Страница:
По собственному потом признанию Николая Эдуардовича, еще в детстве овладела им страсть к литературным занятиям. Свои стихи и рассказы начал он публиковать с 1880 года в таких московских журналах и газетах, как «Зритель», «Радуга», «Московский листок» и даже в очень влиятельной тогда «Русской газете». Одно из стихотворений – «В туманах скрылась Альбиона» – наряду с «Утесом» Навроцкого, «вольнодумными» стихами Минаева, Полонского, Пальмина было тогда популярным среди студентов.
В 1884 году Гейнце выходит в отставку, чтобы полностью отдаться литературной работе. За год жизни в Петербурге он успевает написать большой роман, объемом более тысячи страниц, «В тине адвокатуры». В 1885 – 1886 годах роман напечатан в приложении к журналу «Луч». Уже названия, каждого из двух томов романа – «По трупам» и «В царстве шантажа» – давали понять, что писатель метит в болевые точки общества набиравшего тогда силу «дикого капитализма». В романе была представлена жизнь Москвы 70-х годов во всем многообразии социальных слоев и характеров – от большого барина, купца, адвоката, актера, редактора мелкой прессы до кокоток и разных проходимцев. Современники Гейнце сразу заметили хваткую наблюдательность, зрелость размышлений писателя. Даже такой академический журнал, как «Исторический вестник», отозвался о начинающем авторе с похвалой. «Так и чувствуется, что герои этого романа не сочинены, не выдуманы, а взяты из действительной жизни. Списаны с натуры»[10]. Роман, несмотря на свою громоздкость, выдержал три издания. Он был интересен читателем 80-х, в героях они видели еще не успевшую застыть действительность.
У Гейнце сложилось реноме человека «с пером», наблюдательного и редкостного трудолюбия. Он сотрудничает в газете «Сын отечества» и журнале «Звезда», печатает рассказы и статьи в «Петербургской газете» и «Петербургском листке».
С легкой руки «левой» прессы эти издания в партийной полемике того времени нарекли «бульварными», «правыми» или еще – «мелкой прессой». И это при том, что некоторые из них, в частности связанные с именем Виссариона Виссарионовича Комарова петербургские журналы «Звезда», «Славянские известия», газеты «Русский мир» и «Свет», имели своего большого читателя и свое, совершенно определенное – просветительское направление. Журнал «Славянские известия» нашел подписчиков и корреспондентов во всех славянских странах. Газета «Русский мир» послужила основой важнейшего для русского предпринимательства издания – «Биржевые ведомости», вела полемику с Салтыковым-Щедриным. Журнал «Звезда» был религиозно-мистического направления – предтеча грядущего символизма. А газета «Свет», имевшая только подписчиков семьдесят тысяч (цифра по тем временам колоссальная) по всей России, вплоть до самого отдаленного захолустья, удовлетворяла все слои населения в разнообразной информации. Кстати сказать, фигура издателя Гейнце – В.В.Комарова, генерала, барина «с головы до пят», мецената, любезного человека, слуги общества, запросы которого он предвосхищал заранее – и, с другой стороны, неутомимого строителя и устроителя Петербурга, на средства от своих «повременных изданий» застроившего чуть ли не целый квартал Невского проспекта, еще ждет своего любознательного исследователя. Именно этот человек в 1888 году пригласил Н.Гейнце в газету «Свет» постоянным сотрудником. И здесь сошлись на многие годы их обоюдные интересы: неудержимое желание писать – Гейнце и необходимость каждый месяц выдавать подписчикам том в двадцать печатных листов – Комарова. Гейнце становится доверенным человеком в делах Комарова, главным редактором «Света». Его работоспособность потрясала современников, создавались легенды, что он имел штат литературных «негров», но скорее – все это шло из одержимости писанием. Что – романы и повести! Писатель не гнушался не только статей и мелких заметок, но и – взять интервью, представить быстрый репортаж. Бисерный отчетливый почерк этого крупного, по-бычьи крепкого человека ложился на лист так плотно, будто автор экономил бумагу, чтобы вместить больше слов.
Казалось, и разрабатывать бы Н.Э.Гейнце уже найденную им «жилу», идти, в духе времени, по проторенной стезе бытового романа «натуральной прозы». Можно предположить, сколько всевозможных житейских эпизодов и сцен вынес он из своей адвокатской практики. Кроме того, в газету присылались невыдуманные, созданные самой жизнью истории, в виде записок и дневников. Некоторые из них под пером Н.Гейнце становились романами и печатались тут же на страницах «Света». Так, основой популярного тогда романа «Герой конца века» (1896) и его продолжения «Современный Самозванец» (1898) стали записки известного международного авантюриста Н.Г.Савина, которые он подарил сопровождавшему его по Сибири конвойному офицеру, и от того они через третьи руки и поступили в собственность газеты «Свет». В основу драмы «Жертва житейского моря» (1892) положен рассказ московской гимназистки, погибшей в волнах этого «моря»…
Но вдруг от шумно настигшего его успеха в описаниях современности Гейнце круто, как он это сделал и со своей служебной карьерой, сворачивает на еще не изведанную им стезю исторического романиста, в XVI век!
Здесь, вероятно, и надо сказать о той книге, при многократном любовном перечитывании которой, еще в детстве, и родилась в нем уже упомянутая «страсть собственно к литературным занятиям», – роман А.К.Толстого «Князь Серебряный». Детство сменила юность, пришла зрелость, но «Князь Серебряный» оставался настольной книгой, привлекая уже пристальное, искушенное знанием, внимание писателя к эпохе Ивана Грозного, к «институту опричнины», к размышлениям о его необходимости (или случайности) в истории, о разрушительном своеволии боярства тогда, в XVI веке, толкавшего Русь к удельным раздорам. К тому же и собственные, в те бурные для России 80-е годы, переживания русского писателя (похожие, добавим мы, и на те, что переживаем теперь мы, сто лет спустя) наталкивали на аналогии. Так появился у него в 1891 году первый исторический роман «Малюта Скуратов» – попытка Н.Гейнце создать н е ч т о, пусть и отдаленно, – в силу его таланта, который он сам оценивал весьма скромно, – напоминавшее любимое произведение.
Уже в этом романе можно увидеть основной писательский принцип, который будет прослеживаться и в других его исторических сочинениях. Создавая образ царского любимца Малюты Скуратова, Гейнце «старался отыскать человеческие черты, бесследно исчезнувшие за темными красками, наложенными на него народными преданиями и историею, и объяснить его выходящие из ряда вон, даже в то суровое время, зверства угрызениями совести, неудовлетворенным честолюбием и обособленным, бесповоротным положением в семье и государстве»[11]. Приближая героя к читателю, сокращая историческую дистанцию, «очеловечивая», писатель склонен к особому, мелодраматическому психологизму повествования. Воспитанный на идейных завоеваниях русской литературы критического реализма, направленной Белинским по пути отражения социальных конфликтов, Н.Гейнце упрямо возвращался к романтизму 30 – 40-х годов, который воспринимал жизнь человека значительно шире ее социальных рамок, – завершающим аккордом которого как раз и был любимый им роман А.К.Толстого. Демократическая критика обвиняла исторические произведения Гейнце в «лубочности» (так же, заметим в скобках, как и роман «Князь Серебряный»), видя в них лишь «умственную пищу всего низшего слоя российского читателя, на которого – увы! – так мало обращается внимания»[12]. Но именно к этой большей части населения России и обратил свое творчество Н.Гейнце; соединив занимательность с пользой, он заставил этот «низший слой» читателя приобщиться к исторической памяти своего народа. «Неоромантизм» Н.Гейнце, сформированный, пусть это и парадоксально, его адвокатским прошлым, трактовал душу и душевность героя – как данные свыше, Богом, и жизнь человеческую – как борьбу за сохранение их в чистоте среди искушений «моря житейского». Православная религиозность, как мироощущение самого писателя, видящего смысл литературы в лечении общества через душу человека, как бы подпитывает произведения Гейнце. И не случайна в этой связи приверженность писателя монархическим принципам правления. Приверженности этой он не скрывал, не боясь показаться непопулярным среди интеллигенции, даже всячески подчеркивал: «Всюду, умело или неумело – это другой вопрос, я стремился провести этот драгоценный для всех истинно русских людей принцип… неразрывно связанный с современным благосостоянием и с дальнейшим развитием и процветанием нашего дорогого отечества»[13].
Следующий свой роман, «Аракчеев» (1893), он посвящает этому «Малюте Скуратову» царствования Александра I. Левая пресса не могла простить писателю, что традиционно ненавистного А.А.Аракчеева, вошедшего в русскую историю как символ: «преданный без лести грошовый солдат», создатель военных поселений, – он показал фигурой страдательной, извергом, но несчастным. Да, так же, как и у Малюты Скуратова, хотя отделяет их три века, у Аракчеева проступают приметы зверства, востребованные ретивостью службы, «неудовлетворенным честолюбием», а позднее – «обособленным положением в государстве». Но Гейнце находит трогающие душу эпизоды и единственно верные слова, показывая эту душу в начале пути, еще открытую для добра, не закованную в броню уже совершенных поступков. «По выходе из корпуса они завернули в первую попавшуюся церковь. Не на что было поставить свечу. Они благодарили Бога земными поклонами». Так описывается приезд (вернее – приход, так как больше шли пешком, подвозимые лишь доброхотами) Алеши Аракчеева с отцом в Петербург, в Кадетский корпус. Стать этому «низовому» человеку другом царя помог «случай», но не только… «Человек железной воли», «жестокосердый идеалист» – таким увидел Гейнце Аракчеева в конце пути, пройдя с ним этот путь и наблюдая те самые пружины, которые «подталкивают» человека к бесчеловечию. Противоборство добра и зла, человек перед выбором, в «звездные», поворотные часы своей жизни – вот что ищет Гейнце в исторических сюжетах.
Один за другим выходят огромными тиражами романы: «Князь Тавриды» (1895) – о Потемкине, о времени Екатерины II, «Коронованный рыцарь» (1895) – о Павле, «Генералиссимус Суворов» (1896), «Первый русский самодержец» – об объединителе земли Русской Иване III, той же эпохе посвящены романы «Судные дни Великого Новгорода» (1897) и «Новгородская вольница» (1895) – о присоединении Новгорода к Москве, роман «Ермак Тимофеевич» (1900) опять возвращал к событиям царствования Ивана Грозного.
Тяга к познанию отечественной истории из романов была в прошлом веке ничуть не меньшей, чем в наши дни. К чести Н.Гейнце, он знал, какую ответственность налагает это на писателя, – «никогда не соблазнял никого на подражание злу», «всегда старался с возможно интересной фабулой сохранить верность исторических событий и характеристик исторических лиц и дать, таким образом, массе читателей безусловно верное представление об исторических событиях той или другой эпохи»[14].
Можно сказать, что писатель создал целую историческую библиотеку. И это при том, что он продолжал писать и на современные ему темы. За свою сравнительно недолгую (61 год) жизнь он издал более сорока романов и повестей, вышедших только отдельными изданиями, а сколько их осталось в «фельетонах» – так тогда называли газетные подвалы…
В 1899 году Гейнце становится сотрудником «Петербургской газеты». Нравы и отношения здесь царили другие. Худяковы, отец и сын, были далеки от просветительского либерализма Комарова. Дела вел сын – Худяков Николай Сергеевич, и сам трудолюбивый и способный журналист, он с сотрудниками был безапелляционно высокомерен, груб, любил лишний раз показать, чей хлеб едят. «Не помню дня, – вспоминает о хозяине газеты старейший петербургский репортер С.С.Окрейц, – чтобы он когда-нибудь проманкировал, не пришел в редакцию… В день покушения на Столыпина сам помчался на Аптекарский остров. Газету рвали из рук. Приехал в десятом часу: «Я еще не обедал. Зато ведь и розница на диво. Не успевали печатать. Почаще бы такие дни»[15] (!.. – В.С.).
В статье использованы материалы РГАЛИ: Ф. 145, оп. 1, ед. хр. 31; Ф. 459, оп. 1, ед. хр. 881; Ф. 637, оп. 1, ед. хр. 79; Ф. 770, оп. 1, ед. хр. 78; Ф. 1657, оп. 3, ед. хр. 60.
Гейнце и здесь считался журналистом экстра-класса, платили ему много, но его романическое творчество Худяковым было ни к чему. Однако и в эти последние тринадцать лет своей напряженнейшей работы в «Петербургской газете» им было написано семь книг прозы, в том числе книга очерков «В действующей армии» (репортажи с фронтов русско-японской войны 1904 – 1905 годов, где он был собственным корреспондентом «Петербургской газеты»), и, наконец, роман «Дочь Великого Петра», изданный в 1913-м – последнем году жизни писателя.
Нет нужды «разбирать» этот роман в послесловии – его «идейно-художественное звучание» нынешний читатель услышит, наверно, лучше, чем это удалось современникам автора, все более тогда внимающим песням разрушения «старого» мира. Хочется лишь обратить внимание на некоторые обстоятельства, проясняющие нам взгляд самого автора на этот «мир насилия»… Еще в 1898 году в издательстве Комарова вышел его роман «Из мира таинственного». Можно, конечно, предположить, что Николай Эдуардович отдал в нем «дань моде»: роман подытоживал его собственные наблюдения и познания в спиритизме. Во всяком случае, роман «Дочь Великого Петра», без сомнения, написан под влиянием настроений, которые теперь называют, впрочем не совсем точно, «мистика души». Много мистических историй в романе – и в судьбе Анны Иоанновны, и Екатерины I, и Елизаветы Петровны, и тороватой казачки Розумихи, подарившей России род Разумовских, и несчастного императора-младенца Иоанна Антоновича. Но ясно, что авантюрным сюжетом романа Гейнце выразил свои размышления о неразрывности цепочки: деяний человека – и возмездия. Даже «пятна единого, тайного» в интеллигентной душе княгини Полторацкой – ненависти к несчастной крепостной девушке, ставшей поневоле барской барыней (наложницей) ее старого мужа, а после его смерти замученной княгиней непосильной работой и нападками, – стало достаточно, чтобы вызвать смерч, вкрутивший в себя столько обреченных жизней. Судьба отплатила человеку за нежелание управлять своими страстями, за бездушие. Разумеется, что такой, отнюдь «не социальный», взгляд на историю России не был затем, после 1917 года, востребован нашими идеологами – книги Н.Гейнце надолго остались в своем времени и только теперь возвращаются в круг нашего чтения.
На возможные упреки читателей в художественной слабости некоторых страниц книг Гейнце, в шероховатости стиля ответим (не в оправдание их автора, а – фактом из его творчества): никогда он не правил, не улучшал своих книг, считая их «детьми своего времени». Поэтому и хочется этот небольшой разговор о жизни Николая Эдуардовича Гейнце закончить теми словами, с которыми он обратился к нам:
«Пусть же мои труды, как они есть, со всеми недостатками, но с несомненным искренним желанием автора принести посильную пользу родине, всегда одушевлявшим его в работе, идут на благосклонный суд дорогих читателей и очаровательных читательниц. Я сделал, что мог, другие сделают лучше!»
ВАЛЕНТИНА СЕРГАНОВА
А д ъ ю н к т – помощник профессора, младшая ученая должность в Российской и Петербургской академиях наук.
А с е с с о р – в дореволюционной России гражданский чин – заседатель в судебной палате.
Б у н ч у ж н ы й – хранитель б у н ч у к а, знака отличия воинской части, военный чин в казачьем войске; г е н е р а л ь н ы й б у н ч у ж н ы й – хранитель главного бунчука всего войска, в походе был начальником над б у н ч у к о в ы м и т о в а р и щ а м и.
Б у н ч у к – знак отличия казачьего, польского, турецкого войска: длинное древко с шаром или острием наверху, украшенное кистями и прядями конских волос.
Б у н ч у к о в ы й (бунчужный) т о в а р и щ – почетный войсковой старшина при гетмане в роли его адъютанта.
Б у ф о н ы и б у ф о н ш и – премьеры и примадонны опер-буфф, бурлескных, комических; в отличие от опер-сериа, серьезных, нравоучительных. Оба типа опер были в расцвете на европейских сценах того времени. В России большим успехом пользовались первые.
В е р т е п – ящик-сцена, в котором действовали куклы-марионетки. Вертепщик носил его на себе. Представления давались чаще всего на Святки и изображали жизнь Иисуса Христа или пьесы фольклорного репертуара.
В о т ч и н н а я к о л л е г и я – существовала в Российской империи в 1721 – 1886 годах, заменила Поместный приказ, ведала вопросами помещичьего землевладения.
Г а р у с н ы й ш т о ф – плотная ткань, одноцветная, с рисунком разводами, сделанная из г а р у с а – хлопчатобумажной пряжи, похожей на шерстяную (от польск.: harus).
Г а у б и ц а – тяжелое артиллерийское орудие, в описываемое время его вытеснял «единорог» И.И.Шувалова (пушка с коническим казенником), просуществовавший на вооружении русских войск до 60-х годов XIX века.
Г е з е л ь – помощник главного архитектора.
Г е н е р а л ь н ы е с т а р ш и н ы (г е н е р а л ь н а я с т а р ш и н а) – высшая военная и гражданская власть в гетманской Украине во второй половине XVII – XVIII веках, совет при гетмане – формально выборный, фактически же назначаемый гетманом по согласованию с царским правительством. Состоял из о б о з н о г о, судьи, писаря, е с а у л а, х о р у н ж е г о, п о д с к а р б и я, б у н ч у ж н о г о – все назывались генеральными.
Г е н е р а л ь н ы й е с а у л – старший по войску после гетмана, помощник гетмана.
Г е н е р а л ь н ы й о б о з н ы й – ведал военным обозом, то есть главный интендант.
Г е н е р а л ь н ы й п о д с к а р б и й – главный казначей казачьего войска.
Г е р б е р г – погребок, питейный дом.
Г о ф и н т е н д а н т – звание придворного сановника, заведовавшего дворцовым хозяйством, соответствовало 3-му классу Табели о рангах, то есть тайному советнику среди штатских.
Г о ф м е й с т е р (обер-гофмейстер) – придворный сановник 3-го класса, в его функции вменялось надзирание за придворными чинами и служителями.
Г о ф м е й с т е р и н а (обер-гофмейстерина) – придворная сановница для надзора за фрейлинами.
Д в о р ц о в ы е в о л о с т и с л о б о д – точнее сказать: волости дворцовых слобод – то есть сельская местность, приписанная к слободам, предместьям в городе, принадлежащим дворцу, обслуживающим дворец – Кадашевская слобода, Хамовническая и другие.
Д е й с т в и т е л ь н ы й к а м е р г е р – см. к а м е р г е р.
Д и с с и д е н т ы – в польском сейме XVIII века несогласные, противящиеся единой королевской власти, зачастую использовавшие свое право вето: «Не позволям!» – в узкоместнических, корыстных целях.
Д о е з ж а ч и й – служитель в охотничьем хозяйстве дворца, обучающий гончих собак, заведовал стаей, в его ведении были псари.
Д о к т о р а л ь н о – наставительно, менторски, не терпя возражений.
Д о м и н о – маскарадный костюм в виде длинного плаща с капюшоном.
Д у х о в н ы й с у д – церковный суд, занимавшийся в России вопросами веры и обрядности, в том числе таинством брака и его расторжением.
З а у р о с л и е м – за возрастом.
И н в е с т и т у р а – документ на право владения землей или другой собственностью, пожалованной подданному.
К а з о в ы й к о н е ц – у купцов лучший, чистый конец сукна или другой материи для показа, от которого не отрезали меру.
К а м е р г е р (о б е р-к а м е р г е р, д е й с т в и т е л ь н ы й к а м е р г е р) – почетное придворное звание 4-го класса, степенью выше к а м е р-ю н к е р а; отличительный знак – золотой ключ на голубой ленте у левой поясничной пуговицы.
К а м е р-п а ж – старший паж, воспитанник Пажеского корпуса, пожалованный этим званием и наряженный в дежурство по дворцу.
К а м е р-ц а л м е й с т е р с к а я к о н т о р а – присутственное место камер-цалмейстера – дворцового счетовода, смотрителя за убранством дворца и его обитателей.
К а м е р-ю н г ф е р а – девица для прислуги во время одевания императрицы, звание рангом выше, чем к а м е р-м е д х е н – самое низшее.
К а м е р-ю н к е р – почетное придворное звание 5-го класса, ниже, чем камергерское, соответствовало статскому советнику.
К а м е р-ф у р ь е р с к и й ж у р н а л – в нем камер-фурьером велись записи дворцовых церемоний и быта царской семьи.
К а п е л а н – священник при домашней католической церкви, а также войсковой священник.
К л е й н о д ы (клейноты) – регалии власти – гетманские, а в казачьем войске также и войсковые: п р а п о р, булава, печать, литавры.
К и р а с а – нагрудные и наспинные латы и шлем, часть формы кирасир, тяжелой кавалерии.
К л я п ы ш – вращающаяся на стержне палочка; приспособление, на котором сидела л о в ч а я п т и ц а.
«К о м п о з и ч е с к и й» о р д е р – здесь в значении – эклектический, то есть собранный из элементов дорического, ионического, коринфского ордеров древних греков, ставших каноническими.
К о н т р а д а н с ы – танцы, в которых партнеры располагаются друг против друга, менуэт и тому подобные.
К о н ю ш е н н ы й – почетное придворное звание на Руси, соответствовало шталмейстеру послепетровского времени.
К о р о г в а (хоругвь) – от монг.: оронго – знак, знамя, а также подразделение в казачьем войске, соответствовавшее роте.
Л е н н ы е в л а д е н и я – в эпоху феодализма движимое и недвижимое имущество, которое вассал получал от сеньора, обязуясь нести службу и выполнять денежные повинности.
Л о в ч и е п т и ц ы – ястреб, сокол, кречет. Я с т р е б по охотничьим данным выше коршуна, но ниже сокола. Бьет, «пушит», птицу в воздухе и хватает с земли. С о к о л не «пушит» птицу на лету и не хватает с земли, а бьет ее под крыло в воздухе боднем, отлетным когтем, как ножом, на земле не рвет, только пьет кровь из шеи. К р е ч е т – самая ценная и искусная птица, род сокола. Их не надо обучать. См.: п р и н о р о в л е н н ы й с о к о л – обученный.
Л о в ч и й – лицо, ведавшее царской охотой.
Л ю д и б о я р с к и е – зависимые, проживающие на земле феодала, а также слуги, челядь, рабы – крепостные.
Л я п и с-л а з у р ь – лазурит, синий поделочный камень, ценный.
М а г н и ф и ц е н ц и я – от фр. magnificence, великолепие.
М е с я ч и н а – содержание, выдаваемое на месяц, помесячно, чаще в виде продуктов.
Н а д в о р н а я г е т м а н с к а я х о р у г в ь – дворцовая гетманская рота, охрана гетмана.
Н е г л и ж и р о в а т ь – разоблачать, от фр.: neglige – полуодетый.
О б е р-е г е р м е й с т е р – придворный чин 3-го класса, начальник над придворными егерями.
П а н ц и р н ы е в о й с к а, п а н ц и р н и к и – так называлась в Польше тяжелая кавалерия, кирасиры, одетые в к и р а с ы.
П е р н а ч – знак достоинства военачальника в виде булавы, украшенной выступами лопастей (перьев) на боевом конце.
П л е р е з ы – траурные нашивки.
П р а п о р – знамя, имевшее одно или несколько скошенных в противоположную сторону от древка полотнищ – хвостов; отличительный знак воинского отряда.
П о д б л ю д н ы е п р и п е в ы – песни, певшиеся на Святки при гадании, сопровождавшиеся припевом: «Кому вынется, тому сбудется» и тому подобными.
П о д с о к о л ь н и ч и й – помощник сокольничего.
П р е д и к а т о р с к о е д е л о – проповедь; предикатор – проповедник.
П р о с о д и я – слогоударение, правильное произношение долгих и коротких слогов речи; здесь: косноязычие.
Р е г и с т р о в ы й (реестровый) – казак, зачисленный на польскую службу, в реестр – строго определенное количество воинов от украинского казачества. Реестровые казаки пользовались привилегиями наравне с польскими панами.
«Р о к а й л ь» – иначе стиль рококо (от фр.: rocaille – раковина), использовавший причудливый орнамент в виде раковины, характерен для европейского искусства начала XVIII века.
С в я т к и – святые вечера, от Рождества до Крещения (с 7 по 19 января н.с.), дни всеобщего веселья, гаданий, ряженья, лицедейства на Руси. Участвовавшие в ряженье окунались в крещенскую иордань-прорубь, чтобы очиститься, как бы заново креститься.
С о к о л ь н и ч и й – ведал царской соколиной охотой, обучением и содержанием л о в ч и х п т и ц. В старину птичьей охоте придавалось большое значение. Был даже Сокольничий приказ, звание сокольничего давало право на боярство. Под его началом находились к р е ч е т н и к и, с о к о л ь н и к и, я с т р е б н и к и – специалисты по содержанию разных видов ловчих птиц.
С т а в к и – шатры, палатки, временное жилье.
С т а т с-д а м а – придворный чин 1-й степени, с ношением портрета императрицы, с обращением – высокопревосходительство, старшая придворная дама.
С т а р ш и н ы (старшина) – должностные лица в казачьих войсках в XVI – XVIII веках: атаманы, писаря, судьи и так далее, как и генеральные старшины.
С т р е м я н н о й – придворное звание, подводил коня, подавал стремя, ходил при стремени, а также у саней и карет в царских выездах.
У н и в е р с а л ы – торжественные грамоты польских королей и украинских гетманов, обнародовавшиеся для всеобщего сведения.
Т а б е л ь н ы й д е н ь – официальный праздник, включенный в календарь.
Ф и л и п п и к а – гневная обличительная речь, ведет историю от выступлений древнегреческого оратора Демосфена против Филиппа Македонского, отца Александра.
Ф р е й л и н а – придворный чин для девушек аристократических семей, составлявших свиту царицы или великих княгинь.
Ф р о н т и с п и с – рисунок, отражающий главную идею, обычно в книге перед титульным листом; здесь: изображение на фронтоне здания.
Х о р у н ж и й – знаменосец, от: х о р у г в ь, к о р о г в а; позднее – первый офицерский чин в казачьих войсках русской армии.
Ш е л е п ы – плети, кнутья.
Ш л а ф е н в а г е н – большая карета для передвижения без остановки на ночлег, оборудованная спальными местами.
Э п и т р а х и л ь (епитрахиль) – часть облачения священника, длинная полоса материи, надеваемая на шею, изображает струю благодати Духа Святого, снисшедшего на голову священника через рукоположение.
В 1884 году Гейнце выходит в отставку, чтобы полностью отдаться литературной работе. За год жизни в Петербурге он успевает написать большой роман, объемом более тысячи страниц, «В тине адвокатуры». В 1885 – 1886 годах роман напечатан в приложении к журналу «Луч». Уже названия, каждого из двух томов романа – «По трупам» и «В царстве шантажа» – давали понять, что писатель метит в болевые точки общества набиравшего тогда силу «дикого капитализма». В романе была представлена жизнь Москвы 70-х годов во всем многообразии социальных слоев и характеров – от большого барина, купца, адвоката, актера, редактора мелкой прессы до кокоток и разных проходимцев. Современники Гейнце сразу заметили хваткую наблюдательность, зрелость размышлений писателя. Даже такой академический журнал, как «Исторический вестник», отозвался о начинающем авторе с похвалой. «Так и чувствуется, что герои этого романа не сочинены, не выдуманы, а взяты из действительной жизни. Списаны с натуры»[10]. Роман, несмотря на свою громоздкость, выдержал три издания. Он был интересен читателем 80-х, в героях они видели еще не успевшую застыть действительность.
У Гейнце сложилось реноме человека «с пером», наблюдательного и редкостного трудолюбия. Он сотрудничает в газете «Сын отечества» и журнале «Звезда», печатает рассказы и статьи в «Петербургской газете» и «Петербургском листке».
С легкой руки «левой» прессы эти издания в партийной полемике того времени нарекли «бульварными», «правыми» или еще – «мелкой прессой». И это при том, что некоторые из них, в частности связанные с именем Виссариона Виссарионовича Комарова петербургские журналы «Звезда», «Славянские известия», газеты «Русский мир» и «Свет», имели своего большого читателя и свое, совершенно определенное – просветительское направление. Журнал «Славянские известия» нашел подписчиков и корреспондентов во всех славянских странах. Газета «Русский мир» послужила основой важнейшего для русского предпринимательства издания – «Биржевые ведомости», вела полемику с Салтыковым-Щедриным. Журнал «Звезда» был религиозно-мистического направления – предтеча грядущего символизма. А газета «Свет», имевшая только подписчиков семьдесят тысяч (цифра по тем временам колоссальная) по всей России, вплоть до самого отдаленного захолустья, удовлетворяла все слои населения в разнообразной информации. Кстати сказать, фигура издателя Гейнце – В.В.Комарова, генерала, барина «с головы до пят», мецената, любезного человека, слуги общества, запросы которого он предвосхищал заранее – и, с другой стороны, неутомимого строителя и устроителя Петербурга, на средства от своих «повременных изданий» застроившего чуть ли не целый квартал Невского проспекта, еще ждет своего любознательного исследователя. Именно этот человек в 1888 году пригласил Н.Гейнце в газету «Свет» постоянным сотрудником. И здесь сошлись на многие годы их обоюдные интересы: неудержимое желание писать – Гейнце и необходимость каждый месяц выдавать подписчикам том в двадцать печатных листов – Комарова. Гейнце становится доверенным человеком в делах Комарова, главным редактором «Света». Его работоспособность потрясала современников, создавались легенды, что он имел штат литературных «негров», но скорее – все это шло из одержимости писанием. Что – романы и повести! Писатель не гнушался не только статей и мелких заметок, но и – взять интервью, представить быстрый репортаж. Бисерный отчетливый почерк этого крупного, по-бычьи крепкого человека ложился на лист так плотно, будто автор экономил бумагу, чтобы вместить больше слов.
Казалось, и разрабатывать бы Н.Э.Гейнце уже найденную им «жилу», идти, в духе времени, по проторенной стезе бытового романа «натуральной прозы». Можно предположить, сколько всевозможных житейских эпизодов и сцен вынес он из своей адвокатской практики. Кроме того, в газету присылались невыдуманные, созданные самой жизнью истории, в виде записок и дневников. Некоторые из них под пером Н.Гейнце становились романами и печатались тут же на страницах «Света». Так, основой популярного тогда романа «Герой конца века» (1896) и его продолжения «Современный Самозванец» (1898) стали записки известного международного авантюриста Н.Г.Савина, которые он подарил сопровождавшему его по Сибири конвойному офицеру, и от того они через третьи руки и поступили в собственность газеты «Свет». В основу драмы «Жертва житейского моря» (1892) положен рассказ московской гимназистки, погибшей в волнах этого «моря»…
Но вдруг от шумно настигшего его успеха в описаниях современности Гейнце круто, как он это сделал и со своей служебной карьерой, сворачивает на еще не изведанную им стезю исторического романиста, в XVI век!
Здесь, вероятно, и надо сказать о той книге, при многократном любовном перечитывании которой, еще в детстве, и родилась в нем уже упомянутая «страсть собственно к литературным занятиям», – роман А.К.Толстого «Князь Серебряный». Детство сменила юность, пришла зрелость, но «Князь Серебряный» оставался настольной книгой, привлекая уже пристальное, искушенное знанием, внимание писателя к эпохе Ивана Грозного, к «институту опричнины», к размышлениям о его необходимости (или случайности) в истории, о разрушительном своеволии боярства тогда, в XVI веке, толкавшего Русь к удельным раздорам. К тому же и собственные, в те бурные для России 80-е годы, переживания русского писателя (похожие, добавим мы, и на те, что переживаем теперь мы, сто лет спустя) наталкивали на аналогии. Так появился у него в 1891 году первый исторический роман «Малюта Скуратов» – попытка Н.Гейнце создать н е ч т о, пусть и отдаленно, – в силу его таланта, который он сам оценивал весьма скромно, – напоминавшее любимое произведение.
Уже в этом романе можно увидеть основной писательский принцип, который будет прослеживаться и в других его исторических сочинениях. Создавая образ царского любимца Малюты Скуратова, Гейнце «старался отыскать человеческие черты, бесследно исчезнувшие за темными красками, наложенными на него народными преданиями и историею, и объяснить его выходящие из ряда вон, даже в то суровое время, зверства угрызениями совести, неудовлетворенным честолюбием и обособленным, бесповоротным положением в семье и государстве»[11]. Приближая героя к читателю, сокращая историческую дистанцию, «очеловечивая», писатель склонен к особому, мелодраматическому психологизму повествования. Воспитанный на идейных завоеваниях русской литературы критического реализма, направленной Белинским по пути отражения социальных конфликтов, Н.Гейнце упрямо возвращался к романтизму 30 – 40-х годов, который воспринимал жизнь человека значительно шире ее социальных рамок, – завершающим аккордом которого как раз и был любимый им роман А.К.Толстого. Демократическая критика обвиняла исторические произведения Гейнце в «лубочности» (так же, заметим в скобках, как и роман «Князь Серебряный»), видя в них лишь «умственную пищу всего низшего слоя российского читателя, на которого – увы! – так мало обращается внимания»[12]. Но именно к этой большей части населения России и обратил свое творчество Н.Гейнце; соединив занимательность с пользой, он заставил этот «низший слой» читателя приобщиться к исторической памяти своего народа. «Неоромантизм» Н.Гейнце, сформированный, пусть это и парадоксально, его адвокатским прошлым, трактовал душу и душевность героя – как данные свыше, Богом, и жизнь человеческую – как борьбу за сохранение их в чистоте среди искушений «моря житейского». Православная религиозность, как мироощущение самого писателя, видящего смысл литературы в лечении общества через душу человека, как бы подпитывает произведения Гейнце. И не случайна в этой связи приверженность писателя монархическим принципам правления. Приверженности этой он не скрывал, не боясь показаться непопулярным среди интеллигенции, даже всячески подчеркивал: «Всюду, умело или неумело – это другой вопрос, я стремился провести этот драгоценный для всех истинно русских людей принцип… неразрывно связанный с современным благосостоянием и с дальнейшим развитием и процветанием нашего дорогого отечества»[13].
Следующий свой роман, «Аракчеев» (1893), он посвящает этому «Малюте Скуратову» царствования Александра I. Левая пресса не могла простить писателю, что традиционно ненавистного А.А.Аракчеева, вошедшего в русскую историю как символ: «преданный без лести грошовый солдат», создатель военных поселений, – он показал фигурой страдательной, извергом, но несчастным. Да, так же, как и у Малюты Скуратова, хотя отделяет их три века, у Аракчеева проступают приметы зверства, востребованные ретивостью службы, «неудовлетворенным честолюбием», а позднее – «обособленным положением в государстве». Но Гейнце находит трогающие душу эпизоды и единственно верные слова, показывая эту душу в начале пути, еще открытую для добра, не закованную в броню уже совершенных поступков. «По выходе из корпуса они завернули в первую попавшуюся церковь. Не на что было поставить свечу. Они благодарили Бога земными поклонами». Так описывается приезд (вернее – приход, так как больше шли пешком, подвозимые лишь доброхотами) Алеши Аракчеева с отцом в Петербург, в Кадетский корпус. Стать этому «низовому» человеку другом царя помог «случай», но не только… «Человек железной воли», «жестокосердый идеалист» – таким увидел Гейнце Аракчеева в конце пути, пройдя с ним этот путь и наблюдая те самые пружины, которые «подталкивают» человека к бесчеловечию. Противоборство добра и зла, человек перед выбором, в «звездные», поворотные часы своей жизни – вот что ищет Гейнце в исторических сюжетах.
Один за другим выходят огромными тиражами романы: «Князь Тавриды» (1895) – о Потемкине, о времени Екатерины II, «Коронованный рыцарь» (1895) – о Павле, «Генералиссимус Суворов» (1896), «Первый русский самодержец» – об объединителе земли Русской Иване III, той же эпохе посвящены романы «Судные дни Великого Новгорода» (1897) и «Новгородская вольница» (1895) – о присоединении Новгорода к Москве, роман «Ермак Тимофеевич» (1900) опять возвращал к событиям царствования Ивана Грозного.
Тяга к познанию отечественной истории из романов была в прошлом веке ничуть не меньшей, чем в наши дни. К чести Н.Гейнце, он знал, какую ответственность налагает это на писателя, – «никогда не соблазнял никого на подражание злу», «всегда старался с возможно интересной фабулой сохранить верность исторических событий и характеристик исторических лиц и дать, таким образом, массе читателей безусловно верное представление об исторических событиях той или другой эпохи»[14].
Можно сказать, что писатель создал целую историческую библиотеку. И это при том, что он продолжал писать и на современные ему темы. За свою сравнительно недолгую (61 год) жизнь он издал более сорока романов и повестей, вышедших только отдельными изданиями, а сколько их осталось в «фельетонах» – так тогда называли газетные подвалы…
В 1899 году Гейнце становится сотрудником «Петербургской газеты». Нравы и отношения здесь царили другие. Худяковы, отец и сын, были далеки от просветительского либерализма Комарова. Дела вел сын – Худяков Николай Сергеевич, и сам трудолюбивый и способный журналист, он с сотрудниками был безапелляционно высокомерен, груб, любил лишний раз показать, чей хлеб едят. «Не помню дня, – вспоминает о хозяине газеты старейший петербургский репортер С.С.Окрейц, – чтобы он когда-нибудь проманкировал, не пришел в редакцию… В день покушения на Столыпина сам помчался на Аптекарский остров. Газету рвали из рук. Приехал в десятом часу: «Я еще не обедал. Зато ведь и розница на диво. Не успевали печатать. Почаще бы такие дни»[15] (!.. – В.С.).
В статье использованы материалы РГАЛИ: Ф. 145, оп. 1, ед. хр. 31; Ф. 459, оп. 1, ед. хр. 881; Ф. 637, оп. 1, ед. хр. 79; Ф. 770, оп. 1, ед. хр. 78; Ф. 1657, оп. 3, ед. хр. 60.
Гейнце и здесь считался журналистом экстра-класса, платили ему много, но его романическое творчество Худяковым было ни к чему. Однако и в эти последние тринадцать лет своей напряженнейшей работы в «Петербургской газете» им было написано семь книг прозы, в том числе книга очерков «В действующей армии» (репортажи с фронтов русско-японской войны 1904 – 1905 годов, где он был собственным корреспондентом «Петербургской газеты»), и, наконец, роман «Дочь Великого Петра», изданный в 1913-м – последнем году жизни писателя.
Нет нужды «разбирать» этот роман в послесловии – его «идейно-художественное звучание» нынешний читатель услышит, наверно, лучше, чем это удалось современникам автора, все более тогда внимающим песням разрушения «старого» мира. Хочется лишь обратить внимание на некоторые обстоятельства, проясняющие нам взгляд самого автора на этот «мир насилия»… Еще в 1898 году в издательстве Комарова вышел его роман «Из мира таинственного». Можно, конечно, предположить, что Николай Эдуардович отдал в нем «дань моде»: роман подытоживал его собственные наблюдения и познания в спиритизме. Во всяком случае, роман «Дочь Великого Петра», без сомнения, написан под влиянием настроений, которые теперь называют, впрочем не совсем точно, «мистика души». Много мистических историй в романе – и в судьбе Анны Иоанновны, и Екатерины I, и Елизаветы Петровны, и тороватой казачки Розумихи, подарившей России род Разумовских, и несчастного императора-младенца Иоанна Антоновича. Но ясно, что авантюрным сюжетом романа Гейнце выразил свои размышления о неразрывности цепочки: деяний человека – и возмездия. Даже «пятна единого, тайного» в интеллигентной душе княгини Полторацкой – ненависти к несчастной крепостной девушке, ставшей поневоле барской барыней (наложницей) ее старого мужа, а после его смерти замученной княгиней непосильной работой и нападками, – стало достаточно, чтобы вызвать смерч, вкрутивший в себя столько обреченных жизней. Судьба отплатила человеку за нежелание управлять своими страстями, за бездушие. Разумеется, что такой, отнюдь «не социальный», взгляд на историю России не был затем, после 1917 года, востребован нашими идеологами – книги Н.Гейнце надолго остались в своем времени и только теперь возвращаются в круг нашего чтения.
На возможные упреки читателей в художественной слабости некоторых страниц книг Гейнце, в шероховатости стиля ответим (не в оправдание их автора, а – фактом из его творчества): никогда он не правил, не улучшал своих книг, считая их «детьми своего времени». Поэтому и хочется этот небольшой разговор о жизни Николая Эдуардовича Гейнце закончить теми словами, с которыми он обратился к нам:
«Пусть же мои труды, как они есть, со всеми недостатками, но с несомненным искренним желанием автора принести посильную пользу родине, всегда одушевлявшим его в работе, идут на благосклонный суд дорогих читателей и очаровательных читательниц. Я сделал, что мог, другие сделают лучше!»
ВАЛЕНТИНА СЕРГАНОВА
СЛОВАРЬ РЕДКО УПОТРЕБЛЯЕМЫХ СЛОВ И ВЫРАЖЕНИЙ
А в а н з а л – зал перед главным, здесь – тронным залом.А д ъ ю н к т – помощник профессора, младшая ученая должность в Российской и Петербургской академиях наук.
А с е с с о р – в дореволюционной России гражданский чин – заседатель в судебной палате.
Б у н ч у ж н ы й – хранитель б у н ч у к а, знака отличия воинской части, военный чин в казачьем войске; г е н е р а л ь н ы й б у н ч у ж н ы й – хранитель главного бунчука всего войска, в походе был начальником над б у н ч у к о в ы м и т о в а р и щ а м и.
Б у н ч у к – знак отличия казачьего, польского, турецкого войска: длинное древко с шаром или острием наверху, украшенное кистями и прядями конских волос.
Б у н ч у к о в ы й (бунчужный) т о в а р и щ – почетный войсковой старшина при гетмане в роли его адъютанта.
Б у ф о н ы и б у ф о н ш и – премьеры и примадонны опер-буфф, бурлескных, комических; в отличие от опер-сериа, серьезных, нравоучительных. Оба типа опер были в расцвете на европейских сценах того времени. В России большим успехом пользовались первые.
В е р т е п – ящик-сцена, в котором действовали куклы-марионетки. Вертепщик носил его на себе. Представления давались чаще всего на Святки и изображали жизнь Иисуса Христа или пьесы фольклорного репертуара.
В о т ч и н н а я к о л л е г и я – существовала в Российской империи в 1721 – 1886 годах, заменила Поместный приказ, ведала вопросами помещичьего землевладения.
Г а р у с н ы й ш т о ф – плотная ткань, одноцветная, с рисунком разводами, сделанная из г а р у с а – хлопчатобумажной пряжи, похожей на шерстяную (от польск.: harus).
Г а у б и ц а – тяжелое артиллерийское орудие, в описываемое время его вытеснял «единорог» И.И.Шувалова (пушка с коническим казенником), просуществовавший на вооружении русских войск до 60-х годов XIX века.
Г е з е л ь – помощник главного архитектора.
Г е н е р а л ь н ы е с т а р ш и н ы (г е н е р а л ь н а я с т а р ш и н а) – высшая военная и гражданская власть в гетманской Украине во второй половине XVII – XVIII веках, совет при гетмане – формально выборный, фактически же назначаемый гетманом по согласованию с царским правительством. Состоял из о б о з н о г о, судьи, писаря, е с а у л а, х о р у н ж е г о, п о д с к а р б и я, б у н ч у ж н о г о – все назывались генеральными.
Г е н е р а л ь н ы й е с а у л – старший по войску после гетмана, помощник гетмана.
Г е н е р а л ь н ы й о б о з н ы й – ведал военным обозом, то есть главный интендант.
Г е н е р а л ь н ы й п о д с к а р б и й – главный казначей казачьего войска.
Г е р б е р г – погребок, питейный дом.
Г о ф и н т е н д а н т – звание придворного сановника, заведовавшего дворцовым хозяйством, соответствовало 3-му классу Табели о рангах, то есть тайному советнику среди штатских.
Г о ф м е й с т е р (обер-гофмейстер) – придворный сановник 3-го класса, в его функции вменялось надзирание за придворными чинами и служителями.
Г о ф м е й с т е р и н а (обер-гофмейстерина) – придворная сановница для надзора за фрейлинами.
Д в о р ц о в ы е в о л о с т и с л о б о д – точнее сказать: волости дворцовых слобод – то есть сельская местность, приписанная к слободам, предместьям в городе, принадлежащим дворцу, обслуживающим дворец – Кадашевская слобода, Хамовническая и другие.
Д е й с т в и т е л ь н ы й к а м е р г е р – см. к а м е р г е р.
Д и с с и д е н т ы – в польском сейме XVIII века несогласные, противящиеся единой королевской власти, зачастую использовавшие свое право вето: «Не позволям!» – в узкоместнических, корыстных целях.
Д о е з ж а ч и й – служитель в охотничьем хозяйстве дворца, обучающий гончих собак, заведовал стаей, в его ведении были псари.
Д о к т о р а л ь н о – наставительно, менторски, не терпя возражений.
Д о м и н о – маскарадный костюм в виде длинного плаща с капюшоном.
Д у х о в н ы й с у д – церковный суд, занимавшийся в России вопросами веры и обрядности, в том числе таинством брака и его расторжением.
З а у р о с л и е м – за возрастом.
И н в е с т и т у р а – документ на право владения землей или другой собственностью, пожалованной подданному.
К а з о в ы й к о н е ц – у купцов лучший, чистый конец сукна или другой материи для показа, от которого не отрезали меру.
К а м е р г е р (о б е р-к а м е р г е р, д е й с т в и т е л ь н ы й к а м е р г е р) – почетное придворное звание 4-го класса, степенью выше к а м е р-ю н к е р а; отличительный знак – золотой ключ на голубой ленте у левой поясничной пуговицы.
К а м е р-п а ж – старший паж, воспитанник Пажеского корпуса, пожалованный этим званием и наряженный в дежурство по дворцу.
К а м е р-ц а л м е й с т е р с к а я к о н т о р а – присутственное место камер-цалмейстера – дворцового счетовода, смотрителя за убранством дворца и его обитателей.
К а м е р-ю н г ф е р а – девица для прислуги во время одевания императрицы, звание рангом выше, чем к а м е р-м е д х е н – самое низшее.
К а м е р-ю н к е р – почетное придворное звание 5-го класса, ниже, чем камергерское, соответствовало статскому советнику.
К а м е р-ф у р ь е р с к и й ж у р н а л – в нем камер-фурьером велись записи дворцовых церемоний и быта царской семьи.
К а п е л а н – священник при домашней католической церкви, а также войсковой священник.
К л е й н о д ы (клейноты) – регалии власти – гетманские, а в казачьем войске также и войсковые: п р а п о р, булава, печать, литавры.
К и р а с а – нагрудные и наспинные латы и шлем, часть формы кирасир, тяжелой кавалерии.
К л я п ы ш – вращающаяся на стержне палочка; приспособление, на котором сидела л о в ч а я п т и ц а.
«К о м п о з и ч е с к и й» о р д е р – здесь в значении – эклектический, то есть собранный из элементов дорического, ионического, коринфского ордеров древних греков, ставших каноническими.
К о н т р а д а н с ы – танцы, в которых партнеры располагаются друг против друга, менуэт и тому подобные.
К о н ю ш е н н ы й – почетное придворное звание на Руси, соответствовало шталмейстеру послепетровского времени.
К о р о г в а (хоругвь) – от монг.: оронго – знак, знамя, а также подразделение в казачьем войске, соответствовавшее роте.
Л е н н ы е в л а д е н и я – в эпоху феодализма движимое и недвижимое имущество, которое вассал получал от сеньора, обязуясь нести службу и выполнять денежные повинности.
Л о в ч и е п т и ц ы – ястреб, сокол, кречет. Я с т р е б по охотничьим данным выше коршуна, но ниже сокола. Бьет, «пушит», птицу в воздухе и хватает с земли. С о к о л не «пушит» птицу на лету и не хватает с земли, а бьет ее под крыло в воздухе боднем, отлетным когтем, как ножом, на земле не рвет, только пьет кровь из шеи. К р е ч е т – самая ценная и искусная птица, род сокола. Их не надо обучать. См.: п р и н о р о в л е н н ы й с о к о л – обученный.
Л о в ч и й – лицо, ведавшее царской охотой.
Л ю д и б о я р с к и е – зависимые, проживающие на земле феодала, а также слуги, челядь, рабы – крепостные.
Л я п и с-л а з у р ь – лазурит, синий поделочный камень, ценный.
М а г н и ф и ц е н ц и я – от фр. magnificence, великолепие.
М е с я ч и н а – содержание, выдаваемое на месяц, помесячно, чаще в виде продуктов.
Н а д в о р н а я г е т м а н с к а я х о р у г в ь – дворцовая гетманская рота, охрана гетмана.
Н е г л и ж и р о в а т ь – разоблачать, от фр.: neglige – полуодетый.
О б е р-е г е р м е й с т е р – придворный чин 3-го класса, начальник над придворными егерями.
П а н ц и р н ы е в о й с к а, п а н ц и р н и к и – так называлась в Польше тяжелая кавалерия, кирасиры, одетые в к и р а с ы.
П е р н а ч – знак достоинства военачальника в виде булавы, украшенной выступами лопастей (перьев) на боевом конце.
П л е р е з ы – траурные нашивки.
П р а п о р – знамя, имевшее одно или несколько скошенных в противоположную сторону от древка полотнищ – хвостов; отличительный знак воинского отряда.
П о д б л ю д н ы е п р и п е в ы – песни, певшиеся на Святки при гадании, сопровождавшиеся припевом: «Кому вынется, тому сбудется» и тому подобными.
П о д с о к о л ь н и ч и й – помощник сокольничего.
П р е д и к а т о р с к о е д е л о – проповедь; предикатор – проповедник.
П р о с о д и я – слогоударение, правильное произношение долгих и коротких слогов речи; здесь: косноязычие.
Р е г и с т р о в ы й (реестровый) – казак, зачисленный на польскую службу, в реестр – строго определенное количество воинов от украинского казачества. Реестровые казаки пользовались привилегиями наравне с польскими панами.
«Р о к а й л ь» – иначе стиль рококо (от фр.: rocaille – раковина), использовавший причудливый орнамент в виде раковины, характерен для европейского искусства начала XVIII века.
С в я т к и – святые вечера, от Рождества до Крещения (с 7 по 19 января н.с.), дни всеобщего веселья, гаданий, ряженья, лицедейства на Руси. Участвовавшие в ряженье окунались в крещенскую иордань-прорубь, чтобы очиститься, как бы заново креститься.
С о к о л ь н и ч и й – ведал царской соколиной охотой, обучением и содержанием л о в ч и х п т и ц. В старину птичьей охоте придавалось большое значение. Был даже Сокольничий приказ, звание сокольничего давало право на боярство. Под его началом находились к р е ч е т н и к и, с о к о л ь н и к и, я с т р е б н и к и – специалисты по содержанию разных видов ловчих птиц.
С т а в к и – шатры, палатки, временное жилье.
С т а т с-д а м а – придворный чин 1-й степени, с ношением портрета императрицы, с обращением – высокопревосходительство, старшая придворная дама.
С т а р ш и н ы (старшина) – должностные лица в казачьих войсках в XVI – XVIII веках: атаманы, писаря, судьи и так далее, как и генеральные старшины.
С т р е м я н н о й – придворное звание, подводил коня, подавал стремя, ходил при стремени, а также у саней и карет в царских выездах.
У н и в е р с а л ы – торжественные грамоты польских королей и украинских гетманов, обнародовавшиеся для всеобщего сведения.
Т а б е л ь н ы й д е н ь – официальный праздник, включенный в календарь.
Ф и л и п п и к а – гневная обличительная речь, ведет историю от выступлений древнегреческого оратора Демосфена против Филиппа Македонского, отца Александра.
Ф р е й л и н а – придворный чин для девушек аристократических семей, составлявших свиту царицы или великих княгинь.
Ф р о н т и с п и с – рисунок, отражающий главную идею, обычно в книге перед титульным листом; здесь: изображение на фронтоне здания.
Х о р у н ж и й – знаменосец, от: х о р у г в ь, к о р о г в а; позднее – первый офицерский чин в казачьих войсках русской армии.
Ш е л е п ы – плети, кнутья.
Ш л а ф е н в а г е н – большая карета для передвижения без остановки на ночлег, оборудованная спальными местами.
Э п и т р а х и л ь (епитрахиль) – часть облачения священника, длинная полоса материи, надеваемая на шею, изображает струю благодати Духа Святого, снисшедшего на голову священника через рукоположение.