- А вы могли бы его описать? - спросил Зуйков.
- Что вы! Темно ведь было. Разве что точно видел, что он гораздо ниже Анатолия Ивановича, а у нас с Анатолием Ивановичем рост один: 178 сантиметров. А тот ему едва до плеча доставал.
"Значит тот человек не высок, где-то метр шестьдесят пять-шестьдесят восемь", - отметил про себя Зуйков.
- Вот, пожалуй, и все, - сказал сосед.
- Что ж, спасибо, Аркадий Ильич, - протянув руку, Зуйков попрощался и пошел к "Волге", припаркованной у штакетника.
- Куда едем, Антон Трофимович? - спросил шофер.
- На работу...
Поднявшись к себе и сняв пальто, Зуйков первым делом извлек из карманов ключи, блокнот и завернутые в бумагу клочки разорванных фотографий. Он высыпал их на стол и попытался сложить из цветных разрозненных мозаичных кусочков что-то цельное, понятное. Но ничего не получалось. Он сгреб их и высыпал в конверт. Затем взялся за блокнот, тщательно перелистал его страничку за страничкой. В итоге он выписал на отдельный лист бумаги семнадцать номеров телефонов. Они были разнесены Фитой по алфавитным страницам, но нигде не указывалось, чьи они. Видимо, Фита знал их принадлежность, что говорило о том, что номера эти были для него значимы, помнил по цифрам, кому они принадлежали. Номера были шестии семизначные. Первые явно не московские, вторые могли быть и московскими, и других городов, как России, так и иных государств СНГ. Все это предстояло выяснить. Зуйков позвонил, вызвал сотрудника.
- Постарайтесь установить принадлежность этих телефонов, - сказал Зуйков, когда тот вошел, и отдал ему бумажку. - В этом конверте разорванные фотографии, отдайте экспертам, пусть попробуют сложить...
Затем он позвонил в приемную Фиты. Ответил женский голос:
- Слушаю, приемная.
Назвавшись и представившись, Зуйков сказал:
- Мне нужна Ада Георгиевна.
- Я Ада Георгиевна.
- Ада Георгиевна, хотел бы с вами повидаться.
- Завтра годится? - спросила она.
- Хорошо бы. В какое время?
- Давайте после четырех. Скажите, куда приехать.
Он попросил ее приехать к половине пятого, сказал куда и где получить пропуск...
К концу рабочего дня вошел сотрудник.
- Садитесь, - предложил Зуйков. - Ну что?
- Из семнадцати номеров четыре шестизначных. Принадлежность установить практически невозможно. Из оставшихся тринадцати - девять московских, остальные - загадка, они могут быть во многих городах на территории бывшего СССР, где семизначная система.
- Это я без вас понял, - буркнул Зуйков. - Ладно, давайте московские.
- Два номера - это служебный и домашний телефоны генерала, - он назвал знакомую Зуйкову фамилию высокого чина из МВД. - Один телефон бывшей госдачи ЦК КПСС, последний телефон принадлежит посольству Ирана.
- Кто сейчас хозяин дачи ЦК КПСС?
- Не знаю.
- Выясните! Дальше!
- Еще один - домашний некой Ады Георгиевны Голодышиной.
- Дальше!
- На страничке с буквой "Я" телефон какого-то Якимова Рудольфа Петровича. Еще один квартирный - Жигалова Олега Олеговича. Есть еще телефон какой-то Скорино Евгении Францевны.
- Все?
- Да.
- Хорошо. Установите, кто такие Якимов, Жигалов, Скорино.
- Теперь фотографии, товарищ полковник, - он достал из папки три плотных листа бумаги, на которых были наклеены, собраны воедино кусочки, сложившиеся в три фотографии. - Получилось не очень. Многих фрагментов не хватает, есть пробелы и там, где верхняя пленка отделилась от основы. Основа есть, а самой пленки с изображением нет, видимо, уничтожали фотоснимки с большим рвением.
Зуйков рассматривал снимки. На двух он нашел Фиту, еще каких-то двоих людей, на третьем возник в полуоборот еще один с рыжими волосами. Зуйков узнал: все эти люди были на похоронах Фиты. На фотографии они стояли то ли в вестибюле, то ли в холле на фоне какого-то киоска, возможно, сувенирного - виднелись на витрине зажигалки, игральные карты, бижутерия. Все это Зуйков рассматривал через лупу, но полное представление составить не мог многих фрагментов действительно не хватало, и куда они подевались, ломать голову не имело уже смысла.
- На какой бумаге отпечатаны эти фотографии? - спросил Зуйков. - На "AGFA", на обороте есть фирменные знаки.
"Скорее всего и эти снимки делал Желтовский", - подумал Зуйков, вспомнив, что те, дачные, семейные, сделанные Желтовским, тоже на этой бумаге.
- Установите нынешних владельцев дачи ЦК КПСС.
Зуйков посмотрел на часы, было без восемнадцати шесть. Он позвонил в приемную Фиты. Трубку сняла Голодышина.
- Ада Георгиевна, простите, беспокою еще раз. Это Зуйков. Скажите, пожалуйста, какие у Анатолия Ивановича были служебные телефонные справочники?
- Совминовский, Госдумы и еще один как бы личный, толстый такой, как большой блокнот с алфавитом. Туда он записывал телефоны и адреса. Он у него на письменном столе лежал всегда.
- У меня к вам просьба: просмотрите внимательно все три, не попадутся ли вам такие фамилии: Жигалов, Якимов, Скорино, бывшая госдача ЦК КПСС и генерал... - он назвал фамилию.
- Скорино работала помощницей у Анатолия Ивановича. Она ушла на пенсию. Остальное я посмотрю. Вам сейчас нужно или терпит до завтра?
- Терпит. Мы же увидимся, - пришедшая в голову Зуйкова мысль требовала проверки.
Прошло два дня. Миша не пришел, не звонил. Борис Сергеевич Брустин запаниковал. В голову полезли всякие ужасные истории, которыми жила столица. Утром третьего дня Брустин отправился с письменным заявлением в милицию. Майор, прочитав заявление, стал успокаивать: "Да не паникуйте вы. Ну загулял парень, дело молодое. Появится. У нас таких заявлений полно. Потом выясняется, что исчезнувшие веселились. Бывает и не по два-три дня, по неделям гуляют... Ладно, займемся и вашим сыном".
Брустин видел, что майор с неохотой принял его заявление и понял, что поиск пропавших людей - дело, которым не спешат заняться, есть кое-что поважнее. Но он принял решение. Первое, что надо было сделать - поехать на Мишину работу. Старенький "Москвич" стоял во дворе, Борис Сергеевич прогрел двигатель, проверил в бардачке, на месте ли сумочка, где его и Мишины права и техпаспорт, и поехал на СТО.
Начальник смены сидел у себя в каморке, в которую Брустин прошел через весь цех.
- Вы по какому делу? - спросил начальник смены, разглядывая Брустина и соображая: "Не инвалид ли какой с жалобой. От них всегда чего-нибудь жди".
- Я отец Миши Брустина.
- О! Что это он забастовал? Заболел, что ли?
- Нет. Позавчера он не вернулся с работы. По сей день.
- Как так?
- Не вернулся, не позвонил. Сегодня третий день пошел.
- Да я сам видел, как он запирал свой шкаф, взял сумку с инструментами и ушел. Вместе с Рубеном.
Рубен был Мишиным близким приятелем, вместе ходили в школу, он часто бывал в доме Брустиных.
- Можно поговорить с ним и с другими слесарями, кто был в ту смену?
- Конечно! Идемте.
- Я хотел бы сперва посмотреть его шкафчик. Но у меня нет ключа.
- Откроем.
Они вышли в цех, Брустина сразу окатил шум. Лязгал металл, работали двигатели, с выхлопных труб куда-то под пол уходили насаженные на них толстые шланги.
Шкафчик Миши вскрыли монтировкой. Пока начальник смены пошел звать Рубена с мойки, Брустин под любопытными взглядами слесарей осматривал шкафчик. Висела рабочая одежда, берет. На полочке лежали ключи от какой-то машины на красивом фиатовском брелке, под ними замусоленная бумажка, рукой Миши "шариком" написано: "Старые номера, астраханские, 84-02, номер двигателя 7951986. Новые номера не московские, иногородние, 22-41". Брустин сунул эту записку и ключи с брелком в карман. Не было главного сумки с инструментами. Брустин знал, что Миша никогда не оставлял ее на работе, забирал домой. Несколько лет назад японская фирма "Камацу" монтировала заправку, Миша пошел туда подработать, когда был свободен от смены. На прощание мастер-японец подарил ему красивую сумку с фирменными инструментами: гаечные ключи разных номиналов, в отдельной коробке набор сверл, в другой коробке комплект съемных отверток от самой узкой, двухмиллиметровой, до самой широкой, сантиметровой. И ко всему этому одна удобная рукоятка-скоба, в которую закреплялся тот или иной инструмент. Был еще набор накидных и торцовых ключей и три разной величины молотка. Когда Миша принес эту сумку в цех, все сбежались смотреть, как на выставку: инструменты были исполнены с невиданной красотой, изяществом, надежностью, с той степенью удобства, к которой рука сразу привыкает. Миша очень дорожил этой сумкой, на которой было написано "Камацу"...
Подошел начальник смены, Рубен, Вова-электрик и еще несколько слесарей. Все подтвердили, что видели, как Миша уходил после девяти вечера.
- Мы с ним вдвоем шли к остановке, - сказал Рубен. - Подошел мой автобус, я еще успел увидеть через дорогу, как Миша "проголосовал", белый "жигуль" подкатил, "семерка".
- Он сел в него? - спросил Брустин.
- Похоже. Я когда глянул в окно, Мишки на остановке уже не было.
Все умолкли. Потом о чем-то подумав, Брустин спросил:
- Можно ли узнать, ремонтировал ли он машину с астраханскими номерами 84-02: номер двигателя 7951986? - заглянул в бумажку Брустин.
- Можно. Подождите, я сейчас, - начальник смены вышел из цеха. Пока его не было, все как-то неловко переминались, перешептывались. Вернулся начальник смены минут через десять, в руках у него копия наряда-заказа. Глядя в него, сказал: - Три дня назад он менял помпу и шкив на белой "семерке" с такими номерами.
- А кто владелец этой "семерки"? - спросил Брустин.
- Высокий здоровый малый, блондинчик в теплой джинсовой куртке, ответил Вова-электрик. - У него шрам через обе губы...
Брустин попрощался. Провожал его Рубен. Вышли за территорию.
- Расскажи подробно, Рубен.
- Да-да, я не хотел там при всех... В общем, когда мы шли к автобусной остановке, Мишка сказал: "Три дня назад делал белую "семерку", помпу менял и шкив. Хозяин - прапорщик из Астрахани. Машину я запомнил: во-первых, на лобовом стекле свето-защитный козырек с надписью "Мишлен", фартук порван и чехол на одной "седушке" прожжен. А через три дня эта же "семерка" снова в цехе, Вовик замок зажигания менял. Только на машине номера другие. Похоже, угнали. Не "Колбаса" ли номера схимичил? Все мало ему..."
- Кто это "Колбаса"? - спросил Брустин.
- Сытников Глеб Иванович. Когда-то работал у нас. Хороший специалист по кузовным работам, рихтовщик высокого класса. А человек - дерьмо, "кулак", рискованно левачит, слух есть, что "лепит" фальшивые номерные знаки. Однажды уже горел на этом.
- И что было дальше?
- Подошли, значит, мы к автобусной остановке, Мишка ждать остался, я перебежал на свою сторону, тут подкатил мой автобус. Я, правда, еще успел увидеть, как Мишка "проголосовал" какой-то белой "семерке" со светозащитным козырьком. Он и сел в нее.
- Если это та же, зачем же он сел? - как бы себя спросил Брустин.
- Не знаю. А может это не та.
- А если все же та?.. Может поехать мне к этому "Колбасе"? - спросил Брустин. - Ты адреса его не знаешь? Больше-то негде мне Мишу искать, Рубен, это хоть какая-то зацепочка.
- Адрес-то я узнаю. Да говорить он с вами не станет.
- Тоже верно... Что же делать?
- Поедем к нему втроем, - поразмыслив, сказал Рубен.
- Кто?
- Я, вы и еще один парень, лейтенант ГАИ. Хороший мужик, я с ним срочную служил. Правда, он из дорожного надзора, ну да ничего. Важно тут, что из ГАИ. Сейчас иногда по кружке пива выпиваем, он Мишку знает, думаю, не откажет. Вы можете меня подождать час, у меня конец смены?
- Могу...
Ждал Брустин, сидя в "Москвиче" часа полтора, когда, наконец, вышел Рубен уже умывшийся и переодевшийся.
- Адрес "Колбасы" я в отделе кадров узнал. С лейтенантом созвонился. Он через полчаса обещал подъехать. Я ему все рассказал.
Лейтенант приехал минут через сорок. Познакомились. Это был крепыш невысокого роста, хромовые сапоги туго обтягивали крепкие икры. Прикатил он на гаишной машине - "жигули-пятерка".
- Адрес узнал? - спросил он у Рубена.
- Узнал, - Рубен протянул ему листок бумаги.
- Поехали, - решительно сказал лейтенант.
Дом Глеба Ивановича Сытникова - двухэтажное старое строеньице, находилось на отшибе, за новыми девятиэтажками. Сытникова нашли за домом, на участке, огороженном штакетником, где стоял просторный кирпичный гараж с распахнутыми воротами; Сытников был внутри. Брустин сразу понял, что это - тот человек, который им нужен: коренастый, узкогубый, с широким красным лицом и большими руками, темными от многолетнего соприкосновения с металлом. Лицо было цвета вареной колбасы. В руках он держал автогенный резак.
Сытников растерянно смотрел на прибывших. Рубена - мойщика с СТО узнал, и лейтенанта вспомнил. "Кто же это с ними, кто этот старый пердун? Неужто хозяин угнанной "семерки"?.. Значит загремели латыши?.. Навряд, они уже где-то далеко за Москвой должны быть, спешили ведь..."
Брустин и Рубен остались у машин, лейтенант вошел в гараж, оглядел его молча, двигаясь вдоль стен, осматривал полки с инструментами, со всякими банками и баночками, склонялся к верстаку, пошевелил сапогом, как бы разгребая, кучу железа в углу. Наконец сказал:
- Богато живешь, Сытников. Хорошую мастерскую отгрохал.
- Все должно быть по-хозяйски, - сипло от волнения ответил Сытников.
- А налоги платишь? - спросил лейтенант.
- Так я почти ничего не делаю. Тяжело уже, старый.
- А заготовки-то зачем? - лейтенант извлек из груды железа полосы из тонкого алюминия. - Смотрю, а у тебя ни плансона, ни матриц, ни пресса. Ты что же, руками чеканишь, молоточком? Да, чеканщик ты был знаменитый.
- Вы про что?
- Снова за старое взялся?.. Это что за дверь в углу?
- Там чуланчик, стол да стул, отдыхаю там.
- Давай-ка зайдем туда потолкуем про все, а товарищи нас подождут.
Они скрылись за дверью, пробыли там минут двадцать. Когда вышли, лицо Сытникова было еще краснее, распаренное, лоснилось от пота. Брустин подумал: пот страха? Сытников нервно тер ладонь о ладонь, скатывая грязь. Мысли Брустина вдруг обрели ясность: "Почему я маниакально уперся в то, что "семерка", которую делал Миша, была здесь, у Сытникова? И какова вероятность, что, "проголосовав", Миша в тот вечер сел именно в нее? Минимальная, почти никакой... И если это была она в тот вечер, и он узнал ее, почему все же сел? Ведь, судя по всему, стал подозревать, что она угнана... Почему же сел? Или как-то уговорили, может силой... Значит, поджидали его?.. Но что делать?.. У меня выбора нет, вариантов нет... Только этот Сытников..."
- У Глеба Ивановича оказалась хорошая память: он вспомнил, что три дня назад один латыш со шрамом пригонял ему "семерку" беленькую номерочки поменять, - усмехнулся лейтенант. - Глеб Иванович, правда, настаивает, что латыш этот уже укатил из Москвы, потому как спешил, однако припомнил, что года два назад другую машину подавал этому латышу в Матвеевскую. Адрес запамятовал, а визуально - вполне. Так я понял? - лейтенант обернулся к Сытникову. Тот утвердительно кивнул. - Ну вот, все, мне пора на службу. Значит вы, - обратился он к Брустину, - прямо сейчас в дежурную часть ГАИ, объясните, что к чему. А Вам, Глеб Иванович, в понедельник, поскольку сегодня пятница, нужно бегом тоже в ГАИ к капитану Воронжеву, - и уже подойдя к машине, добавил: - У Глеба Ивановича язва желудка, бывает, кровоточит, потому лежать на нарах и хлебать тамошнюю пищу вредно, а лучше явиться с повинной. - Ты едешь или остаешься? - спросил он у Рубена.
Тот посмотрел на Брустина.
- Езжай, езжай, Рубен, я теперь сам управлюсь. Спасибо, - сказал Брустин. И когда Рубен и лейтенант уехали, молча смотрел как Сытников запирает гараж, о чем-то напряженно думал, затем резко вдруг бросил Сытникову:
- Садитесь в машину! Едем в Матвеевскую!
Сытников вздрогнул от неожиданности, стоял, как вкопанный.
- Вы что, оглохли?! В машину!
- А если?..
- Никаких "если"!
Сытников понуро поплелся к "Москвичу", в глубине души уверенный, что в той квартире в Матвеевской уже никого нет...
С утра Зуйков названивал по телефону, который он обнаружил в блокноте Фиты, и который, как он теперь уже знал, был установлен на бывшей госдаче ЦК КПСС. Но трубку никто не снимал. Звонил Зуйков туда раз десять до обеда и после.
Около трех пришел сотрудник и сообщил:
- Владелец одного из телефонов Жигалов Олег Олегович - подполковник в отставке, бывший заместитель командира спецотряда "Молния".
Зуйков понял, о чем речь, он знал, какие деликатные задания выполнял этот отряд.
- Кто такой Якимов установить не удалось, - продолжал сотрудник. - Я ездил туда, дверь квартиры заперта, соседи говорят, что квартира почти постоянно пустует.
- Оставьте мне адрес этой квартиры, - велел Зуйков.
- Скорино Евгения Францевна...
- О ней я все уже знаю, - перебил Зуйков.
- Бывшую дачу ЦК КПСС арендует фирма "Улыбка".
- Что за фирма?
- Средненькая, производит разное для стоматологии. Глава фирмы Батров Евсей Николаевич.
- Батров?! - Зуйков вспомнил: в письменном столе Фиты коробочка, в ней дорогие часы-хронометр швейцарской фирмы "Лонжин", на обороте, на крышке выгравировано "Дорогому Анатолию Ивановичу в день пятидесятилетия от Евсения Николаевича". - Нужно вот что: под удобным предлогом, может через налоговую службу, в общем подумайте сами, но глубоко проверить эту "Улыбку". Пока все, можете идти.
Когда сотрудник вышел, Зуйков подумал: "Средненькая фирма, каких в Москве сотни, и вдруг отхватила бывшую госдачу ЦК КПСС. Каким образом? Явно, без протекции не обошлось. Кто же посодействовал? На каком уровне?!
К половине пятого, как и условились, пришла секретарша Фиты Ада Георгиевна Голодышина. Зуйков сразу отметил аккуратность, добротность и некрикливость ее одежды, ухоженность волос и едва заметный макияж. Было ей чуть за сорок. Он помог ей снять пальто, повесил его на плечики в свой шкаф и пригласил сесть в кресло, сам устроился напротив, а не за столом. Сразу сказал:
- Ада Георгиевна, я не верю, что Анатолий Иванович был убит. Ну, скажем почти не верю. Скорее - самоубийство. Значит, мне нужно доказать и первое, и второе.
- Чем я могу помочь?
- Не заметили ли вы каких-либо изменений в его настроении в последнее время? Не стал ли он раздражителен, нервозней, несправедливей. Я имею в виду, не срывал ли он на подчиненных свое дурное настроение, отнюдь не вызванное какими-нибудь неполадками на работе? Вы поняли, что я имею в виду.
- Я поняла. Нет, все, как обычно. Если и срывался, то по конкретному поводу... Я просмотрела телефонные справочники, как вы и просили. Указанных вами фамилий - Жигалов и Якимов не нашла.
- Ему по должности положена дача. Где она расположена?
- У него госдачи не было, отказался, сказал: "Мне хватает забот со своей собственной".
- Давайте мы с вами пройдем в другую комнату, я покажу вам видеофильм, это похороны Фиты. А вы мне назовете тех, кого опознаете. Хорошо?
- Если надо...
Все было приготовлено загодя: кассета в видеомагнитофоне, монитор включен. Они сели рядом. Зуйков взял пульт, нажал кнопку "Play". Поплыло изображение. Голодышина стала называть фамилии, должности. Это были в основном чиновники разного ранга, так или иначе связанные с Фитой по работе - замминистры, председатели Госкомитетов, члены Госдумы, два или три высоких чина из Министерства обороны в штатском. Все эти люди у Фиты бывали часто. Что ж, ничего необычного.
- Вот этих троих я не знаю, видите рыжеволосый и двое по бокам, но дважды они приходили к Фите.
Зуйков остановил движение пленки кнопкой "пауза".
- Давно?
- Один раз, кажется, летом, второй недавно, перед его командировкой во Францию. Рыжеволосый был один раз перед Францией.
- Как они попали к Фите? Записались на прием? Ведь у него есть специально отведенные для приемов дни. К нему не так просто попасть. Как они назвались вам, представились?
- Они пришли в неприемный день.
- Оба раза?
- Да.
- И вы их сразу пустили к нему?
- Нет. Через две-три минуты, после того, как они вошли в приемную, Анатолий Иванович тут же вышел им навстречу и увел к себе.
- Вас это удивило?
- Нет. Раз он так сделал, значит так нужно было. Удивляться поступкам начальства в мои функции не входит.
- Скажите, Ада Георгиевна, комитет ваш имел какие-нибудь деловые отношения с фирмой "Улыбка"? Через ваши руки проходят сотни документов, где-нибудь это забавное название фирмы попалось бы вам на глаза.
- Нет, ни разу.
- Он часто ездил во Францию?
- В этом году трижды. Раз - с парламентской делегацией и дважды в командировку.
- По каким вопросам?
- Этого не знаю.
- Ада Георгиевна, накануне смерти Фиты вы вечером, около одиннадцати, звонили ему? В связи с чем так поздно?
- В такое время я ему вообще никогда не звонила. И в этот вечер не звонила. Тем более, что была на концерте.
- Что ж, Ада Георгиевна, большое вам спасибо.
Они вернулись в его кабинет, он помог ей надеть пальто.
- Я вызову машину, чтоб вас отвезти, - предложил Зуйков.
- Спасибо, не нужно, мне еще надо в магазины.
Зуйков отметил ей пропуск и проводил до лифта.
Когда она ушла, Зуйков подумал: "Что ж, высоко вы летали, Анатолий Иванович. Да вот только куда и как залетели, что пустили себе пулю в висок? И кто эти двое с третьим - рыжим, - которых вы самолично встречали и препровождали к себе в кабинет в неприемные дни?.. Встреча и время ее вроде были обусловлены? Без участия секретарши?.." Он снял трубку, позвонил на дачу Фиты. Ответила жена.
- Евдокия Федосьевна, простите за беспокойство. Это Зуйков. Я хотел бы к вам завтра подъехать, есть еще несколько вопросов. Я понял... Вы уж извините... Хорошо, значит к десяти.
Затем он снова позвонил на бывшую дачу ЦК КПСС. И опять телефон не отвечал. Следующий звонок он сделал Евгении Францевне Скорино, но и тут никто не снял трубку. И последний звонок - прокурору.
- Леонид Степанович, здравствуйте. Это Зуйков.
- Здравствуйте, Антон Трофимович.
- Как у вас с делом Фиты?
- Будем закрывать. Стопроцентное самоубийство. У вас что, есть сомнения, что-нибудь новое открылось?
- Ничего особенного... Обыск повторный у него на даче не был?
- Был.
- Что-нибудь нашли?
- Абсолютно ничего. А вы не собираетесь закрывать? - спросил прокурор.
- Еще повременю немного, - ответил Зуйков.
- Зряшная трата времени, но это уже ваше право.
- Я мог бы приехать посмотреть дело?
- Приезжайте. Я скажу следователю, который вел дело. Запишите фамилию, - прокурор продиктовал.
- Спасибо. Я часам к двенадцати заскочу.
- Милости прошу...
Вечером, уже из дому, Зуйков еще раз позвонил на бывшую дачу ЦК КПСС и Евгении Францевне Скорино. В обоих случаях результат был один - никто не ответил...
Дом по адресу в Матвеевской Сытников нашел не без труда. Это было двухэтажное кирпичное здание барачного типа.
- Второй этаж, квартира, кажется, первая справа, - пробурчал Сытников... Мне-то что теперь делать?
- Убирайтесь отсюда вон, - произнес Брустин, и не оглядываясь, вошел в подъезд, где было сумеречно и воняло кошками и мочой. Приблизился к двери, прислушался. Раздавались голоса, по радиоточке играла музыка, и ему удалось лишь разобрать отдельные слова: "бензин", "завтра", "вечер"... А между тем разговор там происходил важный:
- Ну что мы тут, как псы поганые на цепи! - сказал рябой Лащев. Сколько можно! Не выйти никуда!
- А что делать? Сидеть и ждать звонка. Это уже не Артур будет звонить из Риги, а здешние, московские. Сидеть и ждать, покуда сообщат, что "клиент" наш вернулся.
Помолчи. Затем Лащев сказал:
- Слушай, а что если нам все-таки смотаться в Ростов, свалить с рук "тачку". Это ж два дня! Туда "семеркой", обратно самолетом!
А если в самые эти два дня вернется "клиент" и нам позвонят?
- Как-нибудь отбрешемся. Давай, Мартин. В машине полный бак, завтра я смотаюсь на такси или на "леваке", залью еще две канистры и ночью покатим. По сути нас не будет один день. Ничего не случится, - уговаривал рябой.
Виксне молчал, раздумывал. В том, что говорил напарник, резон был: избавиться от "семерки". Потом, после выполнения "заказа", это будет сложнее - мотать в Ростов. Надо будет отсюда сразу же рвать когти за границу, - в Латвию, домой.
- Ладно, - вздохнул Виксне...
Но Брустин не слышал этого разговора, он уже спустился вниз, стоял у подъезда, смотрел по сторонам. Машины не было, ни "семерки", ни какой-либо другой. "Москвич" свой он поставил метрах в тридцати, и сейчас сидел в нем, окоченев, следил за подъездом. Было около полуночи, когда он решил ехать домой.
Съев кусок холодного мяса из супа и попив горячего чая, немножко согрелся. Затем взял фонарь, широкий кухонный нож, спустился в подвал, где шли коммуникации, прошлепал по натекшей из труб воде, отыскал нужный стояк. За ним была ниша, прикрытая кирпичом, заделанным гипсом. Расколупав ножом гипс, Брустин, обламывая ногти, вытащил плотно подогнанный кирпич, сунул руку в нишу и извлек сверток в целлофановом мешочке. Вернувшись, он сел за стол, достал из мешочка сверток, стал разворачивать старые пожелтевшие газеты. На одной из них было напечатано: "Колхозники рапортуют товарищу И. В. Сталину". После газет шла белая тряпка, от нее сразу запахло ружейным маслом. Он развернул ее. И сразу же тускло блеснул металл, покрытый пленочкой масла. Это был пистолет "Збруевка" девятого калибра, привезенный им с фронта. Пятьдесят лет он пролежал в этой высохшей тряпице, смазанный, снаряженный полной обоймой. Брустин принес из кухни сухую тряпку, разобрал пистолет, протер, вылущил из обоймы тупорылые патроны, тоже протер, собрал пистолет, взвел, щелкнул, затолкал патроны в обойму, вогнал ее знакомым ударом в рукоятку и положив "Збруевку" на стол, молча глядел на нее. Полвека он хранил ее, ни разу не выстрелив. Мог ли думать тогда он, двадцатидвухлетний парнишка, капитан, только что снявший погоны, еще холостяк, помешанный, как все молодые, на оружии, что спустя столько десятилетий снова возьмет его в руки?! И сейчас, разбирая, протирая каждую деталь пистолета, каждый патрончик, он все делал спокойно, без всякого волнения, сосредоточенно, даже с давней любовью, вовсе не думая о том, зачем он это делает. Решимость пришла сразу после мысли: "Теперь я совсем один, мне ничего не нужно. Все потеряло смысл... Миша, очевидно, понял, что машина, которую он делал накануне для другого владельца, угнана. О том, что Миша это понял, вероятно догадался латыш. Он подстерег Мишу, вернее ждал, чтоб предложить свои услуги, и как только Миша "проголосовал", подъехал, Миша сел. Но почему сел? Не узнал или его силой заставили?.."
- Что вы! Темно ведь было. Разве что точно видел, что он гораздо ниже Анатолия Ивановича, а у нас с Анатолием Ивановичем рост один: 178 сантиметров. А тот ему едва до плеча доставал.
"Значит тот человек не высок, где-то метр шестьдесят пять-шестьдесят восемь", - отметил про себя Зуйков.
- Вот, пожалуй, и все, - сказал сосед.
- Что ж, спасибо, Аркадий Ильич, - протянув руку, Зуйков попрощался и пошел к "Волге", припаркованной у штакетника.
- Куда едем, Антон Трофимович? - спросил шофер.
- На работу...
Поднявшись к себе и сняв пальто, Зуйков первым делом извлек из карманов ключи, блокнот и завернутые в бумагу клочки разорванных фотографий. Он высыпал их на стол и попытался сложить из цветных разрозненных мозаичных кусочков что-то цельное, понятное. Но ничего не получалось. Он сгреб их и высыпал в конверт. Затем взялся за блокнот, тщательно перелистал его страничку за страничкой. В итоге он выписал на отдельный лист бумаги семнадцать номеров телефонов. Они были разнесены Фитой по алфавитным страницам, но нигде не указывалось, чьи они. Видимо, Фита знал их принадлежность, что говорило о том, что номера эти были для него значимы, помнил по цифрам, кому они принадлежали. Номера были шестии семизначные. Первые явно не московские, вторые могли быть и московскими, и других городов, как России, так и иных государств СНГ. Все это предстояло выяснить. Зуйков позвонил, вызвал сотрудника.
- Постарайтесь установить принадлежность этих телефонов, - сказал Зуйков, когда тот вошел, и отдал ему бумажку. - В этом конверте разорванные фотографии, отдайте экспертам, пусть попробуют сложить...
Затем он позвонил в приемную Фиты. Ответил женский голос:
- Слушаю, приемная.
Назвавшись и представившись, Зуйков сказал:
- Мне нужна Ада Георгиевна.
- Я Ада Георгиевна.
- Ада Георгиевна, хотел бы с вами повидаться.
- Завтра годится? - спросила она.
- Хорошо бы. В какое время?
- Давайте после четырех. Скажите, куда приехать.
Он попросил ее приехать к половине пятого, сказал куда и где получить пропуск...
К концу рабочего дня вошел сотрудник.
- Садитесь, - предложил Зуйков. - Ну что?
- Из семнадцати номеров четыре шестизначных. Принадлежность установить практически невозможно. Из оставшихся тринадцати - девять московских, остальные - загадка, они могут быть во многих городах на территории бывшего СССР, где семизначная система.
- Это я без вас понял, - буркнул Зуйков. - Ладно, давайте московские.
- Два номера - это служебный и домашний телефоны генерала, - он назвал знакомую Зуйкову фамилию высокого чина из МВД. - Один телефон бывшей госдачи ЦК КПСС, последний телефон принадлежит посольству Ирана.
- Кто сейчас хозяин дачи ЦК КПСС?
- Не знаю.
- Выясните! Дальше!
- Еще один - домашний некой Ады Георгиевны Голодышиной.
- Дальше!
- На страничке с буквой "Я" телефон какого-то Якимова Рудольфа Петровича. Еще один квартирный - Жигалова Олега Олеговича. Есть еще телефон какой-то Скорино Евгении Францевны.
- Все?
- Да.
- Хорошо. Установите, кто такие Якимов, Жигалов, Скорино.
- Теперь фотографии, товарищ полковник, - он достал из папки три плотных листа бумаги, на которых были наклеены, собраны воедино кусочки, сложившиеся в три фотографии. - Получилось не очень. Многих фрагментов не хватает, есть пробелы и там, где верхняя пленка отделилась от основы. Основа есть, а самой пленки с изображением нет, видимо, уничтожали фотоснимки с большим рвением.
Зуйков рассматривал снимки. На двух он нашел Фиту, еще каких-то двоих людей, на третьем возник в полуоборот еще один с рыжими волосами. Зуйков узнал: все эти люди были на похоронах Фиты. На фотографии они стояли то ли в вестибюле, то ли в холле на фоне какого-то киоска, возможно, сувенирного - виднелись на витрине зажигалки, игральные карты, бижутерия. Все это Зуйков рассматривал через лупу, но полное представление составить не мог многих фрагментов действительно не хватало, и куда они подевались, ломать голову не имело уже смысла.
- На какой бумаге отпечатаны эти фотографии? - спросил Зуйков. - На "AGFA", на обороте есть фирменные знаки.
"Скорее всего и эти снимки делал Желтовский", - подумал Зуйков, вспомнив, что те, дачные, семейные, сделанные Желтовским, тоже на этой бумаге.
- Установите нынешних владельцев дачи ЦК КПСС.
Зуйков посмотрел на часы, было без восемнадцати шесть. Он позвонил в приемную Фиты. Трубку сняла Голодышина.
- Ада Георгиевна, простите, беспокою еще раз. Это Зуйков. Скажите, пожалуйста, какие у Анатолия Ивановича были служебные телефонные справочники?
- Совминовский, Госдумы и еще один как бы личный, толстый такой, как большой блокнот с алфавитом. Туда он записывал телефоны и адреса. Он у него на письменном столе лежал всегда.
- У меня к вам просьба: просмотрите внимательно все три, не попадутся ли вам такие фамилии: Жигалов, Якимов, Скорино, бывшая госдача ЦК КПСС и генерал... - он назвал фамилию.
- Скорино работала помощницей у Анатолия Ивановича. Она ушла на пенсию. Остальное я посмотрю. Вам сейчас нужно или терпит до завтра?
- Терпит. Мы же увидимся, - пришедшая в голову Зуйкова мысль требовала проверки.
Прошло два дня. Миша не пришел, не звонил. Борис Сергеевич Брустин запаниковал. В голову полезли всякие ужасные истории, которыми жила столица. Утром третьего дня Брустин отправился с письменным заявлением в милицию. Майор, прочитав заявление, стал успокаивать: "Да не паникуйте вы. Ну загулял парень, дело молодое. Появится. У нас таких заявлений полно. Потом выясняется, что исчезнувшие веселились. Бывает и не по два-три дня, по неделям гуляют... Ладно, займемся и вашим сыном".
Брустин видел, что майор с неохотой принял его заявление и понял, что поиск пропавших людей - дело, которым не спешат заняться, есть кое-что поважнее. Но он принял решение. Первое, что надо было сделать - поехать на Мишину работу. Старенький "Москвич" стоял во дворе, Борис Сергеевич прогрел двигатель, проверил в бардачке, на месте ли сумочка, где его и Мишины права и техпаспорт, и поехал на СТО.
Начальник смены сидел у себя в каморке, в которую Брустин прошел через весь цех.
- Вы по какому делу? - спросил начальник смены, разглядывая Брустина и соображая: "Не инвалид ли какой с жалобой. От них всегда чего-нибудь жди".
- Я отец Миши Брустина.
- О! Что это он забастовал? Заболел, что ли?
- Нет. Позавчера он не вернулся с работы. По сей день.
- Как так?
- Не вернулся, не позвонил. Сегодня третий день пошел.
- Да я сам видел, как он запирал свой шкаф, взял сумку с инструментами и ушел. Вместе с Рубеном.
Рубен был Мишиным близким приятелем, вместе ходили в школу, он часто бывал в доме Брустиных.
- Можно поговорить с ним и с другими слесарями, кто был в ту смену?
- Конечно! Идемте.
- Я хотел бы сперва посмотреть его шкафчик. Но у меня нет ключа.
- Откроем.
Они вышли в цех, Брустина сразу окатил шум. Лязгал металл, работали двигатели, с выхлопных труб куда-то под пол уходили насаженные на них толстые шланги.
Шкафчик Миши вскрыли монтировкой. Пока начальник смены пошел звать Рубена с мойки, Брустин под любопытными взглядами слесарей осматривал шкафчик. Висела рабочая одежда, берет. На полочке лежали ключи от какой-то машины на красивом фиатовском брелке, под ними замусоленная бумажка, рукой Миши "шариком" написано: "Старые номера, астраханские, 84-02, номер двигателя 7951986. Новые номера не московские, иногородние, 22-41". Брустин сунул эту записку и ключи с брелком в карман. Не было главного сумки с инструментами. Брустин знал, что Миша никогда не оставлял ее на работе, забирал домой. Несколько лет назад японская фирма "Камацу" монтировала заправку, Миша пошел туда подработать, когда был свободен от смены. На прощание мастер-японец подарил ему красивую сумку с фирменными инструментами: гаечные ключи разных номиналов, в отдельной коробке набор сверл, в другой коробке комплект съемных отверток от самой узкой, двухмиллиметровой, до самой широкой, сантиметровой. И ко всему этому одна удобная рукоятка-скоба, в которую закреплялся тот или иной инструмент. Был еще набор накидных и торцовых ключей и три разной величины молотка. Когда Миша принес эту сумку в цех, все сбежались смотреть, как на выставку: инструменты были исполнены с невиданной красотой, изяществом, надежностью, с той степенью удобства, к которой рука сразу привыкает. Миша очень дорожил этой сумкой, на которой было написано "Камацу"...
Подошел начальник смены, Рубен, Вова-электрик и еще несколько слесарей. Все подтвердили, что видели, как Миша уходил после девяти вечера.
- Мы с ним вдвоем шли к остановке, - сказал Рубен. - Подошел мой автобус, я еще успел увидеть через дорогу, как Миша "проголосовал", белый "жигуль" подкатил, "семерка".
- Он сел в него? - спросил Брустин.
- Похоже. Я когда глянул в окно, Мишки на остановке уже не было.
Все умолкли. Потом о чем-то подумав, Брустин спросил:
- Можно ли узнать, ремонтировал ли он машину с астраханскими номерами 84-02: номер двигателя 7951986? - заглянул в бумажку Брустин.
- Можно. Подождите, я сейчас, - начальник смены вышел из цеха. Пока его не было, все как-то неловко переминались, перешептывались. Вернулся начальник смены минут через десять, в руках у него копия наряда-заказа. Глядя в него, сказал: - Три дня назад он менял помпу и шкив на белой "семерке" с такими номерами.
- А кто владелец этой "семерки"? - спросил Брустин.
- Высокий здоровый малый, блондинчик в теплой джинсовой куртке, ответил Вова-электрик. - У него шрам через обе губы...
Брустин попрощался. Провожал его Рубен. Вышли за территорию.
- Расскажи подробно, Рубен.
- Да-да, я не хотел там при всех... В общем, когда мы шли к автобусной остановке, Мишка сказал: "Три дня назад делал белую "семерку", помпу менял и шкив. Хозяин - прапорщик из Астрахани. Машину я запомнил: во-первых, на лобовом стекле свето-защитный козырек с надписью "Мишлен", фартук порван и чехол на одной "седушке" прожжен. А через три дня эта же "семерка" снова в цехе, Вовик замок зажигания менял. Только на машине номера другие. Похоже, угнали. Не "Колбаса" ли номера схимичил? Все мало ему..."
- Кто это "Колбаса"? - спросил Брустин.
- Сытников Глеб Иванович. Когда-то работал у нас. Хороший специалист по кузовным работам, рихтовщик высокого класса. А человек - дерьмо, "кулак", рискованно левачит, слух есть, что "лепит" фальшивые номерные знаки. Однажды уже горел на этом.
- И что было дальше?
- Подошли, значит, мы к автобусной остановке, Мишка ждать остался, я перебежал на свою сторону, тут подкатил мой автобус. Я, правда, еще успел увидеть, как Мишка "проголосовал" какой-то белой "семерке" со светозащитным козырьком. Он и сел в нее.
- Если это та же, зачем же он сел? - как бы себя спросил Брустин.
- Не знаю. А может это не та.
- А если все же та?.. Может поехать мне к этому "Колбасе"? - спросил Брустин. - Ты адреса его не знаешь? Больше-то негде мне Мишу искать, Рубен, это хоть какая-то зацепочка.
- Адрес-то я узнаю. Да говорить он с вами не станет.
- Тоже верно... Что же делать?
- Поедем к нему втроем, - поразмыслив, сказал Рубен.
- Кто?
- Я, вы и еще один парень, лейтенант ГАИ. Хороший мужик, я с ним срочную служил. Правда, он из дорожного надзора, ну да ничего. Важно тут, что из ГАИ. Сейчас иногда по кружке пива выпиваем, он Мишку знает, думаю, не откажет. Вы можете меня подождать час, у меня конец смены?
- Могу...
Ждал Брустин, сидя в "Москвиче" часа полтора, когда, наконец, вышел Рубен уже умывшийся и переодевшийся.
- Адрес "Колбасы" я в отделе кадров узнал. С лейтенантом созвонился. Он через полчаса обещал подъехать. Я ему все рассказал.
Лейтенант приехал минут через сорок. Познакомились. Это был крепыш невысокого роста, хромовые сапоги туго обтягивали крепкие икры. Прикатил он на гаишной машине - "жигули-пятерка".
- Адрес узнал? - спросил он у Рубена.
- Узнал, - Рубен протянул ему листок бумаги.
- Поехали, - решительно сказал лейтенант.
Дом Глеба Ивановича Сытникова - двухэтажное старое строеньице, находилось на отшибе, за новыми девятиэтажками. Сытникова нашли за домом, на участке, огороженном штакетником, где стоял просторный кирпичный гараж с распахнутыми воротами; Сытников был внутри. Брустин сразу понял, что это - тот человек, который им нужен: коренастый, узкогубый, с широким красным лицом и большими руками, темными от многолетнего соприкосновения с металлом. Лицо было цвета вареной колбасы. В руках он держал автогенный резак.
Сытников растерянно смотрел на прибывших. Рубена - мойщика с СТО узнал, и лейтенанта вспомнил. "Кто же это с ними, кто этот старый пердун? Неужто хозяин угнанной "семерки"?.. Значит загремели латыши?.. Навряд, они уже где-то далеко за Москвой должны быть, спешили ведь..."
Брустин и Рубен остались у машин, лейтенант вошел в гараж, оглядел его молча, двигаясь вдоль стен, осматривал полки с инструментами, со всякими банками и баночками, склонялся к верстаку, пошевелил сапогом, как бы разгребая, кучу железа в углу. Наконец сказал:
- Богато живешь, Сытников. Хорошую мастерскую отгрохал.
- Все должно быть по-хозяйски, - сипло от волнения ответил Сытников.
- А налоги платишь? - спросил лейтенант.
- Так я почти ничего не делаю. Тяжело уже, старый.
- А заготовки-то зачем? - лейтенант извлек из груды железа полосы из тонкого алюминия. - Смотрю, а у тебя ни плансона, ни матриц, ни пресса. Ты что же, руками чеканишь, молоточком? Да, чеканщик ты был знаменитый.
- Вы про что?
- Снова за старое взялся?.. Это что за дверь в углу?
- Там чуланчик, стол да стул, отдыхаю там.
- Давай-ка зайдем туда потолкуем про все, а товарищи нас подождут.
Они скрылись за дверью, пробыли там минут двадцать. Когда вышли, лицо Сытникова было еще краснее, распаренное, лоснилось от пота. Брустин подумал: пот страха? Сытников нервно тер ладонь о ладонь, скатывая грязь. Мысли Брустина вдруг обрели ясность: "Почему я маниакально уперся в то, что "семерка", которую делал Миша, была здесь, у Сытникова? И какова вероятность, что, "проголосовав", Миша в тот вечер сел именно в нее? Минимальная, почти никакой... И если это была она в тот вечер, и он узнал ее, почему все же сел? Ведь, судя по всему, стал подозревать, что она угнана... Почему же сел? Или как-то уговорили, может силой... Значит, поджидали его?.. Но что делать?.. У меня выбора нет, вариантов нет... Только этот Сытников..."
- У Глеба Ивановича оказалась хорошая память: он вспомнил, что три дня назад один латыш со шрамом пригонял ему "семерку" беленькую номерочки поменять, - усмехнулся лейтенант. - Глеб Иванович, правда, настаивает, что латыш этот уже укатил из Москвы, потому как спешил, однако припомнил, что года два назад другую машину подавал этому латышу в Матвеевскую. Адрес запамятовал, а визуально - вполне. Так я понял? - лейтенант обернулся к Сытникову. Тот утвердительно кивнул. - Ну вот, все, мне пора на службу. Значит вы, - обратился он к Брустину, - прямо сейчас в дежурную часть ГАИ, объясните, что к чему. А Вам, Глеб Иванович, в понедельник, поскольку сегодня пятница, нужно бегом тоже в ГАИ к капитану Воронжеву, - и уже подойдя к машине, добавил: - У Глеба Ивановича язва желудка, бывает, кровоточит, потому лежать на нарах и хлебать тамошнюю пищу вредно, а лучше явиться с повинной. - Ты едешь или остаешься? - спросил он у Рубена.
Тот посмотрел на Брустина.
- Езжай, езжай, Рубен, я теперь сам управлюсь. Спасибо, - сказал Брустин. И когда Рубен и лейтенант уехали, молча смотрел как Сытников запирает гараж, о чем-то напряженно думал, затем резко вдруг бросил Сытникову:
- Садитесь в машину! Едем в Матвеевскую!
Сытников вздрогнул от неожиданности, стоял, как вкопанный.
- Вы что, оглохли?! В машину!
- А если?..
- Никаких "если"!
Сытников понуро поплелся к "Москвичу", в глубине души уверенный, что в той квартире в Матвеевской уже никого нет...
С утра Зуйков названивал по телефону, который он обнаружил в блокноте Фиты, и который, как он теперь уже знал, был установлен на бывшей госдаче ЦК КПСС. Но трубку никто не снимал. Звонил Зуйков туда раз десять до обеда и после.
Около трех пришел сотрудник и сообщил:
- Владелец одного из телефонов Жигалов Олег Олегович - подполковник в отставке, бывший заместитель командира спецотряда "Молния".
Зуйков понял, о чем речь, он знал, какие деликатные задания выполнял этот отряд.
- Кто такой Якимов установить не удалось, - продолжал сотрудник. - Я ездил туда, дверь квартиры заперта, соседи говорят, что квартира почти постоянно пустует.
- Оставьте мне адрес этой квартиры, - велел Зуйков.
- Скорино Евгения Францевна...
- О ней я все уже знаю, - перебил Зуйков.
- Бывшую дачу ЦК КПСС арендует фирма "Улыбка".
- Что за фирма?
- Средненькая, производит разное для стоматологии. Глава фирмы Батров Евсей Николаевич.
- Батров?! - Зуйков вспомнил: в письменном столе Фиты коробочка, в ней дорогие часы-хронометр швейцарской фирмы "Лонжин", на обороте, на крышке выгравировано "Дорогому Анатолию Ивановичу в день пятидесятилетия от Евсения Николаевича". - Нужно вот что: под удобным предлогом, может через налоговую службу, в общем подумайте сами, но глубоко проверить эту "Улыбку". Пока все, можете идти.
Когда сотрудник вышел, Зуйков подумал: "Средненькая фирма, каких в Москве сотни, и вдруг отхватила бывшую госдачу ЦК КПСС. Каким образом? Явно, без протекции не обошлось. Кто же посодействовал? На каком уровне?!
К половине пятого, как и условились, пришла секретарша Фиты Ада Георгиевна Голодышина. Зуйков сразу отметил аккуратность, добротность и некрикливость ее одежды, ухоженность волос и едва заметный макияж. Было ей чуть за сорок. Он помог ей снять пальто, повесил его на плечики в свой шкаф и пригласил сесть в кресло, сам устроился напротив, а не за столом. Сразу сказал:
- Ада Георгиевна, я не верю, что Анатолий Иванович был убит. Ну, скажем почти не верю. Скорее - самоубийство. Значит, мне нужно доказать и первое, и второе.
- Чем я могу помочь?
- Не заметили ли вы каких-либо изменений в его настроении в последнее время? Не стал ли он раздражителен, нервозней, несправедливей. Я имею в виду, не срывал ли он на подчиненных свое дурное настроение, отнюдь не вызванное какими-нибудь неполадками на работе? Вы поняли, что я имею в виду.
- Я поняла. Нет, все, как обычно. Если и срывался, то по конкретному поводу... Я просмотрела телефонные справочники, как вы и просили. Указанных вами фамилий - Жигалов и Якимов не нашла.
- Ему по должности положена дача. Где она расположена?
- У него госдачи не было, отказался, сказал: "Мне хватает забот со своей собственной".
- Давайте мы с вами пройдем в другую комнату, я покажу вам видеофильм, это похороны Фиты. А вы мне назовете тех, кого опознаете. Хорошо?
- Если надо...
Все было приготовлено загодя: кассета в видеомагнитофоне, монитор включен. Они сели рядом. Зуйков взял пульт, нажал кнопку "Play". Поплыло изображение. Голодышина стала называть фамилии, должности. Это были в основном чиновники разного ранга, так или иначе связанные с Фитой по работе - замминистры, председатели Госкомитетов, члены Госдумы, два или три высоких чина из Министерства обороны в штатском. Все эти люди у Фиты бывали часто. Что ж, ничего необычного.
- Вот этих троих я не знаю, видите рыжеволосый и двое по бокам, но дважды они приходили к Фите.
Зуйков остановил движение пленки кнопкой "пауза".
- Давно?
- Один раз, кажется, летом, второй недавно, перед его командировкой во Францию. Рыжеволосый был один раз перед Францией.
- Как они попали к Фите? Записались на прием? Ведь у него есть специально отведенные для приемов дни. К нему не так просто попасть. Как они назвались вам, представились?
- Они пришли в неприемный день.
- Оба раза?
- Да.
- И вы их сразу пустили к нему?
- Нет. Через две-три минуты, после того, как они вошли в приемную, Анатолий Иванович тут же вышел им навстречу и увел к себе.
- Вас это удивило?
- Нет. Раз он так сделал, значит так нужно было. Удивляться поступкам начальства в мои функции не входит.
- Скажите, Ада Георгиевна, комитет ваш имел какие-нибудь деловые отношения с фирмой "Улыбка"? Через ваши руки проходят сотни документов, где-нибудь это забавное название фирмы попалось бы вам на глаза.
- Нет, ни разу.
- Он часто ездил во Францию?
- В этом году трижды. Раз - с парламентской делегацией и дважды в командировку.
- По каким вопросам?
- Этого не знаю.
- Ада Георгиевна, накануне смерти Фиты вы вечером, около одиннадцати, звонили ему? В связи с чем так поздно?
- В такое время я ему вообще никогда не звонила. И в этот вечер не звонила. Тем более, что была на концерте.
- Что ж, Ада Георгиевна, большое вам спасибо.
Они вернулись в его кабинет, он помог ей надеть пальто.
- Я вызову машину, чтоб вас отвезти, - предложил Зуйков.
- Спасибо, не нужно, мне еще надо в магазины.
Зуйков отметил ей пропуск и проводил до лифта.
Когда она ушла, Зуйков подумал: "Что ж, высоко вы летали, Анатолий Иванович. Да вот только куда и как залетели, что пустили себе пулю в висок? И кто эти двое с третьим - рыжим, - которых вы самолично встречали и препровождали к себе в кабинет в неприемные дни?.. Встреча и время ее вроде были обусловлены? Без участия секретарши?.." Он снял трубку, позвонил на дачу Фиты. Ответила жена.
- Евдокия Федосьевна, простите за беспокойство. Это Зуйков. Я хотел бы к вам завтра подъехать, есть еще несколько вопросов. Я понял... Вы уж извините... Хорошо, значит к десяти.
Затем он снова позвонил на бывшую дачу ЦК КПСС. И опять телефон не отвечал. Следующий звонок он сделал Евгении Францевне Скорино, но и тут никто не снял трубку. И последний звонок - прокурору.
- Леонид Степанович, здравствуйте. Это Зуйков.
- Здравствуйте, Антон Трофимович.
- Как у вас с делом Фиты?
- Будем закрывать. Стопроцентное самоубийство. У вас что, есть сомнения, что-нибудь новое открылось?
- Ничего особенного... Обыск повторный у него на даче не был?
- Был.
- Что-нибудь нашли?
- Абсолютно ничего. А вы не собираетесь закрывать? - спросил прокурор.
- Еще повременю немного, - ответил Зуйков.
- Зряшная трата времени, но это уже ваше право.
- Я мог бы приехать посмотреть дело?
- Приезжайте. Я скажу следователю, который вел дело. Запишите фамилию, - прокурор продиктовал.
- Спасибо. Я часам к двенадцати заскочу.
- Милости прошу...
Вечером, уже из дому, Зуйков еще раз позвонил на бывшую дачу ЦК КПСС и Евгении Францевне Скорино. В обоих случаях результат был один - никто не ответил...
Дом по адресу в Матвеевской Сытников нашел не без труда. Это было двухэтажное кирпичное здание барачного типа.
- Второй этаж, квартира, кажется, первая справа, - пробурчал Сытников... Мне-то что теперь делать?
- Убирайтесь отсюда вон, - произнес Брустин, и не оглядываясь, вошел в подъезд, где было сумеречно и воняло кошками и мочой. Приблизился к двери, прислушался. Раздавались голоса, по радиоточке играла музыка, и ему удалось лишь разобрать отдельные слова: "бензин", "завтра", "вечер"... А между тем разговор там происходил важный:
- Ну что мы тут, как псы поганые на цепи! - сказал рябой Лащев. Сколько можно! Не выйти никуда!
- А что делать? Сидеть и ждать звонка. Это уже не Артур будет звонить из Риги, а здешние, московские. Сидеть и ждать, покуда сообщат, что "клиент" наш вернулся.
Помолчи. Затем Лащев сказал:
- Слушай, а что если нам все-таки смотаться в Ростов, свалить с рук "тачку". Это ж два дня! Туда "семеркой", обратно самолетом!
А если в самые эти два дня вернется "клиент" и нам позвонят?
- Как-нибудь отбрешемся. Давай, Мартин. В машине полный бак, завтра я смотаюсь на такси или на "леваке", залью еще две канистры и ночью покатим. По сути нас не будет один день. Ничего не случится, - уговаривал рябой.
Виксне молчал, раздумывал. В том, что говорил напарник, резон был: избавиться от "семерки". Потом, после выполнения "заказа", это будет сложнее - мотать в Ростов. Надо будет отсюда сразу же рвать когти за границу, - в Латвию, домой.
- Ладно, - вздохнул Виксне...
Но Брустин не слышал этого разговора, он уже спустился вниз, стоял у подъезда, смотрел по сторонам. Машины не было, ни "семерки", ни какой-либо другой. "Москвич" свой он поставил метрах в тридцати, и сейчас сидел в нем, окоченев, следил за подъездом. Было около полуночи, когда он решил ехать домой.
Съев кусок холодного мяса из супа и попив горячего чая, немножко согрелся. Затем взял фонарь, широкий кухонный нож, спустился в подвал, где шли коммуникации, прошлепал по натекшей из труб воде, отыскал нужный стояк. За ним была ниша, прикрытая кирпичом, заделанным гипсом. Расколупав ножом гипс, Брустин, обламывая ногти, вытащил плотно подогнанный кирпич, сунул руку в нишу и извлек сверток в целлофановом мешочке. Вернувшись, он сел за стол, достал из мешочка сверток, стал разворачивать старые пожелтевшие газеты. На одной из них было напечатано: "Колхозники рапортуют товарищу И. В. Сталину". После газет шла белая тряпка, от нее сразу запахло ружейным маслом. Он развернул ее. И сразу же тускло блеснул металл, покрытый пленочкой масла. Это был пистолет "Збруевка" девятого калибра, привезенный им с фронта. Пятьдесят лет он пролежал в этой высохшей тряпице, смазанный, снаряженный полной обоймой. Брустин принес из кухни сухую тряпку, разобрал пистолет, протер, вылущил из обоймы тупорылые патроны, тоже протер, собрал пистолет, взвел, щелкнул, затолкал патроны в обойму, вогнал ее знакомым ударом в рукоятку и положив "Збруевку" на стол, молча глядел на нее. Полвека он хранил ее, ни разу не выстрелив. Мог ли думать тогда он, двадцатидвухлетний парнишка, капитан, только что снявший погоны, еще холостяк, помешанный, как все молодые, на оружии, что спустя столько десятилетий снова возьмет его в руки?! И сейчас, разбирая, протирая каждую деталь пистолета, каждый патрончик, он все делал спокойно, без всякого волнения, сосредоточенно, даже с давней любовью, вовсе не думая о том, зачем он это делает. Решимость пришла сразу после мысли: "Теперь я совсем один, мне ничего не нужно. Все потеряло смысл... Миша, очевидно, понял, что машина, которую он делал накануне для другого владельца, угнана. О том, что Миша это понял, вероятно догадался латыш. Он подстерег Мишу, вернее ждал, чтоб предложить свои услуги, и как только Миша "проголосовал", подъехал, Миша сел. Но почему сел? Не узнал или его силой заставили?.."