Страница:
«Ночью лев охотился, — подумал Дакуин. — Сейчас он хочет пить. Утолив жажду, он пойдет спать в свое логовище».
Солнце высоко стояло на небе. Сверкали желтые пески, лоснились шкуры антилоп. Лев пересек зеленый луг, обратив в бегство дикую свинью с детенышами, и двинулся к пруду. Здесь Дакуин потерял его из виду.
Юноша спрятался в тени колючих кустов и терпеливо ждал, когда снова появится лев. Медленно тянулись минуты.
— Должно быть, вода показалась льву слишком холодной. Я поднимусь вон на тот холм. Оттуда мне будет виден весь пруд.
Справа возвышался холм, а на склоне его, откуда отлично просматривалась долина, росло колючее дерево. Это место бушмен избрал своим наблюдательным пунктом. Он улегся в тени и посмотрел вниз, на долину. Берега пруда густо поросли зеленым тростником, в котором птицы свили себе гнезда. Нигде не видно было большого желтого тела.
Юноша подложил руку под голову. Этой ночью он спал тревожным сном, и сейчас глаза его слипались. Жара навевала дремоту. Он закрыл глаза и заснул мгновенно.
Разбудил его острый запах льва, щекотавший ему ноздри. Однако Дакуин не шелохнулся. Инстинкт подсказывал ему, что нужно лежать неподвижно, притвориться мертвым, как притворяются мертвыми змеи, птицы; а, маленькие зверьки, когда им угрожает опасность.
На своем плече Дакуин ощущал какую-то тяжесть. Кто-то дышал над самым его ухом. Потом тяжесть сняли с его плеча, но Дакуин не пошевельнулся. Он чувствовал, что лев следит за ним. Стоит ему пошевельнуться — и хищник его растерзает. Он затаил дыхание. Лев захватил пастью его плечо, но зубов не вонзил, поднял Дакуина и понес. Руки и ноги Дакуина волочились по земле. Засунув свою добычу между стволом дерева и скалой, лев лапой подпихнул его голову. Острый сучок вонзился Дакуину в шею, и невыносимая боль заставила его повернуться. Из-под полуопущенных век он увидел, что лев смотрит на него пристально; глубокая морщина пролегла между его большими желтыми глазами. По-видимому, зверь недоумевал, как может двигаться мертвое существо. Снова опустил он лапу на лицо юноши и вдавил его голову в щель между стволом и скалой.
Потом лев снял лапу и посмотрел на юношу. Дакуин не шевелился, но слезы струились по его щекам. Лев слизнул эти слезы и шершавым языком содрал кожу со щеки. Повернувшись, он отошел на несколько шагов и оглянулся. Дакуин лежал неподвижно, пока огромная голова не скрылась за каменной грядой. Тогда только юноша вскочил, поднял валявшееся на земле оружие и галопом помчался в противоположную сторону, туда, где виднелись нагроможденные одна на другую каменные глыбы.
Он знал, что сначала лев спустится к пруду и утолит жажду, а затем вернется к дереву. Ему вспомнились слова, которые часто повторял Кару: «Лев всегда возвращается к тому месту, где осталась его добыча». И Дакуин не сомневался в том, что зверь пойдет по его следам. Он ускорил шаги. Колючие кусты и кактусы преграждали ему путь; исцарапанный, окровавленный, продирался он сквозь заросли. У подножия темных скал он увидел ложбинку. Большое развесистое дерево росло среди каменных глыб. Дакуин влез на него и увидел глубокие расщелины в скалах. Прямо против него зияла черная пещера. Должно быть, в ней приютился рой пчел; молодой бушмен видел, как сверкали на солнце крылья вылетающих из пещеры насекомых.
Дакуин очень любил мед. Он уже начал было спускаться с дерева, намереваясь ограбить улей, но вовремя вспомнил о льве и от страха так задрожал, что едва не свалился с дерева.
И тогда услышал он громкое жужжание мух и разглядел в глубине пещеры остатки туши. Дакуин понял, что случайно обнаружил логовище хищника.
Коснувшись рукой щеки, ободранной языком льва, он похолодел от ужаса и уронил лук. Долго сидел он, дрожа от страха и не смея спуститься на землю.
Второй раз в жизни он уронил на землю лук. Что сказали бы старые охотники Сана, если бы они об этом узнали? Дакуину стало очень стыдно. Поборов страх, он скользнул, словно белка, вниз, по стволу, и в тот момент, когда ноги коснулись земли, увидел желтые глаза льва, просунувшего голову в щель между камней. Схватив лук, Дакуин снова влез на дерево, а еще через секунду лев, поднявшись на задние лапы, сдирал когтями передних лап кору со ствола.
Но бушмен уже овладел собой и встретил врага смехом.
— Ха, великий лев, ты меня отыскал!
Великий лев сел и зевнул. Дакуин выхватил стрелу из колчана, но не успел он наложить ее на тетиву, как зверь с рычанием отскочил в сторону.
— Хо, хо! У страуса голос лучше, чем у тебя, но ты зато умнее. Ты знаешь, что умрешь, если эта маленькая стрела вонзится тебе в горло.
Лев отошел к пещере и растянулся на земле, положив голову на передние лапы. Из косматой гривы выглядывали черные круглые уши, тускло мерцали широко раскрытые желтые глаза.
Зазвенела тетива. Стрела ударила льва в лобную кость и отскочила, не причинив ему ни малейшего вреда. Вторая стрела застряла в густой гриве, а лев лениво раскрыл пасть и зевнул.
Дакуин взял было третью стрелу, но, подумав, спрятал ее в колчан и повесил лук на ветку. Поднеся к губам свою тыквенную бутылку, он сделал несколько глотков. Вода была теплая и нисколько его не освежила. Потом он поел сушеного мяса, взял ремешок, служивший ему поясом, и привязал себя к стволу. Вот уже вторую ночь приходилось ему проводить на дереве, но зато он был цел и невредим.
Глава XV
Глава XVI
Глава XVII
Солнце высоко стояло на небе. Сверкали желтые пески, лоснились шкуры антилоп. Лев пересек зеленый луг, обратив в бегство дикую свинью с детенышами, и двинулся к пруду. Здесь Дакуин потерял его из виду.
Юноша спрятался в тени колючих кустов и терпеливо ждал, когда снова появится лев. Медленно тянулись минуты.
— Должно быть, вода показалась льву слишком холодной. Я поднимусь вон на тот холм. Оттуда мне будет виден весь пруд.
Справа возвышался холм, а на склоне его, откуда отлично просматривалась долина, росло колючее дерево. Это место бушмен избрал своим наблюдательным пунктом. Он улегся в тени и посмотрел вниз, на долину. Берега пруда густо поросли зеленым тростником, в котором птицы свили себе гнезда. Нигде не видно было большого желтого тела.
Юноша подложил руку под голову. Этой ночью он спал тревожным сном, и сейчас глаза его слипались. Жара навевала дремоту. Он закрыл глаза и заснул мгновенно.
Разбудил его острый запах льва, щекотавший ему ноздри. Однако Дакуин не шелохнулся. Инстинкт подсказывал ему, что нужно лежать неподвижно, притвориться мертвым, как притворяются мертвыми змеи, птицы; а, маленькие зверьки, когда им угрожает опасность.
На своем плече Дакуин ощущал какую-то тяжесть. Кто-то дышал над самым его ухом. Потом тяжесть сняли с его плеча, но Дакуин не пошевельнулся. Он чувствовал, что лев следит за ним. Стоит ему пошевельнуться — и хищник его растерзает. Он затаил дыхание. Лев захватил пастью его плечо, но зубов не вонзил, поднял Дакуина и понес. Руки и ноги Дакуина волочились по земле. Засунув свою добычу между стволом дерева и скалой, лев лапой подпихнул его голову. Острый сучок вонзился Дакуину в шею, и невыносимая боль заставила его повернуться. Из-под полуопущенных век он увидел, что лев смотрит на него пристально; глубокая морщина пролегла между его большими желтыми глазами. По-видимому, зверь недоумевал, как может двигаться мертвое существо. Снова опустил он лапу на лицо юноши и вдавил его голову в щель между стволом и скалой.
Потом лев снял лапу и посмотрел на юношу. Дакуин не шевелился, но слезы струились по его щекам. Лев слизнул эти слезы и шершавым языком содрал кожу со щеки. Повернувшись, он отошел на несколько шагов и оглянулся. Дакуин лежал неподвижно, пока огромная голова не скрылась за каменной грядой. Тогда только юноша вскочил, поднял валявшееся на земле оружие и галопом помчался в противоположную сторону, туда, где виднелись нагроможденные одна на другую каменные глыбы.
Он знал, что сначала лев спустится к пруду и утолит жажду, а затем вернется к дереву. Ему вспомнились слова, которые часто повторял Кару: «Лев всегда возвращается к тому месту, где осталась его добыча». И Дакуин не сомневался в том, что зверь пойдет по его следам. Он ускорил шаги. Колючие кусты и кактусы преграждали ему путь; исцарапанный, окровавленный, продирался он сквозь заросли. У подножия темных скал он увидел ложбинку. Большое развесистое дерево росло среди каменных глыб. Дакуин влез на него и увидел глубокие расщелины в скалах. Прямо против него зияла черная пещера. Должно быть, в ней приютился рой пчел; молодой бушмен видел, как сверкали на солнце крылья вылетающих из пещеры насекомых.
Дакуин очень любил мед. Он уже начал было спускаться с дерева, намереваясь ограбить улей, но вовремя вспомнил о льве и от страха так задрожал, что едва не свалился с дерева.
И тогда услышал он громкое жужжание мух и разглядел в глубине пещеры остатки туши. Дакуин понял, что случайно обнаружил логовище хищника.
Коснувшись рукой щеки, ободранной языком льва, он похолодел от ужаса и уронил лук. Долго сидел он, дрожа от страха и не смея спуститься на землю.
Второй раз в жизни он уронил на землю лук. Что сказали бы старые охотники Сана, если бы они об этом узнали? Дакуину стало очень стыдно. Поборов страх, он скользнул, словно белка, вниз, по стволу, и в тот момент, когда ноги коснулись земли, увидел желтые глаза льва, просунувшего голову в щель между камней. Схватив лук, Дакуин снова влез на дерево, а еще через секунду лев, поднявшись на задние лапы, сдирал когтями передних лап кору со ствола.
Но бушмен уже овладел собой и встретил врага смехом.
— Ха, великий лев, ты меня отыскал!
Великий лев сел и зевнул. Дакуин выхватил стрелу из колчана, но не успел он наложить ее на тетиву, как зверь с рычанием отскочил в сторону.
— Хо, хо! У страуса голос лучше, чем у тебя, но ты зато умнее. Ты знаешь, что умрешь, если эта маленькая стрела вонзится тебе в горло.
Лев отошел к пещере и растянулся на земле, положив голову на передние лапы. Из косматой гривы выглядывали черные круглые уши, тускло мерцали широко раскрытые желтые глаза.
Зазвенела тетива. Стрела ударила льва в лобную кость и отскочила, не причинив ему ни малейшего вреда. Вторая стрела застряла в густой гриве, а лев лениво раскрыл пасть и зевнул.
Дакуин взял было третью стрелу, но, подумав, спрятал ее в колчан и повесил лук на ветку. Поднеся к губам свою тыквенную бутылку, он сделал несколько глотков. Вода была теплая и нисколько его не освежила. Потом он поел сушеного мяса, взял ремешок, служивший ему поясом, и привязал себя к стволу. Вот уже вторую ночь приходилось ему проводить на дереве, но зато он был цел и невредим.
Глава XV
СМЕРТЬ ЛЬВА
Спустились сумерки. Дакуин дремал. Когда густая тьма покрыла землю, он почуял запах льва. Запах этот был значительно сильнее, чем запах козла или шелудивой собаки. Вот почему Дакуин решил, что хищник стар и, должно быть, не брезгует падалью.
Всматриваясь в темноту и прислушиваясь к ночным шорохам, бушмен услышал приближение льва, который волочил что-то по земле. Затем раздалось громкое мурлыканье, и к запаху льва примешался запах гниющего мяса.
Дакуин недоумевал, как могли пчелы избрать своим пристанищем эту пещеру, отравленную отвратительными запахами.
Лев терзал свою добычу, мурлыкал и изредка поднимал голову, посматривая на человека, притаившегося в ветвях. В бархатной темноте бледно мерцали глаза. Вдыхая тошнотворный запах, прислушиваясь к мурлыканью и ворчанью, юноша испытывал головокружение. Чудилось ему, что он сорвется со своего насеста, зубы хищника вонзятся в его тело, и лев будет терзать его, Дакуина, так же, как сейчас терзает гниющую тушу.
Прошло несколько минут. Лев с рычанием поднялся, подошел к дереву и вонзил когти в кору. Дакуину казалось, что выпущенные когти удлиняются, тянутся к нему, поднимаются все выше и выше.
Он развязал ремешок, влез на верхушку дерева и вздохнул свободнее, когда увидел над своей головой звездное небо. Здесь воздух был гораздо свежее. Дакуин лег на спину, и переплетающиеся ветви, словно пружинный матрац, мягко приняли его тело. Он смотрел на Млечный путь — белую тропу, по которой движется солнце, — и с гордостью думал о девушке-бушменке, бросившей в него горсть золы и тлеющих углей.
Занялась заря. Млечный путь растаял в синеве, загорелись солнечные блики на перистых листьях и вершинах скал.
Осторожно спустился юноша на нижний сук и осмотрелся по сторонам: не видно ли поблизости льва. На земле валялись остатки пиршества, из пещеры, сверкая крылышками, вылетали пчелы.
Нигде не видно было льва, и молодому охотнику предстояло решить вопрос: что делает сейчас хищник? Спит, лежит в засаде, спустился к пруду или ушел на охоту? Что бы он ни делал, но Дакуин ждать не мог. От голода и жажды у него кружилась голова: он знал — если силы ему изменят, лев без боя завладеет своей жертвой.
Не находя следов льва, юноша поднялся на скалу, с которой открывался вид на долину и пруд, заросший у берегов тростником. Антилопы, утолив жажду, мирно отдыхали, — значит, льва поблизости не было. Дакуин спустился со скалы, — во что бы то ни стало он должен был добраться до воды. Остановившись у того самого дерева, где накануне настиг его лев, юноша еще раз осмотрелся по сторонам и продолжал путь на четвереньках, словно павиан. Антилопы смотрели на него с любопытством. Спустившись к пруду, он вошел в воду. Вода остудила разгоряченное тело, но пил он умеренно.
Потом исследовал отпечатки копыт и лап на влажной земле и узнал, что лев побывал здесь ночью; хищник уже ушел, когда стадо антилоп спустилось к воде.
Дакуин внимательно осмотрел свой лук и спрятался в тростниковых зарослях на берегу, шагах в тридцати от того места, где лев ночью утолял жажду. Три стрелы он положил подле себя, а ассегай воткнул в сырую землю. Он не намерен был возвращаться домой без трофея; если он не принесет трофея, Сан не отдаст ему в жены Суоллу. За эти дни Дакуин возмужал, лицо его осунулось; юноша стал мужчиной.
Перевалило за полдень. Птицы стаями спускались к пруду; куропатки «намаква» падали, словно камни с неба. Ветер зашелестел в тростнике, и в тишине прокатилось рыкание льва.
— Он идет, — пробормотал молодой бушмен, сжимая в руке лук.
Лев узнал, что жертва его скрылась. Найдет ли он ее след?
Жребий был брошен. Дакуину ничего иного не оставалось, как терпеливо ждать.
Антилопы первые подняли тревогу. Самцы захрапели, самки звали детенышей — они увидели льва. Через несколько минут стадо покинуло пастбище. Ясно было, что лев напал на след. Он бежал рысью и ворчал на бегу: по-видимому, он был уверен, что теперь-то уж добыча от него не ускользнет. Слева от Дакуина закачался тростник, и показалось огромное желтое тело. Зазвенела тетива, лев поднял голову, и стрела вонзилась ему в бок. Разъяренный зверь вцепился зубами в древко. Снова раздался мелодичный звон, и вторая стрела зажужжала в воздухе.
Лев бросился в воду: рассвирепев, он шел напрямик. Когда он находился в десяти шагах от Дакуина, третья стрела рассекла воздух, влетела в разинутую пасть зверя и вонзилась в язык.
Дико зарычав, лев лапами разбивал воду, поднимая брызги пены. Сжимая в руке ассегай, молодой бушмен спрыгнул с берега в пруд. Ассегай он вонзил в брюхо зверю, на которого уже начал действовать яд. Хищник повернулся, выбрался на берег и остановился, низко опустив голову. Стрела жгла ему язык и горло. Он старался вытащить ее лапой.
Бушмены занимались своими повседневными делами, когда раздался громкий голос, призывающий к «дереву совета». Все высыпали из хижин и увидели человека, спускающегося с холма. Рука его висела, как плеть, однако шествовал он степенно и величаво.
Это был Дакуин; но он не походил на того Дакуина, которого они знали. Новый Дакуин выглядел старше. Глаза его были красны, лицо покрыто ссадинами, пересохшие губы не закрывали зубов.
Он остановился, выпрямился горделиво и хриплым голосом крикнул:
— Я — Дакуин, убийца льва. Вот сердце, уши и два когтя большого желтого зверя.
Он бросил свои трофеи к ногам старшин.
— Лев остался на берегу зеленого пруда… Два дня ходьбы отсюда. Смотрите, он боролся за жизнь, ударил меня лапой и сломал мне руку. Завтра я возьму в жены Суоллу.
Он оперся на ассегай и стоял, сверкая глазами. Преодолевая страшную боль, сводившую его с ума, он бросал вызов бушменам.
Старшина Сана взял юношу за руку и коснулся пальцами его воспаленных век.
— Ты убил льва, сын мой. Женщины, разведите огонь в очаге.
Женщины сварили похлебку и стали ухаживать за Дакуином. Они напоили его отваром из лекарственных трав, чтобы «остудить кровь», потом вырыли канаву в песке и уложили в нее юношу. Для сломанной руки вырыли еще одну канавку поменьше, обложили руку горячей кашей и шелковистой шелухой огромной луковицы, а сверху засыпали сырым песком.
Между тем Кару и с ним два охотника отправились за шкурой льва, а Суолла уселась на землю подле Дакуина и стала отгонять от него мух. Одна из старух напоила юношу снотворным напитком, и он, бормоча что-то об ивах, пчелах и деревьях, крепко заснул.
Когда Кару принес шкуру и рассказал о стреле, вонзившейся в язык льва, бушмены вспомнили одного из великих своих предков — Хэйт си-Эйбиба — и предположили, что он в лице Дакуина возродился к жизни.
Всматриваясь в темноту и прислушиваясь к ночным шорохам, бушмен услышал приближение льва, который волочил что-то по земле. Затем раздалось громкое мурлыканье, и к запаху льва примешался запах гниющего мяса.
Дакуин недоумевал, как могли пчелы избрать своим пристанищем эту пещеру, отравленную отвратительными запахами.
Лев терзал свою добычу, мурлыкал и изредка поднимал голову, посматривая на человека, притаившегося в ветвях. В бархатной темноте бледно мерцали глаза. Вдыхая тошнотворный запах, прислушиваясь к мурлыканью и ворчанью, юноша испытывал головокружение. Чудилось ему, что он сорвется со своего насеста, зубы хищника вонзятся в его тело, и лев будет терзать его, Дакуина, так же, как сейчас терзает гниющую тушу.
Прошло несколько минут. Лев с рычанием поднялся, подошел к дереву и вонзил когти в кору. Дакуину казалось, что выпущенные когти удлиняются, тянутся к нему, поднимаются все выше и выше.
Он развязал ремешок, влез на верхушку дерева и вздохнул свободнее, когда увидел над своей головой звездное небо. Здесь воздух был гораздо свежее. Дакуин лег на спину, и переплетающиеся ветви, словно пружинный матрац, мягко приняли его тело. Он смотрел на Млечный путь — белую тропу, по которой движется солнце, — и с гордостью думал о девушке-бушменке, бросившей в него горсть золы и тлеющих углей.
Занялась заря. Млечный путь растаял в синеве, загорелись солнечные блики на перистых листьях и вершинах скал.
Осторожно спустился юноша на нижний сук и осмотрелся по сторонам: не видно ли поблизости льва. На земле валялись остатки пиршества, из пещеры, сверкая крылышками, вылетали пчелы.
Нигде не видно было льва, и молодому охотнику предстояло решить вопрос: что делает сейчас хищник? Спит, лежит в засаде, спустился к пруду или ушел на охоту? Что бы он ни делал, но Дакуин ждать не мог. От голода и жажды у него кружилась голова: он знал — если силы ему изменят, лев без боя завладеет своей жертвой.
Не находя следов льва, юноша поднялся на скалу, с которой открывался вид на долину и пруд, заросший у берегов тростником. Антилопы, утолив жажду, мирно отдыхали, — значит, льва поблизости не было. Дакуин спустился со скалы, — во что бы то ни стало он должен был добраться до воды. Остановившись у того самого дерева, где накануне настиг его лев, юноша еще раз осмотрелся по сторонам и продолжал путь на четвереньках, словно павиан. Антилопы смотрели на него с любопытством. Спустившись к пруду, он вошел в воду. Вода остудила разгоряченное тело, но пил он умеренно.
Потом исследовал отпечатки копыт и лап на влажной земле и узнал, что лев побывал здесь ночью; хищник уже ушел, когда стадо антилоп спустилось к воде.
Дакуин внимательно осмотрел свой лук и спрятался в тростниковых зарослях на берегу, шагах в тридцати от того места, где лев ночью утолял жажду. Три стрелы он положил подле себя, а ассегай воткнул в сырую землю. Он не намерен был возвращаться домой без трофея; если он не принесет трофея, Сан не отдаст ему в жены Суоллу. За эти дни Дакуин возмужал, лицо его осунулось; юноша стал мужчиной.
Перевалило за полдень. Птицы стаями спускались к пруду; куропатки «намаква» падали, словно камни с неба. Ветер зашелестел в тростнике, и в тишине прокатилось рыкание льва.
— Он идет, — пробормотал молодой бушмен, сжимая в руке лук.
Лев узнал, что жертва его скрылась. Найдет ли он ее след?
Жребий был брошен. Дакуину ничего иного не оставалось, как терпеливо ждать.
Антилопы первые подняли тревогу. Самцы захрапели, самки звали детенышей — они увидели льва. Через несколько минут стадо покинуло пастбище. Ясно было, что лев напал на след. Он бежал рысью и ворчал на бегу: по-видимому, он был уверен, что теперь-то уж добыча от него не ускользнет. Слева от Дакуина закачался тростник, и показалось огромное желтое тело. Зазвенела тетива, лев поднял голову, и стрела вонзилась ему в бок. Разъяренный зверь вцепился зубами в древко. Снова раздался мелодичный звон, и вторая стрела зажужжала в воздухе.
Лев бросился в воду: рассвирепев, он шел напрямик. Когда он находился в десяти шагах от Дакуина, третья стрела рассекла воздух, влетела в разинутую пасть зверя и вонзилась в язык.
Дико зарычав, лев лапами разбивал воду, поднимая брызги пены. Сжимая в руке ассегай, молодой бушмен спрыгнул с берега в пруд. Ассегай он вонзил в брюхо зверю, на которого уже начал действовать яд. Хищник повернулся, выбрался на берег и остановился, низко опустив голову. Стрела жгла ему язык и горло. Он старался вытащить ее лапой.
Бушмены занимались своими повседневными делами, когда раздался громкий голос, призывающий к «дереву совета». Все высыпали из хижин и увидели человека, спускающегося с холма. Рука его висела, как плеть, однако шествовал он степенно и величаво.
Это был Дакуин; но он не походил на того Дакуина, которого они знали. Новый Дакуин выглядел старше. Глаза его были красны, лицо покрыто ссадинами, пересохшие губы не закрывали зубов.
Он остановился, выпрямился горделиво и хриплым голосом крикнул:
— Я — Дакуин, убийца льва. Вот сердце, уши и два когтя большого желтого зверя.
Он бросил свои трофеи к ногам старшин.
— Лев остался на берегу зеленого пруда… Два дня ходьбы отсюда. Смотрите, он боролся за жизнь, ударил меня лапой и сломал мне руку. Завтра я возьму в жены Суоллу.
Он оперся на ассегай и стоял, сверкая глазами. Преодолевая страшную боль, сводившую его с ума, он бросал вызов бушменам.
Старшина Сана взял юношу за руку и коснулся пальцами его воспаленных век.
— Ты убил льва, сын мой. Женщины, разведите огонь в очаге.
Женщины сварили похлебку и стали ухаживать за Дакуином. Они напоили его отваром из лекарственных трав, чтобы «остудить кровь», потом вырыли канаву в песке и уложили в нее юношу. Для сломанной руки вырыли еще одну канавку поменьше, обложили руку горячей кашей и шелковистой шелухой огромной луковицы, а сверху засыпали сырым песком.
Между тем Кару и с ним два охотника отправились за шкурой льва, а Суолла уселась на землю подле Дакуина и стала отгонять от него мух. Одна из старух напоила юношу снотворным напитком, и он, бормоча что-то об ивах, пчелах и деревьях, крепко заснул.
Когда Кару принес шкуру и рассказал о стреле, вонзившейся в язык льва, бушмены вспомнили одного из великих своих предков — Хэйт си-Эйбиба — и предположили, что он в лице Дакуина возродился к жизни.
Глава XVI
МИРНАЯ ЖИЗНЬ
Действительно, Кару со своей семьей прибыл в страну мирную, где можно было жить, не опасаясь нападений кафиров. Эта мирная страна была столь негостеприимна и столь бесплодна, что пастухи и земледельцы не считали нужным изгонять отсюда кочевое племя охотников.
Подобно павианам, обитающим среди неприступных скал, подобно диким собакам и леопардам, которые выбирают своим пристанищем глухие логовища, бушмены, отступившие к границам пустыни, были временно оставлены в покое.
И, подобно леопарду, были они неукротимы и свободны.
Они бежали от парализующей дисциплины цивилизации и, защищая свою свободу, переносили тяжкие невзгоды и лишения, которые подтачивали их и обрекали на смерть. Так разрушается песчаник от действия ветра, перепадов температуры, солнца и дождя.
Они вели борьбу, в которой все шансы были против них. Такую же борьбу ведет леопард, но следует отметить, что с годами он становится все более и более опасным противником для человека.
Было время, когда охотники презирали леопарда, как легкую добычу, и называли его большой кошкой, но за последние двадцать лет леопарды чаще, чем львы, становились виновниками гибели охотников в Южной Африке. Похоже на то, что этот зверь преодолел страх перед человеком, освоился с навыками своего врага и научился ему противостоять.
Этим я конечно же не хочу сказать, что бушмен по природе своей близок дикому зверю. Отнюдь нет! Бушмен наделен даром воображения, освещающим его жизнь. Маленький охотник, преисполненный гордости, рассматривал явления природы как дань, выплачиваемую человеку. Солнце, луна и звезды таинственно участвовали в его жизни. Ветер, деревья, животные были ему братья. В заре видел он близкого друга, ночь считал врагом, которого следовало умилостивить. Внутренние органы бушмена вели, по его мнению, свою самостоятельную жизнь и предупреждали его об опасности.
Хотя не было у него литературы, однако весь мир являлся его книгой. Не имея регулярных занятий, он не проводил дни в праздности. Он был добр к детям и старикам и верен своему племени.
Его жилище, оружие, украшения, домашняя утварь, все необходимые ему вещи были сделаны его руками. Свою крохотную хижину он покрывал шкурами убитых им животных; из глины, сухих тыкв и страусовых яиц делал горшки; грудная кость страуса служила ему тарелкой. Он в совершенстве изучил нравы окружающих его животных, и в этом отношении ему могут позавидовать естествоиспытатели цивилизованных народов.
Он был охотником, постигшим все тонкости своего ремесла, и он бесстрашно отступал перед силой.
Залечив свои раны, Дакуин взял в жены Суоллу и поселился с ней в хижине, покрытой шкурой льва, которого он убил. Было у них еще несколько шкур; Суолла сделала их мягкими, втерев в них жир и золу, и они служили им постелью. Снаружи, слева от входа, находился очаг из глины, справа — место для гадальных костей. Домашней утвари было немного: горшок для супа, тыквенная бутылка, пять страусовых яиц для воды и несколько черепашьих щитов.
Утром и вечером Суолла варила суп, заправляя его «бушменским рисом» — муравьиными куколками и съедобными луковицами. Днем она собирала лекарственные травы и ядовитые растения; из сока этих растений приготовлялся яд для стрел. На Дакуине лежала обязанность доставлять мясо.
Это было нелегко. Приходилось делать большие переходы, подстерегать добычу, преследовать раненое животное или расставлять западни и рыть ямы-ловушки. Иногда несколько человек охотились сообща. Если в лагере мяса было много, устраивали пиршество; мужчины плясали, а женщины сидели и хлопали в ладоши. Иногда женщины рассказывали легенды о богомоле, о водяных лилиях, о ветре, дожде и молодом месяце, и в каждой легенде главным действующим лицом был бушмен.
Среди песчаных холмов была одна ложбина, усеянная круглыми камешками, — красными, черными и белыми, — блестящими, как звезды.
По словам одной мудрой женщины, сюда упали с неба звезды. А звезды — это стрелы, которыми «хранители месяца» хотели прогнать ночь. Но другая женщина возразила, что некогда эти камешки находились в животе «отца крокодилов» и перемалывали пищу; он их выплюнул, когда отправился в дальнее путешествие, к реке Гарип.
Дело было так: высохло болото, где жил тот крокодил. Когда настала засуха, он глубоко зарылся в грязь и только нос высунул на поверхность. Крокодил был такой большой, что на спине его, покрытой грязью, вырос тростник, и издали животное походило на островок. Солнце опаляло землю, горячий ветер шелестел в сухой траве, грязь затвердела и потрескалась. Водяные птицы, которые ухаживали за крокодилом и чистили ему зубы, вынимая кусочки пищи, застревавшей между ними, решили покинуть болото. Но раньше чем улететь, они постарались разбудить крепко спавшего крокодила и долго хлопали крыльями перед самым его носом. Наконец он проснулся и высунул голову из грязи. Тогда птицы сказали ему, что вода высохла, все живое умерло, и в воздухе стоит запах гниения. Он должен покинуть эти края и идти навстречу солнцу; но только после многих дней пути увидит он воду. Предупредив крокодила, птицы стали кружиться над его головой и кричать: «Следуй за нами! За нами!» И постепенно крокодил начал понимать, что говорят они ему. В его глазах, тусклых и сонных, загорелись зеленые огоньки. Он потянулся всем телом, разбрасывая комья грязи; потом выполз из ямы и долго катался в песке, чтобы очистить тело от прилипшей к нему тины и гниющих корней. Работая хвостом, как лопатой, он покрыл себя с головы до ног песком, чтобы защититься от солнца. Когда вечерний ветер пронесся над раскаленной землей, крокодил отправился в дальний путь. Направлялся он к холодным водам Гарип.
Всю ночь он полз, а утром, когда солнце послало на землю палящие стрелы, он снова засыпал себя песком и отдыхал до вечера. На второй день он не нашел песку, чтобы защитить себя от солнца. Тогда изрыгнул он камешки, накопившиеся у него в животе; их было так много, что они покрыли его с головы до хвоста. Вот почему ложбина среди песчаных холмов усыпана блестящими камнями.
— А что сталось с великим крокодилом? — спросила Суолла, внимательно слушавшая рассказ старухи.
— На третью ночь он почуял воду и вздохнул с облегчением. И дыхание его рассекло скалы. Вот почему между холмами и рекой Гарип находится глубокое ущелье.
Маленькие бушмены любовались блестящими камешками и часто засовывали их в рот, чтобы остудить язык. Белые камешки сверкали на солнце и отливали всеми цветами радуги. Но бушмены не знали, что они имеют огромную цену. Для своих ожерелий они пользовались другим материалом: когтями убитых зверей, черными и красными семенами, пластинками, вырезанными из скорлупы страусового яйца. Впрочем, эта ложбина часто посещалась бушменами, так как здесь можно было найти твердые камни, которые служили ножами.
В ущелье, образовавшемся от вздоха крокодила, струился ручеек. У берегов его росли водяные лилии и красные цветы на толстых стеблях. Приходя сюда за водой, бушмены часто видели сидящего на зеленой ветке богомола с молитвенно сложенными передними лапками.
Старухи сплетали бесконечные сказки о богомолах и о водяных девушках, которые превратились в цветы и, покачивая головками, толковали шепотом о сестре своей Заре и о брате Дожде. Все, что они видели, все, что их окружало, имело близкое к ним отношение. Даже заяц, которого они выгнали из кустов или из расщелины, приходился им родственником. Впрочем, это нисколько не мешало женщинам-бушменкам охотиться за зайцами и гонять их по солнцепеку, пока они не погибали от стрел солнца. Отправляясь гурьбой на прогулку, женщины не забывали о своих обязанностях; гуляя, собирали они травы, коренья, «бушменский рис» или расставляли силки для птиц.
Маленькие мальчики много времени уделяли стрельбе из лука; вот почему с годами становились они меткими стрелками и первоклассными охотниками. С малолетства изучали они нравы животных и умели распознавать следы, оставшиеся на тропе. Взглянув на отпечаток копыта, они знали, какое животное прошло здесь, был ли это самец, либо самка, двигалось ли оно медленно, бежало ли рысцой, либо мчалось галопом. Заметив дерево со стертой корой, они знали, что о ствол его терлось какое-нибудь животное, и по отметкам на стволе определяли размеры животного. Все деревья и скалы были для них путеводными вехами; голоса птиц и животных предупреждали их об опасности.
Однако жизнь бушменов нимало не походила на идиллию. Безжалостные враги загнали их в бесплодную страну, и под бременем невзгод медленно угасало живое воображение бушмена, и оставалась только страстная его любовь к свободе. Он цеплялся за клочок земли на грани пустыни, — земли, некогда принадлежавшей ему одному; на этом клочке земли был жалкий маленький пруд — источник жизни для бушмена.
Но, покидая пещеры в горах, бушмен оставил память о себе — свои рисунки, и эти рисунки еще не сглажены до сих пор.
В тени деревьев, где приютились хижины маленького народа, часто слышался смех и звуки примитивных струнных инструментов, сделанных из тыкв. После удачной охоты мужчины плясали, женщины, сидя в пыли, хлопали в ладоши, девушки занимались стряпней. Они хохотали, кричали и веселились, и веселье их не было отравлено алкоголем. Кафиры варят пиво из маиса, из пальмового сока приготовляют вино, но у бушменов не было ни маиса, ни пальм. Они довольствовались водой, и для них вода была лучшим напитком.
Кару и его близкие, войдя в семью бушменов, делили с ними заботы и радости и были счастливы.
Подобно павианам, обитающим среди неприступных скал, подобно диким собакам и леопардам, которые выбирают своим пристанищем глухие логовища, бушмены, отступившие к границам пустыни, были временно оставлены в покое.
И, подобно леопарду, были они неукротимы и свободны.
Они бежали от парализующей дисциплины цивилизации и, защищая свою свободу, переносили тяжкие невзгоды и лишения, которые подтачивали их и обрекали на смерть. Так разрушается песчаник от действия ветра, перепадов температуры, солнца и дождя.
Они вели борьбу, в которой все шансы были против них. Такую же борьбу ведет леопард, но следует отметить, что с годами он становится все более и более опасным противником для человека.
Было время, когда охотники презирали леопарда, как легкую добычу, и называли его большой кошкой, но за последние двадцать лет леопарды чаще, чем львы, становились виновниками гибели охотников в Южной Африке. Похоже на то, что этот зверь преодолел страх перед человеком, освоился с навыками своего врага и научился ему противостоять.
Этим я конечно же не хочу сказать, что бушмен по природе своей близок дикому зверю. Отнюдь нет! Бушмен наделен даром воображения, освещающим его жизнь. Маленький охотник, преисполненный гордости, рассматривал явления природы как дань, выплачиваемую человеку. Солнце, луна и звезды таинственно участвовали в его жизни. Ветер, деревья, животные были ему братья. В заре видел он близкого друга, ночь считал врагом, которого следовало умилостивить. Внутренние органы бушмена вели, по его мнению, свою самостоятельную жизнь и предупреждали его об опасности.
Хотя не было у него литературы, однако весь мир являлся его книгой. Не имея регулярных занятий, он не проводил дни в праздности. Он был добр к детям и старикам и верен своему племени.
Его жилище, оружие, украшения, домашняя утварь, все необходимые ему вещи были сделаны его руками. Свою крохотную хижину он покрывал шкурами убитых им животных; из глины, сухих тыкв и страусовых яиц делал горшки; грудная кость страуса служила ему тарелкой. Он в совершенстве изучил нравы окружающих его животных, и в этом отношении ему могут позавидовать естествоиспытатели цивилизованных народов.
Он был охотником, постигшим все тонкости своего ремесла, и он бесстрашно отступал перед силой.
Залечив свои раны, Дакуин взял в жены Суоллу и поселился с ней в хижине, покрытой шкурой льва, которого он убил. Было у них еще несколько шкур; Суолла сделала их мягкими, втерев в них жир и золу, и они служили им постелью. Снаружи, слева от входа, находился очаг из глины, справа — место для гадальных костей. Домашней утвари было немного: горшок для супа, тыквенная бутылка, пять страусовых яиц для воды и несколько черепашьих щитов.
Утром и вечером Суолла варила суп, заправляя его «бушменским рисом» — муравьиными куколками и съедобными луковицами. Днем она собирала лекарственные травы и ядовитые растения; из сока этих растений приготовлялся яд для стрел. На Дакуине лежала обязанность доставлять мясо.
Это было нелегко. Приходилось делать большие переходы, подстерегать добычу, преследовать раненое животное или расставлять западни и рыть ямы-ловушки. Иногда несколько человек охотились сообща. Если в лагере мяса было много, устраивали пиршество; мужчины плясали, а женщины сидели и хлопали в ладоши. Иногда женщины рассказывали легенды о богомоле, о водяных лилиях, о ветре, дожде и молодом месяце, и в каждой легенде главным действующим лицом был бушмен.
Среди песчаных холмов была одна ложбина, усеянная круглыми камешками, — красными, черными и белыми, — блестящими, как звезды.
По словам одной мудрой женщины, сюда упали с неба звезды. А звезды — это стрелы, которыми «хранители месяца» хотели прогнать ночь. Но другая женщина возразила, что некогда эти камешки находились в животе «отца крокодилов» и перемалывали пищу; он их выплюнул, когда отправился в дальнее путешествие, к реке Гарип.
Дело было так: высохло болото, где жил тот крокодил. Когда настала засуха, он глубоко зарылся в грязь и только нос высунул на поверхность. Крокодил был такой большой, что на спине его, покрытой грязью, вырос тростник, и издали животное походило на островок. Солнце опаляло землю, горячий ветер шелестел в сухой траве, грязь затвердела и потрескалась. Водяные птицы, которые ухаживали за крокодилом и чистили ему зубы, вынимая кусочки пищи, застревавшей между ними, решили покинуть болото. Но раньше чем улететь, они постарались разбудить крепко спавшего крокодила и долго хлопали крыльями перед самым его носом. Наконец он проснулся и высунул голову из грязи. Тогда птицы сказали ему, что вода высохла, все живое умерло, и в воздухе стоит запах гниения. Он должен покинуть эти края и идти навстречу солнцу; но только после многих дней пути увидит он воду. Предупредив крокодила, птицы стали кружиться над его головой и кричать: «Следуй за нами! За нами!» И постепенно крокодил начал понимать, что говорят они ему. В его глазах, тусклых и сонных, загорелись зеленые огоньки. Он потянулся всем телом, разбрасывая комья грязи; потом выполз из ямы и долго катался в песке, чтобы очистить тело от прилипшей к нему тины и гниющих корней. Работая хвостом, как лопатой, он покрыл себя с головы до ног песком, чтобы защититься от солнца. Когда вечерний ветер пронесся над раскаленной землей, крокодил отправился в дальний путь. Направлялся он к холодным водам Гарип.
Всю ночь он полз, а утром, когда солнце послало на землю палящие стрелы, он снова засыпал себя песком и отдыхал до вечера. На второй день он не нашел песку, чтобы защитить себя от солнца. Тогда изрыгнул он камешки, накопившиеся у него в животе; их было так много, что они покрыли его с головы до хвоста. Вот почему ложбина среди песчаных холмов усыпана блестящими камнями.
— А что сталось с великим крокодилом? — спросила Суолла, внимательно слушавшая рассказ старухи.
— На третью ночь он почуял воду и вздохнул с облегчением. И дыхание его рассекло скалы. Вот почему между холмами и рекой Гарип находится глубокое ущелье.
Маленькие бушмены любовались блестящими камешками и часто засовывали их в рот, чтобы остудить язык. Белые камешки сверкали на солнце и отливали всеми цветами радуги. Но бушмены не знали, что они имеют огромную цену. Для своих ожерелий они пользовались другим материалом: когтями убитых зверей, черными и красными семенами, пластинками, вырезанными из скорлупы страусового яйца. Впрочем, эта ложбина часто посещалась бушменами, так как здесь можно было найти твердые камни, которые служили ножами.
В ущелье, образовавшемся от вздоха крокодила, струился ручеек. У берегов его росли водяные лилии и красные цветы на толстых стеблях. Приходя сюда за водой, бушмены часто видели сидящего на зеленой ветке богомола с молитвенно сложенными передними лапками.
Старухи сплетали бесконечные сказки о богомолах и о водяных девушках, которые превратились в цветы и, покачивая головками, толковали шепотом о сестре своей Заре и о брате Дожде. Все, что они видели, все, что их окружало, имело близкое к ним отношение. Даже заяц, которого они выгнали из кустов или из расщелины, приходился им родственником. Впрочем, это нисколько не мешало женщинам-бушменкам охотиться за зайцами и гонять их по солнцепеку, пока они не погибали от стрел солнца. Отправляясь гурьбой на прогулку, женщины не забывали о своих обязанностях; гуляя, собирали они травы, коренья, «бушменский рис» или расставляли силки для птиц.
Маленькие мальчики много времени уделяли стрельбе из лука; вот почему с годами становились они меткими стрелками и первоклассными охотниками. С малолетства изучали они нравы животных и умели распознавать следы, оставшиеся на тропе. Взглянув на отпечаток копыта, они знали, какое животное прошло здесь, был ли это самец, либо самка, двигалось ли оно медленно, бежало ли рысцой, либо мчалось галопом. Заметив дерево со стертой корой, они знали, что о ствол его терлось какое-нибудь животное, и по отметкам на стволе определяли размеры животного. Все деревья и скалы были для них путеводными вехами; голоса птиц и животных предупреждали их об опасности.
Однако жизнь бушменов нимало не походила на идиллию. Безжалостные враги загнали их в бесплодную страну, и под бременем невзгод медленно угасало живое воображение бушмена, и оставалась только страстная его любовь к свободе. Он цеплялся за клочок земли на грани пустыни, — земли, некогда принадлежавшей ему одному; на этом клочке земли был жалкий маленький пруд — источник жизни для бушмена.
Но, покидая пещеры в горах, бушмен оставил память о себе — свои рисунки, и эти рисунки еще не сглажены до сих пор.
В тени деревьев, где приютились хижины маленького народа, часто слышался смех и звуки примитивных струнных инструментов, сделанных из тыкв. После удачной охоты мужчины плясали, женщины, сидя в пыли, хлопали в ладоши, девушки занимались стряпней. Они хохотали, кричали и веселились, и веселье их не было отравлено алкоголем. Кафиры варят пиво из маиса, из пальмового сока приготовляют вино, но у бушменов не было ни маиса, ни пальм. Они довольствовались водой, и для них вода была лучшим напитком.
Кару и его близкие, войдя в семью бушменов, делили с ними заботы и радости и были счастливы.
Глава XVII
В ПОИСКАХ СМОЛЫ
Иногда женщины и девушки ходили собирать смолу мимоз и молочный сок алоэ. Смолой они обмазывали горшки с внутренней стороны, а соком алоэ, тягучим, как резина, покрывали наконечники стрел, смоченные ядом.
По внешнему виду алоэ напоминает огромную свечу, иссеченную морщинами, и из каждой морщины торчат иглы. Когда растение полно жизни, соки его скопляются в закругленной верхушке, которая принимает красноватый оттенок. Женщины втыкали в круглую головку палку и вращали ее; к ней прилипала клейкая молочно-белая масса. Этой массой они набивали рот и жевали ее до тех пор, пока она не становилась тягучей, как резина. Процесс жевания очень нравился ребятишкам; они вынимали кусочек резины изо рта, растягивали его, и тягучая полоса с треском разрывалась.
Не меньшее удовольствие доставлял сбор смолы. Свежую смолу, сверкавшую на солнце, как янтарь, можно было есть, а смола старая шла на обмазку горшков.
Суолла очень любила эти экскурсии, в которых участвовали одни только женщины. Часто отправлялись они за глиной для горшков и за красной охрой, которая защищает кожу от солнца. Нравилось ей также собирать «бушменский рис», когда муравьи перетаскивали свои куколки в верхние части муравейника.
Чаще всего приходилось женщинам ходить по тропе, ведущей к водоему, — к источнику всех легенд, к пруду, отражающему небо. Здесь собирались они потолковать о своих делах, и журчащие струи вторили их беседе. Пруд видел зарождение бушменских легенд, традиций и преданий. В то время как старухи повествовали о давно прошедших днях, молодые женщины и девушки прислушивались к их рассказам и запечатлевали их в своей памяти.
Каждый день, смеясь и болтая, спускались женщины к пруду, но иногда их подстерегала опасность. Старый лев, найдя тропу женщин и зная, что они беззащитны, караулил в зарослях и похищал намеченную жертву. Это повторялось до тех пор, пока мужчины не убивали хищника.
Был у женщин враг еще более страшный — крокодил. Он караулил у самого берега — около того места, где женщины черпали воду. Схватив свою жертву за руку или за лодыжку, он увлекал ее на дно. Оцепеневшие от ужаса подруги несчастной слышали ее вопли, видели искаженное лицо; оно скрывалось под водой, и только пузыри появлялись на поверхности.
Но в той бесплодной стране, где жили бушмены, крокодилов было мало, и на тропе, ведущей к пруду, женщины находили только следы гиен.
Настала пора, когда сок молодых мимоз просачивается сквозь кору; сверкают на солнце прозрачные янтарные шарики и длинные сосульки. Суолла взяла мешок, сделанный из пузыря антилопы, и вооружилась ассегаем с эбеновой рукояткой, чтобы выкапывать луковицы из земли. Вместе с подругами отправилась она собирать смолу.
Суолла, которая несколько раз охотилась с мужчинами и помогла убить двух леопардов, занимала почетное место: она шла во главе процессии. Ускоряя шаг, она оставила далеко позади женщин постарше, а скоро и молоденькие девушки начали отставать: они боялись разбиваться на маленькие группы и предпочитали держаться вместе.
Суолла одна продолжала путь. Она не останавливалась, чтобы отламывать кусочки старой смолы, покрытой пылью и паутиной, — ей хотелось набрать смолы свежей. Поднявшись на холм, она увидела рощу мимоз и бегом спустилась в долину. По тропинке, проложенной животными, она вошла в рощу, направляясь в ту сторону, где мелькнула среди деревьев голова жирафы.
Об этом животном она слышала много удивительных рассказов, но еще ни разу его не видела, а ей очень хотелось посмотреть на странное существо, которое было выше, чем все известные ей животные. Крадучись, бежала она по тропинке и вдруг увидела морду антилопы, выглядывавшей из-за дерева. Животное навострило большие уши и помахивало хвостом, отгоняя мух. Дальше паслись еще две антилопы-самки с длинными тонкими рогами, а подле них стоял самец. Вдруг Суолла разглядела на расстоянии всего нескольких шагов детеныша антилопы, смотревшего на нее большими прозрачными глазами. В стороне, возле колючих кустов стояла его мать. Она нетерпеливо топнула ногой, давая знать стаду о приближении человека. Самец вытянул шею, фыркнул, все животные насторожились.
По внешнему виду алоэ напоминает огромную свечу, иссеченную морщинами, и из каждой морщины торчат иглы. Когда растение полно жизни, соки его скопляются в закругленной верхушке, которая принимает красноватый оттенок. Женщины втыкали в круглую головку палку и вращали ее; к ней прилипала клейкая молочно-белая масса. Этой массой они набивали рот и жевали ее до тех пор, пока она не становилась тягучей, как резина. Процесс жевания очень нравился ребятишкам; они вынимали кусочек резины изо рта, растягивали его, и тягучая полоса с треском разрывалась.
Не меньшее удовольствие доставлял сбор смолы. Свежую смолу, сверкавшую на солнце, как янтарь, можно было есть, а смола старая шла на обмазку горшков.
Суолла очень любила эти экскурсии, в которых участвовали одни только женщины. Часто отправлялись они за глиной для горшков и за красной охрой, которая защищает кожу от солнца. Нравилось ей также собирать «бушменский рис», когда муравьи перетаскивали свои куколки в верхние части муравейника.
Чаще всего приходилось женщинам ходить по тропе, ведущей к водоему, — к источнику всех легенд, к пруду, отражающему небо. Здесь собирались они потолковать о своих делах, и журчащие струи вторили их беседе. Пруд видел зарождение бушменских легенд, традиций и преданий. В то время как старухи повествовали о давно прошедших днях, молодые женщины и девушки прислушивались к их рассказам и запечатлевали их в своей памяти.
Каждый день, смеясь и болтая, спускались женщины к пруду, но иногда их подстерегала опасность. Старый лев, найдя тропу женщин и зная, что они беззащитны, караулил в зарослях и похищал намеченную жертву. Это повторялось до тех пор, пока мужчины не убивали хищника.
Был у женщин враг еще более страшный — крокодил. Он караулил у самого берега — около того места, где женщины черпали воду. Схватив свою жертву за руку или за лодыжку, он увлекал ее на дно. Оцепеневшие от ужаса подруги несчастной слышали ее вопли, видели искаженное лицо; оно скрывалось под водой, и только пузыри появлялись на поверхности.
Но в той бесплодной стране, где жили бушмены, крокодилов было мало, и на тропе, ведущей к пруду, женщины находили только следы гиен.
Настала пора, когда сок молодых мимоз просачивается сквозь кору; сверкают на солнце прозрачные янтарные шарики и длинные сосульки. Суолла взяла мешок, сделанный из пузыря антилопы, и вооружилась ассегаем с эбеновой рукояткой, чтобы выкапывать луковицы из земли. Вместе с подругами отправилась она собирать смолу.
Суолла, которая несколько раз охотилась с мужчинами и помогла убить двух леопардов, занимала почетное место: она шла во главе процессии. Ускоряя шаг, она оставила далеко позади женщин постарше, а скоро и молоденькие девушки начали отставать: они боялись разбиваться на маленькие группы и предпочитали держаться вместе.
Суолла одна продолжала путь. Она не останавливалась, чтобы отламывать кусочки старой смолы, покрытой пылью и паутиной, — ей хотелось набрать смолы свежей. Поднявшись на холм, она увидела рощу мимоз и бегом спустилась в долину. По тропинке, проложенной животными, она вошла в рощу, направляясь в ту сторону, где мелькнула среди деревьев голова жирафы.
Об этом животном она слышала много удивительных рассказов, но еще ни разу его не видела, а ей очень хотелось посмотреть на странное существо, которое было выше, чем все известные ей животные. Крадучись, бежала она по тропинке и вдруг увидела морду антилопы, выглядывавшей из-за дерева. Животное навострило большие уши и помахивало хвостом, отгоняя мух. Дальше паслись еще две антилопы-самки с длинными тонкими рогами, а подле них стоял самец. Вдруг Суолла разглядела на расстоянии всего нескольких шагов детеныша антилопы, смотревшего на нее большими прозрачными глазами. В стороне, возле колючих кустов стояла его мать. Она нетерпеливо топнула ногой, давая знать стаду о приближении человека. Самец вытянул шею, фыркнул, все животные насторожились.