Герритсен Тесс. Клуб Мефисто

   Маура прошла через гостиную в столовую и увидела сосновый стол с четырьмя стульями. Однако ее внимание привлекла не мебель, а столовые приборы, расставленные как будто для семейного ужина. На четверых.
   Одна широкая тарелка была накрыта льняной салфеткой, забрызганной кровью.
   Маура осторожно дотронулась до салфетки. Приподняла за краешек, взглянула на то, что лежало под нею, на тарелке. Затем вдруг бросила салфетку и с тяжким вздохом отпрянула.
   – Вижу, нашла кисть левой руки, – послышался чей-то голос.
   Маура резко обернулась.
   – Фу ты, черт, как же ты меня напугала!
   – Хочешь испугаться по-настоящему? – сказала Джейн Риццоли. – Тогда пошли.
   Она повернулась и повела Мауру через коридор. Джейн, как и Фрост, выглядела так, будто только что встала с постели. Слаксы мятые, темные жесткие волосы спутаны. Правда, в отличие от Фроста, держалась она мужественно и бойко – ее ботинки в бахилах так и шуршали по полу. Из всех детективов, регулярно наведывавшихся в секционный зал, пожалуй, только Джейн и отваживалась близко подходить к столу, чтобы получше разглядеть, что на нем, – вот и сейчас она двигалась по коридору с обычной решимостью. Маура шла следом, опустив голову, и рассматривала брызги крови на полу.
   – Держись этой стороны, – попросила Джейн. – Тут остались нечеткие следы, ведут в обоих направлениях. Похоже, от спортивных ботинок. Они едва заметны, и я не хочу ничего затирать.
   – Кто сообщил об убийстве?
   – Звонили девять-один-один. Сразу после полуночи.
   – Откуда?
   – Прямо отсюда.
   Маура нахмурилась.
   – Жертва? Может, пыталась позвать на помощь?
   – На линии молчали. Кто-то просто набрал номер и не положил трубку. Первая машина подоспела минут через десять после звонка. Патрульный увидел, что дверь не заперта, зашел в спальню – и пулей обратно.
   Джейн остановилась у дверного проема и глянула на Мауру через плечо. Взгляд-предостережение.
   – Ну вот, самое страшное – здесь.
   "Отрезанной кисти руки было достаточно, чтобы напутаться".
   Джейн посторонилась, позволив Мауре заглянуть в спальню. Жертвы видно не было – крутом была только кровь. В среднем в теле человека ее содержится литров пять. Такого же количества красной краски хватило бы с лихвой, чтобы выкрасить небольшую комнату от пола до потолка. Когда Маура заглянула в дверной проем, больше всего ее поразили невероятные брызги в форме длинных узких дорожек, оставленные рукой какого-то безумца на белых стенах, мебели и белье.
   – Артериальная, – заметила Риццоли.
   Маура лишь молча кивнула, разглядывая дугообразные кровавые подтеки – кошмар, описанный красным на стенах. Однажды, еще на четвертом курсе медицинского факультета, она стажировалась в Отделении неотложной хирургии и видела пациента с огнестрельным ранением, истекавшего кровью на травматологическом столе. У того пациента резко упало кровяное давление, и хирург-стажер с отчаяния начал срочно проводить лапаротомию, надеясь остановить внутреннее кровотечение. Когда он разрезал живот, из брюшной полости фонтаном ударила артериальная кровь и забрызгала халаты и лица других врачей. И в последние лихорадочные секунды, пока они производили откачку и обрабатывали рану стерильными тампонами, Маура не замечала ничего, кроме крови. Ее лоснящегося глянца и мясного запаха. Она потянулась к брюшной полости, чтобы взяться за ранорасширитель, и тут почувствовала сквозь рукава халата тепло – оно подействовало на нее как успокаивающая ванна. В тот день в операционной Маура впервые увидела, какую сильную струю крови вызывает даже самое слабое артериальное давление.
   И сейчас, когда она осматривала стены спальни, ее внимание снова привлекла кровь, которая запечатлела последние мгновения жизни жертвы. "Когда был сделан первый надрез, сердце жертвы еще билось и нагнетало кровяное давление". Туда, на стену, прямо над кроватью, и ударила дугой, точно из пулемета, первая струя крови. Затем, после нескольких сильнейших толчков, дугообразные струи стали ослабевать. Тело, должно быть, пыталось компенсировать падающее давление – артерии сжимались, пульс учащался. Но с каждым сокращением сердца жертва теряла все больше крови, приближая свою смерть. Когда же наконец давление совсем упало и сердце остановилось, кровотечение почти прекратилось – из тела вытекли последние капли крови. Явление смерти – вот что прочла Маура на стенах и на кровати.
   Потом ее взгляд остановился – замер, различив среди всех этих кровавых брызг нечто такое, чего она сперва не заметила. То, от чего у нее по спине вдруг пробежали мурашки. На одной из стен виднелись три перевернутых креста, нарисованные кровью. А под ними какие-то загадочные знаки:
 

 
   – Что это значит? – тихо спросила Маура.
   – Понятия не имеем. Вот бьемся, пробуем разгадать.
   Маура не могла отвести глаз от надписи. К горлу подступил комок.
   – Что это, черт возьми, за шарада?
   – Погоди, тут есть еще кое-что. – Джейн обошла кровать с другой стороны и указала на пол. – А вот и жертва. Вернее, большая ее часть.
   Маура тоже обошла кровать и лишь тогда увидела женщину. Та лежала на спине, раздетая. Из-за обескровливания кожа ее была точно гипсовая, и тут Маура вспомнила, как однажды на выставке в Британском музее видела множество разбитых древнеримских статуй. За долгие столетия мрамор потрескался, головы отбились, руки отломились – и в конце концов скульптуры превратились в жалкие безликие обрубки. Сейчас, взглянув на лежащее на полу тело, она увидела то же самое. Разбитую Венеру. Без головы.
   – Похоже, здесь ее и убили, на кровати, – предположила Джейн. – Поэтому забрызгало только одну стену, остальная же кровь на матрасе. Затем ее повалили на пол, наверно потому, что убийце нужна была твердая поверхность, чтобы закончить резню... – Джейн вздохнула и отвернулась, словно дошла до предела и уже не могла глядеть на тело жертвы.
   – Значит, говоришь, первая патрульная машина прибыла через десять минут после того, как позвонили девять-один-один, – сказала Маура.
   – Точно.
   – Да, но на все это – на ампутации и отсечение головы – ушло бы не десять минут, а куда больше.
   – Понятное дело. И звонила, по-моему, не жертва.
   Услышав за спиной шаги, они обе обернулись и увидели Барри Фроста: он стоял в дверях, не решаясь войти в спальню.
   – Криминалисты пожаловали.
   – Пусть заходят, – сказала Джейн и, помолчав, прибавила: – Неважнецки выглядишь.
   – А по-моему, я держусь молодцом. Особенно учитывая ситуацию.
   – Как там Кассовиц? Оклемалась? Нам тут нужна помощь.
   Фрост покачал головой.
   – Все еще сидит в машине. По-моему, больше она не выдержит. Пойду лучше схожу за криминалистами.
   – Скажи ей бога ради, чтобы училась сдерживаться! – крикнула ему вдогонку Джейн. – Терпеть не могу, когда женщины ведут себя подобным образом. Это портит всем нам репутацию.
   Маура снова посмотрела на пол, где лежало туловище жертвы.
   – А вы нашли?..
   – Все остальное? – уточнила Джейн. – Ах да, левую кисть ты уже видела. А правая – в ванне. Думаю, пора тебе заглянуть на кухню.
   – А там что?
   – Еще сюрпризы.
   Джейн прошла через спальню в коридор.
   Маура было двинулась следом и тут вдруг увидела себя в зеркале. Собственное отражение глядело на нее уставшими глазами из-под слипшихся от растаявшего снега темных волос. Она так и застыла на месте – но не оттого, что увидела свое лицо.
   – Джейн, – прошептала она. – Ты только взгляни!
   – На что?
   – На зеркало. Знаки... – Маура оглянулась и посмотрела на надпись на стене. – Видишь? Обратное изображение! Это не знаки, а буквы, и прочесть их можно с помощью зеркала.
   – Это что, какое-то слово?
   – Да. Здесь написано – Peccavi.
   Джейн покачала головой.
   – Даже если изображение перевернуть, мне это все равно ни о чем не говорит.
   – Это же латынь, Джейн.
   – И что означает?
   – Я согрешил.
   Женщины какое-то время молча смотрели друг на друга. Потом Джейн вдруг усмехнулась.
   – Надо же, ну прямо чистосердечное признание! Думаешь, достаточно пропеть пару раз "Аве Мария!" и снова станешь белым и пушистым, после такого-то прегрешения?
   – Может, это относится не к убийце. Может, к жертве. – Маура посмотрела на Джейн. – Я согрешила.
   – Наказание? – предположила Джейн. – Месть?
   – Мотив вполне возможный. Она натворила что-то такое, что взбесило убийцу. Согрешила против него. Вот он с ней и рассчитался.
   Джейн глубоко вздохнула.
   – Пойдем на кухню.
   Она провела Мауру дальше по коридору. В дверях на кухню остановилась и посмотрела на доктора Айлз – та тоже застыла на пороге, онемев от того, что увидела.
   Там, на кафельном полу, был нарисован большой красный крут – рисовали, похоже, мелом. По кругу, в пяти местах, виднелись лужицы расплавленного и застывшего черного воска. "Свечи", – решила Маура. А посреди круга была установлена отрезанная голова – глаза глядели прямо на них.
   Круг. Пять черных свечей. "Ритуальное жертвоприношение".
   – А ведь мне сейчас нужно возвращаться домой к дочурке, – сказала Джейн. – Утром рассядемся дружно вокруг елки, раскроем подарки, и все будут считать, что на земле царят мир и покой. Только я не смогу отделаться от мысли... что вот эта штуковина... смотрит на меня. Счастливого Рождества, черт возьми!
   Маура проглотила комок.
   – Узнали, кто она такая?
   – Ну, я пока не притаскивала сюда на опознание ни друзей, ни соседей. "А вы узнали голову на полу в кухне?" Но судя по фото на водительском удостоверении, можно сказать, что это Лори-Энн Такер. Двадцать восемь лет. Шатенка, глаза карие. – Джейн отрывисто рассмеялась. – Сложим вместе все части тела – примерно это и получится.
   – Что еще о ней известно?
   – Мы нашли у нее в сумочке корешок чековой книжки. Работала в Музее науки. Кем – неизвестно, но, судя по обстановке в доме и мебели... – Джейн заглянула в столовую, – зарабатывала негусто.
   Тут послышались голоса и шаркающие шаги – пришли криминалисты. Джейн тут же поприветствовала их с присущей ей нарочитой самоуверенностью. Такая вот она, решительная детектив Риццоли, которую все знают.
   – Салют, ребята, – сказала она двум криминалистам, которые вместе с Фростом осторожно прошли в кухню. – У нас тут есть для вас кое-что интересное.
   – Господи, – прошептал один из криминалистов. – А где же остальное?
   – В разных комнатах. Может, хотите начать с... – она вдруг осеклась и вся напружинилась.
   На кухонном столике зазвенел телефон.
   Фрост стоял к нему ближе всех.
   – Что скажешь? – спросил он, взглянув на Риццоли.
   – Ответь.
   Рукой в перчатке Фрост осторожно снял трубку.
   – Алло! Алло!..
   И через какое-то время положил ее обратно.
   – Повесили трубку.
   – А что на определителе?
   Фрост нажал на кнопку просмотра входящих звонков.
   – Номер бостонский.
   Джейн достала сотовый телефон и взглянула на номер, высветившийся на дисплее кухонного телефона.
   – Попробую перезвонить, – сказала она, набирая номер. И стала ждать. Длинные гудки. – Не отвечает.
   – Сейчас гляну, может, с этого номера звонили и раньше, – предположил Фрост. И стал отрабатывать звонки в обратном порядке, просматривая все входящие и исходящие номера. – Так, а вот и звонок по девять-один-один. Был в десять минут первого ночи.
   – Это наш потрошитель докладывал о проделанной работе.
   – А вот еще звонок, перед тем. Номер кембриджский. – Он снова посмотрел на него. – Звонили в двенадцать ноль одну.
   – Наш потрошитель что, звонил с этого телефона два раза?
   – Если только это был он.
   Джейн посмотрела на телефон.
   – Дайте-ка подумать. Вот он стоит здесь, на кухне. Он только что прикончил ее и расчленил. Отрезал кисть, руку. Затем водрузил здесь, на полу, голову. Зачем же еще звонить? Может, чтобы похвастаться? Кому же?
   – Надо выяснить, – сказала Маура.
   Джейн опять позвонила по сотовому – на сей раз по кембриджскому номеру.
   – Гудки... Так, там автоответчик... – Она вдруг осеклась и тут же перевела взгляд на Мауру: – Ты не поверишь, когда узнаешь, чей это номер.
   – Чей же?
   Джейн нажала на отбой и снова набрала номер. И протянула трубку Мауре.
   Маура услышала четыре гудка, потом пикнул автоответчик и послышался голос. Очень знакомый, до боли знакомый голос.
   "Вы позвонили доктору Джойс О'Доннелл. Поскольку мне хочется узнать, зачем вы звонили, пожалуйста, оставьте сообщение, и я вам перезвоню..."
   Маура нажала на отбой и с не меньшим удивлением воззрилась на Джейн.
   – Зачем убийце понадобилось звонить Джойс О'Доннелл?
   – Вы шутите, – не поверил Фрост. – Это что, правда ее номер?
   – А кто она такая? – поинтересовался один из криминалистов.
   Джейн повернулась к нему.
   – Джойс О'Доннелл – вампирша, – пояснила она.

4

   Рождественское утро Джейн предпочла бы встретить где угодно, только не здесь.
   Они с Фростом сидели в ее "Субару", припаркованной на Брэттл-стрит, глядя на большое белое здание в колониальном стиле. Последний раз она была здесь летом, когда перед домом зеленел безупречно ухоженный сад. Сейчас же, в разгар зимы, Джейн лишний раз оценила изящество каждой его детали – от отделки из серого шифера до изысканных резных завитушек на парадной двери. Кованые чугунные ворота были украшены еловыми ветками и красными лентами, а в переднем окне виднелась сверкающая украшениями елка. "Надо же, – подумала Джейн, – кровопийцы и те справляют Рождество!"
   – Если не хочешь, – предложил Фрост, – я сам с ней поговорю.
   – Думаешь, не справлюсь?
   – Думаю, тебе придется нелегко.
   – Нелегко будет удержаться и не придушить ее.
   – Вот видишь! И я о том же. Твое отношение к ней – вот в чем проблема. Вас связывает прошлая история, она же определяет и все остальное. Ты не сможешь относиться к ней нейтрально.
   – Никто не сможет относиться к ней нейтрально, зная, кто она. Чем она занимается.
   – Риццоли, она просто делает то, за что ей платят.
   – Этим же занимаются шлюхи.
   "Только шлюхи не причиняют вреда", – подумала Джейн, глядя на дом Джойс О'Доннелл. Дом, оплаченный кровью невинно убиенных. Шлюхи не входят, пританцовывая, в зал суда в блестящих костюмах от "Сент-Джона" и не свидетельствуют в защиту безжалостных убийц.
   – Я просто хочу сказать – постарайся держать себя в руках, ладно? – сказал Фрост. – Мы не обязаны любить ее. Но и показывать свою ненависть нам нельзя.
   – По-твоему, это и есть мой план?
   – Погляди на себя. Коготки ты уже выпустила.
   – Исключительно в целях самообороны. – Джейн распахнула дверь автомобиля. – Потому что знаю: эта стерва постарается запустить в меня свои.
   Джейн вышла из машины и оказалась по икры в снегу – но почти не ощутила заползшего к ней в носки холода; ее озноб был не физического свойства. Она неотрывно смотрела на дом, думала о предстоящей встрече с женщиной, слишком хорошо знакомой с самыми сокровенными страхами Джейн. И лучше, чем кто бы то ни было, знавшей, как на них сыграть.
   Фрост распахнул настежь калитку, и они пошли к дому по очищенной от снега дорожке. Каменные плиты обледенели, и Джейн так старалась не поскользнуться, что у лестницы на крыльцо окончательно потеряла уверенность в себе и своей устойчивости. Не самое лучшее состояние для встречи с Джойс О'Доннелл. А тут еще передняя дверь распахнулась, и на пороге выросла сама хозяйка во всей своей красе: светлые волосы – коротко острижены и прекрасно уложены, розовая блузка с воротом на пуговицах и защитного цвета брюки – безупречно облегают спортивную фигуру. Джейн, в своем помятом черном костюме и брюках с промокшими от растаявшего снега отворотами, чувствовала себя жалкой побирушкой у ворот дома знатной сеньоры. "Именно такой она и мечтает меня видеть".
   О'Доннелл холодно кивнула.
   – Детективы.
   Она не сразу пригласила их в дом – какое-то время стояла молча в дверях, показывая всем своим видом, что она здесь полновластная хозяйка.
   – Можно войти? – наконец спросила Джейн, зная, что их все-таки пустят за порог. Что игра уже началась.
   О'Доннелл жестом пригласила их войти.
   – Не думала, что меня ждет такое Рождество, – сказала она.
   – Мы тоже не думали, – парировала Джейн. – А жертва и подавно.
   – Я же говорила, все записи на автоответчике стерты, – сказала О'Доннелл, провожая их в гостиную. – Можете все прослушать, правда, там уже ничего нет.
   С тех пор как Джейн была в этом доме в последний раз, здесь ничего не изменилось. На стенах – та же абстрактная живопись и те же цветастые восточные ковры. Единственной новинкой была рождественская елка. Елки из детства Джейн украшались абы как: ветки провисали под тяжестью плохо сочетавшихся игрушек, редко доживавших до конца Рождества. Те елки так и сверкали мишурой – целым ее ворохом. Елки из Лас-Вегаса – так их называла Джейн.
   На этой же не висело ни одной мишуринки. Не было в этом доме маленького Лас-Вегаса. Вместо мишуры с веток свисали хрустальные призмочки да серебристые слезинки, отбрасывавшие на стены свет зимнего солнца, который распадался на множество крохотных пляшущих зайчиков. "Даже ее чертова елка заставляет меня чувствовать себя неуютно".
   О'Доннелл прошла к автоответчику.
   – Вот все, что есть, – сказала она и нажала на воспроизведение.
   – Новых сообщений нет, – объявил электронный голос.
   Она посмотрела на детективов.
   – Боюсь, интересующая вас запись пропала. Вчера вечером я, как пришла, сразу прокрутила все сообщения. А когда уходила – все стерла. Когда я получила вашу просьбу ничего не стирать, было уже поздно.
   – Сколько всего было сообщений? – спросила Джейн.
   – Четыре. Ваше – последнее.
   – Интересующий нас звонок поступил где-то в двенадцать десять.
   – Ну да, и номер сохранился здесь, в журнале регистрации. – О'Доннелл нажала на просмотр и отыскала звонок, зарегистрированный в 00:10. – Только вот тот, кто звонил, не сказал ни слова. – Она посмотрела на Джейн. – И никакого сообщения не было, совсем.
   – Вы хоть что-нибудь слышали?
   – Говорю же – ни слова.
   – И никаких внешних шумов? Телевизора или уличного движения?
   – Даже ни единого тяжкого вздоха. Только тишина, короткая, потом щелчок – положили трубку. Поэтому я и стерла его. Чего там слушать!
   – Может, вам показался знакомым номер звонившего? – спросил Фрост.
   – А должен был?
   – Это мы у вас спрашиваем, – откровенно съязвила Джейн.
   О'Доннелл посмотрела ей прямо в глаза, и в этом взгляде Джейн заметила искру презрения. "Как будто я даже мизинца ее не стою".
   – Нет, незнаком, – ответила О'Доннелл.
   – А имя Лори-Энн Такер?
   – Нет. Кто это?
   – Прошлой ночью была убита у себя дома. И звонили вам с ее телефона.
   О'Доннелл помолчала. Потом заметила вполне резонно:
   – Может, ошиблись номером.
   – Не думаю, доктор О'Доннелл. Звонок, похоже, предназначался вам.
   – Зачем же было звонить и молчать в трубку? Не исключено, она услышала мой автоответчик, решила, что ошиблась номером, и просто положила трубку.
   – Думаю, вам звонила не жертва.
   О'Доннелл снова замолчала, на сей раз надолго.
   – Ясно, – вдруг сказала она. Подошла к креслу и села, но не потому, что была потрясена. Она выглядела совершенно невозмутимой, сидела в своем кресле, точно императрица на приеме. – По-вашему, выходит, мне звонил убийца.
   – И вас это как будто нисколько не тревожит.
   – Не понимаю, с чего вдруг я должна тревожиться. Я совершенно не в курсе дела. Может, просветите? – Она махнула рукой на диван, приглашая незваных гостей сесть. То был первый знак радушия, выказанный ею.
   "Не иначе как потому, что мы можем выложить кое-что интересное, – подумала Джейн. – Почуяла запах крови. Только на него и клюет".
   Диван был ослепительно белым, и Фрост остановился перед ним в нерешительности, прежде чем сесть, потому как боялся его испачкать. Зато Джейн не колебалась ни секунды. Она плюхнулась на него в своих мокрых от талого снега брюках, не сводя глаз с О'Доннелл.
   – Жертва – двадцативосьмилетняя женщина, – сказала Джейн. – Убита прошлой ночью, около полуночи.
   – Подозреваемые?
   – Пока никого не задержали.
   – Значит, кто убийца, вы понятия не имеете.
   – Я говорю только, мы пока что никого не задержали. Ищем свидетелей.
   – И я одна из них.
   – Кто-то звонил вам из дома убитой. Может, даже сам убийца.
   – О чем же ему со мной говорить, если это действительно был он? Джейн подалась вперед.
   – Мы обе прекрасно знаем о чем, доктор. О том, чем вы зарабатываете себе на хлеб. У вас, верно, и небольшой такой, миленький клуб поклонников имеется – сплошь одни убийцы, и все водят с вами дружбу. Сами знаете, вы у них знаменитость, у этих душегубов. Вы же великий психоаналитик в юбке и всегда находите общий язык с чудовищами.
   – Я пытаюсь их понять, только и всего. Я их изучаю.
   – И защищаете.
   – Я психоневролог. И гораздо больше подготовлена к выступлениям в суде, чем любой другой специалист. Не каждый убийца должен сидеть в тюрьме. Среди них есть серьезно больные люди.
   – Ну да, знаю я вашу теорию. Стоит только трахнуть какого-нибудь парнишку по голове, деформировать фронтальные доли его мозга – и с этого момента он свободен от всякой ответственности за содеянное. Он может убить женщину, разрезать на куски, а вы будете защищать его в суде.
   – С той женщиной случилось то же самое? – на лице О'Доннелл мелькнула тревога, глаза мрачно сверкнули. – Ее расчленили?
   – Почему вы спрашиваете?
   – Просто хочется знать.
   – Профессиональное любопытство?
   О'Доннелл откинулась на спинку кресла.
   – Детектив Риццоли, я опросила тьму убийц. И за многие годы составила обширную статистику мотивов, методов и типов совершенных ими убийств. Так что вы правы – это профессиональное любопытство. – Она задумалась. – Расчленение не такое уж редкое дело. Особенно если таким способом легче избавиться от жертвы.
   – В нашем случае причина другая.
   – Вы это точно знаете?
   – Это ясно как божий день.
   – Он что, специально выставил части тела напоказ? Это была инсценировка?
   – С чего вы взяли? Или, может, среди ваших шизанутых приятелей есть такой, который уже проделывал подобные фокусы? Может, назовете имя, или он у вас такой не один? Вам ведь пишут письма? Ваше имя им известно. Имя доктора, который хочет знать все подробности.
   – Если и пишут, то большей частью анонимно. Имен своих не указывают.
   – Но письма вы все же получаете.
   – И от людей кое-что узнаю.
   – От тех же убийц.
   – Или выдумщиков. Поди тут разбери, правду они говорят или нет.
   – По-вашему, кое-кто просто делится с вами своими фантазиями?
   – Которые к тому же, скорее всего никогда не осуществятся. Просто им бывает невтерпеж выразить свои самые порочные желания. А такие желания есть у всех. Любой, даже самый благовоспитанный человек порой придумывает, что бы такое эдакое сотворить с женщиной. Но своими извращенными фантазиями он ни с кем не посмеет поделиться. Держу пари, и у вас в голове водятся кое-какие непристойные мыслишки, детектив Фрост. – Она бросила на него пронзительный взгляд с явным намерением выбить из седла. Но Фрост, надо отдать ему должное, и бровью не повел.
   – Кто-нибудь делился с вами в письмах фантазиями, связанными с расчленением? – спросил он.
   – Это было давно.
   – Но все же было?
   – Я уже говорила, расчленение – дело не такое уж редкое.
   – В фантазиях или в действительности?
   – Так и эдак.
   – Так кто же все-таки делился с вами в письмах своими фантазиями, доктор О'Доннелл? – решила уточнить Джейн.
   Хозяйка дома посмотрела Риццоли прямо в глаза.
   – Эти письма – вещь конфиденциальная. Именно поэтому люди не боятся поведать мне о своих тайнах. Желаниях, фантазиях.
   – Они вам звонят?
   – Редко.
   – И вы с ними разговариваете?
   – Я их не избегаю.
   – У вас есть список людей, с которыми вы разговаривали?
   – Вряд ли бы у меня получился список. Я не помню, когда это было в последний раз.
   – Это было прошлой ночью.
   – Ну, меня же не было дома, и я не смогла ответить на тот звонок.
   – Вас и в два часа ночи не было дома, – заметил Фрост. – Мы вам как раз звонили и попали на автоответчик.
   – Так где вы были прошлой ночью? – поинтересовалась Джейн.
   О'Доннелл пожала плечами.
   – Не здесь.
   – В два часа ночи, в сочельник?
   – Я была у друзей.
   – А домой когда пришли?
   – Около половины третьего, кажется.
   – У вас, наверно, замечательные друзья. Может, назовете нам их имена?
   – Нет.
   – Почему же?
   – Разве у меня нет права на личную жизнь? Я что, обязана вам отвечать?
   – Расследуется дело об убийстве. Прошлой ночью убили женщину. Это одно из самых жутких мест преступления, где мне приходилось бывать.
   – И вам нужно знать, есть ли у меня алиби.
   – Просто интересно, почему вы ничего нам не говорите.
   – Я что, под подозрением? Или вы стараетесь показать, кто здесь заправляет?
   – Вас не подозревают. Пока.
   – Значит, я могу вообще не говорить с вами. – О'Доннелл резко поднялась и направилась к двери. – А теперь всего хорошего.