Гладилин Анатолий. Бригантина поднимает паруса (История одного неудачника)

   ГЛАВА VIII
   ВОВКА ИЩЕТ СПРАВЕДЛИВОСТЬ
   Каждое утро, идя на работу, Зина думала не о том, чтобы выполнить на сто двадцать процентов план или установить какой-нибудь производственный рекорд окраски штакетника (хотя она была не прочь помечтать о хороших расценках и за легкую работу), а о том, как бы ей увидеть, допустим, Славку Широкова или поболтать с подружками из распилочного цеха о прошедшей вечеринке и т. д.
   Кстати, Широков ей стал почему-то неприятен, и теперь она приходила на пилораму (где сейчас работала бригада москвичей-грузчиков) не из-за него, а из-за Юры Лосева. Поэтому сегодня, когда кончилась краска, а кладовщик исчез (время было к обеду, и кладовщика уже не смогли бы найти никакие Шерлок-Холмсы), Зина взяла под руку Риту и пошла к большой пилораме. Девчата устроились в тени за штабелями. Рита болтала, а Зина слушала и незаметно следила за Лосевым. Лосев казался ей самым сильным, самым ловким и самым умелым из всей бригады. И она задавала себе вопрос: что нашел такой парень, как Лосев, в Ритке? Рита была на той вечеринке. Зина помнила, что Лосев ушел вместе с Ритой.
   Вечеринка. Как это получилось? Ей понравились москвичи. Культурные ребята. Интересные. Из Москвы. Но как с ними познакомиться? И познакомилась! Соответствующая была обстановочка. Нечего сказать, познакомилась. И москвичи решили, что девчонка, да, легкого поведения. И вели себя соответствующе. А это все их "друзья", местные ребята, организовали. И эта рыжая, Валька Лаврушина...
   Раньше Зина не особенно задумывалась.
   Мы будем резвиться, пока молоды,
   А будем мы стары - повесим носы.
   И Широков сначала ей понравился. Веселый. На гитаре играет. А потом? Все на нее смотрят только как на бабу. А просто, по-дружески, по-человечески?
   Когда-то она завербовалась сюда. Из их деревни многие тогда уезжали. С тех пор прошло всего два года. Денег ей хватает. А дальше? А после работы? Каждый день в кино? Да, она комсомолка. Платит членские взносы. Ей казалось, что сразу все изменится, когда ее примут. Ну, бывают собрания. А кто ею интересуется? Секретарь комсомольской организации лесозавода несимпатичный товарищ. Требовал от нее выхода на субботники. Ну, а дальше? Поинтересовался, чем она живет? Дал ей какую-нибудь работу? А в бригаде у них все по-прежнему. Бригадир в хороших отношениях с секретарем. А ей остается на "пятачок"? Танцевать? Эх, Ритка, на нас с тобой не смотрят как на людей. Вот у москвичек все по-другому. Перед ними и начальство бегает. Они образованные. Они своего добьются. А мы? Куда нам?
   Между тем Рита, ничего не подозревая, мирно болтала. Зина слушала ее краем уха, и ей казалось, что мозг Риты распределен строго по полочкам. Да, она это давно заметила. И полочек всего несколько. Ничего сложного нет. Если начинался разговор о работе, Рита ругала бригадира или вспоминала того, ставшего легендой, усатого дядьку, у которого они однажды работали и который заплатил им по полсотне. Начинался разговор о хозяйстве - Рита делилась последними методами приготовления овощного салата и котлет. Говорили о ребятах - всплывал ее последний ухажер. Песни - не задумываясь шел "Укротитель зверей". На этот раз Рита вспоминала усатого дядьку:
   - А какой был дядька, Зинка? Не считался. Берите, говорит, девочки, заслужили... И каждой по полсотенке...
   Так как Зина не поддержала ее, тема усатого дядьки истощилась и разговор рисковал перейти на бригадира. В это время раздался гудок. Перерыв. Грузчики бросили работу, а один из них (Зина знала, что его зовут Вовка - 72 килограмма, и он ей, единственный, очень не нравился) направился в их сторону. Лицо его блестело от пота, волосы торчали в разные стороны, и он показался Зине особенно некрасивым. Поравнявшись с ними, он остановился и ехидно спросил:
   - Загораете?
   - Загораем.
   - Вы б на солнышко да разделись.
   - Ты посмотреть хочешь?
   - А чего это вы около наших ребят околачиваетесь? А?
   - Тебе завидно, что не около тебя?
   - Зинка, вот где ты! - к ним бежала Валя Лаврушина. Прибежав, она, не обращая внимания на Вовку, со злостью обрушилась на Зину: - Как тебе не стыдно? Все девчонки дали деньги, а ты? Тебя не касается? Хочешь на других выехать?
   - У меня нет сейчас денег.
   - А у нас есть? Ишь нашла рыжих!
   Девчата невольно покосились на ее волосы. Валя продолжала:
   - Все будут платить, а ты нет? Так не по-людски. Просто стыд.
   - А каждый месяц гнать десятку - по-людски? - вспыхнула Зина.
   - А когда тебе за месяц выпишут гулькин нос - обрадуешься?
   - Он и так ничего для нас не делает.
   - Так сделает, чтоб было хуже.
   - Эге, девчонки, - вмешался Андрианов, догадавшись, в чем дело, - вы по десятке бригадиру собираете? Чтоб, значит, наряды хорошие выписывал. Деньгами ему отдаете или как?
   Девушки смутились.
   - Нет, мы угощение покупаем.
   - Кому?
   - Всем... ну, бригадиру. Ведь он для нас старается...
   - А он вас приглашает? А?
   - Ну... иногда достается.
   - Иногда достается? Так. И что вы за это имеете? А?
   - Шиш с маслом, - быстро ответила Зина.
   - А чего же вы молчите? А?
   Девчата молчали.
   - Чего молчите? Есть профком, директор, комсомол?
   - Ну как нам, девчонкам, против него? Кстати, - Зина указала глазами, - вот его самого черт несет. Можешь поговорить с ним, раз смелый.
   - И поговорю.
   - Пойдем, девчата, - предложила Валя. - Нам лучше не связываться. Дашь десятку - и спокойно. Вот увидишь, начальство всегда право.
   Девушки поднялись и ушли.
   Вовка оглянулся. Да, к нему черт нес бригадира. Самого черта, правда, не было видно, и бригадир передвигался довольно свободно. "Ну и ряха!" подумал Вовка, явно перегибая, потому что лицо у бригадира казалось обыкновенным. Только глаза пронзительно голубые, нахальные.
   Вовка приготовился. Конечно, лучше всего сразу схватить его за шиворот и дать в морду. М-да! А мужик он здоровый. Надо просто вежливо спросить: "За что это вы десятки берете?" А вообще, какая он сволочь, пользуется, что девчонки слабые...
   Бригадир приблизился. Взгляды их встретились. Заметив напряженность в глазах Андрианова, бригадир неожиданно улыбнулся ласково-иронически (так когда-то улыбался могущественный Хирса, Вовкин покровитель) и спросил:
   - Ну, браток, спичками богат?
   Вовка растерянно похлопал по карманам, развел руками. Бригадир вздохнул и печально, просто улыбнулся:
   - Вот и я тоже.
   И, кивнув головой, зашагал к столовой.
   "Испугался я, струсил", - подумал Вовка. Но тут же пришла мысль: "Что я могу один сделать? Надо начальству". Вовка немного успокоился. Действительно, куда ему одному! Ого, вот этот же черт несет Шалина. В самый раз. Кстати, надо у него спросить о той "знаменитой" панике.
   Шалин отличался цепкой зрительной памятью. Увидев Андрианова, он тут же вспомнил лохматого грубияна из 107-го корпуса, который, кажется, очень глупо рассуждал о поэтах.
   Шалин поздоровался с Андриановым холодно. Сейчас Андрианов был робок.
   - Понимаете, здесь произошел такой случай... Вы извините, что я вас задерживаю, Володя...
   - Владимир Павлович!
   - Да... верно... Владимир Павлович... Да, заодно хотел спросить, вы знаете, что произошло в тот вечер, когда вы к нам заходили?
   - Ничего тогда не произошло.
   - А была паника... В общежитии наших девчонок...
   - Да, я слыхал. Чепуха. Но как вы, взрослые ребята, говорите об этом? Сами поддались на панику? Посмотри на себя, кровь с молоком, а испугался!
   - Я? Нет! Мы просто сначала не спали, разговаривали...
   Шалин был зол. Опять какие-то слухи. Ему передали все очень коротко. Порядок навели бетонщики. Вот что знал Шалин. И вдруг сейчас выясняется, что 107-й корпус... Ну, от таких, как Андрианов, всего можно ожидать.
   - Вот, вот! Не спали, говорили! Здоровые ребята, а, наверно, дрожали от страха. Поверить слухам? Агентству ОГС. Знаете, что это такое? ОГС одна гражданка сказала. Сколько я работаю, а с таким встречаюсь впервые. Позор, ребята, вы же комсомольцы!
   - Та-ак. - Вовка опешил. Губы его перекосились.
   - Учтите, на нашей стройке могут быть враги, диверсанты, посланные из-за границы. Они будут распространять какие угодно слухи. И ты, здоровый, крепкий, боевой парень, поверишь?
   - Я? Поверю!
   - Что?
   - Конечно. Раз люди говорят - значит, правда.
   - Да-а?
   - А что?
   - Так, ну хорошо. Поговорим после. До скорого свидания.
   - Покедова!
   Шалин удалялся в ту же сторону, куда ушел и бригадир. Вовка вспомнил свое обещание Зине, выругался и ударил ногой по вылезшей из штабеля доске. Доска осталась цела, зато Вовке пришлось срочно сесть и потрогать ботинок. Доска оказалась достаточно твердой.
   ГЛАВА IX
   ПАРОЧКА
   Двое парней шли вечером по окраине поселка. Двое парней видели парочку. Парочка, не доходя до них, свернула по тропинке в сторону леса.
   Что особенного? Шли и свернули. Но ведь это в понимании парней были не просто молодой человек и девушка. Это была парочка.
   И поэтому один молча толкнул другого. Другой два раза энергично толкнул первого. Один скривил рот и прищурил глаз. Другой не мог состроить такую мину, но старательно стал подмигивать. Первый вытянул губы и поднял кулак, выставив большой палец. Второй причмокнул и стал мигать одновременно левым и правым глазом.
   Потом парни рассмеялись, обнялись, сжав друг друга несколько сильнее обычного, и, довольные собственной проницательностью, пошли в поселок.
   А Зина и Юра были уже в лесу. Лес, как и полагается всякому порядочному лесу, был темным. Все лесное царство твердо знало свои обязанности: деревья стояли стеной и изредка шумели верхушками, поводили ветками и сбрасывали (сугубо для настроения) какой-нибудь одичалый, пожелтевший лист; кусты изредка цеплялись за одежду и манили; дежурные ночные птицы периодически пролетали над головой; ну и, естественно, было подобрано несколько высоких пней, которые издалека можно было принять за присевшего человека. По плану какое-то лесное существо должно было изредка протяжно, странно, нагоняя страх, вскрикивать, - но у него сегодня что-то не ладилось с голосом. А жалко, - слышимость была отличная, опытное ухо давно бы различило осторожный шорох. Из-за раздвоенной, корявой осины (из-за простого дерева он бы никогда не вышел) появился леший. Парочка остановилась - леший замер. В молодости леший хулиганил. Но сейчас ни пугать, ни щекотать не решился. Может, потому, что постарел, или потому, что работал по совместительству лесником, или потому, что плечи у парня были широкими. Леший жевал травинку и думал о жизни.
   "Суета сует и всяческая суета. Все как сто лет назад. Ох, моя молодость! Вот парочка. Как ее зовут? Ясно, она льнет к парню. Он ей нравится. И она не сможет ни в чем ему отказать. Болтай, девушка, болтай. Что он говорит, этот парень?
   - Это сплетники, неужели тебя только они интересуют?
   Э, парень, ты совсем не туда, в высокие материи полез. Тебе сейчас надо обнять ее, посадить, сказать, что любишь. И главное, время не теряй и говори хорошие слова.
   - И это все, что тебя интересует?
   Парень, опять не туда. Ты ее обнимай, обнимай, на то она и девка. И девка вдруг заплакала. Конечно, заплачешь с таким пнем. Эх, я, бывало, в молодости!.. Ох, наконец-то он ее сажает! Так, обнимает. Нет, отодвигается.
   - А откуда ты, Зина?..
   Дурак ты, парень. В мое время..."
   Леший сплюнул травинку и исчез в кустах.
   ГЛАВА X
   ВОВКИНО ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ
   В воскресенье утром решили: идем купаться. Андрианов мрачно заметил, что ему, дескать, надо в город. "В воскресенье, утром, в город? Дурак!" Долго уговаривали: зачем ехать, толкучка, пыль, жара, лучше утром покупаться, позагорать, а свои дела в городе всегда успеются. Андрианов слушал, чувствовал, что ребята правы, но в город поехал.
   Пока доплелся до автобусной остановки, Вовка трижды пожалел о своем решении, но возвращаться в общежитие ему было уже неудобно.
   Автобус, дымящийся пылью, присел на один бок, В него карабкалась очередь. Наконец автобус лязгнул дверцами и, стиснув застрявшую чью-то руку и ногу, пополз.
   Всю дорогу Вовка гадал: кто стоит на его ботинке? Разобраться было трудно, так как он сам полулежал на чем-то тощем и ужасно ворчливом. Но его плотно подпирали два пиджака. Оставалось лишь смотреть вбок и думать, как хорошо сейчас купаться в холодной реке.
   У самого окошка, защищенный сиденьями и поэтому вполне жизнерадостный, мальчишка, на коленях у отца, задавал разные глупые вопросы. Отец отвечал охотно и нес дикую ересь. Скандалил кондуктор.
   Так доехали до центра. Очутившись на мостовой, Вовка еще раз вспомнил о купании и взглянул на свой ботинок. Да, видно, здесь работал опытный товарищ, специалист по отрыванию подметок. Как это ему удалось - Вовка не понимал. Но дело было сделано.
   Благо конура сапожника оказалась неподалеку. Сапожник плюнул на руки и стал колдовать над ботинком. Подошел какой-то его старый знакомый, присел. Вовка от нечего делать наблюдал и слушал.
   Сапожник, рыжий инвалид, остриженный так коротко, что его лицо казалось квадратным, шмыгал добрым шишковатым носом и вспоминал:
   - Пил я в последний раз с одним знакомым. Да, он молодец (ругательство): еврей, а пьет - вот удивительно!
   - Да, - согласился собеседник, - удивительно.
   - Так вот. С пятнадцатого числа я уже месяц как не гулял. А до этого сразу недели две. Брат приехал, дрова купил... магарыч. Как кончили, сразу в театр... в буфет.
   - Пиво?
   - Какое пиво, водкой нахлестались...
   Ботинок был готов. Сапожник достал старую банку из-под ваксы. Долго не мог открыть. Наконец открыл. Она оказалась пуста. Инвалид не смутился поскреб ножичком, густо поплевал на щетку и стал тереть ботинок.
   Вовка расплатился и отправился к почте, обдумывая услышанное.
   Можно сказать, у Вовки было равнодушное отношение к семитскому вопросу, хотя он вспомнил, что всегда обижался, когда во дворе Хирса обзывал его "жидом". Хирса обзывал так всех, кто не давал ему денег в долг. Долгов Хирса никогда не отдавал, но Вовка выскребал свои последние рубли, потому что в его представлении слово "жид" - нехорошее, равносильное жадине, жмоту.
   И вдруг его поразила мысль: Юра Лосев, его бригадир, самый лучший грузчик, - еврей. И как он раньше не догадался? Конечно, еврей. И слегка картавит. Странно: еврей - и грузчик! Расскажи кто-либо другой - не поверил бы. Это, по словам одного Вовкиного знакомого, не типично.
   Но тут Вовка вынужден был прервать свои размышления, потому что очутился у почты.
   Через минуту он вышел снова на улицу. Пожалуй, сейчас бы он не вспомнил, о чем думал минуту назад. Он был ошеломлен. Как? На десять писем и телеграмму, в которых он писал только одно: приезжай, - ни письма, ни строчки, ни слова? Черт знает что, Люся, его Люся, и ему не отвечает.
   Он остановился посредине тротуара и стал почему-то разглядывать огромный деревянный плакат, где на фоне намалеванной женщины и курорта выделялась надпись:
   В сберкассе денег накопила,
   Путевку на курорт купила.
   Эх, если бы у него были деньги! Телеграфом перевод "Вылетай на самолете. Долго ли мне без тебя мучиться?" И завтра Люся здесь. Да, будут у него деньги! Когда? А они нужны. Очень. И дойдет ли до Люси телеграмма? Может, кто-то скрывает Вовкины письма?
   Вовка шел по многолюдной воскресной улице мрачный, злой, толкая прохожих, огрызался, когда его пытались усовестить, чуть было не угодил под единственное городское такси и вообще вызывал всем своим поведением замечания, вроде: "И где паренек успел так нализаться?"
   Он возвращался в поселок пешком. Долгая дорога в жару по пыльным улицам совсем его измучила.
   Одно происшествие изменило его настроение.
   Дебоширил пьяный. Возможно, Вовка не обратил бы на него внимания, но пьяный кричал:
   - Еврей! Гад!
   Голос был знакомый: высокий, резкий. И длинная унылая фигура черным циркулем вычерчивала по мостовой.
   Вовка остановился, заинтересованный. Крик относился к тоненькому молодому человеку. Вовка присмотрелся и удивился. Лицо у молодого человека было "самым отъявленным" русским. Только по прическе Вовка догадался, что это, наверно, студент.
   - Узкие брюки надел! - вопил пьяный. - Стиляга! Попадись ты мне на просеке, убил бы.
   Студент уходил, подчеркнуто равнодушный, безразличный. Пьяный поспешил за ним, но его понесло в другую сторону, и он налетел на очередь у остановки автобуса.
   - Мы кровь за них проливали, а они? Они в узких брюках ходят! гаркнул пьяный и вдруг промычал, зловеще спросил: - Кто меня толкнул, а? Кто меня толкнул? Ты?!
   Пьяный двинулся к двум мужчинам, что стояли первыми. Один из них отвернулся, другой заверил пьяного, что он его не толкал и "лучше пошел бы ты, брат, проспался".
   Вмешалась женщина:
   - Показалось тебе. Никто не толкал, а ты озорничаешь. Пойди домой, успокойся!
   - Я, мамаша, кровь проливал. Я не позволю себя толкать. Если я тебя обидел, - извини, мамаша. Я... Нет, извини, мамаша. А ему я покажу, как толкаться. Ты меня толкнул? Ты? Ты?
   Пьяный пошел вдоль очереди и наскочил на Вовку.
   - Эй, мужик, что раскричался! - остановил его Вовка.
   Люди в очереди все повернули головы.
   - Кто меня толкал?
   - Ну, а если я?
   - Меня? Да я тебя...
   - А в зубы хочешь?
   Пьяный пошел на него. Вовка небрежно ударил его с левой. Пьяный закачался, быстро завертел головой. Казалось, он протрезвел:
   - Васька! Заводной! Хлопцы, сюда! Наших бьют! Дави его, гада!
   Подошел автобус. Очередь торопливо карабкалась на подножку.
   Вовка оглянулся. Кто-то бежал. И, наверно, это бежал человек просто так, по своим надобностям. И, наверно, в другую сторону. Но в тот момент Вовка не раздумывал. Несколько ударов, сильных, точных, - и пьяный лежал на мостовой.
   Вовка вскочил в автобус, и за ним захлопнулась дверь.
   * * *
   Ну вот попробуй, поговори с ребятами. Целый день их не видел, купался и обедал без них. А они? Нет чтобы поинтересоваться: что, мол, Вовка, ты сегодня делал? Куда там! Бомба взорвись, они и то не услышат.
   Почему? "Козел", обыкновенный "козел"!
   Переводя на общепринятый язык, ребята режутся в домино. Играют четыре пары, на вылет.
   Первый. Следующий!
   Стук костяшек. Начали.
   Первый (весело). Порядок! Ходи.
   Второй. Поехали (пока бодро).
   Четвертый. А мы им фигу!
   Первый. Дай убью его четверку.
   Третий (радостно улыбаясь). Ты меня понял.
   Первый (ободряюще). Играй, парниша!
   Четвертый (уныло). Играй, играй...
   Второй. А мы отойдем.
   Первый (весело). Играй, парниша!
   Четвертый (убитым голосом). Нечем.
   Третий (переходя на крик). Дуплись на оба конца!
   Второй (безнадежно). А мы едем...
   Первый. А мы по зубам (ехидно). Едешь, друг?
   Четвертый (уныло). Едем...
   На Вовку ноль внимания. Вовка лег на кровать. Вовка закрыл глаза. Хорошо. И ему никто не мешает. Он один.
   "Это было весною, зеленеющим маем". Что это за песня? Да, в детстве. Пели ребята во дворе. "Это было весною". А дальше... Да, это было весною. И день был паршивый. Дождь. Дождь возился в кустах. Опустились листья деревьев. На дорожке лужи, обнажилась глина. И ботинки стали тяжелыми. И к ботинкам прилипла грязь.
   "Мы бежали с тобою". Мы шли, накрывшись одним плащом. И плащ был неширок. Мы вынуждены были тесно прижаться друг к другу, и я обнял тебя. И ты молчала. И я обнял тебя. А потом наклонился... Ты сопротивлялась, ты отворачивалась. Но мы были под одним плащом. И ты чуть не упала. И схватилась за мою руку. Я наклонился. Я до сих пор чувствую твои губы. Чего я плачусь? Я самый счастливый из людей. Я для тебя горы переверну. Горы? Трудновато. Но лесо-склад? Запросто. Ты сидишь сейчас в своей комнате? Как ты можешь там находиться? А здесь Алтай. И леса, и бесконечные степи. И говорят, есть горы. Те самые, что я хотел перевернуть. Я еще не видел гор. Но я их увижу. "Это было весною..." А тебя я увижу? Когда я тебя увижу, Люська? Сколько дней, сколько недель мне ждать?
   Второй (задумчиво). Один... две... три... четыре...
   Третий. Жалко, но слезать придется. Эх, жизнь!
   Четвертый. Опять без меня (Философски-вопрошающе.) Может, мне на реку сбегать?
   Второй. А ну, забей конец!
   Третий (громогласно). А-а-а... его мать!!
   Четвертый (торжественно). Поехали!
   Первый. Бабки на стол!!
   Второй. Два и двадцать один - двадцать три...
   ...Ты знаешь, Люська, я бы хотел побывать в твоей комнате. Я бы с интересом слушал, как ругаются за стеной. Я бы с удовольствием слушал причитания твоей матери - дескать, жить трудно, а Люся уже невеста. Люсю замуж выдавать, солидный муж нужен Люсе. И ты знаешь, я бы не грубил, я бы не молчал, не ходил бы по комнате, руки в карманы, насвистывая, Я бы чинно мешал ложечкой сахар в стакане, я бы поддакивал. Я бы соглашался. Лишь бы ты сидела за столом. Лишь бы ты хоть изредка посматривала на меня. И улыбалась краешком рта. Честное слово, я уже не буду просить проводить меня до двери, чтобы поцеловаться в темном коридоре. Хорошо бы сделать...
   Второй. Рыбу или нет?
   Третий. Цыган говорил: главное заход.
   Четвертый. У меня мильон.
   Первый. Гы-ы!
   Третий. Кончать?
   Первый. А ну, друг, дуплись! Законно! Дуплись. Вот так! (Оглушительно и ехидно.) А теперь ваши бабки!!
   Первый и третий при виде карт своих противников издают торжествующий набор гласных.
   Первый. Козлы?? Козлы! Бэ-э-э!!
   Третий. Может, капустки принести?
   ...Помнишь, как я тебя впервые увидел? На контроле. Ты впервые пришла к нам в цех. Ты волновалась. И на лбу у тебя чернели две масляные полосы. (Наверно, ты пыталась поправить прическу.) А потом я тебя проводил домой. "Кто тебя по переулкам ждал, от дождя и холода дрожа?" Кто теперь тебя провожает? С кем ты стоишь в парадном? Неужели, Люся... зачем я уехал? Нужно! Но ведь можно было и не уезжать? Бригантина подымает паруса. Соленый ветер рвет снасти. Пьем за яростных, за непокорных, за презревших грошевой уют! Тебе смешно. Я уехал в самый центр нашего материка (видишь, я помню географию). Подальше от всех морей и океанов. Да, здесь я не увижу, как бригантина подымает паруса. Люська, я боюсь тебя потерять. Я не смогу жить без тебя. Люська, тебе нужен солидный муж? С большой зарплатой? Сколько?..
   - Шесть двадцать, Широков! Два шестьдесят с Удальцева. Петька, с тебя три двадцать!
   ...Что такое? Кончили играть? Толик читает записи с какого-то куска бумаги...
   - Михайлов! Ровно четыре рубля.
   - За что?
   - Как за что? Мы договорились. У нас в комнате не ругаться. За каждый мат по двадцать копеек.
   - Если каждый день придется отдавать по шесть рублей... - чешет затылок Широков. - И как это ты успел записать?
   - Успел!
   - Чего ж ты нас не предупредил?
   - А вы не забывайте. Юра Лосев, с тебя два рубля!
   - Ого! За что? Я же меньше всех ругаюсь.
   - С тебя, как со старшего, в два раза больше.
   - Да, но если я ставлю два раза тройку, а Степа два раза ее забивает как тут не выругаться?
   Собрали деньги, послали Степу за квасом. Широков заметил, что Андрианову везет. Не ругается и денег не платит.
   Наконец вспомнили об Андрианове. Где был? Что делал? Ладно, мы люди не гордые, расскажем.
   Да, был в городе, дрался. Вот, вот. И ничего удивительного. Значит...
   Вовка не хотел врать. Но как-то так получилось - вместо одного пьяного появилось двое. Да еще несколько человек. Очевидно, их дружки, бросились на помощь. Итого пять человек против одного Вовки. Пьяные - здоровые, лет тридцати.
   На Вовку смотрели как на героя. Один лишь Удальцев забеспокоился:
   - Гляди, выследят они тебя. Убьют.
   Лосев рассмеялся.
   - А мы на что? Держись, Вовка, нас. Потом, сам Вовка не промах. Грузчик - семьдесят два килограмма.
   - Между прочим, семьдесят девять.
   Лосев внимательно посмотрел на Вовку.
   - От нее ничего?
   Вовка помотал головой. В комнате стало тихо.
   - По-моему, все бабы - сволочи! - сказал Степа.
   - Мы здесь тебе другую найдем, - сказал Широков. - Закачаешься. Здесь много хороших девчонок. Найдем ему, а, ребята? Сейчас мы танцы устроим, пригласим москвичек и наших новых знакомых. Лось! Идем?
   Петька Никишин пошел в свою комнату и запустил радиолу. У него была любимая пластинка из "Свадьбы с приданым". Начиналась пластинка с плясовой мелодии, которая тут же сменялась долгим диалогом. Но Петька, как только начиналась музыка, пускался отбивать чечетку.
   Так было и на этот раз. Заслышав стук каблуков, ребята бросились в первую комнату уговаривать Петьку поставить что-нибудь в другом жанре. Для начала пошли на компромисс и запустили "Романс с квасом".
   Широков и Агай отправились приглашать девчонок. Остальные наводили блеск на ботинки.
   Удальцев отвел Лосева в угол и долго о чем-то просил. Лосев вздохнул и достал Кольке свою форменку.
   * * *
   Радиола стояла на окне. Десять или пятнадцать пар утрамбовывали землю. Но так как эта работа производилась под музыку, то и название у нее было другое - танцы.
   Удальцев поражал девчонок своим бравым матросским видом. Лосев танцевал с Зиной. Широков сумрачно на нее косился и ухаживал за Валей Лаврушиной. Один лишь Степа стоял у окна и боязливо косился на девушек.
   Андрианов и Никишин по очереди танцевали и меняли пластинки.
   В основном здесь были москвичи. У Андрианова (к его удивлению и гордости) оказалось много знакомых. Радиолой фактически заведовал он, все обращались к нему с просьбами поставить их любимые пластинки (потому что Никишин с удовольствием ставил лишь вальсы, краковяки и "Белую березу"). Андрианов чувствовал себя чуть ли не главным.
   Неожиданно подошла группа местных. Ребята насторожились. Удальцев на всякий случай приблизился к Лосеву.