Страница:
Гэри Тэйн
Хобби Холл, или Приключения русского кота в Туманном Альбионе
Татьяне. Вместо слов любви
All art is quite useless, Mr.Wilde, isn’t it?
(Всё искусство совершенно бесполезно, мистер Уайлд, не правда ли?)
Явление Скруджей
Сэр Тимоти Робин Скрудж (девятнадцатый лорд Сопли, седьмой баронет Пью) объявился в окрестностях Хобби Холла прелестным, благоуханным после дождя июньским утром. Помнится, часы на здании казино в соседнем городке Даксборо совсем уже были готовы сообщить о наступлении очередного британского полдня и, несомненно, осуществили бы своё намерение, если бы в них что-то там не заело в последний момент. Тогда-то сияющий свежей ржавчиной «Бентли», покрывший семнадцать миль от Лондона за какие-нибудь три с половиной часа, и заглох у ворот парка, окружавшего старинный особняк, утопавший в густых ветвях древних английских вязов. Или как там называлось это растение, одиноко торчавшее футах в ста двадцати от дома.
Молодой Скрудж покинул насиженное поколениями предков скрипучее сиденье водителя и, повозившись минут пятнадцать у задней дверцы, выпустил отца на свежий воздух, под милые сердцу родные небеса. Не прошло и получаса, как бодрый старикан уже опирался на благородный набалдашник великолепной чугунной трости, пытаясь обрести подлинно английское равновесие, а заодно уж и прогнать остатки крепчайшего сна, в который он погрузился вчера вечером, после обеда.
В это беспрецедентно жаркое утро (попытки так называемых старожилов припомнить что-либо подобное нынешнему лету были оставлены ими ещё на прошлой неделе; вчера, например, сообщалось о шестнадцатиградусной жаре в окрестностях Саутгемптона!) старый Скрудж был одет чрезвычайно легко, если не сказать легкомысленно, для своих лет. Пара-другая нижнего белья, шерстяной костюм-тройка, верблюжье пальтецо на смехотворно тонкой ватной подкладке да шарфик, как две капли воды похожий на знаменитый шарф капитана Скотта, забытый им в доме тёти как раз перед штурмом Южного полюса. Собственно говоря, это и был тот самый легендарный шарф того самого легендарного капитана. Потому что мистер Скотт отнюдь не забыл его в доме тёти, как писали тогда глупые таблоиды, а просто не смог найти. Ибо сэр Тимоти Робин Скрудж (тогда ещё просто Тимми), присутствовавший вместе с отцом на торжественных проводах, очень удачно спрятал приглянувшийся ему шарфик вместе с некоторыми другими недурными вещицами.
Некогда богатырская память Скруджа-старшего в последнее время стала сдавать. Неделями порой не мог он вспомнить, кто же кого, чёрт возьми, отправился тогда спасать: капитан Скотт капитана Гранта из арктических снегов или капитан Грант своих племянников из лап колумбийской наркомафии? Тем не менее старикан бережно хранил ни разу не стиранный шарф на считаные разы мытой шее как напоминание о величии человеческого духа времён его молодости и не снимал практически никогда.
Умиротворённо улыбаясь в духе Винсента Ван Гога перед зеркалом[1], папаша Скрудж запихал в рот золочёный «Паркер» и попытался раскурить его на ветерке, имея в виду, конечно же, голландскую сигару, преданную забвению в жилетном кармане. Эшли ласково похлопал отца по сгорбленному временем плечу и тут же освободил от «Паркера», застрявшего в пищеводе и отчасти затруднившего дыхание благородного старца. С грехом пополам откашлявшись, пожилой Скрудж ласково поблагодарил сына полным слёз признательности левым глазом, в то время как правым, стеклянным, гордо окинул своё творение сорокалетней давности.
Да и как было не гордиться почтенному джентльмену своей отличной работой, своим милым Эшли, всегда таким бодрым и устремлённым к никому не ведомой цели? Вопрос о том, почему в эту пронзительную минуту духовной близости с отцом у Скруджа-младшего был несколько несмышлёный (если не сказать – слабоумный) вид, характерный и для некоторых других мгновений его жизни, мы здесь рассматривать не будем.
Кстати говоря, адвокат Скруджей мистер Гарлем-Глобтроттер, в настоящее время делавший всё возможное (а по четвергам и невозможное) для защиты своего подзащитного в суде Её Величества на Липтон Эрл Грей, придерживался о молодом Скрудже того же лестного мнения, что и сэр Тимоти. Матёрый адвокат во всеуслышание заявлял, что осудить такого парня, как Эшли Скрудж, на срок более семи лет может только человек, намеревающийся подорвать то, что мы называем нашими устоями. Проще говоря – свалить старушку Англию с копыт, или, если угодно, с ног. Причины, по которым это делается, значения не имеют. Это может быть и традиционное британское слабоумие, и какое-нибудь другое явление, не менее распространённое в обществе. Но! Здравомыслящая часть популяции (находящаяся, увы, в меньшинстве!) не должна допустить такого развития событий любой ценой, вплоть до… и т. д.
В заключение мистер Гарлем-Глобтроттер неизменно подчёркивал, что, хотя ещё не до конца уяснил себе суть обвинений, выдвинутых против его подзащитного, и, собственно говоря, вообще понятия о них не имеет, он считает своим долгом заявить, что… и т. п.
И всё-таки, судя по всему, дело шло к подрыву устоев с последующей апелляцией в Верховный Суд Королевства, где, по мнению того же мистера Глобтроттера, искать справедливости мог только «выживший из ума идиот, совершенно утративший чувство реальности».
Кстати, первым в роду Скруджей, кому пришла в голову сюрреалистическая идея воспользоваться услугами неописуемого адвоката, был дедушка Эшли, незабываемый Кузьма Скрудж. Лорд Кузьма, названный (видимо, по ошибке) в честь кучера из романа Толстого, в молодости был близким другом короля Георга VI, на пару с которым однажды так отлупил юного герцога Вустерширского, что тот потом восемь лет учился на первом курсе Оксфорда, пока тамошняя профессура не врубилась, с кем имеет дело. Так вот, этот отличавшийся в большей степени дуростью, чем широтой взглядов, лорд Кузьма и поручил на исходе пятидесятых молодому тогда Гарлему-Глобтроттеру вступить в битву с американским жуликом Уолтером Диснеем, когда тот «вопиюще незаконно» и «беспрецедентно нагло» воспользовался торговой маркой Скруджей для обозначения одного из своих водоплавающих уродов. Юный Гарлем, пылко взявшийся за дело, предложил «взять за яйца» ещё и какого-то Чарльза Диккенса, литератора. «Чтоб неповадно было», как он выразился. Сэр Кузьма с восторгом принял предложение, ибо никогда не упускал случая опустить кого-нибудь на бабки («на фунт, понимаешь, другой»), но, к сожалению, вскоре выяснилось, что этот Диккенс дал дуба ещё в 1870 году, избежав, таким образом, заслуженного возмездия. Так что пылающему жаждой мести молодому крючкотвору пришлось удовлетвориться проходимцем Диснеем и его подлыми адвокатами. Тогда-то в федеральном суде Филадельфии Лоренс Гарлем-Глобтроттер и произнёс свою легендарную речь, вошедшую в анналы англосаксонской юриспруденции и начинавшуюся знаменитым возгласом «Какого хера?!.». Дело они тогда проиграли, зато очень подружились в камере, где просидели плечом к плечу три недели за драку, учинённую в суде. А весь тот год, что адвокат досиживал в одиночку (за избиение судьи деревянным молотком), сэр Кузьма регулярно слал ему изящные продуктовые посылки… Ну да хрен с ним, с адвокатом, а то тут недолго и спятить. Так на чём мы остановились? Ага… Таким образом, на время своего грядущего ухода с общественной сцены юный Скрудж решил поместить отца в тишину и полумрак Хобби Холла, солидного пансионата для ветеранов британской жизни.
Вот почему эти два представителя чистопородной английской знати болтались рано утречком в окрестностях Хобби Холла… Или, если уж быть до конца точным: вот почему эти два представителя чистопородной английской знати болтались рано утречком в окрестностях Хобби Холла на Лужайке у Ручейка.
Молодой Скрудж покинул насиженное поколениями предков скрипучее сиденье водителя и, повозившись минут пятнадцать у задней дверцы, выпустил отца на свежий воздух, под милые сердцу родные небеса. Не прошло и получаса, как бодрый старикан уже опирался на благородный набалдашник великолепной чугунной трости, пытаясь обрести подлинно английское равновесие, а заодно уж и прогнать остатки крепчайшего сна, в который он погрузился вчера вечером, после обеда.
В это беспрецедентно жаркое утро (попытки так называемых старожилов припомнить что-либо подобное нынешнему лету были оставлены ими ещё на прошлой неделе; вчера, например, сообщалось о шестнадцатиградусной жаре в окрестностях Саутгемптона!) старый Скрудж был одет чрезвычайно легко, если не сказать легкомысленно, для своих лет. Пара-другая нижнего белья, шерстяной костюм-тройка, верблюжье пальтецо на смехотворно тонкой ватной подкладке да шарфик, как две капли воды похожий на знаменитый шарф капитана Скотта, забытый им в доме тёти как раз перед штурмом Южного полюса. Собственно говоря, это и был тот самый легендарный шарф того самого легендарного капитана. Потому что мистер Скотт отнюдь не забыл его в доме тёти, как писали тогда глупые таблоиды, а просто не смог найти. Ибо сэр Тимоти Робин Скрудж (тогда ещё просто Тимми), присутствовавший вместе с отцом на торжественных проводах, очень удачно спрятал приглянувшийся ему шарфик вместе с некоторыми другими недурными вещицами.
Некогда богатырская память Скруджа-старшего в последнее время стала сдавать. Неделями порой не мог он вспомнить, кто же кого, чёрт возьми, отправился тогда спасать: капитан Скотт капитана Гранта из арктических снегов или капитан Грант своих племянников из лап колумбийской наркомафии? Тем не менее старикан бережно хранил ни разу не стиранный шарф на считаные разы мытой шее как напоминание о величии человеческого духа времён его молодости и не снимал практически никогда.
Умиротворённо улыбаясь в духе Винсента Ван Гога перед зеркалом[1], папаша Скрудж запихал в рот золочёный «Паркер» и попытался раскурить его на ветерке, имея в виду, конечно же, голландскую сигару, преданную забвению в жилетном кармане. Эшли ласково похлопал отца по сгорбленному временем плечу и тут же освободил от «Паркера», застрявшего в пищеводе и отчасти затруднившего дыхание благородного старца. С грехом пополам откашлявшись, пожилой Скрудж ласково поблагодарил сына полным слёз признательности левым глазом, в то время как правым, стеклянным, гордо окинул своё творение сорокалетней давности.
Да и как было не гордиться почтенному джентльмену своей отличной работой, своим милым Эшли, всегда таким бодрым и устремлённым к никому не ведомой цели? Вопрос о том, почему в эту пронзительную минуту духовной близости с отцом у Скруджа-младшего был несколько несмышлёный (если не сказать – слабоумный) вид, характерный и для некоторых других мгновений его жизни, мы здесь рассматривать не будем.
Кстати говоря, адвокат Скруджей мистер Гарлем-Глобтроттер, в настоящее время делавший всё возможное (а по четвергам и невозможное) для защиты своего подзащитного в суде Её Величества на Липтон Эрл Грей, придерживался о молодом Скрудже того же лестного мнения, что и сэр Тимоти. Матёрый адвокат во всеуслышание заявлял, что осудить такого парня, как Эшли Скрудж, на срок более семи лет может только человек, намеревающийся подорвать то, что мы называем нашими устоями. Проще говоря – свалить старушку Англию с копыт, или, если угодно, с ног. Причины, по которым это делается, значения не имеют. Это может быть и традиционное британское слабоумие, и какое-нибудь другое явление, не менее распространённое в обществе. Но! Здравомыслящая часть популяции (находящаяся, увы, в меньшинстве!) не должна допустить такого развития событий любой ценой, вплоть до… и т. д.
В заключение мистер Гарлем-Глобтроттер неизменно подчёркивал, что, хотя ещё не до конца уяснил себе суть обвинений, выдвинутых против его подзащитного, и, собственно говоря, вообще понятия о них не имеет, он считает своим долгом заявить, что… и т. п.
И всё-таки, судя по всему, дело шло к подрыву устоев с последующей апелляцией в Верховный Суд Королевства, где, по мнению того же мистера Глобтроттера, искать справедливости мог только «выживший из ума идиот, совершенно утративший чувство реальности».
Кстати, первым в роду Скруджей, кому пришла в голову сюрреалистическая идея воспользоваться услугами неописуемого адвоката, был дедушка Эшли, незабываемый Кузьма Скрудж. Лорд Кузьма, названный (видимо, по ошибке) в честь кучера из романа Толстого, в молодости был близким другом короля Георга VI, на пару с которым однажды так отлупил юного герцога Вустерширского, что тот потом восемь лет учился на первом курсе Оксфорда, пока тамошняя профессура не врубилась, с кем имеет дело. Так вот, этот отличавшийся в большей степени дуростью, чем широтой взглядов, лорд Кузьма и поручил на исходе пятидесятых молодому тогда Гарлему-Глобтроттеру вступить в битву с американским жуликом Уолтером Диснеем, когда тот «вопиюще незаконно» и «беспрецедентно нагло» воспользовался торговой маркой Скруджей для обозначения одного из своих водоплавающих уродов. Юный Гарлем, пылко взявшийся за дело, предложил «взять за яйца» ещё и какого-то Чарльза Диккенса, литератора. «Чтоб неповадно было», как он выразился. Сэр Кузьма с восторгом принял предложение, ибо никогда не упускал случая опустить кого-нибудь на бабки («на фунт, понимаешь, другой»), но, к сожалению, вскоре выяснилось, что этот Диккенс дал дуба ещё в 1870 году, избежав, таким образом, заслуженного возмездия. Так что пылающему жаждой мести молодому крючкотвору пришлось удовлетвориться проходимцем Диснеем и его подлыми адвокатами. Тогда-то в федеральном суде Филадельфии Лоренс Гарлем-Глобтроттер и произнёс свою легендарную речь, вошедшую в анналы англосаксонской юриспруденции и начинавшуюся знаменитым возгласом «Какого хера?!.». Дело они тогда проиграли, зато очень подружились в камере, где просидели плечом к плечу три недели за драку, учинённую в суде. А весь тот год, что адвокат досиживал в одиночку (за избиение судьи деревянным молотком), сэр Кузьма регулярно слал ему изящные продуктовые посылки… Ну да хрен с ним, с адвокатом, а то тут недолго и спятить. Так на чём мы остановились? Ага… Таким образом, на время своего грядущего ухода с общественной сцены юный Скрудж решил поместить отца в тишину и полумрак Хобби Холла, солидного пансионата для ветеранов британской жизни.
Вот почему эти два представителя чистопородной английской знати болтались рано утречком в окрестностях Хобби Холла… Или, если уж быть до конца точным: вот почему эти два представителя чистопородной английской знати болтались рано утречком в окрестностях Хобби Холла на Лужайке у Ручейка.
У врат Хобби Холла
Оставив старого джентльмена предаваться воспоминаниям о скачках 1908 года в Эскоте, Эшли Скрудж прошёлся до ворот. Там он позвонил в семисотфунтовый колокольчик, надеясь пробудить в каком-нибудь обитателе поместья старый добрый дух гостеприимства, хранимый ещё в юго-восточных графствах к северо-западу от Лондона. И молодой Скрудж не ошибся в своих чаяниях. Уже через полчасика, дуя что было сил на зашибленный колокольчиком палец, Эшли увидел коренастую фигуру человека, не на шутку разогнавшегося вдали в намерении преодолеть оставшиеся до ворот полмили ещё до гонга на ланч.
В конце концов, слуга (а это был именно он, догадывался об этом молодой Скрудж или нет) приблизился к воротам и замер в задумчивой позе повидавшего жизнь павиана из манчестерского зоопарка, остановленного среди повседневных забот пронзительным воспоминанием о родной Суматре.
– Превосходная погода, милейший … – начал для затравки Эшли, мучительно пытаясь вспомнить о цели своего приезда. – Ах да! Кстати! Я привёз к вам отца – сэра Скруджа-старшего, седьмого баронета Пью, девятнадцатого лорда Сопли.
Перечисляя титулы отца, Эшли рисковал создать у привратника ошибочное представление, что в поместье нагрянула целая банда лордов из палаты в Лондоне (где их почему-то не устерегли) с какой-то неведомой и зловещей целью.
– Отцу совершенно необходимо отдохнуть, набраться здесь у вас этих… как их там…
Ничуть не смутившись отвисшей челюстью собеседника, Скрудж-младший вслух задался вопросом:
– Интересно, получила администрация мой ксерокс?
Он хотел сказать «факс», но на секунду запамятовал мудрёное название дьявольского аппарата.
Тут Эшли посмотрел на оппонента, и у него создалось впечатление, что тот уже догадался, наконец, о присутствии кого-то по другую сторону ограды. Более того, Скрудж-младший готов был поклясться, что человек его слышит и, не исключено, даже пытается понять кое-что из услышанного. Хотя кто его знает?
В своё время молодой Скрудж поигрывал в футбол за тот же оксфордский колледж, что и знаменитый русский писатель Набоков, автор высоко ценимой «Аиды», засесть за которую давно собирался будущий баронет Пью. К несчастью, английский так и остался ахиллесовой ногой Эшли. Если он правильно припоминал это антикварное выражение.
– Прекрасная погода, сэр! Двух мнений быть не может, – донеслось вдруг до Скруджа, который уже и не надеялся услышать от собеседника нечто конкретное, что могло бы приободрить его в тяжёлую минуту расставания с дорогим, так сказать, отцом. – Сию секунду открываю, – заверил человек с другой стороны ворот и тут же осуществил своё обещание.
Увы, вышеупомянутая секунда оказалась для молодого Скруджа роковой. Даже много дней спустя, посиживая у камелька за уютными стенами тюрьмы в Шропшире, Эшли так и не смог до конца понять, что же помешало старине Шульцу убить его створкой ворот наповал. И почему он ограничился только нанесением лёгких телесных повреждений? Среди многих тайн мироздания, так и не открывшихся Эшли Скруджу, эта осталась наиболее таинственной.
Проваливаясь в сладостное забытьё, благородный юноша всё же успел поздравить себя с тем, что отец его, сэр Тимоти Робин Скрудж, уже сморённый бодрящим сном на солнцепёке, не стал свидетелем печального недоразумения.
Но в этот час испытаний Шульц (надо отдать ему должное) не подкачал. Подобрав валявшегося у ворот Эшли, старик отволок его на собственном горбу к ступеням древнего Хобби Холла и оставил там приходить в себя на травке. Потом, отдышавшись, дворецкий вернулся к воротам, дабы обременить свой позвоночный столб ёще и отцом потерпевшего, и поспешил в направлении позднеготического силуэта, маячившего на горизонте.
В конце концов, слуга (а это был именно он, догадывался об этом молодой Скрудж или нет) приблизился к воротам и замер в задумчивой позе повидавшего жизнь павиана из манчестерского зоопарка, остановленного среди повседневных забот пронзительным воспоминанием о родной Суматре.
– Превосходная погода, милейший … – начал для затравки Эшли, мучительно пытаясь вспомнить о цели своего приезда. – Ах да! Кстати! Я привёз к вам отца – сэра Скруджа-старшего, седьмого баронета Пью, девятнадцатого лорда Сопли.
Перечисляя титулы отца, Эшли рисковал создать у привратника ошибочное представление, что в поместье нагрянула целая банда лордов из палаты в Лондоне (где их почему-то не устерегли) с какой-то неведомой и зловещей целью.
– Отцу совершенно необходимо отдохнуть, набраться здесь у вас этих… как их там…
Ничуть не смутившись отвисшей челюстью собеседника, Скрудж-младший вслух задался вопросом:
– Интересно, получила администрация мой ксерокс?
Он хотел сказать «факс», но на секунду запамятовал мудрёное название дьявольского аппарата.
Тут Эшли посмотрел на оппонента, и у него создалось впечатление, что тот уже догадался, наконец, о присутствии кого-то по другую сторону ограды. Более того, Скрудж-младший готов был поклясться, что человек его слышит и, не исключено, даже пытается понять кое-что из услышанного. Хотя кто его знает?
В своё время молодой Скрудж поигрывал в футбол за тот же оксфордский колледж, что и знаменитый русский писатель Набоков, автор высоко ценимой «Аиды», засесть за которую давно собирался будущий баронет Пью. К несчастью, английский так и остался ахиллесовой ногой Эшли. Если он правильно припоминал это антикварное выражение.
– Прекрасная погода, сэр! Двух мнений быть не может, – донеслось вдруг до Скруджа, который уже и не надеялся услышать от собеседника нечто конкретное, что могло бы приободрить его в тяжёлую минуту расставания с дорогим, так сказать, отцом. – Сию секунду открываю, – заверил человек с другой стороны ворот и тут же осуществил своё обещание.
Увы, вышеупомянутая секунда оказалась для молодого Скруджа роковой. Даже много дней спустя, посиживая у камелька за уютными стенами тюрьмы в Шропшире, Эшли так и не смог до конца понять, что же помешало старине Шульцу убить его створкой ворот наповал. И почему он ограничился только нанесением лёгких телесных повреждений? Среди многих тайн мироздания, так и не открывшихся Эшли Скруджу, эта осталась наиболее таинственной.
Проваливаясь в сладостное забытьё, благородный юноша всё же успел поздравить себя с тем, что отец его, сэр Тимоти Робин Скрудж, уже сморённый бодрящим сном на солнцепёке, не стал свидетелем печального недоразумения.
Но в этот час испытаний Шульц (надо отдать ему должное) не подкачал. Подобрав валявшегося у ворот Эшли, старик отволок его на собственном горбу к ступеням древнего Хобби Холла и оставил там приходить в себя на травке. Потом, отдышавшись, дворецкий вернулся к воротам, дабы обременить свой позвоночный столб ёще и отцом потерпевшего, и поспешил в направлении позднеготического силуэта, маячившего на горизонте.
Таинственный кот и его тайна
Освежённые скачкой на резвом Шульце, Скруджи переступили порог Хобби Холла на своих, если так можно выразиться, ногах. Увы, самый момент вступления в обитель милосердия был омрачён падением благородного старца, споткнувшегося о порог уютной викторианской гостиной. Оглушительный грохот, ознаменовавший встречу Скруджева лба с твердыней пола, до смерти напугал храпевшего в одном из кресел полосатого кота. Чуткое животное (не особенно крупное по природе, но, судя по всему, совершенно утратившее чувство меры в еде) было вынуждено даже приоткрыть один глаз в поисках источника шума.
– Осторожнее, сэр! Ради всего святого, осторожнее! – прошептал слуга одними губами, поднимая старика на ноги и низвергая его в ближайшее кресло. – Если зверь проснётся, нам не поздоровится. Весьма прожорлив.
– Неужели вы хотите сказать, что…
Чудовищная догадка исказила благородно-аляповатые черты лица Скруджа-младшего.
– Так точно, сэр! Проснётся и начнет орать, что твой Оззи Осборн, прости господи! Совершенно не переносит чувства голода. Или ест, или спит, сэр. Таинственная русская душа.
И, ужаснувшись гримасе, появившейся на пространстве, ограниченном довольно-таки развесистыми ушами Эшли Скруджа, Шульц рассказал историю кота:
– Года три тому назад, джентльмены (я как раз вернулся тогда со слёта ветеранов 7-й бронетанковой дивизии), здесь появилась русская княгиня лет ста двадцати с небольшим и в состоянии полной прострации. Не узнавая никого, особенно опечаленных её болезнью наследников, старушка укрылась в одной из кладовок третьего этажа с единственным дорогим её сердцу существом. Как на грех (превосходное русское ругательство, сэр!) им-то и оказался этот, если можно так выразиться, кот. Княгиня в нём души не чаяла. Совсем, как говорится, голову потеряла на той своей стадии склероза. И вот (Шульц выпучил глаза, как будто увидел колонну русских танков в парке Хобби Холла) перед нами чудовище, джентльмены, истинное чудовище!
В завещании, оставленном княгиней перед отбытием на кладбище Пеббл Милл, здесь неподалёку, Носков (так зовут кота) был объявлен единственным наследником её состояния. Отнюдь, кстати говоря, не маленького. Сам-то кот не особенно интересуется своим финансовым положением, но вот его адвокат, мистер Полисчукинг… Тот во время своих ежемесячных визитов вникает в мельчайшие подробности. Между прочим, проживание кота в Хобби Холле оплачено вплоть до Конца Света и Страшного Суда. Если я не путаю даты. Время идёт, а память не становится лучше, сэр.
Так обстоят дела на текущий момент, как говаривал мой дядя Вилли, обнаружив себя в мокрой постели поутру. Что до остальных родственников княгини, то о них мало что известно. Кажись, все они покинули старушку Англию. Кроме младшей внучки. Та, как сообщалось в газетах, постоянно ставит в дурацкое положение персонал сумасшедшего дома в Брэдфорде своими просьбами передать коту, чтобы он был поосторожнее с акциями «Бритиш Петролеум».
Что ни говорите, джентльмены, а старушка Англия и по сей день души не чает в братьях своих меньших. Как их, бывало, называл канцлер Черчилль, – закончил свой рассказ Шульц и лукаво поглядел на кота.
Нечего и говорить, что на младшего Скруджа рассказ этот произвел ошеломляющее впечатление. Бедняге не оставалось ничего другого, как заняться поисками старого доброго средства для прочистки мозгов. Увы, ни в одной из обнаруженных им в карманах фляжек не оказалось ничего достойного этой минуты душевного смятения. Так, пинты полторы джина, на скорую руку разбавленного водкой «Коскенкорва» перед выходом из дома. Словом, старине Шульцу пришлось-таки прогуляться до буфета за кувшинчиком портвейна.
– Осторожнее, сэр! Ради всего святого, осторожнее! – прошептал слуга одними губами, поднимая старика на ноги и низвергая его в ближайшее кресло. – Если зверь проснётся, нам не поздоровится. Весьма прожорлив.
– Неужели вы хотите сказать, что…
Чудовищная догадка исказила благородно-аляповатые черты лица Скруджа-младшего.
– Так точно, сэр! Проснётся и начнет орать, что твой Оззи Осборн, прости господи! Совершенно не переносит чувства голода. Или ест, или спит, сэр. Таинственная русская душа.
И, ужаснувшись гримасе, появившейся на пространстве, ограниченном довольно-таки развесистыми ушами Эшли Скруджа, Шульц рассказал историю кота:
– Года три тому назад, джентльмены (я как раз вернулся тогда со слёта ветеранов 7-й бронетанковой дивизии), здесь появилась русская княгиня лет ста двадцати с небольшим и в состоянии полной прострации. Не узнавая никого, особенно опечаленных её болезнью наследников, старушка укрылась в одной из кладовок третьего этажа с единственным дорогим её сердцу существом. Как на грех (превосходное русское ругательство, сэр!) им-то и оказался этот, если можно так выразиться, кот. Княгиня в нём души не чаяла. Совсем, как говорится, голову потеряла на той своей стадии склероза. И вот (Шульц выпучил глаза, как будто увидел колонну русских танков в парке Хобби Холла) перед нами чудовище, джентльмены, истинное чудовище!
В завещании, оставленном княгиней перед отбытием на кладбище Пеббл Милл, здесь неподалёку, Носков (так зовут кота) был объявлен единственным наследником её состояния. Отнюдь, кстати говоря, не маленького. Сам-то кот не особенно интересуется своим финансовым положением, но вот его адвокат, мистер Полисчукинг… Тот во время своих ежемесячных визитов вникает в мельчайшие подробности. Между прочим, проживание кота в Хобби Холле оплачено вплоть до Конца Света и Страшного Суда. Если я не путаю даты. Время идёт, а память не становится лучше, сэр.
Так обстоят дела на текущий момент, как говаривал мой дядя Вилли, обнаружив себя в мокрой постели поутру. Что до остальных родственников княгини, то о них мало что известно. Кажись, все они покинули старушку Англию. Кроме младшей внучки. Та, как сообщалось в газетах, постоянно ставит в дурацкое положение персонал сумасшедшего дома в Брэдфорде своими просьбами передать коту, чтобы он был поосторожнее с акциями «Бритиш Петролеум».
Что ни говорите, джентльмены, а старушка Англия и по сей день души не чает в братьях своих меньших. Как их, бывало, называл канцлер Черчилль, – закончил свой рассказ Шульц и лукаво поглядел на кота.
Нечего и говорить, что на младшего Скруджа рассказ этот произвел ошеломляющее впечатление. Бедняге не оставалось ничего другого, как заняться поисками старого доброго средства для прочистки мозгов. Увы, ни в одной из обнаруженных им в карманах фляжек не оказалось ничего достойного этой минуты душевного смятения. Так, пинты полторы джина, на скорую руку разбавленного водкой «Коскенкорва» перед выходом из дома. Словом, старине Шульцу пришлось-таки прогуляться до буфета за кувшинчиком портвейна.
Доктор Хьюго
Однако пора было повидаться с кем-нибудь из руководства пансионата. Шульц рекомендовал побагровевшему Эшли обратиться непосредственно к доктору Океанопулосу, и Скрудж-младший в сопровождении вездесущего тевтонца отправился в путь по просторам Хобби Холла. Пустынным и гулким.
В то время как престарелый джентльмен и фантастически богатый кот сотрясали своим храпом ветхие стены особняка, раскинувшись в изъеденных вековой молью викторианских креслах по обе стороны чуть живого столика времен ранней Реформации, вышеупомянутый доктор Океанопулос собирался, фигурально говоря, присоединиться к ним в путешествии по так называемому царству грез. Совершенно, кстати, не подозревая о грядущем несчастье в лице Эшли Скруджа.
Кабинет директора, где в данный момент шли последние приготовления ко сну, являл собой подлинный образец приюта учёного. В смысле пыли и грязи. Здесь-то выдающийся геронтолог и повадился искать столь необходимые ему в последнее время покой и умиротворение, чтобы запить горсть-другую какого-нибудь лёгкого транквилизатора кружкой душистого валерианового настоя. Судя по всему, буйная старость его пациентов вынуждала доктора неустанно заботиться о собственном душевном здоровье.
Тепло простившись с Шульцем и переступив порог кабинета, Эшли Скрудж был приятно удивлён обстановкой аскетической учёности, представшей его разгорячённому взору. Особенно сильное впечатление производили полки морённого какими-то неизвестными насекомыми дуба, от пола до потолка заставленные доброй дюжиной книг. Причём попадались и довольно упитанные экземпляры. Разумеется, Эшли Скрудж умел читать (за навыками чтения строго следили в его оксфордском колледже), но такую страсть к печатному слову ему ещё встречать не доводилось.
Продолжая свои исследования, молодой патриций неожиданно наткнулся взглядом на мирно дремавшее за письменным столом существо, которое показалось ему до омерзения знакомым. В первую минуту он даже принял его за своего одноклассника давних лет Роджера Титуса Бэрримора по кличке Ослиная Задница. Но, слегка поразмыслив, Эшли отказался от первоначальной гипотезы. Дело в том, что представить себе старину Бэрримора в окружении книг (пусть даже и спящим) было всё равно, что вообразить папу римского Иоанна-Павла 2-го участвующим в рэдингском рок-фестивале в качестве барабанщика «Мотли Крю». А на это был неспособен даже Эшли Скрудж. Даже одухотворённый портвейном.
«Кто бы ни торчал там в углу, он может оказаться и Океанопулом», – сказал себе Скрудж-младший и непринуждённейшей из своих походок направился в дальний угол.
Давненько (пожалуй, со времён падения Скруджа-старшего) не раздавалось такого грохота под замшелыми сводами древнего Хобби Холла. Лишь только осела пыль, из дальнего угла донёсся приветливый голос:
– Последние триста лет эта статуя не привлекала, насколько помнится, особенного внимания. Стояла себе и стояла в сторонке.
Выбираясь из-под обломков, Эшли смущённо поинтересовался:
– Мистер Океанопуло, я полагаю?
– Океанопулос. К вашим услугам. – В который раз доктор убеждался в незаменимости валерьянки как успокаивающего. – Давненько вас поджидаю. Надеюсь, ремонт не будет сложным.
– Увы, я не умею склеивать мраморные статуи, – печально улыбнулся Эшли, как будто заглянув на самое дно своей никчемности.
– Чепуха! – хихикнул доктор, кажется перебравший сегодня валерьянки. – Неизвестный молдаванский скульптор семнадцатого века. А вы неравнодушны к прекрасному, мой милый. Лично я предпочитаю японцев. Созерцательность, рисовая водка… (Эшли оживился.) Ну хорошо, вижу, вам не терпится взглянуть на унитаз.
В то время как престарелый джентльмен и фантастически богатый кот сотрясали своим храпом ветхие стены особняка, раскинувшись в изъеденных вековой молью викторианских креслах по обе стороны чуть живого столика времен ранней Реформации, вышеупомянутый доктор Океанопулос собирался, фигурально говоря, присоединиться к ним в путешествии по так называемому царству грез. Совершенно, кстати, не подозревая о грядущем несчастье в лице Эшли Скруджа.
Кабинет директора, где в данный момент шли последние приготовления ко сну, являл собой подлинный образец приюта учёного. В смысле пыли и грязи. Здесь-то выдающийся геронтолог и повадился искать столь необходимые ему в последнее время покой и умиротворение, чтобы запить горсть-другую какого-нибудь лёгкого транквилизатора кружкой душистого валерианового настоя. Судя по всему, буйная старость его пациентов вынуждала доктора неустанно заботиться о собственном душевном здоровье.
Тепло простившись с Шульцем и переступив порог кабинета, Эшли Скрудж был приятно удивлён обстановкой аскетической учёности, представшей его разгорячённому взору. Особенно сильное впечатление производили полки морённого какими-то неизвестными насекомыми дуба, от пола до потолка заставленные доброй дюжиной книг. Причём попадались и довольно упитанные экземпляры. Разумеется, Эшли Скрудж умел читать (за навыками чтения строго следили в его оксфордском колледже), но такую страсть к печатному слову ему ещё встречать не доводилось.
Продолжая свои исследования, молодой патриций неожиданно наткнулся взглядом на мирно дремавшее за письменным столом существо, которое показалось ему до омерзения знакомым. В первую минуту он даже принял его за своего одноклассника давних лет Роджера Титуса Бэрримора по кличке Ослиная Задница. Но, слегка поразмыслив, Эшли отказался от первоначальной гипотезы. Дело в том, что представить себе старину Бэрримора в окружении книг (пусть даже и спящим) было всё равно, что вообразить папу римского Иоанна-Павла 2-го участвующим в рэдингском рок-фестивале в качестве барабанщика «Мотли Крю». А на это был неспособен даже Эшли Скрудж. Даже одухотворённый портвейном.
«Кто бы ни торчал там в углу, он может оказаться и Океанопулом», – сказал себе Скрудж-младший и непринуждённейшей из своих походок направился в дальний угол.
Давненько (пожалуй, со времён падения Скруджа-старшего) не раздавалось такого грохота под замшелыми сводами древнего Хобби Холла. Лишь только осела пыль, из дальнего угла донёсся приветливый голос:
– Последние триста лет эта статуя не привлекала, насколько помнится, особенного внимания. Стояла себе и стояла в сторонке.
Выбираясь из-под обломков, Эшли смущённо поинтересовался:
– Мистер Океанопуло, я полагаю?
– Океанопулос. К вашим услугам. – В который раз доктор убеждался в незаменимости валерьянки как успокаивающего. – Давненько вас поджидаю. Надеюсь, ремонт не будет сложным.
– Увы, я не умею склеивать мраморные статуи, – печально улыбнулся Эшли, как будто заглянув на самое дно своей никчемности.
– Чепуха! – хихикнул доктор, кажется перебравший сегодня валерьянки. – Неизвестный молдаванский скульптор семнадцатого века. А вы неравнодушны к прекрасному, мой милый. Лично я предпочитаю японцев. Созерцательность, рисовая водка… (Эшли оживился.) Ну хорошо, вижу, вам не терпится взглянуть на унитаз.
Тайна сливного бачка
Океанопулос вылез из-за стола и поманил Скруджа за собой. В уборной он гостеприимно распахнул перед Эшли дверцу кабинки и пропустил его вперед.
– А вот и он, наш шалунишка! – не без пафоса сказал доктор, улыбаясь так радостно, как будто присутствовал при встрече двух старых друзей (Эшли и унитаза) после долгой и тягостной разлуки.
Скрудж вгляделся в унитаз как никогда в жизни. Ничего примечательного… «Может быть, доктор тоже пьян?» В принципе, как ни банально было это предположение, оно показалось Скруджу наиболее приемлемым. Тогда он вгляделся в доктора.
А тот, подмигнув начинающему паниковать Эшли, нажал на белоснежную клавишу спуска воды. Убедившись, что на унитаз это не произвело ни малейшего впечатления, Океанопулос издал торжествующий вопль.
– Ну? Что скажете? – с неподдельным энтузиазмом исследователя поинтересовался доктор.
– Слив не работает. Что-то с бачком? – осторожно предположил Скрудж, боясь ошибочным диагнозом разочаровать маститого специалиста, каким (теперь это было очевидно) являлся доктор Океанопулос.
– Другого ответа я, признаться, и не ожидал, – удовлетворённо потирая руки, сказал доктор. – Ну что ж, берите инструменты и за дело!
Эшли понял, что от него ждут каких-то свершений, связанных с бачком унитаза. Тогда он погрузился в раздумья.
– Дело в том, что я привёз отца, сэра Скруджа-старшего… – наконец попытался он прояснить ситуацию.
– А, так у вас семейная фирма! Что ж, тем лучше. – Казалось, доктору не терпится взглянуть на результаты деятельности многообещающего союза молодости и опыта. – Скорее тащите сюда вашего папашу! Думаю, его эрудиция придётся нам кстати.
– Дело в том, что папа сейчас спит внизу. В гостиной. Нам, к сожалению, не удалось пока выяснить, где находится его комната. Поэтому пришлось временно оставить его в кресле. Видимо, пейджер, который я вам вчера послал (Эшли снова воспользовался псевдонимом факса), затерялся в пути.
Доктор тупо, может быть даже слишком тупо для психиатра, смотрел на Эшли. Тогда тот счёл нужным добавить:
– В последнее время, мне кажется, мы являемся свидетелями упадка почты Её Величества.
И тут доктор понял всё! Как ни смехотворно это звучит для человека мало-мальски знакомого с Хьюго Океанопулосом.
– Дорогой мистер Хрудж! – сердечно обратился доктор к Эшли по пути в гостиную.
– Скрудж, – поправил тот.
– Тем более. Дорогой мистер Спрудж, вы должны простить мою невольную ошибку, вызванную, поверьте, стечением обстоятельств. – Доктор улыбнулся одной из самых зловещих улыбок, которые попадались Скруджу в комиксах. – Я действительно принял вас за водопроводчика. Видите ли, мисс Бусхалтер, моя ассистентка, должна была вызвать на сегодня специалиста. Как вам известно, у нас проблемы с канализацией. (Эшли смотрел на доктора во все глаза.) Вот я и подумал, что на этот раз ей удалось каким-то образом ничего не перепутать.
Некоторое время они шли молча.
– Боже мой! – закричал вдруг доктор, до смерти напугав Эшли и напомнив ему сразу нескольких персонажей сериала «Маленькая прериянка, или О!!! Как я ошибалась в доне Педро!» – Ну хорошо, – покончив вдруг с декламацией, довольно сухо произнес Океанопулос. – Где же наш новый пациент?
– А вот и он, наш шалунишка! – не без пафоса сказал доктор, улыбаясь так радостно, как будто присутствовал при встрече двух старых друзей (Эшли и унитаза) после долгой и тягостной разлуки.
Скрудж вгляделся в унитаз как никогда в жизни. Ничего примечательного… «Может быть, доктор тоже пьян?» В принципе, как ни банально было это предположение, оно показалось Скруджу наиболее приемлемым. Тогда он вгляделся в доктора.
А тот, подмигнув начинающему паниковать Эшли, нажал на белоснежную клавишу спуска воды. Убедившись, что на унитаз это не произвело ни малейшего впечатления, Океанопулос издал торжествующий вопль.
– Ну? Что скажете? – с неподдельным энтузиазмом исследователя поинтересовался доктор.
– Слив не работает. Что-то с бачком? – осторожно предположил Скрудж, боясь ошибочным диагнозом разочаровать маститого специалиста, каким (теперь это было очевидно) являлся доктор Океанопулос.
– Другого ответа я, признаться, и не ожидал, – удовлетворённо потирая руки, сказал доктор. – Ну что ж, берите инструменты и за дело!
Эшли понял, что от него ждут каких-то свершений, связанных с бачком унитаза. Тогда он погрузился в раздумья.
– Дело в том, что я привёз отца, сэра Скруджа-старшего… – наконец попытался он прояснить ситуацию.
– А, так у вас семейная фирма! Что ж, тем лучше. – Казалось, доктору не терпится взглянуть на результаты деятельности многообещающего союза молодости и опыта. – Скорее тащите сюда вашего папашу! Думаю, его эрудиция придётся нам кстати.
– Дело в том, что папа сейчас спит внизу. В гостиной. Нам, к сожалению, не удалось пока выяснить, где находится его комната. Поэтому пришлось временно оставить его в кресле. Видимо, пейджер, который я вам вчера послал (Эшли снова воспользовался псевдонимом факса), затерялся в пути.
Доктор тупо, может быть даже слишком тупо для психиатра, смотрел на Эшли. Тогда тот счёл нужным добавить:
– В последнее время, мне кажется, мы являемся свидетелями упадка почты Её Величества.
И тут доктор понял всё! Как ни смехотворно это звучит для человека мало-мальски знакомого с Хьюго Океанопулосом.
– Дорогой мистер Хрудж! – сердечно обратился доктор к Эшли по пути в гостиную.
– Скрудж, – поправил тот.
– Тем более. Дорогой мистер Спрудж, вы должны простить мою невольную ошибку, вызванную, поверьте, стечением обстоятельств. – Доктор улыбнулся одной из самых зловещих улыбок, которые попадались Скруджу в комиксах. – Я действительно принял вас за водопроводчика. Видите ли, мисс Бусхалтер, моя ассистентка, должна была вызвать на сегодня специалиста. Как вам известно, у нас проблемы с канализацией. (Эшли смотрел на доктора во все глаза.) Вот я и подумал, что на этот раз ей удалось каким-то образом ничего не перепутать.
Некоторое время они шли молча.
– Боже мой! – закричал вдруг доктор, до смерти напугав Эшли и напомнив ему сразу нескольких персонажей сериала «Маленькая прериянка, или О!!! Как я ошибалась в доне Педро!» – Ну хорошо, – покончив вдруг с декламацией, довольно сухо произнес Океанопулос. – Где же наш новый пациент?
Расследование в гостиной
Вопрос этот прозвучал в уже известной читателю гостиной, где за последнее время появились новые действующие лица разыгрывающейся здесь драмы.
И первым внимание Океанопулоса привлёк седоусый мужчина в форме полковника, восседавший в глубоком кресле с тяжёлой кавалерийской саблей на боку. После некоторого замешательства доктор осторожно приблизился к сидевшему, чтобы получше вглядеться в лицо, отмеченное несомненной печатью мужества, столь необходимого этому человеку в минуты бритья перед зеркалом.
– Ах, это вы, полковник?! – воскликнул доктор после минутной паузы, растянувшейся на добрых полчаса. – Как поживаете?
– Держу оборону, док. Но, скажу прямо, приходится нелегко!
– Миссис Уоплдопл? – уточнил доктор. – Пора вам, мне кажется, приступить к мирным переговорам, пока…
– …старая вешалка не окочурилась! – добродушно закончил фразу полковник Пепсодент. И больше не произнёс ни слова. Весь день так и просидел в углу, радуясь своей шутке и немного сожалея о том, что в последнее время ему всё реже удаётся блеснуть остроумием в компании этих штатских остолопов. Периодически из тёмного угла доносилось сдержанное «ха-ха!».
Доктор же продолжил поиски мистера Скруджа-старшего, и вскоре под ноги ему попалась та самая миссис Уоплдопл, по поводу которой так изящно пошутил полковник.
– Как поживаете, миссис Уоплдопл? – дружески осведомился Хьюго Океанопулос с таким видом, что даже злейший враг старушки не заподозрил бы его в чрезмерном интересе к обстоятельствам её существования.
– И слышать об этом не хочу! – закричала глухая как пробка Мари-Роз Уоплдопл. – Вы слышите меня, доктор?!
Престарелой кокетке постоянно мерещились в словах доктора какие-то двусмысленные галантности и пикантности.
Эшли, наблюдавший за сценой, вытаращил глаза.
– Ну-ну, миссис Доплпупл, не так живо, прошу вас… – пробормотал Океанопулос и отошёл несколько более поспешно, чем было необходимо с точки зрения галантности, в которой его тут подозревали.
Затем доктор окинул гостиную характерным для него в последнее время маниакальным взглядом. Больше никого, кто мог бы хоть в какой-то степени претендовать на сходство с сэром Скруджем-старшим, там не было.
– Итак, где же ваш отец? – довольно мрачно осведомился Океанопулос у потомка пропавшего лорда.
– Клянусь вам, доктор, мы оставили его здесь. Тут был ещё кот…
Не успел Эшли закончить фразу, как холодный пот прошиб его при воспоминании о невинном, казалось бы, животном. Ведь кота сейчас тоже не было в гостиной!!!
Но доктор, судя по всему, не разделял чудовищных подозрений Скруджа.
– А как вы, собственно говоря, сюда попали? – спросил он не без подозрительности, показавшейся Скруджу неуместной.
– Нас принёс Шульц. Дело в том…
И первым внимание Океанопулоса привлёк седоусый мужчина в форме полковника, восседавший в глубоком кресле с тяжёлой кавалерийской саблей на боку. После некоторого замешательства доктор осторожно приблизился к сидевшему, чтобы получше вглядеться в лицо, отмеченное несомненной печатью мужества, столь необходимого этому человеку в минуты бритья перед зеркалом.
– Ах, это вы, полковник?! – воскликнул доктор после минутной паузы, растянувшейся на добрых полчаса. – Как поживаете?
– Держу оборону, док. Но, скажу прямо, приходится нелегко!
– Миссис Уоплдопл? – уточнил доктор. – Пора вам, мне кажется, приступить к мирным переговорам, пока…
– …старая вешалка не окочурилась! – добродушно закончил фразу полковник Пепсодент. И больше не произнёс ни слова. Весь день так и просидел в углу, радуясь своей шутке и немного сожалея о том, что в последнее время ему всё реже удаётся блеснуть остроумием в компании этих штатских остолопов. Периодически из тёмного угла доносилось сдержанное «ха-ха!».
Доктор же продолжил поиски мистера Скруджа-старшего, и вскоре под ноги ему попалась та самая миссис Уоплдопл, по поводу которой так изящно пошутил полковник.
– Как поживаете, миссис Уоплдопл? – дружески осведомился Хьюго Океанопулос с таким видом, что даже злейший враг старушки не заподозрил бы его в чрезмерном интересе к обстоятельствам её существования.
– И слышать об этом не хочу! – закричала глухая как пробка Мари-Роз Уоплдопл. – Вы слышите меня, доктор?!
Престарелой кокетке постоянно мерещились в словах доктора какие-то двусмысленные галантности и пикантности.
Эшли, наблюдавший за сценой, вытаращил глаза.
– Ну-ну, миссис Доплпупл, не так живо, прошу вас… – пробормотал Океанопулос и отошёл несколько более поспешно, чем было необходимо с точки зрения галантности, в которой его тут подозревали.
Затем доктор окинул гостиную характерным для него в последнее время маниакальным взглядом. Больше никого, кто мог бы хоть в какой-то степени претендовать на сходство с сэром Скруджем-старшим, там не было.
– Итак, где же ваш отец? – довольно мрачно осведомился Океанопулос у потомка пропавшего лорда.
– Клянусь вам, доктор, мы оставили его здесь. Тут был ещё кот…
Не успел Эшли закончить фразу, как холодный пот прошиб его при воспоминании о невинном, казалось бы, животном. Ведь кота сейчас тоже не было в гостиной!!!
Но доктор, судя по всему, не разделял чудовищных подозрений Скруджа.
– А как вы, собственно говоря, сюда попали? – спросил он не без подозрительности, показавшейся Скруджу неуместной.
– Нас принёс Шульц. Дело в том…