Следующее письмо тоже давало мало надежды:
"...От Бучинской Веславы Юзефовны,
проживающей в г.Подгорске, по ул.Ивана Франко, 8, кв.2.
У моего мужа Бучинского Тадеуша, родившегося в Лодзи в 1903 году и умершего в 1973, был брат Збигнев, родившийся, кажется, в 1899 тоже в Лодзи. В молодости он уехал то ли в Америку, то ли в Канаду. Известий о нем никаких не имею..."
Еще один Бучинский сообщал:
"...адресное бюро, видимо, перепутало. Я не Бучинский, а Бачинский. Никаких близких родственников у меня в США не было и нет. Даже если бы были, я не желаю поддерживать с ними какие-либо отношения, не нуждаюсь ни в каком наследстве.
С уважением
полковник в отставке Т.Бачинский".
Последнее письмо было более обещающим:
"...Сообщаю, что ваше письмо получила. Отвечаю на ваши вопросы. Михаил Бучинский, о котором вы пишете, является двоюродным братом моего покойного мужа. Точную дату его рождения не знаю. Отец его - Тарас Петрович, 1880 года рождения (согласно свидетельству, которое у нас сохранилось), в 1931 году уехал в США. Фотографию Михаила имеем, где он в возрасте 14-16 лет. До 1939 года мы переписывались. Когда началась вторая мировая война, переписка оборвалась. Все его письма и конверты погибли во время оккупации. Мы просим установить его адрес в США или адрес его детей. С уважением
Бучинская Ольга Мироновна".
Кроме этого пришло письмо из Москвы:
"Московская городская коллегия адвокатов.
Коллектив адвокатов. Инюрколлегия. Р-935.
В дополнение к нашему письму от 18 апреля 1980 г. по этому крупному делу сообщаем, что его будем вести через фирму Стрезера, а не через Стэнли Уэба. Ожидаем срочного сообщения о розыске наследников..."
Он понимал, конечно, как они там нервничают, почему возникла срочность: сумма-то - ого-го! Но что еще могли написать?! Тут служебное рвение диктовала сама ситуация, хотя все отлично знают, что так быстро это не делается. Но сообщить что-либо о своих подвигах в розыске наследников Сергей Ильич пока не мог. И сейчас он сделал то, что делал всегда: письма подшил, а на большом листе, где наверху в центре в рамке прямоугольника значилась фамилия наследодателя, отвел от этого прямоугольника три линии, подсоединил к ним красным фломастером три круга и вписал в них фамилии, инициалы и адреса тех, от кого получил только что прочитанные письма: Сергей Ильич, выстраивая родословную наследодателя, никогда не отказывался даже от самых сомнительных линий. Мало ли куда приведет поиск да еще при на личии весьма скудных данных о Майкле Бучински. Правда, в двух кружочках он поставил вопросительные знаки. На третье же письмо, более надежное, написал тут же еще один запрос:
"...Р-935, 1 июня 1980 г.
Бучинской Ольге Мироновне.
Мы получили Ваше письмо. Для проверки, являетесь ли Вы тем лицом, которое мы разыскиваем, просим срочно ответить на следующие вопросы:
1. Девичья фамилия и имя матери Михаила Тарасовича Бучинского.
2. Кто он был по специальности, образование и вообще все данные его биографии, которые Вам известны.
3. Были ли у него родные братья и сестры, их имена, адреса, а если умерли, то кто, где и когда.
4. Если кто-нибудь из родственников переписывался с ним, вышлите 1-2 письма с конвертами от него, фотокарточку... - в этом месте Сергей Ильич задумался и добавил: - ...для сравнения с имеющейся у нас.
5. Где и когда умерли его родители.
6. Укажите других родственников.
7. Опишите, как и через кого названные Вами другие лица приходятся родственниками Михаилу Бучинскому, указав их имена, даты рождения, брака, смерти, начи ная от общих родоначальников (видимо, его деда и бабки).
Было бы хорошо, если бы кто-либо из родственников, кто знает фамильное древо, прибыл к нам в Инюрколлегию. Расходов по проезду мы не возвращаем. Наследство значительное, и дело носит срочный характер.
Консультант С.Голенок..."
Из районов области поступило три ответа: Новоздвиженский исполком сообщал, что Михаил Бучинский не является уроженцем тех мест, нигде не значится, никто из его родственников в райцентре и на территории района не проживал и не проживает. Запрос туда Сергей Ильич посылал на основании справки областного адресного бюро, значит ошибка исходила из адресного бюро, как и в случае с отставным полковником Бачинским, возмутившимся, что у кого-то возникло предположение, будто у полковника могут оказаться родственники в США; письмо из Ужвы сообщало, что там живет некая Бабич Ульяна Васильевна, 1903 года рождения, в девичестве Бучинская. Ее адрес: г.Ужва, ул.Черешневая, 5; третий ответ гласил:
"...На ваш запрос за N_Р-935 извещаем, что в с. Гапоновка, Кулиничиского района проживает Бучинский Степан Андреевич, 1913 г.р. У него был брат Михаил. Прилагаем справку.
Секретарь исполкома сельсовета О.Добрянская..."
К этой бестолковой справке прилагалась еще одна - из архива ЗАГСа Кулиничиского райисполкома, - похожая на ребус:
"...Записи акта о рождении Бучинского Михаила за 1918 год не имеется. Книга регистрации актов о рождении за 1916-1922 годы сохранилась..."
"Как же так, - думал Сергей Ильич, - книга сохранилась, а человек в нее не вписан? Может быть этот Михаил из Гапоновки, брат Степана, родился не в Гапоновке? Или появился на свет после 1922 года?.. Надо писать повторный запрос, разжевать: когда и куда Михаил Бучинский выехал из села, чем занимался до выезда (работал, учился, по какой профессии), еще раз проверить через райотдел ЗАГСа наличие актовой записи о его рождении и сообщить точную дату его рождения и имена его родителей".
Звякнул колокольчик, послышались шаркающие шаги, в дверном проеме показался Богдан Григорьевич Шиманович. В руке он держал знакомую истертую холщовую сумку, и Сергей Ильич понял, что старик совершал свой обычный обход букинистических магазинов, один из них находился в цокольном этаже соседнего здания.
- Как улов? - спросил Сергей Ильич, кивнув на сумку.
- Ты не иронизируй, - Богдан Григорьевич лукаво сощурил темные глаза, присел к столу. - Думаешь, твой улов, - указал он на бумажки, - богаче моего? Это иллюзия богатства, дорогой мой, - доллары, марки, фунты. Их можно истратить, проиграть в карты, пропить.
- Для кого как... Кофе?
- Свари. Минут пятнадцать передохну у тебя. Не по мешаю?
- Да что вы!
Сергей Ильич был рад приходу Шимановича хотя бы уже потому, что появилась возможность отвлечься от чтения нудных писем, от мыслей о Майкле Бучинском и его наследниках или наследнике, которые вроде и не прячутся, но и не знают, что их ищут.
Кофеварка была импортная, с несколькими кнопками и таймером.
- Вода не сбежит? - спросил Богдан Григорьевич, когда Сергей Ильич, включив кофеварку, сел в кресло.
- Там автоматически отключится, зуммер напомнит.
- Молодцы, - усмехнулся Шиманович. - Технический прогресс. Скоро люди смогут обходиться сами без себя.
Сергей Ильич достал из тумбочки бутылку с вишневым ликером.
- У тебя в Шевченковском райисполкоме кто-нибудь есть? - спросил Шиманович.
- Секретаря знаю. Что у вас там за дела?
- Пошел слух, что мой домик сносить будут. Возле лесопарка должны строить Дворец пионеров. Дом мой, как тебе известно, последний на улице, там, якобы, должен пройти бульвар. Хотелось бы знать, когда это свершится. Может мне удастся еще до этого времени умереть.
- Попробую узнать...
После каждого глотка кофе Шиманович окунал губы в рюмку с приторным густым ликером.
- Чем занят сейчас? - поинтересовался Богдан Григорьевич.
- Вот, - Сергей Ильич пододвинул ему досье Майкла Бучински. - Эта папочка весит триста тысяч долларов.
- Прилично, - хмыкнул Шиманович. - Если я тебе помогу отыскать наследников, дашь мне комиссионных рублей сто, книжные полки купить? засмеялся Богдан Григорьевич и начал читать.
А Сергей Ильич подумал, что за праздной шуткой старика о комиссионных имелся и реальный смысл: многие, в том числе и Инюрколлегия, пользовались услугами Богдана Григорьевича, - его картотекой и всякими допотопными справочниками...
- А знаешь, Сергей, я ведь, действительно, смогу тебе помочь, сказал Богдан Григорьевич, закрывая папку, - я вел дело этой дамы из Ужвы, как адвокат. У нее была какая-то тяжба с соседями, они оттяпали кусок земельного участка... Запиши-ка мне ее адресок...
Когда Богдан Григорьевич ушел, Сергей Ильич еще долго сидел задумчиво за столом, потирал ладонью глаза, поглядывал в окно. Затем вымыв чашки и рюмки и убрав следы пиршества, напечатал повторное письмо в Ужву, откуда долго не было ответа:
"...1 июня 1980 г. наш N_Р-935.
Повторно. г.Ужва, ул.Черешневая, 5, Бабич Ульяне Васильевне.
В наше производство поступило дело о наследстве умершего в США Майкла (Михаила) Бучинского. Просим сообщить, не является ли он Вашим родственником. В положительном случае уточните следующее:
1. Точную дату и место его рождения.
2. Укажите степень родства.
3. Когда и при каких обстоятельствах он уехал из дому.
4. Что Вам известно о его проживании в последний период.
5. Если Вы имели с ним переписку, то просим выслать письмо с конвертом, либо другие почтовые отправления, указав его адрес.
6. При наличии его фотографии просим прислать.
7. Уточните дату его рождения в ЗАГСе. И при наличии актовой записи, сообщите об этом нам. Обращаясь в ЗАГС, предъявите это письмо.
С получением ответа мы примем меры к оформлению документов для получения наследства Вами и другими родственниками.
Консультант С.Голенок..."
13
Свалившаяся на Ярослава Романца работа не была неожиданной, как и для многих сотрудников областного архива. Давно знали, что грядет изменение административных границ области, что какую-то часть документов по новому территориальному признаку надо будет передавать в соседнюю область, а что-то по той же причине принять от них.
Но одно дело знать, а другое - приступить к этой нудной и кропотливой работе: отбирать, сортировать, составлять описи, укладывать в ящики...
Романец сидел на корточках в синем сатиновом халате, в джинсах, туго обтянувших ляжки. Директор архива, немолодая, пуританских взглядов женщина, ходившая на службу в неизменном строгом костюме из серой фланели и сиреневой или светло-бирюзовой тонкой блузке, не терпела неряшливо одетых людей. Особенно ее раздражали джинсы - на мужчинах или на женщинах. Она считала, что это одежда для работы в саду или огороде. На службе надо появляться пристойно - пиджак, брюки, сорочка, галстук. Но как женщина воспитанная, она не позволяла себе делать подчиненным замечания подобного рода. Просто иногда говорила Романцу, называя язвительно джинсы брюками:
- Ярослав Федорович, у вас опять какая-то тряпочка прилепилась, простите, сзади к брюкам, - она имела в виду вшитый и торчащий из шва краешек лоскутка с названием фирмы.
- Эту тряпочку стряхнуть нельзя, Надежда Францевна, она обладает статическим напряжением и постоянно прилепляется, я ее смахну, а она тут же на свое место летит, - отвечал он, зная, что начальница понимала насмешливость этих слов. Не знала она, правда, что в уме он в этот момент произносил другое: "Это у меня задница обладает постоянной статикой, вот бы язык твой прилепился к ней..."
Но сейчас бирочка была скрыта халатом, грузный Ярослав сидел на корточках, от непривычки болели колени, как у каждого человека, редко напрягавшего суставы. Высокая, по пояс стопка папок торчала перед ним. И, посапывая от напряжения позы, с какой-то постылой злобной обреченностью, Ярослав уже не поглядывал на часы и не стряхивал скользковатой пыли с рук, тупо вкрутился в эту рутинную работу...
В конце дня вошел Олег.
- А может сгоняем партию? Прервись, передохни, - предложил он.
- Помог бы лучше, - не разгибаясь отозвался Ярослав.
- Я в этом не смыслю, - Олег стоял у стола за его спиной и держал в руках толстую папку забитых машинописных страниц, соединенных огромной скрепкой. - Это что, опись того, что нам передали?
- Да, - оглянулся Ярослав. - Уже привезли, пока свалили в подвал армянской церкви.
- "Запись актов рождения и смерти. Костел Святой Элижабеты, 1907-1937 гг.", "Документы штаба партизанской бригады "Месть", 1941-1944 гг.", "Материалы Антифашистского конгресса, 1936 г.", - читал Олег вслух.
- Слушай, не бубни, мешаешь, - остановил его Романец.
Олег положил опись на стол и молча вышел из комнаты.
Кончался долгий летний день. За зарешеченным окном, напротив которого была трамвайная остановка, толпился народ, был час пик, один за другим подкатывали вагоны, здесь сходилось три маршрута. Ярослав не любил эту пору из-за шума. Комната его была в бельэтаже, по тротуару мимо окна сновали люди, форточку держать закрытой невозможно - духота, а держать все время открытой - тоже немыслимо: машины, тормозившие у трамвайной остановки, изрыгали сизые выхлопные газы; пыль, выбитая колесами из брусчатки и рельсовой колеи, сметенная с тротуарных плит шагами сотен людей, - все это, словно невидимым насосом втягивало через форточку. Дышать становилось нечем, в висках стучало, Романец уходил домой с ощущением, будто полдня он провел вниз головой...
Вошла начальница.
- Как у вас дела, Ярослав Федорович?
- Вот, - кивнул он на гору папок и, поднимаясь, поморщился, разгибая колени.
- Я имею в виду другое - ваш реферат. В августе следующего года в Мюнхене симпозиум по архивному делу. Реферат послать надо не позже мая.
- Вы верите в эту затею?
- Да.
- А я - нет.
- Ну почему же?..
- Я уже ездил в Прагу, - усмехнулся он. - А тут - Мюнхен!.. И какой-то Ярослав Романец! Да кто меня пустит?
- Я буду предлагать вашу кандидатуру.
- Спасибо, Надежда Францевна. Поживем - увидим.
- А как с этим? - она повела тяжеловатым подбородком в сторону папок, закатное солнце освещало ее лицо, и он увидел на ее подбородке светлые волосинки.
- Стараюсь... За такую работу надо платить "за вредность". У шахтеров силикоз. А вы думаете, наши легкие от этой вековой пылищи в лучшем состоянии? "Пыль веков!" Романтика! Господи, какой бред!..
- Скоро начнем строиться. Новое современное здание. Кондиционеры, температурный режим, электронная вентиляция.
- И вы во все это верите? Вы же прожили жизнь, Надежда Францевна!
- Но нельзя же в вашем возрасте уже ни во что не верить!
- Я верю в то, что вижу. Слова же невидимы.
- Я буду у себя еще полчаса, - заключила она разговор и вышла.
"Да-а! Мюнхен! Как раз то, что нужно! Мой реферат должен быть экстра-класса... Чтоб обратили внимание... _В_н_и_м_а_н_и_е_! Я обязан выложиться ради этого... - думал Романец. - Ах, если бы удалось!.."
14
Уложив дочь, Катя убирала разбросанные игрушки в специальный пластмассовый ящик на колесиках, который трехлетняя Настя целый день возила по комнате.
Олег сидел на кухне за столом, ждал пока дочь заснет, чтоб можно было включить хотя бы негромко телевизор. Газеты прочитаны, чай допит. О чем-то думая, он медленно сгребал ребром ладони крошки хлеба и выбрасывал их в раковину, находившуюся на расстоянии вытянутой руки, вставать не нужно было, тем более, что не хотелось. Рядом с пепельницей лежали клочки мелко изорванных двух лотерейных билетов.
Вошла жена, устало опустилась на табуретку рядом, кивнула на бумажки:
- Вижу, выиграл, - грустно усмехнулась.
- Фунт дыма.
Она обвела взглядом закопченную кромку потолка над плитой.
- Кухню белить надо.
- А может все-таки поменяем? Чего зря тогда затеваться с побелкой?..
Они жили в четырнадцатиметровой комнате. С появлением на свет ребенка пробовали менять квартиру на двухкомнатную. Попадались подходящие варианты, но с большой доплатой, да и где ее взять, доплату эту, когда едва сводили концы с концами. По вечерам жили в сущности на пятиметровой кухне, ни почитать лежа, ни посмотреть телевизор - в комнате спала дочь. Так и коротали время до полуночи на табуретках.
- У меня от них уже мозоли на заднице, - печально шутил Олег. - Вот выиграть бы в лотерею "жигуля", взял бы деньгами, хватило бы на обмен квартиры. Я бы купил еще себе "Никон". Видел в комиссионке. С набором линз и объективов. Какой аппарат!.. Молодцы японцы!..
- А что бы ты мне купил?
- А что ты хочешь?
- Мебель хорошую. Настеньке в комнату - детский набор из светлого дерева, а в нашу - югославскую или финскую стенку, журнальный столик, диван и два кресла. Знаешь, из серого велюра. Или из сиреневого. Очень красиво... Обе комнаты обставили б...
Он давно мечтал о хорошей японской фотокамере. Не раз держал в руках, заходя в комиссионный, разглядывал, щелкал. Как профессионал, толк в этом знал. Но повертев, повздыхав, уходил расстроенный: цена была для него немыслимой...
- Почему ты не ужинаешь? - спросила Катя. Она видела, что муж как бы отсутствовал, отгородился от нее, от всего своими затаенными мыслями...
- Не хочется... Чаю попил...
- Олег, я знаю, что с тобой творится! Уж я-то вижу!
Очень прошу тебя, оставь это, выбрось из головы! Забудь!..
- Нет, я решил и сделаю!
- Подумай о дочери.
- Я о ней и думаю. О ее будущем... В конце концов тут и мой, личный интерес. И хватит!
Она знала, - его не переломать, упрям.
- Сними сорочку, воротник уже грязный.
- Ничего, еще один день поношу, - но все же сорочку снял.
Она посмотрела на его сильные покатые плечи, мышцы уже чуть заплыли сальцем, огрузнел, а ему всего тридцать один год...
15
Старое дело, которое пришлось вытащить не без вздоха из архива, состояло из двух томов.
Михаил Михайлович Щерба знал его почти наизусть, уже дважды занимался в разное время по просьбе парткомиссии обкома и административного отдела. И вот сейчас - в третий раз по очередной жалобе.
Полистав первый том, он остановился на допросе некоего Вороновича и стал читать.
"СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ваша фамилия Воронович Игорь Матвеевич. Родились 24 сентября 1918 г. в Черкассах. Служили кадровую. Рядовым. Все правильно?
ВОРОНОВИЧ. Да. Все так.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как попали в отряд "Месть"?
ВОРОНОВИЧ. Вышел вместе с батальоном из окружения.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сколько человек участвовало в расстреле?
ВОРОНОВИЧ. Двое. Я и еще один.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Когда это произошло?
ВOРОНОВИЧ. В октябре 1941 года.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Какого числа?
ВОРОНОВИЧ. Двадцать четвертого или двадцать пятого. Уже не помню точно. Но не позже. Двадцать шестого я был ранен.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Кто отдал приказ о расстреле? Поподробней, пожалуйста.
ВОРОНОВИЧ. Под вечер командир роты вызвал меня и еще одного бойца Василия Орлика. Сказал, чтобы мы взяли с собой оружие и отправились к комиссару. Ну мы и пошли с Орликом к комиссарской землянке. Часовой доложил, что мы прибыли. Была ночь, сильный ветер, ливень, весь лес от него гудел. И все черно вокруг. Вышел комиссар. Спросил, откуда мы родом. Потом сказал: нам предстоит расстрелять двух саботажников. Это, мол, приказ командира. Их держали в отдельной землянке под замком. Там же стоял часовой... Ну, мы их и повели... К яру...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы знали, кто они?
ВОРОНОВИЧ. Нет. Видели только, что в гражданской одежде. Тьма была такая, что лиц не разглядеть.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Где же вы их расстреляли?
ВОРОНОВИЧ. Я ж говорю - в яру Вильчанского леса. Пока дошли туда, а потом возвращались, - вымокли до исподнего.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Там и зарыли?
ВОРОНОВИЧ. Там... Кое-как...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сейчас нашли бы это место?
BОРОНОВИЧ. Трудно сказать... Дело-то ночью происходило. Места незнакомые. Когда мы с Орликом шли назад, через лес, чуть не заблудились...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что вы можете сообщить по поводу того, вершился ли какой-нибудь публичный или другой суд над ними, может разбирательство официальное?
ВОРОНОВИЧ. Об этом ничего не знаю, не слышал.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну, а в отряде слухов потом никаких не возникало?
ВОРОНОВИЧ. Я уже говорил, что через день меня ранило, из отряда выбыл. Два месяца отлеживался у одной старухи на хуторе. Может сперва и гуляли какие слухи, разговоры. Да долго, видать, не гуляли. Время было какое осенью сорок первого? Сами знаете. Тысячи безвестно гибли. А тут двое. Забылось быстро...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как видите, не забылось... Когда вы последний раз виделись с Орликом?
ВОРОНОВИЧ. Давно. Очень давно. Годов двадцать пять тому... Даже не знаю, жив ли еще. Он где-то в Курской области тогда находился..."
Дальше в деле шло отдельное поручение в адрес прокуратуры Курска с просьбой допросить Орлика.
Михаил Михайлович прочитал и этот небольшой документ.
"...СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы, Орлик Дмитрий Игнатьевич, родились 21 ноября 1917 года в Хомутовке Курской области...
ОРЛИК. Да.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как попали в отряд "Месть"?
ОРЛИК. Вышел с батальоном из окружения.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы знакомы с Вороновичем Игорем Матвеевичем?
ОРЛИК. А как же! Вместе топали от Перемышля. Да и потом все разом хлебали.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что вы можете сообщить о случае расстрела двоих гражданских лиц двадцать четвертого или двадцать пятого октября 1941 года?
ОРЛИК. Ночью дело было. Дождь, холодрыга. Только я сменился, стоял часовым, вымок, как щенок бездомный, а тут прибегает Воронович: "Вставай, ротный зовет". А я едва угрелся, переобулся. Неохота была из-под шинели вылезать. Да что поделаешь. Злой и поперся. Ротный отправил к комиссару. Тот и приказал нам отвести этих куда подальше и шлепнуть. Из-за них, гадов, опять мокнуть, тащиться через лес! Ох и лютый я был на них.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. А вы знали, кто они?
ОРЛИК. И понятия не имел. Говорю же, злой на них был. Да и дело-то мое сторона: начальство приказало, а я рядовой. Потом кто-то сказал, то ли полицаи местные, то ли дезертиры. Через эту падаль ни обсохнуть, ни поспать не удалось.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Где вы их расстреляли?
ОРЛИК. А в яру...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как давно вы видели Вороновича?
ОРЛИК. А считай года с пятьдесят пятого не виделись.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Переписываетесь?
ОРЛИК. Где уж!.. Какие у него интересы ко мне или у меня к нему? У каждого своя жизнь за такой срок образовалась. Про что писать-то? Уж и не поймем друг дружку..."
Ничего нового из этих бумаг Щерба и на сей раз для себя не извлек. К моменту возникновения всей истории в живых оказались только командир отряда, Воронович и Орлик. Командир отряда. Главный фигурант. О него-то все и споткнулось. Он-то и нагородил все возражения и противоречия. Странные ссылки на свидетелей, которых нет в живых. А что выдоишь из Орлика и Вороновича? Простые исполнители. Никаких расхождений в их словах. Никаких уверток. Зацепиться не за что. Голый сюжет: им приказали - они расстреляли. И показания эти, конечно, в пользу потерпевших. Объективно. Но делать нечего, надо копаться. Михаил Михайлович заложил тонкую стальную линейку меж страниц, закрыл том и поднялся. Наступило обеденное время.
16
Утром Теодозия Петровна наметила поход по хозяйственным делам: в магазин за мастикой для полов, в молочный и хлебный, в сберкассу оплатить коммунальные услуги. Это она делала аккуратно, каждого третьего числа нового месяца, на следующий день после получения пенсии. Еще надо было зайти в переплетную мастерскую, - из старенькой, доставшейся еще от матери Библии, выпало несколько страниц, и Теодозия Петровна не могла допустить, чтоб гибла на ее глазах и от ее рук главная книга жизни.
Одевшись по погоде (сезонное ношение одежды было ей не указом), она собрала сумки, напихала в них целлофановые кулечки и направилась к двери Богдана Григорьевича. В коридоре у его порога стояла пара черных выходных туфель, начищенных до блеска. Обувь он всегда держал за дверью. Теодозия Петровна знала, сколько у Богдана Григорьевича костюмов (а их было всего два), сколько пар обуви (коричневые осенне-зимние утепленные ботинки, коричнево-желтые повседневные туфли и эти - торжественные, черные), знала по расцветкам его пять сорочек.
Наличие туфель, выставленных за дверь, подсказывало, что Богдан Григорьевич дома.
Она тихонько постучала и, дождавшись ответа, вошла. Он стоял на стремянке у книжных полок и рылся в какой-то папке. Теодозия Петровна быстрым подозрительным взглядом окинула комнату, будто проверяя, все ли тут как всегда и обычным ли делом занят хозяин.
- Так я иду, - сказала она.
- Бутылочку молока, два рогалика. Расчетная книжка, извещения за телефонные переговоры и деньги вон там, - указал сверху Богдан Григорьевич, словно отозвался на давно установившийся пароль "Так я иду".
Деньги, расчетная книжка, извещения лежали на столе, рядом с бумагами, папками.
Взяв то, что ей полагалось, Теодозия Петровна вышла.
Богдан Григорьевич услышал, как хлопнула дверь за Теодозией Петровной, и улыбнулся своим мыслям. Он хорошо изучил этот тип людей. При всей набожности, скромности, хозяйственности и очень избирательной доброте Теодозия Петровна была злопамятна, ограждала себя естественным для ее мышления удобным, понятным обывателю фарисейством и приспосабливала свою природную завистливость к обстоятельствам таким образом, чтоб окружающие не замечали. Ее легковнушаемость могла бы считаться безобидной, когда бы Бог дан Григорьевич не помнил, что подобная легковнушаемость, - как бикфордов шнур поджигает толпу, и та совершает безумства, кажущиеся ей праведными, а через столетия оказывающиеся безнравственными. И то, что Теодозия Петровна ревниво заботилась о Богдане Григорьевиче, не позволяло ему заблуждаться в ее истинных мотивах. Еще лет десять назад она надеялась, что одинокий, тихий, скромный сосед (Бог с ним, что попивает, отучит) женится на ней - такой же тихой, одинокой и скромной женщине, богомольной, хозяйственной, с хорошей репутацией у окрестных людей. Этого не случилось, но заветная мысль-надежда стала как бы постоянным ее будничным состоянием, вросла в сознание, как реальность, и обхаживая Богдана Григорьевича, Теодозия Петровна словно исполняла свой долг верной жены, верной перед Богом и законным мужем. "Инерция иллюзии, присущая опять же человеку из толпы", - как квалифицировал это Богдан Григорьевич. "Человек толпы" - термин, символ, которым Богдан Григорьевич пользовался очень давно, вложив в него всю свою социально-этическую неприязнь к Хаму, Мздоимцу, Погромщику, Вору, Фарисею, Лизоблюду, Убийце... "Теодозия убийца", - улыбнулся он, вспомнив ее умиротворенное лицо, когда она пекла пасхальные куличи или раскладывала один из своих любимых пасьянсов. Впрочем, всяко бывало, все зависит от мотивов и обстоятельств, а мотивация поступков изначально сложнее, нежели выглядит потом, когда вылезет из недр мозга на поверхность жизни... Да, тот тип людей, к которым он испытывал неприязнь, был ему понятен: их связывает Единомыслие, как антиподов необходимость в Инакомыслии - единственно надежной энергии, двигателе цивилизации. Теодозия не подозревает, что благодаря инакомыслию Христос и стал Христосом. И парадоксально, что "человек толпы" приник к его стопам...
"...От Бучинской Веславы Юзефовны,
проживающей в г.Подгорске, по ул.Ивана Франко, 8, кв.2.
У моего мужа Бучинского Тадеуша, родившегося в Лодзи в 1903 году и умершего в 1973, был брат Збигнев, родившийся, кажется, в 1899 тоже в Лодзи. В молодости он уехал то ли в Америку, то ли в Канаду. Известий о нем никаких не имею..."
Еще один Бучинский сообщал:
"...адресное бюро, видимо, перепутало. Я не Бучинский, а Бачинский. Никаких близких родственников у меня в США не было и нет. Даже если бы были, я не желаю поддерживать с ними какие-либо отношения, не нуждаюсь ни в каком наследстве.
С уважением
полковник в отставке Т.Бачинский".
Последнее письмо было более обещающим:
"...Сообщаю, что ваше письмо получила. Отвечаю на ваши вопросы. Михаил Бучинский, о котором вы пишете, является двоюродным братом моего покойного мужа. Точную дату его рождения не знаю. Отец его - Тарас Петрович, 1880 года рождения (согласно свидетельству, которое у нас сохранилось), в 1931 году уехал в США. Фотографию Михаила имеем, где он в возрасте 14-16 лет. До 1939 года мы переписывались. Когда началась вторая мировая война, переписка оборвалась. Все его письма и конверты погибли во время оккупации. Мы просим установить его адрес в США или адрес его детей. С уважением
Бучинская Ольга Мироновна".
Кроме этого пришло письмо из Москвы:
"Московская городская коллегия адвокатов.
Коллектив адвокатов. Инюрколлегия. Р-935.
В дополнение к нашему письму от 18 апреля 1980 г. по этому крупному делу сообщаем, что его будем вести через фирму Стрезера, а не через Стэнли Уэба. Ожидаем срочного сообщения о розыске наследников..."
Он понимал, конечно, как они там нервничают, почему возникла срочность: сумма-то - ого-го! Но что еще могли написать?! Тут служебное рвение диктовала сама ситуация, хотя все отлично знают, что так быстро это не делается. Но сообщить что-либо о своих подвигах в розыске наследников Сергей Ильич пока не мог. И сейчас он сделал то, что делал всегда: письма подшил, а на большом листе, где наверху в центре в рамке прямоугольника значилась фамилия наследодателя, отвел от этого прямоугольника три линии, подсоединил к ним красным фломастером три круга и вписал в них фамилии, инициалы и адреса тех, от кого получил только что прочитанные письма: Сергей Ильич, выстраивая родословную наследодателя, никогда не отказывался даже от самых сомнительных линий. Мало ли куда приведет поиск да еще при на личии весьма скудных данных о Майкле Бучински. Правда, в двух кружочках он поставил вопросительные знаки. На третье же письмо, более надежное, написал тут же еще один запрос:
"...Р-935, 1 июня 1980 г.
Бучинской Ольге Мироновне.
Мы получили Ваше письмо. Для проверки, являетесь ли Вы тем лицом, которое мы разыскиваем, просим срочно ответить на следующие вопросы:
1. Девичья фамилия и имя матери Михаила Тарасовича Бучинского.
2. Кто он был по специальности, образование и вообще все данные его биографии, которые Вам известны.
3. Были ли у него родные братья и сестры, их имена, адреса, а если умерли, то кто, где и когда.
4. Если кто-нибудь из родственников переписывался с ним, вышлите 1-2 письма с конвертами от него, фотокарточку... - в этом месте Сергей Ильич задумался и добавил: - ...для сравнения с имеющейся у нас.
5. Где и когда умерли его родители.
6. Укажите других родственников.
7. Опишите, как и через кого названные Вами другие лица приходятся родственниками Михаилу Бучинскому, указав их имена, даты рождения, брака, смерти, начи ная от общих родоначальников (видимо, его деда и бабки).
Было бы хорошо, если бы кто-либо из родственников, кто знает фамильное древо, прибыл к нам в Инюрколлегию. Расходов по проезду мы не возвращаем. Наследство значительное, и дело носит срочный характер.
Консультант С.Голенок..."
Из районов области поступило три ответа: Новоздвиженский исполком сообщал, что Михаил Бучинский не является уроженцем тех мест, нигде не значится, никто из его родственников в райцентре и на территории района не проживал и не проживает. Запрос туда Сергей Ильич посылал на основании справки областного адресного бюро, значит ошибка исходила из адресного бюро, как и в случае с отставным полковником Бачинским, возмутившимся, что у кого-то возникло предположение, будто у полковника могут оказаться родственники в США; письмо из Ужвы сообщало, что там живет некая Бабич Ульяна Васильевна, 1903 года рождения, в девичестве Бучинская. Ее адрес: г.Ужва, ул.Черешневая, 5; третий ответ гласил:
"...На ваш запрос за N_Р-935 извещаем, что в с. Гапоновка, Кулиничиского района проживает Бучинский Степан Андреевич, 1913 г.р. У него был брат Михаил. Прилагаем справку.
Секретарь исполкома сельсовета О.Добрянская..."
К этой бестолковой справке прилагалась еще одна - из архива ЗАГСа Кулиничиского райисполкома, - похожая на ребус:
"...Записи акта о рождении Бучинского Михаила за 1918 год не имеется. Книга регистрации актов о рождении за 1916-1922 годы сохранилась..."
"Как же так, - думал Сергей Ильич, - книга сохранилась, а человек в нее не вписан? Может быть этот Михаил из Гапоновки, брат Степана, родился не в Гапоновке? Или появился на свет после 1922 года?.. Надо писать повторный запрос, разжевать: когда и куда Михаил Бучинский выехал из села, чем занимался до выезда (работал, учился, по какой профессии), еще раз проверить через райотдел ЗАГСа наличие актовой записи о его рождении и сообщить точную дату его рождения и имена его родителей".
Звякнул колокольчик, послышались шаркающие шаги, в дверном проеме показался Богдан Григорьевич Шиманович. В руке он держал знакомую истертую холщовую сумку, и Сергей Ильич понял, что старик совершал свой обычный обход букинистических магазинов, один из них находился в цокольном этаже соседнего здания.
- Как улов? - спросил Сергей Ильич, кивнув на сумку.
- Ты не иронизируй, - Богдан Григорьевич лукаво сощурил темные глаза, присел к столу. - Думаешь, твой улов, - указал он на бумажки, - богаче моего? Это иллюзия богатства, дорогой мой, - доллары, марки, фунты. Их можно истратить, проиграть в карты, пропить.
- Для кого как... Кофе?
- Свари. Минут пятнадцать передохну у тебя. Не по мешаю?
- Да что вы!
Сергей Ильич был рад приходу Шимановича хотя бы уже потому, что появилась возможность отвлечься от чтения нудных писем, от мыслей о Майкле Бучинском и его наследниках или наследнике, которые вроде и не прячутся, но и не знают, что их ищут.
Кофеварка была импортная, с несколькими кнопками и таймером.
- Вода не сбежит? - спросил Богдан Григорьевич, когда Сергей Ильич, включив кофеварку, сел в кресло.
- Там автоматически отключится, зуммер напомнит.
- Молодцы, - усмехнулся Шиманович. - Технический прогресс. Скоро люди смогут обходиться сами без себя.
Сергей Ильич достал из тумбочки бутылку с вишневым ликером.
- У тебя в Шевченковском райисполкоме кто-нибудь есть? - спросил Шиманович.
- Секретаря знаю. Что у вас там за дела?
- Пошел слух, что мой домик сносить будут. Возле лесопарка должны строить Дворец пионеров. Дом мой, как тебе известно, последний на улице, там, якобы, должен пройти бульвар. Хотелось бы знать, когда это свершится. Может мне удастся еще до этого времени умереть.
- Попробую узнать...
После каждого глотка кофе Шиманович окунал губы в рюмку с приторным густым ликером.
- Чем занят сейчас? - поинтересовался Богдан Григорьевич.
- Вот, - Сергей Ильич пододвинул ему досье Майкла Бучински. - Эта папочка весит триста тысяч долларов.
- Прилично, - хмыкнул Шиманович. - Если я тебе помогу отыскать наследников, дашь мне комиссионных рублей сто, книжные полки купить? засмеялся Богдан Григорьевич и начал читать.
А Сергей Ильич подумал, что за праздной шуткой старика о комиссионных имелся и реальный смысл: многие, в том числе и Инюрколлегия, пользовались услугами Богдана Григорьевича, - его картотекой и всякими допотопными справочниками...
- А знаешь, Сергей, я ведь, действительно, смогу тебе помочь, сказал Богдан Григорьевич, закрывая папку, - я вел дело этой дамы из Ужвы, как адвокат. У нее была какая-то тяжба с соседями, они оттяпали кусок земельного участка... Запиши-ка мне ее адресок...
Когда Богдан Григорьевич ушел, Сергей Ильич еще долго сидел задумчиво за столом, потирал ладонью глаза, поглядывал в окно. Затем вымыв чашки и рюмки и убрав следы пиршества, напечатал повторное письмо в Ужву, откуда долго не было ответа:
"...1 июня 1980 г. наш N_Р-935.
Повторно. г.Ужва, ул.Черешневая, 5, Бабич Ульяне Васильевне.
В наше производство поступило дело о наследстве умершего в США Майкла (Михаила) Бучинского. Просим сообщить, не является ли он Вашим родственником. В положительном случае уточните следующее:
1. Точную дату и место его рождения.
2. Укажите степень родства.
3. Когда и при каких обстоятельствах он уехал из дому.
4. Что Вам известно о его проживании в последний период.
5. Если Вы имели с ним переписку, то просим выслать письмо с конвертом, либо другие почтовые отправления, указав его адрес.
6. При наличии его фотографии просим прислать.
7. Уточните дату его рождения в ЗАГСе. И при наличии актовой записи, сообщите об этом нам. Обращаясь в ЗАГС, предъявите это письмо.
С получением ответа мы примем меры к оформлению документов для получения наследства Вами и другими родственниками.
Консультант С.Голенок..."
13
Свалившаяся на Ярослава Романца работа не была неожиданной, как и для многих сотрудников областного архива. Давно знали, что грядет изменение административных границ области, что какую-то часть документов по новому территориальному признаку надо будет передавать в соседнюю область, а что-то по той же причине принять от них.
Но одно дело знать, а другое - приступить к этой нудной и кропотливой работе: отбирать, сортировать, составлять описи, укладывать в ящики...
Романец сидел на корточках в синем сатиновом халате, в джинсах, туго обтянувших ляжки. Директор архива, немолодая, пуританских взглядов женщина, ходившая на службу в неизменном строгом костюме из серой фланели и сиреневой или светло-бирюзовой тонкой блузке, не терпела неряшливо одетых людей. Особенно ее раздражали джинсы - на мужчинах или на женщинах. Она считала, что это одежда для работы в саду или огороде. На службе надо появляться пристойно - пиджак, брюки, сорочка, галстук. Но как женщина воспитанная, она не позволяла себе делать подчиненным замечания подобного рода. Просто иногда говорила Романцу, называя язвительно джинсы брюками:
- Ярослав Федорович, у вас опять какая-то тряпочка прилепилась, простите, сзади к брюкам, - она имела в виду вшитый и торчащий из шва краешек лоскутка с названием фирмы.
- Эту тряпочку стряхнуть нельзя, Надежда Францевна, она обладает статическим напряжением и постоянно прилепляется, я ее смахну, а она тут же на свое место летит, - отвечал он, зная, что начальница понимала насмешливость этих слов. Не знала она, правда, что в уме он в этот момент произносил другое: "Это у меня задница обладает постоянной статикой, вот бы язык твой прилепился к ней..."
Но сейчас бирочка была скрыта халатом, грузный Ярослав сидел на корточках, от непривычки болели колени, как у каждого человека, редко напрягавшего суставы. Высокая, по пояс стопка папок торчала перед ним. И, посапывая от напряжения позы, с какой-то постылой злобной обреченностью, Ярослав уже не поглядывал на часы и не стряхивал скользковатой пыли с рук, тупо вкрутился в эту рутинную работу...
В конце дня вошел Олег.
- А может сгоняем партию? Прервись, передохни, - предложил он.
- Помог бы лучше, - не разгибаясь отозвался Ярослав.
- Я в этом не смыслю, - Олег стоял у стола за его спиной и держал в руках толстую папку забитых машинописных страниц, соединенных огромной скрепкой. - Это что, опись того, что нам передали?
- Да, - оглянулся Ярослав. - Уже привезли, пока свалили в подвал армянской церкви.
- "Запись актов рождения и смерти. Костел Святой Элижабеты, 1907-1937 гг.", "Документы штаба партизанской бригады "Месть", 1941-1944 гг.", "Материалы Антифашистского конгресса, 1936 г.", - читал Олег вслух.
- Слушай, не бубни, мешаешь, - остановил его Романец.
Олег положил опись на стол и молча вышел из комнаты.
Кончался долгий летний день. За зарешеченным окном, напротив которого была трамвайная остановка, толпился народ, был час пик, один за другим подкатывали вагоны, здесь сходилось три маршрута. Ярослав не любил эту пору из-за шума. Комната его была в бельэтаже, по тротуару мимо окна сновали люди, форточку держать закрытой невозможно - духота, а держать все время открытой - тоже немыслимо: машины, тормозившие у трамвайной остановки, изрыгали сизые выхлопные газы; пыль, выбитая колесами из брусчатки и рельсовой колеи, сметенная с тротуарных плит шагами сотен людей, - все это, словно невидимым насосом втягивало через форточку. Дышать становилось нечем, в висках стучало, Романец уходил домой с ощущением, будто полдня он провел вниз головой...
Вошла начальница.
- Как у вас дела, Ярослав Федорович?
- Вот, - кивнул он на гору папок и, поднимаясь, поморщился, разгибая колени.
- Я имею в виду другое - ваш реферат. В августе следующего года в Мюнхене симпозиум по архивному делу. Реферат послать надо не позже мая.
- Вы верите в эту затею?
- Да.
- А я - нет.
- Ну почему же?..
- Я уже ездил в Прагу, - усмехнулся он. - А тут - Мюнхен!.. И какой-то Ярослав Романец! Да кто меня пустит?
- Я буду предлагать вашу кандидатуру.
- Спасибо, Надежда Францевна. Поживем - увидим.
- А как с этим? - она повела тяжеловатым подбородком в сторону папок, закатное солнце освещало ее лицо, и он увидел на ее подбородке светлые волосинки.
- Стараюсь... За такую работу надо платить "за вредность". У шахтеров силикоз. А вы думаете, наши легкие от этой вековой пылищи в лучшем состоянии? "Пыль веков!" Романтика! Господи, какой бред!..
- Скоро начнем строиться. Новое современное здание. Кондиционеры, температурный режим, электронная вентиляция.
- И вы во все это верите? Вы же прожили жизнь, Надежда Францевна!
- Но нельзя же в вашем возрасте уже ни во что не верить!
- Я верю в то, что вижу. Слова же невидимы.
- Я буду у себя еще полчаса, - заключила она разговор и вышла.
"Да-а! Мюнхен! Как раз то, что нужно! Мой реферат должен быть экстра-класса... Чтоб обратили внимание... _В_н_и_м_а_н_и_е_! Я обязан выложиться ради этого... - думал Романец. - Ах, если бы удалось!.."
14
Уложив дочь, Катя убирала разбросанные игрушки в специальный пластмассовый ящик на колесиках, который трехлетняя Настя целый день возила по комнате.
Олег сидел на кухне за столом, ждал пока дочь заснет, чтоб можно было включить хотя бы негромко телевизор. Газеты прочитаны, чай допит. О чем-то думая, он медленно сгребал ребром ладони крошки хлеба и выбрасывал их в раковину, находившуюся на расстоянии вытянутой руки, вставать не нужно было, тем более, что не хотелось. Рядом с пепельницей лежали клочки мелко изорванных двух лотерейных билетов.
Вошла жена, устало опустилась на табуретку рядом, кивнула на бумажки:
- Вижу, выиграл, - грустно усмехнулась.
- Фунт дыма.
Она обвела взглядом закопченную кромку потолка над плитой.
- Кухню белить надо.
- А может все-таки поменяем? Чего зря тогда затеваться с побелкой?..
Они жили в четырнадцатиметровой комнате. С появлением на свет ребенка пробовали менять квартиру на двухкомнатную. Попадались подходящие варианты, но с большой доплатой, да и где ее взять, доплату эту, когда едва сводили концы с концами. По вечерам жили в сущности на пятиметровой кухне, ни почитать лежа, ни посмотреть телевизор - в комнате спала дочь. Так и коротали время до полуночи на табуретках.
- У меня от них уже мозоли на заднице, - печально шутил Олег. - Вот выиграть бы в лотерею "жигуля", взял бы деньгами, хватило бы на обмен квартиры. Я бы купил еще себе "Никон". Видел в комиссионке. С набором линз и объективов. Какой аппарат!.. Молодцы японцы!..
- А что бы ты мне купил?
- А что ты хочешь?
- Мебель хорошую. Настеньке в комнату - детский набор из светлого дерева, а в нашу - югославскую или финскую стенку, журнальный столик, диван и два кресла. Знаешь, из серого велюра. Или из сиреневого. Очень красиво... Обе комнаты обставили б...
Он давно мечтал о хорошей японской фотокамере. Не раз держал в руках, заходя в комиссионный, разглядывал, щелкал. Как профессионал, толк в этом знал. Но повертев, повздыхав, уходил расстроенный: цена была для него немыслимой...
- Почему ты не ужинаешь? - спросила Катя. Она видела, что муж как бы отсутствовал, отгородился от нее, от всего своими затаенными мыслями...
- Не хочется... Чаю попил...
- Олег, я знаю, что с тобой творится! Уж я-то вижу!
Очень прошу тебя, оставь это, выбрось из головы! Забудь!..
- Нет, я решил и сделаю!
- Подумай о дочери.
- Я о ней и думаю. О ее будущем... В конце концов тут и мой, личный интерес. И хватит!
Она знала, - его не переломать, упрям.
- Сними сорочку, воротник уже грязный.
- Ничего, еще один день поношу, - но все же сорочку снял.
Она посмотрела на его сильные покатые плечи, мышцы уже чуть заплыли сальцем, огрузнел, а ему всего тридцать один год...
15
Старое дело, которое пришлось вытащить не без вздоха из архива, состояло из двух томов.
Михаил Михайлович Щерба знал его почти наизусть, уже дважды занимался в разное время по просьбе парткомиссии обкома и административного отдела. И вот сейчас - в третий раз по очередной жалобе.
Полистав первый том, он остановился на допросе некоего Вороновича и стал читать.
"СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ваша фамилия Воронович Игорь Матвеевич. Родились 24 сентября 1918 г. в Черкассах. Служили кадровую. Рядовым. Все правильно?
ВОРОНОВИЧ. Да. Все так.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как попали в отряд "Месть"?
ВОРОНОВИЧ. Вышел вместе с батальоном из окружения.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сколько человек участвовало в расстреле?
ВОРОНОВИЧ. Двое. Я и еще один.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Когда это произошло?
ВOРОНОВИЧ. В октябре 1941 года.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Какого числа?
ВОРОНОВИЧ. Двадцать четвертого или двадцать пятого. Уже не помню точно. Но не позже. Двадцать шестого я был ранен.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Кто отдал приказ о расстреле? Поподробней, пожалуйста.
ВОРОНОВИЧ. Под вечер командир роты вызвал меня и еще одного бойца Василия Орлика. Сказал, чтобы мы взяли с собой оружие и отправились к комиссару. Ну мы и пошли с Орликом к комиссарской землянке. Часовой доложил, что мы прибыли. Была ночь, сильный ветер, ливень, весь лес от него гудел. И все черно вокруг. Вышел комиссар. Спросил, откуда мы родом. Потом сказал: нам предстоит расстрелять двух саботажников. Это, мол, приказ командира. Их держали в отдельной землянке под замком. Там же стоял часовой... Ну, мы их и повели... К яру...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы знали, кто они?
ВОРОНОВИЧ. Нет. Видели только, что в гражданской одежде. Тьма была такая, что лиц не разглядеть.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Где же вы их расстреляли?
ВОРОНОВИЧ. Я ж говорю - в яру Вильчанского леса. Пока дошли туда, а потом возвращались, - вымокли до исподнего.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Там и зарыли?
ВОРОНОВИЧ. Там... Кое-как...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сейчас нашли бы это место?
BОРОНОВИЧ. Трудно сказать... Дело-то ночью происходило. Места незнакомые. Когда мы с Орликом шли назад, через лес, чуть не заблудились...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что вы можете сообщить по поводу того, вершился ли какой-нибудь публичный или другой суд над ними, может разбирательство официальное?
ВОРОНОВИЧ. Об этом ничего не знаю, не слышал.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну, а в отряде слухов потом никаких не возникало?
ВОРОНОВИЧ. Я уже говорил, что через день меня ранило, из отряда выбыл. Два месяца отлеживался у одной старухи на хуторе. Может сперва и гуляли какие слухи, разговоры. Да долго, видать, не гуляли. Время было какое осенью сорок первого? Сами знаете. Тысячи безвестно гибли. А тут двое. Забылось быстро...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как видите, не забылось... Когда вы последний раз виделись с Орликом?
ВОРОНОВИЧ. Давно. Очень давно. Годов двадцать пять тому... Даже не знаю, жив ли еще. Он где-то в Курской области тогда находился..."
Дальше в деле шло отдельное поручение в адрес прокуратуры Курска с просьбой допросить Орлика.
Михаил Михайлович прочитал и этот небольшой документ.
"...СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы, Орлик Дмитрий Игнатьевич, родились 21 ноября 1917 года в Хомутовке Курской области...
ОРЛИК. Да.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как попали в отряд "Месть"?
ОРЛИК. Вышел с батальоном из окружения.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы знакомы с Вороновичем Игорем Матвеевичем?
ОРЛИК. А как же! Вместе топали от Перемышля. Да и потом все разом хлебали.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что вы можете сообщить о случае расстрела двоих гражданских лиц двадцать четвертого или двадцать пятого октября 1941 года?
ОРЛИК. Ночью дело было. Дождь, холодрыга. Только я сменился, стоял часовым, вымок, как щенок бездомный, а тут прибегает Воронович: "Вставай, ротный зовет". А я едва угрелся, переобулся. Неохота была из-под шинели вылезать. Да что поделаешь. Злой и поперся. Ротный отправил к комиссару. Тот и приказал нам отвести этих куда подальше и шлепнуть. Из-за них, гадов, опять мокнуть, тащиться через лес! Ох и лютый я был на них.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. А вы знали, кто они?
ОРЛИК. И понятия не имел. Говорю же, злой на них был. Да и дело-то мое сторона: начальство приказало, а я рядовой. Потом кто-то сказал, то ли полицаи местные, то ли дезертиры. Через эту падаль ни обсохнуть, ни поспать не удалось.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Где вы их расстреляли?
ОРЛИК. А в яру...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как давно вы видели Вороновича?
ОРЛИК. А считай года с пятьдесят пятого не виделись.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Переписываетесь?
ОРЛИК. Где уж!.. Какие у него интересы ко мне или у меня к нему? У каждого своя жизнь за такой срок образовалась. Про что писать-то? Уж и не поймем друг дружку..."
Ничего нового из этих бумаг Щерба и на сей раз для себя не извлек. К моменту возникновения всей истории в живых оказались только командир отряда, Воронович и Орлик. Командир отряда. Главный фигурант. О него-то все и споткнулось. Он-то и нагородил все возражения и противоречия. Странные ссылки на свидетелей, которых нет в живых. А что выдоишь из Орлика и Вороновича? Простые исполнители. Никаких расхождений в их словах. Никаких уверток. Зацепиться не за что. Голый сюжет: им приказали - они расстреляли. И показания эти, конечно, в пользу потерпевших. Объективно. Но делать нечего, надо копаться. Михаил Михайлович заложил тонкую стальную линейку меж страниц, закрыл том и поднялся. Наступило обеденное время.
16
Утром Теодозия Петровна наметила поход по хозяйственным делам: в магазин за мастикой для полов, в молочный и хлебный, в сберкассу оплатить коммунальные услуги. Это она делала аккуратно, каждого третьего числа нового месяца, на следующий день после получения пенсии. Еще надо было зайти в переплетную мастерскую, - из старенькой, доставшейся еще от матери Библии, выпало несколько страниц, и Теодозия Петровна не могла допустить, чтоб гибла на ее глазах и от ее рук главная книга жизни.
Одевшись по погоде (сезонное ношение одежды было ей не указом), она собрала сумки, напихала в них целлофановые кулечки и направилась к двери Богдана Григорьевича. В коридоре у его порога стояла пара черных выходных туфель, начищенных до блеска. Обувь он всегда держал за дверью. Теодозия Петровна знала, сколько у Богдана Григорьевича костюмов (а их было всего два), сколько пар обуви (коричневые осенне-зимние утепленные ботинки, коричнево-желтые повседневные туфли и эти - торжественные, черные), знала по расцветкам его пять сорочек.
Наличие туфель, выставленных за дверь, подсказывало, что Богдан Григорьевич дома.
Она тихонько постучала и, дождавшись ответа, вошла. Он стоял на стремянке у книжных полок и рылся в какой-то папке. Теодозия Петровна быстрым подозрительным взглядом окинула комнату, будто проверяя, все ли тут как всегда и обычным ли делом занят хозяин.
- Так я иду, - сказала она.
- Бутылочку молока, два рогалика. Расчетная книжка, извещения за телефонные переговоры и деньги вон там, - указал сверху Богдан Григорьевич, словно отозвался на давно установившийся пароль "Так я иду".
Деньги, расчетная книжка, извещения лежали на столе, рядом с бумагами, папками.
Взяв то, что ей полагалось, Теодозия Петровна вышла.
Богдан Григорьевич услышал, как хлопнула дверь за Теодозией Петровной, и улыбнулся своим мыслям. Он хорошо изучил этот тип людей. При всей набожности, скромности, хозяйственности и очень избирательной доброте Теодозия Петровна была злопамятна, ограждала себя естественным для ее мышления удобным, понятным обывателю фарисейством и приспосабливала свою природную завистливость к обстоятельствам таким образом, чтоб окружающие не замечали. Ее легковнушаемость могла бы считаться безобидной, когда бы Бог дан Григорьевич не помнил, что подобная легковнушаемость, - как бикфордов шнур поджигает толпу, и та совершает безумства, кажущиеся ей праведными, а через столетия оказывающиеся безнравственными. И то, что Теодозия Петровна ревниво заботилась о Богдане Григорьевиче, не позволяло ему заблуждаться в ее истинных мотивах. Еще лет десять назад она надеялась, что одинокий, тихий, скромный сосед (Бог с ним, что попивает, отучит) женится на ней - такой же тихой, одинокой и скромной женщине, богомольной, хозяйственной, с хорошей репутацией у окрестных людей. Этого не случилось, но заветная мысль-надежда стала как бы постоянным ее будничным состоянием, вросла в сознание, как реальность, и обхаживая Богдана Григорьевича, Теодозия Петровна словно исполняла свой долг верной жены, верной перед Богом и законным мужем. "Инерция иллюзии, присущая опять же человеку из толпы", - как квалифицировал это Богдан Григорьевич. "Человек толпы" - термин, символ, которым Богдан Григорьевич пользовался очень давно, вложив в него всю свою социально-этическую неприязнь к Хаму, Мздоимцу, Погромщику, Вору, Фарисею, Лизоблюду, Убийце... "Теодозия убийца", - улыбнулся он, вспомнив ее умиротворенное лицо, когда она пекла пасхальные куличи или раскладывала один из своих любимых пасьянсов. Впрочем, всяко бывало, все зависит от мотивов и обстоятельств, а мотивация поступков изначально сложнее, нежели выглядит потом, когда вылезет из недр мозга на поверхность жизни... Да, тот тип людей, к которым он испытывал неприязнь, был ему понятен: их связывает Единомыслие, как антиподов необходимость в Инакомыслии - единственно надежной энергии, двигателе цивилизации. Теодозия не подозревает, что благодаря инакомыслию Христос и стал Христосом. И парадоксально, что "человек толпы" приник к его стопам...