Расскажу пока лишь о тех моих встречах, которые имеют отношение к Волховиане.
   Когда идут в атаку писаря,
   О мертвых не приходят извещенья.
   Семен Гудзенко
   Письма из Мамлютки
   А бывает и так: никуда не еду, никому не пишу - встречу с прошлым подготавливает случай. Причем делает это примерно так, как Валентина Леонтьева преподносит телезрителям сюрпризы в своей знаменитой серии "От всей души".
   В Тюмени и после госпиталя я иногда думал о моих однополчанах-лыжбатовцах. Все ли родственники погибших получили похоронные? Особенно часто вспоминал о Науменко и его родных. Сергей рассказывал мне о своем отце, тоже Сергее, железнодорожном служащем, о сестрах и младшем брате. Семья жила в пристанционном поселке где-то в Северном Казахстане. К сожалению, название этой станции выело у меня из памяти. Запомнилось только, что оно звучит и совсем по-русски, и вместе с тем в наименовании есть что-то тюркское.
   В начале 1947 года я демобилизовался и вернулся на педагогическую работу: принял среднюю русскую школу в небольшом эстонском городке. Здесь закончилась моя военная служба. Оформляю однажды на работу нового учителя - Петра Либерта. Отец его, Михаил Либерт, еще до революции уехал из Эстонии на восток Российской империи искать лучшей доли. И вот сейчас три поколения Либертов вернулись на землю своих предков и поселились в этом местечке.
   Откуда приехали? Из североказахстанского поселка Мамлютка... Мамлютка! мысленно воскликнул я. Так это ж родина Сергея Науменко, то самое выевшее из моей памяти название, пахнущее одновременно русскими и тюркскими ароматами. Спрашиваю у Петра Михайловича:
   - А мамлютского железнодорожника Сергея Науменко вы знали?
   - Знал. Его дети в мамлютской средней школе учились. Но более подробно об этой семье может рассказать мой отец. Он долгое время работал участковым фельдшером и всех мамлютчан хорошо знает.
   - Да как не знать! - отвечает Михаил Петрович. - Сергей Науменко был моим постоянным пациентом, я ему много раз банки на поясницу ставил.
   - И старшего сына его знали?
   - И Сережу лечил. От кори, краснухи, свинки. Но его, видимо, уже нет на свете. С фронта только одно письмо получили - и все, пропал без вести.
   Первое свое письмо в Мамлютку я написал совсем короткое, для установления связи. Получил взволнованный ответ от родителей Сергея. Да, наш сын считается "пропавшим без вести". Вот уже несколько мучаемся от неизвестности. Кое-кто даже делает обидные намеки: не ушел ли ваш сын вместе с Власовым к немцам...
   Изложил я подробно обстоятельства гибели Сергея Науменко, свои показания официально заверил в райвоенкомате. Приложил вещественные доказательства: фронтовую записную книжку Сергея и фотографию девушки. Отправил пакет в Мамлютку.
   Еще несколько раз обменялся я письмами с родителями Сергея. Они с благодарностью писали, что доброе имя их сына полностью восстановлено и они стали пользоваться всеми правами и льготами, которые положены семьям погибших на фронте офицеров. Усиленно приглашали Науменки меня к себе в гости, да очень уж далеко от Эстонии до Северного Казахстана.
   Прошло еще восемь. Началась целинная эпопея. Малоизвестная до этого станция Мамлютка оказалась в самой гуще событий, стала крупной перевалочной базой. Сюда прибывали грузы для новых целинных совхозов, приезжали на постоянное жительство целинники-новоселы и студенты для уборки урожая, отсюда уходили эшелоны с целинным зерном. И каждый раз, когда я встречал в газетах или слышал по радио знакомое название станции, моя память опять и опять воскрешала историю Ускоренного Сережи.
   В 1965 году получил я письмо от комсомольцев мамлютской десятики. Ребята попросили меня написать о выпускнике их школы, герое Великой Отечественной войны Сергее Науменко. Мои воспоминания "Ускоренный Сережа" были опубликованы в двух номерах мамлютской районной газеты "Знамя труда".
   Прошло еще десять , а с момента гибели Сергея - уже более трех десятиий. Совершенно неожиданно получаю письмо из Омска. Отозвался младший братишка Сергея, Генка. Сейчас уже сороканий человек, Геннадий Сергеевич, инженер. Прочитав в "Литгазете" мою статью, он вспомнил, что автор ее - тот самый фронтовой друг старшего брата, который когда-то переписывался с родителями. Через редакцию Науменко узнал мой адрес.
   "Из года в год у меня возрастает интерес к военной судьбе моего брата, писал мне Геннадий Сергеевич. - Мне хочется знать о Сергее все, до мельчайших подробностей. На каком участке фронта, у каких городов и селений он воевал? В какой части и в каком подразделении? Кто остался жив из его друзей-однополчан? Как проходил тот бой, который оказался для Сергея последним? Где он похоронен? В каких художественных и документальных произведениях описаны боевые действия Волховского фронта и 2-й ударной армии зимой и весной 1942 года?"
   Я ответил моему тезке подробным письмом. Так завязалась между нами переписка. Геннадий Сергеевич прислал мне групповое фото: он и две его сестры - Анна и Надежда. Отправил я в Омск некоторые книги, вырезки из газет, карты. Не забыл о брате и сестрах Ускоренного Сережи. Отца к тому времени уже не было в живых.
   Где же вы теперь, друзья-однополчане,
   Боевые спутники мои?
   Алексей Фатьянов
   Моя ветеранская семья
   Не раз пытался я, и довольно энергично, разыскивать Васю Воскобойникова, с которым последний раз встречался в тюменском госпитале-1500. Но, увы, безрезультатно. Куда-то перебрался из своего Шадринска и затерялся среди складок и распадков Уральского хребта. А очень хотелось бы узнать: как сложилась у Философа его "одноногая жизнь"? На каком "жизненном рейде" и что он сейчас робит?
   Поначалу мне удалось восстановить контакты только с двумя однополчанами-лыжбатовцами. Поиски были длительные и трудные. Расскажу коротко о них.
   Новоильинские карбышевцы прислали мне около десятка адресов ветеранов-лыжников. К сожалению, это были однополчане только по 280-му полку, но не по 172-му лыжбату. Самым "близким" соседом оказался Иван Александрович Обухов из Верещагина Пермской области, ветеран 174-го ОЛБ. Напомню: в одном эшелоне ехали три маршевых батальона - 172-й, 173-й и 174-й.
   Трижды ездил я в подмосковный город Подольск, работал в Центральном архиве Министерства Обороны СССР. Документов 172-го ОЛБ не сохранилось. Наш лыжбат фигурирует только в делах 8-го гвардейского стрелкового полка. Обычно это цифровые строевые сводки: убитых, раненых и обмороженных столько-то, осталось в строю столько-то. Лишь в двух случаях встретились имена моих лыжбатовцев старшины Борули и санитара Вахонина.
   Но и этим находкам я очень обрадовался. Особенно наградным документам на Сашу Вахонина, подписанным комполка-8 Никитиным. В них указан пермский домашний адрес Саши. Правда, адрес этот выглядел безнадежно устаревшим: СтройКам ГЭС, общежитие ИТР, номер корпуса. Но все же я ухватился и за эту маленькую зацепку.
   Искали Александра Вахонина и его родственников красные следопыты пермских школ, военкомат, адресный стол. Ничего не нашли. Тогда я пошел на такую хитрость: послал в пермскую молодежную газету "Молодая гвардия" свои воспоминания "Санитар Вахоня". Надеялся, что среди читателей газеты найдутся родственники Александра или соседи, знакомые Вахониных. Воспоминания были опубликованы, но мои надежды не оправдались.
   Делаю еще одну попытку, вовлекаю в поиск ветеранов-лыжников, проживающих в Перми. Тех, с которыми меня заочно познакомили карбышевцы. Наконец от одного из них, Сергея Ивановича Колесникова из 171-го ОЛБ, получаю радостную весть:
   "Старался не только для вас, сам втянулся в поиск.
   Появился настоящий спортивный азарт. Удалось разыскать древнюю старушку, бывшую соседку Вахониных. От нее узнал: Александр вернулся с войны, но уже давно живет в Камышине Волгоградской области".
   Еще немного хлопот, и я узнаю точные координаты Александра. Написал в Камышин разведывательное письмо и с тревожным нетерпением жду ответа. Жив ли Александр? Ведь каждый год уходят и уходят ветераны...
   Ответ пришел от самого Александра. Прочитал в его письме и такие строки:
   "Получив от тебя весточку, я даже прослезился от радости. И так разволновался, что ночью долго не мог, уснуть. Столько всего всякого вспомнилось! А вторую половину ночи снился мне сплошной бой... Просто удивительно, как мы все это вынесли и остались живы!"
   В июне 1942 года Александр с остатками батальона вышел из окружения. Лечился в госпитале, учился на курсах младших лейтенантов и опять воевал. Освобождал Новгород и Прибалтику, Польшу и Чехословакию, форсировал Одер и штурмовал Берлин. Командовал ротой и батальоном. Сейчас майор в отставке. Свой первый лыжбатовский орден получил уже после войны.
   Летом 1984 года Саша Вахонин гостил у меня в Эстонии. За мной ответный визит на берега Волги.
   Ответы на мои запросы я получаю самые разнообразные. В одних случаях это куцые формальные отписки на стандартных бланках: "Не числится", "На учете не состоит", "Такими сведениями не располагаем"... Особых претензий к авторам подобных канцелярских эпистол не имею. Понимаю, что они по горло заняты текущими делами и не обязаны тратить слишком много времени на кропотливые поиски.
   Но в моей переписке бывали и такие случаи, когда официальные должностные лица выходили далеко за рамки своих служебных обязанностей: рылись в архивах, куда-то ходили, кого-то опрашивали, присылали мне адреса интересных людей, вырезки из газет, карты местности.
   Получив мою просьбу поискать среди ветеранов войны лыжников, работник Верещагинского военкомата капитан Кирьянов тщательно просмотрел списки бывших фронтовиков и обнаружил троих лыжбатовцев. Более того, он сходил к ветерану Обухову на дом и подробно побеседовал с ним. И ответил мне обстоятельным неофициальным письмом.
   Такое чуткое отношение к просьбам ветеранов войны помогло мне разыскать второго однополчанина-лыжбатовца - Владимира Фунина. Его невьянский адрес сохранился у меня с военных . Но все попытки установить с ним связь заканчивались безрезультатно. Учреждения, которые я запрашивал, тоже ответили: "Фунин В. Ф. в Невьянске и районе не проживает".
   Я прекратил поиски и внес было Владимира в скорбный поминальный "синодик" фронтовых друзей. И вдруг спустя довольно длительное время получаю письмо из Невьянска. Заведующая райсобесом Склянухина В. Г. сообщала мне: "Ветеран ВОВ капитан в отставке Фунин В. Ф. до ухода на пенсию работал инженером на Салдинском прииске объединения Уралзолото. Сейчас проживает в городе Красноуральске Свердловской области..." И подробный адрес Владимира. Представляете, какой это был для меня радостный сюрприз!
   Товарищ Склянухина тоже сделала намного больше, чем это вытекало из ее служебных обязанностей. Получив из Красноуральска письмо от Фунина с просьбой выслать ему какие-то справки о рабочем стаже, она вспомнила о другом письме, присланном три года назад из Эстонии фронтовым товарищем Фунина. Разыскала в архивах это письмо и порадовала меня.
   В один из моих приездов в Подольск получилась такая история. Заказываю дело с документами 8-го гвардейского полка - отвечают: в работе; прошу другое дело - тоже занято; пришлось ждать два-три дня и других заказов. Что за оказия, думаю. Кто утаскивает у меня из-под носа документы моей части? Выяснилось, что одновременно со мной в архиве работают еще два исследователя, которых интересует 4-я гвардейская дивизия, - бывший артиллерист этой дивизии Назиб Зарипович Кадыров и журналист из Николаева Петр Дмитриевич Мущинский. Первый из них изучает боевой путь 4-й гвардейской от начала войны и до Победы, второго в основном интересует тот период, когда дивизия воевала на юге и освобождала Николаев.
   От Кадырова я узнал, что созданы Советы ветеранов нашей дивизии, 2-й ударной армии и Волховского фронта. Вот в какую великую семью ветеранов влилось наше трио из 172-го ОЛБ.
   Обнаружилось еще несколько однополчан по 172-му ОЛБ: Захар Игнатьевич Гладышев из Перми, Дмитрий Яковлевич Ознобишин из города Дятьково Брянской области, Василий Артемьевич Добровлянин из Пермской области, Аверьян Савельевич Шашов из Ленинграда, Иван Степанович Бессонов из Свердловской области.
   Более сотни писем получил от однополчан по 280-му запасному лыжному полку, по 4-й гвардейской стрелковой дивизии, по Любанской операции, от лыжников, действовавших по соседству со 172-м ОЛБ. Шлют ветераны свои воспоминания, ищут затерявшихся в вихрях войны фронтовых друзей, рассказывают о своем нынешнем житье-бытье.
   Некоторые ветераны вспоминают бои, те или иные фронтовые эпизоды, в которых, оказывается, мы вместе и одновременно принимали участие. Помните, например, мой рассказ о том, как мне удалось выклянчить у артиллеристов кусок свежей конины? Так вот, откликнулись: из Казани - Герой Советского Союза гвардии майор Александр Моисеевич Коваль и из под-московского города Павловская Слобода - гвардии подполковник Валериан Андреевич Крылов. Первый из них во время Любанской операции был командиром 4-й батареи (той самой!), второй - комиссаром артдивизиона (того самого!) - ныне оба в отставке.
   Знакомлюсь с командиром звуковки
   Прошло уже немало мирных . Попались мне в руки военные рассказы и повести Юрия Нагибина. В частности, он описывает, как в феврале 1942 года ездил из Малой Вишеры на радиомашине, звуковке, к Мясному Бору. И место, и время, и внешний вид машины (обшитый жестью грузовик Зис-101), и надстроенная над кузовом коробка, наверху два нацеленных вперед рупора - все совпадает с тем, что мне довелось когда-то видеть у Мясного Бора - Любиного Поля.
   Пишу Нагибину, задаю уточняющие вопросы, в том числе и такой: "Насколько описанные в повести "Павлик" факты автобиографичны?" Получил от Юрия Марковича ответ. Да, некоторое время он был командиром и диктором звуковки. По заданию политотдела 2-й ударной выезжал на радиомашине в район Мясного Бора, проводил передачи для немцев. Начальником 7-го отдела поарма в то время был полковой комиссар Шабловский. Юрий Маркович выступал в этой роли в феврале. Затем на радиомашине 2-й ударной работали: диктором и командиром - старший лейтенант Строганов, техником - младший лейтенант Лавриненко. Впоследствии Шабловский, Строганов, Лавриненко и водитель звуковки погибли на боевом посту в окружении.
   Так выяснилось, что с Юрием Нагибиным я познакомился еще в 1942 году на фронте - задолго до того, как он стал известным писателем. Мы оба были в "творческой командировке". Юрий Маркович "собирал материал" для повести "Павлик", я - для "Моей фронтовой лыжни".
   В краю легендарного Садко
   Когда я принялся писать свою Волховиану, то скоро понял, что без паломничества к берегам Волхова дело у меня не пойдет. И я поехал туда, хотя время для такого путешествия было явно неподходящее - начало октября. Обосновавшись в новгородской гостинице "Садко", стал выезжать в памятные для меня места.
   В Малой Вишере
   Побывал я в 1-й средней школе, где учительница истории Майна Васильевна Левченко организовала и возглавляет музей боевой славы 2-й ударной армии. Осмотрел сохранившееся с довоенных времен здание вокзала, у которого наш эшелон попал под жестокую бомбежку. Разыскал на окраине города ту сосну, опершись на которую стал на лыжи. Это от нее началась моя фронтовая лыжня. Обошел я красавицу вокруг, посмотрел на вершину, прильнул щекой к шершавому стволу. И, как положено по отношению к женскому полу, сказал комплимент: "Со времени нашего первого свидания прошло более трети века. У тебя добавилось тридцать четыре годовых кольца и крона стала еще более пышной. Это очень и очень к лицу тебе!" Маловишерская красавица зарделась от удовольствия. Правда, дело было не только в моем комплименте - как раз в этот момент из-за тучи выглянуло солнце.
   В Селищенском Поселке
   После памятной для меня весны 1942 года Селищенские казармы еще многократно подвергались бомбежкам и артобстрелам. Досталось им и в первые послевоенные годы. Бездомные жители поселка и окрестных деревень добывали здесь кирпич. Впоследствии оставшуюся без крыши полуразрушенную коробку взяли под свою защиту и охрану новгородские краеведы. Но ветры, дожди и морозы, не подчиняясь никаким запретам, продолжают разрушительную работу.
   Проходил я по залу-манежу, где в 1838 году занимались вольтижировкой корнет Михаил Лермонтов и его друзья-однополчане по Гродненскому гусарскому полку поляк Н. А. Краснокутский и "русский немец белокурый" М. И. Цейдлер. Нашел то место, где я, тяжело раненный, лежал в апреле 1942 года.
   Выбираюсь из манежа и обхожу казарму по внешнему периметру. Вот вход в подвалы. Но он полностью засыпан цементной крошкой и битым кирпичом. И у меня возникла иллюзорная надежда: стоит расчистить, убрать этот завал - и я увижу свой лыжбат, увижу всех своих ребят. Ведь когда мы здесь ночевали, 172-й ОЛБ был еще в полном составе, за исключением выбывших в пути Стуколкина и Федорова.
   Мысленно переношусь на треть века в прошлое и представляю себе: я сейчас стою на посту, а по ту сторону завала богатырским сном спят мои лыжбатовцы. Спят, притулившись друг к другу спинами, положив головы на "сидоры", а руки на автоматы и лыжи. Но трезвый рассудок напоминает о суровой реальности: от друзей-однополчан тебя отделяет такой завал, который не уберешь никакими бульдозерами.
   В Чудове
   Здесь, как и в Малой Вишере, у меня были заочные знакомые - местные краеведы, руководители красных следопытов - преподаватель истории 1-й средней школы Эдуард Степанович Ольшевский и его жена Алла Сергеевна, старшая пионервожатая.
   Разыскивая в Чудове среднюю школу, я встретил улицы Лермонтова и Героя Советского Союза Оплеснина. Первая из них названа в память о селищенском периоде жизни поэта. Селищи входят в Чудовский район. Второе имя мне тоже знакомо. Николай Васильевич Оплеснин был начальником оперативного отдела штаба 111-й, впоследствии 24-й гвардейской стрелковой дивизии. С этой дивизией наш лыжный батальон не раз сражался бок о бок во время Любанской операции.
   Такой огромный класс, предоставленный школьному музею, вижу впервые. Его вполне можно назвать залом. Собрана большая коллекция нашей и вражеской боевой техники. На стендах отражена история боевых действий на территории Новгородской области вплоть до изгнания оккупантов. Собран большой материал о героях Великой Отечественной войны - чудовцах. На специальном столе лежит стопка альбомов с картами и схемами важнейших боевых операций. Все оформлено со вкусом и во всех отношениях грамотно.
   Меня особенно заинтересовал стенд, посвященный комиссару И. В. Зуеву. Иван Васильевич прибыл во 2-ю ударную в ранге дивизионного комиссара, с двумя ромбами. Был членом военного совета армии. Боевой опыт приобрел, сражаясь против франкистов в Испании. В Любанской операции показал пример бесстрашия и высокой ответственности за судьбу доверенных ему воинов. Он до последнего момента оставался с войсками, организуя вывод частей 2-й ударной на восточный берег Волхова.
   Когда в конце июня мясноборская горловина была окончательно перекрыта, комиссар Зуев с небольшой группой солдат и офицеров несколько раз, в различных местах, пытался перейти линию фронта. Одна из таких попыток оказалась роковой. Нарвавшись на вражескую засаду, комиссар отстреливался до последнего патрона. Последний - оставил для себя... Это случилось на полустанке Торфяное, на шестом километре от Чудова в сторону Ленинграда.
   Неподалеку от полотна железной дороги найдена могила комиссара, на ней установлен скромный обелиск. На его открытие приезжала вдова Ивана Васильевича - Екатерина Ивановна. Живет она в городе Ардатове Горьковской области, на улице Комиссара Зуева. Соседствующая с полустанком Торфяным деревня Коломовка переименована в Зуево.
   Стою у подножия памятника нашему боевому комиссару... На обелиске начертано: "Члену Военного Совета 2-й ударной армии Зуеву Ивану Васильевичу, погибшему в боях с немецкими захватчиками в июне 1942 года".
   Читаю далее на боковых бетонных стелах:
   "Зуев Иван Васильевич, 1907-1942".
   "Пускай ты умер, но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером".
   Кладу к подножию обелиска осенние астры - от имени всех моих однополчан-лыжбатовцев, живых и мертвых...
   Там перепаханы поля
   Войны жестокой страшным плугом,
   И до сих пор еще земля
   Болеет оспенным недугом.
   Из стихов новгородского краеведа Николая Орлова
   Комендант "долины смерти"
   У кого бы я ни расспрашивал о Любанской операции, о боях в районе Мясного Бора и Спасской Полисти, у Ольховки и Финева Луга, мой собеседник, как правило, в заключение рекомендовал:
   - Вы обязательно повидайтесь с нашим главным следопытом - Николаем Ивановичем Орловым. От него получите исчерпывающие ответы на все ваши вопросы.
   В залах Новгородского исторического музея-заповедника вижу интереснейшие экспонаты с припиской - "Дар краеведа Н. И. Орлова". Листаю подшивки "Новгородской правды" и наталкиваюсь на статьи, подписанные Орловым. В той же газете я прочитал большой, подвалов на восемь, очерк известного, ныне уже покойного, писателя С. С. Смирнова - "Комендант "Долины смерти".
   Сергей Сергеевич, вызволивший из забвения имена сотен героев Великой Отечественной войны, много раз бывал в Новгороде, собирал материал о боевых действиях 2-й ударной в Любанской операции. Но преждевременная смерть помешала писателю довести эту огромную работу до конца.
   И вот я в гостях у Николая Ивановича, знакомлюсь с его женой, Марией Андреевной, с детьми и внуками. Обширная семья живет вместе, и радостей и забот много...
   Сын дорожного мастера Коля в годы войны был подростком, далеко от родных мест учился в железнодорожном училище. Затем работал слесарем, фрезеровщиком на заводе в Куйбышеве. Но вскоре после войны.вернулся в родные края, был путевым обходчиком на полустанке Мясной Бор, затем в Спасской Полисти.
   Об этом периоде жизни Орлова за много до нынешней поездки в Новгород я прочитал в "Литгазете" очерк московского журналиста Михаила Цунца - "Человек живет на полустанке".
   Итак, передо мной человек, досконально знающий Мясной Бор, Спасскую Полисть и их окрестности. Более того - он "комендант "долины смерти". Я, конечно, имел в- виду найти знающего краеведа, но о таком удачном сочетании, о таком универсале даже мечтать не смел. Рассказываю, например, Николаю Ивановичу о том, как в Мясном Бору из трубы водонапорки мы доставали воду подвешенной на проволоке артиллерийской гильзой, и спрашиваю:
   - Восстановлена ли эта водонапорная башня?
   - Сам в этом деле участвовал, - отвечает Николай Иванович. - Большие трудности были с очисткой подземного резервуара для воды. Оттуда мы таскали и портянки, и ушанки, и артиллерийские гильзы...
   Надо же! Я вспомнил, что одна гильза-трехдюймовка сорвалась с проволоки у нашего Итальянца. Очень возможно, что именно ее держал в руках Николай Иванович.
   По долгу службы Николай каждый день обходил свой участок дороги. А рядом на многие километры простирались полные тайн, неожиданностей и опасностей леса и болота, рядом лежала печально знаменитая "долина смерти". Эти дебри, эти неисследованные чащобы и топи пугали Николая и вместе с тем властно манили к себе.
   В первые послевоенные годы проводилась большая работа по очистке новгородской земли от мин и разбитой военной техники. Саперные батальоны работали месяцами. Николай стал добровольным помощником саперов, постиг секреты и немецких и наших мин, на практике освоил приемы их обезвреживания, изучил всевозможные образцы трофейного и отечественного оружия. Лично нашел и обезопасил более тысячи мин.
   У Николая нашлись последователи, вокруг него сгруппировался целый отряд самодеятельных саперов. Увлекся этим опасным делом и младший брат Николая Валерий. Надев болотные сапоги, вооружившись миноискателями, щупами и лопатами, охотники за минами направлялись в заранее намеченный квадрат.
   Рассказ Николая Ивановича прервала Мария Андреевна.
   - Во время войны женщины ждали мужей, сыновей четыре года, - с душевной болью сказала она. - А я вот уже тридцать на положении солдатки. Как уйдет Николай в лес, особенно в "долину смерти", места себе не нахожу, разные мысли в голову лезут. Каждый раз будто на боевое задание идет. Думаешь-гадаешь: или живой-невредимый вернется, или калекой останется, или мина на шматы разнесет.
   Очень скоро я убедился, что в словах Марии Андреевны не было ни капли преувеличения. Листаем семейный фотоальбом Орловых. Вот трое молодых людей.
   - Это ядро одной из первых групп следопытов, - поясняет Мария Андреевна. Учитель Федор, сборщик металлолома Яков и мой Николай. Из троих друзей он один остался в живых. Яков и Федор погибли на минах.
   Еще одна давнишняя фотография, на ней младший брат Николая. Он тоже погиб. Николай Иванович рассказывает подробности гибели Валерия...
   Вот почему Мария Андреевна с большой тревогой ждет мужа из очередного похода в "долину смерти".
   И не только мужа. Когда подрос сын, - в память о погибаем дяде названный Валерием, - он тоже пошел по стопам отца, тоже стал одержимым следопытом.
   И каждый год, лишь снег сойдет,
   Опять страда, опять в поход.
   Идем туда, где мы нужны,
   Куда нас властно долг зовет.
   Николай Орлов
   Скорбные и волнующие находки
   Гибель брата и друга-следопыта не испугала Николая. Походы в "долину смерти" и дальше, в глубь бывшей "Любанской бутыли", продолжались. Они продолжаются и поныне. Правда, цели этих походов уже иные.