Страница:
Потом он сидел на диване, стонал и глазел по сторонам, пока не обнаружил в липкой, благоухающей джином луже на столе мятый британский загранпаспорт. Тогда он схватил эту гадость, подержал в потных ладонях и, затаив дыхание, медленно раскрыл. Как будто это был прикуп, от которого зависело, выйдет он сегодня из казино в штанах или всё-таки уже нет. С фотографии в паспорте, нагло ухмыляясь (может быть, даже – вызывающе нагло), на него смотрел всё тот же мудак… то есть мужик… то есть он сам.
Тогда, шевеля обожжёнными джином губами, майор стал читать напечатанный в паспорте текст, из которого следовало, что: а) зовут его Джеймс Лэдли Хупер, б) ему тридцать шесть лет и в) он гражданин Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии. Выяснив эти отвратительные подробности, Саня выругался настолько длинно и грязно, что поначалу даже испугался, но потом всё-таки записал слово в слово на обороте счёта за газ. Мало ли… Покончив с писаниной, он бросил паспорт под стол и стаканов уже больше не считал.
Баблов & Допотопов
Похищение кота. Часть первая
Кто вы, Mr. Hooper?
Stealing of Tom-cat. Part Two
Похищение кота. Часть третья
Тогда, шевеля обожжёнными джином губами, майор стал читать напечатанный в паспорте текст, из которого следовало, что: а) зовут его Джеймс Лэдли Хупер, б) ему тридцать шесть лет и в) он гражданин Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии. Выяснив эти отвратительные подробности, Саня выругался настолько длинно и грязно, что поначалу даже испугался, но потом всё-таки записал слово в слово на обороте счёта за газ. Мало ли… Покончив с писаниной, он бросил паспорт под стол и стаканов уже больше не считал.
Баблов & Допотопов
Вечером, в кромешной тьме, посреди кошмара про очередь за свежей треской в Сосновой Поляне (юго-запад Санкт-Петербурга, Россия), его разбудил телефон. Включив свет, Хупер каким-то чудом нашёл беснующийся под столом аппарат. Подняв трубку, он услышал: «А жизнь-то супер, мистер Хупер!» Это был Дэнни, Дэнни Рубиройд, один из его людей.
– Чего тебе, дурень? – хрипло отозвался майор.
– Ничего. Просто ты вчера говорил, что сегодня идём ловить кота.
– Какого кота?
Хупер, наконец, выдрал ногу из рукава плаща.
– Какого-то кота.
– Зачем?
Хупер, наконец, отстегнулся от каминной решётки и отбросил наручники подальше к чёртовой, что называется, матери.
– А хрен его знает! Так мы идём или нет? Если нет – я в кабак пойду.
Таков был ответ Рубиройда.
– Иди, – согласился Хупер и положил трубку. Потом добавил: «в жопу». Но это уже для себя, шёпотом. Потому что Хупер был опытный разведчик.
Потом на журнальном столике у дивана (среди бутылок, окурков и левого ботинка) он разыскал рваную записную книжку в когда-то коричневой обложке. Полистав её негнущимися пальцами, он уставился в безмерно корявую запись на последней странице: «1) поймать Носкова и заменить микрофон; 2) завязывать с джином! пока не поздно завязывать с джином! 3) позвонить Мэрион, как дела». Картина начала вырисовываться.
Мэрион – это его жена, капитан внешней разведки Маша Тихобрюхова. Она сейчас в отпуске у матери, в этом (Хупер постоянно забывал, как называется тёщин колхоз) под Бобруйском. И стоило только Маше шагнуть за британский порог, как Хупер и Рубиройд превратили первый же свой запой в оргию поистине калигулианского масштаба, и на какое-то время тишайший Даксборо стал разнузданным Вечным городом… «Но надо работать, надо работать», – напомнил себе Хупер. Он попробовал было задуматься о коте, и ему бы это, скорее всего, удалось, если бы какая-то сволочь внутри не повторяла без конца: «Надо работать, надо работать, надо работать». В ответ Хупер саданул джина, посмотрел в записную книжку и вычеркнул тезис номер два. Теперь он уже всё помнил. Носков – это толстый русский кот из Хобби Холла, и очень себе на уме. Живёт под боком у придурка Хьюго Океанопулоса, которым давно и, скорее всего, напрасно интересуется внешняя разведка. Начальники Хупера в Управлении почему-то уверены, что «доктор Хьюго» далеко опередил отечественную психиатрию на путях создания какого-то «Мирового Дебила, за которым будущее». Поэтому ещё в Питере на кота надели ошейник с микрофоном, который теперь надо заменить – в последнее время он что-то начал барахлить.
В дверь позвонили. Хупер стебанул джина, распихал полуавтоматические пистолеты по карманам пижамы, накрыл ковриком пулемёт под лестницей и подошёл к двери.
– Кто там? – спросил он, когда окончательно убедился, что глазка ему сегодня не отыскать. (Спокойствию Хупера сейчас позавидовал бы даже замерзающий без водки якут.)
– Почтальон Печкин, – послышалось снаружи.
Тогда Хупер в сердцах плюнул себе на тапок (но промахнулся) и рывком открыл дверь, вообще-то, в менее драматических обстоятельствах, открывавшуюся наружу. На пороге лежал улыбающийся Дэнни Рубиройд. И одет он был как выживший из ума Арлекин.
– Чего ты припёрся? – сурово спросил Хупер и попытался почесать ухо. Но не нашёл.
Дэнни поднялся, разгрёб свои светлые патлы и показал шишку на лбу.
– Был сейчас у Дикинсона… так этот мудила Картридж опять мне в лоб заехал… и опять седьмым шаром.
– Да ну? – заинтересовался Хупер и нашёл проклятое ухо. Но уже забыл, зачем.
– Ага. И, как всегда, от борта.
– Думаешь, за этим что-то кроется? – ещё сильнее заинтересовался Хупер и оставил ухо в покое. Но осталось чувство какого-то неудовлетворения. – Думаешь, Картридж на что-то намекает? Может, контакт хочет наладить?
– Да хрен его знает, чего он хочет! Но не промахнулся ещё ни разу.
– Он который раз тебе в лоб попадает?
– Четвёртый… или пятый, я не считал, – сказал Дэнни.
– Не считал! – возмутился Хупер. – Мне с тобой, что ли, ходить считать?
– Да ладно, я сам теперь… – примирительно сказал Дэнни. – Короче, когда у меня башка отзвенела, я вспомнил, что ты вроде зайти просил.
– Ничего я не просил. Галлюцинации у твоей башки.
– Ладно, – сказал молодой шпион и пошатнулся, – тогда я пошёл.
– Заходи, раз пришёл, – проворчал Хупер и впустил парня в дом.
Попав в дверной проём всего лишь с третьей попытки, Дэнни бодро направился вверх по лестнице, но Хупер не менее бодро поймал его за портки и развернул в правильном направлении. Дэнни влетел в гостиную.
– Ты что, перестановку сделал? – удивлённо спросил он, показывая на группы бутылок в разных концах комнаты.
– Тебе-то что? – уклонился от прямого ответа Хупер.
Никогда он не спешил раскрывать карты, не стал и на этот раз.
Они уселись на диваны, и Хупер на правах хозяина стал разливать, а Дэнни вытащил из-под себя Колю, прелестную французскую бульдожку. (Однажды, глядя ей в глаза, Рубиройд заявил Хуперу: «Думаю, в аду нас встретят существа с такими вот, примерно, лицами». Хупера тогда крайне шокировало это «нас». Что касается имени собаки, то названа она была в честь одного полковника внешней разведки, бывшего начальника Хупера, которого звали Николай Яковлевич. Впервые увидев щенка, Хупер поразился их феноменальному сходству.) Налюбовавшись, парень нежно погладил сонную зверушку и осторожно запихал её под подушку. В результате этих манипуляций Коля захрапела ещё неистовее.
Хупер уставился на собаку и задумчиво произнёс:
– Её же вроде Мэрион к соседке отвела…
– Значит, не отвела, – предположил Дэнни.
– Значит, не отвела, – согласился Хупер.
Они выпили по первой.
– Ну так что? – спросил Дэнни.
– В смысле?
– Ну про кота-то… – пояснил подручный Хупера, пока тот наливал.
– А… кот – это Носков из Хобби Холла. У него микрофон забарахлил. Надо заменить.
Дэнни внимательно посмотрел на Хупера. Хупер внимательно посмотрел на Дэнни. Тогда Дэнни взял стакан, да и вылил его содержимое прямо себе в рот.
В том же примерно духе поступил и Хупер. Потом сказал:
– Завтра утром всё и провернём.
– Завтра так завтра, – не стал спорить Рубиройд, закусывая крошками со стола.
Хупер поднялся и, титаническим усилием воли сохранив равновесие, похлопал Дэнни по голове. Имея в виду плечо. Этот парень ему нравился, и, чем дальше, тем больше. А после третьего стакана Хупер так растрогался, что чуть было не назвал Дэнни Фёдором. Как его, собственно говоря, и звали уже двадцать семь лет. Просто Федя об этом забыл. Забыл сразу после того, как прошлой зимой с высокого дуба в лесу под Ноттингемом на него рухнула радистка Паша. (Там связь была хреновая, помех много, а Паша – дура каких свет не видывал. Хупер её потом в лондонскую резидентуру обменял на две коробки «Мальборо» (2 × 50 × 10 × 20 шт). Пускай там на Биг-Бен лазит!) Хупер не раз ставил перед командованием вопрос о необходимости информировать старшего лейтенанта Фёдора Допотопова об истинном положении вещей. Вернуть ему, так сказать, представление о рязанских корнях. А то ведь так и проживёт жизнь, думая, что он замудонец Дэнни Рубиройд! Но командование пока не одобряло. В последней шифровке Хуперу рекомендовали подождать до седьмого ноября. А там уж, как бы в награду…
Хупер растолкал Дэнни, и они пели «И полети к родному дому, отсюда к родному дому», пока Коля не завыла. Тогда Дэнни снова отрубился, а Хупер включил телевизор. (У него теперь была новая спутниковая система – подарок местного бандеровца Мыколы Нечитайло, которого он в очередной раз прищучил.) Видимость была хорошая, а вот новости с Родины… Правда, в самом конце выпуска в глубине экрана с двумя чемоданами в руках пробежал Путин. Но на сердце было по-прежнему тревожно: в России смута, и когда ещё питерские Кремль возьмут?..
Хупер вырубил телевизор и, подвинув Колю, бросился на диван, чтобы погрузиться в недосмотренный накануне кошмар. Дело там, в двух словах, было в том, что у Хупера уже подходила очередь за треской в универсаме на улице Тамбасова, когда вдруг выяснилось, что номер у него написан не на правой руке, как у всех, а на левой. Короче, Хупера обвинили в мошенничестве. Какая-то косматая баба сзади орала благим матом, что он, гадина, сам себе номер написал, что он, сволочь такая, сроду здесь не стоял, и призывала немногочисленных в толпе мужиков набить ему, наконец, морду. И сколько Хупер ни воздевал свою левую ладонь с номером 172 на ней, у стояльцев в очереди были каменные лица. А кое у кого и опухшие.
– Чего тебе, дурень? – хрипло отозвался майор.
– Ничего. Просто ты вчера говорил, что сегодня идём ловить кота.
– Какого кота?
Хупер, наконец, выдрал ногу из рукава плаща.
– Какого-то кота.
– Зачем?
Хупер, наконец, отстегнулся от каминной решётки и отбросил наручники подальше к чёртовой, что называется, матери.
– А хрен его знает! Так мы идём или нет? Если нет – я в кабак пойду.
Таков был ответ Рубиройда.
– Иди, – согласился Хупер и положил трубку. Потом добавил: «в жопу». Но это уже для себя, шёпотом. Потому что Хупер был опытный разведчик.
Потом на журнальном столике у дивана (среди бутылок, окурков и левого ботинка) он разыскал рваную записную книжку в когда-то коричневой обложке. Полистав её негнущимися пальцами, он уставился в безмерно корявую запись на последней странице: «1) поймать Носкова и заменить микрофон; 2) завязывать с джином! пока не поздно завязывать с джином! 3) позвонить Мэрион, как дела». Картина начала вырисовываться.
Мэрион – это его жена, капитан внешней разведки Маша Тихобрюхова. Она сейчас в отпуске у матери, в этом (Хупер постоянно забывал, как называется тёщин колхоз) под Бобруйском. И стоило только Маше шагнуть за британский порог, как Хупер и Рубиройд превратили первый же свой запой в оргию поистине калигулианского масштаба, и на какое-то время тишайший Даксборо стал разнузданным Вечным городом… «Но надо работать, надо работать», – напомнил себе Хупер. Он попробовал было задуматься о коте, и ему бы это, скорее всего, удалось, если бы какая-то сволочь внутри не повторяла без конца: «Надо работать, надо работать, надо работать». В ответ Хупер саданул джина, посмотрел в записную книжку и вычеркнул тезис номер два. Теперь он уже всё помнил. Носков – это толстый русский кот из Хобби Холла, и очень себе на уме. Живёт под боком у придурка Хьюго Океанопулоса, которым давно и, скорее всего, напрасно интересуется внешняя разведка. Начальники Хупера в Управлении почему-то уверены, что «доктор Хьюго» далеко опередил отечественную психиатрию на путях создания какого-то «Мирового Дебила, за которым будущее». Поэтому ещё в Питере на кота надели ошейник с микрофоном, который теперь надо заменить – в последнее время он что-то начал барахлить.
В дверь позвонили. Хупер стебанул джина, распихал полуавтоматические пистолеты по карманам пижамы, накрыл ковриком пулемёт под лестницей и подошёл к двери.
– Кто там? – спросил он, когда окончательно убедился, что глазка ему сегодня не отыскать. (Спокойствию Хупера сейчас позавидовал бы даже замерзающий без водки якут.)
– Почтальон Печкин, – послышалось снаружи.
Тогда Хупер в сердцах плюнул себе на тапок (но промахнулся) и рывком открыл дверь, вообще-то, в менее драматических обстоятельствах, открывавшуюся наружу. На пороге лежал улыбающийся Дэнни Рубиройд. И одет он был как выживший из ума Арлекин.
– Чего ты припёрся? – сурово спросил Хупер и попытался почесать ухо. Но не нашёл.
Дэнни поднялся, разгрёб свои светлые патлы и показал шишку на лбу.
– Был сейчас у Дикинсона… так этот мудила Картридж опять мне в лоб заехал… и опять седьмым шаром.
– Да ну? – заинтересовался Хупер и нашёл проклятое ухо. Но уже забыл, зачем.
– Ага. И, как всегда, от борта.
– Думаешь, за этим что-то кроется? – ещё сильнее заинтересовался Хупер и оставил ухо в покое. Но осталось чувство какого-то неудовлетворения. – Думаешь, Картридж на что-то намекает? Может, контакт хочет наладить?
– Да хрен его знает, чего он хочет! Но не промахнулся ещё ни разу.
– Он который раз тебе в лоб попадает?
– Четвёртый… или пятый, я не считал, – сказал Дэнни.
– Не считал! – возмутился Хупер. – Мне с тобой, что ли, ходить считать?
– Да ладно, я сам теперь… – примирительно сказал Дэнни. – Короче, когда у меня башка отзвенела, я вспомнил, что ты вроде зайти просил.
– Ничего я не просил. Галлюцинации у твоей башки.
– Ладно, – сказал молодой шпион и пошатнулся, – тогда я пошёл.
– Заходи, раз пришёл, – проворчал Хупер и впустил парня в дом.
Попав в дверной проём всего лишь с третьей попытки, Дэнни бодро направился вверх по лестнице, но Хупер не менее бодро поймал его за портки и развернул в правильном направлении. Дэнни влетел в гостиную.
– Ты что, перестановку сделал? – удивлённо спросил он, показывая на группы бутылок в разных концах комнаты.
– Тебе-то что? – уклонился от прямого ответа Хупер.
Никогда он не спешил раскрывать карты, не стал и на этот раз.
Они уселись на диваны, и Хупер на правах хозяина стал разливать, а Дэнни вытащил из-под себя Колю, прелестную французскую бульдожку. (Однажды, глядя ей в глаза, Рубиройд заявил Хуперу: «Думаю, в аду нас встретят существа с такими вот, примерно, лицами». Хупера тогда крайне шокировало это «нас». Что касается имени собаки, то названа она была в честь одного полковника внешней разведки, бывшего начальника Хупера, которого звали Николай Яковлевич. Впервые увидев щенка, Хупер поразился их феноменальному сходству.) Налюбовавшись, парень нежно погладил сонную зверушку и осторожно запихал её под подушку. В результате этих манипуляций Коля захрапела ещё неистовее.
Хупер уставился на собаку и задумчиво произнёс:
– Её же вроде Мэрион к соседке отвела…
– Значит, не отвела, – предположил Дэнни.
– Значит, не отвела, – согласился Хупер.
Они выпили по первой.
– Ну так что? – спросил Дэнни.
– В смысле?
– Ну про кота-то… – пояснил подручный Хупера, пока тот наливал.
– А… кот – это Носков из Хобби Холла. У него микрофон забарахлил. Надо заменить.
Дэнни внимательно посмотрел на Хупера. Хупер внимательно посмотрел на Дэнни. Тогда Дэнни взял стакан, да и вылил его содержимое прямо себе в рот.
В том же примерно духе поступил и Хупер. Потом сказал:
– Завтра утром всё и провернём.
– Завтра так завтра, – не стал спорить Рубиройд, закусывая крошками со стола.
Хупер поднялся и, титаническим усилием воли сохранив равновесие, похлопал Дэнни по голове. Имея в виду плечо. Этот парень ему нравился, и, чем дальше, тем больше. А после третьего стакана Хупер так растрогался, что чуть было не назвал Дэнни Фёдором. Как его, собственно говоря, и звали уже двадцать семь лет. Просто Федя об этом забыл. Забыл сразу после того, как прошлой зимой с высокого дуба в лесу под Ноттингемом на него рухнула радистка Паша. (Там связь была хреновая, помех много, а Паша – дура каких свет не видывал. Хупер её потом в лондонскую резидентуру обменял на две коробки «Мальборо» (2 × 50 × 10 × 20 шт). Пускай там на Биг-Бен лазит!) Хупер не раз ставил перед командованием вопрос о необходимости информировать старшего лейтенанта Фёдора Допотопова об истинном положении вещей. Вернуть ему, так сказать, представление о рязанских корнях. А то ведь так и проживёт жизнь, думая, что он замудонец Дэнни Рубиройд! Но командование пока не одобряло. В последней шифровке Хуперу рекомендовали подождать до седьмого ноября. А там уж, как бы в награду…
Хупер растолкал Дэнни, и они пели «И полети к родному дому, отсюда к родному дому», пока Коля не завыла. Тогда Дэнни снова отрубился, а Хупер включил телевизор. (У него теперь была новая спутниковая система – подарок местного бандеровца Мыколы Нечитайло, которого он в очередной раз прищучил.) Видимость была хорошая, а вот новости с Родины… Правда, в самом конце выпуска в глубине экрана с двумя чемоданами в руках пробежал Путин. Но на сердце было по-прежнему тревожно: в России смута, и когда ещё питерские Кремль возьмут?..
Хупер вырубил телевизор и, подвинув Колю, бросился на диван, чтобы погрузиться в недосмотренный накануне кошмар. Дело там, в двух словах, было в том, что у Хупера уже подходила очередь за треской в универсаме на улице Тамбасова, когда вдруг выяснилось, что номер у него написан не на правой руке, как у всех, а на левой. Короче, Хупера обвинили в мошенничестве. Какая-то косматая баба сзади орала благим матом, что он, гадина, сам себе номер написал, что он, сволочь такая, сроду здесь не стоял, и призывала немногочисленных в толпе мужиков набить ему, наконец, морду. И сколько Хупер ни воздевал свою левую ладонь с номером 172 на ней, у стояльцев в очереди были каменные лица. А кое у кого и опухшие.
Похищение кота. Часть первая
Утром, пока Хупер блевал в ванной, Дэнни украдкой позвонил портье в отеле «Аль-Бабуин» в Касабланке. Это был его старый канал связи с бабушкой Аграфеной Тихоновной (портье потом перезванивал ей с базара в Рязань), и за подобные штуки Хупер раньше неоднократно объявлял Фёдору выговоры и удерживал квартальную премию, которую они потом вместе пропивали. Теперь же всё это просто потеряло смысл: Фёдор давно уже превратился в Дэнни Рубиройда и помнил только номер в Касабланке, но не цель своих звонков, а портье, которого звали, кажется, Карим-ага (или нога?..), перевербовали то ли китайцы, то ли корейцы. И в настоящее время он работал в штаб-квартире «Кока-Колы» в Атланте уборщиком с доступом к мусорным бачкам в конференц-зале.
После долгих, едва слышных гудков в Касабланке кто-то сказал:
– Алло.
– Ну, – сказал Дэнни, понятия не имевший, с кем он разговаривает и зачем.
– Алло, – повторил кто-то в Касабланке и что-то забормотал по-арабски.
Удивлённый Дэнни послушал-послушал да и послал бормотуна в задницу. Когда он клал трубку, из ванной вышел Хупер.
– Опять в Марокко звонил? – гневно спросил он.
– Я насчёт погоды узнавал, – соврал Дэнни с непринуждённостью ведущего программы «Время».
– На хрена тебе… – не договорил Хупер и снова побежал в ванную.
– Мало ли дождь будет! – крикнул ему вдогонку Дэнни.
Потом они попили кофейку (Хупер ни с того ни с сего заявил, что похмеляться с утра нелепо) и пошли искать машину. На случай провала Хупер никогда не оставлял её в гараже. На случай провала Хупер оставлял свой «Воксхолл» чёрт знает где. На этот раз он притулил старикана в луже под деревом примерно в миле от дома.
Проезжая мимо своего резидентского гнёздышка, Хупер неожиданно вспомнил, что не гулял с Колей да, кстати, и не кормил своего четвероногого друга. Так что пришлось посылать Дэнни. В смысле – чтобы он исправил досадный промах. Наблюдая (со светлой улыбкой), как подчинённый гоняется за резвой собакой, не желавшей возвращаться домой в такое чудесное утро, растроганный Хупер мысленно составлял рапорт о присвоении старшему лейтенанту Допотопову очередного воинского звания. Тем временем подающий надежды разведчик загнал Колю в дом и соображал теперь, как открывается (и открывается ли вообще) банка элитного собачьего корма «Цезарус Примус», которому нередко отдавал должное и сам Хупер в благословенные дни, когда жены не было дома. Наконец, улыбаясь и облизываясь, Дэнни вышел из дома и заковылял к ограде, а Хупер смахнул навернувшуюся слезу чьими-то промасленными кружевными трусиками.
Дэнни забрался в машину, распространяя по салону аппетитный запах дорогущего «Цезаруса Примуса», и у Хупера невыносимо зачесалось в носу. Отчихав своё, он спросил сиплым голосом:
– Ты Коле-то хоть оставил?
Будущий капитан внешней разведки сделал вид, что не только не понимает по-английски, но даже не понимает, что это по-английски.
– Слушай, Мак, – сказал он тепло и искренне (со времён падения радистки Паши Дэнни порой называл Хупера МакАлистером, но тот не возражал – так было даже лучше в смысле конспирации), – я это… отгулы хочу отгулять… после дела, конечно.
– Какие отгулы?
– Мои. За Шотландию.
Весной Хупер посылал Дэнни в шотландские горы за самогоном.
– А какого дела?
Хупер всё ещё не успокоился насчёт «Примуса».
– По поводу кота.
– Кота?
– Кота в Хобби Холле.
– В Хобби Холле?
На самом-то деле майор ГРУ Хупер просто испытывал на прочность выдержку старшего лейтенанта ГРУ Рубиройда. Проводил так называемый «рэгулярный трэнаж». Как в своё время это делал с ним самим гвардии капитан Кухарчук, весьма злое животное. Но молодой друг резидента выдержал нелёгкое испытание, можно сказать, с честью. А то, что он злобно вытаращился на Хупера, слегка затрясся и чуть не задушил себя ремнём безопасности, да ещё и заорал во всё горло: «Ты достал меня, сволочь пьяная!» – так это мелочи, «нэполадки, якись могуть быть поправлэны», если придерживаться терминологии того же гвардии капитана Кухарчука, чрезвычайно злого животного.
– Ладно, – сказал Хупер, включая зажигание. – Кажется, нам пора.
И рванул с места с таким рёвом и грохотом, что миссис Джулия Монтекки-Смит, пенсионерка из коттеджа напротив, задремавшая вчера вечером на унитазе, проснулась и смогла, наконец, приступить к повседневным домашним хлопотам.
На перекрёстке Бонд-стрит и Эбби-роуд Хупер еле успел дать по тормозам – в дюйме от «Воксхолла» с криками о помощи пронёсся рыжий толстяк в пижаме наизнанку. А сразу за ним – высокий джентльмен во фраке, с огромной кочергой в узкой и нервной руке скрипача. Хупер тихо выругался и повернул бледное как поганка лицо к Дэнни. Тот был цвета баклажана.
– Сволочь Холмс! Не успел из лечебницы выйти – опять за старое! – злобно проговорил майор.
Дэнни, работавший продавцом-консультантом в «Скобяном Супермаркете Бормана», кивнул головой:
– Он к нам на прошлой неделе заходил. Кочергу выбирать. Я тогда сразу понял – для бедняги Ватсона.
И они поехали дальше.
– Ну что, споём, что ли? – предложил вдруг Хупер.
– Давай, – согласился Дэнни. – Только не эту твою хреновину!
Имелась в виду любимая песня пьяного Хупера под удивительным названием «Еврейское казачество восстало», от которой у Рубиройда мозга за мозгу заходила.
– Да ладно лечить-то, – сказал майор.
И тишина Даксборо огласилась жестокой пародией на легендарное «Июльское утро». Причём Хупер визжал за Байрона, а Дэнни подвывал за Хенсли и лупил ногами по днищу за Керслейка. Перед самым поворотом на Кокс Фэнтэстик их остановил Томми Сосискович, местный констебль.
– Так не пойдёт, ребята, – сказал он, заглядывая в салон, где Дэнни притворился спящим.
– Zdravo, druze,[3] – добродушно отозвался Хупер. – Что, Томми, не спится?
– Да уж! – согласился тот и вроде как собрался вытаскивать квитанции.
– Да ладно тебе! – Улыбка Хупера не помещалась в зеркало заднего вида. – Это Дэнни во сне орал. Опять у Дикинсона перебрал. Да ещё в лоб ему там дали. Так что, сам понимаешь, нелегко пришлось парню. Сейчас его домой отвезу, и всё будет u redu[4]. Ты уж не серчай.
– Ладно, – сказал констебль, – поезжайте тихонько. Кстати, там вот, когда фальцетом, надо вот так.
И он взял самую высокую ноту и держал её, наверно, минуту и держал бы ещё неизвестно сколько, если бы тут в него не врезался какой-то дед на велосипеде. Поднявшись с асфальта, Томми поднял лихого деда (им оказался Тоби Никсон, профессиональный нищий, подвизавшийся в квартале Сосисковича), прислонил его горбом к фонарному столбу и, наконец, вытащил из кармана пачку квитанций.
– Привет, Тоби! Увидимся, Томми! – хором сказали Хупер с Рубиройдом и помчались в сторону Родео-драйв.
После долгих, едва слышных гудков в Касабланке кто-то сказал:
– Алло.
– Ну, – сказал Дэнни, понятия не имевший, с кем он разговаривает и зачем.
– Алло, – повторил кто-то в Касабланке и что-то забормотал по-арабски.
Удивлённый Дэнни послушал-послушал да и послал бормотуна в задницу. Когда он клал трубку, из ванной вышел Хупер.
– Опять в Марокко звонил? – гневно спросил он.
– Я насчёт погоды узнавал, – соврал Дэнни с непринуждённостью ведущего программы «Время».
– На хрена тебе… – не договорил Хупер и снова побежал в ванную.
– Мало ли дождь будет! – крикнул ему вдогонку Дэнни.
Потом они попили кофейку (Хупер ни с того ни с сего заявил, что похмеляться с утра нелепо) и пошли искать машину. На случай провала Хупер никогда не оставлял её в гараже. На случай провала Хупер оставлял свой «Воксхолл» чёрт знает где. На этот раз он притулил старикана в луже под деревом примерно в миле от дома.
Проезжая мимо своего резидентского гнёздышка, Хупер неожиданно вспомнил, что не гулял с Колей да, кстати, и не кормил своего четвероногого друга. Так что пришлось посылать Дэнни. В смысле – чтобы он исправил досадный промах. Наблюдая (со светлой улыбкой), как подчинённый гоняется за резвой собакой, не желавшей возвращаться домой в такое чудесное утро, растроганный Хупер мысленно составлял рапорт о присвоении старшему лейтенанту Допотопову очередного воинского звания. Тем временем подающий надежды разведчик загнал Колю в дом и соображал теперь, как открывается (и открывается ли вообще) банка элитного собачьего корма «Цезарус Примус», которому нередко отдавал должное и сам Хупер в благословенные дни, когда жены не было дома. Наконец, улыбаясь и облизываясь, Дэнни вышел из дома и заковылял к ограде, а Хупер смахнул навернувшуюся слезу чьими-то промасленными кружевными трусиками.
Дэнни забрался в машину, распространяя по салону аппетитный запах дорогущего «Цезаруса Примуса», и у Хупера невыносимо зачесалось в носу. Отчихав своё, он спросил сиплым голосом:
– Ты Коле-то хоть оставил?
Будущий капитан внешней разведки сделал вид, что не только не понимает по-английски, но даже не понимает, что это по-английски.
– Слушай, Мак, – сказал он тепло и искренне (со времён падения радистки Паши Дэнни порой называл Хупера МакАлистером, но тот не возражал – так было даже лучше в смысле конспирации), – я это… отгулы хочу отгулять… после дела, конечно.
– Какие отгулы?
– Мои. За Шотландию.
Весной Хупер посылал Дэнни в шотландские горы за самогоном.
– А какого дела?
Хупер всё ещё не успокоился насчёт «Примуса».
– По поводу кота.
– Кота?
– Кота в Хобби Холле.
– В Хобби Холле?
На самом-то деле майор ГРУ Хупер просто испытывал на прочность выдержку старшего лейтенанта ГРУ Рубиройда. Проводил так называемый «рэгулярный трэнаж». Как в своё время это делал с ним самим гвардии капитан Кухарчук, весьма злое животное. Но молодой друг резидента выдержал нелёгкое испытание, можно сказать, с честью. А то, что он злобно вытаращился на Хупера, слегка затрясся и чуть не задушил себя ремнём безопасности, да ещё и заорал во всё горло: «Ты достал меня, сволочь пьяная!» – так это мелочи, «нэполадки, якись могуть быть поправлэны», если придерживаться терминологии того же гвардии капитана Кухарчука, чрезвычайно злого животного.
– Ладно, – сказал Хупер, включая зажигание. – Кажется, нам пора.
И рванул с места с таким рёвом и грохотом, что миссис Джулия Монтекки-Смит, пенсионерка из коттеджа напротив, задремавшая вчера вечером на унитазе, проснулась и смогла, наконец, приступить к повседневным домашним хлопотам.
На перекрёстке Бонд-стрит и Эбби-роуд Хупер еле успел дать по тормозам – в дюйме от «Воксхолла» с криками о помощи пронёсся рыжий толстяк в пижаме наизнанку. А сразу за ним – высокий джентльмен во фраке, с огромной кочергой в узкой и нервной руке скрипача. Хупер тихо выругался и повернул бледное как поганка лицо к Дэнни. Тот был цвета баклажана.
– Сволочь Холмс! Не успел из лечебницы выйти – опять за старое! – злобно проговорил майор.
Дэнни, работавший продавцом-консультантом в «Скобяном Супермаркете Бормана», кивнул головой:
– Он к нам на прошлой неделе заходил. Кочергу выбирать. Я тогда сразу понял – для бедняги Ватсона.
И они поехали дальше.
– Ну что, споём, что ли? – предложил вдруг Хупер.
– Давай, – согласился Дэнни. – Только не эту твою хреновину!
Имелась в виду любимая песня пьяного Хупера под удивительным названием «Еврейское казачество восстало», от которой у Рубиройда мозга за мозгу заходила.
– Да ладно лечить-то, – сказал майор.
И тишина Даксборо огласилась жестокой пародией на легендарное «Июльское утро». Причём Хупер визжал за Байрона, а Дэнни подвывал за Хенсли и лупил ногами по днищу за Керслейка. Перед самым поворотом на Кокс Фэнтэстик их остановил Томми Сосискович, местный констебль.
– Так не пойдёт, ребята, – сказал он, заглядывая в салон, где Дэнни притворился спящим.
– Zdravo, druze,[3] – добродушно отозвался Хупер. – Что, Томми, не спится?
– Да уж! – согласился тот и вроде как собрался вытаскивать квитанции.
– Да ладно тебе! – Улыбка Хупера не помещалась в зеркало заднего вида. – Это Дэнни во сне орал. Опять у Дикинсона перебрал. Да ещё в лоб ему там дали. Так что, сам понимаешь, нелегко пришлось парню. Сейчас его домой отвезу, и всё будет u redu[4]. Ты уж не серчай.
– Ладно, – сказал констебль, – поезжайте тихонько. Кстати, там вот, когда фальцетом, надо вот так.
И он взял самую высокую ноту и держал её, наверно, минуту и держал бы ещё неизвестно сколько, если бы тут в него не врезался какой-то дед на велосипеде. Поднявшись с асфальта, Томми поднял лихого деда (им оказался Тоби Никсон, профессиональный нищий, подвизавшийся в квартале Сосисковича), прислонил его горбом к фонарному столбу и, наконец, вытащил из кармана пачку квитанций.
– Привет, Тоби! Увидимся, Томми! – хором сказали Хупер с Рубиройдом и помчались в сторону Родео-драйв.
Кто вы, Mr. Hooper?
И пока друзья-нелегалы разыскивают дорогу в Хобби Холл, пару слов о Хупере.
По легенде, Джеймс Лэдли Хупер был писателем-фантастом. Поэтому месяцами мог ни хрена не делать, пить где угодно, драться с кем угодно и давать самые бредовые интервью самым глубокомысленным еженедельникам. Во время нечастых его наездов в Лондон тамошняя богема расползалась кто куда – даже в моменты творческого кризиса рука у Хупера была тяжёлая. Писал же он только на одну тему – о жизни на планете 123-го Интер-Национала в созвездии Центрального Бюро. И жизнь там была как с похмелья, такое у Хупера создавалось впечатление. Он, кстати, так и не понял, почему, хотя много об этом думал, посиживая в сортире. Так что смысл происходящего в романах Дж. Л. Хупера пока что, к сожалению, ускользал от их автора. Но не от критиков. Нет, не от них. Те-то общими усилиями нашли у него этих смыслов штук восемь. А однажды кто-то даже написал статью, в которой утверждалось, что всё у Хупера – сплошной Смысл. Во как! Так что и сам Хупер не терял надежды – авось что-то и прояснится со временем. А пока, чтобы не сесть в лужу, когда вдруг прояснится, он решил писать с юмором, ибо это вариант беспроигрышный – если что, всегда можно сказать: «Да я же просто стебался, уроды!» Правда, юмор у него был довольно мрачный и какой-то даже чёрный. Вроде ночи в Крыму, когда вам собрались бить морду на набережной. Несмотря на запредельную для туземцев фантастичность (а положа руку на сердце – просто готическую бредовость) романов Хупера, на самом деле они были строго документальны – он всего-навсего делился с наивной британской публикой воспоминаниями о своей юности, проведённой в Питере, на Сенной. Тиражи были приличные, бабки солидные, не говоря уже о всяких там рецензиях и посвящённых ему семинарах. А пару лет назад два шведских деда, с которыми он случайно запьянствовал на Лазурном Берегу, чуть было не выдвинули его на Нобелевскую премию, когда в полицейском протоколе, составленном на всю их компанию, напротив фамилии Хупера обнаружилось слово «писатель». Деды даже накорябали в одну стокгольмскую газету (Хупер забыл название, что-то вроде «Свинска Дагблядет»), что вот, мол, полюбуйтесь, что творят козлы-французы с будущими лауреатами Нобелевской премии по литературе в своих полицейских застенках. И по всей Швеции прокатилась волна митингов и демонстраций в защиту Хупера. Узнав об этом, Центр пригрозил майору-литератору переводом в джунгли Гондураса. Так что по возвращении из Франции Хуперу пришлось учинить дебош на презентации в издательстве «Стерва & Минерва», с которым у него был пожизненный контракт. Потом в эксклюзивном интервью «Гардиан» он объяснил свой срыв тем, что немного понервничал, ну и, соответственно, немного перебрал из-за, как ему тогда казалось, некоторой приблатнённости образа Предводителя «Вставших с колен» в презентовавшемся тогда романе «The Bottom of Fenya»[5]. Когда же наивный интервьюер-критик, предварительно сняв очки, поделился с фантастом-ГРУшником альтернативным взглядом на приблатнённость этого персонажа, Хупер набил ему морду. Чтобы уж, как говорится, наверняка. И на радость компетентным кругам в Москве, получил не премию, а четыре месяца тюрьмы. Из которой его, кстати говоря, выпустили уже через месяц по требованию профсоюза надзирателей, которых он немного достал.
По легенде, Джеймс Лэдли Хупер был писателем-фантастом. Поэтому месяцами мог ни хрена не делать, пить где угодно, драться с кем угодно и давать самые бредовые интервью самым глубокомысленным еженедельникам. Во время нечастых его наездов в Лондон тамошняя богема расползалась кто куда – даже в моменты творческого кризиса рука у Хупера была тяжёлая. Писал же он только на одну тему – о жизни на планете 123-го Интер-Национала в созвездии Центрального Бюро. И жизнь там была как с похмелья, такое у Хупера создавалось впечатление. Он, кстати, так и не понял, почему, хотя много об этом думал, посиживая в сортире. Так что смысл происходящего в романах Дж. Л. Хупера пока что, к сожалению, ускользал от их автора. Но не от критиков. Нет, не от них. Те-то общими усилиями нашли у него этих смыслов штук восемь. А однажды кто-то даже написал статью, в которой утверждалось, что всё у Хупера – сплошной Смысл. Во как! Так что и сам Хупер не терял надежды – авось что-то и прояснится со временем. А пока, чтобы не сесть в лужу, когда вдруг прояснится, он решил писать с юмором, ибо это вариант беспроигрышный – если что, всегда можно сказать: «Да я же просто стебался, уроды!» Правда, юмор у него был довольно мрачный и какой-то даже чёрный. Вроде ночи в Крыму, когда вам собрались бить морду на набережной. Несмотря на запредельную для туземцев фантастичность (а положа руку на сердце – просто готическую бредовость) романов Хупера, на самом деле они были строго документальны – он всего-навсего делился с наивной британской публикой воспоминаниями о своей юности, проведённой в Питере, на Сенной. Тиражи были приличные, бабки солидные, не говоря уже о всяких там рецензиях и посвящённых ему семинарах. А пару лет назад два шведских деда, с которыми он случайно запьянствовал на Лазурном Берегу, чуть было не выдвинули его на Нобелевскую премию, когда в полицейском протоколе, составленном на всю их компанию, напротив фамилии Хупера обнаружилось слово «писатель». Деды даже накорябали в одну стокгольмскую газету (Хупер забыл название, что-то вроде «Свинска Дагблядет»), что вот, мол, полюбуйтесь, что творят козлы-французы с будущими лауреатами Нобелевской премии по литературе в своих полицейских застенках. И по всей Швеции прокатилась волна митингов и демонстраций в защиту Хупера. Узнав об этом, Центр пригрозил майору-литератору переводом в джунгли Гондураса. Так что по возвращении из Франции Хуперу пришлось учинить дебош на презентации в издательстве «Стерва & Минерва», с которым у него был пожизненный контракт. Потом в эксклюзивном интервью «Гардиан» он объяснил свой срыв тем, что немного понервничал, ну и, соответственно, немного перебрал из-за, как ему тогда казалось, некоторой приблатнённости образа Предводителя «Вставших с колен» в презентовавшемся тогда романе «The Bottom of Fenya»[5]. Когда же наивный интервьюер-критик, предварительно сняв очки, поделился с фантастом-ГРУшником альтернативным взглядом на приблатнённость этого персонажа, Хупер набил ему морду. Чтобы уж, как говорится, наверняка. И на радость компетентным кругам в Москве, получил не премию, а четыре месяца тюрьмы. Из которой его, кстати говоря, выпустили уже через месяц по требованию профсоюза надзирателей, которых он немного достал.
Stealing of Tom-cat. Part Two
В конце концов, как ни плутал Хупер по просёлкам графства Саррэй, они всё же добрались до ворот проклятого Хобби Холла. Если это, конечно, был Хобби Холл. «Да нет, вроде он», – подумал Хупер, в то время как Дэнни ничего не подумал, потому что ему было наплевать.
– Теперь будем ждать, – сказал Хупер, когда они замаскировали машину в придорожных кустах и лопухах.
– Долго? – спросил Дэнни Фёдорович. (Так про себя называл его теперь Хупер.)
Парень только что нашёл под сиденьем бутылку шотландского вискаря и теперь не знал, как поделиться своей радостью с Хупером. Чтобы тот его не убил. Ибо у майора была идиотская привычка организовывать пьянки по собственной прихоти, без какого бы то ни было давления извне. И в этой своей привычке он, бывало, доходил до крайних степеней самодурства. Однажды на глазах Дэнни Хупер напоил до полусмерти старика-почтальона, и начинающему шпиону пришлось потом два дня разносить за него почту по всему Даксборо.
– А сколько Родина потребует! – захохотал Хупер.
В предвкушении, между прочим, бутылки, которую он сейчас совершенно неожиданно найдёт и удивит старшего лейтенанта Рубиройда пьянкой-сюрпризом.
Дэнни, в общем-то уже неплохо принюхавшийся к боссу, в который раз удивился его способности опошлить самое что ни на есть. У парня даже мелькнула мысль: «Один выпью!» Но, разумеется, он отдавал себе отчёт, что на такое не способен. Тем более в тылу врага.
Тем временем Хупер, прекрасно, как уже сказано, информированный о существовании бутылки, которую сам туда («Куда?!») положил, шарил тайком под сиденьями, кряхтел и не мог проклятую найти.
– Сбегай-ка к воротам, – строго сказал он через какое-то время, когда стало ясно, что втихаря бутылку не отыскать. – Посмотри, может, котяра уже там ошивается.
– А зачем ему вообще за ворота выходить? – раздражённо спросил Дэнни, у которого горела душа.
– А затем, – ответил майор таким тоном, что графство Саррей показалось молодому человеку каким-то неуютным.
– Ладно, – сказал он, открывая дверцу. – А сколько там торчать-то?
– Я свистну, – пообещал Хупер, наивно думая, что поиски займут не более минуты. Дэнни тайком поправил бутылку в кармане куртки, на спине которой крупными жёлтыми буквами было написано название тюрьмы (Alcatraz), и побрёл к воротам. Не успел он и трёх шагов сделать, как Хупер кинулся на пол.
Короче, чтобы не тянуть: кончилось тем, что Дэнни, которому надоело торчать у ворот с тяжеленной бутылкой в кармане, вернулся к машине и обнаружил там Хупера, намертво застрявшего между передними сиденьями. На вопрос, что происходит, Хупер ответил таинственно:
– Да вот, закатилась…
Тогда старший лейтенант тихонечко опустил бутылку в карман за своим сиденьем, вытащил попавшего в ловушку Хупера и удивлённо сказал:
– Смотри-ка, «Douglas of Drumlanrig Rosebank 20 Years Old Single Cask Lowland Single Malt 1970»!
– Где? – моментально отозвался Хупер.
И только потом, сильно потом, стопки после четвёртой, Хуперу вдруг пришло в голову, что не мог же он проглядеть бутылку в кармане сиденья. И он внимательно посмотрел на Дэнни. Но Фёдорычу уже было на всё наплевать.
– Теперь будем ждать, – сказал Хупер, когда они замаскировали машину в придорожных кустах и лопухах.
– Долго? – спросил Дэнни Фёдорович. (Так про себя называл его теперь Хупер.)
Парень только что нашёл под сиденьем бутылку шотландского вискаря и теперь не знал, как поделиться своей радостью с Хупером. Чтобы тот его не убил. Ибо у майора была идиотская привычка организовывать пьянки по собственной прихоти, без какого бы то ни было давления извне. И в этой своей привычке он, бывало, доходил до крайних степеней самодурства. Однажды на глазах Дэнни Хупер напоил до полусмерти старика-почтальона, и начинающему шпиону пришлось потом два дня разносить за него почту по всему Даксборо.
– А сколько Родина потребует! – захохотал Хупер.
В предвкушении, между прочим, бутылки, которую он сейчас совершенно неожиданно найдёт и удивит старшего лейтенанта Рубиройда пьянкой-сюрпризом.
Дэнни, в общем-то уже неплохо принюхавшийся к боссу, в который раз удивился его способности опошлить самое что ни на есть. У парня даже мелькнула мысль: «Один выпью!» Но, разумеется, он отдавал себе отчёт, что на такое не способен. Тем более в тылу врага.
Тем временем Хупер, прекрасно, как уже сказано, информированный о существовании бутылки, которую сам туда («Куда?!») положил, шарил тайком под сиденьями, кряхтел и не мог проклятую найти.
– Сбегай-ка к воротам, – строго сказал он через какое-то время, когда стало ясно, что втихаря бутылку не отыскать. – Посмотри, может, котяра уже там ошивается.
– А зачем ему вообще за ворота выходить? – раздражённо спросил Дэнни, у которого горела душа.
– А затем, – ответил майор таким тоном, что графство Саррей показалось молодому человеку каким-то неуютным.
– Ладно, – сказал он, открывая дверцу. – А сколько там торчать-то?
– Я свистну, – пообещал Хупер, наивно думая, что поиски займут не более минуты. Дэнни тайком поправил бутылку в кармане куртки, на спине которой крупными жёлтыми буквами было написано название тюрьмы (Alcatraz), и побрёл к воротам. Не успел он и трёх шагов сделать, как Хупер кинулся на пол.
Короче, чтобы не тянуть: кончилось тем, что Дэнни, которому надоело торчать у ворот с тяжеленной бутылкой в кармане, вернулся к машине и обнаружил там Хупера, намертво застрявшего между передними сиденьями. На вопрос, что происходит, Хупер ответил таинственно:
– Да вот, закатилась…
Тогда старший лейтенант тихонечко опустил бутылку в карман за своим сиденьем, вытащил попавшего в ловушку Хупера и удивлённо сказал:
– Смотри-ка, «Douglas of Drumlanrig Rosebank 20 Years Old Single Cask Lowland Single Malt 1970»!
– Где? – моментально отозвался Хупер.
И только потом, сильно потом, стопки после четвёртой, Хуперу вдруг пришло в голову, что не мог же он проглядеть бутылку в кармане сиденья. И он внимательно посмотрел на Дэнни. Но Фёдорычу уже было на всё наплевать.
Похищение кота. Часть третья
Кот появился, когда в бутылке оставалась уже только вторая половина, которая почему-то оказалась гораздо меньше первой. Выйдя за ворота, он сел и уставился на «Воксхолл», в котором ГРУшники коротали свой нелегальный день за литром дорогущего шотландского самогона. Дэнни, который после инцидента в Шервудском лесу практически ничего о Носкове не помнил, увидел его первым и сказал с удивлением, переходящим в восхищение:
– Жирный какой котяра!
– Солидный, – ласково отозвался Хупер, – но зимой он ещё круче был.
Потом позвал кота:
– Иди сюда, киска.
Носков нехотя встал и пошёл к ним. Золотые заклёпки драгоценного ошейника из крокодиловой и бегемотовой кожи засияли на ярком полуденном солнце, которое так любил Винсент Ван Гог, которого так любил его брат Тео.
– А откуда ты узнал, что он вообще сегодня выйдет? – спросил Дэнни, передавая стопку.
– Да уж узнал! – не совсем смиренно сказал Хупер. – Года три назад мы с Ником Трэмором… помнишь Трэмора?.. (Дэнни помотал головой и уронил бутерброд с килькой.) Угостили его тут за воротами докторской колбасой из посольства. С тех пор забыть не может. – Он нежно погладил подошедшего, наконец, Носкова. – Говорят, каждый день у ворот бродит.
– Да ну! – не поверил Дэнни.
– Вот тебе и ну! Мы же с Ником в колбасину целый шприц валерьянки засадили.
– Круто!
– Да уж! У доктора-то, видать, не допросишься, а, Носков? – спросил кота Хупер, потом повернулся к Дэнни и сказал: – Вот он, звериный оскал.
– Жирный какой котяра!
– Солидный, – ласково отозвался Хупер, – но зимой он ещё круче был.
Потом позвал кота:
– Иди сюда, киска.
Носков нехотя встал и пошёл к ним. Золотые заклёпки драгоценного ошейника из крокодиловой и бегемотовой кожи засияли на ярком полуденном солнце, которое так любил Винсент Ван Гог, которого так любил его брат Тео.
– А откуда ты узнал, что он вообще сегодня выйдет? – спросил Дэнни, передавая стопку.
– Да уж узнал! – не совсем смиренно сказал Хупер. – Года три назад мы с Ником Трэмором… помнишь Трэмора?.. (Дэнни помотал головой и уронил бутерброд с килькой.) Угостили его тут за воротами докторской колбасой из посольства. С тех пор забыть не может. – Он нежно погладил подошедшего, наконец, Носкова. – Говорят, каждый день у ворот бродит.
– Да ну! – не поверил Дэнни.
– Вот тебе и ну! Мы же с Ником в колбасину целый шприц валерьянки засадили.
– Круто!
– Да уж! У доктора-то, видать, не допросишься, а, Носков? – спросил кота Хупер, потом повернулся к Дэнни и сказал: – Вот он, звериный оскал.