Все это длилось долю секунды.
- Какая у вас зарплата, Олег Иванович? - спросил Щерба. По тону ответа на такой вопрос иногда можно в какой-то мере понять психологию человека, его отношение к деньгам, к бедности, к богатству.
Олег подозрительно поглядел на Щербу, удивленный этим неожиданным интересом. Но ответил.
- Не густо, - Щерба подошел к нему, вытащил пачку "Флуераша", предложил и сам закурил.
- Спасибо, я свои, - Олег достал из кармана "Орбиту".
- Женаты? - Да.
- И дети есть?
- Дочь.
- Приходится подрабатывать? "Левые" фотокопии? Что ж, дело житейское.
- Не занимаюсь, - хмуро ответил Олег.
"А вот это я постараюсь проверить", - мысленно решил вдруг Щерба и спросил:
- У вас машина есть?.. - и выдержав небольшую паузу, добавил: Все-таки отец покойный... мог...
- Стиральная, - насмешливо дернул губой Олег.
- Стиральная - тоже неплохо, смягчая напряжение, сказал Щерба. - Вы уж извините за любопытство.
"Брось ты меня натягивать, нашел фрайера!" - подумал Олег и сказал:
- Так я пошел, до свидания.
41
Подняв черную шторку на зарешеченном окне, Олег Зданевич убирал со стола все лишнее. Затем вытащил из сумки пакет с едой, включил электроплитку, поставил на нее кастрюльку с водой - для сосисок.
- Где тебя носило? - спросил, входя, Ярослав Романец. - Мадам искала, зачем-то ты ей срочно понадобился.
- В прокуратуру ходил, - ответил Олег.
- Чего вдруг?
- Были дела.
- Секрет?
- Клади сосиски, вода закипела.
- И что тебе сказал прокурор? - спросил Романец, снимая с сосисок целлофановые пленочки.
- Предложил работу по совместительству, - Олег развернул пакет с бутербродами.
- Стукачом?
- Дай горчицу, на подоконнике...
Они жевали, пили кофе из больших кружек с потемневшим внутренним фаянсом. Затем расставили фигурки на клеточках истрепанной шахматной картонки.
- Кто сегодня играет белыми? - спросил Романец.
- Я. Прошлый раз ты начинал белыми, - двинул Олег пешку.
- Теперь у меня в прокуратуре будет блат - товарищ Зданевич. Он меня на допросах пытать не станет, - Романец поднял черную пешку в ответ. - А давай сегодня блиц сгоняем?
- Спешишь, что ли?
- Башка трещит. В гостях был.
- Блиц так блиц... Похмелиться не дали?.. Засекай время...
- Поехали...
Оба играли рассеянно. Сварили еще кофе.
- Ничья получается. Согласен? - спросил Романец, вставая.
- Согласен, - с охотой отозвался Олег.
- Ты все-таки сходи к мадам, повинись за опоздание... Явка с повинной - меньший срок...
- Учту, - Олег сложил тарелки и чашки в старую пожелтевшую раковину, в которую сливал отработанные химикаты, мыл ванночки и бачки.
- Ладно, пойду трудиться... - Романец вышел.
Олег мыл посуду, когда зазвонил внутренний, без диска, телефон. Звонила Надежда Францевна.
- Олег Иванович, я искала вас, но почему-то не могла найти, - услышал спокойный, но с насмешечкой голос.
- Дочь заболела, водил в поликлинику, - соврал он, зная, что Надежда Францевна не поверит, даже представил ее презрительную улыбочку в этот момент.
- Бедняжка, я надеюсь, ничего серьезного... Дело вот в чем: вам звонили из Облсовпрофа, из приемной товарища Кухаря. Просили связаться с ним. Запишите, пожалуйста, телефон.
"Вот, уже заерзал! - усмехнулся Олег, записывая продиктованный номер на пустом конверте от фотобумаги. - Звонить тебе, козел, я не буду! Понадоблюсь - сам прискачешь!.. Что он, бабки мне совать начнет? Сколько? Или грозить станет?" - гадал он, вернувшись к раковине и с остервенением отмывая засохшую на краю тарелки горчицу...
42
С утра листья платанов начинали слабо шептаться-переговариваться, словно предупреждая друг друга о грядущих осенних ветрах и холодах, дуновение которых ощутили ночью. К полудню этот шорох-шепот утихал, усыпленный еще теплым обманным солнцем, мягким кратким пролетом ветерка и высоким, синим до звона, вроде даже летним небом.
Щерба любил эту пору года, в ней переливалась несуетливость, покой, это умиротворяюще передавалось ему, и чем старше он становился, тем больше оказывался подвержен подобным переменам в природе, как иной человек, у которого больные суставы ощущают смену погоды...
Едва придя на работу, он забрал у техника-криминалиста рулончики пленки, изъятые Скориком на квартире Шимановича, и только что отпечатанные с них фотографии. В ожидании прихода Скорика он рассматривал их. Это были, как и предполагал Щерба, фотокопии с каких-то документов, которыми Богдан Григорьевич, видимо, намеревался пополнить свои архивы, досье - купчие, дарственные, завещания, записи в церковных книгах о рождении и смерти неких Бучинских и Радомских, список членов правления Народного Дома имени Т.Г.Шевченко и прочее, относившееся к концу прошлого и первым трем десятилетиям нынешнего века. Само по себе это могло быть интересно, но не для Щербы и тем более не сейчас.
Скорик пришел около одиннадцати. На сей раз он был без мундира, а в светло-голубой сорочке с жестко отглаженным воротничком и в легкой курточке, загоревшее лицо гладко выбрито, темные волосы тщательно причесаны, даже чуть прилизаны на висках. Он уже чувствовал себя в этом кабинете свободней, сразу сел к столу, достал из "дипломата" бумаги.
- Что у вас? - спросил Щерба.
- Выстроить весь день Шимановича не удалось. Соколянский посылал людей в книжные, букинистические, антикварные. Публика там разная трется: и библиографы, и солидные спекулянты и просто книжные жучки, паразитирующие на чьей-то страсти. Многие Шимановича знают, он, похоже, свой человек в этой среде. Ну, в смысле давний знакомый. Но в день убийства его никто не видел, хотя в субботу он обычно там появлялся.
- Вам или розыскникам фамилия Зубарев не попадалась?
- Нет. А кто это?
- На календаре-памятке на листке блокнотика за пятни цу есть запись, сделанная рукой Шимановича: "8 р. Зубареву. Том Кони дефектный". Тут фамилия, пожалуй, связана с книгой. Надо оперативным путем установить этого Зубарева.
- Я займусь... Участковым были опрошены соседи по улице. Шимановича там почти все знают. Но в тот день никто его не видел, кроме продавщицы из молочного магазина. Ящики с бутылками и бидоны со сметаной ей сгружают до открытия магазина. Так вот она показала, что рано утром, когда втаскивала бидон со сметаной в подсобку, мимо прошел Шиманович и поздоровался с нею. Проверка лиц, вышедших из заключения, ничего не дала.
- Алиби.
- Можем считать, что да. - Скорик заглянул в бумажку, которую держал на краешке стола. - Слесарь из домоуправления, делавший по просьбе соседки ключи для Шимановича, Игнат Петрович Войтюк. Я беседовал с ним. Старик, семьдесят два года. Давно на пенсии. В штате домоуправления уже не работает. Но многие с этой улицы обращаются к нему по старой памяти. Пока дождешься слесаря по вызову, - сто лет пройдет. Вот люди и идут к нему. Кто с просьбой прочистить канализацию, кто кран поменять, ключ сделать, замок врезать. Ключи действительно делал он, я ему их показал, он опознал. Характеризуется хорошо. Живет скромно. Их трое - сам Вой тюк, невестка и двенадцатилетний внук. Сын - прапорщик - служит где-то в Средней Азии. Что тут еще? - Скорик снова посмотрел в свой кондуит. - Ага, пленка со стола Шимановича. Отпечатки пальцев, снятые с обоих рулончиков, пока идентифицировать не удалось. Плохо, что у нас нет банка, - Скорик вопросительно посмотрел на Щербу.
- Какого банка? - не понял тот.
- Банк памяти у ЭВМ. Заложил искомые "пальцы", нажал кнопку и на дисплее получаешь ответ.
- Будет и у нас, - серьезно ответил Щерба.
- Когда? - обрадованно спросил Скорик.
- Когда я уже уйду на пенсию. А, может, к вашему уходу на заслуженный... Ладно, вернемся к нашим баранам, Виктор Борисович. По тем результатам, которые мы имеем, у меня сложилось впечатление, что действовал тут одиночка. Нет впечатления присутствия вообще кого-либо постороннего. Если бы, конечно, не "пальцы" на рулончиках фотопленки и оставленное почему-то на тумбочке у двери орудие убийства.
На теле Шимановича никаких следов борьбы, сопротивления - ни царапин, ни гематом. Убийство, похоже, не предумышленное. Но мотивы, мотивы?! Проник убийца, по всей вероятности, элементарно: явился через дверь и вышел через нее. Допустим, он пришел вместе с Шимановичем, тот его привел. Зачем? Образ жизни Шимановича? Книжник, скажем, архивариус. Привел, чтоб продать что-то, но не сторговались? Возникла ссора? Вряд ли. Шиманович, как мне думается, ничего не продавал, скорее приобретал. Предположим, убийца пришел, когда Шиманович был дома, сам открыл ему дверь. Значит этим путем и удалился. Допустим, что преступник отпер замок утерянными Шимановичем ключами или похищенными у него, пришел с целью ограбить, но хозяин оказался дома. Убив его и увидев, что грабить тут нечего, он заглянул бы и в комнату соседки. Но там ничего не пропало. И последнее: убийца отпер дверь ключами, которые каким-то образом оказались у него и стал ждать, когда явится хозяин. Скажем, была у него для этого причина. Едва ли Шиманович дал бы так, за здорово живешь, убить себя, какие-то следы борьбы мы бы обнаружили. Не мог он спокойно прореагировать на незванного гостя. И убит был внезапным ударом сзади, то есть жертва отвернулась, ничего не подозревая о намерениях стоявшего сзади человека... Вы внимательно осмотрели весь дом?
- Да. Чердак, подвал. Ничего такого не нашел. Других дверей, кроме парадных, в доме нет.
- Из того, что мы знаем достоверно - это странное исчезновение пары черных туфель, которые, как утверждает соседка, обязательно должны были стоять на подстилочке у двери, когда хозяин дома.
- Может быть убийца переобулся в них, а свои унес в руках, чтоб не наследить?
Щерба пожал плечами.
- Туфли надо искать, Виктор Борисович, необходимо еще раз хорошо осмотреть дворик, он небольшой. И соседние, примыкающие к дому, - сказал Щерба. - Что еще исчезло из комнаты Шимановича? Этого мы не знаем. По утверждению соседки все вещи Шимановича на месте. А вот что пропало из его книг, папок, документов? - Щерба посмотрел на Скорика, будто тот знал об этом и только и ждал вопроса Михаила Михайловича, чтоб ответить.
- Как это установить? Там их столько!.. Михаил Михайлович, - начал осторожно Скорик, - мы все время мыслим об убийце "он". Но почему "он", а может быть "она"? Магия грамматики: слово "убийца" - мужского рода?
- Смотри, куда вас увело! - засмеялся Щерба. - И кого же конкретно вы имеете в виду?..
- Если бы!..
- Тогда давайте уж отработаем один из малообещающих вариантов: соседка Шимановича, Теодозия Петровна. С утра до вечера в ту субботу ее не было дома. Дайте поручение людям Соколянского. Мы должны знать, как и где она провела тот день. Надо установить ее приятельницу, у которой, по ее словам, она была, и затем ходила с нею в церковь Петра и Павла на вечернюю службу. Хорошо бы отыскать отца Михаила, у него приход в селе, где она родилась. Она сказала, что встретила его в церкви в ту субботнюю службу. Ну и не лишне знать, в котором часу кончилась служба.
Скорик внимательно слушал, иногда коротко что-то записывал.
- Теперь вот что... - начал было Щерба и умолк, открыл ящик письменного стола и достал оттуда что-то завернутое в свежий носовой платок. То, что Щерба собирался сейчас поручить Скорику, было если не незаконным, то не очень чистоплотным. Он хорошо понимал это, и ему не хотелось приучать молодого следователя к подобным фокусам. Помимо этих соображений имелось еще одно немаловажное: то, что он намеревался осуществить, являлось непроцессуальным, в случае удачи не имело бы никакой доказательной силы, любой судья утрет ему нос, потому что завернутый в платок предметец, а именно коробочка-футляр от кассеты "Denon", не изъята на месте происшествия, не найдена при обыске, т.е. не приобщена к делу подобающим образом - с оформлением протокола. Ее Щербе вручили в частной беседе, не имевшей никакого отношения к делу Шимановича. Единственное, чем он оправдывался перед собой, была утешавшая мысль: подтвердись то, во что он хоть и слабо, но поверил (потому, что обязан был верить всему), в дальнейшем он найдет иную возможность закрепить версию чистенько, доказательно, процессуально. Щерба развернул платок. - Виктор Борисович, предвижу ваше удивление. Но ничего липовать мы не станем. Просто хочу проверить одну свою мыслишку. Нужно отдать коробочку экспертам. На ней могут быть "пальцы". Их надо снять и сравнить с теми, что на рулончиках фотопленки из квартиры Шимановича. Вполне возможно, что мои предположения полная чушь, это у каждого из нас случалось, и у вас будет... Футлярчик этот в дело не попадет. А успокоиться хочу.
Не перебивая, Скорик выслушал тираду человека, за которым, знал, шла репутация сильного и грамотного следователя. Спросить хотелось о многом, но он сдержался и задал только один вопрос, кивнув на футлярчик:
- Чей он, Михаил Михайлович?
- Одного человека, не обижайтесь, я скажу вам попозже, - и осторожно, держась за края платка, Щерба завернул прозрачную коробочку и протянул ее Скорику...
43
Утром, не заходя на работу, Сергей Ильич отправился на автостанцию, купил билет на рейсовый автобус "Подгорск - Ужва", и сев в полупустую машину, стал ждать отправления. Шофер в кабине что-то жевал, не спешил, хотя уже пора бы ло ехать, видно надеялся, что пассажиры еще подойдут.
Вчера и позавчера пришла почта из Литвы и Белоруссии, - ответы на запросы Сергея Ильича из населенных пунктов Троки - Тракай. И - никаких следов Бучинских: "Нет", "Не числятся", "Не проживали", "Не проживают", "Не значатся". Ни огорчения, ни разочарования эти ответы у Сергея Ильича не вызвали. Уж очень давно он привык к двум результатам в своей работе: "да" - "нет". И многолетнее такое многообразие не порождало никаких эмоций.
Сегодня он должен окончательно прояснить все, что касается Ульяны Васильевны Бабич.
Автобус выбрался уже из сутолоки центра и катил по широким улицам нового микрорайона, за которым начиналось рыжее поле.
Коротая время, Сергей Ильич думал о том, какие дальнейшие шаги предпримет в поисках наследников 300.000 долларов, окажись Ульяна Васильевна Бабич не тем лицом, которое он ищет. И еще он впервые подумал: странно, что Бучинский не оставил завещания, как это принято на Западе, тем более, что оказался человеком состоятельным. Уж он-то знал, кто должен унаследовать все, что останется после его смерти. В чем же дело? Считал, что совершенно одинок, завещать было некому?..
Постепенно по дороге в Ужву автобус заполнялся людьми, которых шофер подбирал в привычных местах, обычно около сельмагов. В машине стало душно, к тому же в салон откуда-то гнало горячий дух бензина. Сергею Ильичу сделалось дурно, пытался все время вздохнуть полной грудью, перевести дыхание, но не мог, что-то тяжко легло поперек горла, начиналась головная боль. Хотелось крикнуть, чтоб остановили автобус, выскочить, лечь среди поля, закрыв глаза, и дышать, дышать...
В таком состоянии он доехал до Ужвы, ни о чем стороннем уже не думая. Тут же на площади, где была конечная остановка, он посидел на скамье, передохнул, покурил и двинулся на Черешневую улицу.
Калитка дома номер пять оказалась запертой, окна затворены и за стеклами видны были глухие шторы. Во дворе ни души. Постояв какое-то время и убедившись, что дом пуст, Сергей Ильич направился к соседней, справа, калитке, скобой поднял щеколду, вошел во двор и по шуршащей гравийной дорожке поднялся на крылечко, постучал в крашеную белую дверь.
- Входите, открыто! - раздался голос.
Войдя, Сергей Ильич не сразу увидел в темноватой прихожей хозяина, который склонившись, переливал из молочного бидона в трехлитровую банку тягучий, приторно пахший цветами мед.
- Вы ко мне? - выпрямляясь и вытирая руки мокрой тряпкой, спросил хозяин. - Проходите, - он первым прошел в дверь, распахнутую в светлую кухню. И Сергей Ильич разглядел его - невероятно худого, плоскогрудого, в старенькой желтой с коричневыми полосками сорочке, заправленной в широченные брюки, державшиеся на подтяжках.
- Здравствуйте, - сказал Сергей Ильич. - Извините за вторжение. Я, собственно, к соседке вашей, Ульяне Васильевне. Но там, по-моему, никого нет.
- Никого, - сказал хозяин. - А вы, простите, откуда будете?
- Из области. Я юрист. Приехал по важному для нее делу.
- Ульяна в больнице. Инсульт у нее. Вас как звать?
- Сергей Ильич.
- А меня Марьян Зенонович.
- Как ее здоровье? - спросил Сергей Ильич.
- Плохо. Надежды мало.
- Марьян Зенонович, вы хорошо знали их семью, Ульяну Васильевну, ее мужа? Понимаете, мне нужно кое-что уточнить о ее родне. Скажу вам откровенно, речь идет о наследстве.
- Ишь ты, как! - хозяин весело вскинул руками. - Все расскажу, что знаю, может и мне чего перепадет из наследства того, - он добродушно рассмеялся и уже серьезно сказал: - Семью их знаю тридцать четыре года, как переехали сюда в сорок шестом из Хабаровска, так мы рядом и живем, строились тут разом. Я Антону помогал, Бабичу покойному, он мне. Спрашивайте, скажу, что помню.
- Откуда они родом?
- Антон Бабич, значит муж Ульяны, коренной дальневосточник, хабаровский. Рассказывал, что дед его из казаков уральских. В середине прошлого века чуть ли не всей деревней переселились в дальневосточные края с Урала.
- А Ульяна Васильевна?
- Тоже из тех мест. После революции оба оказались за границей, в Хабине или Хибине, не помню точно.
- В Харбине, наверное?
- Наверное. Там познакомились, там и поженились. А уж после этой войны, в сорок шестом вернулись. В родных местах, дальневосточных, что-то не понравилось им, подались сюда. Так мы и познакомились.
- А детей у них нет?
- Нет. Как говорится, бог не дал.
- Марьян Зенонович, братья, сестры у Ульяны Васильевны есть?
- Одна сестра была, Мария, умерла еще в шестьдесят третьем. Тоже с ними приехала, но жила в Подгорске.
- Ульяна Васильевна никогда не упоминала о какой-нибудь родне за границей?
- Как не упоминала?! Рассказывала, что какой-то троюродный дядька, царский офицер, ушел с белыми в этот Харбин, а потом уплыл в Америку, там и помер. А сын его еще жив, в Америке, фермер, увезли его мальчонкой, он моложе Ульяны лет вроде на пять. Письма ей пишет. Редко, правда, так через год-два пришлет письмишко. За минувший год да за этот было письмо, как раз за неделю до Ульяниной болезни.
- А как его фамилия?
- Вот этого не знаю. Мне-то фамилии ни к чему.
- Марьян Зенонович, а что потянуло Бабичей в наши края? Может быть, какие-нибудь родственники нашлись тут?
- Ну что потянуло? Разве человек точно знает, почему ему другие места повидать охота? Там жили они на одном краю земли, а тут уже другой ее край. Интересно же, какой он, другой конец земли! А может, когда вернулись из-за границы, неуютно им стало на прежнем, родном месте, - со значением сказал он и взглянул на Сергея Ильича: понял ли тот, о чем речь. - А вот родни тут у них никакой не было, знакомых никого, не то что души кровной. Это точно знаю. Сперва одиноко жилось им, пока не обзнакомились. Ульяна лаборанткой в поликлинике работала, а Антон бухгалтером на сахзаводе.
- Спасибо, Марьян Зенонович, - встал Сергей Ильич. - У меня к вам просьба: то, ради чего я приехал сюда, пока в стадии изучения, все проверяется, поэтому не хотелось бы, чтоб посторонние знали. Народ ведь у нас любопытный, любит такие новости, пойдут слухи. А дело при проверке может обернуться ошибкой.
- Это уж точно, что слухи любят у нас, - улыбнулся хозяин. - Мой сосед, что с той стороны ульяниного дома, прослышал, что мед у меня берут даже из Подгорска, тоже слух придумал: Марьян, мол, сахарным сиропом мед разбавляет... Так что насчет вашего вопроса вы не беспокойтесь. Мы тут на кухне с вами поговорили, на кухне все и останется, вьюшка в плите открыта, через поддувало в дымоход и вытянет, в небо улетит, а там лови, засмеялся он, провожая Сергея Ильича до калитки...
Из Ужвы Сергей Ильич вернулся в половине третьего, с автостанции трамваем поехал на работу, хотя чувствовал себя дурно, вяло, даже есть не хотелось. Но придя к себе, заварил крепкого чая, достал из кейса бутерброды, которыми снабдила ж ена, и заставил себя поесть, а чаю выпил даже два стакана - один сладкий, другой без сахара, чтоб ощутить вкус первой заварки.
Потом, покуривая, он думал о том, что фамилию Бабич с генеалогического древа Михаила Бучинского теперь можно отрубить. По всем признакам тут однофамильцы. Михаил Бучинский - из этих мест, галицийских корней, а тот Бучинский, - родственник Ульяны Бабич, - натуральный дальневосточник да еще из уральских, видимо, яицких казаков. Уж слишком большой этно-географический разброс, такая кровная близость в галицких родословных почти не встречается. Кроме того, что самое главное, дальневосточный Бучинский жив, Бабич получила от него письмо не так давно, а Бучинский-наследодатель умер полгода назад.
Придя к такому выводу, Сергей Ильич принялся за почту. Его ждали письма из Белоруссии и Литвы. Трабский сельсовет Ивьевского района Гродненской области извещал, что интересующий Инюрколлегию Бучинский Михаил Степанович в населенном пункте Троки не проживал и не проживает. Из населенных пунктов Тракай Игналинского, Швенческого и Вильнюсского районов Литвы уведомляли, что человек по фамилии Бучинский Михаил Степанович в актах записи о рождении или смерти не значится.
С самого начала слабо веривший в версию "Троки-Тракай", Сергей Ильич спокойно подшил эти бумажки в дело и распечатал последний конверт - из Москвы, из Инюрколлегии. Письмо сообщало, что "...нами получен телекс от фирмы Стрезера, что в Кливленде (США) найден человек, американский украинец, который в годы войны был офицером армии США в Европе. С 1945 по 1950 год он работал в американской оккупационной зоне Германии в лагере перемещенных лиц. Он заявил, что знал человека по имени Александр Бучинский, который был вывезен немцами в Германию, а затем в числе других передан американцами советским властям для репатриации на родину. Мы сделали запрос в соответствующие органы. Поищите среди бывших партизан людей, возможно знавших Александра Бучинского, брата наследодателя..."
"Если речь идет об одном и том же Александре, доказательств, что он был убит полицаями, как сообщил мне старик с улицы Толбухина, знавший всю семью Бучинских, у меня нет, - думал Сергей Ильич. - Как и нет доказательств, что задержанный полицаями Александр Бучинский был ими отпущен. Это всего лишь слова Рандолла".
Очень уж не хотелось Сергею Ильичу обращаться к Кухарю, но это, пожалуй, единственно возможный путь узнать что-либо об Александре Бучинском, если он действительно был связан с партизанами, и если связан был именно он, а не какой-нибудь другой Бучинский.
Сергей Ильич снял трубку и позвонил Кухарю. На другом конце отозвался равнодушный женский голос:
- Приемная.
- Юрия Кондратьевича, пожалуйста, - сказал Сергей Ильич.
- У него совещание.
- Ничего, доложите, что звонит Голенок.
- А вы не могли бы через час позвонить?
- Нет, не могу.
- Как сказать ему, откуда звонят?
- Голенок из Инюрколлегии.
- Подождите у телефона.
Сергей Ильич слышал в трубке какие-то шорохи, позвякивание, потом что-то щелкнуло и Кухарь спросил:
- Сергей?
- Да.
- Слушаю тебя.
- Когда я к тебе могу зайти?
- У меня сейчас народ, из районов приехали. А в пять бюро обкома. Давай завтра к девяти. Сможешь? С утра лучше всего, потом суета начнется.
- Хорошо. Только предупреди секретаршу, чтоб я не торчал в приемной.
- Не беспокойся...
Трубки они опустили одновременно.
44
Скорик шел по городу неспешно, сжимая в запотевшей ладони ручку дипломата, останавливался у витрин парфюмерных магазинов. Он был молод, красив, элегантен, следил за собой, любил хорошую парфюмерию, в деньгах был относительно свободен, поскольку ходил в холостяках, ему нравились красивые импортные флаконы с мужскими одеколонами и туалетной водой, яркие баллоны с дезодорантами и мыльной пеной для бритья, нарядные тубы с импортной зубной пастой, закрывавшиеся колпачком с откидной крышечкой. Всего этого у него имелось много на полке в ванной, но всякий раз идя по городу, он заглядывал в парфюмерные, надеясь, что что-нибудь выбросят. Знал почти все названия фирм, указывавшихся на этикетках.
Зайдя в галантерейный, где был отдел парфюмерии, осведомился у молоденькой продавщицы:
- Верочка, для меня ничего нет?
- В конце месяца ждем, - улыбнулась Верочка. И когда он удалился к двери, сказала подружке: - Хоть бы пригласил разик...
Сегодня Скорик наметил в поисках Зубарева, чья фамилия была записана на календаре рукой Шимановича, посетить три букинистических...
Еще издали он увидел у входа группу людей, то сближавшихся, то расходившихся, что-то быстро говоривших друг другу. У всех в руках были или кейсы, или портфели, или сумки. Скорик знал, что люди эти знакомы между собой, как филателисты или нумизматы, а он для них чужой. Он приблизился, открыл свой кейс, заглянул, словно проверяя, на месте ли то, что принес сюда, и двинулся в магазин. Расчет удался - его заметили, трое парней шагнули наперехват, угадав в нем новичка.
- Какая у вас зарплата, Олег Иванович? - спросил Щерба. По тону ответа на такой вопрос иногда можно в какой-то мере понять психологию человека, его отношение к деньгам, к бедности, к богатству.
Олег подозрительно поглядел на Щербу, удивленный этим неожиданным интересом. Но ответил.
- Не густо, - Щерба подошел к нему, вытащил пачку "Флуераша", предложил и сам закурил.
- Спасибо, я свои, - Олег достал из кармана "Орбиту".
- Женаты? - Да.
- И дети есть?
- Дочь.
- Приходится подрабатывать? "Левые" фотокопии? Что ж, дело житейское.
- Не занимаюсь, - хмуро ответил Олег.
"А вот это я постараюсь проверить", - мысленно решил вдруг Щерба и спросил:
- У вас машина есть?.. - и выдержав небольшую паузу, добавил: Все-таки отец покойный... мог...
- Стиральная, - насмешливо дернул губой Олег.
- Стиральная - тоже неплохо, смягчая напряжение, сказал Щерба. - Вы уж извините за любопытство.
"Брось ты меня натягивать, нашел фрайера!" - подумал Олег и сказал:
- Так я пошел, до свидания.
41
Подняв черную шторку на зарешеченном окне, Олег Зданевич убирал со стола все лишнее. Затем вытащил из сумки пакет с едой, включил электроплитку, поставил на нее кастрюльку с водой - для сосисок.
- Где тебя носило? - спросил, входя, Ярослав Романец. - Мадам искала, зачем-то ты ей срочно понадобился.
- В прокуратуру ходил, - ответил Олег.
- Чего вдруг?
- Были дела.
- Секрет?
- Клади сосиски, вода закипела.
- И что тебе сказал прокурор? - спросил Романец, снимая с сосисок целлофановые пленочки.
- Предложил работу по совместительству, - Олег развернул пакет с бутербродами.
- Стукачом?
- Дай горчицу, на подоконнике...
Они жевали, пили кофе из больших кружек с потемневшим внутренним фаянсом. Затем расставили фигурки на клеточках истрепанной шахматной картонки.
- Кто сегодня играет белыми? - спросил Романец.
- Я. Прошлый раз ты начинал белыми, - двинул Олег пешку.
- Теперь у меня в прокуратуре будет блат - товарищ Зданевич. Он меня на допросах пытать не станет, - Романец поднял черную пешку в ответ. - А давай сегодня блиц сгоняем?
- Спешишь, что ли?
- Башка трещит. В гостях был.
- Блиц так блиц... Похмелиться не дали?.. Засекай время...
- Поехали...
Оба играли рассеянно. Сварили еще кофе.
- Ничья получается. Согласен? - спросил Романец, вставая.
- Согласен, - с охотой отозвался Олег.
- Ты все-таки сходи к мадам, повинись за опоздание... Явка с повинной - меньший срок...
- Учту, - Олег сложил тарелки и чашки в старую пожелтевшую раковину, в которую сливал отработанные химикаты, мыл ванночки и бачки.
- Ладно, пойду трудиться... - Романец вышел.
Олег мыл посуду, когда зазвонил внутренний, без диска, телефон. Звонила Надежда Францевна.
- Олег Иванович, я искала вас, но почему-то не могла найти, - услышал спокойный, но с насмешечкой голос.
- Дочь заболела, водил в поликлинику, - соврал он, зная, что Надежда Францевна не поверит, даже представил ее презрительную улыбочку в этот момент.
- Бедняжка, я надеюсь, ничего серьезного... Дело вот в чем: вам звонили из Облсовпрофа, из приемной товарища Кухаря. Просили связаться с ним. Запишите, пожалуйста, телефон.
"Вот, уже заерзал! - усмехнулся Олег, записывая продиктованный номер на пустом конверте от фотобумаги. - Звонить тебе, козел, я не буду! Понадоблюсь - сам прискачешь!.. Что он, бабки мне совать начнет? Сколько? Или грозить станет?" - гадал он, вернувшись к раковине и с остервенением отмывая засохшую на краю тарелки горчицу...
42
С утра листья платанов начинали слабо шептаться-переговариваться, словно предупреждая друг друга о грядущих осенних ветрах и холодах, дуновение которых ощутили ночью. К полудню этот шорох-шепот утихал, усыпленный еще теплым обманным солнцем, мягким кратким пролетом ветерка и высоким, синим до звона, вроде даже летним небом.
Щерба любил эту пору года, в ней переливалась несуетливость, покой, это умиротворяюще передавалось ему, и чем старше он становился, тем больше оказывался подвержен подобным переменам в природе, как иной человек, у которого больные суставы ощущают смену погоды...
Едва придя на работу, он забрал у техника-криминалиста рулончики пленки, изъятые Скориком на квартире Шимановича, и только что отпечатанные с них фотографии. В ожидании прихода Скорика он рассматривал их. Это были, как и предполагал Щерба, фотокопии с каких-то документов, которыми Богдан Григорьевич, видимо, намеревался пополнить свои архивы, досье - купчие, дарственные, завещания, записи в церковных книгах о рождении и смерти неких Бучинских и Радомских, список членов правления Народного Дома имени Т.Г.Шевченко и прочее, относившееся к концу прошлого и первым трем десятилетиям нынешнего века. Само по себе это могло быть интересно, но не для Щербы и тем более не сейчас.
Скорик пришел около одиннадцати. На сей раз он был без мундира, а в светло-голубой сорочке с жестко отглаженным воротничком и в легкой курточке, загоревшее лицо гладко выбрито, темные волосы тщательно причесаны, даже чуть прилизаны на висках. Он уже чувствовал себя в этом кабинете свободней, сразу сел к столу, достал из "дипломата" бумаги.
- Что у вас? - спросил Щерба.
- Выстроить весь день Шимановича не удалось. Соколянский посылал людей в книжные, букинистические, антикварные. Публика там разная трется: и библиографы, и солидные спекулянты и просто книжные жучки, паразитирующие на чьей-то страсти. Многие Шимановича знают, он, похоже, свой человек в этой среде. Ну, в смысле давний знакомый. Но в день убийства его никто не видел, хотя в субботу он обычно там появлялся.
- Вам или розыскникам фамилия Зубарев не попадалась?
- Нет. А кто это?
- На календаре-памятке на листке блокнотика за пятни цу есть запись, сделанная рукой Шимановича: "8 р. Зубареву. Том Кони дефектный". Тут фамилия, пожалуй, связана с книгой. Надо оперативным путем установить этого Зубарева.
- Я займусь... Участковым были опрошены соседи по улице. Шимановича там почти все знают. Но в тот день никто его не видел, кроме продавщицы из молочного магазина. Ящики с бутылками и бидоны со сметаной ей сгружают до открытия магазина. Так вот она показала, что рано утром, когда втаскивала бидон со сметаной в подсобку, мимо прошел Шиманович и поздоровался с нею. Проверка лиц, вышедших из заключения, ничего не дала.
- Алиби.
- Можем считать, что да. - Скорик заглянул в бумажку, которую держал на краешке стола. - Слесарь из домоуправления, делавший по просьбе соседки ключи для Шимановича, Игнат Петрович Войтюк. Я беседовал с ним. Старик, семьдесят два года. Давно на пенсии. В штате домоуправления уже не работает. Но многие с этой улицы обращаются к нему по старой памяти. Пока дождешься слесаря по вызову, - сто лет пройдет. Вот люди и идут к нему. Кто с просьбой прочистить канализацию, кто кран поменять, ключ сделать, замок врезать. Ключи действительно делал он, я ему их показал, он опознал. Характеризуется хорошо. Живет скромно. Их трое - сам Вой тюк, невестка и двенадцатилетний внук. Сын - прапорщик - служит где-то в Средней Азии. Что тут еще? - Скорик снова посмотрел в свой кондуит. - Ага, пленка со стола Шимановича. Отпечатки пальцев, снятые с обоих рулончиков, пока идентифицировать не удалось. Плохо, что у нас нет банка, - Скорик вопросительно посмотрел на Щербу.
- Какого банка? - не понял тот.
- Банк памяти у ЭВМ. Заложил искомые "пальцы", нажал кнопку и на дисплее получаешь ответ.
- Будет и у нас, - серьезно ответил Щерба.
- Когда? - обрадованно спросил Скорик.
- Когда я уже уйду на пенсию. А, может, к вашему уходу на заслуженный... Ладно, вернемся к нашим баранам, Виктор Борисович. По тем результатам, которые мы имеем, у меня сложилось впечатление, что действовал тут одиночка. Нет впечатления присутствия вообще кого-либо постороннего. Если бы, конечно, не "пальцы" на рулончиках фотопленки и оставленное почему-то на тумбочке у двери орудие убийства.
На теле Шимановича никаких следов борьбы, сопротивления - ни царапин, ни гематом. Убийство, похоже, не предумышленное. Но мотивы, мотивы?! Проник убийца, по всей вероятности, элементарно: явился через дверь и вышел через нее. Допустим, он пришел вместе с Шимановичем, тот его привел. Зачем? Образ жизни Шимановича? Книжник, скажем, архивариус. Привел, чтоб продать что-то, но не сторговались? Возникла ссора? Вряд ли. Шиманович, как мне думается, ничего не продавал, скорее приобретал. Предположим, убийца пришел, когда Шиманович был дома, сам открыл ему дверь. Значит этим путем и удалился. Допустим, что преступник отпер замок утерянными Шимановичем ключами или похищенными у него, пришел с целью ограбить, но хозяин оказался дома. Убив его и увидев, что грабить тут нечего, он заглянул бы и в комнату соседки. Но там ничего не пропало. И последнее: убийца отпер дверь ключами, которые каким-то образом оказались у него и стал ждать, когда явится хозяин. Скажем, была у него для этого причина. Едва ли Шиманович дал бы так, за здорово живешь, убить себя, какие-то следы борьбы мы бы обнаружили. Не мог он спокойно прореагировать на незванного гостя. И убит был внезапным ударом сзади, то есть жертва отвернулась, ничего не подозревая о намерениях стоявшего сзади человека... Вы внимательно осмотрели весь дом?
- Да. Чердак, подвал. Ничего такого не нашел. Других дверей, кроме парадных, в доме нет.
- Из того, что мы знаем достоверно - это странное исчезновение пары черных туфель, которые, как утверждает соседка, обязательно должны были стоять на подстилочке у двери, когда хозяин дома.
- Может быть убийца переобулся в них, а свои унес в руках, чтоб не наследить?
Щерба пожал плечами.
- Туфли надо искать, Виктор Борисович, необходимо еще раз хорошо осмотреть дворик, он небольшой. И соседние, примыкающие к дому, - сказал Щерба. - Что еще исчезло из комнаты Шимановича? Этого мы не знаем. По утверждению соседки все вещи Шимановича на месте. А вот что пропало из его книг, папок, документов? - Щерба посмотрел на Скорика, будто тот знал об этом и только и ждал вопроса Михаила Михайловича, чтоб ответить.
- Как это установить? Там их столько!.. Михаил Михайлович, - начал осторожно Скорик, - мы все время мыслим об убийце "он". Но почему "он", а может быть "она"? Магия грамматики: слово "убийца" - мужского рода?
- Смотри, куда вас увело! - засмеялся Щерба. - И кого же конкретно вы имеете в виду?..
- Если бы!..
- Тогда давайте уж отработаем один из малообещающих вариантов: соседка Шимановича, Теодозия Петровна. С утра до вечера в ту субботу ее не было дома. Дайте поручение людям Соколянского. Мы должны знать, как и где она провела тот день. Надо установить ее приятельницу, у которой, по ее словам, она была, и затем ходила с нею в церковь Петра и Павла на вечернюю службу. Хорошо бы отыскать отца Михаила, у него приход в селе, где она родилась. Она сказала, что встретила его в церкви в ту субботнюю службу. Ну и не лишне знать, в котором часу кончилась служба.
Скорик внимательно слушал, иногда коротко что-то записывал.
- Теперь вот что... - начал было Щерба и умолк, открыл ящик письменного стола и достал оттуда что-то завернутое в свежий носовой платок. То, что Щерба собирался сейчас поручить Скорику, было если не незаконным, то не очень чистоплотным. Он хорошо понимал это, и ему не хотелось приучать молодого следователя к подобным фокусам. Помимо этих соображений имелось еще одно немаловажное: то, что он намеревался осуществить, являлось непроцессуальным, в случае удачи не имело бы никакой доказательной силы, любой судья утрет ему нос, потому что завернутый в платок предметец, а именно коробочка-футляр от кассеты "Denon", не изъята на месте происшествия, не найдена при обыске, т.е. не приобщена к делу подобающим образом - с оформлением протокола. Ее Щербе вручили в частной беседе, не имевшей никакого отношения к делу Шимановича. Единственное, чем он оправдывался перед собой, была утешавшая мысль: подтвердись то, во что он хоть и слабо, но поверил (потому, что обязан был верить всему), в дальнейшем он найдет иную возможность закрепить версию чистенько, доказательно, процессуально. Щерба развернул платок. - Виктор Борисович, предвижу ваше удивление. Но ничего липовать мы не станем. Просто хочу проверить одну свою мыслишку. Нужно отдать коробочку экспертам. На ней могут быть "пальцы". Их надо снять и сравнить с теми, что на рулончиках фотопленки из квартиры Шимановича. Вполне возможно, что мои предположения полная чушь, это у каждого из нас случалось, и у вас будет... Футлярчик этот в дело не попадет. А успокоиться хочу.
Не перебивая, Скорик выслушал тираду человека, за которым, знал, шла репутация сильного и грамотного следователя. Спросить хотелось о многом, но он сдержался и задал только один вопрос, кивнув на футлярчик:
- Чей он, Михаил Михайлович?
- Одного человека, не обижайтесь, я скажу вам попозже, - и осторожно, держась за края платка, Щерба завернул прозрачную коробочку и протянул ее Скорику...
43
Утром, не заходя на работу, Сергей Ильич отправился на автостанцию, купил билет на рейсовый автобус "Подгорск - Ужва", и сев в полупустую машину, стал ждать отправления. Шофер в кабине что-то жевал, не спешил, хотя уже пора бы ло ехать, видно надеялся, что пассажиры еще подойдут.
Вчера и позавчера пришла почта из Литвы и Белоруссии, - ответы на запросы Сергея Ильича из населенных пунктов Троки - Тракай. И - никаких следов Бучинских: "Нет", "Не числятся", "Не проживали", "Не проживают", "Не значатся". Ни огорчения, ни разочарования эти ответы у Сергея Ильича не вызвали. Уж очень давно он привык к двум результатам в своей работе: "да" - "нет". И многолетнее такое многообразие не порождало никаких эмоций.
Сегодня он должен окончательно прояснить все, что касается Ульяны Васильевны Бабич.
Автобус выбрался уже из сутолоки центра и катил по широким улицам нового микрорайона, за которым начиналось рыжее поле.
Коротая время, Сергей Ильич думал о том, какие дальнейшие шаги предпримет в поисках наследников 300.000 долларов, окажись Ульяна Васильевна Бабич не тем лицом, которое он ищет. И еще он впервые подумал: странно, что Бучинский не оставил завещания, как это принято на Западе, тем более, что оказался человеком состоятельным. Уж он-то знал, кто должен унаследовать все, что останется после его смерти. В чем же дело? Считал, что совершенно одинок, завещать было некому?..
Постепенно по дороге в Ужву автобус заполнялся людьми, которых шофер подбирал в привычных местах, обычно около сельмагов. В машине стало душно, к тому же в салон откуда-то гнало горячий дух бензина. Сергею Ильичу сделалось дурно, пытался все время вздохнуть полной грудью, перевести дыхание, но не мог, что-то тяжко легло поперек горла, начиналась головная боль. Хотелось крикнуть, чтоб остановили автобус, выскочить, лечь среди поля, закрыв глаза, и дышать, дышать...
В таком состоянии он доехал до Ужвы, ни о чем стороннем уже не думая. Тут же на площади, где была конечная остановка, он посидел на скамье, передохнул, покурил и двинулся на Черешневую улицу.
Калитка дома номер пять оказалась запертой, окна затворены и за стеклами видны были глухие шторы. Во дворе ни души. Постояв какое-то время и убедившись, что дом пуст, Сергей Ильич направился к соседней, справа, калитке, скобой поднял щеколду, вошел во двор и по шуршащей гравийной дорожке поднялся на крылечко, постучал в крашеную белую дверь.
- Входите, открыто! - раздался голос.
Войдя, Сергей Ильич не сразу увидел в темноватой прихожей хозяина, который склонившись, переливал из молочного бидона в трехлитровую банку тягучий, приторно пахший цветами мед.
- Вы ко мне? - выпрямляясь и вытирая руки мокрой тряпкой, спросил хозяин. - Проходите, - он первым прошел в дверь, распахнутую в светлую кухню. И Сергей Ильич разглядел его - невероятно худого, плоскогрудого, в старенькой желтой с коричневыми полосками сорочке, заправленной в широченные брюки, державшиеся на подтяжках.
- Здравствуйте, - сказал Сергей Ильич. - Извините за вторжение. Я, собственно, к соседке вашей, Ульяне Васильевне. Но там, по-моему, никого нет.
- Никого, - сказал хозяин. - А вы, простите, откуда будете?
- Из области. Я юрист. Приехал по важному для нее делу.
- Ульяна в больнице. Инсульт у нее. Вас как звать?
- Сергей Ильич.
- А меня Марьян Зенонович.
- Как ее здоровье? - спросил Сергей Ильич.
- Плохо. Надежды мало.
- Марьян Зенонович, вы хорошо знали их семью, Ульяну Васильевну, ее мужа? Понимаете, мне нужно кое-что уточнить о ее родне. Скажу вам откровенно, речь идет о наследстве.
- Ишь ты, как! - хозяин весело вскинул руками. - Все расскажу, что знаю, может и мне чего перепадет из наследства того, - он добродушно рассмеялся и уже серьезно сказал: - Семью их знаю тридцать четыре года, как переехали сюда в сорок шестом из Хабаровска, так мы рядом и живем, строились тут разом. Я Антону помогал, Бабичу покойному, он мне. Спрашивайте, скажу, что помню.
- Откуда они родом?
- Антон Бабич, значит муж Ульяны, коренной дальневосточник, хабаровский. Рассказывал, что дед его из казаков уральских. В середине прошлого века чуть ли не всей деревней переселились в дальневосточные края с Урала.
- А Ульяна Васильевна?
- Тоже из тех мест. После революции оба оказались за границей, в Хабине или Хибине, не помню точно.
- В Харбине, наверное?
- Наверное. Там познакомились, там и поженились. А уж после этой войны, в сорок шестом вернулись. В родных местах, дальневосточных, что-то не понравилось им, подались сюда. Так мы и познакомились.
- А детей у них нет?
- Нет. Как говорится, бог не дал.
- Марьян Зенонович, братья, сестры у Ульяны Васильевны есть?
- Одна сестра была, Мария, умерла еще в шестьдесят третьем. Тоже с ними приехала, но жила в Подгорске.
- Ульяна Васильевна никогда не упоминала о какой-нибудь родне за границей?
- Как не упоминала?! Рассказывала, что какой-то троюродный дядька, царский офицер, ушел с белыми в этот Харбин, а потом уплыл в Америку, там и помер. А сын его еще жив, в Америке, фермер, увезли его мальчонкой, он моложе Ульяны лет вроде на пять. Письма ей пишет. Редко, правда, так через год-два пришлет письмишко. За минувший год да за этот было письмо, как раз за неделю до Ульяниной болезни.
- А как его фамилия?
- Вот этого не знаю. Мне-то фамилии ни к чему.
- Марьян Зенонович, а что потянуло Бабичей в наши края? Может быть, какие-нибудь родственники нашлись тут?
- Ну что потянуло? Разве человек точно знает, почему ему другие места повидать охота? Там жили они на одном краю земли, а тут уже другой ее край. Интересно же, какой он, другой конец земли! А может, когда вернулись из-за границы, неуютно им стало на прежнем, родном месте, - со значением сказал он и взглянул на Сергея Ильича: понял ли тот, о чем речь. - А вот родни тут у них никакой не было, знакомых никого, не то что души кровной. Это точно знаю. Сперва одиноко жилось им, пока не обзнакомились. Ульяна лаборанткой в поликлинике работала, а Антон бухгалтером на сахзаводе.
- Спасибо, Марьян Зенонович, - встал Сергей Ильич. - У меня к вам просьба: то, ради чего я приехал сюда, пока в стадии изучения, все проверяется, поэтому не хотелось бы, чтоб посторонние знали. Народ ведь у нас любопытный, любит такие новости, пойдут слухи. А дело при проверке может обернуться ошибкой.
- Это уж точно, что слухи любят у нас, - улыбнулся хозяин. - Мой сосед, что с той стороны ульяниного дома, прослышал, что мед у меня берут даже из Подгорска, тоже слух придумал: Марьян, мол, сахарным сиропом мед разбавляет... Так что насчет вашего вопроса вы не беспокойтесь. Мы тут на кухне с вами поговорили, на кухне все и останется, вьюшка в плите открыта, через поддувало в дымоход и вытянет, в небо улетит, а там лови, засмеялся он, провожая Сергея Ильича до калитки...
Из Ужвы Сергей Ильич вернулся в половине третьего, с автостанции трамваем поехал на работу, хотя чувствовал себя дурно, вяло, даже есть не хотелось. Но придя к себе, заварил крепкого чая, достал из кейса бутерброды, которыми снабдила ж ена, и заставил себя поесть, а чаю выпил даже два стакана - один сладкий, другой без сахара, чтоб ощутить вкус первой заварки.
Потом, покуривая, он думал о том, что фамилию Бабич с генеалогического древа Михаила Бучинского теперь можно отрубить. По всем признакам тут однофамильцы. Михаил Бучинский - из этих мест, галицийских корней, а тот Бучинский, - родственник Ульяны Бабич, - натуральный дальневосточник да еще из уральских, видимо, яицких казаков. Уж слишком большой этно-географический разброс, такая кровная близость в галицких родословных почти не встречается. Кроме того, что самое главное, дальневосточный Бучинский жив, Бабич получила от него письмо не так давно, а Бучинский-наследодатель умер полгода назад.
Придя к такому выводу, Сергей Ильич принялся за почту. Его ждали письма из Белоруссии и Литвы. Трабский сельсовет Ивьевского района Гродненской области извещал, что интересующий Инюрколлегию Бучинский Михаил Степанович в населенном пункте Троки не проживал и не проживает. Из населенных пунктов Тракай Игналинского, Швенческого и Вильнюсского районов Литвы уведомляли, что человек по фамилии Бучинский Михаил Степанович в актах записи о рождении или смерти не значится.
С самого начала слабо веривший в версию "Троки-Тракай", Сергей Ильич спокойно подшил эти бумажки в дело и распечатал последний конверт - из Москвы, из Инюрколлегии. Письмо сообщало, что "...нами получен телекс от фирмы Стрезера, что в Кливленде (США) найден человек, американский украинец, который в годы войны был офицером армии США в Европе. С 1945 по 1950 год он работал в американской оккупационной зоне Германии в лагере перемещенных лиц. Он заявил, что знал человека по имени Александр Бучинский, который был вывезен немцами в Германию, а затем в числе других передан американцами советским властям для репатриации на родину. Мы сделали запрос в соответствующие органы. Поищите среди бывших партизан людей, возможно знавших Александра Бучинского, брата наследодателя..."
"Если речь идет об одном и том же Александре, доказательств, что он был убит полицаями, как сообщил мне старик с улицы Толбухина, знавший всю семью Бучинских, у меня нет, - думал Сергей Ильич. - Как и нет доказательств, что задержанный полицаями Александр Бучинский был ими отпущен. Это всего лишь слова Рандолла".
Очень уж не хотелось Сергею Ильичу обращаться к Кухарю, но это, пожалуй, единственно возможный путь узнать что-либо об Александре Бучинском, если он действительно был связан с партизанами, и если связан был именно он, а не какой-нибудь другой Бучинский.
Сергей Ильич снял трубку и позвонил Кухарю. На другом конце отозвался равнодушный женский голос:
- Приемная.
- Юрия Кондратьевича, пожалуйста, - сказал Сергей Ильич.
- У него совещание.
- Ничего, доложите, что звонит Голенок.
- А вы не могли бы через час позвонить?
- Нет, не могу.
- Как сказать ему, откуда звонят?
- Голенок из Инюрколлегии.
- Подождите у телефона.
Сергей Ильич слышал в трубке какие-то шорохи, позвякивание, потом что-то щелкнуло и Кухарь спросил:
- Сергей?
- Да.
- Слушаю тебя.
- Когда я к тебе могу зайти?
- У меня сейчас народ, из районов приехали. А в пять бюро обкома. Давай завтра к девяти. Сможешь? С утра лучше всего, потом суета начнется.
- Хорошо. Только предупреди секретаршу, чтоб я не торчал в приемной.
- Не беспокойся...
Трубки они опустили одновременно.
44
Скорик шел по городу неспешно, сжимая в запотевшей ладони ручку дипломата, останавливался у витрин парфюмерных магазинов. Он был молод, красив, элегантен, следил за собой, любил хорошую парфюмерию, в деньгах был относительно свободен, поскольку ходил в холостяках, ему нравились красивые импортные флаконы с мужскими одеколонами и туалетной водой, яркие баллоны с дезодорантами и мыльной пеной для бритья, нарядные тубы с импортной зубной пастой, закрывавшиеся колпачком с откидной крышечкой. Всего этого у него имелось много на полке в ванной, но всякий раз идя по городу, он заглядывал в парфюмерные, надеясь, что что-нибудь выбросят. Знал почти все названия фирм, указывавшихся на этикетках.
Зайдя в галантерейный, где был отдел парфюмерии, осведомился у молоденькой продавщицы:
- Верочка, для меня ничего нет?
- В конце месяца ждем, - улыбнулась Верочка. И когда он удалился к двери, сказала подружке: - Хоть бы пригласил разик...
Сегодня Скорик наметил в поисках Зубарева, чья фамилия была записана на календаре рукой Шимановича, посетить три букинистических...
Еще издали он увидел у входа группу людей, то сближавшихся, то расходившихся, что-то быстро говоривших друг другу. У всех в руках были или кейсы, или портфели, или сумки. Скорик знал, что люди эти знакомы между собой, как филателисты или нумизматы, а он для них чужой. Он приблизился, открыл свой кейс, заглянул, словно проверяя, на месте ли то, что принес сюда, и двинулся в магазин. Расчет удался - его заметили, трое парней шагнули наперехват, угадав в нем новичка.