Подобрались еще трое таких же, как он. Все они решили попытаться бежать. Фамилии свои умолчали, называли один другого по именам. Больше других Тимофею понравился Павел – серьезный, рассудительный парень. Украинец Степан даже там, в лагере, оставался балагуром, весельчаком, любителем рассказать анекдот. И еще – Федор, высокий, болезненный, по характеру решительный, резкий. Несмотря на все различия, их объединяло горячее желание скорее вырваться из фашистского ада, взять в руки оружие и снова продолжать борьбу против гитлеровцев.
Степану удалось познакомиться на кухне с пожилым человеком, вместо ноги у которого был протез. Он оказался настоящим патриотом, рассказал, в какое время сменяются часовые, в каком месте лучше всего сделать проход в проволоке. Принес кусачки для резки ее. Посоветовал заделать проход за собой, чтобы фашистские охранники не заметили так скоро побег.
День 15 сентября выдался сырым и хмурым, с самого утра и до вечера моросил нудный дождь.
– Пора! – сказал Павел. – Самое подходящее время – собаки след не возьмут.
Сначала он ушел вперед, бесшумно проделал проход в «колючке». Выяснилось, Павел был сапером, так что такое занятие для него оказалось привычным. Подал сигнал троим товарищам. Они осторожно подобрались к нему и пролезли под проволокой. Подождали, пока Павел заделал проход, поползли под все усиливавшимся дождем. Разобрались, что ползут по огороду, на котором росла капуста, свекла, морковь. Наткнулись на люк. Открыли его и спустились вниз, в канализационную трубу. Темно, хоть глаз коли. Продвигались на ощупь, надеясь, что труба выведет на поверхность. Однако конец трубы был зацементирован. Пришлось ползти назад. Но и другой конец трубы тоже был закупорен.
– Что будем делать? – растерянно спросил Степан.
– Придется сидеть здесь и ожидать прихода наших войск, – подумав, ответил Тимофей. – Готовится операция по освобождению Смоленска.
– Другого выхода у нас нет, – поддержал его Павел. – Сами видите: город забит фашистами. Они схватят нас, как цыплят, если вылезем отсюда.
– А если немцы обнаружат, что мы бежали? – засомневался Степан.
– Если да если, – передразнил его Павел. – Не заметят. Все сделано там нормально.
Установили очередность, кому и когда выбираться из трубы за капустой, свеклой и морковью.
– Переходим на овощную диету, – не удержался от шутки Степан. – Пища полезная, калорийная, совсем не та, что в лагере.
Через четыре дня беглецы не на шутку всполошились – кто-то открыл люк. Затем послышалась русская речь. Стало понятно, что бежала еще одна группа пленных. Степан предупредил их:
– Товарищи, купе занято, но свободные места найдутся. Давайте сюда. Сколько вас?
– Одиннадцать! – послышалось в ответ.
– Залезайте. В тесноте, да не в обиде.
Оказалось, что и этой группе помог тот же человек с протезом вместо ноги. В трубе не хватало воздуха, но никто не сетовал на это. Каждый предпочитал лучше умереть здесь, чем в лагере. Потеряли счет дням и ночам, ожидая освобождения.
В одну из ночей наступила очередь Тимофея доставать овощи. Он выбрался из люка, осмотрелся. Светало. Слышалась артиллерийская канонада. Снаряды рвались в городе. Тимофей обратил внимание на то, что лагерь военнопленных опустел. Саевич наклонился к люку и выкрикнул во весь голос:
– Товарищи, вылезайте оттуда скорее! Фашисты драпают. Наши наступают!
Беглецы вылезли из трубы. Изможденные, грязные, обросшие и оборванные, они начали обниматься, поздравляя друг друга с освобождением.
Неожиданно нагрянули наши пехотинцы:
– Руки вверх! Кто такие?
Саевич объяснил. Бойцы привели всех в только что организованную комендатуру Смоленска. С бывшими военнопленными беседовал командир дивизии. Узнав от Саевича, что он служил в полку Лаухина, генерал позвонил в часть.
С Иваном Русановым Саевич встретился не сразу. Тимофей побрился, помылся, сменил обмундирование. На третий день его направили во фронтовой дом отдыха, расположенный в живописном уголке Калининской области. Однако в пути Саевич разминулся с Русановым, который как раз в этот день выехал в полк. Лишь по возвращении из дома отдыха Иван и Тимофей по-братски обнялись. А еще через неделю экипаж Тимофея Саевича в составе штурмана Ивана Русанова и стрелка-радиста Дмитрия Лапсина включился в боевую работу. В этом составе они летали до последнего дня войны.
Сразу же после завершения Духовщинско-Демидовской операции в полку произошло еще одно радостное событие: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 сентября 1943 года командиру авиационного звена капитану Николаю Ермолаевичу Самохину присвоено звание Героя Советского Союза.
Родился Самохин в 1913 году в селе Старая Каран Старокаранского района Донецкой области. С малолетства «заболел» авиацией и настойчиво шел к своей мечте. После окончания семилетки пошел в аэроклуб, потом – школа летчиков. До войны служил в частях Белорусского, Ленинградского и Прибалтийского военных «кругов. Сражался против гитлеровских захватчиков на Западном, Брянском, Калининском фронтах. Когда формировался 11-й отдельный разведывательный авиаполк, Н. Е. Самохин оказался в нем в числе первых. К тому времени он прекрасно владел техникой пилотирования боевого самолета и тактикой воздушной разведки. Командование поручало ему выполнение ответственных заданий в глубоком тылу противника. Николай Ермолаевич летал в сложных метеорологических условиях и всегда успешно справлялся с поставленными перед ним задачами. Данные, которые доставлял экипаж Самохина, в полной мере использовались авиацией дальнего действия.
Несмотря на молодость, Николай Ермолаевич рано поседел. По характеру Самохин оказался человеком спокойным, рассудительным и на редкость добрым. Боевые друзья относились к нему с уважением.
Высокую награду Николаю Самохину также вручил командующий 3-й воздушной армией генерал М. М. Громов. Теперь в полку стало два Героя Советского Союза.
В конце сентября 1943 года полк перелетел с аэродрома Колпачки, где в августе 1942 года он формировался, на аэродром Паньково, который располагался километров на 25 севернее Велижа, на берегу реки Западная Двина. Более года полк находился на аэродроме Колпачки. Отсюда он летал, принимая непосредственное участие во Ржевско-Вяземской, Великолукской, Духовщинско-Демидовской и Смоленско-Рославльской наступательных операциях. За это время полк трижды пополнялся, поскольку нес большие потери. Здесь были похоронены многие боевые товарищи. Жители деревни Ермаки помогали авиаторам, чем могли. И не случайно калининская земля для воинов-авиаторов полка стала такой близкой. Полк улетел оттуда, но связь летчиков-фронтовиков с калининцами не прерывается и в настоящее время.
Ведение воздушной разведки с нового аэродрома протекало в сложной наземной и воздушной обстановке. После овладения Смоленском войска Калининского фронта преследовали отходившие дивизии противника, которые цеплялись за удобные, заранее подготовленные промежуточные рубежи и опорные пункты. На разведку этих объектов и направлялись экипажи подполковника Н. И. Лаухина. Они по-прежнему доставали ценные данные, на основе которых командование фронта принимало решение на дальнейшие наступательные действия.
К началу октября гитлеровские войска отошли к заранее созданному оборонительному рубежу Езерище, Городок, Витебск, где оказали упорное сопротивление, и наши армии вынуждены были приостановить наступление. Необходимо было тщательно разведать этот новый рубеж. Подразделения стрелковых дивизий и полков усиленно проводили разведпоиски, вели наблюдение за противником, выявляли его позиции, огневые точки.
Велся перехват радиограмм врага, засекались работавшие радиостанции его полков и дивизий, корпусов и армий, вскрывались пункты управления. Активизировали работу в тылу врага партизаны и подпольщики.
В полк Н. И. Лаухина ежедневно поступали боевые распоряжения по разведке объектов противника. Экипажи один за другим вылетали на задания. Они готовились к каждому вылету тщательно, всесторонне. Инженеры, техники и механики дотошно проверяли оборудование самолетов, стараясь выявить и устранить малейшие отклонения в работе моторов, агрегатов и систем. Специалисты заряжали кассеты новыми пленками, закладывали их в бортовые фотоаппараты. Штурманы и летчики расспрашивали возвращавшихся из-за линии фронта членов экипажей о состоянии погоды, наличии зенитных средств в районах объектов о встречах с истребителями противника. Все это учитывалось при прокладке маршрута, высоты полета.
Активизировалась в полку и партийно-политическая работа. Проводились партийные собрания и заседания бюро эскадрилий, на которых, как правило, обсуждались меры по обеспечению авангардной роли коммунистов в выполнении боевых заданий. Нередко члены партии предлагали принять все меры к тому, чтобы обеспечить полеты без происшествий и предпосылок к ним, более качественно готовить «петляковы» к каждому заданию в небе. Проводились также митинги по подписке на Государственный заем. Обычно никто из авиаторов не подписывался меньше чем на два месячных оклада.
Примерно такие же вопросы обсуждались и на комсомольских собраниях. Следует отметить, что коммунистов в полку стало уже более 40 и почти столько же насчитывалось комсомольцев.
Подполковник С. П. Висягин делал все от него зависящее, чтобы коммунисты были ударной, ведущей силой полка. При этом особое внимание командиры, политработники, партийные и комсомольские активисты уделяли индивидуальной работе с каждым человеком.
Заместитель командира полка по политчасти организовывал политинформации, прослушивание сводок Совинформбюро. Последние, как правило, комментировали парторги, пропагандисты, увязывали их с конкретными задачами экипажей на очередной летный день.
Четко была налажена в полку и система политических занятий, которые проводились со всем личным составом по специальностям и должностному положению.
Вся партийно-политическая работа в эскадрильях проводилась, на первый взгляд, урывками, в периоды между вылетами, на стоянках, под крылом самолета, в землянках, однако была она постоянной, целенаправленной и потому высокоэффективной.
Большой популярностью среди авиаторов пользовались боевые листки, стенные газеты «За Родину!», «Разведчик» и другие. В них освещались успехи советских войск на фронтах, боевая работа летчиков, штурманов, стрелков-радистов, наземных специалистов полка. У каждой стенгазеты была своя редколлегия, но оформляли их под контролем парторга чаще всего те, кто мог рисовать и литературно править заметки. Между эскадрильями постоянно велось соревнование: кто выпустит стенгазету лучше? В выигрыше оставались все, потому что стенгазеты получались содержательными, красиво оформленными. Выпускались в полку и фотогазеты. Они особенно привлекали внимание авиаторов.
В часы досуга воздушные разведчики никогда не скучали. Собираясь вместе, они часто пели полюбившиеся им песни. Наиболее популярными среди них были «Катюша», «Смуглянка», «Вечер на рейде», «Землянка», «По долинам и по взгорьям».
Экипажи, ожидавшие вызова на КП, коротали время за шахматами, шашками. Много удовольствия доставляла авиаторам игра в домино. Слышались удары костяшками о стол, раздавался смех. Проигравшая пара обычно подлезала под стол и говорила:
– Мы – слабаки!
В одну из землянок, из которой слышался смех, зашел как-то командующий армией М. М. Громов – он нередко приезжал по делам в полк. Один из авиаторов, увидев генерала, скомандовал:
– Смирно!
Авиаторы вскочили с мест, притихли. Замерли и те, кто находился как раз под столом. Генерал наклонился, заглянул туда. Потом улыбнулся, сказал:
– Хоть вы и не рассчитались еще за проигрыш, но все-таки вылезайте.
Он похвалил шахматистов, которые примостились в углу землянки, играли тихо:
– Весьма полезная для разведчиков игра, а для воздушных следопытов – в особенности. Домино – это не то. По интеллектуальности эта игра находится на уровне перетягивания каната. Там хоть силу развивают, а тут… Нет, нет, я не против, играйте, коль нравится. Все-таки разрядка для нервов.
Многих в полку генерал Громов знал в лицо, интересовался их судьбами. Вот и на тот раз спросил:
– Что-то Шелядова не вижу.
– Где-то здесь он, – ответил подполковник Лаухин. – Наверное, байки Василия Шейко слушает.
Судьбой Шелядова командующий заинтересовался неспроста. В ноябре 1942 года экипаж в составе капитана Владимира Стругалова, штурмана лейтенанта Петра Шелядова и стрелка-радиста сержанта Федора Бережного вылетел на фотографирование железнодорожной станции Рудня. Сержант Бережной доложил:
– Командир, два «фоккера» в атаку заходят! Стругалов сначала выполнил противоистребительный маневр, потом ушел в облака. И там продолжал менять курс с таким расчетом, чтобы оторваться от фашистских истребителей. Шелядов делал пометки на полетной карте. Когда же Пе-2 вышел под облака, штурман понял: штилевая прокладка не спасла положение, ориентировка безнадежно потеряна. Тем более что ночью выпал снег и даже знакомые ориентиры изменили очертания. А горючее было на исходе. Командир экипажа принял решение произвести вынужденную посадку на ровной площадке. Приземлились благополучно. Но сообщить об этом в полк не смогли – в ближайшем селе телефонной связи не оказалось. Тогда Стругалов отправил подполковнику Лаухину письмо. Однако письма в те военные годы доходили до адресата не скоро. Через неделю в полку экипаж считали погибшим и отправили похоронки родным Владимира Стругалова, Петра Шелядова и Федора Бережного.
Лишь на десятые сутки Н. И. Лаухин получил то запоздалое письмо Стругалова. Отвезли туда горючее, и экипаж на «петлякове» возвратился на аэродром. Родителям Стругалова и Бережного Висягин сообщил, что их сыновья живы. А Шелядову командир полка сказал:
– Командующий разрешил вам самому съездить домой. Письмо туда будет идти дольше.
Родные Петра и вправду жили неподалеку – в селе Головинские Горки Калининской области. Приезд Шелядова взбудоражил жителей. И было отчего радоваться – два дня назад всем селом справили по Петру поминки. Его мать, брат и сестра не скрывали слез радости.
Подобных случаев в годы войны было немало. Поэтому многие, получив похоронку, еще долго надеялись, что выписана она ошибочно.
Генерал М. М. Громов подошел к одной группе авиаторов. Все они весело смеялись. Штурман лейтенант Василий Шейко рассказывал разные забавные были и небылицы. Шелядов, заметив командующего, хотел было подать команду «Смирно!», но тот приложил палец к губам: дескать, не перебивай рассказчика. И сам тихонько пристроился к слушавшим. А Василий рассказывал как раз о своем земляке Иване Петровиче Чуприне, которого по-уличному называли Купцом за его пристрастие покупать разные вещи, а затем перепродавать без всякой для себя выгоды. По словам Шейко, это был пожилой мужчина, обладавший феноменальной силой. Любил поупражняться с двухпудовыми гирями, пожонглировать ими.
– Бувало, визьмэ оту гырю, – вел неторопливый рассказ Василий, – розмахнэцця и пэрэкинэ чэрэз хату.
– Сам это видел? – недоверчиво переспросил, удивляясь, один из скептиков.
– Сам бачыв, – подтвердил Василий. – Мы ж, пацаны, заным товпою бигалы!
И Шейко начал рассказывать, как Купец поехал в город за товаром. А там как раз выступал известный борец Иван Заикин. Иван Петрович пошел в цирк, посмотрел, как Заикин поборол Черную Маску и Стальную Маску – под такими именами выступали еще два борца. Обоих Заикин положил на лопатки, обратился к публике:
– Кто хочет со мной побороться? Тому, кто победит меня, плачу двести рублей.
Купец, недолго думая, выкрикнул:
– Я желаю!
– Выходи на арену!
В ожидании интересного зрелища публика зашумела, заволновалась. Чуприна вышел на арену, снял рубаху. Увидев его мощную мускулатуру, все поняли: схватка будет что надо. А Чуприна, подняв Заикина на вытянутых руках, покрутил его, бросил на пол, затем перевернул на спину и прижал лопатками к ковру. Тот запросил пощады. Борцы встали. Заикин сказал:
– Ты боролся не по правилам.
– А ты расскажи, как надо, – попросил Чуприна.
Заикин объяснил основные правила борьбы. И они снова схватились. Чуприна захватил противника за руки и так сжал их, что даже кости затрещали. А затем бросил Заикина на пол через бедро и снова прижал лопатками к ковру. В цирке раздался гром аплодисментов. Заикин пожал руку своему сопернику и сполна отдал обещанную сумму.
– Василий, ты тоже сам это видел? – хотел было поддеть скептик рассказчика.
– Звидкиля? – удивился Шейко. – Мэнэ ще й на свити нэ було. Цэ мини батько розказував. Все засмеялись. А Василий грустно закончил уже по-русски (он только побасенки рассказывал по-украински):
– На днях письмо от сестры получил. Пишет, что дедушку Чуприну фашист автоматной очередью прошил.
Установилась тишина. Но ненадолго. Не в правилах Василия Шейко было рассказывать грустные истории.
– А щэ був у нашему сэли вэтэрынарный фэльдшэр Хома Стэпановыч, – начал он новую историю о том, как ветеринар лечил не только скотину, но и людей. Да еще приговаривал, что человека лечить легче, потому что может сказать, где и что болит. И вот однажды к Хоме Степановичу пришла бабуля и принесла в узелке десяток яиц, масла. Тот спросил:
– Что болит у вас?
– Ничего не болит, касатик, – ответила старушка. – Ослабела я дюже.
Хома Степанович и без нее знал причину недуга – в селе секретов не бывает: бабуля та по каким-то причинам слишком долго уж постилась, вот и ослабела. Ветфельдшер приготовил ей порошок из соли и соды и сказал:
– Это лекарство я привез из-за границы еще в первую мировую войну. Принимайте его перед едой понемножку – на кончик ножа набирайте. Лекарство только тогда подействует, если после него поесть сметаны, яиц, масла. Вот в течение месяца три раза в день принимайте. А гостинец ваш заберите, я еще не вылечил вас.
Старушка строго выполняла указания Хомы Степановича и через месяц пополнела, порозовела.
– От такый ликарь був у нас! – заключил Шейко под общий смех однополчан.
На войне добрая шутка, юмор всем нужны. И не только Шейко веселил товарищей. Яков Орлов, Николай Тюрин, Анатолий Шкуто, Василий Паяльников, Тимофей Саевич, улучив свободную минуту, рассказывали товарищам смешные житейские истории.
Рассказчика перебил почтальон. Он принес письма. Фронтовикам известно, какую радость доставляли письма от родных и близких, особенно от любимых. Петр Шелядов тоже часто получал треугольники от землячки Ани, с которой вместе учился в школе. Ему как раз и крикнули товарищи:
– Пляши, Петро, письмо от Ани!
Шелядов не заставлял упрашивать себя, тут же пустился в лихую пляску. Получив письмо, он отошел в сторону, чтобы прочитать его наедине. Верная любовь сохранилась не только до конца войны. Забегая вперед, скажем, что после победы Петр Иванович и Анна Михайловна поженились, живут и работают в Ярославле, вырастили дочь и сына, двух внуков. Их судьба типична для многих фронтовиков.
В тот раз плясал не один Шелядов – многие получили долгожданные весточки от родных и близких, от жен и невест. Во все времена такие весточки в разлуке приносили человеку радость и успокоение. Но особенно нужны они были на войне. Вернулся человек из кромешного ада – иначе бой и не назовешь, а тут ему письмо вручают, и он узнает, что все живы и здоровы, чего и ему, фронтовику, желают. Солдат или офицер обретает душевное спокойствие, проникается желанием сделать все от него зависящее, чтобы черное крыло войны не принесло горя родным и близким.
Многие фронтовики годами не получали писем – их родные края оккупировали фашистские захватчики. Потом, после их освобождения, стали приходить письма и оттуда. Чернели лица солдат, сержантов и офицеров, когда они узнавали, что творили гитлеровцы на советской земле: убивали, грабили, насиловали, жгли. Такие письма нередко читались вслух всем однополчанам. Еще большей ненавистью к гитлеровским завоевателям загорались сердца воздушных разведчиков. И в боевых вылетах они нередко совершали невозможное, проявляя отвагу и мужество для достижения победы над врагом.
Маленькие они были, эти треугольники фронтовой почты, а несли в себе огромную силу, могучий политический заряд.
Под крылом – Невель
В октябре 1943 года разгорелись бои на правом крыле Калининского фронта – командование проводило частную операцию на невельском направлении. Оно было выбрано не случайно – там находился стык между фашистскими группами армий «Центр» и «Север», а стык всегда являлся ахиллесовой пятой оборонявшихся. Важно было и другое: это направление кратчайшим путем выводило советские войска к Невелю – важному узлу железных и шоссейных дорог. Захват этого города лишал немецко-фашистское командование возможности организовать взаимодействие между группами армий.
Подготовка и проведение Невельской операции возлагались на войска 3-й ударной армии под командованием генерал-лейтенанта К. Н. Галицкого. В подготовительный период весьма важную задачу решали разведчики, в том числе и воздушные. Экипажи 11-го отдельного разведывательного авиаполка должны были вскрыть систему оборонительных сооружений и инженерных заграждений в тактической и оперативной зонах обороны противника, установить места расположения резервов, следить за передвижениями гитлеровских войск по фронтальным и рокадным дорогам, разведать сеть аэродромов и установить количество и типы самолетов на них.
Все эти задачи воздушным следопытам приходилось решать в сложной воздушной, наземной и метеорологической обстановке. Фашистское командование усилило невельское направление истребительной авиацией и зенитной артиллерией, уплотнило боевые порядки наземных войск,
По-осеннему ухудшилась погода: небо затянули серые громоздкие облака, часто моросил дождь, ограничивая и без того плохую видимость. Земля на аэродроме раскисла. Это заметно ухудшило условия взлета и посадки. Словом, непогода давала о себе знать. В октябре выдалось всего лишь 12 летных дней, в течение которых экипажи произвели 149 боевых и 37 тренировочных самолето-вылетов. Из этого числа на фотографирование ушло всего 47 боевых вылетов. В ходе их фотографировалась оборонительная полоса противника на глубину до 12 километров.
На разведку вылетали не только опытные, но и молодые экипажи, в том числе младшего лейтенанта Паяльникова (штурман лейтенант Шелядов, стрелок-радист сержант Насоловец), младшего лейтенанта Шкуто (штурман младший лейтенант Москаленко, стрелок-радист сержант Фадеев), старшего сержанта Степановича (штурман сержант Иванов, стрелок-радист сержант Апанасенко), младшего лейтенанта Ракова (штурман младший лейтенант Блищавенко, стрелок-радист сержант Крылов). Нелегко приходилось им в небе, особенно над территорией, занятой врагом. В одном лишь октябре экипажи 35 раз встречались с фашистскими истребителями, которые атаковали одиночные Пе-2 группами до 12 «мессеров» и «фоккеров».
1 октября. Этот день стал для экипажей младшего лейтенанта Сафронова и капитана Стругалова роковым.
Экипаж младшего лейтенанта Сафронова (штурман младший лейтенант Титов, стрелок-радист старший сержант Немченко) вел разведку района Новосокольники.«Пешку» атаковали одновременно три «Мессершмит-та-109». Штурман и стрелок-радист открыли прицельный огонь из пулеметов, сбили один истребитель, и он рухнул на землю. Но два «мессера», продолжая атаки, подожгли Пе-2. Летчик и стрелок-радист получили тяжелые ранения. Штурман выбросился из горящей машины с парашютом. Сафронов, превозмогая боль, пересек линию фронта и произвел вынужденную посадку на своей территории на первой же попавшейся площадке, на которой оказалось множество кочек, других препятствий. Во время приземления самолет разбился. В живых остался один старший сержант Немченко. Младший лейтенант Сафронов погиб. Младший лейтенант Титов пропал без вести.
В тот же день экипаж капитана Стругалова (штурман лейтенант Антонов, стрелок-радист сержант Артемов) также вылетел на выполнение боевого задания. Через 1 час 28 минут с борта Пе-2 поступило сообщение:
– Проходим линию фронта. Все в порядке!
На этом связь с «петляковым» прекратилась. Самолет на аэродром не возвратился.
Немецко-фашистское командование усиливало группу армий «Центр», которую поддерживал 6-й воздушный флот, насчитывавший 1300 боевых самолетов. Истребительная авиация противника вела на редкость упорные бои с советскими самолетами, особенно с разведчиками. Тем не менее экипажи полка, которым командовал подполковник Н. И. Лаухин, справлялись с заданиями командования: неоднократно фотографировали тактическую зону обороны вражеских войск, доставляли ценную информацию. Штабные карты были испещрены условными знаками, обозначавшими оборонительные сооружения, фортификационные заграждения, основные позиции артиллерии и минометов, пулеметные площадки, блиндажи, дзоты, командные и наблюдательные пункты.
На основе данных всех видов разведки командующий 3-й ударной армией генерал К. Н. Галицкий принял решение на проведение Невельской операции. Он сосредоточил на направлении главного удара, где находился стык немецко-фашистских групп армий «Центр» и «Север», все танки, почти всю артиллерию, оставив на остальной части фронта незначительные силы. Это было, как оказалось, верное и смелое решение.
Степану удалось познакомиться на кухне с пожилым человеком, вместо ноги у которого был протез. Он оказался настоящим патриотом, рассказал, в какое время сменяются часовые, в каком месте лучше всего сделать проход в проволоке. Принес кусачки для резки ее. Посоветовал заделать проход за собой, чтобы фашистские охранники не заметили так скоро побег.
День 15 сентября выдался сырым и хмурым, с самого утра и до вечера моросил нудный дождь.
– Пора! – сказал Павел. – Самое подходящее время – собаки след не возьмут.
Сначала он ушел вперед, бесшумно проделал проход в «колючке». Выяснилось, Павел был сапером, так что такое занятие для него оказалось привычным. Подал сигнал троим товарищам. Они осторожно подобрались к нему и пролезли под проволокой. Подождали, пока Павел заделал проход, поползли под все усиливавшимся дождем. Разобрались, что ползут по огороду, на котором росла капуста, свекла, морковь. Наткнулись на люк. Открыли его и спустились вниз, в канализационную трубу. Темно, хоть глаз коли. Продвигались на ощупь, надеясь, что труба выведет на поверхность. Однако конец трубы был зацементирован. Пришлось ползти назад. Но и другой конец трубы тоже был закупорен.
– Что будем делать? – растерянно спросил Степан.
– Придется сидеть здесь и ожидать прихода наших войск, – подумав, ответил Тимофей. – Готовится операция по освобождению Смоленска.
– Другого выхода у нас нет, – поддержал его Павел. – Сами видите: город забит фашистами. Они схватят нас, как цыплят, если вылезем отсюда.
– А если немцы обнаружат, что мы бежали? – засомневался Степан.
– Если да если, – передразнил его Павел. – Не заметят. Все сделано там нормально.
Установили очередность, кому и когда выбираться из трубы за капустой, свеклой и морковью.
– Переходим на овощную диету, – не удержался от шутки Степан. – Пища полезная, калорийная, совсем не та, что в лагере.
Через четыре дня беглецы не на шутку всполошились – кто-то открыл люк. Затем послышалась русская речь. Стало понятно, что бежала еще одна группа пленных. Степан предупредил их:
– Товарищи, купе занято, но свободные места найдутся. Давайте сюда. Сколько вас?
– Одиннадцать! – послышалось в ответ.
– Залезайте. В тесноте, да не в обиде.
Оказалось, что и этой группе помог тот же человек с протезом вместо ноги. В трубе не хватало воздуха, но никто не сетовал на это. Каждый предпочитал лучше умереть здесь, чем в лагере. Потеряли счет дням и ночам, ожидая освобождения.
В одну из ночей наступила очередь Тимофея доставать овощи. Он выбрался из люка, осмотрелся. Светало. Слышалась артиллерийская канонада. Снаряды рвались в городе. Тимофей обратил внимание на то, что лагерь военнопленных опустел. Саевич наклонился к люку и выкрикнул во весь голос:
– Товарищи, вылезайте оттуда скорее! Фашисты драпают. Наши наступают!
Беглецы вылезли из трубы. Изможденные, грязные, обросшие и оборванные, они начали обниматься, поздравляя друг друга с освобождением.
Неожиданно нагрянули наши пехотинцы:
– Руки вверх! Кто такие?
Саевич объяснил. Бойцы привели всех в только что организованную комендатуру Смоленска. С бывшими военнопленными беседовал командир дивизии. Узнав от Саевича, что он служил в полку Лаухина, генерал позвонил в часть.
С Иваном Русановым Саевич встретился не сразу. Тимофей побрился, помылся, сменил обмундирование. На третий день его направили во фронтовой дом отдыха, расположенный в живописном уголке Калининской области. Однако в пути Саевич разминулся с Русановым, который как раз в этот день выехал в полк. Лишь по возвращении из дома отдыха Иван и Тимофей по-братски обнялись. А еще через неделю экипаж Тимофея Саевича в составе штурмана Ивана Русанова и стрелка-радиста Дмитрия Лапсина включился в боевую работу. В этом составе они летали до последнего дня войны.
Сразу же после завершения Духовщинско-Демидовской операции в полку произошло еще одно радостное событие: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 сентября 1943 года командиру авиационного звена капитану Николаю Ермолаевичу Самохину присвоено звание Героя Советского Союза.
Родился Самохин в 1913 году в селе Старая Каран Старокаранского района Донецкой области. С малолетства «заболел» авиацией и настойчиво шел к своей мечте. После окончания семилетки пошел в аэроклуб, потом – школа летчиков. До войны служил в частях Белорусского, Ленинградского и Прибалтийского военных «кругов. Сражался против гитлеровских захватчиков на Западном, Брянском, Калининском фронтах. Когда формировался 11-й отдельный разведывательный авиаполк, Н. Е. Самохин оказался в нем в числе первых. К тому времени он прекрасно владел техникой пилотирования боевого самолета и тактикой воздушной разведки. Командование поручало ему выполнение ответственных заданий в глубоком тылу противника. Николай Ермолаевич летал в сложных метеорологических условиях и всегда успешно справлялся с поставленными перед ним задачами. Данные, которые доставлял экипаж Самохина, в полной мере использовались авиацией дальнего действия.
Несмотря на молодость, Николай Ермолаевич рано поседел. По характеру Самохин оказался человеком спокойным, рассудительным и на редкость добрым. Боевые друзья относились к нему с уважением.
Высокую награду Николаю Самохину также вручил командующий 3-й воздушной армией генерал М. М. Громов. Теперь в полку стало два Героя Советского Союза.
В конце сентября 1943 года полк перелетел с аэродрома Колпачки, где в августе 1942 года он формировался, на аэродром Паньково, который располагался километров на 25 севернее Велижа, на берегу реки Западная Двина. Более года полк находился на аэродроме Колпачки. Отсюда он летал, принимая непосредственное участие во Ржевско-Вяземской, Великолукской, Духовщинско-Демидовской и Смоленско-Рославльской наступательных операциях. За это время полк трижды пополнялся, поскольку нес большие потери. Здесь были похоронены многие боевые товарищи. Жители деревни Ермаки помогали авиаторам, чем могли. И не случайно калининская земля для воинов-авиаторов полка стала такой близкой. Полк улетел оттуда, но связь летчиков-фронтовиков с калининцами не прерывается и в настоящее время.
Ведение воздушной разведки с нового аэродрома протекало в сложной наземной и воздушной обстановке. После овладения Смоленском войска Калининского фронта преследовали отходившие дивизии противника, которые цеплялись за удобные, заранее подготовленные промежуточные рубежи и опорные пункты. На разведку этих объектов и направлялись экипажи подполковника Н. И. Лаухина. Они по-прежнему доставали ценные данные, на основе которых командование фронта принимало решение на дальнейшие наступательные действия.
К началу октября гитлеровские войска отошли к заранее созданному оборонительному рубежу Езерище, Городок, Витебск, где оказали упорное сопротивление, и наши армии вынуждены были приостановить наступление. Необходимо было тщательно разведать этот новый рубеж. Подразделения стрелковых дивизий и полков усиленно проводили разведпоиски, вели наблюдение за противником, выявляли его позиции, огневые точки.
Велся перехват радиограмм врага, засекались работавшие радиостанции его полков и дивизий, корпусов и армий, вскрывались пункты управления. Активизировали работу в тылу врага партизаны и подпольщики.
В полк Н. И. Лаухина ежедневно поступали боевые распоряжения по разведке объектов противника. Экипажи один за другим вылетали на задания. Они готовились к каждому вылету тщательно, всесторонне. Инженеры, техники и механики дотошно проверяли оборудование самолетов, стараясь выявить и устранить малейшие отклонения в работе моторов, агрегатов и систем. Специалисты заряжали кассеты новыми пленками, закладывали их в бортовые фотоаппараты. Штурманы и летчики расспрашивали возвращавшихся из-за линии фронта членов экипажей о состоянии погоды, наличии зенитных средств в районах объектов о встречах с истребителями противника. Все это учитывалось при прокладке маршрута, высоты полета.
Активизировалась в полку и партийно-политическая работа. Проводились партийные собрания и заседания бюро эскадрилий, на которых, как правило, обсуждались меры по обеспечению авангардной роли коммунистов в выполнении боевых заданий. Нередко члены партии предлагали принять все меры к тому, чтобы обеспечить полеты без происшествий и предпосылок к ним, более качественно готовить «петляковы» к каждому заданию в небе. Проводились также митинги по подписке на Государственный заем. Обычно никто из авиаторов не подписывался меньше чем на два месячных оклада.
Примерно такие же вопросы обсуждались и на комсомольских собраниях. Следует отметить, что коммунистов в полку стало уже более 40 и почти столько же насчитывалось комсомольцев.
Подполковник С. П. Висягин делал все от него зависящее, чтобы коммунисты были ударной, ведущей силой полка. При этом особое внимание командиры, политработники, партийные и комсомольские активисты уделяли индивидуальной работе с каждым человеком.
Заместитель командира полка по политчасти организовывал политинформации, прослушивание сводок Совинформбюро. Последние, как правило, комментировали парторги, пропагандисты, увязывали их с конкретными задачами экипажей на очередной летный день.
Четко была налажена в полку и система политических занятий, которые проводились со всем личным составом по специальностям и должностному положению.
Вся партийно-политическая работа в эскадрильях проводилась, на первый взгляд, урывками, в периоды между вылетами, на стоянках, под крылом самолета, в землянках, однако была она постоянной, целенаправленной и потому высокоэффективной.
Большой популярностью среди авиаторов пользовались боевые листки, стенные газеты «За Родину!», «Разведчик» и другие. В них освещались успехи советских войск на фронтах, боевая работа летчиков, штурманов, стрелков-радистов, наземных специалистов полка. У каждой стенгазеты была своя редколлегия, но оформляли их под контролем парторга чаще всего те, кто мог рисовать и литературно править заметки. Между эскадрильями постоянно велось соревнование: кто выпустит стенгазету лучше? В выигрыше оставались все, потому что стенгазеты получались содержательными, красиво оформленными. Выпускались в полку и фотогазеты. Они особенно привлекали внимание авиаторов.
В часы досуга воздушные разведчики никогда не скучали. Собираясь вместе, они часто пели полюбившиеся им песни. Наиболее популярными среди них были «Катюша», «Смуглянка», «Вечер на рейде», «Землянка», «По долинам и по взгорьям».
Экипажи, ожидавшие вызова на КП, коротали время за шахматами, шашками. Много удовольствия доставляла авиаторам игра в домино. Слышались удары костяшками о стол, раздавался смех. Проигравшая пара обычно подлезала под стол и говорила:
– Мы – слабаки!
В одну из землянок, из которой слышался смех, зашел как-то командующий армией М. М. Громов – он нередко приезжал по делам в полк. Один из авиаторов, увидев генерала, скомандовал:
– Смирно!
Авиаторы вскочили с мест, притихли. Замерли и те, кто находился как раз под столом. Генерал наклонился, заглянул туда. Потом улыбнулся, сказал:
– Хоть вы и не рассчитались еще за проигрыш, но все-таки вылезайте.
Он похвалил шахматистов, которые примостились в углу землянки, играли тихо:
– Весьма полезная для разведчиков игра, а для воздушных следопытов – в особенности. Домино – это не то. По интеллектуальности эта игра находится на уровне перетягивания каната. Там хоть силу развивают, а тут… Нет, нет, я не против, играйте, коль нравится. Все-таки разрядка для нервов.
Многих в полку генерал Громов знал в лицо, интересовался их судьбами. Вот и на тот раз спросил:
– Что-то Шелядова не вижу.
– Где-то здесь он, – ответил подполковник Лаухин. – Наверное, байки Василия Шейко слушает.
Судьбой Шелядова командующий заинтересовался неспроста. В ноябре 1942 года экипаж в составе капитана Владимира Стругалова, штурмана лейтенанта Петра Шелядова и стрелка-радиста сержанта Федора Бережного вылетел на фотографирование железнодорожной станции Рудня. Сержант Бережной доложил:
– Командир, два «фоккера» в атаку заходят! Стругалов сначала выполнил противоистребительный маневр, потом ушел в облака. И там продолжал менять курс с таким расчетом, чтобы оторваться от фашистских истребителей. Шелядов делал пометки на полетной карте. Когда же Пе-2 вышел под облака, штурман понял: штилевая прокладка не спасла положение, ориентировка безнадежно потеряна. Тем более что ночью выпал снег и даже знакомые ориентиры изменили очертания. А горючее было на исходе. Командир экипажа принял решение произвести вынужденную посадку на ровной площадке. Приземлились благополучно. Но сообщить об этом в полк не смогли – в ближайшем селе телефонной связи не оказалось. Тогда Стругалов отправил подполковнику Лаухину письмо. Однако письма в те военные годы доходили до адресата не скоро. Через неделю в полку экипаж считали погибшим и отправили похоронки родным Владимира Стругалова, Петра Шелядова и Федора Бережного.
Лишь на десятые сутки Н. И. Лаухин получил то запоздалое письмо Стругалова. Отвезли туда горючее, и экипаж на «петлякове» возвратился на аэродром. Родителям Стругалова и Бережного Висягин сообщил, что их сыновья живы. А Шелядову командир полка сказал:
– Командующий разрешил вам самому съездить домой. Письмо туда будет идти дольше.
Родные Петра и вправду жили неподалеку – в селе Головинские Горки Калининской области. Приезд Шелядова взбудоражил жителей. И было отчего радоваться – два дня назад всем селом справили по Петру поминки. Его мать, брат и сестра не скрывали слез радости.
Подобных случаев в годы войны было немало. Поэтому многие, получив похоронку, еще долго надеялись, что выписана она ошибочно.
Генерал М. М. Громов подошел к одной группе авиаторов. Все они весело смеялись. Штурман лейтенант Василий Шейко рассказывал разные забавные были и небылицы. Шелядов, заметив командующего, хотел было подать команду «Смирно!», но тот приложил палец к губам: дескать, не перебивай рассказчика. И сам тихонько пристроился к слушавшим. А Василий рассказывал как раз о своем земляке Иване Петровиче Чуприне, которого по-уличному называли Купцом за его пристрастие покупать разные вещи, а затем перепродавать без всякой для себя выгоды. По словам Шейко, это был пожилой мужчина, обладавший феноменальной силой. Любил поупражняться с двухпудовыми гирями, пожонглировать ими.
– Бувало, визьмэ оту гырю, – вел неторопливый рассказ Василий, – розмахнэцця и пэрэкинэ чэрэз хату.
– Сам это видел? – недоверчиво переспросил, удивляясь, один из скептиков.
– Сам бачыв, – подтвердил Василий. – Мы ж, пацаны, заным товпою бигалы!
И Шейко начал рассказывать, как Купец поехал в город за товаром. А там как раз выступал известный борец Иван Заикин. Иван Петрович пошел в цирк, посмотрел, как Заикин поборол Черную Маску и Стальную Маску – под такими именами выступали еще два борца. Обоих Заикин положил на лопатки, обратился к публике:
– Кто хочет со мной побороться? Тому, кто победит меня, плачу двести рублей.
Купец, недолго думая, выкрикнул:
– Я желаю!
– Выходи на арену!
В ожидании интересного зрелища публика зашумела, заволновалась. Чуприна вышел на арену, снял рубаху. Увидев его мощную мускулатуру, все поняли: схватка будет что надо. А Чуприна, подняв Заикина на вытянутых руках, покрутил его, бросил на пол, затем перевернул на спину и прижал лопатками к ковру. Тот запросил пощады. Борцы встали. Заикин сказал:
– Ты боролся не по правилам.
– А ты расскажи, как надо, – попросил Чуприна.
Заикин объяснил основные правила борьбы. И они снова схватились. Чуприна захватил противника за руки и так сжал их, что даже кости затрещали. А затем бросил Заикина на пол через бедро и снова прижал лопатками к ковру. В цирке раздался гром аплодисментов. Заикин пожал руку своему сопернику и сполна отдал обещанную сумму.
– Василий, ты тоже сам это видел? – хотел было поддеть скептик рассказчика.
– Звидкиля? – удивился Шейко. – Мэнэ ще й на свити нэ було. Цэ мини батько розказував. Все засмеялись. А Василий грустно закончил уже по-русски (он только побасенки рассказывал по-украински):
– На днях письмо от сестры получил. Пишет, что дедушку Чуприну фашист автоматной очередью прошил.
Установилась тишина. Но ненадолго. Не в правилах Василия Шейко было рассказывать грустные истории.
– А щэ був у нашему сэли вэтэрынарный фэльдшэр Хома Стэпановыч, – начал он новую историю о том, как ветеринар лечил не только скотину, но и людей. Да еще приговаривал, что человека лечить легче, потому что может сказать, где и что болит. И вот однажды к Хоме Степановичу пришла бабуля и принесла в узелке десяток яиц, масла. Тот спросил:
– Что болит у вас?
– Ничего не болит, касатик, – ответила старушка. – Ослабела я дюже.
Хома Степанович и без нее знал причину недуга – в селе секретов не бывает: бабуля та по каким-то причинам слишком долго уж постилась, вот и ослабела. Ветфельдшер приготовил ей порошок из соли и соды и сказал:
– Это лекарство я привез из-за границы еще в первую мировую войну. Принимайте его перед едой понемножку – на кончик ножа набирайте. Лекарство только тогда подействует, если после него поесть сметаны, яиц, масла. Вот в течение месяца три раза в день принимайте. А гостинец ваш заберите, я еще не вылечил вас.
Старушка строго выполняла указания Хомы Степановича и через месяц пополнела, порозовела.
– От такый ликарь був у нас! – заключил Шейко под общий смех однополчан.
На войне добрая шутка, юмор всем нужны. И не только Шейко веселил товарищей. Яков Орлов, Николай Тюрин, Анатолий Шкуто, Василий Паяльников, Тимофей Саевич, улучив свободную минуту, рассказывали товарищам смешные житейские истории.
Рассказчика перебил почтальон. Он принес письма. Фронтовикам известно, какую радость доставляли письма от родных и близких, особенно от любимых. Петр Шелядов тоже часто получал треугольники от землячки Ани, с которой вместе учился в школе. Ему как раз и крикнули товарищи:
– Пляши, Петро, письмо от Ани!
Шелядов не заставлял упрашивать себя, тут же пустился в лихую пляску. Получив письмо, он отошел в сторону, чтобы прочитать его наедине. Верная любовь сохранилась не только до конца войны. Забегая вперед, скажем, что после победы Петр Иванович и Анна Михайловна поженились, живут и работают в Ярославле, вырастили дочь и сына, двух внуков. Их судьба типична для многих фронтовиков.
В тот раз плясал не один Шелядов – многие получили долгожданные весточки от родных и близких, от жен и невест. Во все времена такие весточки в разлуке приносили человеку радость и успокоение. Но особенно нужны они были на войне. Вернулся человек из кромешного ада – иначе бой и не назовешь, а тут ему письмо вручают, и он узнает, что все живы и здоровы, чего и ему, фронтовику, желают. Солдат или офицер обретает душевное спокойствие, проникается желанием сделать все от него зависящее, чтобы черное крыло войны не принесло горя родным и близким.
Многие фронтовики годами не получали писем – их родные края оккупировали фашистские захватчики. Потом, после их освобождения, стали приходить письма и оттуда. Чернели лица солдат, сержантов и офицеров, когда они узнавали, что творили гитлеровцы на советской земле: убивали, грабили, насиловали, жгли. Такие письма нередко читались вслух всем однополчанам. Еще большей ненавистью к гитлеровским завоевателям загорались сердца воздушных разведчиков. И в боевых вылетах они нередко совершали невозможное, проявляя отвагу и мужество для достижения победы над врагом.
Маленькие они были, эти треугольники фронтовой почты, а несли в себе огромную силу, могучий политический заряд.
Под крылом – Невель
Подготовка и проведение Невельской операции возлагались на войска 3-й ударной армии под командованием генерал-лейтенанта К. Н. Галицкого. В подготовительный период весьма важную задачу решали разведчики, в том числе и воздушные. Экипажи 11-го отдельного разведывательного авиаполка должны были вскрыть систему оборонительных сооружений и инженерных заграждений в тактической и оперативной зонах обороны противника, установить места расположения резервов, следить за передвижениями гитлеровских войск по фронтальным и рокадным дорогам, разведать сеть аэродромов и установить количество и типы самолетов на них.
Все эти задачи воздушным следопытам приходилось решать в сложной воздушной, наземной и метеорологической обстановке. Фашистское командование усилило невельское направление истребительной авиацией и зенитной артиллерией, уплотнило боевые порядки наземных войск,
По-осеннему ухудшилась погода: небо затянули серые громоздкие облака, часто моросил дождь, ограничивая и без того плохую видимость. Земля на аэродроме раскисла. Это заметно ухудшило условия взлета и посадки. Словом, непогода давала о себе знать. В октябре выдалось всего лишь 12 летных дней, в течение которых экипажи произвели 149 боевых и 37 тренировочных самолето-вылетов. Из этого числа на фотографирование ушло всего 47 боевых вылетов. В ходе их фотографировалась оборонительная полоса противника на глубину до 12 километров.
На разведку вылетали не только опытные, но и молодые экипажи, в том числе младшего лейтенанта Паяльникова (штурман лейтенант Шелядов, стрелок-радист сержант Насоловец), младшего лейтенанта Шкуто (штурман младший лейтенант Москаленко, стрелок-радист сержант Фадеев), старшего сержанта Степановича (штурман сержант Иванов, стрелок-радист сержант Апанасенко), младшего лейтенанта Ракова (штурман младший лейтенант Блищавенко, стрелок-радист сержант Крылов). Нелегко приходилось им в небе, особенно над территорией, занятой врагом. В одном лишь октябре экипажи 35 раз встречались с фашистскими истребителями, которые атаковали одиночные Пе-2 группами до 12 «мессеров» и «фоккеров».
1 октября. Этот день стал для экипажей младшего лейтенанта Сафронова и капитана Стругалова роковым.
Экипаж младшего лейтенанта Сафронова (штурман младший лейтенант Титов, стрелок-радист старший сержант Немченко) вел разведку района Новосокольники.«Пешку» атаковали одновременно три «Мессершмит-та-109». Штурман и стрелок-радист открыли прицельный огонь из пулеметов, сбили один истребитель, и он рухнул на землю. Но два «мессера», продолжая атаки, подожгли Пе-2. Летчик и стрелок-радист получили тяжелые ранения. Штурман выбросился из горящей машины с парашютом. Сафронов, превозмогая боль, пересек линию фронта и произвел вынужденную посадку на своей территории на первой же попавшейся площадке, на которой оказалось множество кочек, других препятствий. Во время приземления самолет разбился. В живых остался один старший сержант Немченко. Младший лейтенант Сафронов погиб. Младший лейтенант Титов пропал без вести.
В тот же день экипаж капитана Стругалова (штурман лейтенант Антонов, стрелок-радист сержант Артемов) также вылетел на выполнение боевого задания. Через 1 час 28 минут с борта Пе-2 поступило сообщение:
– Проходим линию фронта. Все в порядке!
На этом связь с «петляковым» прекратилась. Самолет на аэродром не возвратился.
Немецко-фашистское командование усиливало группу армий «Центр», которую поддерживал 6-й воздушный флот, насчитывавший 1300 боевых самолетов. Истребительная авиация противника вела на редкость упорные бои с советскими самолетами, особенно с разведчиками. Тем не менее экипажи полка, которым командовал подполковник Н. И. Лаухин, справлялись с заданиями командования: неоднократно фотографировали тактическую зону обороны вражеских войск, доставляли ценную информацию. Штабные карты были испещрены условными знаками, обозначавшими оборонительные сооружения, фортификационные заграждения, основные позиции артиллерии и минометов, пулеметные площадки, блиндажи, дзоты, командные и наблюдательные пункты.
На основе данных всех видов разведки командующий 3-й ударной армией генерал К. Н. Галицкий принял решение на проведение Невельской операции. Он сосредоточил на направлении главного удара, где находился стык немецко-фашистских групп армий «Центр» и «Север», все танки, почти всю артиллерию, оставив на остальной части фронта незначительные силы. Это было, как оказалось, верное и смелое решение.