Никто ему не ответил. Царило глубокое молчание, пока в комнату не вернулся патер Браун.
– Джентльмены, – сказал он, усаживаясь на прежнее место, – вы сами просили меня доискаться истины в этой загадке. И, доискавшись, я намерен огласить ее, не стараясь смягчить удар.
– Очевидно, – сказал Крейк, первым нарушая наступившее после этих слов молчание, – из этого следует, что вы обвиняете или по крайней мере подозреваете некоторых из нас.
– Все мы под подозрением, – ответил патер Браун, – и я в том числе, потому что именно я нашел труп.
– Конечно, мы под подозрением, – выпалил Уэйн. – Вы уже однажды любезно разъяснили мне, что я мог бы напасть на башню с аэроплана.
– Нет, – с улыбкой поправил его патер Браун, – это не совсем так. Вы сами мне описывали, как могли бы это проделать. Это-то и было особенно любопытно.
– А обо мне он, кажется, думал, что я убил Мертона из индейского лука, – проворчал Крейк.
– Я считал это совершенно неправдоподобным, – заявил патер Браун с кислой гримасой. – Сожалею, если я поступал нехорошо, но у меня не было другого способа прощупать почву. Трудно представить себе что-нибудь нелепее предположения, будто капитан Уэйн в момент убийства крейсировал у окна на огромной машине и никто этого не заметил; не менее нелепо предположение, будто почтенный старый джентльмен стал бы играть в индейца, прячась за несуществующими кустами с луком и стрелами, чтобы убить человека, которого он мог бы убить и другим, несравнимо более простым способом. Но мне надо было выяснить, имели ли капитан Уэйн и мистер Крейк какое-либо отношение к этому делу. И мне пришлось обвинить их, чтобы доказать их непричастность.
– Что же убедило вас? – спросил Блейк, адвокат, подавшись вперед всем телом.
– То волнение, которое они проявили, когда поняли, что их подозревают, – ответил патер Браун.
– Не поясните ли вы свои слова?
– Если позволите, – сказал патер Браун, который прекрасно владел собой. – Я, безусловно, считал, что мой долг – подозревать их, как и всех остальных. Я подозревал мистера Крейка и капитана Уэйна, иными словами, я взвешивал, насколько возможен тот факт, что один из них совершил преступление. Я тогда сказал им, что уже сделал свои заключения, а сейчас объясню, какого рода были эти заключения. Я убедился в том, что они не виновны, по их поведению в тот момент, когда они осознали свое положение и пришли в негодование. Пока они не подозревали, что их могут обвинить, они буквально свидетельствовали против себя. Они разъяснили мне, как могли бы совершить преступление. Потом вдруг сообразили, что их подозревают. За этим последовало непритворное потрясение, гневные крики… Будь они виновны, они выдали бы себя задолго до того, как сообразили, а в данном случае они сообразили раньше, чем я успел выдвинуть против них обвинение. Этого никогда не случается с настоящим преступником. Он или сразу настораживается и огрызается, или до конца разыгрывает ни о чем не подозревающую невинность. Во всяком случае он не станет сначала усугублять свое положение, а потом, вскочив, бешено отрицать и опровергать подозрение, которое сам же навлек на себя. Убийца всегда так болезненно насторожен, что не может сначала забыть о своей причастности к данному делу, а затем спохватиться и начать горячо отрицать свою связь с ним. Так я испытал вас, а также и некоторых других – по причинам, о которых мы не будем сейчас распространяться. Вот, например, секретарь… Впрочем, речь не об этом. Я только что говорил с Уилтоном по телефону, и он разрешил мне поделиться с вами кое-чем. Новости довольно важные. Я полагаю, что в данный момент вам всем известно, кто такой Уилтон и какую он преследовал цель?
– Он выслеживал Даниэля Рока и говорил, что не успокоится, пока не доберется до него, – отозвался Питер Уэйн. – Я также слышал, что он сын старого Хордера и что для него это было делом кровной мести. Надо думать, он и сейчас разыскивает этого Рока.
– Так знайте же, – сказал патер Браун, – что он нашел его.
Питер Уэйн в волнении вскочил с места.
– Нашел убийцу?! – воскликнул он. – И что же, убийца уже под замком?
– Нет, – серьезно продолжал патер Браун. – Я сказал, что новости важные. Боюсь, что бедняга Уилтон взял на себя огромную ответственность. Боюсь, что теперь ответственность лежит на нас. Уилтон выслеживал преступника и… в тот момент, когда припер его к стене, он, как бы это сказать, сам… взял на себя функции правосудия…
– Вы хотите сказать, что Даниэль Рок… – начал юрист.
– Я хочу сказать, что Даниэль Рок умер, – подтвердил патер Браун. – Произошла отчаянная схватка, и Уилтон убил его.
– Поделом негодяю, – проворчал мистер Гикори Крейк.
– Трудно осуждать Уилтона за убийство такого злодея, особенно принимая во внимание тот факт, что это кровная месть, – поддержал дядюшку Уэйн.
– Я с вами не согласен, – сказал патер Браун. – Хорошо разглагольствовать об этом, сидя здесь. Сейчас мы защищаем самосуд и беззаконие, но мы первые пожалеем, если нам придется отказаться от своих законов и свобод. Да, кроме того, логично ли оправдывать какими-либо мотивами убийство, совершенное Уилтоном, не справившись даже, не было ли у Даниэля Рока таких побуждений, которые могли бы послужить к его оправданию? Сомневаюсь, что Рок был заурядным убийцей. Возможно, это был маньяк, стоявший вне закона, бредивший чашей, требовавший ее с угрозами и убивавший только в борьбе. Обе его жертвы были найдены мертвыми в нескольких шагах от дома. Против поступка Уилтона говорит, прежде всего, то, что мы никогда не сможем выслушать Даниэля Рока и узнать его точку зрения.
– Будет вам! Еще чего не хватало – слушать оправдания убийцы и шантажиста! – вскипел Уэйн. – Если Уилтон прикончил мерзавца, он сделал хорошее дело, и довольно об этом.
– Вот именно, вот именно, – поддержал его дядюшка, энергично кивая головой.
Лицо патера Брауна приняло еще более серьезное выражение. Он медленно обвел глазами собравшихся.
– Вы и в самом деле такого мнения? – спросил он.
Патер Браун вдруг вспомнил, что он англичанин, что здесь он на чужбине, среди чужестранцев, пусть даже и друзей. В груди у них пылали страсти, несвойственные его народу.
– Хорошо, – со вздохом сказал патер Браун. – Вы, значит, решительно готовы простить этому несчастному его преступление? В таком случае я могу, не опасаясь за него, сообщить вам кое-какие подробности.
Он неожиданно поднялся на ноги. И хотя никто не понял, с какой целью он это сделал, по спинам собравшихся пробежал холодок.
– Уилтон убил Рока не совсем обычным способом, – начал он.
– Как же он его убил? – резко спросил Крейк.
– Стрелой.
Сумерки сгущались. Дневной свет тускнел за большим окном внутренней комнаты, где был убит великий миллионер. Глаза всех собравшихся машинально повернулись к этому окну. Но никто не проронил ни звука. Наконец, Крейк произнес срывающимся, старческим голосом:
– Что… что вы говорите? Брандер Мертон был убит стрелой… Тот негодяй… тоже стрелой…
– Одной и той же стрелой, – объявил патер Браун, – и в тот же самый момент.
Снова воцарилось молчание, тяжелое, напряженное молчание, потом молодой Уэйн начал:
– Вы хотите сказать…
– Что ваш друг Мертон и Даниэль Рок – одно и то же лицо, – заявил патер Браун. – И другого Даниэля Рока вам никогда не найти. Ваш друг Мертон всегда с ума сходил по коптской чаше и, кажется, поклонялся ей, как идолу. В дни своей юности, весьма необузданной, он, чтобы заполучить ее, убил двух человек. Впрочем, я все еще думаю, что эти две смерти лишь случайно оказались связанными с грабежом. Как бы то ни было, вся эта история стала известна человеку по имени Дрейдж, и тот шантажировал Мертона. Уилтон же преследовал иные цели. Думаю, что он открыл правду лишь после того, как попал сюда. Он охотился на Даниэля Рока, и кончилась эта охота здесь, в этом доме, в той комнате, где он расправился с убийцей своего отца.
Долгое время все молчали. Старый Крейк вдруг забарабанил пальцами по столу и пробормотал:
– Брандер, верно, был сумасшедшим, сумасшедшим…
– Но как же нам быть? – всполошился Питер Уэйн. – Что делать? О, это все меняет! Что скажут газеты?! Брандер Мертон был очень видной фигурой!
– Да, я также полагаю, что это все меняет, – негромко заговорил Бернард Блейк, адвокат. – И мы вынуждены…
Патер Браун ударил по столу так, что стоявшие на нем стаканы зазвенели. И всем показалось, будто таинственная чаша, которая все еще стояла в соседней комнате у окна, ответила слабым эхом.
– Нет! – крикнул он, как выстрелил. – Ничего это не меняет! Я дал вам возможность пожалеть беднягу, найти ему оправдание, но вы и слышать не хотели. Вы все оправдывали такое сведение личных счетов. Вы говорили, что Рока следовало прикончить, как дикого зверя, без суда и следствия. Что он получил по заслугам. Прекрасно! Если Даниэль Рок получил по заслугам, то и Брандер Мертон получил по заслугам! Выбирайте: либо ваш жестокий самосуд, либо наша скучная законность! О, во имя Неба, пусть беззаконие или законность будут одинаковы для всех, пусть перед лицом того ли, другого ли – все будут равны!
Никто не ответил, только адвокат проворчал:
– Что скажет полиция, узнав, что мы намерены простить убийцу?
– Что она скажет, если я сообщу ей, что вы его уже простили? – возразил патер Браун.
Помолчав, он продолжал более мягким тоном:
– Я лично готов рассказать всю правду, если ко мне обратятся власть имущие. Вы же можете поступать как вам заблагорассудится. Но фактически это ничего не изменит. Уилтон звонил мне, чтобы сказать, что я могу открыть вам всю правду, так как к тому времени, когда вы ее узнаете, он будет уже вне пределов досягаемости!
Патер Браун медленно прошел в соседнюю комнату и остановился у столика, подле которого умер миллионер. Коптская чаша стояла на прежнем месте, и он некоторое время смотрел, как горели, переливаясь всеми цветами радуги, ее камни, затем перевел взгляд на голубую бездну неба.
Собака-оракул
– Да, – сказал патер Браун, – я люблю собак, но только до тех пор, пока из них не делают божества.
Хорошие рассказчики не всегда бывают хорошими слушателями. В своих рассказах они блещут умом, но когда их перебивают, будто впадают в остолбенение. Собеседником патера Брауна был человек с целой кучей идей и историй – восторженный юноша по имени Фьенн, с острым взглядом голубых глаз и белокурыми волосами, которые, казалось, были зачесаны назад не только щеткой, но и всеми ветрами мира. Он мгновенно прервал поток своего красноречия и лишь после нескольких секунд недоуменного молчания понял весьма простой смысл слов патера Брауна.
– Вы хотите сказать, что люди чересчур превозносят собак, – промолвил он. – Не знаю. По-моему, собаки – изумительные создания. Порой мне кажется, что они знают гораздо больше нас.
Патер Браун ничего не ответил. Он продолжал рассеянно, но очень нежно гладить по голове крупного сеттера, сидевшего у его ног.
– Так вот, – сказал Фьенн, с прежним жаром возобновляя свой монолог, – в той истории, которая привела меня к вам, как раз замешана собака. Я говорю об «убийце-невидимке». История сама по себе достаточно странная, но самое загадочное в ней, по-моему, собака. Конечно, все преступление – тайна. Каким образом был убит старик Дрюс, если, кроме него, в беседке никого не было…
Рука, ритмично поглаживавшая собаку, на мгновение остановилась.
– А! Стало быть, это произошло в беседке? – спокойно спросил патер Браун.
– Я думал, вы прочли подробности в газетах, – ответил Фьенн. – Подождите минутку. Кажется, у меня есть при себе вырезка с подробным отчетом. – Он достал из кармана газетную вырезку и передал ее священнику.
Тот поднес ее к своим мигающим глазам и углубился в чтение, продолжая свободной рукой почти бессознательно гладить собаку. Его поведение вызывало в памяти притчу о человеке, правая рука которого не ведает того, что творит левая.
«В связи с загадочным преступлением в Кранстоне, Йоркшир, вспоминаются все детективные романы, в которых фигурируют преступники, проникающие в запертые двери и окна и покидающие наглухо закрытые помещения. Как уже сообщала наша газета, полковник Дрюс был заколот кинжалом в спину, причем орудие преступления исчезло бесследно.
Беседка, в которой был найден труп, имеет только один выход, прямо на главную аллею сада. Однако, по странному стечению обстоятельств, и сама аллея, и вход в беседку находились под наблюдением в момент совершения преступления, что подтверждается рядом свидетельских показаний. Беседка находится в самом конце сада, у изгороди. Центральная аллея обсажена цветами и ведет без единого поворота к самой беседке. Таким образом, никто не мог бы пройти по ней незамеченным. Иного же доступа к беседке не было.
Патрик Флойд, секретарь убитого, утверждает, что он имел возможность обозревать весь сад целиком в тот момент, когда полковник Дрюс в последний раз появился на пороге беседки, так как он, Флойд, в это самое время подстригал живую изгородь сада, стоя на стремянке.
Джэнет Дрюс, дочь покойного, подтверждает показания Флойда. По ее словам, она все время сидела на террасе виллы и смотрела, как работает Флойд. То же самое показывает и брат ее, Дональд Дрюс, стоявший у окна своей спальни в халате (он в тот день поднялся поздно) и глядевший в сад. Все эти три показания, в свою очередь, совпадают с показаниями соседа Дрюсов, доктора Уолентайна, беседовавшего на террасе с мисс Дрюс, и с показаниями адвоката покойного, мистера Обри Трейла, который, по-видимому, был последним из видевших полковника живым – за исключением, разумеется, убийцы.
Все эти показания воссоздают нижеследующую картину: приблизительно в половине четвертого пополудни мисс Дрюс, пройдя по аллее, приблизилась к беседке и спросила своего отца, когда он будет пить чай. На это мистер Дрюс ответил, что он вовсе не хочет чая и что он ждет своего адвоката, мистера Трейла, за которым он уже послал. Мисс Дрюс отошла и, встретив мистера Трейла в аллее, проводила его к беседке. Через полчаса мистер Трейл вышел из беседки; одновременно с ним на пороге появился и полковник, находившийся, по всей видимости, в добром здравии; он был даже в несколько приподнятом настроении, ибо в тот день его посетили еще гости – два племянника… Однако, ввиду того, что последние были на прогулке в течение всего этого времени, они не могли дать никаких более или менее существенных показаний.
– Джентльмены, – сказал он, усаживаясь на прежнее место, – вы сами просили меня доискаться истины в этой загадке. И, доискавшись, я намерен огласить ее, не стараясь смягчить удар.
– Очевидно, – сказал Крейк, первым нарушая наступившее после этих слов молчание, – из этого следует, что вы обвиняете или по крайней мере подозреваете некоторых из нас.
– Все мы под подозрением, – ответил патер Браун, – и я в том числе, потому что именно я нашел труп.
– Конечно, мы под подозрением, – выпалил Уэйн. – Вы уже однажды любезно разъяснили мне, что я мог бы напасть на башню с аэроплана.
– Нет, – с улыбкой поправил его патер Браун, – это не совсем так. Вы сами мне описывали, как могли бы это проделать. Это-то и было особенно любопытно.
– А обо мне он, кажется, думал, что я убил Мертона из индейского лука, – проворчал Крейк.
– Я считал это совершенно неправдоподобным, – заявил патер Браун с кислой гримасой. – Сожалею, если я поступал нехорошо, но у меня не было другого способа прощупать почву. Трудно представить себе что-нибудь нелепее предположения, будто капитан Уэйн в момент убийства крейсировал у окна на огромной машине и никто этого не заметил; не менее нелепо предположение, будто почтенный старый джентльмен стал бы играть в индейца, прячась за несуществующими кустами с луком и стрелами, чтобы убить человека, которого он мог бы убить и другим, несравнимо более простым способом. Но мне надо было выяснить, имели ли капитан Уэйн и мистер Крейк какое-либо отношение к этому делу. И мне пришлось обвинить их, чтобы доказать их непричастность.
– Что же убедило вас? – спросил Блейк, адвокат, подавшись вперед всем телом.
– То волнение, которое они проявили, когда поняли, что их подозревают, – ответил патер Браун.
– Не поясните ли вы свои слова?
– Если позволите, – сказал патер Браун, который прекрасно владел собой. – Я, безусловно, считал, что мой долг – подозревать их, как и всех остальных. Я подозревал мистера Крейка и капитана Уэйна, иными словами, я взвешивал, насколько возможен тот факт, что один из них совершил преступление. Я тогда сказал им, что уже сделал свои заключения, а сейчас объясню, какого рода были эти заключения. Я убедился в том, что они не виновны, по их поведению в тот момент, когда они осознали свое положение и пришли в негодование. Пока они не подозревали, что их могут обвинить, они буквально свидетельствовали против себя. Они разъяснили мне, как могли бы совершить преступление. Потом вдруг сообразили, что их подозревают. За этим последовало непритворное потрясение, гневные крики… Будь они виновны, они выдали бы себя задолго до того, как сообразили, а в данном случае они сообразили раньше, чем я успел выдвинуть против них обвинение. Этого никогда не случается с настоящим преступником. Он или сразу настораживается и огрызается, или до конца разыгрывает ни о чем не подозревающую невинность. Во всяком случае он не станет сначала усугублять свое положение, а потом, вскочив, бешено отрицать и опровергать подозрение, которое сам же навлек на себя. Убийца всегда так болезненно насторожен, что не может сначала забыть о своей причастности к данному делу, а затем спохватиться и начать горячо отрицать свою связь с ним. Так я испытал вас, а также и некоторых других – по причинам, о которых мы не будем сейчас распространяться. Вот, например, секретарь… Впрочем, речь не об этом. Я только что говорил с Уилтоном по телефону, и он разрешил мне поделиться с вами кое-чем. Новости довольно важные. Я полагаю, что в данный момент вам всем известно, кто такой Уилтон и какую он преследовал цель?
– Он выслеживал Даниэля Рока и говорил, что не успокоится, пока не доберется до него, – отозвался Питер Уэйн. – Я также слышал, что он сын старого Хордера и что для него это было делом кровной мести. Надо думать, он и сейчас разыскивает этого Рока.
– Так знайте же, – сказал патер Браун, – что он нашел его.
Питер Уэйн в волнении вскочил с места.
– Нашел убийцу?! – воскликнул он. – И что же, убийца уже под замком?
– Нет, – серьезно продолжал патер Браун. – Я сказал, что новости важные. Боюсь, что бедняга Уилтон взял на себя огромную ответственность. Боюсь, что теперь ответственность лежит на нас. Уилтон выслеживал преступника и… в тот момент, когда припер его к стене, он, как бы это сказать, сам… взял на себя функции правосудия…
– Вы хотите сказать, что Даниэль Рок… – начал юрист.
– Я хочу сказать, что Даниэль Рок умер, – подтвердил патер Браун. – Произошла отчаянная схватка, и Уилтон убил его.
– Поделом негодяю, – проворчал мистер Гикори Крейк.
– Трудно осуждать Уилтона за убийство такого злодея, особенно принимая во внимание тот факт, что это кровная месть, – поддержал дядюшку Уэйн.
– Я с вами не согласен, – сказал патер Браун. – Хорошо разглагольствовать об этом, сидя здесь. Сейчас мы защищаем самосуд и беззаконие, но мы первые пожалеем, если нам придется отказаться от своих законов и свобод. Да, кроме того, логично ли оправдывать какими-либо мотивами убийство, совершенное Уилтоном, не справившись даже, не было ли у Даниэля Рока таких побуждений, которые могли бы послужить к его оправданию? Сомневаюсь, что Рок был заурядным убийцей. Возможно, это был маньяк, стоявший вне закона, бредивший чашей, требовавший ее с угрозами и убивавший только в борьбе. Обе его жертвы были найдены мертвыми в нескольких шагах от дома. Против поступка Уилтона говорит, прежде всего, то, что мы никогда не сможем выслушать Даниэля Рока и узнать его точку зрения.
– Будет вам! Еще чего не хватало – слушать оправдания убийцы и шантажиста! – вскипел Уэйн. – Если Уилтон прикончил мерзавца, он сделал хорошее дело, и довольно об этом.
– Вот именно, вот именно, – поддержал его дядюшка, энергично кивая головой.
Лицо патера Брауна приняло еще более серьезное выражение. Он медленно обвел глазами собравшихся.
– Вы и в самом деле такого мнения? – спросил он.
Патер Браун вдруг вспомнил, что он англичанин, что здесь он на чужбине, среди чужестранцев, пусть даже и друзей. В груди у них пылали страсти, несвойственные его народу.
– Хорошо, – со вздохом сказал патер Браун. – Вы, значит, решительно готовы простить этому несчастному его преступление? В таком случае я могу, не опасаясь за него, сообщить вам кое-какие подробности.
Он неожиданно поднялся на ноги. И хотя никто не понял, с какой целью он это сделал, по спинам собравшихся пробежал холодок.
– Уилтон убил Рока не совсем обычным способом, – начал он.
– Как же он его убил? – резко спросил Крейк.
– Стрелой.
Сумерки сгущались. Дневной свет тускнел за большим окном внутренней комнаты, где был убит великий миллионер. Глаза всех собравшихся машинально повернулись к этому окну. Но никто не проронил ни звука. Наконец, Крейк произнес срывающимся, старческим голосом:
– Что… что вы говорите? Брандер Мертон был убит стрелой… Тот негодяй… тоже стрелой…
– Одной и той же стрелой, – объявил патер Браун, – и в тот же самый момент.
Снова воцарилось молчание, тяжелое, напряженное молчание, потом молодой Уэйн начал:
– Вы хотите сказать…
– Что ваш друг Мертон и Даниэль Рок – одно и то же лицо, – заявил патер Браун. – И другого Даниэля Рока вам никогда не найти. Ваш друг Мертон всегда с ума сходил по коптской чаше и, кажется, поклонялся ей, как идолу. В дни своей юности, весьма необузданной, он, чтобы заполучить ее, убил двух человек. Впрочем, я все еще думаю, что эти две смерти лишь случайно оказались связанными с грабежом. Как бы то ни было, вся эта история стала известна человеку по имени Дрейдж, и тот шантажировал Мертона. Уилтон же преследовал иные цели. Думаю, что он открыл правду лишь после того, как попал сюда. Он охотился на Даниэля Рока, и кончилась эта охота здесь, в этом доме, в той комнате, где он расправился с убийцей своего отца.
Долгое время все молчали. Старый Крейк вдруг забарабанил пальцами по столу и пробормотал:
– Брандер, верно, был сумасшедшим, сумасшедшим…
– Но как же нам быть? – всполошился Питер Уэйн. – Что делать? О, это все меняет! Что скажут газеты?! Брандер Мертон был очень видной фигурой!
– Да, я также полагаю, что это все меняет, – негромко заговорил Бернард Блейк, адвокат. – И мы вынуждены…
Патер Браун ударил по столу так, что стоявшие на нем стаканы зазвенели. И всем показалось, будто таинственная чаша, которая все еще стояла в соседней комнате у окна, ответила слабым эхом.
– Нет! – крикнул он, как выстрелил. – Ничего это не меняет! Я дал вам возможность пожалеть беднягу, найти ему оправдание, но вы и слышать не хотели. Вы все оправдывали такое сведение личных счетов. Вы говорили, что Рока следовало прикончить, как дикого зверя, без суда и следствия. Что он получил по заслугам. Прекрасно! Если Даниэль Рок получил по заслугам, то и Брандер Мертон получил по заслугам! Выбирайте: либо ваш жестокий самосуд, либо наша скучная законность! О, во имя Неба, пусть беззаконие или законность будут одинаковы для всех, пусть перед лицом того ли, другого ли – все будут равны!
Никто не ответил, только адвокат проворчал:
– Что скажет полиция, узнав, что мы намерены простить убийцу?
– Что она скажет, если я сообщу ей, что вы его уже простили? – возразил патер Браун.
Помолчав, он продолжал более мягким тоном:
– Я лично готов рассказать всю правду, если ко мне обратятся власть имущие. Вы же можете поступать как вам заблагорассудится. Но фактически это ничего не изменит. Уилтон звонил мне, чтобы сказать, что я могу открыть вам всю правду, так как к тому времени, когда вы ее узнаете, он будет уже вне пределов досягаемости!
Патер Браун медленно прошел в соседнюю комнату и остановился у столика, подле которого умер миллионер. Коптская чаша стояла на прежнем месте, и он некоторое время смотрел, как горели, переливаясь всеми цветами радуги, ее камни, затем перевел взгляд на голубую бездну неба.
Собака-оракул
Хорошие рассказчики не всегда бывают хорошими слушателями. В своих рассказах они блещут умом, но когда их перебивают, будто впадают в остолбенение. Собеседником патера Брауна был человек с целой кучей идей и историй – восторженный юноша по имени Фьенн, с острым взглядом голубых глаз и белокурыми волосами, которые, казалось, были зачесаны назад не только щеткой, но и всеми ветрами мира. Он мгновенно прервал поток своего красноречия и лишь после нескольких секунд недоуменного молчания понял весьма простой смысл слов патера Брауна.
– Вы хотите сказать, что люди чересчур превозносят собак, – промолвил он. – Не знаю. По-моему, собаки – изумительные создания. Порой мне кажется, что они знают гораздо больше нас.
Патер Браун ничего не ответил. Он продолжал рассеянно, но очень нежно гладить по голове крупного сеттера, сидевшего у его ног.
– Так вот, – сказал Фьенн, с прежним жаром возобновляя свой монолог, – в той истории, которая привела меня к вам, как раз замешана собака. Я говорю об «убийце-невидимке». История сама по себе достаточно странная, но самое загадочное в ней, по-моему, собака. Конечно, все преступление – тайна. Каким образом был убит старик Дрюс, если, кроме него, в беседке никого не было…
Рука, ритмично поглаживавшая собаку, на мгновение остановилась.
– А! Стало быть, это произошло в беседке? – спокойно спросил патер Браун.
– Я думал, вы прочли подробности в газетах, – ответил Фьенн. – Подождите минутку. Кажется, у меня есть при себе вырезка с подробным отчетом. – Он достал из кармана газетную вырезку и передал ее священнику.
Тот поднес ее к своим мигающим глазам и углубился в чтение, продолжая свободной рукой почти бессознательно гладить собаку. Его поведение вызывало в памяти притчу о человеке, правая рука которого не ведает того, что творит левая.
«В связи с загадочным преступлением в Кранстоне, Йоркшир, вспоминаются все детективные романы, в которых фигурируют преступники, проникающие в запертые двери и окна и покидающие наглухо закрытые помещения. Как уже сообщала наша газета, полковник Дрюс был заколот кинжалом в спину, причем орудие преступления исчезло бесследно.
Беседка, в которой был найден труп, имеет только один выход, прямо на главную аллею сада. Однако, по странному стечению обстоятельств, и сама аллея, и вход в беседку находились под наблюдением в момент совершения преступления, что подтверждается рядом свидетельских показаний. Беседка находится в самом конце сада, у изгороди. Центральная аллея обсажена цветами и ведет без единого поворота к самой беседке. Таким образом, никто не мог бы пройти по ней незамеченным. Иного же доступа к беседке не было.
Патрик Флойд, секретарь убитого, утверждает, что он имел возможность обозревать весь сад целиком в тот момент, когда полковник Дрюс в последний раз появился на пороге беседки, так как он, Флойд, в это самое время подстригал живую изгородь сада, стоя на стремянке.
Джэнет Дрюс, дочь покойного, подтверждает показания Флойда. По ее словам, она все время сидела на террасе виллы и смотрела, как работает Флойд. То же самое показывает и брат ее, Дональд Дрюс, стоявший у окна своей спальни в халате (он в тот день поднялся поздно) и глядевший в сад. Все эти три показания, в свою очередь, совпадают с показаниями соседа Дрюсов, доктора Уолентайна, беседовавшего на террасе с мисс Дрюс, и с показаниями адвоката покойного, мистера Обри Трейла, который, по-видимому, был последним из видевших полковника живым – за исключением, разумеется, убийцы.
Все эти показания воссоздают нижеследующую картину: приблизительно в половине четвертого пополудни мисс Дрюс, пройдя по аллее, приблизилась к беседке и спросила своего отца, когда он будет пить чай. На это мистер Дрюс ответил, что он вовсе не хочет чая и что он ждет своего адвоката, мистера Трейла, за которым он уже послал. Мисс Дрюс отошла и, встретив мистера Трейла в аллее, проводила его к беседке. Через полчаса мистер Трейл вышел из беседки; одновременно с ним на пороге появился и полковник, находившийся, по всей видимости, в добром здравии; он был даже в несколько приподнятом настроении, ибо в тот день его посетили еще гости – два племянника… Однако, ввиду того, что последние были на прогулке в течение всего этого времени, они не могли дать никаких более или менее существенных показаний.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента