Гэри Нэнси. Слишком много подозреваемых

   – А другие женщины?
   – Мы с Сьюзен отправились промочить горло. Клио нас сразу же покинула. Я так поняла, что ей не хотелось, чтобы кто-нибудь в баре заметил ее в компании с нами.
   Фрэнсис уже приготовилась к очередной дымовой атаке, но на этот раз Беверли откинула голову и выпустила никотиновое облако в небеса.
   – Я так поняла, что между вами были какие-то трения? – Вопрос был задан вполне дипломатично.
   – Я уже забыла о них. Освободила свою голову и теперь спокойно смотрю, как цветут мои бегонии. Клио уже нет, и слава богу.
   – Почему же вы все-таки сыграли с ней партию?
   – Это не была идея Клио. Просто так уж получилось… Клио, Энн и Сьюзен – постоянные партнеры. А четвертую – Констанс Ван Фюрст – пришлось кем-нибудь заменить. Я полагаю, что они обращались ко многим, но четвертого июля, да еще в такой жаркий день, им никого, кроме меня, отыскать не удалось. Ведь там все партии на праздничные дни расписаны задолго вперед – и пары, и четверки составлены. Сьюзен увидела меня и попросила сыграть с ними.
   – А в баре вы общались с Клио?
   – Ну, если сказать честно, я нарочно подошла и сказала пару слов о ее хорошей игре. Я специально так поступила, чтобы позлить Клио перед ее знакомыми – ведь она сама сделала из меня парию. Вот я как могла ей и насолила. – Беверли хрипло рассмеялась.
   – А кто были эти ее друзья за столом? – продолжала расспросы Фрэнсис.
   – Маршалл и Бесс Банкрофт. Других я не запомнила.
   – Родители Луизы?
   – Ну да. Прелестная молодая женщина. Теперь она уже вне клуба. После того, как ее муженьку дали от ворот поворот.
   После этих слов Беверли Фрэнсис поняла, что пресловутая закрытость документации клуба «Фейр-Лаун» сплошная фикция. Тут не «степной пожар», а мгновенное распространение слухов со скоростью света.
   – А что вы знаете об этой истории?
   Беверли взглянула на Фрэнсис с некоторой опаской:
   – Не так уж и много…
   – Но все же, пожалуйста, скажите. Это может быть очень важно.
   – Я слышала то же, что, наверное, и все остальные, – попыталась уклониться Беверли.
   – И все же? – настаивала Фрэнсис.
   – Генри – черный, и Клио «зарубила» его из-за цвета кожи. Джек Ван Фюрст – председатель приемной комиссии – с ней согласился. Гейл Дэвис, секретарь, – она у них вроде упругой прокладки для смягчения противоречий, – мнения своего не имеет. Таков же Питер Паркер – голосует, когда проснется, за большинство. Один лишь Джордж Уэлч – он вице-председатель – поднял бучу и высказался начистоту. Уоллес Лавджой в принципе поддержал его, но пошел на попятную и предложил отложить вопрос с Генри на будущее. Джордж возмутился и вроде бы заявил о своем уходе из комиссии в знак протеста.
   – И откуда вы это все узнали? – удивилась осведомленности собеседницы Фрэнсис.
   – Хороший журналист никогда не открывает своих источников. – Беверли ловко перебросила докуренную сигарету через плечо Фрэнсис и чудом попала в заполненный окурками цветочный вазон прямо за спиной незваной гостьи. – Вот и все, что я могу рассказать, дорогая моя.
   – А вы еще оставались в клубе после того, как обнаружили тело Клио?
   – Конечно. И меня допрашивали полицейские. Так что вы несколько запоздали.
   – Еще один вопрос, пожалуйста. Простите, но он относительно вашего покойного мужа…
   Фрэнсис просунула руку за плечо Беверли, не давая ей попятиться и захлопнуть дверь перед ее носом.
   – При чем тут он? – Беверли по-звериному оскалилась и с неожиданной силой оттолкнула руку Фрэнсис. Злобная реакция хозяйки дома на мгновение повергла Фрэнсис в растерянность. Вопрос был задан ею спонтанно, и теперь она поспешно искала ему какие-то оправдания.
   – Когда он скончался? – наобум спросила она.
   – Двадцать третьего августа. Три года назад.
   – Я очень сожалею…
   – Не сомневаюсь, – усмехнулась Беверли.
   – До его смерти вы же были большими друзьями с моим отцом и Клио.
   – Можно сказать и так. Дадли и Ричард от случая к случаю изредка играли в гольф в Шайн-Кок, но мы не состояли в членах клуба. Подышать тамошним воздухом для избранных и полюбоваться на изумрудную травку – кто от этого откажется, тем более задаром, на правах гостя? Даже в лучшие времена соваться нам туда было не по карману, поэтому, когда нас приглашали, мы никогда не отказывались. Впрочем, чаще мы виделись с Ричардом и Клио в городе.
   – По какому поводу?
   – Опять же если нас приглашали. А на благотворительные вечера и всякие подобные сборища я не ходила. У меня не было лишних денег, чтобы тратить их на нищих. И мне было некогда.
   – Это почему?
   – Могу поделиться информацией, милочка, что женщина, которая не работает, а сидит дома, обходится мужу дешевле, чем та, что околачивается на Уолл-стрит или корчит из себя какого-нибудь дизайнера, а весь ее заработок уходит на оплату хамящих девиц, называющих себя нянями. Я растила свою дочь сама и светскую жизнь ограничивала до минимума. И уж не тратила мужние деньги, чтобы пускать пыль в глаза и показать всем, какая я сердобольная и щедрая.
   В словах Беверли ощущалась горечь.
   – А вы говорили когда-нибудь с моим отцом по поводу смерти Дадли?
   – Да, говорили. Он периодически звонил мне. По крайней мере, в первое время.
   Беверли достала из пачки новую сигарету. Фрэнсис ощущала, что ее вопросы все больше начинают раздражать хозяйку дома и что терпение ее уже на пределе.
   – А что случилось потом?
   – А что случается обычно? Жизнь идет своим чередом. И наши дорожки разошлись. Никак не возьму в толк, зачем вам знать все это? Дадли уже три года как нет на свете. Я думала, что вас интересует смерть Клио… А моя личная жизнь тут при чем? Ладно, я сказала вам все, что могла. Давайте на этом и закончим. У меня встреча в городе, я должна собираться.
   Беверли скрылась в доме, поспешно захлопнув дверь перед носом Фрэнсис. Она ясно показала, что отказывается от дальнейшего, как выражаются официально, сотрудничества с прокуратурой и падчерицей убитой Клио, представленными в одном лице.
   Забравшись обратно в машину и включив двигатель, Фрэнсис вдруг ощутила нежелание куда-то ехать и с кем-то еще разговаривать. Последние четыре дня дались ей нелегко, хотя, казалось бы, она не очень горевала по мачехе и никаких уж особых усилий не предприняла, чтобы найти и разоблачить ее убийцу. А то, что она заставляла себя делать – звонки, визиты, разговоры, – в результате оборачивалось битьем кулаками по мягкой подушке, такой напрашивался вывод.
   Мотивы для совершения преступления всех подозреваемых ею людей, включая сестричку Блэр, оскорбленного и разгневанного доктора-негра, эту спивающуюся, униженную вдову, несчастную, одинокую женщину, выглядели иллюзорными. Слишком цивилизованными, слишком далекими от бурных страстей были эти люди. И даже давний друг и верный партнер отца – Майлз Адлер – пусть там и замешаны крупные деньги, – не представлялся ей убийцей.
   Она, как ищейка, потеряла нюх и чувствовала себя бесполезной, ненужной, как и ее вчерашний траурный жакет, снятый сразу же после ухода из отцовского дома, свернутый и лежащий теперь на заднем сиденье машины.
   Ей надо было встряхнуться, получить новый стимул для поисков истины. Умник уцепился за несколько найденных на месте преступления волосков и связал эту улику с Генри Льюисом, хотя трудно было предположить, что желание отомстить за противодействие приему в члены клуба могло подтолкнуть человека на совершение убийства. Но возможно ли, чтобы поведение Клио на заседании приемной комиссии каким-то образом задело и озлобило кого-то еще?
   Фрэнсис пробежалась по списку, продиктованному ей Гейл: Джек Ван Фюрст, Питер Паркер, Уоллес Лавджой, Джордж Уэлч. И Генри, и Беверли упоминали Уэлча как противника Клио, осудившего ее поступок. Наверное, имеет смысл побеседовать с ним. Интересно, что он скажет.
   Она достала из рюкзака «Голубую книгу» со списком обитателей Саутгемптона и нашла нужный адрес.
   Дом Джорджа Уэлча она миновала несколько раз, проезжая туда и обратно по Мэйн-стрит, прежде чем обнаружила его. Высокая густая живая изгородь полностью скрывала строение, не позволяя увидеть его с дороги, а на въезде не было ни указателя с фамилией владельца, ни почтового ящика. У крыльца был припаркован мощный автомобиль. Двери, ведущие в дом, были распахнуты.
   Фрэнсис остановилась на пороге и заглянула в холл. Упакованные картонные коробки и несколько свернутых в трубку ковров громоздились вдоль стен. Пылесос, какие-то пакеты, зонты, теннисные ракетки, ношеные туфли и прочее барахло, которое, видимо, раньше хранилось в стенном шкафу, образовывали теперь внушительных размеров кучу посередине холла.
   – Привет. Кто-нибудь есть дома? – подала голос Фрэнсис.
   – Кто там? – откликнулся мужчина откуда-то сверху.
   – Я Фрэнсис Пратт из прокуратуры округа Суффолк. Мне нужен мистер Уэлч.
   – Я сейчас спущусь.
   Лысеющая голова появилась из-за лестничной балюстрады, словно вписанная в массивную раму, которую мужчина держал перед собой. Избавившись от ноши, он начал спускаться, вытирая руки пыльной тряпкой. Пот струился по его лбу. Он был в шортах цвета хаки и рубашке-поло с заметной дыркой на животе.
   – Я Джордж Уэлч.
   – Простите, я оторвала вас от дел.
   – Все зависит от того, зачем вы здесь. Я могу быть и рад тому, что меня прервали, могу и нет… Как видите, мы переезжаем, – объяснил он. – Дом продается, и если у вас на примете есть кто-нибудь, кого это заинтересует…
   – Буду иметь в виду, – кивнула Фрэнсис.
   – Чем могу быть вам полезен? – осведомился он.
   – Я бы хотела задать вам несколько вопросов по поводу смерти Клио Пратт, если вы не против. Клио была замужем за моим отцом.
   – Так вы, значит, дочь Ричарда? – Джордж Уэлч вгляделся в нее с откровенным любопытством. – Я улавливаю сходство. Мы с Ричардом давно знаем друг друга. Мы оба закончили одну школу, только он на несколько лет раньше.
   – Мир тесен, – вставила Фрэнсис на всякий случай.
   – Там, где мы живем, люди стараются его еще больше сузить.
   – Мне нужно расспросить вас о вашей деятельности в приемной комиссии клуба.
   Джордж пристально посмотрел на нее, словно стараясь прочесть, что на самом деле у Фрэнсис на уме.
   – Мне понадобится при этом разговоре адвокат? – спросил он.
   Вопрос поверг Фрэнсис в смущение. Она напомнила себе, что пришла сюда лишь потому, что Уэлч был единственным в приемной комиссии, кто решительно воспротивился действиям Клио в отношении четы Льюис и открыто ими возмущался. Следует ли ей посоветовать ему воспользоваться своими гражданскими правами? Возможно ли, что гнев заставил его потерять голову и свести счеты с Клио? Мужчина средних лет, выпускник престижной школы, давний житель Саутгемптона, преуспевающий бизнесмен и общественный деятель, хоть и местного масштаба, никак не походил на одержимого злобой фанатика идеи расового равноправия, задумавшего и осуществившего весьма изощренное убийство женщины из своего круга, пусть лично ему и неприятной.
   А впрочем, кто знает, как выглядит убийца Клио?
   – Выбор за вами, – сказала Фрэнсис уклончиво, – но я лично собираюсь отнять у вас лишь пару минут.
   Джордж, помедлив, пожал плечами:
   – Ну хорошо… входите. Думаю, мы найдем, где сможем присесть. Извините за беспорядок.
   Он провел ее в соседнюю комнату – нечто вроде маленького кабинета, сплошь заваленного пачками книг. Но там хоть были два свободных кресла, сдвинутых в угол.
   – Атмосфера напоминает мое жилище, только я никуда, в отличие от вас, не переезжаю, – сказала Фрэнсис.
   Джордж вежливо улыбнулся.
   В окно Фрэнсис разглядела ухоженный сад с бассейном.
   – У вас здесь очень симпатично. Почему вы переезжаете?
   – Предложим, что дела обернулись не так, как я планировал. – Он вздохнул. – Я бы предложил вам что-нибудь выпить, но не уверен, что найду чистые стаканы в этом хаосе.
   – Не беспокойтесь, я ничего не хочу.
   – Ну, тогда, может, приступим? Что вас интересует?
   – Когда вы вышли из состава приемной комиссии «Фейр-Лаун»?
   Джордж удивленно поднял брови.
   – Когда? Первого июня этого года. Я и клуб тоже покидаю. Больше я туда ни шагу. Впрочем, моя супруга, вернее, моя экс-супруга, в скором времени намерена поселиться в клубе до конца лета.
   – Жить в клубе? – удивилась Фрэнсис.
   – Там очень комфортабельно. Кроме того, у нас нет других вариантов, чтобы разъехаться. Все отели заполнены.
   – Как долго вы были членом клуба?
   – Лет двадцать. Мы приобрели этот дом году в 75-м или 76-м. Должно быть, почти сразу и вступили в клуб. Точно я не помню.
   – Вы подали в отставку из-за того, что случилось с Генри Льюисом?
   – Вот уж не представлял, что прокуратуру округа Суффолк настолько интересует, как обстоят дела в частном теннисном клубе.
   – Нас не это интересует.
   – Тогда что же?
   – Лишь конфликт в приемной комиссии клуба. Я так понимаю, что он возник по поводу заявления Генри о приеме в клуб. Клио Пратт была против, а другие члены комиссии поначалу не возражали, но она, как говорится, выкрутила вам всем руки, угрожая «черным шаром».
   – Да, это так, – кивнул Джордж.
   – Мне также известно, что ее решение вас лично предельно возмутило. Генри ваш друг, не так ли?
   – Я люблю и уважаю Генри, и одно время мы были очень дружны, но в настоящее время наша дружба дала трещину.
   – По какой причине?
   – Из-за того, что он возлагает вину на меня. Упрекает за чужие грехи, за то, как ведет себя общество в отношении людей его цвета кожи, за неспособность нашего общества к переменам. Он считает, что я такой же, как и все остальные.
   – И даже после вашего заявления об отставке в знак протеста? – удивилась Фрэнсис.
   – На его взгляд, мой протест был недостаточно громким и слишком запоздалым. Принципиальность, конечно, соблюдать хорошо и благородно, но она чаще всего не приводит ни к каким результатам. Вы со мной не согласны? Ультиматумами людей не проймешь.
   – А почему вообще, как вы думаете, возникла ситуация, когда члены комиссии выступили против Генри Льюиса?
   – Думаю, что если бы вы спросили кого-нибудь, то вам привели бы причины, не имеющие ничего общего с цветом его кожи. За исключением Клио. Я отдаю должное этой женщине за то, что она была, во всяком случае, искренна. Остальные прибегают к эвфемизмам типа: «Он и его жена чуждаются общества», или «У нас не было возможности как следует узнать его», или «Он, возможно, будет приводить в клуб не совсем приятных для нас гостей»… Иные начнут разглагольствовать о традициях. Так или иначе это все жалкий камуфляж единственной проблемы. Генри – черный. Они – белые. Они не хотят видеть черных на своих теннисных кортах. Как бы это ни бесило меня, Клио – и только она одна – вела себя честно из всей собравшейся там компании.
   – Как это назвать? Коллективная паранойя?
   – Я не социолог и не психиатр. Но я ясно увидел перед собой группу супербогатых личностей, не желающих допускать в свой круг кого-то со стороны. Они руководствуются ошибочным мнением, что, отгородившись от зла, которым якобы пропитан окружающий мир, сохранят в неприкосновенности свой малый мирок, свой привычный образ жизни, будут развлекаться, встречаться на званых обедах и обмениваться новостями, кто на ком женится и кто покупает дом – где и какой.
   Проблема в том, что все их старания обречены на провал, хотя они уверены в обратном. Никакие деньги не уберегут никого от житейских неприятностей и бед, от болезней, разводов, от тоски, наконец.
   Посмотрите на здешнее молодое поколение. Юнцы слишком много пьют, тратят родительские деньги на наркотики, а затем мчатся навстречу гибели за рулем «Порше», подаренного папочкой и мамочкой к шестнадцатилетию своего отпрыска. Никто уже не стремится достичь чего-нибудь в жизни. А если они не развлекаются, то не знают, куда себя девать. Двое ребят, которых я знал, покончили с собой в прошлом году. А где искать корни всего этого?
   Джордж сделал паузу, порылся в карманах шорт, отыскал мятый платок, вытер вспотевший лоб.
   – Никто не задается подобным вопросом и пальцем пошевелить не хочет, хотя и копать глубоко не нужно. Ответ лежит на поверхности. Самоизоляция, которая приходит с большими деньгами. А они еще страшатся проникновения в свою среду чужаков – будь то черные, евреи или латиносы… – тех, кто более удачлив, талантлив, обаятелен и образован, чем они сами. Жители Саутгемптона образовали свое маленькое государство и выдвинули своих лидеров. Другим сюда нет доступа.
   Внезапно, как бы вспомнив, по какому поводу затеялся весь этот разговор, он вернулся к личности Клио.
   – Как раз Клио Пратт я и имел в виду, говоря о лидерах.
   В памяти Фрэнсис всплыла фраза, вышитая на коврике в гардеробной Клио: «Слишком стройных, как и слишком богатых – не бывает». Вот принцип, по которому жила Клио и живет люд, населяющий Саутгемптон. Клио добивалась и того, и другого и на это только не жалела усилий.
   – Инакомыслящему одиночке трудно противостоять этой среде, – продолжал Джордж: – Их цементирует то, что они все схожи. Каждый видит в своих друзьях и приятелях отражение самого себя. Это укрепляет его веру в собственную значимость и правоту. Я не в силах здесь что-то изменить. Я опасаюсь проповедовать свои взгляды. Я плыву по течению, меня несет в общем потоке, я лишь барахтаюсь иногда как могу. Но с лицемерной маской на физиономии принимать все, что тут творится, я тоже не в состоянии. Поэтому я покидаю эти места… с тяжелым чувством, но хотя бы с чистой совестью.
   Джордж откинулся в кресле, явно опустошенный этим неожиданно выплеснувшимся диалогом.
   Фрэнсис выждала некоторое время, прежде чем заговорить. После такой исповеди требовалось помолчать и подумать.
   Затем она осторожно спросила:
   – Вы были в «Фейр-Лаун» в прошлую субботу?
   – Да. Я приехал, чтобы очистить свой письменный стол. С тех пор я там не был.
   – Вы виделись с Клио в то утро?
   – Нет. Но я был в здании, когда раздался крик.
   – Чем вы были заняты в тот момент?
   – Заполнял какие-то бумаги у конторки неподалеку от дамского туалета… за углом и чуть дальше по коридору. Для такого заведения, как «Фейр-Лаун», отставка члена приемной комиссии и добровольный отказ от членства в клубе – события, чреватые скандалом и разными сложностями. Поэтому на опрометчивого смельчака, решившегося на такой шаг, наваливается уйма бумажной работы. Я должен был во многом отчитаться, сочинить приемлемые дипломатические объяснения. У меня голова шла кругом. Я надеялся разобраться со всем этим до того, как хлынет толпа после завершения турнира. Мне не хотелось ни с кем встречаться, ни появляться там еще раз.
   – Кто-нибудь вам помогал?
   – Там была юная девица за конторкой. В ее обязанности входит отвечать на телефонные звонки. Директор клуба через нее передал мне документацию и таким образом вежливо самоустранился.
   – Что вы делали, когда раздался крик?
   – То, что, по моему разумению, сделал бы всякий. Побежал туда, откуда он послышался. В туалете увидел кричащую женщину, затем Клио на полу в открытой кабинке. Я пытался привести ее в чувство, хлопал по щекам, но бесполезно. Проверил пульс – его не было. Джек Ван Фюрст появился там сразу вслед за мной. Он побежал звонить 911. Я остался при Клио, но к ней больше не прикасался. Когда прибыла полиция, я рассказал им то, что и вам сейчас.
   – Кому еще вы рассказывали о происшедшем?
   – Только полиции. Честно говоря, у меня появилось столько своих личных проблем, что я почти ни с кем не вижусь.
   – А с Генри Льюисом?
   – Я говорил с ним после того, как ему было отказано в приеме, но ничего хорошего это никому из нас не принесло. Наоборот. Я неоднократно пытался опять вызвать его на разговор, но жена Генри каждый раз сообщала мне через дверь, что его либо нет, либо он слишком занят. Достичь взаимопонимания с ним не удалось, а раз так, я махнул рукой. А теперь пришло время и мне уехать.
   – Куда вы собрались?
   – Думаю податься на юг, на отмели Северной Каролины. Рассчитываю купить там домик на побережье. Поживу у океана, порыбачу. Это моя страсть. Таковы ближайшие планы. Дальше вперед не заглядываю. Жене останется квартира на Манхэттене.
   – И вы расстаетесь со всем этим без сожаления? – Фрэнсис оглянулась по сторонам.
   – «Это», как вы выразились, не стоит того, чтоб о нем жалеть и брать с собой…
   – В новую жизнь? – улыбнулась Фрэнсис.
   – Слишком сильно сказано, но… пожалуй, что так. – Он тоже улыбнулся слегка застенчиво.
   Она встала, протянула ему руку. Он задержал ее руку в своей чуть дольше, чем принято между людьми, которые еще как следует не успели познакомиться.
   – Спасибо, что уделили мне время.
   – Желаю удачи в вашем расследовании.
   Отъехав немного от дома Уэлча, Фрэнсис остановила машину у обочины. Беседа с Уэлчем, его исповедь странно подействовали на нее. Почему-то ей стало душно на этой продуваемой теплым, напоенным цветочными ароматами ветерком улице, среди этих домов за высокими оградами. В ней проснулось желание бежать отсюда, бросив все, оборвав все нити и привязанности, желание, сходное с тем, какое овладело Уэлчем в переломный момент его жизни.
   Может, Малкольм был прав? Может, ей и вправду следует держаться в стороне, а не копаться в личной жизни людей, чьи пути пересеклись с дорожкой, по которой следовала Клио к своему трагическому и в чем-то грязному, вызывающему чувство брезгливости концу.
   Фрэнсис обожала отца и не любила мачеху. Но эти двое, две души, слившиеся воедино, жили в своем, отдельном от Фрэнсис и, в общем-то, чуждом ей мире. Сдирать с него покровы, обнажать его сущность – не кощунственно ли для дочери?
   Казалось, что Ричард не сдвигался с того самого места, где они расстались двадцать четыре часа назад. На нем был тот же черный костюм, та же белая рубашка и серый галстук – все то, во что одела его Блэр для похорон Клио. Еще резче обозначились под глазами, испещренными красными прожилками, темные мешки. При ярком солнечном свете кожа на лице казалась мертвенно-серой.
   Лили, присевшая на кушетке неподалеку, держала на коленях поднос с сандвичем, салатом и сыром на тарелочке. Очевидно, она, расставшись с надеждой убедить его что-нибудь поесть, все же упорно отказывалась унести поднос обратно на кухню.
   – Прости, что я вчера не возвратилась сюда, – начала Фрэнсис мягко, чтобы не потревожить отца.
   Ричард не проявил никакого видимого интереса к ее появлению, словно он ее не услышал или даже не заметил, что кто-то еще находится в комнате. Фрэнсис переглянулась с Лили. Та поджала губы и передернула плечами. Она тоже выглядела изможденной.
   – Я хотела вернуться, но со столькими людьми мне пришлось встретиться и переговорить, что все затянулось допоздна. Расследование этого требует.
   Отец не пошевелился.
   – Блэр оставалась здесь с тобой? Ведь так? Молчание.
   – Блэр уехала совсем поздно, – сообщила Лили.
   – Я беседовала с Льюисами, с Генри и Луизой. – Фрэнсис встала прямо перед ним.
   Отец смотрел невидящим взглядом, как бы сквозь нее, не шевелясь и никак не реагируя на ее слова.
   – Луизу ты знаешь. Ребенком она часто играла с Блэр.
   – У них был домик на чердаке, – вдруг произнес Ричард, делая большие паузы между словами.
   – Ну да, помню. Из желтого картона. Того же цвета, что и такси.
   Она надеялась, что воспоминание вызовет у него улыбку, но никакой реакции вообще не последовало. Все же она решилась:
   – Мне нужно спросить у тебя кое-что. Мне не хочется задавать этот вопрос, но придется. Почему Клио была так настроена против приема Льюисов в клуб?
   Ричард молчал. Лили поднялась с места и удалилась, забрав с собой поднос и предупредив, что в случае нужды ее можно вызвать с кухни.
   – Давай поговорим об этом, – попросила Фрэнсис отца. – Пожалуйста.
   Взгляд Ричарда не оживился, остался пустым, но все же он заговорил. В голосе его чувствовалось напряжение, слова давались ему даже с большим трудом, чем обычно.
   – «Фейр-Лаун» не готов к приему черных… Мы допустили сперва католиков… в 1979-м… И Саутгемптон сразу стал другим. Несколько лет назад к нам пришел первый еврей. Многие были против. Мы не хотели устраивать здесь у себя второй Голливуд. Мы не хотели превратиться в Ист-Хемптон, в котел, где бурлит непонятно какое варево…
   Фрэнсис раздражал медленный, размеренный тон отца, но, боясь спугнуть его, она замерла на месте.
   – Клубу нужно время, чтобы приспособиться к переменам.
   Это была уже целая философия, убежденность, пропитавшая его мозг до самой последней клеточки. Стали ли взгляды этой пары – Ричарда и Клио – причиной расправы над женщиной, целеустремленной, наглой и упрямой, но ослепленной верой в собственную правоту? Неважно. Фрэнсис вдруг потеряла интерес к расследованию. Но выслушать отца, дать ему возможность исповедоваться было необходимо.
   – Наше решение было на пользу Генри. В клубе его бы подвергли остракизму. Тебе не понять, что это такое. И никому не понять – пока он не испытает это на себе.
   Впервые Фрэнсис слышала от отца не признание, нет, а лишь намек на то, что на его жизненном пути попадались и ухабы.
   – А чем провинился Генри? Он хотел лишь быть таким, как вы.
   – Хотеть мало. Надо таким быть.
   Ричард облизнул пересохшие губы и снова заговорил:
   – Я не жду от тебя понимания. Ты избрала себе жизнь, отличную от нашей. То, что мы ценим, для тебя даже не деньги, а мусор.