Страница:
Девушкам вменялись в обязанность ежедневные физические упражнения. Они, как и юноши, должны были, независимо от времени года, участвовать в состязаниях и шествиях совершено нагими, и это ни в коей мере не провоцировало сексуальные эксцессы, что также заметно отличало Спарту от Афин.
Ликург клеймил позором безбрачие. Холостяки подвергались всяческим унижениям и считались людьми второго сорта. Им, например, вменялось в обязанность зимой ходить голыми вокруг агоры (места общественных собраний) и выкрикивать в свой же адрес разные обидные слова.
Новорожденного приносили в общественное учреждение, где его внимательно осматривали старейшины. Если они оставались довольны осмотром, то назначали ему содержание, если же нет — младенца бросали в пропасть, дабы он не был в тягость ни себе, ни государству. История не знает ни одного хилого или болезненного спартанца.
Младенцев не пеленали. Едва отлучив от груди, кормили простой и грубой пищей, приучали не бояться ни темноты, ни одиночества, заставляли самим преодолевать свои страхи.
Ликург запрещал заниматься воспитанием детей рабам или торговцам.
В возрасте семи лет ребенок отбирался у родителей и поступал в распоряжение государства, которое занималось его дальнейшим воспитанием. Основные принципы этого воспитания заключались в выработке установок на подчинение власти и победу в борьбе.
Дети ходили с обритыми наголо головами, босые и полуголые. Спали они вместе, не пользуясь одеялами, на вязанках тростника. К двенадцати годам мальчику выдавали плащ. Они должны были месяцами не мыться, посещая бани лишь по праздничным дням или в порядке поощрения. Проступки, естественно, влекли за собой немедленное и неотвратимое наказание.
Дети и юноши должны были беспрекословно подчиняться старшим. Говорить они могли только по разрешению, причем кратко и точно. Многословие наказывалось, как и размытость формулировок (мудрейшее и величайшее достояние!). Оттуда, из местности Лаконика, и произошло понятие «лаконичная речь».
Спартанцам запрещалось заниматься каким бы то ни было оплачиваемым делом. Каждый служил государству, прежде всего, совершенствованием своего воинского искусства, а обработка земли и всякого рода промыслы были уделом рабов (илотов).
Военная подготовка имела в жизни спартанцев первостепенное значение. Она была чрезвычайно тщательной и изнурительной, так что лишь на войне появлялась возможность отдохнуть от ее тягот. А в мирное время воинов заставляли каждую неделю маршировать голыми, чтобы заблаговременно выявить складки жира на их животах или ягодицах, а специальная комиссия проверяла, не слишком ли мягки солдатские матрасы.
В бой спартанцы шли плотно сомкнутым строем и в несколько шеренг, так называемой фалангой. Перед сражением царь приносил в жертву козу, приказывал воинам украсить себя цветами и грянуть торжественную песнь под звуки флейт. Они шли на врага уверенно и радостно, без страха и без ярости, как принято выполнять любимую работу, с чувством, с толком, с расстановкой…
Когда враг бежал, спартанцы почти никогда не преследовали его, удовлетворяясь очевидностью победы. Такое поведение было продиктовано не столько милосердием, сколько трезвым расчетом: знакомый с этим спартанским обычаем неприятель предпочтет бежать, чем оказывать бесполезное сопротивление победителям.
Совсем иным было отношение к илотам. Их считали внутренними врагами, причем врагами непримиримыми, с которыми нельзя было договориться о каких-либо правилах взаимной игры, а посему — в целях общественного благоденствия — подлежащими ликвидации, несмотря на очевидную пользу от их труда на полях и в мастерских. Современники отмечали организованные властями убийства илотов молодыми спартанцами как в целях социальной чистки, так и в целях приобретения боевого опыта.
Вот такими были характерные черты правления Ликурга и его законы, которые действовали еще пятьсот лет после его смерти.
И еще один штрих. При всем при этом Ликург никогда не считал себя истиной в последней инстанции и не боялся окружать себя мудрецами. Одним из них был Фалес Критский, политик, философ и поэт, авторитетный советник Ликурга во всех его начинаниях и весьма вероятный соавтор его законов.
А греческий полис Милет прославился сразу двумя великими достижениями: лучшими во всем Древнем мире шерстяными тканями и своим гражданином, одним из семи великих мудрецов (причем, первым из них), которого звали Фалес из Милета (625—547 гг. до н.э.)
Он первым всерьез занялся астрономией, и настолько успешно, что предсказал солнечное затмение 28 мая 585 года до н.э.
Он измерил высоту египетских пирамид по отбрасываемой ими тени.
Он изрек гениальную фразу, которая почему-то не была оценена должным образом последующими поколениями: «Поручись — и пострадаешь». Как-то его спросили:
— Чем отличается жизнь от смерти?
— Ничем, — ответил мудрец.
— Почему же ты тогда не умираешь?
— Потому, что нет никакой разницы.
А еще он как-то заметил: «Все полно богов».
Там же, в Милете, жил ученик и родственник Фалеса по имени Анаксимандр (ок. 610—547 гг. до н.э.), который первый в Элладе начертил географическую карту мира, изготовил глобус и астрономические инструменты, а также солнечные часы.
Да, это, конечно, не блистательное завоевание соседней пустынной земли с десятком полуразвалившихся халуп и армией, которой лучше было бы продолжать пасти своих коз…
Еще один знаменитый полис, Коринф, славился своей фантастической роскошью, прекрасными мастерами-оружейниками, буйно процветающей проституцией и одним из своих правителей, который являлся одновременно и одним из семи великих мудрецов Эллады.
Звали его Периандр (666—586 гг. до н.э.)
Правил он в Коринфе почти 40 лет.
Значительная историческая личность с весьма неоднозначными, а зачастую и взаимоисключающими характеристиками.
Был женат на Мелиссе, дочери тирана Прокла из Эпидавра, которая родила ему дочь и двух сыновей. Обращение его с женой, мягко сказать, оставляло желать лучшего. Как-то, в припадке гнева, он убил ее, беременную, ударом в живот то ли ногой, то ли скамейкой, что само по себе не так важно. Причиной этой вспышки ярости была злостная клевета на Мелиссу завистливых наложниц Периандра. Придя в себя, он осознал свою ошибку, но жены уже не вернешь, а то, что он сжег живьем клеветниц, сути дела не изменило, как не изменило и вздорный характер тирана.
Своего сына, скорбевшего о смерти матери, он выгнал из дома, объявив через глашатаев всем жителям Коринфа, что всякий, кто заговорит с юношей, обязан будет уплатить довольно крупный штраф. Через некоторое время тиран столкнулся на улице с сыном — немытым, голодным, оборванным. Устыдившись собственной жестокости, Периандр предложил ему вернуться домой. Юноша ответил категорическим отказом, заметив, что отец теперь должен уплатить штраф за то, что заговорил с ним.
По свидетельству Аристотеля, Периандр был азартным охотником за чужими землями, присоединяя их под любым благовидным и вообще под любым предлогом.
Присоединенные земли рано или поздно отпадали, отваливались от Коринфа, как это имело место во все времена и во всех концах света, но, видимо, Периандра больше увлекал процесс, чем результат.
Гораздо больше внимания он уделял внутренним проблемам своего правления.
Он будто бы направил верного человека в Милет, к своему другу, тирану Фрасибулу, с вопросом: «Как наилучшим образом утвердить свою власть?» Милетский правитель вывел посла в пшеничное поле и, ни слова не говоря, начал сшибать посохом наиболее высокие колосья. Далее он, опять-таки молча, дал понять, что аудиенция окончена.
Посол, вернувшись в Коринф, изложил Периандру все подробности этой экскурсии, и тот сразу же догадался, что имел в виду его милетский друг. Речь шла о том, что самых выдающихся граждан следует уничтожать во избежание смуты в государстве.
Периандр в точности выполнил все, что посоветовал ему Фрасибул: в течение очень короткого времени множество представителей самых знатных семейств Коринфа было либо казнено, либо выслано из страны.
Богачей он лишил возможности кичиться своим богатством, установив строгий контроль за доходами всех граждан, что весьма понравилось малоимущим.
Однажды, когда у него не хватило средств на пышное жертвоприношение, он приказал сорвать дорогие одежды и украшения со всех женщин, пришедших на праздник.
При том, что Коринф буквально кишел проститутками, что в храме Афродиты постоянно проживало более тысячи жриц религиозной похоти и целые кварталы состояли из одних лишь борделей, Периандр тем не мене распорядился отлавливать сводниц и топить их в реке. В принципе это справедливо, потому что самые отвратительные персонажи сферы проституции — не шлюхи, не их клиенты, какими бы они ни были, а сводни и сутенеры. Недаром же в современном Китае карается смертью не торговля собственным телом, а именно сводничество.
Периандр запретил сельским жителям бесцельное блуждание по городу и какие бы то ни было собрания, а также приобретение рабов.
При нем буквально расцвели различные ремесла и промыслы. Весь Древний мир восхищался так называемым коринфским стилем в архитектуре и прикладных искусствах.
При Периандре в Коринфе появился водопровод.
Он отменил налог на имущество крестьян и налог на прибыль с урожая, что, однако, не мешало крестьянам относиться к нему с крайней враждебностью.
Он построил великолепные гавани на Коринфском и на Сапроническом заливах, но и это не прибавило ему народной любви. Впрочем, народная любовь — это понятие еще более неоднозначное, чем любовь женская, но кое-какие черты совершенно идентичны, в частности — мазохизм. Народ зачастую напоминает бабу, которая со счастливой улыбкой говорит о своем муже-пьянице: «Бьет — значит любит». И она тоже любит его за такую вот любовь…
Выходит, что Периандр недостаточно сильно любил свой народ. Или казнил не тех, кого следовало. Существует одна из версий его кончины, которая заключается в том, что Периандр по известным причинам не желал, чтобы кто-либо знал место его захоронения, а потому придумал вот что. Двое молодых воинов получили приказ выйти на большую дорогу глубокой ночью, убить первого встречного и похоронить его. Четверым воинам Периандр приказал следовать за ними, и после того как они похоронят убитого, убить их самих и похоронить. А десяток других воинов должен был ликвидировать эту четверку. Сам же Периандр вышел навстречу первой паре…
Но как добиться этой вот всеобщей любви без применения копий?
А можно ли вообще чего бы то ни было добиться без них?
— Можно, — отвечают с усталой улыбкой люди, которых историки небрежно рассовали где-то позади живописных толп тиранов, царей, военачальников, политиков, вождей и прочей дьявольщины, которая вспыхивала во мраке веков подобно болотным огонькам.
Именно они, эти люди, и оправдали существование целых поколений просто едоков, просто самцов и самок, просто палачей для себе подобных и просто коллекционеров кружочков из желтого металла, именно они…
Хилон из Эфор (первая половина VI века до н.э.)
Один из семи мудрецов, который на вопрос, чем отличаются воспитанные люди от невоспитанных, ответил: «Подаваемыми надеждами».
Анахарсис (ок. 638—559 гг. до н.э.)
— Удивительно, — говорил он, — как это в Элладе состязаются люди искусные, а судят их невежды.
И все же он изобрел для них гончарное колесо и якорь.
Питтак из Митилены (651—569 гг. до н.э.)
Один из семи мудрецов, который однажды заметил не без горечи: «Трудно человеку быть хорошим». Эта простая фраза заставила потомков много размышлять и спорить о том, какое именно слово в ней считать ударным. И до сих пор не пришли к общему мнению…
Эзоп (ок. 640—560 гг. до н.э.)
Великий мудрец, автор 400 басен, ставших сюжетным и моральным фундаментом творчества всех лафонтенов, крыловых и пр., блестящий пересмешник, благородный и ранимый человек, раб по положению, но никак не по духу…
Гениальный урод, как отмечали летописцы его эпохи. Он был, говорят, рабом философа Ксанфа, который паразитировал за счет мудрости и находчивости Эзопа. Как-то Ксанф спьяну поспорил, что выпьет море и вследствие этого едва не лишился всей своей собственности, когда пришло время исполнения условий этого пари. Он умолял Эзопа придумать что-нибудь оригинальное, такое, что могло бы спасти от разорения и позора, за что клятвенно обещал свободу своему рабу. Эзоп, разумеется, нашел гениально простой выход из, казалось бы, тупикового положения. Наученный им Ксанф заявил, что готов выпить море, но только лишь само море, а посему требуется перекрыть все впадающие в него реки и тогда — со всем удовольствием…
Народ славил мудрость Ксанфа, который тут же позабыл о своих обещаниях Эзопу, так жаждавшему свободы и только ее…
В другой истории Эзоп благодаря своей сообразительности находит клад, но вероломный хозяин, забрав у него золото, не дает взамен обещанной свободы.
В третьей истории жена Ксанфа соблазняет Эзопа, и оба они подшучивают над незадачливым рогоносцем, явно предвосхищая озорные сюжеты Джованни Боккаччо.
Эзопу принадлежит знаменитая фраза: «Огонь, женщина и море — три бедствия».
Да разве только она?
«Удачи не стоят радости, а неудачи — печали: все преходяще, и ничто не зависит от человека».
«Видимость обманчива: за хорошими словами часто кроются дурные дела, за величавым видом — ничтожная душа».
«Исправить злого человека невозможно, он может изменить только вид, но не нрав».
Это изречение следовало бы вывесить на всех тюремных воротах, а главное — в роскошных вестибюлях управлений, где сотни чиновников, проедая наши деньги, отгораживаются от реалий бытия липовыми отчетами о процессе исправления — пресловутых «злых людей».
С течением времени эзопов никак не прибавилось, а вот ксанфов — хоть отбавляй…
По преданию, именно эту историю рассказал Эзоп жителям Дельф перед тем, как они решили казнить его в отместку за горькую правду, сказанную Эзопом в их адрес.
У него была возможность спастись, объявив себя рабом, но в ответ на такое предложение он гордо покачал головой и спросил:
— Где здесь пропасть для свободных людей?
И полетел…
Его современник, философ Биант из Приены, сделал весьма безрадостный, но чрезвычайно ценный вывод из своих жизненных наблюдений;
«Большинство — зло». Кровь стынет в жилах при мысли о том, скольких бед избежало бы человечество, если бы не пыталось опровергнуть эту простую истину!
А когда родной город Бианта был осажден войсками царя Кира, жители начали убегать, захватывая самое ценное из своего имущества.
Один лишь Биант шел налегке. На вопрос удивленных сограждан, почему он ничего не прихватил с собой, мудрец (тоже один из семи великих) ответил фразой, пережившей тысячелетия: «Все свое ношу с собой».
Существует ли более точная и емкая формула душевного покоя, а следовательно, счастья?
А философ Эпименид Критский (тоже VI век до н.э.) оставил в наследство потомкам знаменитый логический парадокс, названный «парадоксом лгущего критянина». Суть его состоит в следующем:
Если кто лжет и сам утверждает, что лжет, то лжет ли он в этом случае или говорит правду?
Говорят, что древнегреческий логик Диодор Кронос уже на склоне лет дал обет не принимать пищу до тех пор, пока не найдет решение парадокса Эпименида. Он так и умер, не найдя искомого. И такая суперзвезда, как Пифагор (576—496 гг. до н.э.) Он был первым, кто назвал свои рассуждения о смысле жизни философией.
Существует легенда, согласно которой Пифагор, находясь в греческом городе Флиунте, встретился там с правителем этой провинции Леоном, который спросил его: «Знатоком какой науки ты являешься?». Пифагор ответил: «Никакой. Я только философ». «Философ? — удивился правитель, впервые услышавший это слово. — А что такое философия?» Пифагор ответил: «Человеческую жизнь можно сравнить с рынком или с Олимпийскими играми. На рынке есть продавцы и покупатели, которые ищут для себя выгоду. Участники игр соревнуются за известность и славу. Но есть еще и зрители, которые наблюдают за всем происходящим. Так и в обыденной жизни. Большая часть людей заботится о богатстве и славе, и только очень немногие не принимают участия в гонке, созерцая и исследуя природу вещей, стремясь к познанию истины. Эти люди и называются философами — любителями мудрости…»
А сколько этот мудрейший человек послал из своего VI века до н.э. в нашу безумную современность подлинных жемчужин мысли, которые, конечно же, выглядят не иначе как бисер перед хрюкающим стадом…
«Не будь членом ученого общества: самые мудрые, когда они. составляют общество, делаются простолюдинами».
Ученый совет. Академия наук. Творческий союз…
«Не возвещай истину в местах общенародных: народ употребит оную во зло».
Причем с радостью.
«Мудрый! Обязан будучи жить среди простого народа, будь подобен маслу, плавающему поверх воды, но не смешивающемуся с нею».
И дело тут вовсе не в презрении, а в том, что соленое море отнюдь не станет слаще оттого, что в нем растворят бочку меда.
«Если можешь быть орлом, не стремись стать первым среди галок».
Да, каждому свое…
«Знание и мудрость — ни одно и то же».
Сколько безмозглых дураков зачастую решают наши судьбы лишь на том основании, что у них имеются университетские дипломы!
«Природа едина, и ничего нет ей равного: мать и дочь себя самой, она есть Божество богов. Рассматривай только ее, Природу, а прочее оставь простолюдинам».
«Гражданин без собственности не имеет отечества».
За пренебрежение этой не нуждающейся в доказательствах истиной человечество заплатило многими ужасами XX столетия.
А вот этот бесценный шедевр следовало бы вытатуировать на правом запястье каждого, кто берет на себя смелость участвовать в сочинениях законов, по которым должны жить миллионы ни в чем не провинившихся перед ним людей:
«Законодатель! Не пиши законов торговле: она не терпит оных, подобно океану, носящему корабли ее».
А они в основном только этим и занимаются…
«Они» ведь во все времена одинаковы, так что Пифагор, как и следовало ожидать, был зачислен во враги общества. А тут еще случился инцидент с неким Килоном, богатым наглецом, уверенным в своих неограниченных возможностях (чем-то живо напоминающем наших «крутых»). Этот Килон пришел к Пифагору с требованием дать ему несколько платных уроков мудрости. Пифагор лишь пожал плечами и указал ему на дверь. Такие люди, понятное дело, подобного не прощают.
Килон решил ответить на оскорбление, выражаясь по-нынешнему, «конкретно».
Когда Пифагор проводил занятия со своими учениками, Килон и его «братки» завалили камнями входную дверь и подожгли дом с четырех сторон. Только двое ушли живыми из пылающего дома: Пифагор и его юный ученик.
Философ тайно поселился в Метапонте, но и там его настигла рука убийцы.
Что ж, обычная история, вернее, История.
А после Пифагора осталась еще теорема, носящая его имя.
«В прямоугольном треугольнике, где катеты равны 3 и 4, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов».
Потомки Килона при всем старании не могут доказать эту теорему, сколько бы их родители ни носили подарков директорам школ.
Нравственной наукой блистательно владели и философ Эпихарм, тот, который заметил, что «боги продают все блага нам лишь только за труды», и Парменид, и Клеобул, и, наконец, Гераклит, завершающий архаический период истории Древней Греции.
Этот философ часто плакал на городской площади, объясняя это тем, что не может без слез воспринимать ничтожество окружающих его людей. Такие речи, естественно, не приводили в восторг этих самых окружающих, но они вынуждены были проглатывать обиду, учитывая высокое общественное положение Гераклита (он был царского роду).
А отчего он плакал? Дело здесь вовсе не в чрезмерной чувствительности человека, подарившего миру одну из самых трезвых, холодных и при этом самых знаменитых из всех когда-либо произносимых фраз:
«Все течет, все меняется».
Плакал он потому, что не мог спокойно лицезреть торжество массового убожества мысли, самодовольного и агрессивного убожества, так что никакое философское самообладание не могло сдержать бурных вспышек его протеста.
Когда жители города Эфеса изгнали одного из достойнейших граждан (его звали Гермодор) на том лишь основании, что он выделялся среди них умом и талантом, Гераклит сказал во всеуслышание: «Следовало бы всем взрослым эфесцам удавиться и оставить город подросткам».
Конечно, все течет, все меняется, но только не людские нравы, а что до подростков, то они ведь вырастают, одни — к счастью, но большинство — увы, к сожалению…
Хорошо понимая, тем не менее, чем чревата Рознь, он сказал как-то: «Война — отец всех вещей, отец всего».
Эти слова нашли свое безусловное подтверждение в самом ближайшем времени…
Следующий, так называемый классический период истории Греции (V — последняя треть IV вв. до н.э.), начался с персидского нашествия. Царь Дарий I вознамерился присоединить Элладу к своим владениям. Ни больше ни меньше.
В 490 году до н.э. войско персов переправилось на кораблях через Эгейское море и высадилось в Аттике. На Марафонской равнине, расположенной в 42 километрах от Афин, состоялось грандиозное Марафонское сражение, в ходе которого афинское войско разгромило превосходящие силы противника, который спешно ретировался восвояси.
Один из участников этой битвы, желая поскорее принести афинянам радостную весть о победе, пробежал 42 километра от Марафона от Афин. Вбежав в город, он проговорил: «Радуйтесь, афиняне, победа!»
И умер.
В память об этом событии были учреждены соревнования в марафонском беге на 42 километра 195 метров.
А через десять лет, в 480 году до н.э. огромное войско персов под командованием царя Ксеркса, преемника Дария I, вторглось в Северную Грецию и двинулось на юг.
И вот тогда, согласно старой историографической традиции, персидский блицкриг натолкнулся на неожиданно серьезное препятствие, называемое «Фермопилы».
Небольшой греческий отряд под командованием спартанского царя Леонида занимает Фермопильское ущелье и преграждает персам путь в Среднюю Грецию. Далее историки (в частности Геродот) сообщают о том, что Ксеркс направил к Леониду парламентеров с требованием сложить оружие и отдать его персам. Леонид ответил: «Приди и возьми». Тогда один из парламентеров заметил: «Наши стрелы закроют от вас солнце», на что спартанец отреагировал такой фразой: «Что ж, будем сражаться в тени».
Два дня персы безуспешно атаковали греков, пока следующей ночью предатель-грек не указал персам обходной путь через горы. Царь Леонид приказал отступить всему своему отряду, исключая спартанцев. Он и триста его соотечественников пали смертью храбрых в неравном бою, задержав наступление персов и тем самым дав возможность греческому войску отступить с возможно меньшими потерями.
Эта битва, подобно Марафонской, представлена историками как отчаянная борьба горстки героев-греков против неисчислимых полчищ свирепых варваров. Геродот даже приводит точную численность персов — 5 383 220 человек. Многие историки преподносят эту цифру как данность, однако она весьма спорна, и прежде всего потому, что такое войско практически не могло разместиться на поле битвы между греками и персами.
Немецкий историк Ганс Дельбрюк писал, что такая армада при движении к Фермопилам должна была растянуться на 420 миль, то есть когда первые персы подошли бы к ущелью, хвост колонны еще не покинул бы побережья. Но стереотип такой: миллионы персов и всего триста спартанцев. Они ведь и без того совершили величайший подвиг, эти триста, но зачем же омрачать память о нем такой вот забубенной ложью?
В этих войнах греки проявили поистине легендарный героизм, хорошо отдавая себе отчет в том, что на их земле происходит не просто военный конфликт, а решение греческого вопроса: быть или не быть далее их нации, их великой цивилизации.
Ликург клеймил позором безбрачие. Холостяки подвергались всяческим унижениям и считались людьми второго сорта. Им, например, вменялось в обязанность зимой ходить голыми вокруг агоры (места общественных собраний) и выкрикивать в свой же адрес разные обидные слова.
Новорожденного приносили в общественное учреждение, где его внимательно осматривали старейшины. Если они оставались довольны осмотром, то назначали ему содержание, если же нет — младенца бросали в пропасть, дабы он не был в тягость ни себе, ни государству. История не знает ни одного хилого или болезненного спартанца.
Младенцев не пеленали. Едва отлучив от груди, кормили простой и грубой пищей, приучали не бояться ни темноты, ни одиночества, заставляли самим преодолевать свои страхи.
Ликург запрещал заниматься воспитанием детей рабам или торговцам.
В возрасте семи лет ребенок отбирался у родителей и поступал в распоряжение государства, которое занималось его дальнейшим воспитанием. Основные принципы этого воспитания заключались в выработке установок на подчинение власти и победу в борьбе.
Дети ходили с обритыми наголо головами, босые и полуголые. Спали они вместе, не пользуясь одеялами, на вязанках тростника. К двенадцати годам мальчику выдавали плащ. Они должны были месяцами не мыться, посещая бани лишь по праздничным дням или в порядке поощрения. Проступки, естественно, влекли за собой немедленное и неотвратимое наказание.
Дети и юноши должны были беспрекословно подчиняться старшим. Говорить они могли только по разрешению, причем кратко и точно. Многословие наказывалось, как и размытость формулировок (мудрейшее и величайшее достояние!). Оттуда, из местности Лаконика, и произошло понятие «лаконичная речь».
КСТАТИ:
Спартанка, провожая сына на войну, вручала ему щит со словами: «С ним или на нем», то есть с победой или с почестями павшему герою.
Спартанцам запрещалось заниматься каким бы то ни было оплачиваемым делом. Каждый служил государству, прежде всего, совершенствованием своего воинского искусства, а обработка земли и всякого рода промыслы были уделом рабов (илотов).
Военная подготовка имела в жизни спартанцев первостепенное значение. Она была чрезвычайно тщательной и изнурительной, так что лишь на войне появлялась возможность отдохнуть от ее тягот. А в мирное время воинов заставляли каждую неделю маршировать голыми, чтобы заблаговременно выявить складки жира на их животах или ягодицах, а специальная комиссия проверяла, не слишком ли мягки солдатские матрасы.
В бой спартанцы шли плотно сомкнутым строем и в несколько шеренг, так называемой фалангой. Перед сражением царь приносил в жертву козу, приказывал воинам украсить себя цветами и грянуть торжественную песнь под звуки флейт. Они шли на врага уверенно и радостно, без страха и без ярости, как принято выполнять любимую работу, с чувством, с толком, с расстановкой…
Когда враг бежал, спартанцы почти никогда не преследовали его, удовлетворяясь очевидностью победы. Такое поведение было продиктовано не столько милосердием, сколько трезвым расчетом: знакомый с этим спартанским обычаем неприятель предпочтет бежать, чем оказывать бесполезное сопротивление победителям.
Совсем иным было отношение к илотам. Их считали внутренними врагами, причем врагами непримиримыми, с которыми нельзя было договориться о каких-либо правилах взаимной игры, а посему — в целях общественного благоденствия — подлежащими ликвидации, несмотря на очевидную пользу от их труда на полях и в мастерских. Современники отмечали организованные властями убийства илотов молодыми спартанцами как в целях социальной чистки, так и в целях приобретения боевого опыта.
Вот такими были характерные черты правления Ликурга и его законы, которые действовали еще пятьсот лет после его смерти.
И еще один штрих. При всем при этом Ликург никогда не считал себя истиной в последней инстанции и не боялся окружать себя мудрецами. Одним из них был Фалес Критский, политик, философ и поэт, авторитетный советник Ликурга во всех его начинаниях и весьма вероятный соавтор его законов.
А греческий полис Милет прославился сразу двумя великими достижениями: лучшими во всем Древнем мире шерстяными тканями и своим гражданином, одним из семи великих мудрецов (причем, первым из них), которого звали Фалес из Милета (625—547 гг. до н.э.)
Он первым всерьез занялся астрономией, и настолько успешно, что предсказал солнечное затмение 28 мая 585 года до н.э.
Он измерил высоту египетских пирамид по отбрасываемой ими тени.
Он изрек гениальную фразу, которая почему-то не была оценена должным образом последующими поколениями: «Поручись — и пострадаешь». Как-то его спросили:
— Чем отличается жизнь от смерти?
— Ничем, — ответил мудрец.
— Почему же ты тогда не умираешь?
— Потому, что нет никакой разницы.
А еще он как-то заметил: «Все полно богов».
Там же, в Милете, жил ученик и родственник Фалеса по имени Анаксимандр (ок. 610—547 гг. до н.э.), который первый в Элладе начертил географическую карту мира, изготовил глобус и астрономические инструменты, а также солнечные часы.
Да, это, конечно, не блистательное завоевание соседней пустынной земли с десятком полуразвалившихся халуп и армией, которой лучше было бы продолжать пасти своих коз…
Еще один знаменитый полис, Коринф, славился своей фантастической роскошью, прекрасными мастерами-оружейниками, буйно процветающей проституцией и одним из своих правителей, который являлся одновременно и одним из семи великих мудрецов Эллады.
Звали его Периандр (666—586 гг. до н.э.)
Правил он в Коринфе почти 40 лет.
Значительная историческая личность с весьма неоднозначными, а зачастую и взаимоисключающими характеристиками.
Был женат на Мелиссе, дочери тирана Прокла из Эпидавра, которая родила ему дочь и двух сыновей. Обращение его с женой, мягко сказать, оставляло желать лучшего. Как-то, в припадке гнева, он убил ее, беременную, ударом в живот то ли ногой, то ли скамейкой, что само по себе не так важно. Причиной этой вспышки ярости была злостная клевета на Мелиссу завистливых наложниц Периандра. Придя в себя, он осознал свою ошибку, но жены уже не вернешь, а то, что он сжег живьем клеветниц, сути дела не изменило, как не изменило и вздорный характер тирана.
Своего сына, скорбевшего о смерти матери, он выгнал из дома, объявив через глашатаев всем жителям Коринфа, что всякий, кто заговорит с юношей, обязан будет уплатить довольно крупный штраф. Через некоторое время тиран столкнулся на улице с сыном — немытым, голодным, оборванным. Устыдившись собственной жестокости, Периандр предложил ему вернуться домой. Юноша ответил категорическим отказом, заметив, что отец теперь должен уплатить штраф за то, что заговорил с ним.
По свидетельству Аристотеля, Периандр был азартным охотником за чужими землями, присоединяя их под любым благовидным и вообще под любым предлогом.
Присоединенные земли рано или поздно отпадали, отваливались от Коринфа, как это имело место во все времена и во всех концах света, но, видимо, Периандра больше увлекал процесс, чем результат.
Гораздо больше внимания он уделял внутренним проблемам своего правления.
Он будто бы направил верного человека в Милет, к своему другу, тирану Фрасибулу, с вопросом: «Как наилучшим образом утвердить свою власть?» Милетский правитель вывел посла в пшеничное поле и, ни слова не говоря, начал сшибать посохом наиболее высокие колосья. Далее он, опять-таки молча, дал понять, что аудиенция окончена.
Посол, вернувшись в Коринф, изложил Периандру все подробности этой экскурсии, и тот сразу же догадался, что имел в виду его милетский друг. Речь шла о том, что самых выдающихся граждан следует уничтожать во избежание смуты в государстве.
КСТАТИ:
«Имеющий сильные войска уничтожается».
Лао-цзы
Периандр в точности выполнил все, что посоветовал ему Фрасибул: в течение очень короткого времени множество представителей самых знатных семейств Коринфа было либо казнено, либо выслано из страны.
Богачей он лишил возможности кичиться своим богатством, установив строгий контроль за доходами всех граждан, что весьма понравилось малоимущим.
Однажды, когда у него не хватило средств на пышное жертвоприношение, он приказал сорвать дорогие одежды и украшения со всех женщин, пришедших на праздник.
При том, что Коринф буквально кишел проститутками, что в храме Афродиты постоянно проживало более тысячи жриц религиозной похоти и целые кварталы состояли из одних лишь борделей, Периандр тем не мене распорядился отлавливать сводниц и топить их в реке. В принципе это справедливо, потому что самые отвратительные персонажи сферы проституции — не шлюхи, не их клиенты, какими бы они ни были, а сводни и сутенеры. Недаром же в современном Китае карается смертью не торговля собственным телом, а именно сводничество.
Периандр запретил сельским жителям бесцельное блуждание по городу и какие бы то ни было собрания, а также приобретение рабов.
При нем буквально расцвели различные ремесла и промыслы. Весь Древний мир восхищался так называемым коринфским стилем в архитектуре и прикладных искусствах.
При Периандре в Коринфе появился водопровод.
Он отменил налог на имущество крестьян и налог на прибыль с урожая, что, однако, не мешало крестьянам относиться к нему с крайней враждебностью.
Он построил великолепные гавани на Коринфском и на Сапроническом заливах, но и это не прибавило ему народной любви. Впрочем, народная любовь — это понятие еще более неоднозначное, чем любовь женская, но кое-какие черты совершенно идентичны, в частности — мазохизм. Народ зачастую напоминает бабу, которая со счастливой улыбкой говорит о своем муже-пьянице: «Бьет — значит любит». И она тоже любит его за такую вот любовь…
Выходит, что Периандр недостаточно сильно любил свой народ. Или казнил не тех, кого следовало. Существует одна из версий его кончины, которая заключается в том, что Периандр по известным причинам не желал, чтобы кто-либо знал место его захоронения, а потому придумал вот что. Двое молодых воинов получили приказ выйти на большую дорогу глубокой ночью, убить первого встречного и похоронить его. Четверым воинам Периандр приказал следовать за ними, и после того как они похоронят убитого, убить их самих и похоронить. А десяток других воинов должен был ликвидировать эту четверку. Сам же Периандр вышел навстречу первой паре…
КСТАТИ:
«Кто хочет править спокойно, пусть охраняет себя не копьями, а всеобщей любовью».
Периандр
Но как добиться этой вот всеобщей любви без применения копий?
А можно ли вообще чего бы то ни было добиться без них?
— Можно, — отвечают с усталой улыбкой люди, которых историки небрежно рассовали где-то позади живописных толп тиранов, царей, военачальников, политиков, вождей и прочей дьявольщины, которая вспыхивала во мраке веков подобно болотным огонькам.
Именно они, эти люди, и оправдали существование целых поколений просто едоков, просто самцов и самок, просто палачей для себе подобных и просто коллекционеров кружочков из желтого металла, именно они…
Хилон из Эфор (первая половина VI века до н.э.)
Один из семи мудрецов, который на вопрос, чем отличаются воспитанные люди от невоспитанных, ответил: «Подаваемыми надеждами».
Анахарсис (ок. 638—559 гг. до н.э.)
— Удивительно, — говорил он, — как это в Элладе состязаются люди искусные, а судят их невежды.
И все же он изобрел для них гончарное колесо и якорь.
Питтак из Митилены (651—569 гг. до н.э.)
Один из семи мудрецов, который однажды заметил не без горечи: «Трудно человеку быть хорошим». Эта простая фраза заставила потомков много размышлять и спорить о том, какое именно слово в ней считать ударным. И до сих пор не пришли к общему мнению…
Эзоп (ок. 640—560 гг. до н.э.)
Великий мудрец, автор 400 басен, ставших сюжетным и моральным фундаментом творчества всех лафонтенов, крыловых и пр., блестящий пересмешник, благородный и ранимый человек, раб по положению, но никак не по духу…
Гениальный урод, как отмечали летописцы его эпохи. Он был, говорят, рабом философа Ксанфа, который паразитировал за счет мудрости и находчивости Эзопа. Как-то Ксанф спьяну поспорил, что выпьет море и вследствие этого едва не лишился всей своей собственности, когда пришло время исполнения условий этого пари. Он умолял Эзопа придумать что-нибудь оригинальное, такое, что могло бы спасти от разорения и позора, за что клятвенно обещал свободу своему рабу. Эзоп, разумеется, нашел гениально простой выход из, казалось бы, тупикового положения. Наученный им Ксанф заявил, что готов выпить море, но только лишь само море, а посему требуется перекрыть все впадающие в него реки и тогда — со всем удовольствием…
Народ славил мудрость Ксанфа, который тут же позабыл о своих обещаниях Эзопу, так жаждавшему свободы и только ее…
В другой истории Эзоп благодаря своей сообразительности находит клад, но вероломный хозяин, забрав у него золото, не дает взамен обещанной свободы.
В третьей истории жена Ксанфа соблазняет Эзопа, и оба они подшучивают над незадачливым рогоносцем, явно предвосхищая озорные сюжеты Джованни Боккаччо.
Эзопу принадлежит знаменитая фраза: «Огонь, женщина и море — три бедствия».
Да разве только она?
«Удачи не стоят радости, а неудачи — печали: все преходяще, и ничто не зависит от человека».
«Видимость обманчива: за хорошими словами часто кроются дурные дела, за величавым видом — ничтожная душа».
«Исправить злого человека невозможно, он может изменить только вид, но не нрав».
Это изречение следовало бы вывесить на всех тюремных воротах, а главное — в роскошных вестибюлях управлений, где сотни чиновников, проедая наши деньги, отгораживаются от реалий бытия липовыми отчетами о процессе исправления — пресловутых «злых людей».
С течением времени эзопов никак не прибавилось, а вот ксанфов — хоть отбавляй…
КСТАТИ:
«Голодная лисица увидела виноградную лозу со спелыми гроздьями, попыталась дотянуться до них, но не смогла, а уходя ни с чем, проговорила: „Они ведь еще зеленые“.
Эзоп
По преданию, именно эту историю рассказал Эзоп жителям Дельф перед тем, как они решили казнить его в отместку за горькую правду, сказанную Эзопом в их адрес.
У него была возможность спастись, объявив себя рабом, но в ответ на такое предложение он гордо покачал головой и спросил:
— Где здесь пропасть для свободных людей?
И полетел…
Его современник, философ Биант из Приены, сделал весьма безрадостный, но чрезвычайно ценный вывод из своих жизненных наблюдений;
«Большинство — зло». Кровь стынет в жилах при мысли о том, скольких бед избежало бы человечество, если бы не пыталось опровергнуть эту простую истину!
А когда родной город Бианта был осажден войсками царя Кира, жители начали убегать, захватывая самое ценное из своего имущества.
Один лишь Биант шел налегке. На вопрос удивленных сограждан, почему он ничего не прихватил с собой, мудрец (тоже один из семи великих) ответил фразой, пережившей тысячелетия: «Все свое ношу с собой».
Существует ли более точная и емкая формула душевного покоя, а следовательно, счастья?
А философ Эпименид Критский (тоже VI век до н.э.) оставил в наследство потомкам знаменитый логический парадокс, названный «парадоксом лгущего критянина». Суть его состоит в следующем:
Если кто лжет и сам утверждает, что лжет, то лжет ли он в этом случае или говорит правду?
Говорят, что древнегреческий логик Диодор Кронос уже на склоне лет дал обет не принимать пищу до тех пор, пока не найдет решение парадокса Эпименида. Он так и умер, не найдя искомого. И такая суперзвезда, как Пифагор (576—496 гг. до н.э.) Он был первым, кто назвал свои рассуждения о смысле жизни философией.
Существует легенда, согласно которой Пифагор, находясь в греческом городе Флиунте, встретился там с правителем этой провинции Леоном, который спросил его: «Знатоком какой науки ты являешься?». Пифагор ответил: «Никакой. Я только философ». «Философ? — удивился правитель, впервые услышавший это слово. — А что такое философия?» Пифагор ответил: «Человеческую жизнь можно сравнить с рынком или с Олимпийскими играми. На рынке есть продавцы и покупатели, которые ищут для себя выгоду. Участники игр соревнуются за известность и славу. Но есть еще и зрители, которые наблюдают за всем происходящим. Так и в обыденной жизни. Большая часть людей заботится о богатстве и славе, и только очень немногие не принимают участия в гонке, созерцая и исследуя природу вещей, стремясь к познанию истины. Эти люди и называются философами — любителями мудрости…»
А сколько этот мудрейший человек послал из своего VI века до н.э. в нашу безумную современность подлинных жемчужин мысли, которые, конечно же, выглядят не иначе как бисер перед хрюкающим стадом…
«Не будь членом ученого общества: самые мудрые, когда они. составляют общество, делаются простолюдинами».
Ученый совет. Академия наук. Творческий союз…
«Не возвещай истину в местах общенародных: народ употребит оную во зло».
Причем с радостью.
«Мудрый! Обязан будучи жить среди простого народа, будь подобен маслу, плавающему поверх воды, но не смешивающемуся с нею».
И дело тут вовсе не в презрении, а в том, что соленое море отнюдь не станет слаще оттого, что в нем растворят бочку меда.
«Если можешь быть орлом, не стремись стать первым среди галок».
Да, каждому свое…
«Знание и мудрость — ни одно и то же».
Сколько безмозглых дураков зачастую решают наши судьбы лишь на том основании, что у них имеются университетские дипломы!
«Природа едина, и ничего нет ей равного: мать и дочь себя самой, она есть Божество богов. Рассматривай только ее, Природу, а прочее оставь простолюдинам».
«Гражданин без собственности не имеет отечества».
За пренебрежение этой не нуждающейся в доказательствах истиной человечество заплатило многими ужасами XX столетия.
А вот этот бесценный шедевр следовало бы вытатуировать на правом запястье каждого, кто берет на себя смелость участвовать в сочинениях законов, по которым должны жить миллионы ни в чем не провинившихся перед ним людей:
«Законодатель! Не пиши законов торговле: она не терпит оных, подобно океану, носящему корабли ее».
А они в основном только этим и занимаются…
«Они» ведь во все времена одинаковы, так что Пифагор, как и следовало ожидать, был зачислен во враги общества. А тут еще случился инцидент с неким Килоном, богатым наглецом, уверенным в своих неограниченных возможностях (чем-то живо напоминающем наших «крутых»). Этот Килон пришел к Пифагору с требованием дать ему несколько платных уроков мудрости. Пифагор лишь пожал плечами и указал ему на дверь. Такие люди, понятное дело, подобного не прощают.
Килон решил ответить на оскорбление, выражаясь по-нынешнему, «конкретно».
Когда Пифагор проводил занятия со своими учениками, Килон и его «братки» завалили камнями входную дверь и подожгли дом с четырех сторон. Только двое ушли живыми из пылающего дома: Пифагор и его юный ученик.
Философ тайно поселился в Метапонте, но и там его настигла рука убийцы.
Что ж, обычная история, вернее, История.
А после Пифагора осталась еще теорема, носящая его имя.
«В прямоугольном треугольнике, где катеты равны 3 и 4, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов».
Потомки Килона при всем старании не могут доказать эту теорему, сколько бы их родители ни носили подарков директорам школ.
КСТАТИ:
«Не стремись к великому знанию: из всех знаний нравственная наука, может быть, самая нужная, но ей не обучаются».
Пифагор
Нравственной наукой блистательно владели и философ Эпихарм, тот, который заметил, что «боги продают все блага нам лишь только за труды», и Парменид, и Клеобул, и, наконец, Гераклит, завершающий архаический период истории Древней Греции.
Этот философ часто плакал на городской площади, объясняя это тем, что не может без слез воспринимать ничтожество окружающих его людей. Такие речи, естественно, не приводили в восторг этих самых окружающих, но они вынуждены были проглатывать обиду, учитывая высокое общественное положение Гераклита (он был царского роду).
А отчего он плакал? Дело здесь вовсе не в чрезмерной чувствительности человека, подарившего миру одну из самых трезвых, холодных и при этом самых знаменитых из всех когда-либо произносимых фраз:
«Все течет, все меняется».
Плакал он потому, что не мог спокойно лицезреть торжество массового убожества мысли, самодовольного и агрессивного убожества, так что никакое философское самообладание не могло сдержать бурных вспышек его протеста.
Когда жители города Эфеса изгнали одного из достойнейших граждан (его звали Гермодор) на том лишь основании, что он выделялся среди них умом и талантом, Гераклит сказал во всеуслышание: «Следовало бы всем взрослым эфесцам удавиться и оставить город подросткам».
Конечно, все течет, все меняется, но только не людские нравы, а что до подростков, то они ведь вырастают, одни — к счастью, но большинство — увы, к сожалению…
КСТАТИ:
«Обманулся Гомер тогда, когда изрек: „Сгинет пусть Рознь из среды богов и людей…“ Ибо не понял он, что молится о том, чтобы все исчезло».
Гераклит
Хорошо понимая, тем не менее, чем чревата Рознь, он сказал как-то: «Война — отец всех вещей, отец всего».
Эти слова нашли свое безусловное подтверждение в самом ближайшем времени…
Следующий, так называемый классический период истории Греции (V — последняя треть IV вв. до н.э.), начался с персидского нашествия. Царь Дарий I вознамерился присоединить Элладу к своим владениям. Ни больше ни меньше.
В 490 году до н.э. войско персов переправилось на кораблях через Эгейское море и высадилось в Аттике. На Марафонской равнине, расположенной в 42 километрах от Афин, состоялось грандиозное Марафонское сражение, в ходе которого афинское войско разгромило превосходящие силы противника, который спешно ретировался восвояси.
Один из участников этой битвы, желая поскорее принести афинянам радостную весть о победе, пробежал 42 километра от Марафона от Афин. Вбежав в город, он проговорил: «Радуйтесь, афиняне, победа!»
И умер.
В память об этом событии были учреждены соревнования в марафонском беге на 42 километра 195 метров.
А через десять лет, в 480 году до н.э. огромное войско персов под командованием царя Ксеркса, преемника Дария I, вторглось в Северную Грецию и двинулось на юг.
И вот тогда, согласно старой историографической традиции, персидский блицкриг натолкнулся на неожиданно серьезное препятствие, называемое «Фермопилы».
Небольшой греческий отряд под командованием спартанского царя Леонида занимает Фермопильское ущелье и преграждает персам путь в Среднюю Грецию. Далее историки (в частности Геродот) сообщают о том, что Ксеркс направил к Леониду парламентеров с требованием сложить оружие и отдать его персам. Леонид ответил: «Приди и возьми». Тогда один из парламентеров заметил: «Наши стрелы закроют от вас солнце», на что спартанец отреагировал такой фразой: «Что ж, будем сражаться в тени».
Два дня персы безуспешно атаковали греков, пока следующей ночью предатель-грек не указал персам обходной путь через горы. Царь Леонид приказал отступить всему своему отряду, исключая спартанцев. Он и триста его соотечественников пали смертью храбрых в неравном бою, задержав наступление персов и тем самым дав возможность греческому войску отступить с возможно меньшими потерями.
Эта битва, подобно Марафонской, представлена историками как отчаянная борьба горстки героев-греков против неисчислимых полчищ свирепых варваров. Геродот даже приводит точную численность персов — 5 383 220 человек. Многие историки преподносят эту цифру как данность, однако она весьма спорна, и прежде всего потому, что такое войско практически не могло разместиться на поле битвы между греками и персами.
Немецкий историк Ганс Дельбрюк писал, что такая армада при движении к Фермопилам должна была растянуться на 420 миль, то есть когда первые персы подошли бы к ущелью, хвост колонны еще не покинул бы побережья. Но стереотип такой: миллионы персов и всего триста спартанцев. Они ведь и без того совершили величайший подвиг, эти триста, но зачем же омрачать память о нем такой вот забубенной ложью?
В этих войнах греки проявили поистине легендарный героизм, хорошо отдавая себе отчет в том, что на их земле происходит не просто военный конфликт, а решение греческого вопроса: быть или не быть далее их нации, их великой цивилизации.