П.Хирш".
Месье Арманьяк посмотрел на месье Брюна. Месье Брюн взял письмо, прочел и посмотрел на месье Арманьяка. Не теряя ни минуты, они пересекли улицу, расположились за столиком под каштанами и заказали по большому стакану омерзительного зеленого абсента, который они имели обыкновение пить в любую погоду и в любое время дня. Посетителей в кафе было мало. За одним столиком пил кофе какой-то солдат, за другим сидели высокий мужчина, который попивал сироп, и священник, который вообще ничего не пил.
Морис Брюн откашлялся.
- Конечно, - начал он, - мы должны во что бы то ни стало помочь мэтру, но...
Воцарилось молчание.
- Да, - подал голос Арманьяк, - ясно, что он неспроста избегает встречи с этим офицером, но...
Не успел он договорить, как из арки донесся шум. Видно, хозяину все-таки удалось избавиться от незваного гостя.
Кусты во дворе зашелестели, раздвинулись, и нарушитель спокойствия пулей вылетел на улицу.
На голове у незнакомца криво сидела тирольская шапочка, да и фигура была самая что ни на есть тирольская. Был он коренаст, широкоплеч, скор на ногу. На смуглом, точно лесной орех, лице сверкали быстрые карие глаза. Черные усищи закручены вверх, как бизоньи рога, волосы зачесаны и сзади коротко острижены, так что голова казалась массивной, угловатой. Судя по этой голове, у незнакомца была крепкая бычья шея, но шею скрывал разноцветный шарф восточной работы - незнакомец замотался им чуть не по самые уши. В раскраске шарфа сочетались густые тяжелые цвета: вишневый, фиолетовый, тускло-золотой. Незнакомец носил тужурку наподобие причудливого камзола, бриджи и вязаные чулки. Во всем его облике было что-то варварское, он походил скорее на венгерского помещика, чем на французского офицера. Однако выговор у него был чисто французский, а патриотического пыла хватило бы на двух французов. Выскочив из арки, он первым делом издал клич:
- Где вы, граждане Франции?! - будто христианин в Мекке, созывающий своих единоверцев.
Арманьяк и Брюн вскочили, но было уже поздно. Со всех сторон на призыв усатого незнакомца бежали люди.
Собралась небольшая, но бурная толпа. Похоже, незнакомец хорошо поднаторел во французском искусстве уличного витийства. Он подбежал к кафе, вспрыгнул на столик, ухватился за ветку каштана и вскричал голосом Камиля Демулена {(1760 - 1794) - деятель Великой Французской революции}, бросающего в толпу дубовые листья:
- Граждане Франции! Я не умею говорить речей. Но поэтому я и обращаюсь к вам с речью, Это политиканы в своих гнусных парламентах учатся разводить рацеи. Но они учатся и отмалчиваться. Отмалчиваться, как шпион, который затаился в этом доме. Как отмалчивался он, когда я стучал в его дверь. Как отмалчивается он и сейчас, хотя наверняка слышит меня. О, как красноречиво молчат наши златоусты! Но пришла пора заговорить даже самым косноязычным. Сограждане, вас предали пруссакам! Предатель живет в этом доме. Я Жюль Дюбоск, полковник артиллерии из Бельфора. Вчера в Вогезах мы поймали немецкого лазутчика. У него обнаружена записка - вот она! Кое-кто пытался замять эту историю, но я прямиком пошел к человеку, который написал эту записку, к человеку, который живет в этом доме. Это его почерк. Это его инициалы. В записке сообщается, где можно раздобыть рецепт нового изобретения - Бесшумного Пороха. Порох изобрел доктор Хирш.
Записку написал тоже доктор Хирш. Записка написана по-немецки, найдена в кармане у немца. "Передайте своему агенту, что рецепт изготовления пороха хранится в Военном министерстве, в первом ящике шкафа слева от стола секретаря. Он записан красными чернилами и лежит в сером конверте. Пусть агент действует осторожно. П.Х.".
Рубленые фразы трещали, как пулеметная очередь. Но было ясно, что Дюбоск или бредит, или говорит чистую правду. Мнения толпы разделились. Большинство, которое составляли националисты, подняло грозный гвалт. Интеллектуалы во главе с Арманьяком и Брюном, оставшись в меньшинстве, столь же горячо вступились за доктора Хирша, но это только раззадорило их противников.
- Если это военная тайна, - кричал Брюн, - зачем вы трубите о ней на улицах?
- Зачем? А вот зачем! - ревел Дюбоск, возвышаясь над бурлящей толпой. - Я без всяких околичностей пошел к Хиршу. Я вежливо попросил объяснить мне все с глазу на глаз. Но он не желает ничего объяснять, а посылает меня сюда, в кафе, к каким-то двум своим прихвостням. Он выставил меня из дома! Ну ничего, я вернусь - и не один, а с толпой парижан!
От крика толпы содрогнулись фасады домов. В воздухе просвистели два камня, один угодил в стекло балконной двери. Взбешенный полковник снова нырнул в арку, и теперь его вопли и проклятия гремели во дворе. Толпа все прибывала, она уже подступила к самой ограде дома, к самому порогу. Еще немного - и дом изменника постигла бы участь Бастилии. Но тут балконная дверь распахнулась и перед собравшимися предстал доктор Хирш. Неистовство толпы сменилось почти хохотом. В нынешних драматических обстоятельствах внешность доктора и впрямь казалась презабавной. Длинная голая шея, узкие плечи - точь-в-точь бутылка из-под шампанского. Но это была единственная черта его внешности, которая хоть сколько-нибудь напоминала о празднике. Пальто на нем висело, как на вешалке, на голове росли длинные космы морковного цвета, а щеки и подбородок окаймляла гаденькая бородка, как будто она предпочитала расти не на лице, а поближе к шее. Глаза доктора были скрыты синими стеклами очков.
Доктор был бледен, но голос его звучал строго и уверенно. Толпа утихомирилась и уже третью фразу его речи слушала в полном молчании.
- ...Обратиться к моим врагам и друзьям. Врагам я хочу сказать следующее. Да, я не стану разговаривать с месье Дюбоском, и напрасно он сейчас беснуется за дверью этой комнаты. Да, я просил своих друзей переговорить с ним. И вот почему. Я не желаю, не имею права встречаться с ним, ибо это противно правилам чести и приличия. Когда дело дойдет до суда, моя невиновность станет очевидна для всех.
Но долг чести требует, чтобы прежде наш спор был разрешен иным способом. Поэтому, назвав месье Дюбоску своих секундантов, я полностью...
Арманьяк и Брюн в восторге размахивали шляпами. Даже противники доктора одобрили этот неожиданный вызов и разразились рукоплесканиями. Шум заглушил голос доктора, но вскоре толпа опять успокоилась.
- Теперь несколько слов моим друзьям, - продолжал Хирш. - Мне больше пристало отстаивать свою правоту доводами рассудка. Когда-нибудь человечество достигнет такого уровня развития, что они будут единственным оружием в решении споров. Но истина, от которой мы никогда не отступимся, основополагающие законы материи и наследственности. Мои труды пользуются авторитетом, мои научные теории снискали всеобщее признание, но в политике я постоянно страдаю от националистических предрассудков, которые у французов вошли в плоть и кровь. Я не умею говорить, как Клемансо {Клемансо Жорж (1841 - 1929) - политический деятель, премьер-министр Франции в 1906 1909, 1917 - 1920 гг.} Дерулед {Дерулед Поль (1846 - 1914) - французский политический деятель крайне правого националистического направления}, потому что их речи - отголоски пистолетных выстрелов. У французов дуэлянты в таком же почете, в каком у англичан - спортсмены. Что ж, я готов доказать свою невиновность: я заплачу дань этому варварскому обычаю, а после уже ничто не отвлечет меня от научных занятий.
Когда полковник Дюбоск, вполне удовлетворенный словами доктора, снова вышел на улицу, ему не пришлось долго искать секундантов. Первым предложил свои услуги тот самый солдат, который пил кофе за столиком. Он был немногословен:
- Можете рассчитывать на меня, сударь. Я герцог де Валов.
Другой посетитель кафе - высокий господин, пивший сироп, - вызвался стать вторым секундантом. Его приятель священник взялся было его отговаривать, но потом махнул рукой и удалился.
В кафе "Шарлемань" был накрыт легкий ужин. Столики стояли прямо на улице, но не совсем под открытым небом.
Правда, над головами посетителей не было ни стеклянного, ни золоченого потолка, однако нарядные деревья, под которыми размещались столики, росли так плотно, что листва их образовала легкую и зыбкую крышу, и кафе, светлое и тенистое, напоминало маленький сад. За столиком посредине в полном одиночестве сидел толстенький невысокий священник. Перед ним стояла полная тарелка серебристых снетков, а вокруг нее - блюдца с неизменной снедью: красные перцы, лимоны, черный хлеб, масло. Священник ел не спеша, смакуя каждую рыбку. Жизнь его отличалась простотой и умеренностью, и он умел ценить редкие неожиданные удовольствия: он был неприхотливым эпикурейцем.
На столик легла длинная тень. Священник поднял глаза от тарелки. Это был его приятель Фламбо. Он с угрюмым видом сел напротив и пробурчал:
- Похоже, мне следует выйти из игры. Я всей душой на стороне таких французских солдат, как Дюбоск, и не перевариваю французских атеистов вроде Хирша, но здесь произошла какая-то ошибка. Хорошо еще, что мы с герцогом сообразили проверить, насколько справедливо обвинение.
- И записка оказалась фальшивой? - спросил отец Браун.
- Поди тут разберись. Написана она почерком Хирша, это признали все. Но писал ее не Хирш. Если он французский патриот, он не стал бы передавать Германии секретные сведения. А если он немецкий шпион, то зачем ему передавать сведения, от которых Германии не будет никакого проку?
- То есть это ложные сведения?
- То-то и оно, что ложные. Причем писавший эту записку не знает именно того, что известно доктору Хиршу: где хранится тайна его изобретения. При содействии Хирша Военное министерство разрешило нам осмотреть ящик, где спрятан рецепт. Кроме Хирша, военного министра да нас с герцогом о его местонахождении не знает ни одна живая душа. Да и нас министр посвятил в эту тайну лишь для того, чтобы предотвратить поединок. И раз обвинения Дюбоска - чистейший вздор, мы ему не помощники.
- Вздор? - переспросил отец Браун.
- Самый настоящий, - хмуро кивнул Фламбо. - Тот, кто состряпал эту нелепую фальшивку, понятия не имел, где спрятан рецепт. В записке сказано, что его надо искать в шкафу. А шкаф, оказывается, стоит чуть правее стола. Если верить записке, рецепт в сером конверте - это большой лист, исписанный красными чернилами. А рецепт написан не красными, а обычными черными чернилами. Кто же поверит, будто доктор Хирш так ошибся в описании документа, о котором только он один и знал? Или что он из сочувствия к вражескому агенту указал не тот ящик? Как видно, нам придется выйти из игры и принести извинения рыжему прощелыге.
Отец Браун задумался. Поддев вилкой серебристую рыбешку, он спросил:
- А вы не ошибаетесь, серый конверт действительно лежал в шкафу справа от стола?
- Тут никакой ошибки. Серый конверт - кстати, он не серый, а белый действительно...
Отец Браун положил вилку и уставился на приятеля.
- Что? - произнес он изменившимся голосом.
- А что такое? - спросил Фламбо, с аппетитом продолжая трапезу.
- Не серый! Фламбо, вы меня пугаете.
- Вот еще новости! Что это вас так напугало?
- Белый конверт, - озабоченно сказал священник. - Надо же ему оказаться белым! Ну почему, почему не серый? Раз он белый, значит, доктор и впрямь затеял черное дело. Вот грешная душа!
- Говорю я вам, не мог он написать эту записку! - воскликнул Фламбо. В ней же все наоборот. А доктор - виновен он или нет - знал всю подноготную.
- А записку и написал тот, кто знал всю подноготную, - ответствовал священник. - Иначе он не смог бы так полно извратить всю картину. Чтобы переврать каждый факт, нужна поистине дьявольская осведомленность.
- Это значит, что...
- Это значит, что человек, который врет, как Бог на душу положит, нет-нет, да и скажет правду. Представьте, что вам поручили отыскать дом с зеленой дверью и голубыми ставнями. Вас предупредили, что перед домом - не позади него! - разбит садик, что хозяева держат собаку, а кошек терпеть не могут, и всегда пьют чай, но не кофе. Вы не нашли такого дома и решаете, что его и на свете-то нет. Но я скажу: "Не спешите. Не попадался ли вам дом с голубой дверью и зелеными ставнями, с садиком позади, а не впереди? Дом, где кошкам раздолье, а собаку пристрелят при первом появлении, где с утра до вечера пьют только кофе, а чая и в заводе нет? Если вы видели такой дом, он-то вам и нужен. Тот, кто послал вас, должен его хорошо знать, а то как бы он сумел так правильно нарисовать неправильную картину?"
- Но что за всем этим кроется? - допытывался Фламбо.
- Ума не приложу. В этой истории с Хиршем я уже ничего не понимаю. Пока речь шла о перепутанных ящиках да о цвете чернил, я так же, как и вы, считал, что это оплошность мошенника, который подделал записку. Но три мистическое число. Оно замыкает круг. И круг замкнулся. Поскольку ни расположение ящика, ни цвет чернил, ни цвет конверта не совпали с тем, что говорилось в записке, это неслучайное несовпадение.
- Значит, все-таки измена? - спросил Фламбо, вновь принимаясь за еду.
- И в этом я не уверен. - Отец Браун был не на шутку озадачен. Знаете, для меня до сих пор остается загадкой дело Дрейфуса. Невещественные доказательства всегда говорят мне больше, чем вещественные. Вы ведь помните: я сужу о человеке по глазам, по голосу, по тому, счастлива его семья или нет, на какие темы он любит поговорить, а каких избегает. Так вот, в деле Дрейфуса мне многое казалось непонятным. Я не про ужасные обвинения, которые предъявляли друг другу сторонники и противники Дрейфуса: мне ведомо (хотя это звучит несколько старомодно), что и сегодня среди сильных мира сего могут появиться новые Ченчи или Борджиа {знатные итальянские роды XV - XVI вв. История этих родов изобилует страшными злодеяниями}. Нет, меня поразила искренность обеих сторон. Я имею в виду не рядовых членов политических партий - это в большинстве своем люди честные и легко поддаются на обман. Я говорю о непосредственных участниках дела. О заговорщиках, если против Дрейфуса действительно был составлен заговор. Об изменнике, если действительно была совершена измена. Я говорю о тех, кто должен знать правду. Дрейфус, судя по всему, знал, что его оклеветали. А политики и военные, судя по всему, знали, что это не клевет?. Я говорю не об их поступках, а об их уверенности в своей правоте. Мои рассуждения звучат не очень складно, однако смысл их ясен.
- Мне - нет. И какое отношение они имеют к Хиршу?
- Предположим, некое хорошо осведомленное лицо стало передавать врагу сведения - ложные сведения. Предположим даже, что этот человек действует из лучших побуждений: обманывая врага, хочет помочь своей стране. Он завязывает связи с вражеской разведкой, получает за сведения небольшое вознаграждение, обрастает некоторыми обязательствами. Он оказывается в двойственном положении и, чтобы избежать прямого предательства, не сообщает врагам всю правду, но ведет себя так, что она все больше и больше выходит наружу. Его чистая совесть (вернее, то, что от нее осталось) спокойна: "Я не изменник, я сказал, что документ лежит в левом ящике". А нечистая тут как тут: "Они уж сообразят, что искать, значит, надо в правом". По-моему, с точки зрения психологии, такое объяснение вполне возможно в наш просвещенный век.
- Возможно, - согласился Фламбо. - Вы все объяснили: и почему Дрейфус был уверен в своей невиновности, и почему судьи были уверены в его виновности. Но это с психологической точки зрения. А с исторической ваше объяснение никуда не годится. Ведь в документе Дрейфуса (предположим, что это его документ) содержались точные сведения.
- Да я не о Дрейфусе, - сказал отец Браун.
Кафе уже опустело, шум стих, но солнце не спешило садиться: оно будто запуталось в ветвях. Фламбо резко передвинул стул (в затихшем кафе громыхнуло эхо), закинул локоть на спинку и сурово произнес:
- Ну, если этот Хирш сродни какому-нибудь трусливому изменнику...
- Напрасно вы их так осуждаете, - мягко заметил отец Браун. - Не так уж они и виноваты. Просто они не чувствуют опасности. Как дама, которая отказывает кавалеру, пригласившему ее на танец. Или делец, который понемногу отщипывает от средств, вложенных в предприятие. Им внушили, что "чуть-чуть не считается".
- Все равно, моему подопечному этот доктор не чета, - выпалил Фламбо. - Нет, дуэль так дуэль. Я полковника, пожалуй, не оставлю. Может, он и сумасброд, но все-таки им движет любовь к отечеству.
Отец Браун невозмутимо расправлялся со снетками.
Его невозмутимость почему-то не понравилась Фламбо.
Он поднял на отца Брауна сверкающие черные глаза и воскликнул:
- Да что с вами? Дюбоска не в чем упрекнуть. Вы и его в чем-то подозреваете?
- Друг мой, - произнес священник с ледяным отчаянием и отложил вилку и нож, - мне все кажется подозрительным. Все, что сегодня произошло. Вся эта история, хоть она и разыгралась на моих глазах. Каждый ее эпизод. Это не рядовое криминальное дело, где один наполовину говорит правду, а другой наполовину лжет. Тут оба... Я вам только что изложил свою версию. Так вот, она меня не устраивает.
- Меня и подавно, - нахмурился Фламбо, наблюдая, как отец Браун преспокойно закусывает. - Это ведь про то, что противнику следовало понимать записку в обратном смысле? Не знаю, как вам, а мне эта версия представляется очень остроумной, но не очень...
- ...не очень убедительной, - подхватил отец Браун. - Я тоже так считаю. И вот чего я не могу понять. Почему эта фальшивка выполнена так грубо? Пока у нас есть три объяснения происшедшему: версия Дюбоска, версия Хирша и мои измышления. Либо записку написал французский офицер, чтобы погубить французского ученого, либо ее написал французский ученый, чтобы помочь германской разведке, либо ее написал французский ученый, чтобы обмануть германскую разведку. Пусть так. Только не очень-то эта записка похожа на секретный документ, предназначенный для таких целей. Секретный документ должен быть зашифрован, в нем непременно будут какие-нибудь сокращения и уж конечно узкоспециальные научные термины. А эта писулька нарочито проста. Прямо из бульварного романа: "В пурпурном гроте ты увидишь золотой ларец". Такое впечатление, что... написавший записку сам хотел, чтобы в ней сразу распознали подлог.
Не успели собеседники хорошенько обдумать сказанное, как к столику вихрем подлетел невысокий человек в армейской форме и плюхнулся на стул.
- Поразительная новость, - сообщил герцог де Валон. - Я прямо от нашего полковника. Он собирает вещи и сегодня же уезжает за границу. Просил нас явиться на место поединка и передать противнику его извинения.
- Что? - Фламбо не поверил своим ушам. - Извинения?
- Представьте себе, - бушевал герцог. - Причем на глазах у всех, в то самое время и на том самом месте, где должен состояться поединок. Он перед самой дуэлью уезжает, а мы за него отдувайся!
- Да что же это такое, в самом деле? - вскричал Фламбо. - Ведь не испугался же он этого хлюпика Хирша!
Черт побери, да разве Хирша можно испугаться? - Даже в минуту гнева рассудительность не изменяла Фламбо.
- Это все чьи-то происки, - отрезал герцог. - Не иначе - козни жидо-масонов. Они хотят сделать из Хирша героя...
Отец Браун вел себя так, будто ничего особенного не произошло, но глаза у него почему-то были довольные. За время знакомства Фламбо хорошо изучил выражение лица отца Брауна. Иногда на этом лице было написано недоумение, иногда оно освещалось догадкой. Выражения сменяли друг друга в мгновение ока: раз - и вместо растерянного простачка перед Фламбо оказывается всезнающий мудрец.
Вот и сейчас Фламбо понял, что отца Брауна осенила догадка. Но священник ничего не сказал, только доел рыбу.
- И где вы расстались с нашим милейшим полковником? - раздраженно спросил Фламбо.
- Там, куда мы его отвезли, - в отеле "Сен Луи", возле Елисейских полей. Я же говорю, что он укладывает вещи.
Фламбо нахмурился.
- Как по-вашему, мы его еще застанем?
- Едва ли он так быстро собрался. Он ведь отправляется в дальний путь...
- Нет, - спокойно произнес отец Браун и встал с места. - Вовсе не дальний. Напротив, очень близкий. Мы успеем с ним повидаться, если возьмем такси.
По дороге отец Браун не отвечал на вопросы. Наконец такси повернуло за угол и остановилось возле отеля "Сен Луи". В сгущающихся сумерках незадачливые секунданты вслед за отцом Брауном вошли в переулок. Тут герцог, которому не терпелось узнать правду, спросил священника, действительно ли доктор Хирш совершил предательство.
- Нет, - ответил отец Браун, думая о своем. - Его грех не предательство, а честолюбие. Как у Цезаря. Он живет один, значит, ему пришлось все делать самому, - добавил священник без видимой связи.
- Теперь-то он вдоволь натешит свое честолюбие, - буркнул Фламбо. Парижане готовы носить его на руках, а наш проклятый полковник поджал хвост.
- Тише, - прошептал отец Браун. - Вон он, ваш проклятый полковник.
Секунданты вытаращили глаза и юркнули в тень стены.
Действительно, впереди маячила мощная фигура беглого дуэлянта с двумя саквояжами в руках. Шаркающей походкой он удалялся от притаившихся секундантов. Одет он был так же, как и при первом появлении, только сменил экзотические бриджи на обычные брюки. Сомнений не оставалось: он спешил убраться из отеля.
Преследователи крадучись двинулись за ним.
Переулок, по которому они крались - самые что ни на есть задворки, походил на изнанку театральных декораций. По одну сторону тянулась длинная стена неопределенного цвета, а в ней то здесь, то там темнели запертые грязные двери, на которых мелом были выведены каракули - работа уличных мальчишек. Кое-где над стеной торчали макушки унылых елей, а дальше в лилово-сизых сумерках возвышались длинные ряды домов, обращенных фасадами на какую-то улицу. Хотя до них было рукой подать, они казались недосягаемыми, как гряда мраморных гор. По другую сторону переулка за высокой позолоченной решеткой располагался угрюмый парк.
Фламбо удивленно озирался.
- А знаете что, - начал он, - по-моему, этот переулок...
- Стойте, полковник пропал! - крикнул герцог. - Как сквозь землю провалился!
- У него был ключ, - пояснил священник. - Он отпер какую-то дверь и проник в сад.
В ту же секунду до них донеслось щелканье замка.
Фламбо бросился вперед, но мрачная деревянная дверь захлопнулась прямо перед его носом. Снедаемый любопытством Фламбо постоял у двери, кусая свой черный ус, потом ухватился длинными руками за край стены и с обезьяньей ловкостью взлетел на нее. Теперь его огромная фигура чернела на фоне пурпурного неба, как верхушки елей.
Герцог посмотрел на священника.
- Дюбоск придумал более хитрый план бегства, чем мы предполагали, сказал он. - Похоже, он теперь во Франции не задержится.
- Не только во Франции, но и на этом свете, - ответил отец Браун.
- Самоубийство? - упавшим голосом спросил герцог.
- Тело можете не искать.
Сверху донесся возглас Фламбо.
- Боже мой! - воскликнул он по-французски. - И как я сразу не узнал? Это же двор дома, где живет Хирш! А я-то считал, что могу опознать дом со двора так же легко, как человека со спины.
Герцог хлопнул себя по ляжке.
- Ага, вот куда направился Дюбоск! Значит, они все-таки сойдутся в поединке.
В тот же миг он с галльским проворством вспорхнул на стену и уселся рядом с Фламбо, болтая ногами от возбуждения. Священник, оставшись в одиночестве, не удостоил место действия и взглядом. Он прислонился к стене и задумчиво рассматривал последние отблески заката, играющие на листве деревьев за оградой парка.
Даже в такую минуту герцог сохранял повадки аристократа: он наблюдал за домом, но подсматривать в окна счел бы ниже своего достоинства. Фламбо же, сохраняя повадки бывшего грабителя (а ныне сыщика), перескочил со стены на ветку одинокого дерева и пополз к единственному освещенному окну. Опущенная красная штора сбилась на сторону. С риском для жизни Фламбо подобрался по хрупкой ветке поближе и увидел, как полковник Дюбоск входит в ярко освещенную роскошную спальню. Но и здесь, у окна, Фламбо слышал разговор герцога и священника и шепотом повторял их слова.
- Итак, они все-таки сойдутся!
- Им никогда не сойтись, - отвечал отец Браун. - Хирш не зря сказал, что не может встретиться со своим противником лицом к лицу. Вы не читали любопытный психологический этюд Генри Джеймса {(1843 - 1916) - писатель, классик американской литературы} о двух людях, которым никак не удается свидеться? Их встрече постоянно что-то мешает, и в конце концов они начинают бояться друг друга и видят в этом перст судьбы. Вот и на наших глазах разыгрывается похожая история, только еще занятнее.
- Ничего, в Париже найдутся люди, которые излечат их от этих бредней, - произнес герцог, пылая жаждой мести. - Поединок все равно состоится, даже если нам придется сводить их насильно.
- Они не сойдутся и на Страшном суде, даже если сам Господь Вседержитель укажет им место поединка, а сигнал подаст труба Михаила-архангела. Даже и тогда, сколько бы один из них ни дожидался противника, тот все равно не явится.
При этих словах герцог потерял всякое терпение.
- Что это еще за мистика? - вскричал он. - С какой это стати они не могут встретиться как нормальные люди?
- Слишком уж они несхожи, - ответил отец Браун с загадочной улыбкой. Слишком много в них взаимоисключающего. Они, так сказать, друг друга отрицают.
Он по-прежнему не сводил глаз с темнеющих деревьев, а Валон резко обернулся, услышав сдавленное восклицание Фламбо. Тот увидел, как полковник идет по комнате, на ходу снимая тужурку. Сначала Фламбо решил, что полковник и впрямь готовится к поединку, но дело обернулось иначе.
Месье Арманьяк посмотрел на месье Брюна. Месье Брюн взял письмо, прочел и посмотрел на месье Арманьяка. Не теряя ни минуты, они пересекли улицу, расположились за столиком под каштанами и заказали по большому стакану омерзительного зеленого абсента, который они имели обыкновение пить в любую погоду и в любое время дня. Посетителей в кафе было мало. За одним столиком пил кофе какой-то солдат, за другим сидели высокий мужчина, который попивал сироп, и священник, который вообще ничего не пил.
Морис Брюн откашлялся.
- Конечно, - начал он, - мы должны во что бы то ни стало помочь мэтру, но...
Воцарилось молчание.
- Да, - подал голос Арманьяк, - ясно, что он неспроста избегает встречи с этим офицером, но...
Не успел он договорить, как из арки донесся шум. Видно, хозяину все-таки удалось избавиться от незваного гостя.
Кусты во дворе зашелестели, раздвинулись, и нарушитель спокойствия пулей вылетел на улицу.
На голове у незнакомца криво сидела тирольская шапочка, да и фигура была самая что ни на есть тирольская. Был он коренаст, широкоплеч, скор на ногу. На смуглом, точно лесной орех, лице сверкали быстрые карие глаза. Черные усищи закручены вверх, как бизоньи рога, волосы зачесаны и сзади коротко острижены, так что голова казалась массивной, угловатой. Судя по этой голове, у незнакомца была крепкая бычья шея, но шею скрывал разноцветный шарф восточной работы - незнакомец замотался им чуть не по самые уши. В раскраске шарфа сочетались густые тяжелые цвета: вишневый, фиолетовый, тускло-золотой. Незнакомец носил тужурку наподобие причудливого камзола, бриджи и вязаные чулки. Во всем его облике было что-то варварское, он походил скорее на венгерского помещика, чем на французского офицера. Однако выговор у него был чисто французский, а патриотического пыла хватило бы на двух французов. Выскочив из арки, он первым делом издал клич:
- Где вы, граждане Франции?! - будто христианин в Мекке, созывающий своих единоверцев.
Арманьяк и Брюн вскочили, но было уже поздно. Со всех сторон на призыв усатого незнакомца бежали люди.
Собралась небольшая, но бурная толпа. Похоже, незнакомец хорошо поднаторел во французском искусстве уличного витийства. Он подбежал к кафе, вспрыгнул на столик, ухватился за ветку каштана и вскричал голосом Камиля Демулена {(1760 - 1794) - деятель Великой Французской революции}, бросающего в толпу дубовые листья:
- Граждане Франции! Я не умею говорить речей. Но поэтому я и обращаюсь к вам с речью, Это политиканы в своих гнусных парламентах учатся разводить рацеи. Но они учатся и отмалчиваться. Отмалчиваться, как шпион, который затаился в этом доме. Как отмалчивался он, когда я стучал в его дверь. Как отмалчивается он и сейчас, хотя наверняка слышит меня. О, как красноречиво молчат наши златоусты! Но пришла пора заговорить даже самым косноязычным. Сограждане, вас предали пруссакам! Предатель живет в этом доме. Я Жюль Дюбоск, полковник артиллерии из Бельфора. Вчера в Вогезах мы поймали немецкого лазутчика. У него обнаружена записка - вот она! Кое-кто пытался замять эту историю, но я прямиком пошел к человеку, который написал эту записку, к человеку, который живет в этом доме. Это его почерк. Это его инициалы. В записке сообщается, где можно раздобыть рецепт нового изобретения - Бесшумного Пороха. Порох изобрел доктор Хирш.
Записку написал тоже доктор Хирш. Записка написана по-немецки, найдена в кармане у немца. "Передайте своему агенту, что рецепт изготовления пороха хранится в Военном министерстве, в первом ящике шкафа слева от стола секретаря. Он записан красными чернилами и лежит в сером конверте. Пусть агент действует осторожно. П.Х.".
Рубленые фразы трещали, как пулеметная очередь. Но было ясно, что Дюбоск или бредит, или говорит чистую правду. Мнения толпы разделились. Большинство, которое составляли националисты, подняло грозный гвалт. Интеллектуалы во главе с Арманьяком и Брюном, оставшись в меньшинстве, столь же горячо вступились за доктора Хирша, но это только раззадорило их противников.
- Если это военная тайна, - кричал Брюн, - зачем вы трубите о ней на улицах?
- Зачем? А вот зачем! - ревел Дюбоск, возвышаясь над бурлящей толпой. - Я без всяких околичностей пошел к Хиршу. Я вежливо попросил объяснить мне все с глазу на глаз. Но он не желает ничего объяснять, а посылает меня сюда, в кафе, к каким-то двум своим прихвостням. Он выставил меня из дома! Ну ничего, я вернусь - и не один, а с толпой парижан!
От крика толпы содрогнулись фасады домов. В воздухе просвистели два камня, один угодил в стекло балконной двери. Взбешенный полковник снова нырнул в арку, и теперь его вопли и проклятия гремели во дворе. Толпа все прибывала, она уже подступила к самой ограде дома, к самому порогу. Еще немного - и дом изменника постигла бы участь Бастилии. Но тут балконная дверь распахнулась и перед собравшимися предстал доктор Хирш. Неистовство толпы сменилось почти хохотом. В нынешних драматических обстоятельствах внешность доктора и впрямь казалась презабавной. Длинная голая шея, узкие плечи - точь-в-точь бутылка из-под шампанского. Но это была единственная черта его внешности, которая хоть сколько-нибудь напоминала о празднике. Пальто на нем висело, как на вешалке, на голове росли длинные космы морковного цвета, а щеки и подбородок окаймляла гаденькая бородка, как будто она предпочитала расти не на лице, а поближе к шее. Глаза доктора были скрыты синими стеклами очков.
Доктор был бледен, но голос его звучал строго и уверенно. Толпа утихомирилась и уже третью фразу его речи слушала в полном молчании.
- ...Обратиться к моим врагам и друзьям. Врагам я хочу сказать следующее. Да, я не стану разговаривать с месье Дюбоском, и напрасно он сейчас беснуется за дверью этой комнаты. Да, я просил своих друзей переговорить с ним. И вот почему. Я не желаю, не имею права встречаться с ним, ибо это противно правилам чести и приличия. Когда дело дойдет до суда, моя невиновность станет очевидна для всех.
Но долг чести требует, чтобы прежде наш спор был разрешен иным способом. Поэтому, назвав месье Дюбоску своих секундантов, я полностью...
Арманьяк и Брюн в восторге размахивали шляпами. Даже противники доктора одобрили этот неожиданный вызов и разразились рукоплесканиями. Шум заглушил голос доктора, но вскоре толпа опять успокоилась.
- Теперь несколько слов моим друзьям, - продолжал Хирш. - Мне больше пристало отстаивать свою правоту доводами рассудка. Когда-нибудь человечество достигнет такого уровня развития, что они будут единственным оружием в решении споров. Но истина, от которой мы никогда не отступимся, основополагающие законы материи и наследственности. Мои труды пользуются авторитетом, мои научные теории снискали всеобщее признание, но в политике я постоянно страдаю от националистических предрассудков, которые у французов вошли в плоть и кровь. Я не умею говорить, как Клемансо {Клемансо Жорж (1841 - 1929) - политический деятель, премьер-министр Франции в 1906 1909, 1917 - 1920 гг.} Дерулед {Дерулед Поль (1846 - 1914) - французский политический деятель крайне правого националистического направления}, потому что их речи - отголоски пистолетных выстрелов. У французов дуэлянты в таком же почете, в каком у англичан - спортсмены. Что ж, я готов доказать свою невиновность: я заплачу дань этому варварскому обычаю, а после уже ничто не отвлечет меня от научных занятий.
Когда полковник Дюбоск, вполне удовлетворенный словами доктора, снова вышел на улицу, ему не пришлось долго искать секундантов. Первым предложил свои услуги тот самый солдат, который пил кофе за столиком. Он был немногословен:
- Можете рассчитывать на меня, сударь. Я герцог де Валов.
Другой посетитель кафе - высокий господин, пивший сироп, - вызвался стать вторым секундантом. Его приятель священник взялся было его отговаривать, но потом махнул рукой и удалился.
В кафе "Шарлемань" был накрыт легкий ужин. Столики стояли прямо на улице, но не совсем под открытым небом.
Правда, над головами посетителей не было ни стеклянного, ни золоченого потолка, однако нарядные деревья, под которыми размещались столики, росли так плотно, что листва их образовала легкую и зыбкую крышу, и кафе, светлое и тенистое, напоминало маленький сад. За столиком посредине в полном одиночестве сидел толстенький невысокий священник. Перед ним стояла полная тарелка серебристых снетков, а вокруг нее - блюдца с неизменной снедью: красные перцы, лимоны, черный хлеб, масло. Священник ел не спеша, смакуя каждую рыбку. Жизнь его отличалась простотой и умеренностью, и он умел ценить редкие неожиданные удовольствия: он был неприхотливым эпикурейцем.
На столик легла длинная тень. Священник поднял глаза от тарелки. Это был его приятель Фламбо. Он с угрюмым видом сел напротив и пробурчал:
- Похоже, мне следует выйти из игры. Я всей душой на стороне таких французских солдат, как Дюбоск, и не перевариваю французских атеистов вроде Хирша, но здесь произошла какая-то ошибка. Хорошо еще, что мы с герцогом сообразили проверить, насколько справедливо обвинение.
- И записка оказалась фальшивой? - спросил отец Браун.
- Поди тут разберись. Написана она почерком Хирша, это признали все. Но писал ее не Хирш. Если он французский патриот, он не стал бы передавать Германии секретные сведения. А если он немецкий шпион, то зачем ему передавать сведения, от которых Германии не будет никакого проку?
- То есть это ложные сведения?
- То-то и оно, что ложные. Причем писавший эту записку не знает именно того, что известно доктору Хиршу: где хранится тайна его изобретения. При содействии Хирша Военное министерство разрешило нам осмотреть ящик, где спрятан рецепт. Кроме Хирша, военного министра да нас с герцогом о его местонахождении не знает ни одна живая душа. Да и нас министр посвятил в эту тайну лишь для того, чтобы предотвратить поединок. И раз обвинения Дюбоска - чистейший вздор, мы ему не помощники.
- Вздор? - переспросил отец Браун.
- Самый настоящий, - хмуро кивнул Фламбо. - Тот, кто состряпал эту нелепую фальшивку, понятия не имел, где спрятан рецепт. В записке сказано, что его надо искать в шкафу. А шкаф, оказывается, стоит чуть правее стола. Если верить записке, рецепт в сером конверте - это большой лист, исписанный красными чернилами. А рецепт написан не красными, а обычными черными чернилами. Кто же поверит, будто доктор Хирш так ошибся в описании документа, о котором только он один и знал? Или что он из сочувствия к вражескому агенту указал не тот ящик? Как видно, нам придется выйти из игры и принести извинения рыжему прощелыге.
Отец Браун задумался. Поддев вилкой серебристую рыбешку, он спросил:
- А вы не ошибаетесь, серый конверт действительно лежал в шкафу справа от стола?
- Тут никакой ошибки. Серый конверт - кстати, он не серый, а белый действительно...
Отец Браун положил вилку и уставился на приятеля.
- Что? - произнес он изменившимся голосом.
- А что такое? - спросил Фламбо, с аппетитом продолжая трапезу.
- Не серый! Фламбо, вы меня пугаете.
- Вот еще новости! Что это вас так напугало?
- Белый конверт, - озабоченно сказал священник. - Надо же ему оказаться белым! Ну почему, почему не серый? Раз он белый, значит, доктор и впрямь затеял черное дело. Вот грешная душа!
- Говорю я вам, не мог он написать эту записку! - воскликнул Фламбо. В ней же все наоборот. А доктор - виновен он или нет - знал всю подноготную.
- А записку и написал тот, кто знал всю подноготную, - ответствовал священник. - Иначе он не смог бы так полно извратить всю картину. Чтобы переврать каждый факт, нужна поистине дьявольская осведомленность.
- Это значит, что...
- Это значит, что человек, который врет, как Бог на душу положит, нет-нет, да и скажет правду. Представьте, что вам поручили отыскать дом с зеленой дверью и голубыми ставнями. Вас предупредили, что перед домом - не позади него! - разбит садик, что хозяева держат собаку, а кошек терпеть не могут, и всегда пьют чай, но не кофе. Вы не нашли такого дома и решаете, что его и на свете-то нет. Но я скажу: "Не спешите. Не попадался ли вам дом с голубой дверью и зелеными ставнями, с садиком позади, а не впереди? Дом, где кошкам раздолье, а собаку пристрелят при первом появлении, где с утра до вечера пьют только кофе, а чая и в заводе нет? Если вы видели такой дом, он-то вам и нужен. Тот, кто послал вас, должен его хорошо знать, а то как бы он сумел так правильно нарисовать неправильную картину?"
- Но что за всем этим кроется? - допытывался Фламбо.
- Ума не приложу. В этой истории с Хиршем я уже ничего не понимаю. Пока речь шла о перепутанных ящиках да о цвете чернил, я так же, как и вы, считал, что это оплошность мошенника, который подделал записку. Но три мистическое число. Оно замыкает круг. И круг замкнулся. Поскольку ни расположение ящика, ни цвет чернил, ни цвет конверта не совпали с тем, что говорилось в записке, это неслучайное несовпадение.
- Значит, все-таки измена? - спросил Фламбо, вновь принимаясь за еду.
- И в этом я не уверен. - Отец Браун был не на шутку озадачен. Знаете, для меня до сих пор остается загадкой дело Дрейфуса. Невещественные доказательства всегда говорят мне больше, чем вещественные. Вы ведь помните: я сужу о человеке по глазам, по голосу, по тому, счастлива его семья или нет, на какие темы он любит поговорить, а каких избегает. Так вот, в деле Дрейфуса мне многое казалось непонятным. Я не про ужасные обвинения, которые предъявляли друг другу сторонники и противники Дрейфуса: мне ведомо (хотя это звучит несколько старомодно), что и сегодня среди сильных мира сего могут появиться новые Ченчи или Борджиа {знатные итальянские роды XV - XVI вв. История этих родов изобилует страшными злодеяниями}. Нет, меня поразила искренность обеих сторон. Я имею в виду не рядовых членов политических партий - это в большинстве своем люди честные и легко поддаются на обман. Я говорю о непосредственных участниках дела. О заговорщиках, если против Дрейфуса действительно был составлен заговор. Об изменнике, если действительно была совершена измена. Я говорю о тех, кто должен знать правду. Дрейфус, судя по всему, знал, что его оклеветали. А политики и военные, судя по всему, знали, что это не клевет?. Я говорю не об их поступках, а об их уверенности в своей правоте. Мои рассуждения звучат не очень складно, однако смысл их ясен.
- Мне - нет. И какое отношение они имеют к Хиршу?
- Предположим, некое хорошо осведомленное лицо стало передавать врагу сведения - ложные сведения. Предположим даже, что этот человек действует из лучших побуждений: обманывая врага, хочет помочь своей стране. Он завязывает связи с вражеской разведкой, получает за сведения небольшое вознаграждение, обрастает некоторыми обязательствами. Он оказывается в двойственном положении и, чтобы избежать прямого предательства, не сообщает врагам всю правду, но ведет себя так, что она все больше и больше выходит наружу. Его чистая совесть (вернее, то, что от нее осталось) спокойна: "Я не изменник, я сказал, что документ лежит в левом ящике". А нечистая тут как тут: "Они уж сообразят, что искать, значит, надо в правом". По-моему, с точки зрения психологии, такое объяснение вполне возможно в наш просвещенный век.
- Возможно, - согласился Фламбо. - Вы все объяснили: и почему Дрейфус был уверен в своей невиновности, и почему судьи были уверены в его виновности. Но это с психологической точки зрения. А с исторической ваше объяснение никуда не годится. Ведь в документе Дрейфуса (предположим, что это его документ) содержались точные сведения.
- Да я не о Дрейфусе, - сказал отец Браун.
Кафе уже опустело, шум стих, но солнце не спешило садиться: оно будто запуталось в ветвях. Фламбо резко передвинул стул (в затихшем кафе громыхнуло эхо), закинул локоть на спинку и сурово произнес:
- Ну, если этот Хирш сродни какому-нибудь трусливому изменнику...
- Напрасно вы их так осуждаете, - мягко заметил отец Браун. - Не так уж они и виноваты. Просто они не чувствуют опасности. Как дама, которая отказывает кавалеру, пригласившему ее на танец. Или делец, который понемногу отщипывает от средств, вложенных в предприятие. Им внушили, что "чуть-чуть не считается".
- Все равно, моему подопечному этот доктор не чета, - выпалил Фламбо. - Нет, дуэль так дуэль. Я полковника, пожалуй, не оставлю. Может, он и сумасброд, но все-таки им движет любовь к отечеству.
Отец Браун невозмутимо расправлялся со снетками.
Его невозмутимость почему-то не понравилась Фламбо.
Он поднял на отца Брауна сверкающие черные глаза и воскликнул:
- Да что с вами? Дюбоска не в чем упрекнуть. Вы и его в чем-то подозреваете?
- Друг мой, - произнес священник с ледяным отчаянием и отложил вилку и нож, - мне все кажется подозрительным. Все, что сегодня произошло. Вся эта история, хоть она и разыгралась на моих глазах. Каждый ее эпизод. Это не рядовое криминальное дело, где один наполовину говорит правду, а другой наполовину лжет. Тут оба... Я вам только что изложил свою версию. Так вот, она меня не устраивает.
- Меня и подавно, - нахмурился Фламбо, наблюдая, как отец Браун преспокойно закусывает. - Это ведь про то, что противнику следовало понимать записку в обратном смысле? Не знаю, как вам, а мне эта версия представляется очень остроумной, но не очень...
- ...не очень убедительной, - подхватил отец Браун. - Я тоже так считаю. И вот чего я не могу понять. Почему эта фальшивка выполнена так грубо? Пока у нас есть три объяснения происшедшему: версия Дюбоска, версия Хирша и мои измышления. Либо записку написал французский офицер, чтобы погубить французского ученого, либо ее написал французский ученый, чтобы помочь германской разведке, либо ее написал французский ученый, чтобы обмануть германскую разведку. Пусть так. Только не очень-то эта записка похожа на секретный документ, предназначенный для таких целей. Секретный документ должен быть зашифрован, в нем непременно будут какие-нибудь сокращения и уж конечно узкоспециальные научные термины. А эта писулька нарочито проста. Прямо из бульварного романа: "В пурпурном гроте ты увидишь золотой ларец". Такое впечатление, что... написавший записку сам хотел, чтобы в ней сразу распознали подлог.
Не успели собеседники хорошенько обдумать сказанное, как к столику вихрем подлетел невысокий человек в армейской форме и плюхнулся на стул.
- Поразительная новость, - сообщил герцог де Валон. - Я прямо от нашего полковника. Он собирает вещи и сегодня же уезжает за границу. Просил нас явиться на место поединка и передать противнику его извинения.
- Что? - Фламбо не поверил своим ушам. - Извинения?
- Представьте себе, - бушевал герцог. - Причем на глазах у всех, в то самое время и на том самом месте, где должен состояться поединок. Он перед самой дуэлью уезжает, а мы за него отдувайся!
- Да что же это такое, в самом деле? - вскричал Фламбо. - Ведь не испугался же он этого хлюпика Хирша!
Черт побери, да разве Хирша можно испугаться? - Даже в минуту гнева рассудительность не изменяла Фламбо.
- Это все чьи-то происки, - отрезал герцог. - Не иначе - козни жидо-масонов. Они хотят сделать из Хирша героя...
Отец Браун вел себя так, будто ничего особенного не произошло, но глаза у него почему-то были довольные. За время знакомства Фламбо хорошо изучил выражение лица отца Брауна. Иногда на этом лице было написано недоумение, иногда оно освещалось догадкой. Выражения сменяли друг друга в мгновение ока: раз - и вместо растерянного простачка перед Фламбо оказывается всезнающий мудрец.
Вот и сейчас Фламбо понял, что отца Брауна осенила догадка. Но священник ничего не сказал, только доел рыбу.
- И где вы расстались с нашим милейшим полковником? - раздраженно спросил Фламбо.
- Там, куда мы его отвезли, - в отеле "Сен Луи", возле Елисейских полей. Я же говорю, что он укладывает вещи.
Фламбо нахмурился.
- Как по-вашему, мы его еще застанем?
- Едва ли он так быстро собрался. Он ведь отправляется в дальний путь...
- Нет, - спокойно произнес отец Браун и встал с места. - Вовсе не дальний. Напротив, очень близкий. Мы успеем с ним повидаться, если возьмем такси.
По дороге отец Браун не отвечал на вопросы. Наконец такси повернуло за угол и остановилось возле отеля "Сен Луи". В сгущающихся сумерках незадачливые секунданты вслед за отцом Брауном вошли в переулок. Тут герцог, которому не терпелось узнать правду, спросил священника, действительно ли доктор Хирш совершил предательство.
- Нет, - ответил отец Браун, думая о своем. - Его грех не предательство, а честолюбие. Как у Цезаря. Он живет один, значит, ему пришлось все делать самому, - добавил священник без видимой связи.
- Теперь-то он вдоволь натешит свое честолюбие, - буркнул Фламбо. Парижане готовы носить его на руках, а наш проклятый полковник поджал хвост.
- Тише, - прошептал отец Браун. - Вон он, ваш проклятый полковник.
Секунданты вытаращили глаза и юркнули в тень стены.
Действительно, впереди маячила мощная фигура беглого дуэлянта с двумя саквояжами в руках. Шаркающей походкой он удалялся от притаившихся секундантов. Одет он был так же, как и при первом появлении, только сменил экзотические бриджи на обычные брюки. Сомнений не оставалось: он спешил убраться из отеля.
Преследователи крадучись двинулись за ним.
Переулок, по которому они крались - самые что ни на есть задворки, походил на изнанку театральных декораций. По одну сторону тянулась длинная стена неопределенного цвета, а в ней то здесь, то там темнели запертые грязные двери, на которых мелом были выведены каракули - работа уличных мальчишек. Кое-где над стеной торчали макушки унылых елей, а дальше в лилово-сизых сумерках возвышались длинные ряды домов, обращенных фасадами на какую-то улицу. Хотя до них было рукой подать, они казались недосягаемыми, как гряда мраморных гор. По другую сторону переулка за высокой позолоченной решеткой располагался угрюмый парк.
Фламбо удивленно озирался.
- А знаете что, - начал он, - по-моему, этот переулок...
- Стойте, полковник пропал! - крикнул герцог. - Как сквозь землю провалился!
- У него был ключ, - пояснил священник. - Он отпер какую-то дверь и проник в сад.
В ту же секунду до них донеслось щелканье замка.
Фламбо бросился вперед, но мрачная деревянная дверь захлопнулась прямо перед его носом. Снедаемый любопытством Фламбо постоял у двери, кусая свой черный ус, потом ухватился длинными руками за край стены и с обезьяньей ловкостью взлетел на нее. Теперь его огромная фигура чернела на фоне пурпурного неба, как верхушки елей.
Герцог посмотрел на священника.
- Дюбоск придумал более хитрый план бегства, чем мы предполагали, сказал он. - Похоже, он теперь во Франции не задержится.
- Не только во Франции, но и на этом свете, - ответил отец Браун.
- Самоубийство? - упавшим голосом спросил герцог.
- Тело можете не искать.
Сверху донесся возглас Фламбо.
- Боже мой! - воскликнул он по-французски. - И как я сразу не узнал? Это же двор дома, где живет Хирш! А я-то считал, что могу опознать дом со двора так же легко, как человека со спины.
Герцог хлопнул себя по ляжке.
- Ага, вот куда направился Дюбоск! Значит, они все-таки сойдутся в поединке.
В тот же миг он с галльским проворством вспорхнул на стену и уселся рядом с Фламбо, болтая ногами от возбуждения. Священник, оставшись в одиночестве, не удостоил место действия и взглядом. Он прислонился к стене и задумчиво рассматривал последние отблески заката, играющие на листве деревьев за оградой парка.
Даже в такую минуту герцог сохранял повадки аристократа: он наблюдал за домом, но подсматривать в окна счел бы ниже своего достоинства. Фламбо же, сохраняя повадки бывшего грабителя (а ныне сыщика), перескочил со стены на ветку одинокого дерева и пополз к единственному освещенному окну. Опущенная красная штора сбилась на сторону. С риском для жизни Фламбо подобрался по хрупкой ветке поближе и увидел, как полковник Дюбоск входит в ярко освещенную роскошную спальню. Но и здесь, у окна, Фламбо слышал разговор герцога и священника и шепотом повторял их слова.
- Итак, они все-таки сойдутся!
- Им никогда не сойтись, - отвечал отец Браун. - Хирш не зря сказал, что не может встретиться со своим противником лицом к лицу. Вы не читали любопытный психологический этюд Генри Джеймса {(1843 - 1916) - писатель, классик американской литературы} о двух людях, которым никак не удается свидеться? Их встрече постоянно что-то мешает, и в конце концов они начинают бояться друг друга и видят в этом перст судьбы. Вот и на наших глазах разыгрывается похожая история, только еще занятнее.
- Ничего, в Париже найдутся люди, которые излечат их от этих бредней, - произнес герцог, пылая жаждой мести. - Поединок все равно состоится, даже если нам придется сводить их насильно.
- Они не сойдутся и на Страшном суде, даже если сам Господь Вседержитель укажет им место поединка, а сигнал подаст труба Михаила-архангела. Даже и тогда, сколько бы один из них ни дожидался противника, тот все равно не явится.
При этих словах герцог потерял всякое терпение.
- Что это еще за мистика? - вскричал он. - С какой это стати они не могут встретиться как нормальные люди?
- Слишком уж они несхожи, - ответил отец Браун с загадочной улыбкой. Слишком много в них взаимоисключающего. Они, так сказать, друг друга отрицают.
Он по-прежнему не сводил глаз с темнеющих деревьев, а Валон резко обернулся, услышав сдавленное восклицание Фламбо. Тот увидел, как полковник идет по комнате, на ходу снимая тужурку. Сначала Фламбо решил, что полковник и впрямь готовится к поединку, но дело обернулось иначе.