Гиголашвили Михаил. Дезертиры

   - Головной-то мозг всей заварухи - в Ростове, там и штаб, и трибунал, и бухгалтерия, и морг с крематорием, нате-пожалуйста. А у нас в Ставрополе только хавка-обувка, сгущенка-тушонка, патроны-снаряды и подобная дребедень. Но я с оружием дела не имел, все больше по пище. Эх, знать бы наперед, где споткнешься... Перевелся бы куда-нибудь. Вот в Заполярье звали, думал, холодно будет там слишком, да на юге так припекло, что все бросить и бежать без оглядки, как волку гонимому, пришлось.
   И он обстоятельно рассказал о том злосчастном дне, когда его послали сопровождать две цистерны с горючим в Грозный. Ехали под прикрытием БТР, в котором сидели три солдата и лейтенант Николай, родственник по жене. БТР шел впереди, Лунгарь сидел в кабине первого бензовоза, во второй машине был только шофер-солдат. Ночью, где-то в Чечне, на дороге вдруг появились бандиты, человек пятнадцать, в черных намордниках и маскхалатах. Они протянули "ежа" через шоссе. БТР впереди шел и "ежа" даже не заметил, а бензовозам пришлось остановиться.
   - Кто были эти бандиты? Чеченцы? - невзначай поинтересовался Тилле.
   - Кто их знает?.. Сейчас же все на чеченов валят. Где что не так - все горцы злые. Темно было, ночь, приказывал один, с гранатометом, а другие молчали, только бензовозы окружили и автоматы стволистые понаставили. Стрельнут - и пиши-пропало!
   Главарь с гранатометом приказал оружие бросать и выходить. Лунгарь по рации передал в БТР, чтоб оружие не применяли, а то бандюги под прицелом держат, за пару сотен литров подыхать неохота. Туда-сюда, уговорил он Николая сдать оружие и выйти из БТР. Бандюги никого не тронули, только БТР подожгли, сели в бензовозы и укатили, а они побрели пешей гурьбой в Грозный, где явились в комендатуру и все рассказали:
   - Что тут началось!.. Шум, визг, вой собачий!.. Всякие оскорбления личности и тела!.. "Суки-бляди, твари-сволочи, с врагом сотрудничаете, бензин загнали, деньги взяли, оружие продали, честь замарали, совесть запятнали, доблесть заговняли, честь изваляли!.." Избили, как водится, до полусмерти, прежде чем мы слово сказать успели, и под конвоем в Ставрополь отправили, а там уже звери из ФСБ поджидали, даже какой-то генерал явился. Генерал в России - это же не должность и не звание, а счастье пожизненное, - начал Лунгарь впадать в философию (глаза загорелись, волосы взъерошились сами собой), но я попросил его не отвлекаться. - Пришел генерал, посмотрел на нас, рюмки три коньяка выпил, в лицо нам, изменникам и трусам, плюнул и ушел, а его твари подколодные, блюдолизы-лизоблюды поганые, опять измолотили до упаду пульса и температуры и в наручниках на ночь бросили. Человек в наручниках - уже не человек. Мне пять лет грозило, а Николаю как офицеру все восемь топорщилось. Солдатиков три дня на губе продержали и выпустили, а на нас дело открыли и в трибунал передали.
   - Позвольте, но если бы вы действительно сотрудничали с чеченцами, то зачем вам было самим являться в комендатуру? - остановил его Тилле. Подумайте, какой смысл?.. Ведь нелогично? Каждый солдат знает, чем это грозит. Неужели ваше командование этого не понимало?..
   - Понимать-то оно все понимало, чтоб ему пусто было, но виновных найти надо, кто-то за все отвечать должен?.. Вот мы и оказались виновными. Как там про стрелочника?.. Гайку отвинтил - и все, под суд! А что делать было?.. Перестрелку начинать?.. Героев играть?.. Рембов?.. Да ведь никто спасибо не скажет. Николай с тремя салагами, я, божья коровка, и солдаты-шоферишки, которые и оружия-то толком не нюхали!.. Так взорвали бы бензовозы - и все. Бандюганам что - вошли в лес и пропали, а тут гори за милую душу, как Зоя Космодемьянская!.. На хер нужно - скажем дружно!.. Каждая тварь и даже каждая травинка имеет право на жизнь, а хомо человек - и подавно! - добавил он патетически.
   Тилле пожал плечами:
   - Конечно. Дальше!
   В Ставрополе сидели в военном КПЗ. На третий день дело так поворачивается, что ему, Лунгарю, тоже восьмерик грозит: следствие показало, что это именно он вынудил Николая сдать оружие и без боя лапки поднять. И тогда решил Лунгарь бежать за границу, ибо в России обязательно найдут. Подговорил Николая драку затеять, когда в туалет поведут. И когда вышли и драку затеяли, то и сбежал через стену, пока Николай от солдат отбивался.
   - Из военной тюрьмы можно так легко убежать? - усомнился Тилле.
   - А это не настоящая тюрьма, это только временные камеры при комендатуре.
   - Опишите подробнее, как это произошло.
   Лунгарь нарисовал схему двора, стену, закоулки и вахту:
   - Тут вахта, там стена невысокая, если солдаты не мешают, то можно на крышу туалета залезть, а оттуда на стену. На стене проволока есть, но ток в ней отключен, ради экономии, и часовых нет, здание в городе стоит. Вот так и вышло.
   - Хорошо. Но почему этот Николай тоже не сбежал? Почему вам помог, а сам остался?
   - А он не хотел из России уходить, патриот хренов. Родные берега его держат, к березкам мертвой петлей привязан. И штрафбата не боялся, побывал там уже когда-то. Ему, кстати, пять лет дали и год за мой побег присовокупили, всего, значит, шесть. Можете проверить: Николай Кравцов, осужден в ноябре прошлого года, сидит где-то в Коми.
   Тилле что-то отметил у себя на листе:
   - А вы откуда знаете, что он осужден и где он сидит?
   - Жене звонил из Турции, она сказала.
   Так начались его странствия. У жены родственники были в Армавире, дали денег немного, и он, где попутками, где пешком, добрался до Сухуми, оттуда на автобусе доехал до Тбилиси, а из Тбилиси на частной машине уехал в Ереван.
   - И что, за все это время никто документов не проверял?.. Сухуми - это ведь Абхазия?.. Там же недавно война была?.. И теперь должна быть граница?.. переспросил у меня Тилле, поглядывая в атлас.
   - Конечно. И посты русской армии, миротворцы так называемые, вроде как на Балканах голубые каски.
   Лунгарь энергично махнул рукой:
   - Да нету там никакой границы!.. Дал 10 долларов этим миросранцам - и иди куда хочешь, - а Тилле усердно записал все города и даты и еще раз сверил маршрут по атласу (у него он тоже был заложен на Северном Кавказе). Спросить, почему надо было делать такие крюки с заездами в Тбилиси и Ереван, он не догадался, а я промолчал - какое мое дело?..
   В Ереване Лунгарь нанял такси, которое завезло его куда-то в горы, к границе с Турцией, которую он ночью и перешел. Добрался до Стамбула, четыре месяца жил с русскими бомжами, работал на черных работах, разгрузке и уборке.
   - Как он без документов столько времени там был?
   - Два раза турки поганые ловили, - тут же согласился Лунгарь. - Один раз просто отпустили, а другой раз избили дрючками до смерти и пригрозили, если не уеду, прибить вообще до исчезновения жизни. Басурмане, что с них взять, хорошо, что кожуру живьем не содрали и в кипяточке не сварили!.. Они, кстати, и посоветовали сдаваться в Германию...
   Этот пассаж Тилле выслушал особенно внимательно, покачав при этом головой:
   - Мы, как всегда, самые глупые.
   Лунгарь помогал в овощной лавке, мыл тротуары, убирал урны, кое-как собрал деньги, и знакомый турок свел его с человеком, который за 400 долларов устроил его на сухогруз, который шел в Италию. На корабле тоже работал, мыл палубы, а в Триесте, во время разгрузки, сумел незаметно в кузове грузовика за коробками спрятаться и за пределы порта выехать. Сел в поезд. И его тут же поймали: билета не было, проводник поднял шум. На следующей станции полицейские арестовали его, продержали сутки в участке, пытались узнать, кто он: албанец, серб или румын, чтобы отправить обратно, а потом, услышав, что он хочет в Германии просить убежище, выписали ему двухнедельный паспорт и приказали побыстрей убираться из Италии.
   Этот рассказ тоже очень заинтересовал Тилле:
   - А где этот паспорт?.. Где?.. Если найти, то клиента можно - и нужно отправить обратно в Италию. Правило третьей страны, - тихо добавил он для меня.
   Но Лунгарь сделал большие глаза:
   - Паспорт этот временный?.. А выкинул к чертям собачьим перед Францией, чтоб обратно не отбросили. Италию эту хренову, почти 500 километров, пешком ногами насквозь прошел и во Франции оказался. Вот дрянь страна!.. Грязь, бардак, чистоты и порядка нет ни грамма, плоды культуры в грязи валяются и по лужам мокнут.
   Во Франции Лунгарь пару раз заходил в полицию, хотел, чтоб и там ему временный паспорт выдали, потому что "к дисциплине привык", но французы-кусочники только посмеялись и прогнали его прочь, а во второй раз, узнав, что паспорт ему нужен, чтобы в Германию уехать, сами купили ему билет на поезд и под надзором отправили к чертям собачьим в Неметчину - пусть боши разбираются.
   Тилле опять поднял брови и обратился ко мне:
   - Слышали?.. Это называется партнеры по ЕС!.. Союзнички!.. Что Италия, что Франция!.. Он десять стран прошел, и никто на себя ничего брать не захотел!.. Конечно, зачем?.. Пусть немцы отдуваются!.. Вот как дело обстоит!.. Спросите его, почему он вообще с таким упорством сюда шел?.. Почему в Италии, Франции или Турции не остался? - уже раздраженно спросил он.
   Лунгарь шлепнул кепку на стол и почесал бороденку:
   - Турция - мусульманская страна, в ней жить невозможно без потери сознания. Противно их вой пять раз на дню слушать и на их толстые рыла смотреть. В Италии и Франции жизни нет совсем: шум, гам, гавканье, вонь, копоть и мотоциклы, полиция противная, нищие донимают, черноты курчавой больше, чем в Чечне. А Германия и Англия - это семена цивилизации, цветник в саду жизни. Поэтому прошу, чтобы меня временно оставили в этом зимнем раю!
   - В его положении быть таким разборчивым не пристало, - выключив микрофон, проворчал Тилле под нос. - Франция ему не нравится, в Италию он не хочет!.. Спросите, что ему вообще, по его мнению, грозит в случае возвращения на родину? И что значит "временно"?
   Лунгарь по-ленински сжал в кулаке кепчонку и потряс ею:
   - Грозит родной трибунал и срок, восемь и три за побег, вот и все одиннадцать. А почему временно... Вот тут раньше Гитлер был, крутил-вертел, как хотел, немцев разума лишил, на другие народы понатравил, костры подлые зажег и фашизм произвел. Но после войны немцы сумели измениться. Когда и у нас эта подлая клика уйдет от власти и придет новый Сталин, который порядок наведет и этот ублюдочный капитализм прихлопнет, тогда и я с удовольствием поеду назад, к жене и детям, мед семейный ложками кушать. Потому искренне прошу временно при жизни оставить, а там видно будет.
   - Сталина вспомнил!.. Долго ждать придется, - усмехнулся Тилле и включил микрофон: - Имеет он еще что-нибудь добавить?.. Есть еще какие-нибудь причины, по которым он просит политическое убежище?
   Лунгарь повторил просьбу, напирая на слово "временно" и на то, что в будущем он будет очень рад и особо счастлив выплатить все долги, "без договору нет разговору", и служить неописуемо преданно великой Германии. А Тилле уже перематывал кассету, готовя ее для отправки на распечатку. Потом подписал стандартный трехмесячный временный паспорт беженца и, передавая его через стол, с усмешкой сказал:
   - Итальянцы на две недели дали, а мы, конечно, сразу на три месяца. Спросите его, кстати, собирается ли он еще куда-нибудь бежать?
   Лунгарь сделал испуганные глаза:
   - Да ни боже ж мой - куда мне бежать еще?.. Я уже прибежал. Дальше для нас земли нету, как говорится. Никуда я бежать не хочу и только прошу и даже умоляю, чтобы мне спасли жизнь и не посылали в пекло на верную гибель. Ведь человек живет только один раз и не больше?.. Эх, что ни день - то короче к могиле наш путь.
   Помечая время в моем обходном листе, Тилле откликнулся:
   - Ну-ну, не так мрачно. Хотя и у нас в Германии есть поговорка: жизнь как куриный насест, коротка и закакана. Все не так просто, как кажется, - уже суше добавил он, передавая мне бумаги.
   А Лунгаря несло дальше:
   - Я слышал, что "азил"5 по-немецки значит "убежище". И я, будущий азиляндец, житель страны Азиляндия, обязуюсь не только кушать от ее кисельных берегов и пить из ее молочных рек, но и рьяно исполнять все приказы точно в срок, беречь имущество, чтить конституцию...
   - Зря стараешься. Он уже выключил микрофон, - остановил я его, ленясь переводить этот бред.
   Когда мы шли вниз на окончательные подписи-печати, он тихо спросил:
   - Как думаете, оставят?..
   - Трудно сказать. От разного зависит. И от человека, кто решает, и от общей ситуации, - ответил я, подумав, что все услышанное от Лунгаря может быть чистой правдой, а может - и полной ложью, и никакой он не прапорщик Лунгарь, а какой-нибудь Фомка Хромой, или беглый растратчик, или просто хитрый человек, которому все осточертело, он по путевке приехал в Германию, спрятал паспорт и теперь пытается внедриться в страну с черного входа. Все могло быть. И всего могло не быть. И мне стало ясно, почему следователи во всех людях видят лгунов, врачи - больных, а психиатры - сумасшедших.
   3. Добрые люди
   Дорогой друг, долго не писал, потому что по разным врачам таскался. К ухогорлоносу ходил из-за шума в голове, тут все по-прежнему неясно. Да и как можно лечить то, чего не видно, рукой не пощупать и скальпелем не разрезать?.. И что лечить: уши, мозг, сердце или душу - тоже непонятно. Ухогорлонос, похожий со своим зеркальцем на сумасшедшего марсианина, дал порошки и сообщил, что шум в башке от стресса может быть, а это значит, я - очень чувствительная и нервная натура, ибо у толстокожих этого шума, "тиннитусом" называемого, нет и быть не может. Это, конечно, приятно слышать, да делу мало помогает.
   После ухогорлоноса поволокся к поясничнику - что-то нерв защемило, когда ящики с водкой перетаскивали (к выставке готовились). С тех пор согнут, как Вольтер за богохульства. Плеврит, ишиас, люмбаго, поцелуй тещи, язычок дьявола, выстрел ведьмы, а может, и похуже что-нибудь, вроде смещения позвонков или выхода костного мозга из ямки. В общем, вскрытие покажет. Только правильно люди говорят: после сорока лет все болезни - хронические, так что и гавкать нечего. Рука ноет - скажи спасибо, что не живот. Живот болит - хорошо, что не рак. Рак обнаружили - отлично, что голову поездом не отрезало. Вот на таком балансе и висим. Вошли в минерально-каменный возраст: в костях - соли, в почках - камни, в мочеточнике - песок, во рту - металл, а в заднице огнедышащий клин геморроя.
   Поясничник таблетки дал от боли, с кодеином. Думаю, зачем лекарству пропадать?.. Таблетки растворил в воде и через кофейный фильтр пропустил, кристаллики остались, их и принял (водкой запив для лучшего растворения), так что могу уже перед телевизором сидеть, новости и "В мире животных" смотреть и с тобой мыслями делиться. А что жалуюсь на шумы, боли, кости и соли - так это ведь каждому мыслящему человеку приятно слышать, что у ближнего тоже что-то болит. И не от злобы, заметь, а из чувства справедливости: если у меня болит, то почему у ближнего не должно тоже болеть, что я, рыжий?.. Даже, говорят, Фома Аквинский - на что уж жалостливый и хороший человек был, - и тот рад бывал, когда к нему прихожане с подагрой или гангреной приползали. Он начинал им про свои болячки рассказывать - и тем вылечивал. И люди довольны, что не только у них, но и у такого человека, как Фома, тоже свои проблемы имеются. И нечего на Бога роптать, а лучше меньше алкоголя и соленого жрать. Блажная собака и на небо лает. Ну, не буду больше о болячках, надоело.
   Приехал в лагерь как всегда - в начале восьмого. Не успел бирбауха поприветствовать, как он мне с одобрительными ухмылками спешит время прихода отметить:
   - Все, ваше время затикало. Теперь можно не торопиться, счетчик пишет.
   В комнате переводчиков еще темно. Я зажег свет и сел за стол. Минут двадцать никого не было в пустых коридорах, потом появился невысокий юркий очкарик с нервным лицом и сообщил, что его зовут Марк, что фрау Грюн больна и он сегодня заменяет ее. Передав папку и сказав, что работать мне сегодня со Шнайдером, он пошел открывать "музыкальную гостиную".
   В тонкой папке - две бумажки: справка из полиции Дюссельдорфа и анкета с данными; на фото - угрюмое лошадиное лицо с короткой стрижкой.
   фамилия: Орлов
   имя: Потап
   год рождения: 1981
   место рождения: с. Семибалки,
   Ростовская область, Россия
   национальность: русский
   язык(и): русский
   вероисповедание: православный
   Я повертел в руках чистый бланк, куда надо было переносить эти данные.
   - Зачем вообще это все еще раз у него переспрашивать? - спросил я у Марка. - Беженцы сами эти данные дают?.. Зачем еще раз одно и то же спрашивать?..
   Марк сверкнул очками:
   - То, что в сопроводиловке, это наспех записано в полиции. А вот что он сейчас скажет и что вы запишете - это уже в дело и суд идет, окончательный вариант. Надо очень внимательно слушать. Все оговорки тут же фиксировать и сообщать коллеге, который ведет интервью.
   Потап Орлов - массивен, угрюм, прыщав, деревенский парень с грубым черепом, сонными глазами и большими кистями рук; неуклюж и медлительно-тяжел в движениях, будто каждый раз пуды перетаскивает. Одет в какие-то темные робы. Тупо смотрит в одну точку, руки держит за спиной.
   Пока мазалась краска и готовилась бумага, мы сели за стол.
   - Имя у тебя редкое, - сказал я ему.
   Он потупился:
   - От деда.
   Все данные были правильны, только пункт "вероисповедание" вызвал у него слабый протест:
   - Не православный я. Сектанты мы.
   - Какая секта?
   - По комнатам сидим - книги читаем, молимся. - Он говорил нехотя, односложно, неразборчиво, иногда скороговоркой.
   - Адвентисты? Субботники? Духоборы?
   - Не знаю. Убивать - грех. Воровать - грех. Молиться и работать.
   Он переложил по столу руки в заусенцах, мозолях, пятнах, с грязными ногтями:
   - Оружие держать - грех. Бог не велит. Нельзя.
   - Пишите "Свидетель Иеговы", - посоветовал Марк, узнав, в чем дело.
   Я сказал об этом Потапу.
   - Пойдет, - ответил он. - А вы кто?
   - Переводчик. Буду помогать тебе с немцами сотрудничать, - сказал я и подумал, что за подобную фразу в свое время и в своем месте нас обоих расстреляли бы без суда и следствия.
   - Понял, - сказал он и опустил голову, сжал кисти рук в большой кулак и молча ждал. Было в нем что-то покорно-рабское, молчаливое, гнетущее...
   - Спросите его, кем он был на родине? - обхватив двумя руками здоровенный палец, спросил Марк, начиная снимать отпечатки и опасливо отстраняясь от верзилы Потапа.
   - Мамке в огороде помогал, - флегматично ответил тот.
   - Как его зовут?.. Топ-тап?.. - переспросил Марк. - Иван - знаю, Андрей знаю, Борис - знаю. Топтап - не слышал.
   - Старинное имя, - пояснил я.
   - Чего немцу надо? - сонно исподлобья посмотрел на меня Потап. Он вообще предпочитал глаза держать полуприкрытыми.
   - Имя твое ему очень понравилось. Не слышал никогда. А родителей как зовут?
   - Отец Пров, один дед Демьян, другой Потап. Дядька Кузьма, а брат Феофан, - безучастно ответил он. - Обед здесь когда, не знаете?
   Я не знал, а Марк язвительно ответил, что об этом еще рано думать, сейчас на вопросы отвечать надо, а вообще обед с двенадцати до четырнадцати.
   Шнайдер встретил нас улыбкой и кофе. Его загорелое лицо казалось розоватым под седым серым бобриком, который он часто и ласково потирал и гладил.
   - Слыхали по телевизору: в Англии на вокзале пятерых румын поймали, с трехмесячным ребенком умудрились под поездом в каком-то отсеке для угля из Франции в Англию по Евротуннелю проехать. А поезд этот 300 километров в час мчится, между прочим, и сто раз перед отправкой осматривается... Кто это у нас сегодня?.. Дезертир?..
   Услышав знакомое слово, Потап кивнул и уставился в стол, за который сел с большим трудом: стол маленький, а он массивен и неповоротлив.
   Шнайдер цепко пару раз взглянул на него и сказал негромко:
   - Я думаю, нам предстоит выслушать тяжелую историю нежелания служить в армии. Понятно, кто же хочет?.. В молодости и я не хотел. А вы?
   - У нас в Академии художеств военной кафедры не было. Мне пришлось откупиться от военкомата, - сказал я.
   - Понимаю. Когда это было? В середине семидесятых?.. Тогда дисциплина в армии была уже ослаблена... Ну, надо начинать. Давайте впишем время, - он взял мой обходной лист, черкнул на нем цифры и принялся настраивать диктофон, я долил в чашку кофе, а Потап смотрел на свои черные кулаки, полузакрыв глаза и покачиваясь, так что Шнайдер осторожно спросил у меня:
   - Ему плохо?.. Может быть, он чем-нибудь болен?.. Спросите у него.
   Я перевел.
   - Нет, - отозвался Потап. - Что-то голова болит, в сон тянет. Я, когда мал был, на бахче упал, балдой прямо об арбуз. С тех пор болею.
   - А чем?
   - Болями болею. Несчастный человек.
   Шнайдер вздохнул:
   - Ясно. Здоровых и счастливых я еще за этим столом не видел, - и щелкнул включателем.
   Анкетные данные скупы и коротки:
   - В школу ходил... Учился плохо... Ничего не помню... Потом дома был, мамке помогал. Голова болит, сил нет... Народу в дому много, по комнатам сидят и молятся. Чего еще сказать?..
   Пока мы с ним вписывали в протокол имена всех братьев-сестер, Шнайдер выключил диктофон, вытащил лупу, атлас, поискал нужную страницу и углубился в нее.
   - Спросите у него, сколько времени надо было ехать от его села до Ростова?
   - Не знаю. Може, час, а може, боле. Забыл. Недалеко было.
   - Он часто ездил туда?
   - Чего мне там?.. Сатанское место. Это не для нас. Для нас - молитва и работа. Больше ничего. Бог не велит с людьми водиться. Не наше это.
   - Он сектант, - пояснил я.
   - Ах, вот как!.. Да, да, тут написано. Были у меня уже такие, с Украины. Сектант - всегда пацифист, этим все объясняется: Бог убивать не разрешает, поэтому дайте мне политубежище. Есть у него какое-нибудь образование, кроме школьного?
   - Нет, говорит, что после школы матери помогал. В огороде.
   - Огородников нам не хватало. Где он служил, когда призвался?.. Весь военный вопрос надо проработать особенно подробно.
   Потап односложно отвечал, что нигде не служил, от повесток прятался, не ходил в военкомат.
   - Конкретнее: сколько было повесток, сколько времени прятался? - Шнайдер приготовился записывать.
   - Повесток пять, може боле. Не знаю, мамка рвала. Год, може боле прятался, по родным спал. Потом изловили, иуды.
   Его поймали ночью, когда он пробирался на молитву (паспорт раньше у матери отняли). Избили и отвезли на сборный пункт, откуда через два дня в эшелоне отправили куда-то. Потап спросил у офицера, куда их везут, тот ответил: "В Чечню". И Потап выпрыгнул на ходу из поезда и лесами пробрался домой.
   Шнайдер скептически покачал головой и выключил диктофон:
   - Во-первых, уже давно таких юнцов эшелонами в Чечню не отправляют, там сейчас совсем другие войска орудуют. Во-вторых, никакой офицер не скажет просто так, куда везут солдат, если они правда едут в Чечню. В-третьих, перед отправкой молодежь проходит сборы, шесть месяцев. В-четвертых, вагон под охраной.
   Потап на все это ответил угрюмо:
   - Не знаю.
   - Где он выпрыгнул?.. Куда отправился после побега?..
   - Под Ростовом-городом.
   - Это значит, как сели, так офицер и объявил? - уточнил Шнайдер.
   - Да. Нет. Не знаю. Сказал просто - и все. Домой пришел. Потом мамка отвела к сеструхе и спрятала там в подвал.
   - Спросите у него, как ему удалось выпрыгнуть из поезда на ходу, да еще из вагона с новобранцами, который наверняка охранялся?
   - Попросился в туалет, там стекло такое, не пробить его, а я ботинком прошиб. А поезд тихо шел. Я и спрыгнул, лесом ушел, в какое-то село, а там у пацана малого попросил с ручного телефона родне сообщить. Они приехали, забрали, к брату отвезли. Устал я что-то. В балде гудит. - Потап расцепил свои кисти-клешни, почесал голову.
   - То говорит, что мать отвела к сестре, то говорит, что отвезли к брату, проворчал Шнайдер. - Пусть теперь расскажет, что дальше было и как в Германии оказался.
   - Сидел в подвале с полгода.
   - И что делал?
   - А ничего. Молчал. Молился. Потом мать пришла, зовет, ехать надо, говорит. В грузовик, за мешки и коробки. Семь суток ехал. Ничего не знаю. Ничего не видел. Привезли в лагерь - я и вошел, как в царство Божие.
   - В сопроводиловке написано, что он сдался в полицию, - удивился Шнайдер.
   - Не помню, може, и в полицию. Я ж по их языку немой, ничего не понимаю.
   - Откуда он выехал? Что за грузовик?
   - Ничего не знаю. Балда ноет. Все мамка делала. Я у сеструхи в подвале сидел, а мамка к авокату ходила, спрашивала, тот присоветовал...
   - Авокадо? - удивился Шнайдер.
   - Нет, это он слово "адвокат" так произносит.
   - Это адвокат ей предложил послать его таким образом в Германию?.. Ничего себе!.. - Шнайдер удивленно посмотрел на меня. - Такого я еще не слышал. Интересно. Дальше!
   Потап, прикрыв глаза, монотонно и покорно забубнил дальше:
   - Из погреба вывели, в грузовик загнали, коробками уставили, хлеба, воды, телогрей и банку для дерьма дали - и все.
   - А перед отъездом ему мать ничего не сказала?.. Куда он едет?.. Что он должен делать?..
   Потап как-то задвигался:
   - Как не сказать. Езжай, говорит, от греха подальше, куда привезут. Там добрые люди тебя примут и спасут. А не спасут - то Бог не оставит. Это только сказала.
   Он вдруг сморщился, напрягся, начал хлюпать носом, дергать головой, из глаз потекли слезы.
   - Они меня назад хочут послать? Я не поеду! Не поеду! - зарыдал он вдруг в голос, и вся его большая фигура задергалась на скрипящем стуле.
   Шнайдер налил ему воды:
   - Скажите ему, пусть успокоится. Никто его не отсылает. Дело еще будет разбираться. Детский сад. Еще ребенок. Я не понимаю - если его мать имеет деньги на адвоката, может оплатить нелегальный переезд в Германию, то не лучше ли было эти деньги заплатить в военкомате и откупить его?.. Это же возможно в Союзе?.. И раньше, и теперь?..
   - Конечно, - согласился я.