно сгорали в присутствии огромного количества кислорода и немыслимой температуры. Хлор и фтор, оба имевшихся галогена, вырывались в верхние слои замороженной атмосферы Плутона и сгорали вместе с водородом в языках пламени. Температура поднялась настолько, что кислород и азот вошли в соединение.
Лев смотрел на экран предельно сосредоточившись. Он думал о своих пра-правнуках и сомневался, сможет ли описать им все, что видел теперь. Старый, сморщенный, лысый и разбитый, как корыто, он скажет этим детишкам:
— Я видел горящую планету, когда был молодым…
Он никогда не наблюдал настолько странного зрелища.
Черный диск Плутона с холодными сполохами у солнечного горба заполнил экран видеоскопа. На этом диске широкое кольцо огня стало огромным кругом, дуга которого двигалась к краю планеты. Когда она переползла на другую сторону, произошел взрыв, которой и представить трудно. Но в центре кольца уже стало темно до черноты — все, что могло сгореть, почти сгорело.
Холодное пятно в кольце было местом, откуда начался пожар.
"Золотое Кольцо" рванулось прямо вверх, содрогаясь в вихре потоков ветра, и языки пламени с ревем срывались с крыла и корпуса. У Кзанола-Гринберга захватило дух. Кзанол только теперь пришел в себя. И все же корабль не расплавился. Он не сгорел в этом адовом жаре. Нижняя часть корпуса была сделана так, что неделями могла противостоять жару термоядерного синтеза.
Но пилот вышел из-под контроля. Его рефлексы временами принимали удары шоковой волны, и поэтому его ум… В первый раз он стал самим собой и принял собственное решение. Он выключил подпитку топлива. Двигатель невозможно было запустить снова. Кзанол разъярился и приказал ему умереть. Пилот погиб, но слишком поздно. Судно, лишенное энергии, трясло и бросало из стороны в сторону в обжигающем вихре.
Кзанол-Гринберг смачно выругался на древнем английским языке. Стена огня в десятки миль высотой постепенно отступала к горизонту. Корабль теперь держался прямо, гироскопы работали исправно.
Удары снизу становились легче, по мере того как убывало пламя. Но корабль начал падать.
Неторопливо и неохотно Лев оторвал взгляд от экрана и встряхнулся. Он включил радио:
— Всем судам! — произнес он. — Лететь к Плутону на максимальной скорости. Мы можем поглазеть на пожар по пути. Тартов, рассчитай курс и посадку на рассветной стороне, левее от Полумесяца Котта, Хекстер, ты еще не сделал ничего толкового. Найди мазером Цереру, чтобы я мог передать им данные. Замечания?
— Здесь Тартов. Лев, ради Петэ! На планете пожар! Как мы сядем?
— Нам еще лететь четыре миллиона миль. Огонь погаснет, когда мы окажемся там. Ну все нормально, выводи нас на орбиту, и, прошу, рассчитай программу посадки.
— Мне кажется, мы должны оставить один корабль на орбите. На всякий случай.
— Все нормально, Меб. Сыграем на тех, кто идет за нами. Какие замечания?
Трое мужчин и женщина нажали на кнопки: распыленный уран был впрыснут в термоядерные трубы, а вслед за ним водород. Возросший ураган нейтронов вызвал расщепление, которое образовало жар, создавший термоядерный синтез. Появились четыре сине-белые звезды, очень длинные и очень тонкие. Яркие стрелы метнулись к Плутону. Они начали полет.
— Вот он, — устало сказал Месней. — Это просто здорово. Ты думаешь, телепатический усилитель где-то здесь?
— Я уверен, что здесь. И все же он не на поверхности. — Люк сцепил пальцы и теперь выглядел озабоченным. Перед ним на экране был Плутон, края огня по прямой линии ползли с запада на восток. — Ллойд, как ты думаешь, почему я не хочу, чтобы Пояс обошел нас на Плутоне? Что изменится, если мы прилетим позже их? А вот что. Этот усилитель — новое оружие! Если Пояс заберет его и применит против людей, мы увидим худший и самый долгий диктат в истории. Он может вообще никогда не кончиться.
Месней заглянул в будущее, которое нарисовал Люк, и, судя по его выражению, оно показалось ему дьявольским. Затем усмехнулся:
— Им не удастся сесть. Все нормально, Люк. Они не могут спуститься к шлему, даже если огонь уйдет.
— Огонь не был таким большим там, где садился новобрачник.
Месней взглянул на него.
— Правильно. Плутон по-прежнему взрывоопасен.
— Не уверен. Там могут оставаться запасы несгоревшего материала. Но они сядут, если захотят, не считаясь ни с чем. Им останется только опуститься на дневной стороне, где нет водорода, спуститься так быстро, чтобы не прожечь азотный слой. Они войдут в него с тепловой утечкой от корпусов и поэтому в конце концов пробьют его. Так что все возможно. И все зависит от водорода. Не будь его, вероятно пожар бы и не начался. Они почти наверняка полетят за усилителем, как только прекратится пожар. Нам надо разрушить его до этого — до того, как они совершат посадку. Или после того.
— Ну-ка, взгляни, — сказал Ллойд.
Четыре яркие точки образовали рой на экране. Через несколько секунд они растянулись линией в милю длиной, следуя в одном и том же направлении.
— У нас есть немного времени, — сказал Месней. — Они за миллионы миль от Плутона.
— Не так и далеко. — Люк потянулся, чтобы включить связь. — Вызываю "Хайнлайн". Андерсон, флот Пояса только что стартовал на Плутон, расстояние четыре миллиона миль. Сколько им потребуется времени?
— Они стартовали из состояния покоя?
— Ну, почти так.
— Слуша-а…ммммм… пять часов десять минут. Это примерно. Но не меньше, хотя, может быть, и больше, если их испугает пламя.
— А сколько потребуется нам?
— Пятьдесят девять часов.
— Благодарю, Андерсон. — Люк отключил радио. Странно, почему Смоки сидел там и не сказал ни слова. Фактически, он вообще не разговаривает с недавних пор.
Содрогнувшись, Люк понял, что мысли Смоки наверняка такие же, как и у него. После того как проблема с пришельцами отпала, остался только один вопрос: КТО ПОЛУЧИТ ШЛЕМ? Пояс или Земля? А Смоки больше Земле не доверял.
Лэрри Гринберг открыл глаза, но увидел только тьму. Было прохладно.
"Освещение не работает", — сказал ему внутренний голос.
— Мы разбились?
— Мы действительно разбились. Не могу представить, почему мы до сих пор живы. ВСТАНЬ!
Лэрри Гринберг встал и зашагал по проходу между пассажирскими креслами. Его мышцы ныли и болели; казалось, они действуют сами по себе. Он подошел к креслу пилота, убрал труп и сел. Его руки пристегнули ремнями тело и скрестились на коленях. Здесь был чужак. Кзанол стоял рядом, на краю периферийного зрения.
— Удобно?
— Не очень, — признался Лэрри.
— Ты мог бы оставить одну руку свободной, чтобы можно было курить?
— Конечно. — Лэрри обнаружил, что левая рука ему повинуется. Он по-прежнему не мог перевести взгляд, хотя ему как-то удавалось мигать. Он вытащил сигарету и зажег ее ощупью.
…Хорошо, что я из тех, кто может бриться без зеркала, — подумал он.
— И что это тебе дает? — спросил Кзанол.
— Я подразумевал, что не потеряю координации без видения.
Кзанол стоял, наблюдая за ним, — неясная масса на границе зрения. Лэрри знал, чего он хочет. Но он не сделает этого и не будет просить.
Его интересовало одно: как выглядит Кзанол?
Конечно, он выглядит как тринтанин. Лэрри мог вспомнить бытие Кзанола-Гринберга И все, что он тогда видел, было небольшим, красивым, хорошо ухоженным тринтанином. Но когда он шел к Кзанолу в кабину пилота, то мельком увидел что-то ужасное, одноглазое, покрытое чешуей и переливчато-зеленое, с серыми огромными щупальцами по углам рта. Рот был похож на разрез в детском резиновом мяче, с заостренными металлическими зубами. И еще были непропорционально длинные руки и огромные трехпалые лапы, похожие на механический ковш.
Голос тринтанина был холодным, даже по его собственным стандартам:
— Ты волнуешься о моей клятве?
— О клятвах. Да, хорошо, что ты вспомнил об этом.
— Ты больше не вправе утверждать, что являешься тринтанином в человеческом теле. Ты уже не то существо, которому я дал свою клятву.
— Клятвы!
— Но я по-прежнему хочу, чтобы ты помогал мне управлять Землей.
Лэрри без проблем понимал даже интонации чужого языка, и Кзанол, конечно, мог теперь читать его мысли:
— Но ты будешь управлять мной.
— Да, конечно.
Лэрри поднял сигарету и смахнул пепел указательным пальцем. Тот медленно упал во мглу перед его взглядом и исчез из поля зрения.
— Я кое-что хотел бы сказать тебе.
— Выражайся сжато. У меня мало времени. Я должен что-то найти.
— Не думаю, что тебе удастся завладеть Землей. Я остановлю тебя, если это мне будет под силу.
Вкусовые щупальца Кзанола сделали странное движение. Лэрри не успел заметить, какое именно.
— Ты думаешь, как раб. Не птавв, а раб. У тебя нет разумной причины предупреждать меня.
— Это моя проблема.
— Довольно. НЕ ДВИГАЙСЯ, ПОКА Я НЕ ВЕРНУСЬ.
Приказ имел отвратительный тон. Темное пятно силуэта Кзанола переместилось и исчезло.
Оставшись один в кабине пилота, Лэрри услышал бряцание, скрипы и проклятия в своем уме — это означало, что Кзанол что-то ищет. Он слышал, как тринтанин резко приказал пилоту вернуться к жизни и немедленно показать ему, где спрятан портативный радар… Приказ и дальнейшая вспышка раздражительности оборвались. Снова послышались звуки поиска.
Через некоторое время Лэрри услышал, как запыхтел воздушный тамбур.
Клерк был посредником. Его работа состояла в определении приоритета сообщений, поступавших из пространства и посылаемых туда. В три часа утра он отозвался на звонок внешнего видеофона.
— Алло, мазерная приемно-передающая станция Сил, — сказал он немного сонно. Тянулась скучная ночь.
Но вдруг она перестала быть скучной. Небольшая брюнетка, возникшая на экране, была изумительно красива — особенно для того, кто случайно увидел ее в эти мертвые часы.
— Алло. У меня сообщение для Лукаса Гарнера. Он на пути к Нептуну, как мне кажется.
— Лукас Гарнер? Какого… Я хотел сказать, какое сообщение?
— Передайте ему, что мой муж снова стал нормальным, и он должен принять это в расчет. Это очень важно.
— А кто ваш муж?
— Лэрри Гринберг. Читается так — Г-р-и…
— Да, я понял. Но он теперь за Нептуном. Скажите, может ли Гарнер узнать то, что вам известно о Гринберге, сам по себе?
— Нет, если он только не телепат.
— Ого!
Для клерка это было довольно отважное решение. Мазерные сообщения стоили как уран, но не потому что для них требовалась энергия, и не потому что учитывались износ и уеллия исключительно точных и чувствительных машин, — все дело заключалось в трудности определения цели. Однако только Гарнер мог решать, насколько важно для него это надежное предчувствие. Клерк, рискуя работой, послал сообщение.
Огонь утихал. Большая часть несгоревшего водорода неслась перед огнем, пока не скопилась в облаке на стороне, противоположной месту посадки "Золотого Кольца". Вокруг этого облачного вала бушевал устрашающий ураган. Град сыпался с небес огромными линзообразными кусками, которые со свистом проносились среди азотистого снега. Слои выше азотного исчезли и испарились; газ разжижал водород, но тот по-прежнему оседал градом. На пограничной линии водород яростно сгорал с галогенами и азотом, образуя аммиак: но огонь расходился по огромной окружности. Относительно небольшие, изолированные очаги пламени прокладывали дорогу к новому центру. "Горячий" водяной лед продолжал оседать. Когда он закипел, азот иссяк, и начал выделяться кислород. И пламя снова готово было вспыхнуть.
В центре урагана лед вздыбился, как петля Аризоны. Даже галогены замерзали над его плоской вершиной в тысячу квадратных миль флорированного льда, который находился в непосредственной близости с вакуумом. Кориолисова сила на время задерживала пылающей ветер.
А на другой стороне планеты Кзанол вышел из "Золотого Кольца".
Он обернулся и посмотрел назад. Новобрачное судно лежало на брюхе, Его посадочные приспособления втянулись, и широкий, ровный кратер, центром которого был двигатель, выглядел конусом. Горящий водород какое-то время вырывался из сопла, но горючее вскоре иссякло. Фюзеляж был скручен, хотя и не сломан. Передние крылья с дребезжанием раскрылись и теперь, покореженные, висели в своих гнездах. Один конец треугольного крыла задрался вверх, вонзившись в твердый, как скала, лед.
Судно обречено, оно бесполезно. Кзанол пошел дальше.
Скафандр тринтанина был изумительной коллекцией инструментов. Ни одного изменения не делалось в нем за целые века до времени Кзанола, так как он был идеален, но, даже появись непредвиденный дефект в аварийных системах, коренные тринтане никогда не достигли бы того уровня утонченности, с которым была создана эта старая техника. Температура внутри костюма была отличной, даже немного выше, чем на корабле.
Но костюм не мог компенсировать воображение его владельца. Кзанол почувствовал озноб, когда корабль остался позади. Слои азотного и кислородного снега в милю толщиной были здесь выжжены, оголилась вскипевшая вечная мерзлота, которая казалась темно-зеленой в свете прожектора на его шлеме. Стоял туман, не густой, но очень мрачный, единым валом протянувшийся вокруг планеты. Туман ограничил его "вселенную" до круглого пятна вскипевшего льда.
Двигаясь большими, почти летящими прыжками, он через сорок минут достиг первого подъема на Полумесяц. До корабля было шесть миль. Полумесяц оказался слегка выпиравшей вечной мерзлотой, в шрамах и впадинах от огня, который прошел по ней. Портативный радар Кзанола, позаимствованный из склада "Золотого Кольца", указывал цель — она была прямо впереди, на границе дальности действия радара. Около мили пути и почти на тысячу футов вглубь вечной мерзлоты.
Кзанол начал карабкаться на откос.
— У нас нечем стрелять, — мрачно произнес мужчина на втором номере. Он подразумевал снаряды. — Как будем защищаться?
— Мы полетим домой еще до того, как Гарнер почует Плутон, — ответил Лев. — Он может попытаться обстрелять нас, когда мы будем пролетать мимо них. Но его снарядами не удастся сбить нас, если мы пройдем на скорости. Хотя не исключен и несчастный случай. Но он все прекрасно понимает. И даже не будет пытаться, поскольку такая атака может стать началом Последней войны,
— Он может решить, что ставки достаточно высоки.
— К черту, Тартов, разве у нас есть выбор? Гарнеру нельзя позволить оставаться здесь с усилителем! Если он доберется до него, мы увидим такой период рабства, какой никому и не снился. — Лев шумно вздохнул. — Мы должны спуститься и разрушить эту штуку. Сядем на рассветной стороне и организуем экспедицию. Хекстер, ты можешь снять бортовой радар, чтобы он потом работал?
— Могу, Лев. Но чтобы нести его, потребуются два человека.
Вмешался Тартов:
— Ты пропустил мой вопрос. Конечно, мы должны разломать этот чертов усилитель. Но как доказать Гарнеру, что мы разрушили его? Почему он должен нам поверить?
Люк пробежал пальцами по спутанным седым волосам.
— Извини, Тартов. Это дьявольски хороший вопрос. Предложения?
Кзанол нацелил дезинтегратор на тридцать градусов ниже уровня горизонта и нажал на кнопку.
Тоннель быстро углублялся. Кзанол не видел этого, так как после первых секунд там была только тьма. Из тоннеля вырвался небольшой ураган. Тринтанин лег на ветер, как на стену. В узком конусе луча ветер был чист, но за его краями поднимался настоящий пылевой шторм. Ветер состоял из пыли, ледяного крошева и частиц в две-три молекулы, ядра которых взаимно отталкивались.
Через десять минут Кзанол решил, что тоннель стал достаточно большим; проход был менее чем в фут шириной, и он расширил его дезинтегратором. Но даже отключив роющий инструмент, он долго не мог ничего увидеть.
Через какое-то время он вошел в темноту.
Лэрри вытянул левую руку и встряхнул плечо пилота. Никакого ответа. Как восковая фигура. Возможно, он нашел бы какой-нибудь способ привести его в чувство. Ко щека пилота была уже холодной. Он не был парализован, он был мертв.
Где-то в глубинной части ума появилась Джуди. Это отличалось от того, что было прежде. Теперь он верил ей. Даже разделенные тремя миллиардами миль, он и Джуди каким-то образом осознавали друг друга. Но не более того.
Он не мог ей ничего сказать. Он не мог предупредить ее, что циклопоглазый идол через несколько часов или минут будет обладать Землей.
Пилот не мог помочь ему. У него нашлось время сделать выбор, и он был профессиональным перевозчиком миллионеров, поэтому сначала он сделал правильный выбор, а затем плохой. Он решил умереть, уничтожив всех, кто оставался на борту судна, и это было правильно. Но ему следовало отключить термоядерный щит, а не подачу топлива! Теперь он мертв, а Кзанол на свободе.
— Мы не услышим ответа. Им, конечно, известно, что мы — в мазерном луче Гарнера. Но, похоже, они знают что-то такое, чего не знаем мы.
— Четыре.
— Беру две. И все равно приятно было узнать, что они не могут в нас стрелять.
— Да. Ты сделал хорошо. — Кзанол говорил властно, но рассеянно, используя традиционную фразу поощрения раба, который проявил уместную инициативу. Его глаза следили за картами. Он так и не увидел смертельной ярости в лице партнера. Он не почувствовал бури, которая бушевала над столом, когда разум Кзанола-Гринберга сражался с бешенством, а оно так и не сменилось хладнокровием. Кзанол мог умереть в этот день, завыв от боли, когда дезинтегратор кромсал бы его скафандр, кожу и мышцы — он мог умереть, так и не узнав причины своей смерти.
Десять дней двадцать один час с момента старта. Ледяная планета висела над ними, огромная и грязно-белая, с ослепительными световыми эффектами, которые дурачили древних астрономов. С Земли видны только яркие сполохи, и это было очевидным доказательством наличия на Плутоне плоской, почти отполированной поверхности, из-за чего планета и представлялась очень маленькой и очень плотной.
— Довольно крохотная, — произнес Кзанол.
— А что ты хотел от спутника?
— Такой была Ф28. Даже для белковых она казалась тяжеловата.
— Действительно. Уф! Посмотри на тот большой круг. Выглядит как огромный кратер метеорита, правда?
— Где? А, вижу. — Кзанол прислушался. — Он там! Радар ощущает его холод. О, Бессилие! — добавил он, вглядываясь в радарный телескоп глазами пилота. — Можно почти разглядеть его в форму. Но нам придется подождать следующего витка и только потом садиться.
Большой корабль медленно пошел на разворот, пока его двигатель, наконец, не оказался соплом к орбите.
Флот Пояса оставался на почтительном расстоянии — весьма почтительном: в четыре миллиона миль. Без телескопа Плутон был едва заметным диском.
— Пусть каждый задумает число, — сказал Лев. — От единицы до сотни. Когда я получу ваши числа, то назову свое. Затем мы вызовем Гарнера, и пусть он выберет. Тот, кто окажется ближе к задуманному Гарнером числу, будет ОН.
— Три. Двадцать восемь. Семьдесят.
— Пятьдесят. Хорошо. Я вызываю Гарнера. — Лев перенастроил мазер. — Первый вызывает Гарнера. Первый вызывает Гарнера. Гарнер, мы тут придумали, что делать, если он не будет снижаться. Все радары наших кораблей повреждены, поэтому думаем нацелить одно судно на новобрачник с максимальной скоростью. Мы будем наблюдать за ним через телескопы. Когда наше судно сблизится, мы взорвем двигатель. Поэтому назовите число от единицы до ста.
Пошли секунды. Флот Гарнера теперь был ближе, почти у цели путешествия.
— Говорит Тартов на третьем номере. Он пошел на посадку.
— Здесь Гарнер. Предлагаю подождать и использовать радарное прикрытие, если это возможно. Похоже, вы решили засунуть одного из вас в чей-то воздушный тамбур и держать его там, пока мы не вернемся на Пояс. Если так, дождитесь нас — у нас есть каюта для одного на каждом земном корабле. Если вам все еще необходимо число, то сорок пять.
Лев сглотнул слюну.
— Спасибо, Гарнер.
Он отключил видоискатель мазера.
— Это снова тройка. Ты спасен, Лев! Он садится на ночной стороне. В предрассветную зону. Лучше и быть не может. Возможно, он даже сядет на Полумесяце!
Лев следил за экраном, его лицо побледнело, когда крошечный светлячок загорелся на тускло-белой поверхности Плутона. Гарнер, должно быть, забыл, что кабина управления одноместных кораблей и была воздушным тамбуром, который освобождался от воздуха, если пилоту приходилось выходить. Лев радовался, что флот землян приближается. Ему не по душе была идея несколько недель сидеть верхом на космическом корабле.
Кзанол-Гринберг сделал глоток и еще один. Его беспокоило низкое давление. Он проклинал свое человеческое тело. Он сел у окна в кресло с туго натянутой трескучей сеткой и посмотрел вперед и вниз.
Обзор был небольшим. Корабль описывал полукруг над планетой, опускаясь все ниже, и единственным штрихом на неизменно сферической поверхности было медленное смещение планетной тени. Корабль теперь летел над ночкой стороной, и единственным светом был тусклый отблеск двигателя — тусклый, поскольку он отражался с большой высоты. И кроме этого не было вообще ничего, на что бы можно было смотреть… пока.
Что-то поднялось на восточном горизонте, какая-то тень, чуть светлее черного фона. Неправильная линия напротив звезд. Кзанол-Гринберг наклонился вперед, начиная понимать, насколько большой была эта гряда, — да, то могла быть только горная цепь.
— Что такое? — поинтересовался он вслух.
— Одна сотая дилтана. — Кзанол запросил ум пилота.
— Полумесяц Котта, — ответил тот. — Замерзший водород скапливается на рассветной стороне планеты. Когда она вращается в дневном свете, водород кипит, а затем снова замерзает на ночной стороне. В конце концов он превращается в то, что мы видим здесь.
— О! Благодарю.
С высоты виднелись исчезающие горы водородного снега, ровные и низкие, как поднос с разнокалиберными снежками. Они плавно вырастали перед снижающимся судном, цепь за цепью, удивляя огромной шириной гряды. Кзанол-Гринберг видел только, что горы растянулись на половину горизонта, но он мог представить, как они идут от полюса до полюса по меридиану планеты. Как и должно было быть. Как и было.
Судно заметно снизилось, зависнув неподвижно в нескольких милях западнее начала отрога Полумесяца. Столб огня, соскальзывая на милю вниз, достиг поверхности. Там, где он касался ее, она исчезала. Канал, похожий на русло реки, растекался внизу, следуя за кораблем и исчезая в темноте за пределами видимости.
Корабль перемещался носом вверх; термоядерное пламя двигало его слегка вперед. Мягко, очень мягко, через какую-то милю, "Золотое Кольцо" замедлило ход и остановилось.
При соприкосновении с пламенем поверхность исчезала. Ниже снижающегося судна появился широкий, мелкий кратер. Корабль погружался быстро. Образовалось кольцо густого тумана, нежного, белого и непроницаемого, который становился все гуще в холоде и мраке, скрывая корабль. Не осталось ничего, кроме светлого тумака, кратера и языков термоядерного пламени.
Это было самое дикое место. Пилот потратил свою жизнь на поиски обитаемых миров галактики, но никогда они не дарили ему такого аромата чуждости, какой исходил от этого ледяного мира, более холодного чем… чем дно дантового ада.
— Мы должны сесть на слой водяного льда, — объяснял пилот, как будто его спрашивали. — Газовые слои нас не выдержат. Но сначала нам надо докопаться до него.
Искал ли он такую чуждость? И не была ли то мысль Гринберга, проскользнувшая в его сознательный ум? Да. Это душевное удовлетворение было старой жаждой путешествий к звездам, это было потаенное чувство Гринберга — теперешний же, реальный, он искал богатства и только богатства.
Кратер выглядел, как открытая шахта с покатой кольцевой стеной, почти плоским ободом и другим, более глубоким, круговым валом… Кзанол-Гринберг смотрел вниз, усмехаясь и щурясь от блеска, пытаясь определить, из какого вещества состоит следующий слой. Они прошли через тонкое покрывало льда в сотни или тысячи футов толщиной. Возможно, то был азот? Потом шел следующий слой — вероятно, кислород.
Равнина и пространство над ней взорвались в пламени.
— Они взорвались! — ликующе кричал Лев, как преступник, которому отсрочили смертную казнь.
Парящий, вращающийся столб желтого и синего пламени ревел прямо из телескопа, с бледной равнины, где находилась небольшая белая звездочка "Золотого Кольца". Какой-то миг звездочка ярко блеснула в пламени. Потом ее залило огнем, и экран видеоскопа заполнило сплошное пламя. Лев снизил увеличение на десятом уровне, чтобы следить, как распространяется огонь. Затем снизил увеличение еще раз. И еще раз.
Плутон был в огне. За миллиарды лет тонкое покрывало относительно инертного азотистого льда защищало высокоактивные слои, расположенные ниже. Метеориты, такие же мелкие здесь, как икринки в норке карася, неизбежно задерживались азотистым слоем. На Плутоне не было возгораний, пока корабль Кзанола не вломился сюда со звезд. И тогда пар водорода смешался с парами кислорода, и все рвануло. Горели и другие вещества.
Огонь распространился за круг. Сильный горячий ветер взметнулся прочь и вверх, в вакуум, раздувая огромные полосы пламени через кипящие льды и освобождая новые слои кислорода. Огонь углублялся все дальше. Ниже тонкого слоя водяного льда шли металлы; этот слой, тонкий как корочка, почти отсутствовал там, где бесчисленные эры назад, когда на Земле еще разводилась пищевая закваска, в него врезался корабль пришельца. Натриевые и калиевые жилы, и даже железо, яростно сгорали в присутствии огромного количества кислорода и немыслимой температуры. Хлор и фтор, оба имевшихся галогена, вырывались в верхние слои замороженной атмосферы Плутона и сгорали вместе с водородом в языках пламени. Температура поднялась настолько, что кислород и азот вошли в соединение.
Лев смотрел на экран предельно сосредоточившись. Он думал о своих пра-правнуках и сомневался, сможет ли описать им все, что видел теперь. Старый, сморщенный, лысый и разбитый, как корыто, он скажет этим детишкам:
— Я видел горящую планету, когда был молодым…
Он никогда не наблюдал настолько странного зрелища.
Черный диск Плутона с холодными сполохами у солнечного горба заполнил экран видеоскопа. На этом диске широкое кольцо огня стало огромным кругом, дуга которого двигалась к краю планеты. Когда она переползла на другую сторону, произошел взрыв, которой и представить трудно. Но в центре кольца уже стало темно до черноты — все, что могло сгореть, почти сгорело.
Холодное пятно в кольце было местом, откуда начался пожар.
"Золотое Кольцо" рванулось прямо вверх, содрогаясь в вихре потоков ветра, и языки пламени с ревем срывались с крыла и корпуса. У Кзанола-Гринберга захватило дух. Кзанол только теперь пришел в себя. И все же корабль не расплавился. Он не сгорел в этом адовом жаре. Нижняя часть корпуса была сделана так, что неделями могла противостоять жару термоядерного синтеза.
Но пилот вышел из-под контроля. Его рефлексы временами принимали удары шоковой волны, и поэтому его ум… В первый раз он стал самим собой и принял собственное решение. Он выключил подпитку топлива. Двигатель невозможно было запустить снова. Кзанол разъярился и приказал ему умереть. Пилот погиб, но слишком поздно. Судно, лишенное энергии, трясло и бросало из стороны в сторону в обжигающем вихре.
Кзанол-Гринберг смачно выругался на древнем английским языке. Стена огня в десятки миль высотой постепенно отступала к горизонту. Корабль теперь держался прямо, гироскопы работали исправно.
Удары снизу становились легче, по мере того как убывало пламя. Но корабль начал падать.
Неторопливо и неохотно Лев оторвал взгляд от экрана и встряхнулся. Он включил радио:
— Всем судам! — произнес он. — Лететь к Плутону на максимальной скорости. Мы можем поглазеть на пожар по пути. Тартов, рассчитай курс и посадку на рассветной стороне, левее от Полумесяца Котта, Хекстер, ты еще не сделал ничего толкового. Найди мазером Цереру, чтобы я мог передать им данные. Замечания?
— Здесь Тартов. Лев, ради Петэ! На планете пожар! Как мы сядем?
— Нам еще лететь четыре миллиона миль. Огонь погаснет, когда мы окажемся там. Ну все нормально, выводи нас на орбиту, и, прошу, рассчитай программу посадки.
— Мне кажется, мы должны оставить один корабль на орбите. На всякий случай.
— Все нормально, Меб. Сыграем на тех, кто идет за нами. Какие замечания?
Трое мужчин и женщина нажали на кнопки: распыленный уран был впрыснут в термоядерные трубы, а вслед за ним водород. Возросший ураган нейтронов вызвал расщепление, которое образовало жар, создавший термоядерный синтез. Появились четыре сине-белые звезды, очень длинные и очень тонкие. Яркие стрелы метнулись к Плутону. Они начали полет.
— Вот он, — устало сказал Месней. — Это просто здорово. Ты думаешь, телепатический усилитель где-то здесь?
— Я уверен, что здесь. И все же он не на поверхности. — Люк сцепил пальцы и теперь выглядел озабоченным. Перед ним на экране был Плутон, края огня по прямой линии ползли с запада на восток. — Ллойд, как ты думаешь, почему я не хочу, чтобы Пояс обошел нас на Плутоне? Что изменится, если мы прилетим позже их? А вот что. Этот усилитель — новое оружие! Если Пояс заберет его и применит против людей, мы увидим худший и самый долгий диктат в истории. Он может вообще никогда не кончиться.
Месней заглянул в будущее, которое нарисовал Люк, и, судя по его выражению, оно показалось ему дьявольским. Затем усмехнулся:
— Им не удастся сесть. Все нормально, Люк. Они не могут спуститься к шлему, даже если огонь уйдет.
— Огонь не был таким большим там, где садился новобрачник.
Месней взглянул на него.
— Правильно. Плутон по-прежнему взрывоопасен.
— Не уверен. Там могут оставаться запасы несгоревшего материала. Но они сядут, если захотят, не считаясь ни с чем. Им останется только опуститься на дневной стороне, где нет водорода, спуститься так быстро, чтобы не прожечь азотный слой. Они войдут в него с тепловой утечкой от корпусов и поэтому в конце концов пробьют его. Так что все возможно. И все зависит от водорода. Не будь его, вероятно пожар бы и не начался. Они почти наверняка полетят за усилителем, как только прекратится пожар. Нам надо разрушить его до этого — до того, как они совершат посадку. Или после того.
— Ну-ка, взгляни, — сказал Ллойд.
Четыре яркие точки образовали рой на экране. Через несколько секунд они растянулись линией в милю длиной, следуя в одном и том же направлении.
— У нас есть немного времени, — сказал Месней. — Они за миллионы миль от Плутона.
— Не так и далеко. — Люк потянулся, чтобы включить связь. — Вызываю "Хайнлайн". Андерсон, флот Пояса только что стартовал на Плутон, расстояние четыре миллиона миль. Сколько им потребуется времени?
— Они стартовали из состояния покоя?
— Ну, почти так.
— Слуша-а…ммммм… пять часов десять минут. Это примерно. Но не меньше, хотя, может быть, и больше, если их испугает пламя.
— А сколько потребуется нам?
— Пятьдесят девять часов.
— Благодарю, Андерсон. — Люк отключил радио. Странно, почему Смоки сидел там и не сказал ни слова. Фактически, он вообще не разговаривает с недавних пор.
Содрогнувшись, Люк понял, что мысли Смоки наверняка такие же, как и у него. После того как проблема с пришельцами отпала, остался только один вопрос: КТО ПОЛУЧИТ ШЛЕМ? Пояс или Земля? А Смоки больше Земле не доверял.
Лэрри Гринберг открыл глаза, но увидел только тьму. Было прохладно.
"Освещение не работает", — сказал ему внутренний голос.
— Мы разбились?
— Мы действительно разбились. Не могу представить, почему мы до сих пор живы. ВСТАНЬ!
Лэрри Гринберг встал и зашагал по проходу между пассажирскими креслами. Его мышцы ныли и болели; казалось, они действуют сами по себе. Он подошел к креслу пилота, убрал труп и сел. Его руки пристегнули ремнями тело и скрестились на коленях. Здесь был чужак. Кзанол стоял рядом, на краю периферийного зрения.
— Удобно?
— Не очень, — признался Лэрри.
— Ты мог бы оставить одну руку свободной, чтобы можно было курить?
— Конечно. — Лэрри обнаружил, что левая рука ему повинуется. Он по-прежнему не мог перевести взгляд, хотя ему как-то удавалось мигать. Он вытащил сигарету и зажег ее ощупью.
…Хорошо, что я из тех, кто может бриться без зеркала, — подумал он.
— И что это тебе дает? — спросил Кзанол.
— Я подразумевал, что не потеряю координации без видения.
Кзанол стоял, наблюдая за ним, — неясная масса на границе зрения. Лэрри знал, чего он хочет. Но он не сделает этого и не будет просить.
Его интересовало одно: как выглядит Кзанол?
Конечно, он выглядит как тринтанин. Лэрри мог вспомнить бытие Кзанола-Гринберга И все, что он тогда видел, было небольшим, красивым, хорошо ухоженным тринтанином. Но когда он шел к Кзанолу в кабину пилота, то мельком увидел что-то ужасное, одноглазое, покрытое чешуей и переливчато-зеленое, с серыми огромными щупальцами по углам рта. Рот был похож на разрез в детском резиновом мяче, с заостренными металлическими зубами. И еще были непропорционально длинные руки и огромные трехпалые лапы, похожие на механический ковш.
Голос тринтанина был холодным, даже по его собственным стандартам:
— Ты волнуешься о моей клятве?
— О клятвах. Да, хорошо, что ты вспомнил об этом.
— Ты больше не вправе утверждать, что являешься тринтанином в человеческом теле. Ты уже не то существо, которому я дал свою клятву.
— Клятвы!
— Но я по-прежнему хочу, чтобы ты помогал мне управлять Землей.
Лэрри без проблем понимал даже интонации чужого языка, и Кзанол, конечно, мог теперь читать его мысли:
— Но ты будешь управлять мной.
— Да, конечно.
Лэрри поднял сигарету и смахнул пепел указательным пальцем. Тот медленно упал во мглу перед его взглядом и исчез из поля зрения.
— Я кое-что хотел бы сказать тебе.
— Выражайся сжато. У меня мало времени. Я должен что-то найти.
— Не думаю, что тебе удастся завладеть Землей. Я остановлю тебя, если это мне будет под силу.
Вкусовые щупальца Кзанола сделали странное движение. Лэрри не успел заметить, какое именно.
— Ты думаешь, как раб. Не птавв, а раб. У тебя нет разумной причины предупреждать меня.
— Это моя проблема.
— Довольно. НЕ ДВИГАЙСЯ, ПОКА Я НЕ ВЕРНУСЬ.
Приказ имел отвратительный тон. Темное пятно силуэта Кзанола переместилось и исчезло.
Оставшись один в кабине пилота, Лэрри услышал бряцание, скрипы и проклятия в своем уме — это означало, что Кзанол что-то ищет. Он слышал, как тринтанин резко приказал пилоту вернуться к жизни и немедленно показать ему, где спрятан портативный радар… Приказ и дальнейшая вспышка раздражительности оборвались. Снова послышались звуки поиска.
Через некоторое время Лэрри услышал, как запыхтел воздушный тамбур.
Клерк был посредником. Его работа состояла в определении приоритета сообщений, поступавших из пространства и посылаемых туда. В три часа утра он отозвался на звонок внешнего видеофона.
— Алло, мазерная приемно-передающая станция Сил, — сказал он немного сонно. Тянулась скучная ночь.
Но вдруг она перестала быть скучной. Небольшая брюнетка, возникшая на экране, была изумительно красива — особенно для того, кто случайно увидел ее в эти мертвые часы.
— Алло. У меня сообщение для Лукаса Гарнера. Он на пути к Нептуну, как мне кажется.
— Лукас Гарнер? Какого… Я хотел сказать, какое сообщение?
— Передайте ему, что мой муж снова стал нормальным, и он должен принять это в расчет. Это очень важно.
— А кто ваш муж?
— Лэрри Гринберг. Читается так — Г-р-и…
— Да, я понял. Но он теперь за Нептуном. Скажите, может ли Гарнер узнать то, что вам известно о Гринберге, сам по себе?
— Нет, если он только не телепат.
— Ого!
Для клерка это было довольно отважное решение. Мазерные сообщения стоили как уран, но не потому что для них требовалась энергия, и не потому что учитывались износ и уеллия исключительно точных и чувствительных машин, — все дело заключалось в трудности определения цели. Однако только Гарнер мог решать, насколько важно для него это надежное предчувствие. Клерк, рискуя работой, послал сообщение.
Огонь утихал. Большая часть несгоревшего водорода неслась перед огнем, пока не скопилась в облаке на стороне, противоположной месту посадки "Золотого Кольца". Вокруг этого облачного вала бушевал устрашающий ураган. Град сыпался с небес огромными линзообразными кусками, которые со свистом проносились среди азотистого снега. Слои выше азотного исчезли и испарились; газ разжижал водород, но тот по-прежнему оседал градом. На пограничной линии водород яростно сгорал с галогенами и азотом, образуя аммиак: но огонь расходился по огромной окружности. Относительно небольшие, изолированные очаги пламени прокладывали дорогу к новому центру. "Горячий" водяной лед продолжал оседать. Когда он закипел, азот иссяк, и начал выделяться кислород. И пламя снова готово было вспыхнуть.
В центре урагана лед вздыбился, как петля Аризоны. Даже галогены замерзали над его плоской вершиной в тысячу квадратных миль флорированного льда, который находился в непосредственной близости с вакуумом. Кориолисова сила на время задерживала пылающей ветер.
А на другой стороне планеты Кзанол вышел из "Золотого Кольца".
Он обернулся и посмотрел назад. Новобрачное судно лежало на брюхе, Его посадочные приспособления втянулись, и широкий, ровный кратер, центром которого был двигатель, выглядел конусом. Горящий водород какое-то время вырывался из сопла, но горючее вскоре иссякло. Фюзеляж был скручен, хотя и не сломан. Передние крылья с дребезжанием раскрылись и теперь, покореженные, висели в своих гнездах. Один конец треугольного крыла задрался вверх, вонзившись в твердый, как скала, лед.
Судно обречено, оно бесполезно. Кзанол пошел дальше.
Скафандр тринтанина был изумительной коллекцией инструментов. Ни одного изменения не делалось в нем за целые века до времени Кзанола, так как он был идеален, но, даже появись непредвиденный дефект в аварийных системах, коренные тринтане никогда не достигли бы того уровня утонченности, с которым была создана эта старая техника. Температура внутри костюма была отличной, даже немного выше, чем на корабле.
Но костюм не мог компенсировать воображение его владельца. Кзанол почувствовал озноб, когда корабль остался позади. Слои азотного и кислородного снега в милю толщиной были здесь выжжены, оголилась вскипевшая вечная мерзлота, которая казалась темно-зеленой в свете прожектора на его шлеме. Стоял туман, не густой, но очень мрачный, единым валом протянувшийся вокруг планеты. Туман ограничил его "вселенную" до круглого пятна вскипевшего льда.
Двигаясь большими, почти летящими прыжками, он через сорок минут достиг первого подъема на Полумесяц. До корабля было шесть миль. Полумесяц оказался слегка выпиравшей вечной мерзлотой, в шрамах и впадинах от огня, который прошел по ней. Портативный радар Кзанола, позаимствованный из склада "Золотого Кольца", указывал цель — она была прямо впереди, на границе дальности действия радара. Около мили пути и почти на тысячу футов вглубь вечной мерзлоты.
Кзанол начал карабкаться на откос.
— У нас нечем стрелять, — мрачно произнес мужчина на втором номере. Он подразумевал снаряды. — Как будем защищаться?
— Мы полетим домой еще до того, как Гарнер почует Плутон, — ответил Лев. — Он может попытаться обстрелять нас, когда мы будем пролетать мимо них. Но его снарядами не удастся сбить нас, если мы пройдем на скорости. Хотя не исключен и несчастный случай. Но он все прекрасно понимает. И даже не будет пытаться, поскольку такая атака может стать началом Последней войны,
— Он может решить, что ставки достаточно высоки.
— К черту, Тартов, разве у нас есть выбор? Гарнеру нельзя позволить оставаться здесь с усилителем! Если он доберется до него, мы увидим такой период рабства, какой никому и не снился. — Лев шумно вздохнул. — Мы должны спуститься и разрушить эту штуку. Сядем на рассветной стороне и организуем экспедицию. Хекстер, ты можешь снять бортовой радар, чтобы он потом работал?
— Могу, Лев. Но чтобы нести его, потребуются два человека.
Вмешался Тартов:
— Ты пропустил мой вопрос. Конечно, мы должны разломать этот чертов усилитель. Но как доказать Гарнеру, что мы разрушили его? Почему он должен нам поверить?
Люк пробежал пальцами по спутанным седым волосам.
— Извини, Тартов. Это дьявольски хороший вопрос. Предложения?
Кзанол нацелил дезинтегратор на тридцать градусов ниже уровня горизонта и нажал на кнопку.
Тоннель быстро углублялся. Кзанол не видел этого, так как после первых секунд там была только тьма. Из тоннеля вырвался небольшой ураган. Тринтанин лег на ветер, как на стену. В узком конусе луча ветер был чист, но за его краями поднимался настоящий пылевой шторм. Ветер состоял из пыли, ледяного крошева и частиц в две-три молекулы, ядра которых взаимно отталкивались.
Через десять минут Кзанол решил, что тоннель стал достаточно большим; проход был менее чем в фут шириной, и он расширил его дезинтегратором. Но даже отключив роющий инструмент, он долго не мог ничего увидеть.
Через какое-то время он вошел в темноту.
Лэрри вытянул левую руку и встряхнул плечо пилота. Никакого ответа. Как восковая фигура. Возможно, он нашел бы какой-нибудь способ привести его в чувство. Ко щека пилота была уже холодной. Он не был парализован, он был мертв.
Где-то в глубинной части ума появилась Джуди. Это отличалось от того, что было прежде. Теперь он верил ей. Даже разделенные тремя миллиардами миль, он и Джуди каким-то образом осознавали друг друга. Но не более того.
Он не мог ей ничего сказать. Он не мог предупредить ее, что циклопоглазый идол через несколько часов или минут будет обладать Землей.
Пилот не мог помочь ему. У него нашлось время сделать выбор, и он был профессиональным перевозчиком миллионеров, поэтому сначала он сделал правильный выбор, а затем плохой. Он решил умереть, уничтожив всех, кто оставался на борту судна, и это было правильно. Но ему следовало отключить термоядерный щит, а не подачу топлива! Теперь он мертв, а Кзанол на свободе.