Страница:
— Ательберт. Во имя Джада, что… что он теперь натворил? — спросил Осберт, ни к кому в особенности не обращаясь.
Кендре показалось, что Осберт за эту ночь постарел. Смерть Бургреда отчасти стала этому причиной. Он сейчас перебирает воспоминания, одновременно стараясь справиться с потоком событий. Прошлое всегда возвращается. В каком-то смысле можно сказать, что никто из переживших ту зиму в Беортфорте никогда не покидал тех болот. Лихорадка ее отца была всего лишь самой очевидной формой этого явления.
— Не могу себе представить, — ответил кто-то из сидящих за столом. — Отправился в погоню?
— У них ладьи, — возразил Гарет. — Он не может погнаться за ними.
— Некоторые могли не успеть добраться до моря.
— Тогда он взял бы с собой воинов, они бы все погнались за ними, и в этом послании не говорилось бы…
— Мы скоро узнаем больше, — тихо сказал Осберт. — Мне не следовало задавать этот вопрос. Какой смысл гадать, словно мы дети, играющие в загадки.
И это было правдой, как большая часть того, что говорил Осберт. Но именно тогда, в тот самый момент, глядя на искалеченного любимого управляющего своего отца, Кендра осознала: она знает, что происходит.
Она знает. Вот так просто и страшно. И знает благодаря сингаэльскому принцу, который побывал у них, а не своему брату. Что-то изменилось в ее жизни в тот момент, когда сингаэль вчера перешел вброд речку и подошел к тому месту, где она вместе с другими лежала в летней траве, убивая время.
Точно так же, как вчера ночью, она знала, куда ушел Алун аб Оуин. И Ательберт ушел вместе с ним.
Вот так просто. И так невозможно. Разве она об этом просила? Разве сделала что-нибудь, что навлекло это на нее, как проклятие? “Неужели я колдунья?” — помимо ее воли вторглась в ее сознание мысль. Ее рука сжала, с отчаянием, солнечный диск, висящий на шее. Колдуньи продают любовные зелья, растирают травы для лекарств, губят урожай и скот за плату, общаются с мертвыми. Они могут без опаски ходить в заколдованные места.
Кендра сняла руку с солнечного диска .На мгновение зажмурилась.
Это в природе вещей: когда мы считаем свои поступки необычайно смелыми, то это неизменно такие поступки, которые оказывают влияние на дальнейшие события. Например, когда мы спасаем жизнь других людей с большим риском для собственной, выигрываем сражение, теряем жизнь в доблестной попытке что-то совершить. Такая смерть может остаться в песнях или в памяти, что иногда даже важнее, чем добиться триумфа. Мы празднуем наши потери, зная, как они вплетаются в дар нашего пребывания на этой земле.
Иногда, однако, поступок, который мог бы считаться не менее доблестным, чем любой из вышеупомянутых, совершается и остается незамеченным. Нет певца, который заметил бы его и оплакал или прославил, нет ярких, меняющих мир последствий, которые вдохновили бы пальцы арфиста.
Кендра тихо поднялась, как делала всегда, пробормотала извинения и вышла.
Она не думала, что кто-то это заметил. Мужчины приходили и уходили, несмотря на ночное время. Вести, принесенные кострами, разнеслись по городу. Снаружи, в освещенном факелами коридоре, она поймала себя на том, что шагает быстрее обычного, как будто ей необходимо двигаться, иначе она потеряет решимость. Знакомый ей стражник у выхода улыбнулся и открыл дверь на улицу.
— Вызвать для вас провожатых, моя госпожа?
— Никого не надо. Спасибо. Я только вернусь в церковь, к моей матери.
Церковь находилась слева, поэтому ей надо было свернуть налево на первом перекрестке. Она помедлила, вне поля зрения стражника, пока он не закрыл опять Дверь. Затем пошла в другую сторону, направляясь к стене и воротам города во второй раз за такое короткое время и тоже ночью.
Шаги за спиной, знакомый голос:
— Ты его обманула. Куда ты идешь?
Она обернулась. Почувствовала мимолетное постыдное чувство облегчения, возблагодарила бога. Теперь ее остановят, ей не придется этого делать, в конце концов. Гарет, с напряженным и озабоченным лицом, подошел к сестре. Она понятия не имела, что ему ответить.
Поэтому сказала правду:
— Гарет. Послушай. Не могу объяснить тебе, как именно, и это меня пугает, но я совершенно уверена, что Ательберт сейчас в лесу призраков.
Сегодня вечером, когда пришли новости, Гарет получил удар даже более сильный, чем она. Он все еще пытался приспособиться к новой действительности. Она увидела, как он слегка отшатнулся. “Колдунья! Нечистая!” — подумала она. Ничего не могла с собой поделать.
Это было недостойно — так думать. Это был ее брат. Через секунду он осторожно спросил:
— Ты его… чувствуешь?
Он был близок к правде. Только не Ательберта, но об этом она не была готова ему рассказать. Она с трудом сглотнула и кивнула.
— Думаю, он… и некоторые другие пытаются попасть на запад.
— Через этот лес? Никто… Кендра… это чистое безумие.
— Это Ательберт, — ответила она, но легкомысленный тон у нее не получился. Сегодня не та ночь. — Я думаю, они считают, что надо действовать очень быстро, иначе даже он не поступил бы так.
Брови Гарета сошлись над переносицей, как всегда, когда он усиленно что-то обдумывал.
— Предупредить? Что эрлинги идут туда морем?
Она кивнула.
— Думаю, в этом все дело.
— Но какое дело до этого Ательберту?
Это уже сложнее.
— Возможно, он присоединился к другим, отправился вместе с ними.
— С принцем сингаэлей?
Он умен, ее младший брат. Возможно, он теперь уже стал наследником королевства. Никто не входил в этот лес, особенно на юге, за долиной. Она снова кивнула головой.
— Но откуда… Кендра, откуда ты это знаешь?
Она пожала плечами.
— Ты сам сказал, я его чувствую. — Ложь, но недалекая от правды.
Он явно пытался справиться с этим. И как может быть иначе? Она сама пытается справиться, а ведь это внутри ее.
Он вздохнул.
— Хорошо. Что ты хочешь сделать?
Вот оно. Ее не остановят, если только она не остановит сама себя. Она сглотнула.
— Только одно, — ответила она. — Самую малость. Выведи меня за стены города. С тобой мне будет легче.
Он ее любит. Его жизнь навсегда изменится, если Ательберт умрет. И изменится по-другому, если умрет она, подумала Кендра. Гарет несколько мгновений смотрел на нее. Затем кивнул головой. Они вместе зашагали к воротам под голубым лунным светом.
Другой человек стоял на карауле, и это хорошо; прежний испугался бы, увидев ее после того, что случилось прошлой ночью. Снаружи у шатров все еще находились сотни мужчин (и немало женщин, как ей было известно). Они уже должны были услышать славные новости и начать ночное празднество.
Гарет без труда убедил караульного, что они собираются поучаствовать в веселье. Высказал предположение, что их сестра, принцесса Джудит, скоро их догонит, и, весьма вероятно, это было правдой. Если только она не опередила их, выбрав другую дорогу.
Когда Кендра оказалась за стенами и быстро пошла на запад, а не на север, к огням и шатрам, ее осенила запоздалая мысль. Она снова остановилась.
— Ты… в послании говорится, что тебе следует обеспечить безопасность.
Гарет выругался, что было ему несвойственно. Впечатление было бы более сильным, если бы не казалось, что он подражает Джудит. В любое другое время это могло бы позабавить Кендру. Он сердито посмотрел на нее. Она опустила глаза.
Они пошли дальше и наконец пришли к реке. Все это теперь странным образом напоминало сон, повторение чего-то, что она уже делала. Она была здесь прошлой ночью.
Она тогда остановилась на этом берегу и ждала, когда человек выйдет из леса.
Теперь Кендра заколебалась, посмотрела на брата.
— Ты собираешься войти туда, да? — спросил он. — В лес? Туда… к призракам.
Это не прозвучало как вопрос. Она кивнула головой.
— Подожди меня здесь. Прошу тебя.
— Я могу пойти с тобой.
Она прикоснулась к его руке. Это смело, очень похоже на Гарета и может довести ее до слез, если она не поостережется.
— Если ты пойдешь, я не пойду. Ты можешь сколько угодно проклинать распоряжения, но я не поведу тебя в лес призраков. Я ненадолго и не уйду далеко. Скажи, что останешься здесь, или мы оба пойдем обратно.
— Это меня вполне устроит.
Она не улыбнулась, хотя и видела, что ему этого хочется. Она ждала. Наконец он сказал:
— Ты в этом уверена?
Она снова кивнула. Еще одна ложь, конечно, но, по крайней мере, на этот раз не высказанная вслух. Он нагнулся и поцеловал ее в лоб.
— Ты настолько лучше всех нас, — сказал он. — Храни тебя Джад. Я буду здесь.
Лунный свет на воде, отражающийся от воды. Очень слабый ветер, ночь мягкая, конец лета. Кендра быстро вошла в реку, перешла ее вброд раньше, чем потеряла слишком скудный, по ее ощущениям, запас мужества и пока брат не успел заметить, что она плачет.
Здесь лес начинался у самой воды. Южнее он поворачивал на запад, а в чащу врезался острый клинок долины в половине дня езды в том направлении, и стоял Дом бога, куда собирается уйти королева-мать после свадьбы Джудит. Кендра об этом знала, и Джудит тоже. Наверное, ее братьям еще не сказали об этом.
Свадьбы и монастыри. Кендра не могла утверждать, что провела много времени, размышляя о них или о мальчиках и мужчинах. Возможно, ей следовало этим заняться. Возможно, это сестринская реакция на Джудит, которая всю жизнь так противилась любым приказам или устоям, что ее поведение выходило далеко за рамки приличия.
Кендра полагала, что именно она — хорошо воспитанная молодая леди в их семье. (Тревожная мысль в данный момент.) Она никогда не чувствовала себя таковой, больше по причине нежелания размышлять о подобных вещах, но никто, если говорить правду, ее не привлекал и не соблазнял настолько, чтобы она изменила свое мнение о мужчинах. Эта тема была неоспоримо важной, но не совсем понятной. Ее братья и сестра шутили по поводу интереса к ней Хакона (и довольно зло по отношению к нему), но Кендра считала его своим другом и… просто мальчишкой. В любом случае нет смысла об этом думать. Ее отец решит, куда отдать ее замуж, как поступил с Джудит.
Страстное безрассудство сестры не смогло повлиять на тот факт, что она выходит замуж за тринадцатилетнего Реденского принца этой зимой. По мнению Кендры, непокорность должна привести тебя куда-нибудь, иначе это просто… сотрясение воздуха.
Она не знала, является ли то, что она сейчас делает, проявлением непокорности, или безумия, или — самое тревожное, — может быть, это нечто темное и сложное и все-таки имеющее отношение к мужчине. Кендра понимала, что в этом нет ничего обычного, и она чувствовала это в душе с того момента, когда сингаэли подошли к ним вчера.
Кендра также знала, находясь уже очень близко от леса, что, если только она замедлит шаги, страх овладеет ею полностью, поэтому продолжала брести — в темноту ветвей и листьев, туда, куда ходил Алун аб Оуин прошлой ночью.
Эта странность, эта ужасная, тревожная внутренняя странность нарастала. Алун в этом лесу. Она это знает. И даже, кажется, точно знает, куда ей нужно сейчас идти, где он был прошлой ночью. “Это грешно, — подумала Кендра и прикусила губу. — Меня за это могут сжечь”.
Идти оказалось близко, что было благословением бога и могло означать, что Джад не совсем лишил принцессу своей милости и защиты. Ей было некогда это обдумывать.
То место, где она остановилась, больше походило на редколесье, чем на поляну. Здесь могла расти трава. Кендра подумала о волках, потом о змеях, потом одернула себя. Остановилась и застыла, потому что это было то самое место. И стала ждать.
Но ничего не произошло. Ее захлестнуло ощущение собственной глупости. Его она тоже оттолкнула от себя. Пусть она не понимает этого внутреннего озарения, но самым худшим видом лжи самой себе было бы отрицать его присутствие в ней, и она не станет этого делать. Она откашлялась слишком громко и сама чуть не подскочила.
В темноте заколдованного леса Кендра произнесла очень четко:
— Если ты здесь, чем бы ты ни был, тот, с кем он здесь встречался вчера ночью, тебе нужно знать, что он сейчас снова в лесу, к югу отсюда, и это… очень опасно. И с ним мой брат, Ательберт. Возможно, еще кто-то. Если ты желаешь ему добра, а я молю… моего бога, чтобы это было так, помоги ему, пожалуйста. Прошу тебя.
Молчание. Ее голос, произнесенные слова. Затем ничего словно звуки просто поглощались, впитывались, уходили в небытие. Снова это ощущение собственной глупости, его трудно отогнать. Ее назовут сумасшедшей, или колдуньей, или и той и другой. Тот пришлый священник из Фериереса говорил в королевской церкви четыре дня назад о ереси и языческих обрядах, которые все еще процветают в дальних уголках мира джадитов, и его голос стал жестким, когда он утверждал, что такие вещи надо выжигать, что Свет бога не должен из-за них померкнуть.
Это и был, полагала Кендра, дальний уголок мира.
Она увидела свет там, где его раньше не было. Кендра вскрикнула, потом быстро закрыла рот рукой. Она пришла сюда, чтобы ее услышали. Дрожащая, призывающая мужество, в котором вовсе не была уверена, она увидела, как нечто зеленое появилось перед ней, рядом со стволом дерева. Немного выше ее ростом. Трудно различить черты лица или глаза, так как его свечение было странным, оно затемняло в той же мере, как и освещало. Так вот с кем ходил на встречу Алун аб Оуин, подумала она.
Каким-то очень странным, почти необъяснимым образом ей внезапно стало легче. Она не могла понять почему. Существо казалось злым. И не должно быть таким, подумала Кендра, если Алун приходил сюда к нему.
— Спа… спасибо, — выдавила она из себя. — За то, что… что ты пришел ко мне. Ты слышал? Они на юге. У побережья, полагаю. Они… они пытаются пробраться через лес. Ты… ты понимаешь то, что я говорю?
Нет ответа, нет движения, нет глаз, которые можно увидеть. Зеленая фигура, приглушенное свечение в лесу. Тем не менее она реальна. Призраки реальны. Кендра разговаривает с одним из них. Страх, и удивление, и ощущение… необходимости спешить.
— Можешь им помочь? Поможешь?
Совсем ничего. Создание стояло неподвижно, словно вырезанное из дерева. И только слабое дрожание зеленой ауры позволяло предположить, что это живое существо. Но этот огонь дрожал и переливался и не был живым. Кендра могла ошибаться. Могла все это понимать совершенно неправильно.
И эта последняя мысль в действительности была ближе всего к правде.
Почему она поняла, что происходит? Как она сумела понять? Спруог оставался на месте еще мгновение, потом удалился, оставив за собой опять темноту, еще более глубокую из-за исчезнувшего света.
Кендра немедленно почувствовала, что она ничего больше не увидит, что больше ничего не произойдет. Пространство между деревьями теперь казалось… опустевшим. Пустым. Страх исчез, осознала она, сменившись удивлением, чем-то вроде благоговения. Она подумала, что мир никогда не будет казаться ей прежним. Возвращаясь назад, она не войдет в тот же поток, или лунный свет, или в город, который покинула.
В лесу рядом с Эсфертом водятся светящиеся зеленые создания, что бы ни говорили священники. И люди всегда об этом знали. Иначе откуда этот многовековой страх перед лесом? Истории, которыми пугают детей, рассказывают по ночам у очага? Кендра еще секунду стояла на месте, пауза перед возвращением, и дышала в темноте, одна, как прошлой ночью, но не совсем так же.
И вот так ей открылась нелегкая правда. Правда, которой мы сопротивляемся из-за того, что она говорит о нашей жизни. Но иногда самые смелые поступки, которые требуют собрать всю нашу волю, проявить мужество, которое нелегко понять или описать… не имеют никаких существенных последствий. Они не оставляют ряби на поверхности последующих событий, ничего не порождают, ничего не достигают. Они тривиальны, второстепенны. С этим бывает трудно смириться.
Младшая дочь Элдреда сделала нечто почти невозможное, отправившись ночью в черноту леса, который считается населенным призраками, намереваясь бросить вызов миру духов, что представляло собой самую возмутительную ересь по меркам всех религиозных учений, которые она знала. И она это сделала и передала послание, предостережение, ради которого пришла сюда, и это совсем ничего не значило в кружении и вращении ночи.
Фея уже ушла давным-давно.
По правде сказать, она следила за отрядом Элдреда всю прошлую ночь, и весь день, и весь этот день и вечер из леса, чувствовала их присутствие к востоку от нее. Почти все спруоги в лесу находились южнее к этому моменту, а тот, который выслушал (и понял, да!) слова Кендры, так же быстро двинулся в том направлении, но следуя собственным желаниям: тем желаниям, которые у этих созданий еще остались. Только они не имели никакого отношения к охране трех смертных мужчин в лесу, который некогда назывался лесом бога, в те дни, когда люди меньше лицемерили по поводу таких вещей.
Трудная истина: храбрость может не иметь никакого смысла, никаких последствий, она не обязательно будет вознаграждена, о ней, возможно, никто даже не узнает. Мир устроен не так, как нам хотелось бы.
В основном, шагая так быстро, как только осмеливалась в темноте, полной корней и веток, Кендра чувствовала облегчение. Облегчение ударило ей в голову, как кровь, когда вскакиваешь слишком поспешно. Она понятия не имела, кем был тот зеленый призрак, но он пришел к ней. Мир призраков, полумир. Она видела существо, светящееся в ночи. Это все изменило.
Кендра подошла к опушке леса, увидела лунный свет сквозь последние ветки и листья, затем на открытом месте — вместе со звездами, когда вышла из леса. Река, летняя трава, ее брат на другом берегу. И, выйдя из леса, она почувствовала нечто похожее на радость.
Мир изменился, как — она еще не могла разобраться, но все же в основном он оставался таким, каким она его всегда знала. Вода, когда она вошла в нее, была прохладной, приятно прохладной в летнюю ночь. До слуха доносилась музыка и смех слева, севернее города.
Кендра видела вдалеке стены, факелы караульных на крепостных стенах.
Она видела брата, надежного, знакомого, внушающего уверенность. Остановилась перед ним. Он кажется выше ростом, чем раньше, подумала Кендра: за это лето Гарет незаметно вырос. Или это ощущение вызвано тем, что она знает об Ательберте?
Гарет прикоснулся к ее плечу.
— Это я, — сказала она. — В меня не вселился призрак. Лягнуть тебя, чтобы это доказать?
Он покачал головой.
— Я бы тогда подумал, что в тебя вселилась душа Джудит. Хочешь пойти к шатрам? Побыть с людьми?
Он не пытался что-то выведать и не давил на нее. Она покачала головой.
— Моя одежда и обувь промокли. Я хочу переодеться. Потом, думаю, мне надо пойти в церковь, если не возражаешь. Ты можешь пойти в…
— Я останусь с тобой.
Караульный ничего не сказал (что ему было говорить?), когда они позвали его, чтобы вернуться в город. Кендра пошла в свои комнаты, разбудила служанок, и двое из них помогли ей переодеться. (Они подняли брови, но тоже ничего не сказали — и что было им говорить?) Затем снова вышла из дома туда, где ее ждал Гарет (снова), и они вместе пошли в церковь.
Улицы оказались оживленными для столь позднего часа, но Эсферт был полон народу и бурлил весельем. По дороге они слышали шум из таверн. Прошли мимо той таверны, напротив которой Кендра стояла вчера ночью, когда Алун аб Оуин вышел вместе со своим псом и она подозвала к себе эрлинга.
Гарет нарушил молчание:
— С ним все в порядке?
— С кем?
— С Ательбертом, конечно.
Она моргнула. Тут она совершила ошибку. Ей удалось пожать плечами.
— Думаю, с ним все будет в порядке. В конце концов, Джудит рядом с ним нет.
Гарет на секунду остановился, потом расхохотался. Обнял ее рукой за плечи, и так они пошли дальше, потом свернули на следующем перекрестке к церкви.
— Как ты думаешь, где Джудит? — спросила она.
— Мне кажется, у шатров.
Вероятно, он прав, подумала Кендра: есть повод для вина и праздника, ведь эрлингов разгромили и прогнали прочь.
В этом случае, однако, они ошибались. Войдя в королевскую церковь, они увидели сестру рядом с королевой за молитвой. Кендра на мгновение остановилась в боковом проходе, удивляясь. Она поймала себя на том, что рассматривает два профиля, освещенные свечами. Лицо королевы круглое, мясистое, хотя все еще гладкое, со следами былой красоты; белокожая Джудит в ярком ореоле рыжих волос, которая вот-вот отправится на север в Реден и выйдет замуж.
Кендра поняла, что прежде избегала думать об этом. Предстоит так много перемен. Их мать уедет в Ретерли, а после брака Джудит придет ее очередь. Пускай в лесу водятся зеленые призраки, но для принцессы англсинов порядок в мире не изменится из-за них.
Двое младших детей Элдреда подошли и опустились на колени рядом с матерью и сестрой, глядя на солнечный диск и алтарь и на стоящего там священника, который вел службу. Через секунду они присоединили свои голоса к пению и речитативу. Некоторые вещи, по крайней мере, все еще кажутся достаточно ясными и необходимыми: в ночное время люди молятся о Свете.
Глава 14
Кендре показалось, что Осберт за эту ночь постарел. Смерть Бургреда отчасти стала этому причиной. Он сейчас перебирает воспоминания, одновременно стараясь справиться с потоком событий. Прошлое всегда возвращается. В каком-то смысле можно сказать, что никто из переживших ту зиму в Беортфорте никогда не покидал тех болот. Лихорадка ее отца была всего лишь самой очевидной формой этого явления.
— Не могу себе представить, — ответил кто-то из сидящих за столом. — Отправился в погоню?
— У них ладьи, — возразил Гарет. — Он не может погнаться за ними.
— Некоторые могли не успеть добраться до моря.
— Тогда он взял бы с собой воинов, они бы все погнались за ними, и в этом послании не говорилось бы…
— Мы скоро узнаем больше, — тихо сказал Осберт. — Мне не следовало задавать этот вопрос. Какой смысл гадать, словно мы дети, играющие в загадки.
И это было правдой, как большая часть того, что говорил Осберт. Но именно тогда, в тот самый момент, глядя на искалеченного любимого управляющего своего отца, Кендра осознала: она знает, что происходит.
Она знает. Вот так просто и страшно. И знает благодаря сингаэльскому принцу, который побывал у них, а не своему брату. Что-то изменилось в ее жизни в тот момент, когда сингаэль вчера перешел вброд речку и подошел к тому месту, где она вместе с другими лежала в летней траве, убивая время.
Точно так же, как вчера ночью, она знала, куда ушел Алун аб Оуин. И Ательберт ушел вместе с ним.
Вот так просто. И так невозможно. Разве она об этом просила? Разве сделала что-нибудь, что навлекло это на нее, как проклятие? “Неужели я колдунья?” — помимо ее воли вторглась в ее сознание мысль. Ее рука сжала, с отчаянием, солнечный диск, висящий на шее. Колдуньи продают любовные зелья, растирают травы для лекарств, губят урожай и скот за плату, общаются с мертвыми. Они могут без опаски ходить в заколдованные места.
Кендра сняла руку с солнечного диска .На мгновение зажмурилась.
Это в природе вещей: когда мы считаем свои поступки необычайно смелыми, то это неизменно такие поступки, которые оказывают влияние на дальнейшие события. Например, когда мы спасаем жизнь других людей с большим риском для собственной, выигрываем сражение, теряем жизнь в доблестной попытке что-то совершить. Такая смерть может остаться в песнях или в памяти, что иногда даже важнее, чем добиться триумфа. Мы празднуем наши потери, зная, как они вплетаются в дар нашего пребывания на этой земле.
Иногда, однако, поступок, который мог бы считаться не менее доблестным, чем любой из вышеупомянутых, совершается и остается незамеченным. Нет певца, который заметил бы его и оплакал или прославил, нет ярких, меняющих мир последствий, которые вдохновили бы пальцы арфиста.
Кендра тихо поднялась, как делала всегда, пробормотала извинения и вышла.
Она не думала, что кто-то это заметил. Мужчины приходили и уходили, несмотря на ночное время. Вести, принесенные кострами, разнеслись по городу. Снаружи, в освещенном факелами коридоре, она поймала себя на том, что шагает быстрее обычного, как будто ей необходимо двигаться, иначе она потеряет решимость. Знакомый ей стражник у выхода улыбнулся и открыл дверь на улицу.
— Вызвать для вас провожатых, моя госпожа?
— Никого не надо. Спасибо. Я только вернусь в церковь, к моей матери.
Церковь находилась слева, поэтому ей надо было свернуть налево на первом перекрестке. Она помедлила, вне поля зрения стражника, пока он не закрыл опять Дверь. Затем пошла в другую сторону, направляясь к стене и воротам города во второй раз за такое короткое время и тоже ночью.
Шаги за спиной, знакомый голос:
— Ты его обманула. Куда ты идешь?
Она обернулась. Почувствовала мимолетное постыдное чувство облегчения, возблагодарила бога. Теперь ее остановят, ей не придется этого делать, в конце концов. Гарет, с напряженным и озабоченным лицом, подошел к сестре. Она понятия не имела, что ему ответить.
Поэтому сказала правду:
— Гарет. Послушай. Не могу объяснить тебе, как именно, и это меня пугает, но я совершенно уверена, что Ательберт сейчас в лесу призраков.
Сегодня вечером, когда пришли новости, Гарет получил удар даже более сильный, чем она. Он все еще пытался приспособиться к новой действительности. Она увидела, как он слегка отшатнулся. “Колдунья! Нечистая!” — подумала она. Ничего не могла с собой поделать.
Это было недостойно — так думать. Это был ее брат. Через секунду он осторожно спросил:
— Ты его… чувствуешь?
Он был близок к правде. Только не Ательберта, но об этом она не была готова ему рассказать. Она с трудом сглотнула и кивнула.
— Думаю, он… и некоторые другие пытаются попасть на запад.
— Через этот лес? Никто… Кендра… это чистое безумие.
— Это Ательберт, — ответила она, но легкомысленный тон у нее не получился. Сегодня не та ночь. — Я думаю, они считают, что надо действовать очень быстро, иначе даже он не поступил бы так.
Брови Гарета сошлись над переносицей, как всегда, когда он усиленно что-то обдумывал.
— Предупредить? Что эрлинги идут туда морем?
Она кивнула.
— Думаю, в этом все дело.
— Но какое дело до этого Ательберту?
Это уже сложнее.
— Возможно, он присоединился к другим, отправился вместе с ними.
— С принцем сингаэлей?
Он умен, ее младший брат. Возможно, он теперь уже стал наследником королевства. Никто не входил в этот лес, особенно на юге, за долиной. Она снова кивнула головой.
— Но откуда… Кендра, откуда ты это знаешь?
Она пожала плечами.
— Ты сам сказал, я его чувствую. — Ложь, но недалекая от правды.
Он явно пытался справиться с этим. И как может быть иначе? Она сама пытается справиться, а ведь это внутри ее.
Он вздохнул.
— Хорошо. Что ты хочешь сделать?
Вот оно. Ее не остановят, если только она не остановит сама себя. Она сглотнула.
— Только одно, — ответила она. — Самую малость. Выведи меня за стены города. С тобой мне будет легче.
Он ее любит. Его жизнь навсегда изменится, если Ательберт умрет. И изменится по-другому, если умрет она, подумала Кендра. Гарет несколько мгновений смотрел на нее. Затем кивнул головой. Они вместе зашагали к воротам под голубым лунным светом.
Другой человек стоял на карауле, и это хорошо; прежний испугался бы, увидев ее после того, что случилось прошлой ночью. Снаружи у шатров все еще находились сотни мужчин (и немало женщин, как ей было известно). Они уже должны были услышать славные новости и начать ночное празднество.
Гарет без труда убедил караульного, что они собираются поучаствовать в веселье. Высказал предположение, что их сестра, принцесса Джудит, скоро их догонит, и, весьма вероятно, это было правдой. Если только она не опередила их, выбрав другую дорогу.
Когда Кендра оказалась за стенами и быстро пошла на запад, а не на север, к огням и шатрам, ее осенила запоздалая мысль. Она снова остановилась.
— Ты… в послании говорится, что тебе следует обеспечить безопасность.
Гарет выругался, что было ему несвойственно. Впечатление было бы более сильным, если бы не казалось, что он подражает Джудит. В любое другое время это могло бы позабавить Кендру. Он сердито посмотрел на нее. Она опустила глаза.
Они пошли дальше и наконец пришли к реке. Все это теперь странным образом напоминало сон, повторение чего-то, что она уже делала. Она была здесь прошлой ночью.
Она тогда остановилась на этом берегу и ждала, когда человек выйдет из леса.
Теперь Кендра заколебалась, посмотрела на брата.
— Ты собираешься войти туда, да? — спросил он. — В лес? Туда… к призракам.
Это не прозвучало как вопрос. Она кивнула головой.
— Подожди меня здесь. Прошу тебя.
— Я могу пойти с тобой.
Она прикоснулась к его руке. Это смело, очень похоже на Гарета и может довести ее до слез, если она не поостережется.
— Если ты пойдешь, я не пойду. Ты можешь сколько угодно проклинать распоряжения, но я не поведу тебя в лес призраков. Я ненадолго и не уйду далеко. Скажи, что останешься здесь, или мы оба пойдем обратно.
— Это меня вполне устроит.
Она не улыбнулась, хотя и видела, что ему этого хочется. Она ждала. Наконец он сказал:
— Ты в этом уверена?
Она снова кивнула. Еще одна ложь, конечно, но, по крайней мере, на этот раз не высказанная вслух. Он нагнулся и поцеловал ее в лоб.
— Ты настолько лучше всех нас, — сказал он. — Храни тебя Джад. Я буду здесь.
Лунный свет на воде, отражающийся от воды. Очень слабый ветер, ночь мягкая, конец лета. Кендра быстро вошла в реку, перешла ее вброд раньше, чем потеряла слишком скудный, по ее ощущениям, запас мужества и пока брат не успел заметить, что она плачет.
Здесь лес начинался у самой воды. Южнее он поворачивал на запад, а в чащу врезался острый клинок долины в половине дня езды в том направлении, и стоял Дом бога, куда собирается уйти королева-мать после свадьбы Джудит. Кендра об этом знала, и Джудит тоже. Наверное, ее братьям еще не сказали об этом.
Свадьбы и монастыри. Кендра не могла утверждать, что провела много времени, размышляя о них или о мальчиках и мужчинах. Возможно, ей следовало этим заняться. Возможно, это сестринская реакция на Джудит, которая всю жизнь так противилась любым приказам или устоям, что ее поведение выходило далеко за рамки приличия.
Кендра полагала, что именно она — хорошо воспитанная молодая леди в их семье. (Тревожная мысль в данный момент.) Она никогда не чувствовала себя таковой, больше по причине нежелания размышлять о подобных вещах, но никто, если говорить правду, ее не привлекал и не соблазнял настолько, чтобы она изменила свое мнение о мужчинах. Эта тема была неоспоримо важной, но не совсем понятной. Ее братья и сестра шутили по поводу интереса к ней Хакона (и довольно зло по отношению к нему), но Кендра считала его своим другом и… просто мальчишкой. В любом случае нет смысла об этом думать. Ее отец решит, куда отдать ее замуж, как поступил с Джудит.
Страстное безрассудство сестры не смогло повлиять на тот факт, что она выходит замуж за тринадцатилетнего Реденского принца этой зимой. По мнению Кендры, непокорность должна привести тебя куда-нибудь, иначе это просто… сотрясение воздуха.
Она не знала, является ли то, что она сейчас делает, проявлением непокорности, или безумия, или — самое тревожное, — может быть, это нечто темное и сложное и все-таки имеющее отношение к мужчине. Кендра понимала, что в этом нет ничего обычного, и она чувствовала это в душе с того момента, когда сингаэли подошли к ним вчера.
Кендра также знала, находясь уже очень близко от леса, что, если только она замедлит шаги, страх овладеет ею полностью, поэтому продолжала брести — в темноту ветвей и листьев, туда, куда ходил Алун аб Оуин прошлой ночью.
Эта странность, эта ужасная, тревожная внутренняя странность нарастала. Алун в этом лесу. Она это знает. И даже, кажется, точно знает, куда ей нужно сейчас идти, где он был прошлой ночью. “Это грешно, — подумала Кендра и прикусила губу. — Меня за это могут сжечь”.
Идти оказалось близко, что было благословением бога и могло означать, что Джад не совсем лишил принцессу своей милости и защиты. Ей было некогда это обдумывать.
То место, где она остановилась, больше походило на редколесье, чем на поляну. Здесь могла расти трава. Кендра подумала о волках, потом о змеях, потом одернула себя. Остановилась и застыла, потому что это было то самое место. И стала ждать.
Но ничего не произошло. Ее захлестнуло ощущение собственной глупости. Его она тоже оттолкнула от себя. Пусть она не понимает этого внутреннего озарения, но самым худшим видом лжи самой себе было бы отрицать его присутствие в ней, и она не станет этого делать. Она откашлялась слишком громко и сама чуть не подскочила.
В темноте заколдованного леса Кендра произнесла очень четко:
— Если ты здесь, чем бы ты ни был, тот, с кем он здесь встречался вчера ночью, тебе нужно знать, что он сейчас снова в лесу, к югу отсюда, и это… очень опасно. И с ним мой брат, Ательберт. Возможно, еще кто-то. Если ты желаешь ему добра, а я молю… моего бога, чтобы это было так, помоги ему, пожалуйста. Прошу тебя.
Молчание. Ее голос, произнесенные слова. Затем ничего словно звуки просто поглощались, впитывались, уходили в небытие. Снова это ощущение собственной глупости, его трудно отогнать. Ее назовут сумасшедшей, или колдуньей, или и той и другой. Тот пришлый священник из Фериереса говорил в королевской церкви четыре дня назад о ереси и языческих обрядах, которые все еще процветают в дальних уголках мира джадитов, и его голос стал жестким, когда он утверждал, что такие вещи надо выжигать, что Свет бога не должен из-за них померкнуть.
Это и был, полагала Кендра, дальний уголок мира.
Она увидела свет там, где его раньше не было. Кендра вскрикнула, потом быстро закрыла рот рукой. Она пришла сюда, чтобы ее услышали. Дрожащая, призывающая мужество, в котором вовсе не была уверена, она увидела, как нечто зеленое появилось перед ней, рядом со стволом дерева. Немного выше ее ростом. Трудно различить черты лица или глаза, так как его свечение было странным, оно затемняло в той же мере, как и освещало. Так вот с кем ходил на встречу Алун аб Оуин, подумала она.
Каким-то очень странным, почти необъяснимым образом ей внезапно стало легче. Она не могла понять почему. Существо казалось злым. И не должно быть таким, подумала Кендра, если Алун приходил сюда к нему.
— Спа… спасибо, — выдавила она из себя. — За то, что… что ты пришел ко мне. Ты слышал? Они на юге. У побережья, полагаю. Они… они пытаются пробраться через лес. Ты… ты понимаешь то, что я говорю?
Нет ответа, нет движения, нет глаз, которые можно увидеть. Зеленая фигура, приглушенное свечение в лесу. Тем не менее она реальна. Призраки реальны. Кендра разговаривает с одним из них. Страх, и удивление, и ощущение… необходимости спешить.
— Можешь им помочь? Поможешь?
Совсем ничего. Создание стояло неподвижно, словно вырезанное из дерева. И только слабое дрожание зеленой ауры позволяло предположить, что это живое существо. Но этот огонь дрожал и переливался и не был живым. Кендра могла ошибаться. Могла все это понимать совершенно неправильно.
И эта последняя мысль в действительности была ближе всего к правде.
Почему она поняла, что происходит? Как она сумела понять? Спруог оставался на месте еще мгновение, потом удалился, оставив за собой опять темноту, еще более глубокую из-за исчезнувшего света.
Кендра немедленно почувствовала, что она ничего больше не увидит, что больше ничего не произойдет. Пространство между деревьями теперь казалось… опустевшим. Пустым. Страх исчез, осознала она, сменившись удивлением, чем-то вроде благоговения. Она подумала, что мир никогда не будет казаться ей прежним. Возвращаясь назад, она не войдет в тот же поток, или лунный свет, или в город, который покинула.
В лесу рядом с Эсфертом водятся светящиеся зеленые создания, что бы ни говорили священники. И люди всегда об этом знали. Иначе откуда этот многовековой страх перед лесом? Истории, которыми пугают детей, рассказывают по ночам у очага? Кендра еще секунду стояла на месте, пауза перед возвращением, и дышала в темноте, одна, как прошлой ночью, но не совсем так же.
И вот так ей открылась нелегкая правда. Правда, которой мы сопротивляемся из-за того, что она говорит о нашей жизни. Но иногда самые смелые поступки, которые требуют собрать всю нашу волю, проявить мужество, которое нелегко понять или описать… не имеют никаких существенных последствий. Они не оставляют ряби на поверхности последующих событий, ничего не порождают, ничего не достигают. Они тривиальны, второстепенны. С этим бывает трудно смириться.
Младшая дочь Элдреда сделала нечто почти невозможное, отправившись ночью в черноту леса, который считается населенным призраками, намереваясь бросить вызов миру духов, что представляло собой самую возмутительную ересь по меркам всех религиозных учений, которые она знала. И она это сделала и передала послание, предостережение, ради которого пришла сюда, и это совсем ничего не значило в кружении и вращении ночи.
Фея уже ушла давным-давно.
По правде сказать, она следила за отрядом Элдреда всю прошлую ночь, и весь день, и весь этот день и вечер из леса, чувствовала их присутствие к востоку от нее. Почти все спруоги в лесу находились южнее к этому моменту, а тот, который выслушал (и понял, да!) слова Кендры, так же быстро двинулся в том направлении, но следуя собственным желаниям: тем желаниям, которые у этих созданий еще остались. Только они не имели никакого отношения к охране трех смертных мужчин в лесу, который некогда назывался лесом бога, в те дни, когда люди меньше лицемерили по поводу таких вещей.
Трудная истина: храбрость может не иметь никакого смысла, никаких последствий, она не обязательно будет вознаграждена, о ней, возможно, никто даже не узнает. Мир устроен не так, как нам хотелось бы.
В основном, шагая так быстро, как только осмеливалась в темноте, полной корней и веток, Кендра чувствовала облегчение. Облегчение ударило ей в голову, как кровь, когда вскакиваешь слишком поспешно. Она понятия не имела, кем был тот зеленый призрак, но он пришел к ней. Мир призраков, полумир. Она видела существо, светящееся в ночи. Это все изменило.
Кендра подошла к опушке леса, увидела лунный свет сквозь последние ветки и листья, затем на открытом месте — вместе со звездами, когда вышла из леса. Река, летняя трава, ее брат на другом берегу. И, выйдя из леса, она почувствовала нечто похожее на радость.
Мир изменился, как — она еще не могла разобраться, но все же в основном он оставался таким, каким она его всегда знала. Вода, когда она вошла в нее, была прохладной, приятно прохладной в летнюю ночь. До слуха доносилась музыка и смех слева, севернее города.
Кендра видела вдалеке стены, факелы караульных на крепостных стенах.
Она видела брата, надежного, знакомого, внушающего уверенность. Остановилась перед ним. Он кажется выше ростом, чем раньше, подумала Кендра: за это лето Гарет незаметно вырос. Или это ощущение вызвано тем, что она знает об Ательберте?
Гарет прикоснулся к ее плечу.
— Это я, — сказала она. — В меня не вселился призрак. Лягнуть тебя, чтобы это доказать?
Он покачал головой.
— Я бы тогда подумал, что в тебя вселилась душа Джудит. Хочешь пойти к шатрам? Побыть с людьми?
Он не пытался что-то выведать и не давил на нее. Она покачала головой.
— Моя одежда и обувь промокли. Я хочу переодеться. Потом, думаю, мне надо пойти в церковь, если не возражаешь. Ты можешь пойти в…
— Я останусь с тобой.
Караульный ничего не сказал (что ему было говорить?), когда они позвали его, чтобы вернуться в город. Кендра пошла в свои комнаты, разбудила служанок, и двое из них помогли ей переодеться. (Они подняли брови, но тоже ничего не сказали — и что было им говорить?) Затем снова вышла из дома туда, где ее ждал Гарет (снова), и они вместе пошли в церковь.
Улицы оказались оживленными для столь позднего часа, но Эсферт был полон народу и бурлил весельем. По дороге они слышали шум из таверн. Прошли мимо той таверны, напротив которой Кендра стояла вчера ночью, когда Алун аб Оуин вышел вместе со своим псом и она подозвала к себе эрлинга.
Гарет нарушил молчание:
— С ним все в порядке?
— С кем?
— С Ательбертом, конечно.
Она моргнула. Тут она совершила ошибку. Ей удалось пожать плечами.
— Думаю, с ним все будет в порядке. В конце концов, Джудит рядом с ним нет.
Гарет на секунду остановился, потом расхохотался. Обнял ее рукой за плечи, и так они пошли дальше, потом свернули на следующем перекрестке к церкви.
— Как ты думаешь, где Джудит? — спросила она.
— Мне кажется, у шатров.
Вероятно, он прав, подумала Кендра: есть повод для вина и праздника, ведь эрлингов разгромили и прогнали прочь.
В этом случае, однако, они ошибались. Войдя в королевскую церковь, они увидели сестру рядом с королевой за молитвой. Кендра на мгновение остановилась в боковом проходе, удивляясь. Она поймала себя на том, что рассматривает два профиля, освещенные свечами. Лицо королевы круглое, мясистое, хотя все еще гладкое, со следами былой красоты; белокожая Джудит в ярком ореоле рыжих волос, которая вот-вот отправится на север в Реден и выйдет замуж.
Кендра поняла, что прежде избегала думать об этом. Предстоит так много перемен. Их мать уедет в Ретерли, а после брака Джудит придет ее очередь. Пускай в лесу водятся зеленые призраки, но для принцессы англсинов порядок в мире не изменится из-за них.
Двое младших детей Элдреда подошли и опустились на колени рядом с матерью и сестрой, глядя на солнечный диск и алтарь и на стоящего там священника, который вел службу. Через секунду они присоединили свои голоса к пению и речитативу. Некоторые вещи, по крайней мере, все еще кажутся достаточно ясными и необходимыми: в ночное время люди молятся о Свете.
Глава 14
Иногда, когда события устремляются к предполагаемому разрешению, тех, кто оказался в их водовороте, охватывает ощущение ускорения, стремительности, срочной необходимости.
Однако часто оно возникает только тогда, когда оглядываешься назад и видишь, как много нитей и жизней одновременно сходятся вместе или, наоборот, расходятся. Мужчины и женщины удивляются, как это они не заметили тогда ничего такого, и у них остается впечатление, что случай, случайность или чудесное вмешательство высших сил (во благо или во зло) лежали в центре тех событий.
Именно внушающая смирение и страх природа этой истины может привести нас к нашим богам, когда темп и напряжение спадают. Но необходимо также помнить, что саги и пасторали кем-то придуманы, что кто-то сочинил их элементы, отобрал и уравновесил их и принес вложенное в них искусство и склонности в качестве жертвы. Легенду о налете Вольгана с горсткой людей на тайное Святилище Неспящих в Фериересе совсем по-разному будут излагать священник, уцелевший после этого набега и описавший события печального года, и скальд эрлингов, прославляющий триумф. Участники истории обычно не думают о себе в таких терминах, хотя некоторые, возможно, и помнят о славе и о тех, кто придет потом.
В основном мы заняты своей жизнью.
Возвращаясь с побережья ясным летним днем по главной дороге вдоль реки Торн, под пение птиц, мимо готовых к уборке полей на востоке и леса, на время отступившего вдаль, отрезанного долиной, Сейнион Льюэртский видел, как отряд англсинов старается выработать общее мнение, и понимал их затруднение.
Победа была великолепной, запоминающейся, полной. Значительные силы эрлингов разгромлены, изгнаны с крупными потерями со стороны разбойников и почти без потерь со стороны англсинов. Фактически никто не погиб после первых убитых той ночью, что заставила короля выступить в поход.
Это было время славы. В Эсферт на ярмарку съехались купцы из-за границы; история о том, как Элдред ночью, при свете факелов, двинулся в поход, достигнет Фериереса и Батиары еще до того, как осень поменяет цвет листьев. Ее узнают даже в Аль-Рассане, когда одетые в шелк торговцы лошадьми вернутся домой.
Значит, торжество, которого хватит на всех. Но породившая его смерть имела большое значение. Конечно все смерти имели значение, сказал себе Сейнион, но бессмысленно лицемерить и отрицать, что жизнь некоторых людей более важна для народа, чем жизнь остальных, а Бургред Денфертский был одним из трех великих людей этой страны.
И именно это гасило радость их возвращения домой. Еще был принц, который отправился в лес духов. Безумие этого поступка, смерть в его центре. И поэтому те воины, которые хотели сохранить приподнятое настроение, держались подальше от короля Элдреда и от маски, в которую превратилось его лицо в это утро.
И опять Сейниону показалось, как и у моря в сумерках, что они ждут его вмешательства. В каком-то смысле это смешно. Он здесь всего лишь гость, и сингаэли далеко не союзники англсинов. В другом смысле, принц Ательберт находится в лесу из-за того, что туда отправился Алун аб Оуин, и Сейнион это знает, как и король.
Можно сказать, что именно один из сингаэлей, их верховный священнослужитель, обязан сейчас дать им утешение и надежду. Сейнион не знал, возможно ли это. Он очень устал. Не привык так долго ехать верхом, и по утрам его тело не чувствовало легкости после отдыха, как бывало прежде. Он пал духом и боялся, его воображение рисовало ладьи с драконами на носу, которые, возможно, в это самое время разрезают воды моря по пути на запад. Над головой голубело небо. Он молился ночью, чтобы разразился шторм.
Эти его тайные горести не имели значения, или им нельзя придавать значения, если помнить об обязанностях, связанных с его положением. Сейнион дернул коня за повод и галопом догнал Элдреда. Король бросил на него взгляд, только и всего. Сейнион вздохнул.
— Знаешь, — холодно произнес он, — если бы я был священником королевской церкви, я бы сейчас назначил тебе покаяние.
— И за что же? — столь же холодно спросил Элдред. Сейнион внутренне вздрогнул, услышав его тон, но заставил себя продолжать:
Однако часто оно возникает только тогда, когда оглядываешься назад и видишь, как много нитей и жизней одновременно сходятся вместе или, наоборот, расходятся. Мужчины и женщины удивляются, как это они не заметили тогда ничего такого, и у них остается впечатление, что случай, случайность или чудесное вмешательство высших сил (во благо или во зло) лежали в центре тех событий.
Именно внушающая смирение и страх природа этой истины может привести нас к нашим богам, когда темп и напряжение спадают. Но необходимо также помнить, что саги и пасторали кем-то придуманы, что кто-то сочинил их элементы, отобрал и уравновесил их и принес вложенное в них искусство и склонности в качестве жертвы. Легенду о налете Вольгана с горсткой людей на тайное Святилище Неспящих в Фериересе совсем по-разному будут излагать священник, уцелевший после этого набега и описавший события печального года, и скальд эрлингов, прославляющий триумф. Участники истории обычно не думают о себе в таких терминах, хотя некоторые, возможно, и помнят о славе и о тех, кто придет потом.
В основном мы заняты своей жизнью.
Возвращаясь с побережья ясным летним днем по главной дороге вдоль реки Торн, под пение птиц, мимо готовых к уборке полей на востоке и леса, на время отступившего вдаль, отрезанного долиной, Сейнион Льюэртский видел, как отряд англсинов старается выработать общее мнение, и понимал их затруднение.
Победа была великолепной, запоминающейся, полной. Значительные силы эрлингов разгромлены, изгнаны с крупными потерями со стороны разбойников и почти без потерь со стороны англсинов. Фактически никто не погиб после первых убитых той ночью, что заставила короля выступить в поход.
Это было время славы. В Эсферт на ярмарку съехались купцы из-за границы; история о том, как Элдред ночью, при свете факелов, двинулся в поход, достигнет Фериереса и Батиары еще до того, как осень поменяет цвет листьев. Ее узнают даже в Аль-Рассане, когда одетые в шелк торговцы лошадьми вернутся домой.
Значит, торжество, которого хватит на всех. Но породившая его смерть имела большое значение. Конечно все смерти имели значение, сказал себе Сейнион, но бессмысленно лицемерить и отрицать, что жизнь некоторых людей более важна для народа, чем жизнь остальных, а Бургред Денфертский был одним из трех великих людей этой страны.
И именно это гасило радость их возвращения домой. Еще был принц, который отправился в лес духов. Безумие этого поступка, смерть в его центре. И поэтому те воины, которые хотели сохранить приподнятое настроение, держались подальше от короля Элдреда и от маски, в которую превратилось его лицо в это утро.
И опять Сейниону показалось, как и у моря в сумерках, что они ждут его вмешательства. В каком-то смысле это смешно. Он здесь всего лишь гость, и сингаэли далеко не союзники англсинов. В другом смысле, принц Ательберт находится в лесу из-за того, что туда отправился Алун аб Оуин, и Сейнион это знает, как и король.
Можно сказать, что именно один из сингаэлей, их верховный священнослужитель, обязан сейчас дать им утешение и надежду. Сейнион не знал, возможно ли это. Он очень устал. Не привык так долго ехать верхом, и по утрам его тело не чувствовало легкости после отдыха, как бывало прежде. Он пал духом и боялся, его воображение рисовало ладьи с драконами на носу, которые, возможно, в это самое время разрезают воды моря по пути на запад. Над головой голубело небо. Он молился ночью, чтобы разразился шторм.
Эти его тайные горести не имели значения, или им нельзя придавать значения, если помнить об обязанностях, связанных с его положением. Сейнион дернул коня за повод и галопом догнал Элдреда. Король бросил на него взгляд, только и всего. Сейнион вздохнул.
— Знаешь, — холодно произнес он, — если бы я был священником королевской церкви, я бы сейчас назначил тебе покаяние.
— И за что же? — столь же холодно спросил Элдред. Сейнион внутренне вздрогнул, услышав его тон, но заставил себя продолжать: